йствий, - а таких хватало. Вавилонское пленение тоже не способствовало расовой чистоте: даже выходцы из священнического сословия женились на нееврейках. Коротко говоря, к началу Рассеяния израильтяне уже представляли из себя общность, состоящую из различных расовых элементов. То же самое относится, конечно, к большинству наций, о чем было бы даже излишне упоминать, если бы не живучий миф о Библейском Племени, сохранившем в веках расовую чистоту. Другим важным источником межнационального скрещивания было большое количество людей разных национальностей, обращенных в иудаизм. Доказательствами активного прозелитизма евреев древних времен могут служить чернокожие абиссинские фалаша, китайские евреи, внешне неотличимые от китайцев, очень смуглые йеменские евреи, иудаисты среди кочевых берберских племен Сахары, очень похожие на туарегов, не говоря уже о тех, с кого мы начали, - о хазарах. Ближе к дому, в Римской империи, евреи особенно активно занимались пропагандой своей религии в период между крахом еврейского государства и взлетом христианства. В иудаизм были обращены многие патрицианские семьи Италии и, например, царский род, правивший в провинции Адиабене. Филон говорит о многочисленных обращенных на Крите, Иосиф Флавий - о большом проценте иудеев среди населения Антиохии, апостол Павел встречал прозелитов практически повсюду от Афин до Малой Азии. "Повышенное внимание к прозелитизму, - писал еврейский историк Т. Рейнах (цит. по: 39; 186-187), - было одной из отличительных черт иудаизма в греко-римскую эпоху. Ни до того, ни после иудаизм не проявлял этой своей черты... Не подлежит сомнению, что таким способом число иудеев за два-два с половиной века сильно возросло. Огромный прирост числа евреев в Египте, на Кипре и в Киренаике не мог произойти без участия неевреев по крови. Прозелитизм распространялся и на высшие, и на низшие слои общества". Подъем христианства замедлил смешение наций, а гетто временно положило ему конец, но до XVI в., когда законы о гетто стали ревностно исполняться, процесс продолжал идти. Об этом свидетельствуют непрерывно принимавшиеся церковные запреты на смешанные браки Толедским Собором в 589 г., Римским Собором в 743 г., первым и вторым Латеранскими соборами в 1123 и 1139 гг., эдикт венгерского короля Ладислава II 1092 г. Все эти запреты были недостаточно эффективны, о чем говорит, например, доклад венгерского архиепископа Роберта фон Грайна папе в 1229 г. с жалобами, что многие христианки выходят замуж за евреев, так что за несколько лет "многие тысячи христианок" были утрачены Церковью (39; 189 прим. 2). Единственным радикальным средством были стены гетто. Когда они обрушивались, смешанные браки возобновлялись. Их количество так нарастало, что в Германии в 1921-1925 гг. из каждых 100 браков с участием евреев 42 были смешанными (30; 31). Что касается сефардов, или "настоящих" евреев, то их более чем тысячелетнее пребывание в Испании оставило неизгладимый след и на них самих, и на коренных жителях. Арнольд Тойнби писал: "Есть все основания полагать, что в Испании и Португалии доля еврейской крови в значительной степени присутствует в крови сегодняшних иберийцев, особенно среднего и высшего сословия. Однако даже самой изощренный психоаналитик не сумел бы определить, у кого из них есть далекие предки-евреи" (113; 138). Процесс был двояким. После массовых убийств 1391 и 1411 гг., прокатившихся по полуострову, более 100 тыс. евреев - по умеренным оценкам - решили окреститься. Однако немалое число этих выкрестов продолжали тайно исповедовать иудаизм. Эти законспирированные иудеи, мараны, процветали, дорастали до высоких постов при дворе и в церковной иерархии, заключали браки с аристократами. После изгнания всех упорствующих иудеев из Испании (1492 г.) и из Португалии (1497 г.) на маранов стали поглядывать со все большим подозрением, многих из них сожгли на кострах Инквизиции, а большая часть эмигрировала в XVI в. в страны Средиземноморья, Голландию, Англию и Францию. Оказавшись в безопасности, эти люди вернулись к открытому исповеданию своей веры и образовали совместно с изгнанниками 1492-1497 гг. новые сефардские общины. Таким образом, замечание Тойнби о смешанном происхождении высших слоев испанского общества также применимо, с надлежащими оговорками, к сефардским общинам Западной Европы. Родители Спинозы были португальскими маранами, перебравшимися в Амстердам. Старые еврейские семьи Англии (приехавшие туда задолго до наплыва с Востока в XIX в.) - Монтефьоре, Лузада, Монтэгю, Авигдоры, Сутросы, Сассуны и др. - являются производными иберийского "плавильного котла" и не могут претендовать на большую национальную чистоту, чем ашкеназы или евреи с фамилиями Дэвис, Харрис, Филлипс или Харт. Прискорбным, но распространенным способом гибридизации было изнасилование. Это тоже долгая история, уходящая корнями в Палестину. Есть предание о некоем Иуде бен Эзекиале, который противился женитьбе сына на женщине, не происходящей от "семени Авраамова", на что его друг Улла заметил: "Откуда нам самим знать, что мы не происходим от язычников, насиловавших дочерей Сиона при осаде Иерусалима?" (50; III; 213) Насилие и грабеж (размеры последнего часто определялись заранее) считались естественным правом победившей армии. Существует древняя традиция, зафиксированная Грецем, считать началом самых ранних еврейских поселений в Германии эпизод, перекликающийся с похищением сабинянок. Якобы воины из германского племени, сражавшиеся в составе римских легионов в Палестине, "выбрали из множества плененных евреек самых красивых, привезли их в свои лагеря на берегах Рейна и Майна и принудили исполнять свои желания. Дети от еврейских и германских родителей были воспитаны матерями в иудейской вере, поскольку отцам не было до них дела. Именно эти дети и стали будто бы основателями первых еврейских общин между Вормсом и Майнцем" (50; III; 40-41). В Восточной Европе изнасилование было еще более частым явлением. Снова процитируем Фишберга: "Такой насильственный прилив нееврейской крови в жилы народа Израилева был особенно частым в славянских странах. Одним из излюбленных способов, который применяли казаки для вытряхивания из евреев денег, заключался в захвате большого количества пленных: не было сомнения, что евреи их выкупят. Само собой, эти полудикари насиловали захваченных женщин. "Совет Четырех Земель", собиравшийся зимой 1650 г., был вынужден принять во внимание положение несчастных женщин и детей, родившихся у них в казацком пленении, и таким образом восстановить порядок в семейной и общественной жизни евреев. Насилие над еврейками повторялось в России при погромах 1903-1905 гг." (39; 191). 4 Но парадокс остается парадоксом: многие, не являясь ни расистами, ни антисемитами, убеждены, тем не менее, что способны с первого взгляда распознать еврея. Как это у них получается, если евреи, как это утверждает история и антропология настолько перемешанная публика? Частично, по-моему, на этот вопрос ответил в 1883 г. Эрнест Ренан: "Существует не один, а несколько еврейских типов" (100; 24). Еврейский тип, распознаваемый "с первого взгляда", - это всего лишь один тип среди многих. Однако к этому типу принадлежит лишь небольшая доля от четырнадцати миллионов евреев, причем люди, отвечающие характеристикам этого типа, далеко не всегда евреи. Одна из наиболее выдающихся - в прямом и переносном смысле - черт, характеризующих этот пресловутый тип, - нос, называемый то семитским, то орлиным, то крючковатым. Но, как ни удивительно, среди 2836 евреев Нью-Йорка Фишберг насчитал всего 14 процентов (один человек из семи) с носом крючком, у 57% носы оказались прямые, у 20% - курносые, а у 6,55% - "плоские и широкие" (39, 79). Другие антропологи получили схожие результаты по "семитским" носам в Польше и на Украине (101, 394 и далее). Более того, у настоящих семитов, каковыми являются чистокровные бедуины, такой нос вообще не встречается (39, 83). Зато "он очень часто бывает у выходцев из различных кавказских племен и из Малой Азии. У аборигенных народов региона - армян, грузин, осетин, лезгин, айсоров, а также у сирийцев орлиный нос встречается сплошь и рядом. Среди жителей-стран европейского Средиземноморья - греков, итальянцев, французов, испанцев и португальцев - орлиноносые попадаются чаще, чем среди евреев Восточной Европы. Об индейцах Северной Америки часто говорят, что у них "еврейские носы" (39, 83). Так что только нос - не очень надежный инструмент идентификации. Только у меньшинства - у определенного еврейского типа - нос загнутый, как у многих других этнических групп. Однако интуиция подсказывает, что антропологическая статистика может заблуждаться. Хитроумный способ решения проблемы предложили Беддоу и Якобс, установившие, что "еврейский нос" не обязательно должен быть загнутым в профиль и может создавать впечатление "крючка" из-за своеобразной формы крыльев носа и ноздрей. Чтобы доказать, что иллюзию клюва создают ноздри, Якобс предлагает читателю "нарисовать цифру 6 с длинным хвостиком (рис. 1), а потом убрать закорючку (рис. 2) - и "еврейство" почти полностью исчезает. Если провести нижнюю часть горизонтально (рис. 3), то оно исчезнет совсем. Рипли, цитируя Якобса, комментирует: "Показательная трансформация! Еврей на глазах превратился в римлянина. Что же мы доказали? Что явление "еврейский нос" существует, хотя и не потому, почему мы склонны называть его "еврейским" (критерии крючковатости)" (101; 395). Существует? На рисунке 1 может красоваться нос итальянца, грека, испанца, армянина, краснокожего индейца. Мы заключаем, что это еврей, а не индеец, армянин и др., по другим чертам, включая выражение лица, поведение, одежду. Это не психологический анализ, а, скорее, психологический феномен - восприятие сразу всей конфигурации. Аналогичные соображения применимы к любой черте облика, считающейся типично еврейской: чувственным губам, темным (курчавым, вьющимся) волосам, меланхолии, хитрости, выпуклым (раскосым) глазам и так далее. По отдельности все это может принадлежать представителям самых разных народов; но вместе, как фоторобот, складывается в прототип - или, повторим, один из существующих типов евреев - восточноевропейский, тот самый, с которым мы лучше всего знакомы. Однако наш фоторобот не позволит опознать евреев других типов, например, сефардов (включая их сильно англизированных потомков в Британии), славянский тип из Восточной Европы, светловолосый тевтонский, раскосый монголоидный, курчавый негроидный тип евреев. Более того, даже этот ограниченный прототип не всегда узнаваем. Набор портретов, опубликованный Фишбергом, а за ним Рипли, можно использовать для игры "веришь - не веришь" , если закрыть надпись, указывающую, кто изображен - еврей или нееврей. В такую же игру можно поиграть, сидя на террасе кафе где-нибудь на берегу Средиземного моря. Полного удовлетворения такая забава, правда, не доставит, потому что мы не смогли бы спросить у объекта эксперимента, какую религию он исповедует; но если играть в компании, то вердикты наблюдателей будут на диво разнообразны. Немалую роль играет внушаемость. "Ты знаешь, что Гарольд - еврей?" - "Нет, но теперь, когда ты сказал, я, конечно, это замечаю..." "Вам известно, что в том (или ином) королевском роду есть примесь еврейской крови?" - "Нет, но теперь, конечно..." В книге Хатчинсона "Человеческие расы" есть изображение трех гейш с подписью: "Японки с еврейским обликом". Стоит это прочесть, как появляется мысль: "Разумеется! Как я мог этого не замечать?" Немного поиграв в эту игру, вы начнете повсюду замечать еврейские - или хазарские - черты. 5 Неразбериху усугубляет то, что исключительно трудно отделить наследственные характеристики от характеристик, привносимых социальной средой и другими внешним факторами. Мы уже затрагивали эту проблему, когда обсуждали рост и телосложение как возможный расовый критерий; однако влияние социальных факторов на черты лица, поведение, речь, жестикуляцию, одежду тоже неминуемо сказывается на сборном фотороботе еврея. Одежда (плюс прическа) - наиболее очевидный из этих факторов. Представьте кого угодно с пейсами, в ермолке, в широкополой черной шляпе и в черном кафтане - и вы мгновенно узнаете ортодоксального еврея, какой бы ни была форма его ноздрей. Существуют и менее точные индикаторы некоторых типов евреев разных общественных категорий, сочетающиеся с акцентом, манерой речи, жестикуляцией, поведением в обществе. Отвлечемся для короткого отдыха от евреев и послушаем французского автора, рассказывающего, как его соотечественники "с первого взгляда" распознают англичанина. Мишель Лейрис не только известный писатель, но и один из руководителей Национального центра научных исследований и Музея человека: "Абсурдно говорить об английской "расе" и даже считать англичанина представителем "нордической" расы. История учит, что англичане, подобно всем европейцам, стали тем, что они есть сегодня, благодаря "вкладам" различных народов. Англия - кельтская страна, которую по очереди, волнами колонизовали саксы, датчане, норманны из Франции, внесли кое-какой вклад и римляне начиная с эпохи Юлия Цезаря. Более того, пусть англичанина и можно распознать по его одежде и даже поведению, совершенно немыслимо сделать вывод, что перед вами англичанин, только по его внешности. Среди англичан, как и среди других европейцев, есть блондины и брюнеты, высокие и коротышки, долихоцефалы и брахицефалы. Иногда утверждают, что англичанина легко идентифицировать по некоторым внешним свойствам, которые придают ему неповторимый облик сдержанности в жестах (в отличие от бурно жестикулирующих южан), походке и выражению лица, формирующих совместно то, что принято называть не очень ясным термином "флегматичность". Однако любой, кому якобы легко дается такая идентификация, очень часто попадает впросак, поскольку далеко не все англичане обладают этими свойствами, и даже если эти характеристики описывают "типичного англичанина", то их все равно нельзя считать чертами его облика: жесты, движения, выражение лица относятся, скорее, к поведению и, будучи привычками, определяются социальными условиями и принадлежат к сфере культуры, а не природы. Более того, даже названные небрежно "чертами", они типизируют не всю нацию, а отдельную социальную группу внутри нее и потому не могут быть включены в число параметров, описывающих весь народ" (76; 11-12). Однако, говоря, что выражение лица относится не к облику, а к поведению, Лейрис как будто упускает из виду то обстоятельство, что поведение может влиять на облик человека и, таким образом, ставить на него свою печать. Достаточно вспомнить типичные черты стареющих бездарных актеров, священников, давших обет безбрачия, профессиональных военных, заключенных, отбывающих длительные сроки лишения свободы, крестьян и т.д. Образ жизни влияет не только на выражение лица, но и на физические элементы внешнего облика, создавая ложное впечатление, что это - наследственные или "национальные" черты*. * Эмерсон в своем эссе "Английские черты" писал: "Каждой религиозной секте присуща своя физиономия. Она своя у методистов, своя у квакеров, своя у монахинь. Англичанин сумеет распознать по манерам протестантадиссентера. Ремесла и профессии чертят на лицах свои борозды". Если мне позволительно поделиться личным наблюдением, то сошлюсь на свои частые встречи во время посещений США с друзьями молодости, эмигрировавшими из Восточной Европы еще до Второй мировой войны, с которыми мы не виделись лет по тридцать-сорок. Всякий раз я удивлялся тому, что они не только одеваются и говорят, едят и ведут себя по-американски, но и приобрели американские физиономии. Не могу толком описать эту перемену. Разве что это какое-то увеличение нижней челюсти, особое выражение глаз, нечто вокруг глаз... (3накомый антрополог объяснил первое необходимостью много работать челюстными мышцами при американском произношении, а взгляд - бешеной гонкой за успехом и вызванной ею предрасположенностью к язве двенадцатиперстной кишки). Я был рад тому, что это не фокусы моего собственного воображения, ибо Фишберг еще в 1910 г. делился похожими наблюдениями: "...Выражение лица легко меняется под воздействием социальной среды. Я заметил эту стремительную перемену в людях, иммигрировавших в США... Новизна физиономии особенно заметна, когда кто-то из них возвращается на родину. Этот факт - прекрасное доказательство того, что социальные условия человеческого существования оказывают глубокое влияние на его внешний облик" (39; 513). Пресловутый "плавильный котел" выплавляет, видимо, особую американскую физиономию - более-менее стандартный фенотип, вырастающий на базе разнообразнейших генотипов. Даже чистокровные китайцы и японцы, живя в США, попадают до некоторой степени под влияние этого процесса. Во всяком случае, американца часто можно узнать "с первого взгляда", невзирая на его одежду, речь, даже корни - итальянские, польские, немецкие. 6 Рассуждая о биологической и социальной наследственности у евреев, невозможно не заметить лежащую на них мрачную тень гетто. Евреи Европы, Америки, даже Северной Африки - дети гетто: четыре-пять поколений - не срок, чтобы избавиться от этого кошмарного гнета. Повсюду в мире стены гетто создавали примерно одинаковую среду и на протяжении нескольких столетий оказывали на людей одно и то же формирующее, вернее, деформирующее влияние. С точки зрения генетики различаются три главных тенденции: инбридинг, случайное распространение генетических мутаций в популяции, селекция. Инбридинг (близкородственное скрещивание) в разные периоды играл, видимо, не менее важную роль в еврейской национальной истории, чем его противоположность - гибридизация. С библейских времен до эры насильственной изоляции и в Новое время доминирующей тенденцией было смешение национальностей. Но в промежутках, длившихся, в зависимости от страны, от трех до пяти столетий, перевешивала изоляция и инбридинг: как в узком смысле - близко родственное смешение, так и в более широком - эндогамия в рамках небольшой изолированной группы. Инбридинг таит опасность встречи и проявления вредоносных рецессивных генов. Длительное время среди евреев отмечался высокий процент наследственного идиотизма (39, 332 и далее), что было, вероятнее всего, результатом продолжительного инбридинга, а не расовой особенностью семитов, как пытались утверждать некоторые антропологи. Психические и физические отклонения подозрительно часто наблюдаются в отдаленных альпийских деревнях, где на могильных камнях кладбища начертана всего дюжина фамилий. И, кстати, Коэнов и Леви среди них не наблюдается. Однако именно методом инбридинга, сочетая желательные гены, выводят лучших скаковых лошадей. Возможно, как раз таким путем в гетто появлялись и кретины, и гении. На память приходит одна из любимых поговорок Хаима Вейцмана: "Евреи - такие же люди, как все остальные, только в большей степени". Увы, генетика мало что может добавить к этой теме. В не меньшей степени на населении гетто сказывалось случайное распространение мутаций ("эффект Сьюэлла Райта"). Речь идет об утрате наследуемых свойств в мелких, изолированных популяциях, либо из-за отсутствия соответствующих генов у основателей популяции, либо из-за их наличия у ограниченного количества, не передавшего их следующему поколению. Это явление тоже может вызывать существенные трансформации в наследственных характеристиках мелких общин. Что касается селекции, то в стенах гетто она была так интенсивна, как мало когда еще в истории. Евреи, не имевшие возможности заниматься сельским хозяйством, были полностью урбанизированы, концентрировались в городах и в местечках с их неизбежной перенаселенностью. В результате, как пишет Шапиро, "опустошительные эпидемии, свирепствовавшие в средневековых городах всех размеров, в долговременной перспективе оказывали на еврейское население более сильное селективное действие, чем на все другие, создавая у выживших более сильный иммунитет... так что их современные потомки должны быть плодом мощного селективного процесса" (108; 80). Именно это, по его мнению, объясняет низкую подверженность евреев туберкулезу и их сравнительное долголетие (последнее продемонстрировал выразительной статистикой Фишберг). Атмосфера враждебности, окружавшая гетто, выражалась то в холодном презрении, то в спорадических вспышках насилия, то в организованных погромах. Несколько столетий жизни в таких условиях должны были благоприятствовать выживанию самых бойких, гибких, быстро восстанавливающих жизненные силы; вот вам, собственно, и "человек гетто". Антропологи никак не могут договориться, на чем выросли такие особенности психологии на генетической предрасположенности, приводящей в действие процесс отбора, или на социальном наследовании, через воспитание с младенчества. А ведь мы пока еще не знаем толком, в какой степени высокий коэффициент умственного развития зависит от наследственности, в какой от среды. Взять хотя бы вошедшую некогда в поговорки еврейскую умеренность в спиртном, которую некоторые авторитеты в области алкоголизма возводят в национальную черту (39; 274-275). Ее, однако, тоже можно считать наследием гетто, бессознательным, воспитанным веками жизни в окружении опасностей ощущением недопустимости притуплять бдительность, еврей с желтой звездой на спине вынужден был сохранять осторожность и трезвость, потому и наблюдал с иронией и презрением за выкрутасами "пьяного гоя". Отвращение к алкоголю и к другим видам разгула передавалась от отцов к детям поколение за поколением, потом память о гетто стерлась, и с прогрессом ассимиляции, особенно в англосаксонских странах, евреи стали чаще прикладываться к спиртному. Так что безразличие к спиртному, как и многие другие еврейские свойства, оказывается при ближайшем рассмотрении социальной, и не биологической наследственной чертой. Наконец, существует еще один эволюционный процесс - половой отбор, способствовавший, наверное, образованию черт, которые мы считаем типично еврейскими. Кажется, первым об этом сказал Рипли (курсив его). "Еврей - продукт интенсивного смешения по линии национального происхождения; с другой стороны, он - законный и сознательный наследник всего иудаизма... Это влияло на все проявления жизни. Почему это не могло повлиять на идеал физической красоты? Почему не на половые предпочтения, не на выбор партнера для брака? Результаты этого выбора усиливались наследованием" (101; 398). Рипли не стал вдаваться в сложившийся в гетто "идеал физической красоты". Но Фишберг сделал это и пришел к интересному выводу: "Для строго ортодоксального восточноевропейского еврея сильный, мускулистый тип - это Исав. Идеалом любимого сына Исаака был на протяжении веков, до середины XIX в., "нежный юноша" (39; 178) - тонкий, болезненный, худощавый, с тоской на лице, головастый, но совсем без мышц. Наоборот, - продолжает Фишберг, - в Западной Европе и в Америке существует теперь мощная тенденция противоположного свойства. Многие евреи гордятся тем, что выглядят не по-еврейски. Так что приходится признать, что у так называемого "еврейского" облика нет блестящего будущего". (39;178) И уж никакого будущего, добавим мы, у него нет среди молодых израильтян. РЕЗЮМЕ В первой части этой книги я попытался проследить историю Хазарской империи, пользуясь немногими существующими источниками. Во второй части (главы V-VII) я собрал исторические свидетельства, указывающие на то, что большая часть восточного - а следовательно, и мирового - еврейства имеет хазарско-тюркское, а не семитское происхождение. В последней, VIII главе я попытался показать, как антропологические данные дополняют исторические и опровергают вместе с тем распространенное представление, что еврейский народ ведет происхождение от библейского племени. С антропологической точки зрения, существуют две группы фактов, не совместимых с этим представлением: большое разнообразие физических характеристик евреев и их сходство с неевреями, среди которых они живут. То и другое подтверждается статистикой роста, формы черепа, групп крови, цвета глаз и волос и др. Какой из этих антропологических критериев ни выбрать на роль индикатора, проявится больше сходства между евреями и нееврейским доминирующим этносом, чем между евреями из разных стран. В качестве символа этой ситуации я предложил формулы: 1. Gа-Iа < Gа-Iв 2. Gа-Iв " Iа-Iв Очевидным биологическим объяснением обоих явлений служит смешение национальностей, принимавшее в разных исторических ситуациях различные формы межнациональные браки, широкомасштабное обращение, изнасилование как неизменное (узаконенное или не наталкивающееся на сопротивление властей) сопутствие войн и погромов. Мнение, что, невзирая на статистику, существует все же узнаваемый "еврейский" типаж, опирается, хотя и не полностью, на различные неверные представления. Оно игнорирует, к примеру, тот факт, что черты, воспринимаемые как типично еврейские при сопоставлении с северными народами, не считаются таковыми в Средиземноморье, не принимается во внимание влияние социальных условий на формирование физических черт и внешнего облика, наконец, путается биологическая и социальная наследственность. Тем не менее, существует некий набор наследственных черт, характеризующих определенный тип современного еврея. В свете современной популяционной генетики это можно в значительной мере объяснить процессами, происходившими на протяжении нескольких веков в условиях изоляции гетто: инбридингом, случайным распространением генетических мутаций в популяции, селекцией. Последняя шла несколькими путями: здесь и естественный отбор (например, во время эпидемий), и половой отбор, и, что не так очевидно, сохранение свойств, помогающих выживанию в гетто. Кроме того, социальная наследственность, передаваемая через воспитание в детстве, действовала как мощный формирующий - и деформирующий - фактор. Все эти процессы участвовали в лепке "человека гетто". В период после гетто его черты подвержены размыванию. Что касается генетического состава и физического облика людей в период "до гетто", то об этом мы почти ничего не знаем. В этой книге проводится мысль, что этот первоначальный "человеческий материал" был преимущественно тюркского происхождения, с какими-то примесями древнепалестинской и иных составляющих. Невозможно судить, какие из так называемых типичных черт, вроде "еврейского носа", являются продуктом половой селекции в гетто, а какие - проявлением особенно стойкого "племенного" гена. Поскольку "крючковатый" нос часто встречается у кавказцев и редко - у семитов-бедуинов, у нас появляется еще одно указание на доминирующую роль "Тринадцатого колена" в биологической истории евреев. ПРИЛОЖЕНИЯ Приложение I О НАПИСАНИИ Одни и те же слова автор книги сознательно писал по-разному. Цитируя разные источники, он сохранял оригинальное написание имен собственных, в итоге один и тот же человек, город или племя могут быть по-разному названы в разных разделах. Отсюда "казары", "хазары", "хозары" и др.; Ибн Фадлан может превращаться в ибн-Фадлана, ал-Масуди - в Аль-Масуди. Что касается собственно авторского текста, то для него избрано написание имен собственных, на котором меньше всего спотыкался бы англоязычный читатель, не относящийся к профессионалам-востоковедам. Вот характерный пример. Т.Е. Лоуренс, будучи блестящим ориенталистом, в орфографии был так же небрежен, как в обращении с турецкими гарнизонами. Его брат, А. Лоуренс, объяснял в своем предисловии к "Семи столпам мудрости": "Написание арабских имен сильно варьирует в разных изданиях, и я ничего здесь не менял. В арабском языке всего три гласных буквы, а для некоторых согласных нет английских эквивалентов. В последние годы востоковеды избирают какой-то один из разнообразных значков, обозначающих буквы и гласные арабского алфавита, так что Мохаммед становится у них Мухаммадом, муэдзин му-эдхдхином, Коран Ку-раном. Этот метод хорош для тех, кто знает, о чем речь, однако в этой книге применяется старое написание, которое ближе всего к обычному английскому". Далее идет список издательских вопросов к написанию и ответы на них Т.Е. Лоуренса, например: Вопрос: "Лист гранок 20. Нури, эмир Рувалла, принадлежит к "семье вождей Руалла". На листе 23: "конь Руаллы", на листе 38: "Убил одного Руэлли". На всех остальных листах "Руалла". Ответ: "Надо было еще использовать варианты "Рувала" и "Руала". Вопрос. "Лист 47. Верблюдица Джеда, названа на листе 40 "Джедах". Ответ: "Роскошное животное!" Вопрос: "Лист 78. Шериф Абд эль Майин с листа 68 становится эль Маином, эль Майеном, эль Муеном, эль Майном, эль Мьеном". Ответ: "Удачно получилось, не правда ли?" Если настолько трудно транскрибировать современный арабский язык, то до чего же возрастет трудность, когда приходится разбираться со средневековыми текстами, испорченными небрежными переписчиками. Первый английский перевод "Эбн Хаукаля" (или Ибн Хаукаля) был опубликован в 1800 г. сэром Уильямом Оусли*. Вот какой крик души содержится в предисловии, написанном этим видным востоковедом: * Ибн Хаукаль писал по-арабски, однако Оусли переводил на английский с издания на персидском. "На трудности, проистекающие из неправильного сочетания букв, путаницы слов и полного отсутствия в некоторых строках диакритических знаков, я жаловаться не стану, ибо привычка и внимательность позволяют их преодолевать, когда речь идет об общих описаниях; но когда сталкиваешься с именами людей и названиями мест, появляющимися впервые или даже неслыханных, то контекст не помогает дешифровке при отсутствии диакритических знаков; тут приходится либо догадываться, либо уповать на появление более читаемой рукописи... Хотя самые крупные из знатоков древнееврейской, арабской и персидской литературы уже высказывались на эту тему, полезно, видимо, продемонстрировать на конкретном примере чрезвычайную важность этих диакритических знаков (часто опускаемых переписчиками). Довольно будет одного примера. Предположим, что три буквы, образующие слово "Тибет", лишатся диакритических знаков. Первая буква превратится с прибавлением одной точки сверху в "Н", из-за двух точек - в "Т", из-за трех - в "С"; одна точка снизу - и это будет "Б", две - "И", три - "П". То же самое может случиться со второй и третьей буквами, превращаемыми точками в самые разные согласные"*. * Тут еще полезно было бы привести написание этих букв варианте, но я не делаю этого из жалости к своим издателям. Приложение II ОБ ИСТОЧНИКАХ А) Древние источники Наши знания о хазарской истории почерпнуты, в основном, из арабских, византийских, русских и еврейских источников, подтверждаемых материалами персидского, сирийского, армянского, грузинского и турецкого происхождения. Мои комментарии относятся только к главным из них. 1. Арабские источники "Ранние арабские историки отличаются от всех других уникальностью формы своих сочинений. О каждом событии рассказывается от лица очевидцев или современников, хотя стоит учитывать, что сведения передавались самому последнему из заказчиков по цепочке промежуточных звеньев, каждый из которых передавал оригинальный рассказ следующему. Часто один и тот же рассказ предлагается в двух или нескольких разнящихся видах, в зависимости от цепочки звеньев. Нередко одно и то же событие или важная подробность излагается по-разному, поскольку последний рассказчик получил сведения из нескольких источников, современных событию, но в разных манерах изложения. Пишущий старался соблюдать букву своих источников, так что поздний автор часто воспроизводил слово в слово первого рассказчика..." Так два классических авторитета в этой области, Х. А. Р. Джибб и М. И. де Гуе, пишут в своей совместной статье об арабской историографии в ранних изданиях Британики (45; II; 195). Это объясняет колоссальные трудности, с которыми приходится сталкиваться, выявляя оригинальный источник, часто оказывающийся утраченным, путем разбора версий позднейших историков, компиляторов и плагиаторов. Поэтому часто оказывается невозможно датировать какой-то эпизод либо описание состояния дел в той или иной стране; а неопределенность датировки может приводить к погрешностям порядка целого столетия, когда автор ведет рассказ в настоящем времени, не оговаривая, что цитирует некий источник давно прошедших времен. Добавьте к этому трудности при идентификации лиц, племен и мест, вызванные неразберихой в написании и прихотями переписчиков. В итоге получается головоломка, где половина элементов вообще отсутствует, зато есть масса лишнего, а истинная картина представлена только в самых общих чертах. Главные арабские отзывы о Хазарии, чаще всего цитируемые на страницах книги, принадлежат перу Ибн Фадлана, Истахри, Ибн Хаукаля и ал-Масуди. Однако лишь немногие из них можно считать "первичными" источниками, такими, как рассказ Ибн Фадлана о пережитом им самим. Например, Ибн Хаукаль писал примерно в 977 г., опираясь почти всецело на Истахри, писавшего примерно в 932 г., а тот, как считают, полагался на утраченный труд географа ал-Балхи, писавшего примерно в 921 г.... О жизни этих знатоков и уровне их знаний известно чрезвычайно мало. Легче всего представить себе Ибн Фадлана - дипломата и острого наблюдателя. Однако если продвигаться за пределы Х века, то можно наблюдать следующие стадии эволюции молодой науки - историографии. Ал-Балхи, первый в цепочке, положил начало классической школе арабской географии, в которой главный упор делается на карту, тогда как описание вторично. Истахри сделал шаг вперед, перенеся ударение с карты на текст. (О его жизни ничего не известно; то, что дошло из написанного им до наших дней, представляет собой, видимо, лишь современный вариант более крупного труда.) Ибн Хаукаль (о котором мы знаем лишь то, что он был странствующим купцом и миссионером) сделал уже не шаг, а настоящий рывок вперед: его текст не является более комментарием к картам (как у ал-Балхи и отчасти еще у Истахри), а становится самостоятельным описанием. Наконец, с Йакутом (1179-1229) мы вступаем, спустя два столетия, в век компиляторов и энциклопедистов. О нем мы уже знаем по крайней мере, что родился он в Греции, ребенком был продан на невольничьем рынке Багдада купцу, который хорошо с ним обращался и использовал в роли коммивояжера. После своего освобождения он стал бродящим книготорговцем и в конце концов осел в Мосуле, где написал свою великую энциклопедию по географии и истории. В этом крупном труде присутствуют рассказы о хазарах Истахри и Ибн Фадлана. Увы, Йакут ошибочно вложил рассказ Истахри в уста Ибн Фадлана. Поскольку два рассказа не совпадают друг с другом в важных пунктах, их слияние в одно целое привело к абсурдным утверждениям, отчасти дискредитировавшим Ибн Фадлана в глазах современных историков. Однако события приняли иной поворот с обнаружением полного текста отчета Ибн Фадлана в древней рукописи, найденной в персидском городе Мешхеде. Открытие, сделанное в 1923 г. д-ром Зеки Валиди Тоганом (подробности о нем ниже), произвело сенсацию среди востоковедов. Оно не только подтвердило подлинность тех отрывков рассказа Ибн Фадлана о хазарах, которые цитировал Йакут, но и позволило ознакомиться с ранее неведомыми отрывками, опущенными Йакутом. Более того, после путаницы, созданной Йакутом, Ибн Фадлан, Истахри и Ибн Хаукаль были признаны независимыми источниками, подтверждающими друг друга [129]. Ценность представляют также рассказы Ибн Русте, ал-Бекри и Гардизи, которых я цитировал нечасто, поскольку их содержание в основных чертах соответствует содержанию главных источников. Другой, независимый, видимо, источник - это ал-Масуди (умер примерно в 956 г.), известный как "арабский Геродот". Он был неутомимым путешественником, обладал ненасытным любопытством, однако у современных арабистов к нему предвзятое отношение. Так, "Энциклопедия ислама" утверждает, что его путешествия были вызваны "сильной жаждой знаний. Однако она была поверхностной и неглубокой. Он никогда не докапывался до первоначальных источников, довольствуясь поверхностными запросами, и некритично принимал басни и легенды". Впрочем, то же самое можно сказать о любом средневековом историографе, что христианском, что арабском. 2. Византийские источники Среди византийских источников ценнейшим является труд Константина VII Багрянородного "Об управлении империей" , созданный примерно в 950 г. Ценность его проистекает не только из содержащейся в нем информации о хазарах (в особенности об их отношениях с венграми), но и из сведений о русах и населении северных степей. Константин (904-959 гг.), император-ученый, был завораживающей личностью. Неслучайно Арнольд Тойнби признался, что тот "завоевал его сердце" (114; 24): это была любовная связь с прошлым, начавшаяся еще в студенческие годы. В конце концов она произвела на свет монументальное исследование Тойнби "Константин Багрянородный и его мир", изданный в 1973 г., когда его автору уже исполнилось 84 года. Как следует из заглавия, акцент делается как на жизни и деяниях Константина, так и на тех особенностях мира, в котором жили как сам Константин, так и хазары. Тем не менее, восхищенное отношение к Константину не помешало Тойнби заметить его недостатки как ученого: "Сведения, собранные в сочинении "Об управлении империей", были почерпнуты в разное время из разных источников, а сам труд - это не исследование, автор которого переработал бы и по-своему расположил бы материал, а собрание текстов, подвернутых самой зачаточной редакции" (114; 46). И дальше "Трактаты "Об управлении империей" и "О церемониях" в том виде, в котором Константин представил их на суд потомков, покажутся читателям прискорбно невразумительными" (114; 602). (Сам Константин питал трогательную убежденность, что его сочинение "О церемониях" - это "настоящий шедевр" и "памятник истинной учености, плод любви" (114; 602)). Ранее схожую критику высказывали Бьюри (22; 570-571) и Маккартни, пытавшийся найти логику в противоречивых утверждениях Константина о миграциях мадьяр: "...Неплохо бы помнить о содержании трактата "Об управлении империей" - этого собрания записей самого разного происхождения, часто повторяющих одна другую, часто противоречивых и объединенных вопреки требованиям элементарного редактирования" (78; 98). Но не стоит выплескивать вместе с водой и ребенка, что порой делают ученые мужи. Константин обладал уникальной среди историков привилегией - изучать архивы своей империи и получать доклады из первых рук, от своих чиновников и посланцев, отправленных в заграничные миссии. При осторожном обращении и привлечении других источников, это сочинение высвечивает многие обстоятельства той темной эпохи. 3. Русские источники Помимо устного фольклора, легенд и песен (например, "Слова о полку Игореве") самым ранним русским письменным источником является "Повесть временны