ет не из легких. - Если это на самом деле так, - живо отозвался на его слова один из унтер-офицеров, - то мы хоть сейчас готовы кинуться в дело. Но что значит, что ночка будет не из легких? Я могу найти и поденщика. - И он засмеялся. Обер-лейтенант Крафт остановился посреди своей комнаты и осмотрелся. Эльфрида Радемахер сидела на его койке и не спускала с него своих темных глаз. На столе под лампой лежал чемодан, наполовину заполненный какими-то вещами. - По-видимому, много вещей мне не потребуется, - задумчиво произнес Крафт. - Ничего лишнего я брать не собираюсь. - Что-что, а две пары носков ты должен иметь. - Эти слова Эльфрида постаралась произнести деловым тоном. Карл Крафт бросил на нее беглый взгляд. Потом он, одновременно недовольный и послушный, покопался в шкафу, достал из него две пары носков и бросил их в раскрытый чемоданчик. Повернулся к Эльфриде и хрипло сказал: - Ну, начинай! Прорабатывай меня! Мне будет лучше, если ты меня начнешь ругать, а не укладывать вещи в чемодан. - Нижнее белье везде нужно, - заметила Эльфрида. - Особенно в это время года. На твоем месте я бы взяла две пары. - Но у меня нет двух смен! - ответил Крафт. - Тогда я достану тебе одну пару и пришлю. Крафт смотрел на нее растроганный и беспокойный, так как он ожидал от нее совершенно другой реакции. Он сказал ей, что должен уехать, на что она ответила, что поможет ему собрать вещи. Обер-лейтенант окинул взглядом свое небогатое имущество: два комплекта обмундирования, две пары сапог и пару туфель; несколько десятков книг и стопку исписанных листков бумаги. Больше у него ничего не было: шел пятый год войны. - Возьми мои книги себе и мои бумаги тоже. - Хорошо. - Сожги их, если захочешь. - Можешь на меня положиться! - Эльфрида, - Крафт подошел к ней, - ты не спрашиваешь, почему я уезжаю. Ты не хочешь знать, почему я не остаюсь здесь? - А зачем мне спрашивать тебя об этом, если я и так знаю, что ты мне ответишь, - сказала Эльфрида. Он хотел было схватить ее за руки, но его руки остановились на полпути; Крафт прислушался: он явно слышал чьи-то шаги. Приближающиеся сильные шаги. Эльфрида попыталась улыбнуться. - Я думал, что еще не так скоро, - сказал он и, обернувшись, посмотрел на дверь. Дверь в этот момент и на самом деле отворилась, и в ее проеме появилась фигура старшего военного советника юстиции Вирмана. Окинув комнату быстрым взглядом, он прикрыл за собой дверь, но так, что осталась довольно широкая щель. - А вы что-то сильно запоздали! - воскликнул Крафт. - Я давно ожидаю вас. - Тем лучше! - сказал Вирман, слегка удивленный. - Тем лучше! Я надеюсь, вы прекрасно понимаете всю серьезность вашего положения и вам не придет в голову мысль играть со мной в прятки. Могу я поинтересоваться, что нужно здесь этой юной даме? - Она моя невеста, - ответил Крафт. - Я надеюсь, мне разрешат попрощаться с ней? - Разумеется, - быстро сказал Вирман. - В конце концов, мы люди. Только делайте это покороче и безболезненнее: у нас с вами сегодня еще много дел. - А что именно, разрешите узнать? - Мы вместе с вами займемся вашими показаниями, господин обер-лейтенант Крафт. Вы можете все отрицать сколько вам угодно, а я своего добьюсь. Целый день я не сидел сложа руки. За это время успел собрать свидетельские показания: важные, убедительные. Можете мне поверить: я свое дело знаю. Вам же я скажу одно: вы у меня заговорите! Все скажете, что я пожелаю! Времени я на это не пожалею, хоть неделю, хоть больше. - Но я попрошу вас, - с усмешкой заметил Крафт, - сделать это побыстрее! Вы получите от меня все, что хотите. - Это правда? - изумился Вирман. - И вы не будете пытаться отрицать свои антигосударственные выступления или ослаблять их? - Я знаю, - задумчиво проговорил Крафт, - что вы потеряли часть своих заметок, и это, разумеется, плохо для вас. - Мы восстановим эти пробелы! - быстро воскликнул Вирман. - Несколько офицеров, сознающих всю ответственность момента, оказали мне нужную помощь. В конце концов, я и сам стал невольным свидетелем! - Тогда почему же вы так волнуетесь? - поинтересовался Крафт. - Я предоставлю в ваше распоряжение все свое выступление. Я сохранил для вас заметки, господин старший военный советник юстиции. Проговорив это, обер-лейтенант Крафт полез за обшлаг левого рукава и вынул оттуда бумаги. Он протянул их Вирману, который чуть не бросился на них. Быстро пробежав глазами мелко исписанные листки, он оживился, глаза его радостно заблестели. Крафт же повернулся к Эльфриде и, протянув ей руку, сказал: - Прощай, Эльфрида. Спасибо тебе за все. Эльфрида несколько секунд крепко сжимала его руку. Затем попыталась улыбнуться, чтобы скрыть от Крафта слезы: она знала, что он не терпел слез. Поэтому она бодро сказала: - До свидания. - Больше она ничего не сказала и еще раз улыбнулась. Крафт запомнил эту улыбку. А старший военный советник юстиции, потрясая бумагами, воскликнул: - Чего вы добивались этим? С какой целью? Почему вы отдали мне свою речь? Или это один из ваших трюков? - Пойдемте, - сказал Крафт, захлопывая чемодан. - Не можете же вы так долго держать своих сообщников в коридоре. - Теперь я вас раскусил! - возмущенно воскликнул Вирман. - Вы собираетесь меня провести! Вы решили прикрыть собой генерала! Вы решили перечеркнуть мои планы! Однако обер-лейтенант, не говоря ни слова и не оглядываясь, взял свой чемодан и пошел к выходу. Старший военный советник юстиции выбежал вслед за ним, хлопнув дверью. И только оставшись одна, Эльфрида Радемахер беззвучно заплакала. Около двадцати двух часов капитан Федерс, замещая задержанного офицера-воспитателя Крафта, обошел жилые комнаты фенрихов. Он внимательно всматривался в бледные беспокойные лица фенрихов, настроение у которых было различное. В одном месте сбились псы-волкодавы, в другом боязливо жались овечки. А все они, вместе взятые, были окружены несколькими волками. - Господин капитан, - доверчиво поинтересовался командир учебного отделения Крамер, - сейчас наши занятия совсем прекратятся, или же на оставшееся время нам дадут третьего по счету офицера-воспитателя? - Крамер, не ломайте голову над этим, - бодро ответил ему Федерс. - То, что основная часть учебного отделения состоит из баранов, в этом нет никакого сомнения, а с ними вполне управится и один офицер. Вы можете целиком положиться на меня. Этим разговором Крамер был как бы вычеркнут из списка Федерса, а вслед за ним и другие. Федерс был твердо убежден в том, что человек, беспокоящийся в трудную минуту только о себе самом или же о последствиях, которые могут его ожидать, не достоин командовать другими. Даже такие люди, как Амфортас и Андреас, были ему милее, поскольку они не скрывали, что довольны случившимся, а это уж их право. Обстановка снова стала благоприятной для них. Андреас и ему подобные с трудом скрывали свое любопытство, равнодушие, беспокойство и черствость за маской дисциплинированности. Некоторые из них уже лежали в кровати и играли в карты. Другие стояли по стойке "смирно", когда Крамер отдавал рапорт капитану Федерсу. - Имеются еще какие-нибудь вопросы? - спросил Федерс перед тем как выйти из комнаты. Никто из фенрихов не отважился задать Федерсу вопросы, которые тот хотел бы услышать. Это огорчило капитана, и его улыбка стала еще более язвительной. Федерс мысленно винил самого себя за то, что он не воспитал фенрихов в духе доверия к себе. Выходит, он обращался с ними как с овечками. А разве они не такие? Разве их поведение не доказательство этому? Затем, чтобы полностью закончить свой обход, он вошел в комнату N_7. Первое, что он увидел, было густое облако дыма, сквозь которое он не сразу разглядел шестерых фенрихов. Первым встал Редниц и доложил ему. - Никакого шума не поднимать, - сказал капитан Федерс. - Шума здесь и без того было достаточно. Не хватает только, чтобы вы еще напились для храбрости. Один из фенрихов поспешил открыть окно, а остальные сразу же окружили своего бесстрашного преподавателя тактики, который внимательно изучал их, словно собирался давать урок. Подвинув себе стул, Федерс сел. Немного подумав, фенрихи тоже сели. Капитан смотрел на них, а они - на него. - Мы здесь, господин капитан, разговаривали о том, можем ли мы навестить вас, - проговорил Редниц. - И до чего же вы договорились? - Все как один считаем, что да, - сказал фенрих Вебер. - Хорошо. Вы можете меня навестить, но я сам пришел к вам. Неплохая почва для разговора, не так ли? Ну так что вы хотели мне сказать? - Господин капитан, - начал Редниц, - мы беспокоимся о судьбе обер-лейтенанта Крафта. Вам известно о том, что он арестован час назад? - Я слышал об этом и ожидал этого. - Мы считаем, что это самое настоящее свинство. - Я тоже так считаю, друзья, и что из этого вытекает? - Мы не можем этого допустить, господин капитан, - сказал Редниц, и сидевшие вокруг него фенрихи дружно закивали. Капитан смотрел на фенрихов не без волнения, хотя и не показывал этого. Разве что он перестал ехидно улыбаться. Капитан переводил взгляд с одного лица на другое: вот чувствительный Редниц с умными глазами, вот плотный Вебер, хитроватый Меслер, честный Бергер, Грюндлер и Гремель, оба очень тихие и спокойные, которые говорят только тогда, когда их о чем-либо спрашивают, и делают только то, что им приказывают. Однако все они, как заметил Федерс, были полны решимости действовать на свой страх и риск, хотя и не знали, как это лучше сделать. - Я, честно, удивлен, - начал Федерс, - что есть вещи, которые не оставили вас равнодушными. Эти вещи подпадают, так сказать, под юрисдикцию самой высокой судебной инстанции, которая одних попытается одобрить, а других заставить замолчать, что в нашем государстве считается вполне нормальным, однако вы решили этого не допустить. - Так точно, решили, - подтвердил Меслер. - Если это на самом деле так, - капитан сложил ладони вместе, что означало, что он очень доволен, - то ваши действия будут квалифицированы одним некрасивым и страшным словом: мятеж! Однако, услышав это слово, фенрихи не испугались. Федерс заметил, что он не ошеломил их этим. Капитан чувствовал, в душе у него поднимается волна радости: "Выходит, эти парни начинают самостоятельно мыслить! А это уже большой успех!" - Господин капитан, - снова заговорил Редниц, - мы считаем, что тут произошел какой-то юридический казус, недоразумение. И если какие-то начальники не видят этого, то только потому, что они не знают всего. А мы знаем абсолютно все. Именно поэтому мы и считаем, что должны действовать. - Браво! - радостно воскликнул Федерс. - Итак, вы хотите действовать! Как вы хотите действовать? И какой ценой? - Любой! - выкрикнул фенрих Вебер, ударив кулаком правой руки по ладони левой. - Это означает, что мы решили идти на все, - сказал Редниц. - Все мы хотим выступить в поддержку обер-лейтенанта Крафта. А вас, господин капитан, просим помочь нам в этом. Еще мы бы хотели, чтобы вы подсказали нам, как именно нам следует действовать. - Продолжайте! - заметил капитан, снова складывая ладони вместе. - Если нашего обер-лейтенанта арестовали только за то, что он сказал правду, тогда великого Гете нужно сжечь, так как он в своем "Фаусте" говорил нечто подобное. - Мы узнали, что советник юстиции привел с собой трех шпиков, которые освободили в тюрьме специальную камеру и посадили в нее обер-лейтенанта. А эти шпики охраняют его. Короче говоря, мы запросто можем освободить нашего воспитателя! - выпалил Вебер. - Превосходно, - серьезно произнес капитан. - А что потом? - А потом мы достанем машину и отвезем обер-лейтенанта к швейцарской границе, - расфантазировался Меслер. - Там же, на берегу Боденского озера, он изыщет возможность перейти границу! - Возможность для кого? - поинтересовался Федерс. - Уж не для доброй ли половины фенрихов из учебного отделения "X"? И для вашего преподавателя по тактике? Вы шутите! - И тут голос капитана обрел жесткость. - Вы еще не окончили школу! Вы ведь здесь не в индейцев играете! Сейчас вы ведете себя как глупышки с плохой фантазией. Все! Занятие закончено! - Вы забыли нечто очень важное, господин капитан, не так ли? - спросил Редниц. - Нет, не забыл! Вы здесь распоряжаетесь, не спросив на это разрешения хозяина! Вы ведь не спросили обер-лейтенанта Крафта о том, согласен ли он. А без него это нельзя делать. За кого вы принимаете Крафта? За мечтателя, который слепо бросается в любую авантюру? За фанатика, который собирается прошибить лбом стену? За слабака, у которого в решающий момент подломятся колени? Друзья мои, этот человек не сосунок и не глупец! Если бы он хотел избежать наказания, он бы его избежал! А это означает, что без его ведома и согласия ничего предпринимать ни в коем случае нельзя! - Господин капитан, а разве вы уже говорили обо всем этом с господином обер-лейтенантом Крафтом? - спокойно спросил Редниц. - Нет, - ответил Федерс, понимая, что совершил упущение и дал этим воспользоваться фенрихам. - А не лучше бы было, господин капитан, все это выяснить? И вы, господин капитан, единственный человек, кто может это сделать. - Хорошо, я это сделаю, - пообещал Федерс. Яркий свет отражался от раскрытых бумаг, лежавших на грубом большом столе, над которым склонился беспокойный Вирман. Перед ним сидел усталый Крафт и ждал. Кругом серо-белые стены со следами пота, плевков и крови. У двери застыл один из унтеров полевой полиции, по фамилии Штранц, с широко открытым ртом, каким-то чудом сохранившим дружескую ухмылку. - Это же чистое самоубийство, - проговорил Вирман, не глядя на Крафта. - Вы сами усугубляете свое положение, хотя я вам строил не один золотой мостик. - То, что вы выдаете за золото, для меня лично не что иное, как честь, - равнодушно заметил Крафт. - А что бы вы хотели услышать? - Не забывайте, что у вас только одна голова. - Мне и одной много. В это великолепное время, в которое мы живем, в сегодняшней Германии мыслящая до некоторой степени голова является либо легкомысленной, либо разумной. Но то и другое слишком тяжело. Разве на нее можно полагаться? - Непостижимо, - мрачно бросил Вирман. - Нечто подобное я уже встречал, но все же в меньшей степени! - Значит, такое время настало! Однако старший военный советник юстиции не собирался еще раз проявлять свое удивление, так как в коридоре послышался какой-то шум, который становился все громче и громче. Неожиданно дверь распахнулась. Вирман готов был, спрятаться за стол. В камеру ворвалось несколько человек. Среди них выделялся своей активностью капитан Федерс. - Если вы не хотите, чтобы я перещелкал ваших охранников, как зайцев, отзовите их хотя бы на время! - крикнул капитан Федерс. - Что вам нужно? - возмутился Вирман. - Добрый день, Крафт. - Федерс протянул обер-лейтенанту руку. - Как ты тут? - Хорошо, - ответил Крафт, пожимая руку Федерса, а сам еле заметно укоризненно покачал головой. Федерс сделал вид, что не заметил этого. Встав перед старшим военным советником юстиции, он сухо заметил: - Я прибыл сюда по поручению генерала. - Генерал не имеет права вмешиваться в мою работу! - грубо выкрикнул Вирман. - Генерал прислал меня ознакомиться с вашими бумагами, - с недовольным видом объяснил Федерс. - Вы арестовали офицера нашей военной школы. Мы протестуем против этого ареста, считая его незаконным, и потому имеем полное право потребовать детального ознакомления с делом. Кроме того, мы уже известили об этом начальника военных школ, которому непосредственно подчинены и вы. - По данному конкретному делу, - начал старший военный советник юстиции несколько ершисто, но уже без угрозы, - я подчиняюсь непосредственно верховному командованию вермахта. - Это не меняет сути дела. Вы обязаны ознакомить меня, как члена суда офицерской чести, со всеми материалами дела. Так что давайте! Или вы хотите принудить меня воспользоваться моим правом силой? При этих словах старший военный советник юстиции отшатнулся к стене и оттуда уставился на сидящего перед столом Крафта и на стоящего рядом с ним капитана, глаза которого горели жаждой мести, и на застывших позади капитана Штранца и Рунке, которые держали руки с пистолетами, снятыми с предохранителя, в карманах, готовые в любой момент открыть огонь. Однако Вирман понимал, что до этого дело нельзя было доводить. Взяв себя в руки, он перехватил взгляд обер-лейтенанта Крафта, устремленный на капитана Федерса. - Ага, - Вирман чуть подался вперед, - я, кажется, кое-что начинаю понимать. Господа, я вижу, хорошие друзья! Как я об этом сразу не подумал! - Друзья мы или не друзья, - жестко бросил Федерс, - сюда я прибыл как член офицерского суда чести, и баста! - Как вам будет угодно, - проговорил Вирман дружелюбно, - я отнюдь не являюсь противником настоящей мужской дружбы. Я бы сказал - напротив, особенно в данном случае. - Что вам нужно? - спросил Федерс. - Вы должны знать, что мне известны слабые стороны вашего друга. Но он не облегчает мне работу: он очень упрям. В противном случае все было бы иначе: ему было бы достаточно назвать своих подстрекателей, вернее говоря, своего подстрекателя, и только. - Как я посмотрю, господин старший военный советник юстиции большой шутник, - спокойно сказал Крафт. - Но он опоздал. Если дела его когда-нибудь пойдут скверно, он смело может наняться работать по организации детских праздников. - Поговорите с ним откровенно, - сказал Вирман. - Возможно, он вас и послушает, и тогда вы сможете забрать его у меня. Только ему сначала придется подписать небольшой протокол, который я уже составил. Это в его же интересах. Вирман быстро собрал бумаги и подал знак своим людям, чтобы они удалились, а когда они скрылись за дверью, сказал: - Сейчас я оставлю вас одних этак минут на десять. Хочу сказать вам только одно: желаю успеха! - С этими словами он вышел. Когда друзья остались одни, Федерс спросил: - Что это за балаган, Крафт? - Он хотел, чтобы я обвинил генерала, Федерс. Если я это сделаю, он обещает отступиться от меня. - Понимаю, - сообразил Федерс. - Ему нужна голова генерала! Он хочет поймать большую рыбку, а не маленькую. А другого выхода нет? - Тебе, Федерс, должно быть стыдно говорить мне такое. - Ну, хорошо, - сказал Федерс, - я тебя спросил, ты ответил. Но у меня к тебе еще вопрос. Я вот вижу тебя в таком состоянии здесь и боюсь, что ты не хочешь изменить своего положения. Ты не можешь поступить иначе. Это так? Крафт медленно встал, посмотрел на Федерса и только потом сказал: - Так! Я не хочу и не могу! Я знаю только то, что когда-то должен настать конец этой вечной и бесконечной лжи, которой я сыт по горло! - Ты же не один, Крафт. - Разумеется, нет, но кто-то должен же начать и четко сказать все, что он думает. Я почти задохнулся в этом трусливом обмане, который превращает молодых порядочных парней в убойный скот. И потому я хочу сделать только то, к чему всегда стремился ты сам: научить людей думать. В конце концов, они должны начать думать обо всем, пусть их будет только трое или четверо, но пусть они придут к пониманию. - В твоем учебном отделении таких набралось шесть человек, Крафт, по меньшей мере шесть. - Это хорошо, - промолвил Крафт. - Значит, все было не напрасно. - Крафт, ты всех нас посрамил, и не в последнюю очередь меня, - печально произнес капитан Федерс. - Я меньше всего к этому стремился, Федерс. Я прошу тебя верить мне. Однако я отмежевываюсь от всех, кто думает точно так же, как и я. У меня была тяжелая юность, я одинок, у меня нет ни родителей, ни родственников, так что мне нечего терять, кроме того, что обычно называют честью. - А Эльфрида? Обер-лейтенант Крафт отвернулся, посмотрел на пустой стол, все еще освещенный ярким светом лампы. - Эльфрида, - с трудом выговорил он, - это единственное, что меня огорчает. Сначала все выглядело так просто и приятно. Однако она дала мне гораздо больше, чем я ожидал, и ожидал не только от нее самой, но и от людей вообще. К счастью, она здорова и полна сил, ее сильный характер поможет ей преодолеть все. Она вполне заслуживает, чтобы рядом с ней был хороший, чистый, простой мужчина, и она найдет себе такого. Я думаю, что для нее будет лучше, если она меня потеряет. - Ну что ж, хорошо, - твердо произнес Федерс, - ты решил стать жертвой! Я тебя понимаю. В основном я и сам тоже готов, давно уже готов пойти по такому пути. - Нет, - сказал Крафт. - Ты - нет! Ни одна жертва не должна быть бессмысленной. Я свою поминальную речь произнес, этого достаточно. Тебе же нужно сделать по крайней мере еще три вещи: ты должен и дальше заботиться о наших калеках, ты должен выпустить на свободную дорогу наших фенрихов, и они должны приехать к своим солдатам с новыми и ясными мыслями. Ты должен доказать своей жене, что беззаветная, самоотверженная любовь многого стоит. - Хорошо, - проговорил Федерс растроганно, - я вижу, нам уже ничем не поможешь. Возможно, ты меня сейчас приговариваешь к временному повешению. Ах, чертовски трудно жить в сегодняшней Германии! Генерал-майор Модерзон сидел за своим письменным столом точно так же, как он сидел и раньше: прямо, спокойно. Его мундир был безукоризненно отутюжен, на нем ни одной пылинки. Левая рука генерала лежала на столе, в правой он держал карандаш. - Это все на подпись? - спросил он. Перед ним стояли обер-лейтенант Бирингер и Сибилла Бахнер. Оба послушно кивнули и вопросительно посмотрели на него. Однако генерал, казалось, не замечал их взглядов: он просматривал последние бумаги. - Тем самым, господин генерал, - докладывал Бирингер, - практически шестнадцатый выпуск можно считать завершенным, с точки зрения штаба, разумеется. - Я этого добился, - проговорил генерал, захлопывая папку с документами. - На семь дней раньше срока, - заметил адъютант. - Как раз в самое время. - Генерал встал. - Вам удалось разыскать старшего военного советника юстиции Вирмана? - Как вы распорядились, господин генерал, - ответил адъютант. - Он ожидает в приемной. - Великолепно, - сказал Модерзон и с такой благодарностью посмотрел на своего адъютанта и на секретаршу, с какой он никогда не смотрел на них раньше. - Я хочу сказать вам обоим, что я был очень рад работать вместе с вами. Благодарю вас. - Господин генерал, - начал адъютант, расчувствовавшись, - как прикажете понимать ваши слова? - Понимайте так, что с сего момента наши с вами пути разойдутся. - Не может быть! - испуганно выкрикнула Сибилла. Модерзон скупо улыбнулся и сказал: - Фрейлейн Бахнер, работая вместе, мы никогда не проявляли своих чувств, я думаю, что не стоит изменять этому правилу и в последний момент. Прошу вас. Сибилла Бахнер стояла бледная, она тяжело дышала, стараясь взять себя в руки. Спустя несколько секунд она сказала: - Прошу извинить меня, господин генерал, - и, отвернувшись, вышла из кабинета. Генерал посмотрел ей вслед, а затем сказал, обращаясь к адъютанту: - Мои личные вещи вы возьмете у меня в квартире, они собраны. Возьмете то, что сочтете необходимым. Если фрейлейн Бахнер будет изъявлять желание что-то сделать для меня, передайте ей, что я был бы рад, если бы она стала ухаживать за могилой лейтенанта Баркова, моего сына. А теперь пригласите ко мне старшего военного советника юстиции Вирмана. Адъютант на несколько секунд замешкался. Он смотрел на генерала и мысленно подыскивал какие-то слова, которые должен был ему сказать, но он быстро сообразил, что никаких слов, которые могли бы тронуть генерала, он все равно не найдет. Он склонил голову так, что можно было подумать, что он поклонился. И вышел. В кабинет Модерзона вошел Вирман. Он был явно взволнован. Лицо его покрывали красные пятна. Он приближался к генералу с таким видом, с каким охотник приближается к опасному зверю. - Господин генерал, - живо начал Вирман, - я должен сообщить вам, что положение вещей вынуждает меня привлечь для допроса и вас. Хочу сообщить вам, что в этом случае я имею на это полное право, данное мне верховным командованием вермахта. - Я это знаю, - коротко ответил генерал. - Сожалею, но я должен сообщить вам также, - продолжал Вирман, - что без вашего допроса я никак не смогу обойтись. К тому же хочу разъяснить вам, господин генерал, что я, в случае необходимости, могу воспользоваться даже правом на арест. - Все это вы могли бы и не объяснять мне, - проговорил генерал. - Запомните раз и навсегда, что в подчиненном мне военном учебном заведении не может произойти ничего такого, за что бы я не нес личной ответственности. Обер-лейтенант Крафт действовал по моему личному приказу. Свою речь он тоже произнес с моего одобрения. Я готов подписаться под каждой фразой, произнесенной обер-лейтенантом Крафтом. - Ваши слова, - стараясь скрыть удивление, произнес Вирман, - дают мне право арестовать вас. - Я готов, пойдемте, - сказал генерал. - Так вот оно что! - произнес майор Фрей со значением. - Это может привести к тому, что надежные офицеры не смогут вовремя проявить себя и получить повышение. - Так оно и есть, - поддакнул майору капитан Ратсхельм. - Правильный образ мыслей всегда следует ценить. Оба офицера сидели в глубоких креслах друг против друга, освещенные мягким светом торшера. Капитан Ратсхельм подчинился распоряжению своего начальника курса и нанес ему визит на квартиру, где у того хранились последние бутылки с мадерой. Одна из них стояла перед ними на столе. Они беседовали степенно, почти философски: офицеры, являющиеся как бы знаменосцами своего времени, носители прогресса и защитники правой веры и правильного мировоззрения. Оба офицера ни разу не обмолвились о Фелиците Фрей, настолько тактичны и деликатны они были. Сама же она, увидев, что майор открыл вторую бутылку, сохраняемую до сих пор для особо важных случаев, поняла, что она, видимо, попросту перестала существовать для него. - Выпьем за чувство ответственности, - сказал майор, поднимая бокал, - которое у нас никто не может отнять. - Которое мы умеем нести, - мрачно добавил Ратсхельм, - со всеми вытекающими из него последствиями. - Выходит, вы твердо решили, мой дорогой, покинуть нас, не так ли? - Это мое окончательное и бесповоротное решение. Оба выпили, прислушиваясь к тишине ночи, думая о том, что они считали большим и очень важным. Около полуночи они услышали шаги: в квартиру ворвался старший военный советник юстиции Вирман и вместе с ним капитан Катер. Вирман размахивал телеграммой, словно это был не листок бумаги, а самое настоящее знамя. На его сером лице было выражение триумфа. - Одержана победа по всей линии! - радостно воскликнул он. Майор Фрей выхватил у него телеграмму, а в это время капитан Катер уже завладел бутылкой с мадерой. Вирман с довольным видом стоял посреди комнаты, а капитан Ратсхельм заглядывал в телеграмму через левое плечо майора Фрея. Прочитав телеграмму и поняв наконец ее смысл, майор Фрей распрямился; казалось, он даже стал выше ростом, он посмотрел вверх, на потолок: так, видимо, вновь провозглашенные короли смотрят на небо, мысленно благодаря судьбу. - Я начальник военной школы! - торжественно возвестил Фрей. Он оказался им, пусть только временно, пусть только в отсутствие старшего по званию начальника первого курса, но все же оказался. Он начальник военной школы. Его самая великая и тайная мечта свершилась! Это была самая прекрасная ночь в его жизни после награждения его дубовыми листьями к рыцарскому кресту. - Арест генерала утвержден! - прокричал Вирман. - Я его окружил, перехитрил и обошел. Реакция потерпела решительное поражение. Я разделался не только с исполнителем, но и с самим вдохновителем, они оба теперь низвержены раз и навсегда. Господа, я благодарю вас за ваше понимание и вашу помощь. - Мы только выполняли свой долг, - заверил Вирмана майор Фрей. - Мы будем и впредь выполнять его. - Я надеюсь, что теперь снова стану командиром административно-хозяйственной роты, - сказал Катер, наливая всем в бокалы мадеру. - Полноправным командиром-единоначальником. - Разумеется, мой дорогой, - поспешил ответить ему майор Фрей. - Вы оказали нам очень ценную услугу. - Браво! - крикнул Вирман. - А вы, господин капитан Ратсхельм, - начал майор Фрей, - в интересах доброго и справедливого дела согласно вашему желанию получите новое назначение: вы возглавите вместо меня второй курс, став его начальником. - Если это так, - начал капитан Ратсхельм, - то я вижу свою обязанность в том, чтобы выполнить ваше пожелание. - Этими словами капитан лично перечеркнул свое окончательное решение, подумав, по-видимому, что когда зовет долг, то все остальное должно молчать. Открыв еще одну бутылку, капитан Катер позвонил по телефону на коммутатор. - Ирену Яблонски ровно через час пришлите ко мне на квартиру по очень важному делу! ...Когда наконец майор Фрей остался один, он, воодушевленный великими событиями последних часов, подкрепил себя последним бокалом мадеры, а уж затем направился в спальню к жене, которая встретила его беспокойным взглядом. - Фелицита, я стал начальником школы. Что ты на это скажешь? - Ты это заслужил, как никто другой! - бодро заверила она майора. - Ты рожден для большой карьеры, я всегда это знала. - Ты можешь мне пообещать, что всегда будешь понимать это? - Я обещаю тебе это, Арчибальд! - Я полагаю, что в будущем ты станешь держать себя в руках! Этого я жду от тебя не только как начальник военной школы, но и как человек. - Мне нравится, что ты не жалуешься и не ворчишь, - сказал генералу Модерзону охранник, - что не залез в угол и не собираешься вцепиться мне в глотку. Ты не боязливого десятка, но ты и не хам. Ты просто тихонький. Ты мне нравишься. Генерал стоял посреди камеры размером четыре метра шириной и три длиной. На высоте двух метров маленькое окошечко с решеткой. Соломенный тюфяк, табуретка и крошечный стол - вот и вся обстановка. Генерал стоял неподвижно, точно так, как он стоял на параде или на плацу, в казино или в собственном кабинете: прямой и недоступный. Охранник, которому его поручили, а это был унтер-офицер Рунке из тайной полевой полиции, разглядывал своего пленника с дружеским любопытством. - А ты не дурак, - сказал он. - Знаешь, что здесь разыгрывается. И ты не станешь мне осложнять жизнь, не так ли? Тут я тебе ничем помочь не смогу. Да мне это и не доставит удовольствия! А ну, вываливай все, что у тебя есть в карманах. Генерал молча начал освобождать свои карманы. В них, собственно, и было-то немного: носовой платок, маленькая расческа, портмоне, а из документов - всего лишь солдатская книжка. - Ты только не подумай, что я шибко любопытный, - продолжал охранник, - или что я очень груб. Нет, просто так положено. Я выполняю свой долг, а перед законом, как известно, все равны, даже если ты и генерал. Правда, некоторые этого не понимают. Был у нас недавно один генерал-полковник. Ну и горлохват же он был! Он хотел было со мной шуточки шутить! Это со мной-то! Однако это продолжалось совсем недолго. Я ему такое показал, что он быстро образумился. Да и время подошло показать ему, как нужно выполнять свой долг. Так, а теперь давай мне твои подтяжки. Генерал с непроницаемым выражением лица расстегнул френч, а затем распахнул его: оказалось, что подтяжки он не носил. Опустив руки, он стоял не шевелясь. - Твой поясной ремень ты тоже должен отдать мне, - добродушно заявил охранник. - Таково требование инструкции. Дело в том, что мы заботимся о жизни и безопасности наших арестованных. Меня, брат, никто не проведет. В конце концов, я ведь не генерал. Каждый мертвец может причинить мне неприятность. Генерал-майор Модерзон быстро снял ремень и подал его охраннику. - А ты строен, - заметил охранник. Сложив ремень вдвое, он хлопнул им себя по ляжке. - Когда человек строен, это имеет свои преимущества: штаны у него не сразу спадают без ремня. А ты знаешь, что когда у человека спадают штаны, то это производит неприятное впечатление. Вот генерал-полковник, о котором я тебе только что рассказывал, тот имел большое пузо, почти такое же, как у нашего рейхсмаршала. Но он быстро его сбросил: через несколько недель он стал строен, как молодая сосенка. Вот тогда-то у него брюки стали все время соскакивать вниз. Ну и комичная же была картина, скажу я тебе! Ну и хохотали же мы, когда он стоял в подштанниках во время объявления ему приговора! Ты себе можешь это представить! Но с тобой такого не будет - у тебя совсем другая фигура! А теперь отдай мне шнурок из твоих бриджей. Уж что надежно, то надежно. Генерал сел на табуретку и снял с себя сапоги, затем он выдернул шнурки из бриджей и, положив их на маленький столик, снова встал. - А сейчас я принесу тебе парашу, - сказал охранник. - И притом совсем новую, поскольку ты генерал. К тому же ты мне нравишься. Поэтому я тебе дам один хороший совет: парашу используй не ночью, а лучше утром, а то у тебя будет сильно вонять, и потом вся твоя одежда провоняет. А я этого не люблю, ты слышишь? Если ты не дурак, то сделаешь так, как я тебе говорю. А мне и правда не хочется задавать тебе взбучку. По-дружески подмигнув, охранник вышел. А генерал и после его ухода продолжал стоять посреди камеры. Ни один мускул не дрогнул у него на лице; губы были крепко сжаты, а глаза он закрыл. А в это же самое время в камере по соседству лежал на соломенном тюфяке обер-лейтенант Крафт. Темнота окутывала его, словно темное покрывало. Крафт лежал спокойно и расслабленно, стараясь ни о чем не думать. Ночь была полна тишины: ни звука, ни даже ветерка не было слышно. Мир вокруг него, казалось, не существовал. Он был один-одинешенек, окруженный четырьмя голыми стенами, которые напоминали большой холодный гроб. - Разве я этого хотел? - еле слышно спросил себя Крафт. Спросил и прислушался к собственному голосу. Однако темнота, казалось, поглотила и его. Она душила все, как толстая подушка. И снова кругом мучительная, удушающая тишина. Но вдруг Крафт уловил, словно эхо, какие-то голоса: они слышались все сильнее и сильнее. А через несколько секунд они зазвучали совсем отчетливо в ночной тишине. Обер-лейтенант Крафт, не веря своим ушам, повернулся. На его лице появилось выражение удивления. Он услышал песню. Молодые, сильные голоса пели в ночи; нельзя было сказать, чтобы их было очень много, скорее всего пело человек семь. Однако это были голоса, которые вырвали Крафта из одиночества, из темноты, наполнив его душу радостным светом. Фенрихи пели его любимую песню: "В поле, на голой земле, я протянул уставшие ноги..." Обер-лейтенант Крафт улыбнулся. Он медленно опустился на свой тюфяк и, закрыв глаза от усталости и предчувствия близкой смерти, слушал это пение. И ему начало казаться, что он поет вместе с фенрихами. Вместе с ними он нарушил закон производства в военной школе и разрушил сам смысл бездушного конвейера. Некоторые из его фенрихов станут офицерами, под командованием которых солдаты смогут остаться людьми. А это слишком много, да еще в такое время. - Да, я хотел этого, - сказал сам себе обер-лейтенант Крафт. Судебное заседание военного трибунала по делу генерал-майора Эрнста Эгона Модерзона и обер-лейтенанта Карла Крафта состоялось вскоре после этого. В приговоре, кроме всего прочего, говорилось об измене и подрыве вооруженных сил. Оба обвиняемых отказались от защиты. Оба были приговорены к смертной казни. Последними словами генерала были: - Да здравствует Германия! - Да здравствует свободная Германия! - произнес обер-лейтенант Крафт перед смертью. 34. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ Со времени описываемых в книге событий прошло более пятнадцати лет. Некоторых из героев книги уже нет в живых. Оставшиеся же в живых стали старше, но отнюдь не умнее. Лишь очень немногие из них попытались извлечь для себя уроки из прошлого. Капитан Федерс пережил своего друга Карла Крафта и генерал-майора Модерзона всего на несколько месяцев. В связи с событиями двадцатого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года его арестовали и вскоре после этого казнили. Его повесили на струнах рояля, так что его мучения длились несколько часов, прежде чем он умер. Однако даже в тот момент, когда он уходил из жизни, улыбка не сходила с его губ. Его жена Марион куда-то исчезла, и никто не знал, куда именно она делась. Позже, правда, говорили, что незадолго до окончания войны ее якобы видели в Берлине, где она сражалась в группе Сопротивления. По другой же версии, однако, ее кто-то вроде бы видел в сопровождении американского офицера. Твердо же известно только то, что на этом ее следы окончательно исчезли. Капитан Ратсхельм с честью пережил и саму войну, и плен, в котором он оказался. Он не переставал увеличивать свои военные знания и укреплять свой характер. Он был абсолютно уверен в том, что никогда в жизни ни разу ни в чем не заблуждался. После войны он сначала работал в Рейнской области в каком-то коммунальном управлении, потом в тех же краях служащим на одном химическом заводе. До сих пор он все еще не женился, но по-прежнему чувствует и считает себя солдатом, хотя и имеет звание подполковника. Он успешно управляет подчиненными ему людьми, являясь для них своего рода примером. Не менее счастливо сложилась карьера и у майора Фрея. Сначала он пытался с важным видом перенести тотальный разгром Германии. Два года для него оказались сравнительно тяжелыми, это время он провел в имении своего бывшего однополчанина. Но потом, разобравшись в духе времени, он окунулся в политику. Его безукоризненное прошлое, достойное всяческого уважения, и его искусство вести различного рода переговоры скоро помогли ему занять видное место в руководстве либерально-национальной демократической партии. В ее рядах он сражался, разумеется вместе с другими, за авторитет Германии и за право носить и впредь свои награды за храбрость, которые он с честью заслужил. На официальных государственных приемах он появлялся во фраке и представлял собой богато декорированную фигуру, особенно тогда, когда надевал свой рыцарский крест. Фелицита Фрей хотя и потеряла свои имения в Силезии, однако сохранила достаточное количество влиятельных родственников на западе Германии. Правда, ее брак с Фреем не был полным прибежищем мира и спокойствия, в чем сказалась вина ее племянницы Барбары Бендлер-Требиц, которая очень привязалась к семье Фрея. И даже позже, когда она вышла замуж, избранник Барбары стал сотрудником Фрея, что имело явный практический смысл. Тесно привязанным к семье Фрея оставался и капитан Катер. Он умело преодолел все препятствия на своем пути и остался капитаном, командиром административно-хозяйственной роты, которой он прокомандовал до окончания войны. После этого он превратился (в том же месте) в снабженца офицерской миссии военно-воздушных сил США. А немного позднее стал, не примкнув ни к одной из партий, главой администрации города Вильдлинген-на-Майне. На этом поприще он снискал себе особые заслуги в деле эвакуации известного оптического предприятия из восточных районов. Его усилия были замечены и вознаграждены тем, что он был назначен коммерческим руководителем этого предприятия. Его сотрудничество с удачливым в политических делах господином Фреем оказалось на редкость плодотворным. Ирена Яблонски, напротив, прожила короткую, но бурную жизнь. Просвещенная не без помощи Катера относительно своих женских возможностей, она находила в этом удовольствие для себя, проявляя при этом изумительную выносливость. После Катера она завела шашни с одним интендантом из штаба, затем переключилась на крайслейтера, потом - на представителя военной экономики. Ее редкая наивность и постоянная готовность услуживать притягивали к ней мужчин, как яркий свет притягивает мотыльков. Позже ее