зала мне Марла, это природное вяжущее средство. У некоторых растений - похоронные названия: Ирис, Базилик, Рута, Розмарин и Вербена. Некоторые, - вроде таволги и первоцвета, мать-и-мачехи и нарда, - называются как сказки Шекспира. "Олений язык" со своим сладким ванильным запахом. Ведьмин орех, другое природное вяжущее. Фиалковый корень, дикий испанский ирис. Каждый вечер мы с Марлой гуляем по саду, пока я не убеждаюсь, что Тайлер не вернётся домой этой ночью. Прямо за нами всегда следует обезьяна-космонавт, чтобы поднять каждый скрученный листок бальзама, руты или мяты, который Марла растирает в пальцах около моего носа. Брошенный окурок сигареты. Обезьяна-космонавт шерстит дорогу за собой, чтобы стереть малейшие следы нашего пребывания там. Другой ночью в парке на центральной площади города другая группа людей облила бензином каждое дерево и разлила его между ними, а потом устроила замечательный лесной пожар. В газете говорилось, что окна домов на соседней улице плавились от огня, а припаркованные машины с шипением оседали на плавящихся покрышках. Арендованный дом Тайлера на Пэйпер-Стрит - живое существо, влажное изнутри от пота и дыхания множества людей. Множество людей шевелится внутри, кажется, будто сам дом шевелится. Ещё одной ночью, когда Тайлера всё ещё не было дома, кто-то просверлил банкоматы и платные телефоны, потом вкрутил насадки маслёнок в просверленные дырочки и при помощи смазочного пистолета доверху заправил банкоматы и платные телефоны промышленной смазкой или ванильным желе. И Тайлера никогда не было дома, но в течение месяца у нескольких обезьян-космонавтов появились выжженные поцелуи Тайлера на тыльной стороне рук. Потом эти обезьяны-космонавты тоже исчезли, а новые появились у крыльца им на замену. И ежедневно группы людей прибывали и отбывали всегда на разных машинах. Одну и ту же машину заметить было невозможно. Одним вечером я услышал, как Марла у парадного крыльца говорит обезьяне-космонавту: - Я пришла к Тайлеру. Тайлеру Дёрдену. Он здесь живёт. Я его подруга. Обезьяна-космонавт ответила: - Прошу прощения, но вы слишком... - и, после паузы. - Вы слишком молоды, чтобы проходить здесь подготовку. Марла отвечает: - Пошёл на хрен! - Кроме того, - продолжает обезьяна-космонавт. - Вы не принесли требуемые вещи: две чёрные рубашки, две пары чёрных брюк... Марла кричит: - Тайлер! - Одну пару тяжёлых чёрных ботинок. - Тайлер! - Две пары чёрных носков и две пары гладкого нижнего белья. - Тайлер! И я слышу, как хлопает, закрываясь, входная дверь. Марла не прождала три дня. Через несколько дней я прихожу домой после работы и делаю себе бутерброд с ореховым маслом. Когда я возвращаюсь домой, одна из обезьян-космонавтов читает остальному собранию, которое сидит на полу, покрывая, кажется, весь первый этаж. - Прекрасная и неповторимая красота снежинки - это не про вас. Вы - такая же гниющая органическая масса, как и все остальные, и все мы - часть большой кучи удобрений. Обезьяна-космонавт продолжает: - Наша культура сделала всех нас одинаковыми. Ни одного из нас больше не назовёшь белым, чёрным или богатым в полной мере. Мы все желаем одно и то же. С точки зрения индивидуальности, мы - ничто. Читающий останавливается, когда я вхожу и делаю бутерброд, и все обезьяны-космонавты сидят в безмолвии, как будто я совсем один. Я говорю - "Не утруждайте себя. Я уже читал это. Я это напечатал". Даже мой босс, скорее всего, читал это. "Мы все - лишь большая куча хлама", - говорю я, - "Продолжайте. Играйте в свои игрушки. Не буду мешать". Обезьяны-космонавты молча ждут, пока я сделаю себе бутерброд, возьму ещё одну бутылку водки и подымусь по ступенькам. Позади себя я слышу: - Прекрасная и неповторимая красота снежинки - это не про вас. Я - Разбитое Сердце Джека, потому что Тайлер бросил меня. Потому что мой отец меня бросил. О, можно продолжать и продолжать. Иногда, по вечерам после работы, я хожу по разным бойцовским клубам в подвалах гаражей и баров, и спрашиваю, не видел ли кто-нибудь Тайлера Дёрдена. В каждом новом бойцовском клубе кто-нибудь, кого я вижу первый раз в жизни, стоит в круге света посреди тьмы, окружённый людьми, и читает слова Тайлера. Первое правило бойцовского клуба - не упоминать о бойцовском клубе. Когда начинаются бои, я отвожу в сторону лидера клуба и спрашиваю, не видел ли он Тайлера. "Я живу с Тайлером", - объясняю я, - "И он давно уже не заходил домой". Глаза парня становятся большими, и он спрашивает - правда ли я знаю Тайлера Дёрдена? Такое происходит в большинстве новых бойцовских клубов. "Да", - говорю, - "Мы с Тайлером - старые приятели". Потом всем вокруг внезапно хочется пожать мне руку. Все эти новички пялятся на дыру в моей щеке, на тёмные пятна на коже моего лица, желто-зеленые по краям, и называют меня "сэр". "Нет, сэр". "К несчастью, нет, сэр". Никто из их знакомых никогда не встречал Тайлера Дёрдена. Друзья их друзей встречали Тайлера Дёрдена, и они основали этот филиал бойцовского клуба, сэр. Потом они подмигивают, глядя на меня. Никто из их знакомых никогда не видел Тайлера Дёрдена. Сэр. "А правда, что...", - спрашивают все. "Правда, что Тайлер Дёрден собирает армию?". "Честное слово". "А правда, что Тайлер Дёрден спит только один час за ночь?". Ходят слухи, что Тайлер отправился в путь открывать бойцовские клубы по всей стране. Все хотят знать - что дальше? Собрания Проекта Разгром перекочевали в подвалы попросторнее, потому что каждый из комитетов, - Поджог, Штурм, Подрыв и Дезинформация, - растёт по мере того, как больше парней приходит сюда, пройдя бойцовский клуб. У каждого комитета есть лидер, но даже лидеры не знают, где Тайлер. Каждую неделю Тайлер звонит им по телефону. Все в Проекте Разгром хотят знать - что дальше? К чему мы идём? На что равняться? На Пэйпер-Стрит мы с Марлой гуляем ночью по саду, босиком, с каждым шагом поднимая волны ароматов шалфея, лимона с вербеной и розы с геранью. Чёрные рубашки и чёрные штаны толкутся вокруг нас со свечками, поднимая листья растений, чтобы убить улитку или слизня. Марла спрашивает - "Что здесь происходит?". Пучки волос покрывают грязевые кучи. Волосы и дерьмо. Костяная подкормка и кровавая подкормка. Растения вырастают быстрее, чем обезьяны-космонавты успевают их срезать. Марла спрашивает: - Что вы будете делать? "В смысле?" В грязи светится золотое пятнышко, и я приседаю, чтобы рассмотреть его поближе. "Что будет потом - я не знаю", - говорю я Марле. Похоже, нас обоих бросили. Боковым зрением я вижу, как обезьяны-космонавты расхаживают вокруг в чёрном, каждый сгорбился со свечой. Маленькое пятнышко, блестящее золотом - это зуб в золотой коронке. Рядом на поверхности виднеются ещё два зуба, в коронках из амальгамы серебра. Это челюстная кость. Я говорю - "Нет, я не могу сказать, что будет дальше". И утаптываю один, два, три зуба в грязь, волосы, дерьмо, кость и кровь, где Марла их не рассмотрит. Глава 18. Вечером в эту пятницу я заснул за столом на работе. Когда я проснулся, с лицом, уткнувшимся в скрещенные руки на крышке стола, звонил телефон, и все уже ушли. В моём сне тоже был звонок телефона, поэтому было не совсем ясно, проскользнула ли действительность в мой сон, или же мой сон наложился на действительность. Я принимаю звонок, - "Согласование и ответственность". Так называется мой отдел. Согласования и ответственности. Солнце садилось, и грозовые кучевые облака, размером с Вайоминг и Японию, шли в нашу сторону. Не то чтобы у моего рабочего места есть окно. Все наружные стены, от пола до потолка, из стекла. Везде, где я работаю, - стекло от пола до потолка. Везде вертикальные шторы. Везде серый промышленный низковорсный ковёр с маленькими надгробными памятничками в местах, где к сети подключаются компьютеры. Везде лабиринты перегородок, замкнутые простенками из фанеры с обивкой. Где-то мычит вакуумный пылесос. Мой босс уехал в отпуск. Он прислал мне е-мэйл и исчез. Мне нужно приготовиться к официальной проверке в течение двух недель. Подготовить комнату для совещаний. Выстроить всех утят в ряд. Дописать отчёт. Вроде того. Они строят против меня дело. Я - Полная Со Стороны Джека Невозмутимость. У меня слишком мало привязанности. Я поднимаю трубку, и это Тайлер; он говорит: - Выходи, внизу на стоянке тебя ждут несколько парней. Я спрашиваю - "Кто они?" - Они ждут, - отвечает Тайлер. Мои руки пахнут бензином. Тайлер продолжает: - В дорогу. У них машина. Кадиллак. Я всё ещё сплю. Сейчас я не уверен - не снится ли мне Тайлер. Или я снюсь Тайлеру. Я принюхиваюсь к запаху бензина на моих руках. Вокруг никого, и я встаю и спускаюсь на стоянку. В бойцовском клубе один парень работает по машинам, и он припарковал в ячейке чей-то чёрный "корниш", а мне остаётся только смотреть на эту машину, всю в чёрном и золотом, - этот огромный портсигар, готовый отвезти меня куда-нибудь. Тот парень-механик, выходя из машины, говорит мне, что можно не беспокоиться, он поменял номера с другой машиной, на долгосрочной стоянке в аэропорту. Наш механик из бойцовского клуба утверждает, что может завести что угодно. Выпутываешь два провода из цилиндра зажигания. Соединив провода друг с другом, замыкаешь цепь катушки стартера, - и машина готова для прогулки. Либо так, либо можно вытащить ключевой код из сети поставщика. Три обезьяны-космонавта сидят на заднем сиденье в чёрных рубашках и чёрных брюках. "Не вижу зла". "Не слышу зла". "Не говорю зла"*. Я спрашиваю - "Так где Тайлер?" Механик бойцовского клуба держит дверь Кадиллака открытой для меня в стиле личного шофёра. Механик высок и костляв, его плечи напоминают перекладину телеграфного столба. Я спрашиваю - "Мы едем повидать Тайлера?" Посередине переднего сиденья меня ждёт праздничный торт со свечками, - хоть сейчас зажигай. Даже после недели бойцовского клуба запросто водишь машину на предельно допустимых скоростях. Может быть, ты перенёс мрачное дерьмо, внутренние травмы за последние два дня, - но ты невероятно спокоен. Другие машины тебя сторонятся. Машины виляют. Другие водители тыкают тебе средний палец. Совершенно незнакомые люди ненавидят тебя. Всё равно не испытываешь абсолютно ничего личного. После бойцовского клуба ты настолько спокоен, что просто не можешь волноваться. Даже не включаешь радио. Может быть, в твоих рёбрах появляются тоненькие трещинки при каждом твоём вдохе. Машины впереди нас мигают огнями. Солнце садится, в оранжевых и золотых тонах. Механик сидит за рулём. Между нами на сиденье стоит праздничный торт. Жутковатая хрень - смотреть на ребят вроде нашего механика в бойцовском клубе. Поджарые ребята, никогда не трусят. Они дерутся, пока не превратятся в отбивную. Белые ребята - как скелеты в воске с татуировками, чёрные - как сушёное мясо; такие парни всегда держатся вместе, их несложно представить собранием "Анонимных наркоманов". Они никогда не говорят "стоп". Они будто чистая энергия, дёргаются так быстро, что мутнеют по контуру, - такие ребята как будто выздоравливают от чего-то. Будто единственный выбор, оставленный им - это способ, которым они умрут, - а они хотят умереть в драке. Таким парням приходится драться друг с другом. Никто больше не вызовет их на бой, и никого не могут вызвать они, - кроме такого же дёрганого и костлявого, - сплошные кости и бешеная скорость, - ведь никто не в состоянии драться с ними. Парни из публики даже не кричат, когда ребята вроде нашего механика выходят один на один. Слышно лишь то, как бойцы дышат сквозь зубы, резко ударяются руки в блоках, свист и тяжёлый звук удара, когда кулаки молотят по худой пустой груди в резком клинче. Видны сухожилия, мышцы и вены под кожей этих скачущих ребят. Их кожа блестит, потная и узловатая, в пятне света. Десять, пятнадцать минут истекают. От них несёт, они потеют, и запах от этих парней напоминает запах жареных цыплят. Пройдёт двадцать минут бойцовского клуба. В итоге один из этих ребят отключится. После боя два этих парня, излечивающихся наркомана, будут держаться рядом весь остаток ночи, избитые и улыбающиеся после такого жёсткого боя. Со времени бойцовского клуба этот парень-механик всегда крутится около дома на Пэйпер-Стрит. Хочет, чтобы я услышал песню, которую он написал. Хочет, чтобы я увидел скворечник, который он построил. Показывает мне фото какой-то девушки и спрашивает, достаточно ли она симпатичная и годится ли в жёны. Сидя на переднем сиденье Кадиллака, этот парень говорит мне: - Видите торт, который я испёк для вас? Это я сам. Мой день рожденья не сегодня. - Масло немного протекало сквозь прокладки, - говорит парень-механик. - Но я сменил масло и воздушный фильтр. Проверил сливной вентиль и подачу. Сегодня вечером вроде будет дождь, поэтому я заменил и дворники. Я спрашиваю - "Что планирует Тайлер?" Механик открывает пепельницу и заталкивает туда зажигалку. Он спрашивает: - Это что - тест? Вы испытываете нас? "Где Тайлер?" - Первое правило бойцовского клуба - не упоминать о бойцовском клубе, - отвечает механик. - А последнее правило Проекта Разгром - не задавать вопросов. Тогда что он может рассказать мне? Он говорит: - Вам нужно уяснить следующее: ваш отец был для вас прототипом Господа Бога. Позади нас моя работа и мой офис удаляются, удаляются, удаляются, и исчезают. Я принюхиваюсь к запаху бензина на моих руках. Механик рассказывает: - Если ты мужчина, христианин и живёшь в Америке, - твой отец для тебя прототип Господа Бога. А если ты никогда не знал своего отца, если твой отец смылся, или умер, или его никогда не было дома, - что ты можешь сказать о Боге? Всё это - догма Тайлера Дёрдена. Нацарапанная на листочках, пока я спал, и переданная мне для печати и фотокопирования на работе. Я читал всё это. Даже мой босс, скорее всего, читал всё это. - И ты придёшь к тому, - говорит механик. - Что проведёшь всю свою жизнь в поисках отца и Бога. - Над чем вам стоит задуматься, - продолжает он. - Так это над тем, что, возможно, Бог не любит вас. Может быть, Господь даже ненавидит нас всех. Но это не худшее из того, что могло бы произойти. Как виделось Тайлеру, получать внимание Бога своим плохим поведением лучше, чем не получать его вообще. Может потому, что Божья ненависть лучше, чем Его безразличие. Если бы у вас был выбор - стать злейшим врагом Господа, - или же никем, - что бы вы выбрали? По Тайлеру Дёрдену, мы - нежеланные Божьи дети, без особого места в истории и без особой значимости. Пока мы не привлечём внимание Господа - у нас никакой надежды ни на проклятие, ни на Искупление. Что хуже - ад, или вообще ничто? Только пойманными и понесшими наказание можем мы спастись. - Сжечь Лувр, - говорит механик. - И подтереть задницу Моной Лизой. Тогда, по крайней мере, Бог будет знать наши имена. Чем ниже падёшь - тем выше вознесёшься. Чем дальше сбежишь - тем больше Господь возжелает, чтобы ты вернулся. - Если бы блудный сын никогда не покидал дом, - говорит механик. - Упитанный телец остался бы жив. Недостаточно просто превысить численность песчинок на берегу или звёзд в небе. Механик выводит чёрный "корниш" на старый промежуточный хайвэй без объездной полосы, и уже за нами вытянулась цепь грузовиков, идущих на позволенной законом предельной скорости. "Корниш" наполняется светом фар машин, идущих за нами, и вот они мы, за разговором, - отражаемся на ветровом стекле. Едем в пределах ограничения скорости. Настолько быстро, насколько позволяет закон. Закон есть закон, - сказал бы Тайлер. Превысить скорость - это всё равно, что разжечь пожар; всё равно, что установить бомбу; всё равно, что застрелить человека. Преступник есть преступник есть преступник. - На прошлой неделе мы заполнили ещё четыре бойцовских клуба, - говорит механик. - Может Большой Боб возьмёт на себя пуск нового филиала, когда мы найдём бар. Так что на следующей неделе он прокрутит правила с Большим Бобом и даст ему собственный бойцовский клуб. С этого момента и в дальнейшем, когда лидер открывает бойцовский клуб, когда все стоят вокруг пятна света в середине подвала в ожидании, лидер остаётся в темноте и расхаживает кругами за пределами толпы. Я спрашиваю - "Кто составил эти новые правила? Это Тайлер?" Механик улыбается и отвечает: - Вы сами знаете, кто составляет правила. "Новое правило - никто не должен находиться в центре бойцовского клуба", - говорит он, - "Никто не будет в центре внимания бойцовского клуба, кроме двух дерущихся людей. Голос лидера будет звучать, медленно перемещаясь вокруг толпы, из темноты. Люди в толпе будут смотреть на остальных через пустой центр помещения". Теперь так будет во всех бойцовских клубах. Найти бар или гараж, чтобы основать бойцовский клуб - не проблема; в первом из баров, - в том, где по-прежнему собирается изначальный бойцовский клуб, - собирают месячную выручку только за одну субботнюю ночь бойцовского клуба. По словам механика, ещё одно новое правило бойцовского клуба - это то, что бойцовский клуб всегда останется бесплатным. Вступление никогда не будет ничего стоить. Механик кричит, высунувшись из окна, навстречу движению и ночному ветру, обдувающему машину: - Нам нужны вы, а не ваши деньги! Механик орёт в окно: - На то время, пока ты в бойцовском клубе, ты - это не сумма твоих денег в банке! Твоя работа - это не ты сам! Твоя семья - не ты сам, и ты не тот, кем себя считаешь! Механик орёт против ветра: - Твоё имя - это не ты сам! Космическая обезьяна на заднем сиденье подхватывает: - Твои проблемы - это не ты сам! Механик орёт: - Твои проблемы - это не ты сам! Космическая обезьяна выкрикивает: - Твой возраст - это не ты сам! Механик орёт: - Твой возраст - это не ты сам! Потом механик вылетает на встречную полосу, наполняя машину светом фар через ветровое стекло, спокойный как под градом ударов. Одна машина, а за ней и другая, несутся на нас лоб в лоб, трубя в сигналы, - а механик выворачивает руль ровно настолько, чтобы вплотную проскочить каждую. На нас, становясь больше и больше, несутся фары, сигналы ревут, а механик тянется вперёд, в сияние и шум, и кричит: - Твои надежды - это не ты сам! Никто не подхватывает выкрик. На этот раз идущая навстречу машина сворачивает, как раз в тот момент, чтобы спасти нас. Ещё одна машина идёт лоб в лоб, фары мигают: ярче, слабее, ярче, слабее, ревёт сигнал, и механик орёт: - Тебе не спастись! Механик не сворачивает, сворачивает идущая в лоб машина. Новая машина, и механик орёт: - Однажды каждому из нас придётся умереть! На этот раз идущая на нас машина пытается свернуть, но механик перерезает ей дорогу. Машина изворачивается, а механик выходит ей в лоб, снова и снова. Кожа идёт мурашками в этот момент. В такие моменты ничто не имеет значения. Посмотри на звёзды, - и тебя не станет. Ничто не имеет значения. Ни твой багаж. Ни дурной запах изо рта. За окнами темно, и вокруг ревут сигналы машин. Фары мерцают, ярче и слабее, тебе в лицо, и никогда больше ты не пойдёшь на работу. Никогда больше ты не сменишь причёску. - Быстрее, - говорит механик. Машина снова выворачивает, и механик опять становится на её пути. - Что, - спрашивает механик. - Что бы вы хотели сделать, прежде чем умрёте? Рядом идущая навстречу машина визжит своим сигналом, и сидит механик, настолько спокойный, что кажется визуально далеко от меня, сидящего на переднем сиденье рядом, и он говорит: - Десять секунд до столкновения. - Девять. - Восемь. - Семь. - Шесть. "Работа!", - выкрикиваю я в ответ, - "Я хотел бы уйти с работы". Визг проносится мимо, когда машина уклоняется, а механик не идёт на столкновение. Новые огни появляются прямо впереди нас, и механик оборачивается к трём обезьянам-космонавтам на заднем сиденье. - Эй, космические обезьяны, - говорит он. - Вы видели правила игры. Вываливайте, иначе мы все умрём. По правую сторону проезжает машина с наклейкой на бампере, где говорится "Я вожу лучше, когда пьян". В газетах писали, что однажды утром тысячи таких бамперных наклеек появились на машинах ниоткуда. На других наклейках слова вроде "Разбейте меня всмятку". "Пьяные водители против матерей". "Используйте всех животных как вторсырьё". Читая об этом в газете, я понимал, что это протащил Дезинформационный Комитет. Или Подрывной Комитет. Наш ясный и трезвый механик бойцовского клуба, сидящий возле меня, рассказывает что да, такие бамперные наклейки про пьяных - часть Проекта Разгром. Три космические обезьяны притихли на заднем сиденье. Подрывной Комитет печатает карманные карточки авиалиний, на которых изображены пассажиры, которые дерутся за кислородные маски, пока их авиалайнер в огне летит на скалы со скоростью тысяча миль в час. Подрывной и Дезинформационный Комитеты тягаются друг с другом в разработках компьютерного вируса, который бы заставил банкоматы тошнить до блевоты, бурями десяти- и двадцатидолларовых банкнот. С резким щелчком загорается зажигалка, и механик просит меня зажечь свечи на именинном торте. Я зажигаю свечки, и торт мерцает лёгкими отблесками света. - Что бы вы все хотели сделать, прежде чем умрёте? - спрашивает механик и выносит нас на путь идущего в лоб грузовика. Грузовик врубает сигнал, раз за разом наполняя воздух длинными гудками, и фары грузовика светят ярче и ярче, как восходящее солнце, сверкая на улыбке механика. - Быстрее, загадывайте свои желания, - говорит он, разглядывая в зеркало заднего обзора трёх сидящих на заднем сиденье обезьян-космонавтов. - У нас осталось пять секунд до забвения. - Раз, - говорит он. - Два. Грузовик заполняет всё пространство перед нами, ослепительно яркий и ревущий. - Три. - Прокатиться на лошади, - долетает с заднего сиденья. - Построить дом, - слышен другой голос. - Сделать татуировку. Механик отвечает: - Верьте в меня - и вы умрёте навечно! Слишком поздно, грузовик сворачивает, и механик тоже выворачивает руль, но багажник нашего "корниша" хлёстко отбрасывает краем бампера грузовика. Тогда я этого не понимал, - я видел только свет промелькнувших во тьме фар грузовика и почувствовал, как меня швырнуло сначала на боковую дверцу, а потом на именинный торт и на механика за рулём. Механик распластался на руле, пытаясь выровнять машину, и свечи на торте погасли. В течение одной секунды совершенства внутри жаркого кожаного салона было темно, и наши крики слились в одну высокую ноту, в консонансе с низким утробным рёвом сигнала грузовика, - и мы потеряли контроль, право выбора, цель и выход, - и мы умерли. Сейчас мне хотелось только умереть. Я - ничто в этом мире, по сравнению с Тайлером. Я беспомощен. Я глуп, и всегда лишь желаю вещей и цепляюсь за вещи. За свою мелкую жизнь. За свою дерьмовую работёнку. За свою шведскую мебель. Я ни за что, нет, никогда никому не рассказывал этого, но до моей встречи с Тайлером я собирался купить собачку и назвать её Антураж. Вот такой паршивой может стать твоя жизнь. Убейте меня. Я хватаю руль и выдёргиваю машину назад на встречную полосу. Немедленно! Приготовиться к эвакуации души. Немедленно! Механик борется за руль, чтобы вырулить в канаву, а я борюсь, чтобы на хрен умереть. Немедленно! Это восхитительное чудо смерти, когда в этот миг ты ходишь и говоришь, - а в следующий ты - предмет. Я ничто, и даже более того. Холодный. Невидимый. Я чувствую запах кожи. Мой ремень безопасности скручивает меня, как смирительная рубашка, и когда я пытаюсь сесть - бьюсь головой об руль. Болит сильнее, чем должно бы. Моя голова покоится на сгибе руки механика, и, когда я смотрю вверх, мои глаза могут разглядеть лицо механика в темноте, - он улыбается и ведёт машину, и в ветровое стекло я вижу звёзды. Мои руки и лицо в чём-то липком. Кровь? Сливочный крем. Механик смотрит вниз: - С Днём рожденья. Я чувствую запах дыма и вспоминаю именинный торт. - Я чуть не сломал руль вашей головой, - говорит он. И ничего кроме, - лишь ночной воздух и запах дыма, и звёзды, и механик, улыбающийся и ведущий машину, моя голова в его руке, - и внезапно мне совсем не хочется вставать. "Где торт?" Механик отвечает: - На полу. Только ночной воздух и усиливающийся запах дыма. Я загадал желание? Вверху надо мной, очерченное звёздным небом за стеклом, улыбающееся лицо. - Эти праздничные свечи, - говорит он. - Такого типа, что никогда не гаснут. В свете звёзд мои глаза приспосабливаются настолько, что я могу рассмотреть, как поднимается дымок от маленьких огоньков, разбросанных вокруг нас по коврику. Глава 16. Механик бойцовского клуба жмёт на газ, буйствуя за рулём в своей тихой манере, и сегодня ночью мы всё ещё должны сделать что-то важное. Одна из вещей, которым мне нужно научиться перед наступлением конца цивилизации, - это смотреть на звёзды и говорить, к чему я иду. Вокруг тихо, будто Кадиллак едет сквозь открытый космос. Мы, наверное, съехали с хайвэя. Трое парней на заднем сиденье отключились или уснули. - Вы побывали на волосок от жизни, - говорит механик. Он снимает одну руку с рулевого колеса и касается длинного рубца, вспухшего на моём лбу от удара о руль. Мой лоб опух настолько, что нависает над моими глазами, и он проводит кончиком холодного пальца вдоль по всей длине вздутия. "Корниш" попадает в ухаб, и боль будто вспухает меня над глазами, как тень от полей шляпы, опоясывающая лоб. Наш смятый капот скрипит, бампер лает и визжит в тишине, окружающей нас, несущихся по ночной дороге. Механик рассказывает, что задний бампер "корниша" болтается на креплениях, и как его почти полностью оторвало при столкновении с краем переднего бампера грузовика. Я спрашиваю - это сегодняшней ночью его домашнее задание по Проекту Разгром? - Частично, - отвечает он. - Ещё мне нужно было сделать четыре человеческих жертвоприношения и погрузить жир. "Жир?" - Жир для мыла. "Что планирует Тайлер?" Механик начинает рассказывать, и его слова - один в один слова Тайлера Дёрдена. - Я вижу сильнейших и умнейших людей из всех, живших когда-либо, - говорит он, и его лицо обрамлено светом звёзд из окна водителя. - И эти люди заправляют машины бензином и обслуживают столики. Силуэт его лба, его бровей, спуск его носа, пластичный профиль его рта, шевелящиеся губы, - всё это очерчено чёрным посреди звёздного света. - Если бы мы могли поместить этих людей в тренировочные лагеря и завершить их развитие. - Всё, что делает пистолет - это фокусирует взрыв в одном направлении. - Получаем класс молодых сильных мужчин и женщин, которые хотят посвятить чему-то свои жизни. Реклама навязывает этим людям погоню за машинами и тряпками, которые им не нужны. Поколения работают в дерьме, чтобы купить дерьмо, им не нужное. - В нашем поколении у нас нет ни великой войны, ни великой депрессии, но всё равно, у нас есть великая духовная война. У нас есть великий переворот против культуры. Наша депрессия - наша жизнь. Наша депрессия духовна. - Мы должны показать этим мужчинам и женщинам свободу, порабощая их, и показать им смелость, запугивая их. - Наполеон хвалился, что может выучить людей жертвовать жизнью ради обрывка ленты. - Представьте, как мы объявим забастовку, и никто не станет работать, пока мы не перераспределим мировые ценности. - Представьте, как охотитесь на лосей в пропитанных влагой лесах, окружающих руины Рокфеллер-Центра. - То, что вы сказали насчёт своей работы, - говорит механик. - Вы в самом деле хотите? "Да, в самом деле". - Поэтому сегодня ночью мы и в пути, - отвечает он. Мы отряд охотников, и мы охотимся за жиром. Мы едем на свалку медицинских отходов. Мы едем на станцию уничтожения медицинских отходов, и там, среди выброшенных хирургических простыней и бинтов, удаленных опухолей десятилетней давности, капельниц и отработанных иголок, - жуткие вещи, действительно жуткие вещи, - среди образцов крови и ампутированных интимных кусочков, - мы найдём больше денег, чем смогли бы вытащить за одну ночь, даже если бы прибыли на грузовике с цистерной. Мы найдём денег достаточно, чтобы загрузить этот "корниш" сверху до пола. - Жир, - говорит механик. - Липосакционный жир, откачанный из богатейших бёдер в Америке. Из богатейших, жирнейших задниц в мире. Наша цель - большие красные пакеты липосакционного жира, которые мы отвезём обратно на Пэйпер-Стрит, растопим и смешаем со щёлоком и розмарином, и продадим назад, тем самым людям, которые платили за его откачку. По двадцать баксов за брусок его смогут позволить себе только эти самые люди. - Самый богатый, самый нежный жир в мире, жир сливок общества, - продолжает он. - Это делает сегодняшнюю ночь чем-то вроде похождений Робина Гуда. Маленькие восковые огоньки пляшут на коврике. - Пока мы будем там, - говорит он. - Нужно будет, помимо всего прочего, поискать немного тех гепатитовых жучков. Глава 20. Слёзы теперь уже действительно полились, и одна толстая полоска скатилась по стволу пушки и обогнула спусковой крючок, разлившись под моим указательным пальцем. Реймонд Хэссел закрыл оба глаза, поэтому я прижал пистолет покрепче к его виску, чтобы ему навсегда запомнилась эта вещь, приставленная именно сюда, и чтобы я остался рядом на всю его жизнь, в каждый момент которой он мог умереть. Это была не какая-нибудь дешёвая пушка, и мне стало интересно, может ли соль изгадить её. Всё прошло так просто, казалось мне. Я сделал всё так, как рассказал механик. Вот за этим нам нужно было купить по пистолету. Это я делал своё домашнее задание. Каждый из нас должен был принести Тайлеру по двенадцать водительских прав. Это докажет, что каждый из нас произвёл двенадцать жертвоприношений. Я припарковался вечером, и я подождал вокруг да около, пока Рэймонд Хэссел закончит свою смену в круглосуточном магазине "Корнер Март"; и около полуночи он ждал свой ночной автобус, когда я наконец подошёл и сказал - "Привет". Рэймонд Хэссел, Рэймонд не ответил ничего. Наверное, он думал, что я здесь из-за его денег, из-за его минимального заработка, из-за четырнадцати долларов в его бумажнике. О, Рэймонд Хэссел, и все прожитые тобой двадцать три года, когда ты начал плакать, и слёзы катились по стволу моей пушки, уткнувшейся тебе в висок, - нет, это было не из-за денег. Не всё в этом мире из-за денег. А ты даже не поздоровался. Твой маленький жалкий бумажник - это не ты сам. Я сказал - "Хорошая ночь, прохладная, но ясная". А ты даже не поздоровался. Я сказал - "Не убегай, а то мне придётся стрелять тебе в спину". Я достал пистолет, и на моей руке перчатка из латекса, так что даже если пистолет станет вещественной уликой "А", на нём не будет никаких следов, кроме высохших слёз Рэймонда Хэссела, азиатской национальности, около двадцати трёх лет от роду, без особых примет. Тогда-то я привлёк твоё внимание. Твои глаза были настолько раскрыты, что даже при тусклом свете фонарей я видел, что они зелёные, как антифриз. Ты понемногу отдёргивался дальше и дальше, каждый раз, когда пушка касалась твоего лица, как будто ствол был сильно горячий или сильно холодный. Пока я не сказал - "Не отклоняйся", - и тогда ты позволил пистолету коснуться твоего лица, но даже тогда ты откинул и голову и отвёл ёё от ствола подальше. Ты дал мне свой бумажник, как я и просил. Тебя звали Рэймонд К. Хэссел, как говорилось в твоих правах. Ты живёшь по адресу 1320 SE Беннинг, квартира A. Это, наверное, полуподвальное помещение. Для таких квартир обычно используют номера вместо цифр. Рэймонд К. К. К. К. К. К. Хэссел, я к тебе обращаюсь. Ты откинул голову и убрал её подальше от пистолета, и сказал, - "Да". Ты сказал, что да, ты живёшь в подвале. Кроме того, у тебя в бумажнике нашлось несколько фотографий. Там была твоя мама. Для тебя это было очень тяжело, тебе нужно было открыть глаза и увидеть фото улыбающихся мамочки и папочки, и в то же время увидеть пушку, - но ты сделал это, потом закрыл глаза и начал плакать. Ты идешь в прохладное, восхитительное чудо смерти. В эту минуту - ты личность, а в следующую - уже предмет; и твоей мамочке с папочкой придётся звонить старенькому доктору как-его-там, и справляться о данных по твоим пломбам, потому что от твоего лица не очень много чего останется, - а мамочка и папочка возлагали на тебя так много надежд, и - нет, это несправедливый мир, - теперь всё закончилось этим. Четырнадцать долларов. "Это", - сказал я, - "Это - твоя мамочка?" "Да". Ты плакал, шмыгал носом, плакал. Ты сглотнул. "Да". У тебя был читательский билет. У тебя была карточка проката видеофильмов. Карточка социального страхования. Четырнадцать долларов наличными. Я хотел взять автобусный пропуск, но механик сказал забирать только водительские права. Просроченный студенческий билет общественного колледжа. Ты что-то изучал. Ты уже порядочно разрыдался к этому моменту, поэтому я слегка ткнул пистолетом в твою скулу, и ты начал пятиться, пока я не сказал, - "Не двигаться, или умрёшь прямо сейчас. Так вот, что ты изучал?". - Где? "В колледже", - сказал я, - "У тебя есть студенческий билет". О, ты не знаешь, - хлюпнув, сглотнув, шмыгнув, - всякое, биологию. "Теперь слушай, Рэй-монд К. К. К. Хэссел, сегодня ночью ты умрёшь. Ты можешь умереть через секунду или же через час, - решать тебе. Так что ври мне. Ответь мне первое, что придёт в голову. Придумай что-нибудь. Я не хреновы шутки говорю. У меня пистолет". Наконец-то ты слушал и выбрался из маленькой трагедии в своей голове. Заполним анкету. Кем хочет стать Рэймонд Хэссел, когда вырастет? Домой, сказал ты, ты хочешь только пойти домой, пожалуйста. "Ясная хрень", - сказал я, - "Но потом, как ты хочешь провести свою жизнь? Если бы ты мог делать вообще что угодно?" Придумай что-нибудь. Ты не знал. "Тогда ты труп", - сказал я. Я сказал, - "Поверни голову". Смерть состоится через десять, девять, восемь... Вет, сказал ты. Ты хотел стать вет, ветеринаром. Значит, животные. Для этого надо хорошо учиться. Это не так просто, сказал ты. Ты будешь ходить в школу и вкалывать по самые, Рэймонд Хэссел, или ты умрёшь. Выбирай сам. Я запихал бумажник обратно в задний карман твоих джинсов. Так значит, ты на самом деле хочешь быть звериным доктором. Я отнял мокрое солёное рыло пушки от одной щёки и ткнул им в другую. Ты всегда мечтал быть этим самым, доктор Рэймонд К. К. К. К. Хэссел, ветеринаром? "Да". "Без дерьмовых врак?" "Нет". Нет, то есть ты имел в виду, да, без дерьмовых врак. Да. "Ладно", - сказал я и ткнул мокрым пятачком пистолетного рыла в кончик твоего подбородка, потом в кончик твоего носа, и куда бы я ни тыкал им, везде оставалось блестящее мокрое колечко из твоих слёз. Я коснулся влажным концом пистолета каждой из щёк, потом твоего подбородка, потом твоего лба, и оставил рыло пушки приставленным к нему. "Ты мог бы умереть прямо сейчас", - сказал я. У меня есть твои водительские права. Я знаю, кто ты. Я знаю, где ты живёшь. Я оставляю себе твои права, и я буду проверять тебя, мистер Рэймонд К. Хэссел. Через три месяца, потом через полгода, потом через год, и если ты не вернёшься в школу на свой путь ветеринара, - ты умрёшь. Ты не ответил ничего. Убирайся отсюда, и продолжай свою мелкую жизнь, но помни - я слежу за тобой, Рэймонд Хэссел, и я скорее убью тебя, чем буду смотреть, как ты работаешь на дерьмовой работёнке за деньги, достаточные для того, чтобы купить сыра и посмотреть телевизор. Сейчас я уйду, поэтому не оглядывайся. Всё это просил меня сделать Тайлер. Слова Тайлера вылетают из моего рта. Я - голос Тайлера. Я - руки Тайлера. Всё в Проекте Разгром - часть Тайлера Дёрдена, и наоборот. Рэймонд К. К. Хэссел, твой завтрак покажется тебе вкуснее любых деликатесов, и завтрашний день будет лучшим днём в твоей жизни. В баре меня хватают под руки и хотят угостить меня пивом. Будто я знаю сразу, - в каких барах собирается бойцовской клуб. Первое правило - не упоминать о бойцовском клубе. Но, может, они всё-таки видели Тайлера Дёрдена? Отвечают - ничего о нём не слышали, сэр. Но может вам удастся разыскать его в Чикаго, сэр. Наверное, из-за дыры в моей щеке все зовут меня "сэр". И подмигивают. Ты просыпаешься в аэропорту О'Хейр и садишься на рейс до Чикаго. Переводишь стрелки на час вперёд. Глава 21. Ты просыпаешься в Скай Харбор Интернэшнл. Переводишь стрелки на два часа назад. Рейс привёл меня в центральную часть Феникса, и в каждом баре, куда бы я ни пришёл, есть ребята со швами по краям глазниц, где хороший удар припечатал мясо на лице по этому краю. Есть ребята со свёрнутыми носами, - и все эти ребята видят меня с дырой, пробитой в щеке, - и мы неразлучная семья. Тайлер ни разу не появился дома. Я делаю свою работёнку. Летаю из аэропорта в аэропорт на осмотры машин, в которых погибли люди. Сказка путешествия. Миниатюризованный быт. Крошечные бруски мыла. Крошечные сиденья авиалиний. Куда бы я ни путешествовал - везде я спрашиваю о Тайлере. На случай, если я найду его - двенадцать водительских прав моих человеческих жертв у меня в кармане. В каждом баре, куда бы я ни зашёл, в каждом долбаном баре, - я вижу побитых парней. Повсюду. Если можно проснуться в другом месте. Если можно проснуться в другом часовом поясе. Почему нельзя проснуться другим человеком? В какой бар не пойди - везде отбитые ребята хотят угостить тебя пивом. И, нет, сэр, они никогда не встречали этого Тайлера Дёрдена. И хлопают глазами. Они никогда не слышали этого имени. Я спрашиваю про бойцовский клуб. "Сегодня ночью здесь будет бойцовский клуб?". "Нет, сэр". Второе правило бойцовского клуба - нигде не упоминать о бойцовском клубе. Отбитые ребята из бара мотают головами. Не слышали о таком. Сэр. Но вы можете поискать этот ваш "бойцовский клуб" в Сиэтле, сэр. Ты просыпаешься в Мегс Филд и звонишь Марле, чтобы узнать, что происходит на Пэйпер-Стрит. Марла говорит, что теперь обезьяны-космонавты бреют головы. Электробритва разогревается, и по всему дому стоит запах палёных волос. Обезъяны-космонавты выжигают себе отпечатки пальцев при помощи щёлока. Ты просыпаешься в Ситеке. Переводишь стрелки на два часа назад. Рейс приводит тебя в центральную часть Сиэтла