утром рассказать ей... Хотя, может быть, и рассказывать-то не о чем... Может, это просто куница... Или ему почудилось... А может, это дух какой лесной никак не угомонится. Пантелеймон чувствовал, что кто-то следует за санным поездом, кто-то неслышно перелетает с ветки на ветку, хоронясь в вершинах сосен. А вдруг этот "кто-то" -- золотистый тамарин, не к ночи будь помянут? Глава 12. Потерянный мальчик Они мчались вперед уже несколько часов и наконец остановились, чтобы сделать привал. Пока цагане разводили костры да растапливали снег в котелках, пока Ли Скорсби под недреманным оком Йорека Бьернисона жарил в сторонке тюленье мясо, Джон Фаа с озабоченным лицом подошел к Люре. -- Где у тебя этот твой прибор, далеко? Сможешь при таком свете знаки разобрать? Света и в самом деле было маловато. Луна давно зашла. Свет от северного сияния был даже ярче, чем лунный, но уж очень неровный, сполохами. Но зорким глазам Люры все было ни по чем, и она с готовностью вытащила из недр своей шубы замотанный в черную тряпицу веритометр. -- Вы не волнуйтесь, я все вижу. И вообще, я все знаки уже давно наизусть выучила, где какой находится. Что вы хотите у него спросить, лорд Фаа? -- Спроси, как охраняется эта станция, Больвангар то есть. Он еще не успел договорить до конца, как Люрины пальцы уже устанавливали стрелки веритометра на нужные символы: шлем, грифон, плавильный тигель. Словно повинуясь чьей-то воле, разум девочки мгновенно выбрал три нужных значения и совместил их воедино, так что получилось своего рода трехмерное изображение. Тонкая стрелка-иголочка мгновенно пришла в движение: поворот, шаг назад, опять поворот -- ни дать, ни взять танец пчелы, когда она рассказывает товаркам по улью, куда лететь за нектаром. Люра с удивительным спокойствием следила за движениями стрелки, понимая, что если сначала смысл этого танца от нее сокрыт, то рано или поздно он все равно ей откроется, вот он уже совсем рядом. Нужно просто дать иголочке танцевать до тех пор, пока все не станет совершенно ясным. -- Он говорит то же самое, что и альм ведуньи. Больвангар охраняет целая рота северных тартар, а сама станция со всех сторон обнесена проволокой. Никакого нападения они не ждут. Только, знаете что, лорд Фаа... -- Что? -- нетерпеливо спросил старый цаган. -- Он мне еще кое-что сказал. Он сказал, что в соседней долине, возле озера, лежит деревня, где людям является какой-то дух, а они его боятся. Джон Фаа досадливо отмахнулся: -- Не время сейчас об этом. Мало ли по этим лесам бродит всякой нечисти. Самое место для них. Давай-ка лучше про тартар спросим. Сколько их, чем вооружены, а? Люра послушно завертела стрелками. -- Там шестьдесят человек с ружьями, а еще у них две таких, ну, вроде как пушки. Потом у них огнеметы. И... ах, да! Еще он сказал, что у тартар все альмы -- волки. По спинам старых вояк-цаган пробежал холодок. Они мгновенно поняли, что означают последние Люрины слова. -- Это тартары из Сибирского полка. У них у всех альмы -- волки, -- промолвил кто-то из стариков. -- И в бою они такие же, -- добавил Джон Фаа. -- Я не встречал врагов опаснее. Ну что ж, значит, будем драться, как львы. Да и с Йореком посоветоваться не мешает, он ведь воин опытный. -- Лорд Фаа, а как же этот дух? -- взмолилась девочка. -- А вдруг это дух кого-нибудь из детишек? -- Послушай меня, Люра, даже если это так, что мы можем сделать? Значит, шестьдесят стрелков из Сибирского полка, да еще и огнеметы в придачу. Мистер Скорсби, -- позвал Джон Фаа, -- можно вас на пару слов? Пока они беседовали, Люре удалось пошептаться с медведем. -- Йорек, миленький, ты знаешь эти места? -- Немного, -- равнодушно бросил медведь. -- Это правда, что где-то здесь рядом есть деревня? -- За перевалом. -- Он мотнул головой в сторону редколесья. -- А далеко это? -- Для тебя или для меня? -- Для меня, -- осторожно спросила девочка. -- Для тебя -- очень, для меня -- не очень. -- А сколько туда твоего ходу? -- Я могу трижды обернуться туда и обратно до того, как луна взойдет. -- Слушай-ка, Йорек, я уже тебе говорила, что у меня есть один такой прибор, он может предсказывать будущее. Так вот он говорит, что мне непременно нужно попасть в эту деревню. А Джон Фаа меня ни за что не отпустит, ведь задерживаться-то нельзя, я же не маленькая, все понимаю. Только в деревню все равно надо, иначе как же мы узнаем, что эти мертвяки творят с детьми? Медведь молчал. Он сидел совсем как человек, сложив передние лапы на животе и опустив голову на грудь. Маленькие глазки выжидательно смотрели на девочку. Она замялась. Пантелеймон не выдержал: -- А ты смог бы отвести нас в деревню, а потом нагнать сонный поезд, а? -- Смог бы. Но только я дал слово Джону Фаа. Поэтому я повинуюсь ему, и никому другому. -- А если он позволит? -- Тогда я согласен. Люра, не разбирая дороги, прямо через сугробы рванулась к Джону Фаа. -- Лорд Фаа, -- задыхалась она, -- Йорек, он может меня отвести через перевал в эту деревню, а потом, когда мы все узнаем, мы вас нагоним. Он... он знает дорогу. Голос девочки звучал все настойчивее: -- Я же не зря прошу. Это как в тот раз было, с хамелеоном, можете у Фардера Корама спросить. Я тогда тоже не могла понять, что он показывал, ну, веритометр, только он все правильно показывал, мы это потом узнали, а было уже поздно. Вот и сейчас я все то же самое чувствую. Я не могу точно объяснить, что он говорит, но только это что-то очень важное. И Йорек, он знает дорогу, он сам сказал, что до восхода луны может целых три раза туда-назад обернуться, и меня с ним никто не тронет, ведь правда же? Но только, -- тут голос девочки упал, -- он и шагу не сделает, пока вы, лорд Фаа, ему не разрешите. В напряженной тишине слышно было, как тяжело вздохнул старый Фардер Корам. Джон Фаа нахмурился, губы его плотно сжались. Но тут совершенно неожиданно в разговор вступил аэронавт Ли Скорсби: -- Не мне вам советовать, лорд Фаа, но только если ваша барышня пойдет с Йореком Бьернисоном, она будет в полной безопасности, поверьте. Панцербьорны слов на ветер не бросают, а уж старину Йорека я знаю много лет. Нет такой силы, которая заставила бы его нарушить клятву. Вы ему только скажите, что барышню нужно оберегать. Он костьми ляжет, но сделает, будьте благонадежны. Домчит в лучшем виде, тем более что бежать он может несколько часов кряду без роздыху. -- Но почему именно медведь? -- резко спросил Джон Фаа. -- В конце концов, может пойти кто-нибудь из нас! -- Так ведь вам же придется идти пешком! -- затараторила Люра. -- На собаках через перевал не проедешь, там горы. Так что Йорек туда все равно доберется быстрее всех, а я легкая, он меня на спину посадит и не устанет. Лорд Фаа, честное слово, мы быстро, только узнаем все -- и назад. И очень осторожно, правда, комар носа не подточит! И ни во что ввязываться не будем. Ну, пожалуйста! -- Но почему ты так уверена, что тебе нужно куда-то ехать? А вдруг этот твой прибор шутки с тобой шутит, тогда как? -- В голосе Джона Фаа все еще звучало сомнение. -- Какие еще шутки? -- обиделась Люра. -- Он, между прочим, никогда не врет. Всегда правду говорит. Старый цаган в задумчивости поскреб подбородок. -- Ладно, была не была. Если повезет, так, может, узнаем хоть что-нибудь. Йорек Бьернисон! -- позвал он медведя. -- Согласен ты выполнить просьбу девочки? -- Я согласен выполнить ТВОЮ просьбу, Джон Фаа, -- с нажимом ответил медведь. -- Прикажешь мне отвезти девочку -- я отвезу. -- Значит, так тому и быть. Отвезешь ее, куда она скажет, и сделаешь все, как она велит. А теперь, Люра, слушай и запоминай. Ты идешь за старшую. Люра послушно кивнула головой. -- Значит, поедешь, посмотришь, узнаешь, что надо, и вихрем назад. Нам здесь задерживаться нельзя, так что, Йорек, придется тебе нас догонять, дорогу ты знаешь. Медведь повернул к Люре свою огромную косматую голову: -- В деревне есть солдаты? Если их там нет, панцирь можно не надевать. Тогда мы будем двигаться быстрее. -- Там нет солдат, -- быстро ответила девочка. -- Я это знаю точно. Спасибо вам, лорд Фаа, я сделаю все, как вы говорите, честное слово. Тони Коста выдал ей полоску вяленого тюленьего мяса, и, захватив с собой этот немудреный провиант и верного Пантелеймона, который мышонком свернулся у нее в капюшоне, Люра вскарабкалась на могучую спину медведя. Ее маленькие руки в варежках цепко держались за густой белый мех, а коленки сжимали мускулистые бока зверя. Шуба Йорека была на удивление пышной. Всем своим существом девочка ощущала дыхание могучей силы, исходившей от панцербьорна. Для него она была легче перышка. Словно и не замечая своей ноши, медведь рванулся вперед. Он бежал длинными скользящими скачками, чуть вперевалочку, бежал туда, где кончалась тундра и начинался горный кряж. Сперва Люре было немножко не по себе, но когда она привыкла к ритму, ее захлестнуло чувство пьянящей радости. Подумать только, она едет верхом на медведе, над их головами качаются в небе золотые арки и изгибы северного сияния, и дышит леденящим холодом молчаливая неприступная Арктика. Они почти достигли края тундры. Йорек Бьернисен бесшумно и мягко ступал по снегу. То здесь, то там виднелись чахлые, низкорослые деревца, путь преграждали заросли куманики и цепкие колючие ветви кустарника, но медведь шел напролом, словно весь этот спотыкач был жалкой паутиной. Петляя между валунами, они взобрались на гребень невысокого хребта, перевалили через него и совсем скрылись из вида тех, кто остался далеко внизу. Люре ужасно хотелось поговорить с медведем. Будь на ее месте человек, они бы уже давно сошлись накоротке, но от Йорека веяло чем-то непонятным, отчужденно холодным, и в присутствии этой первозданной силы Люра впервые в жизни растерялась и прикусила язык. Так что всю дорогу, пока мощный зверь без устали мчался вперед, она тихонечко сидела у него на спине и молчала. "Ну и ладно, -- думала она про себя. -- Захотел бы -- сам бы заговорил. Кто я для него? Мелочь пузатая, сосунок. Он-то во-он какой большой, медведь панцирный". Раньше ей как-то не приходилось оценивать себя со стороны. Оказалось, что это совсем как езда верхом на медведе: в равной степени занимательно и неприятно. Йорек мчался вперед мощной иноходью, переваливаясь с боку на бок, и Люра довольно скоро поняла, что просто сидеть на месте невозможно. Ей нужно попасть в ритм этого движения, слиться с ним -- только тогда они смогут ехать дальше. Они мчались уже около часа. Тело девочки немилосердно ломило, но душу ее переполнял восторг. Внезапно Йорек Бьернисен замер на месте. -- Смотри вверх, -- приказал он. Люра попыталась поднять глаза. Они слезились от холода, так что пришлось потереть их тыльной стороной запястья, чтобы увидеть хоть что-нибудь. Проморгавшись, девочка взглянула вверх и негромко вскрикнула. Северное сияние словно бы устало полыхать, оно сменилось бледным трепещущим светом, зато теперь ярче проступили звезды. По усеянному алмазами небосводу двигались крошечные темные силуэты. Много, сотня за сотней, с востока и с юга они упрямо стремились в одном направлении -- на север. -- Это что, птицы? -- спросила Люра. -- Это ведуньи, -- отозвался Йорек. -- Ведуньи? А что они здесь делают? -- Не знаю. Может, готовятся к войне. Я никогда не видел их так много сразу. -- А ты что, знаком с ведуньями? -- Одним служил, с другими сражался. Лорд Фаа, я думаю, испугался бы, повстречай он их сейчас. Если они летят на подмогу вашим врагам, я вам не завидую. -- Лорд Фаа ни за что бы не испугался, -- возмущенно возразила Люра и хитренько спросила: -- Ты же не боишься? -- Пока нет. А если и забоюсь, то знаю, как сладить со страхом. В лагере их наверняка не видели, надо бы сказать про ведуний лорду Фаа. Он снова двинулся вперед, но на этот раз чуть помедленнее. Люра до рези в глазах все всматривалась и всматривалась в небо, в бесчисленные полчища ведуний, летящих на север. Наконец Йорек Бьернисон остановился и произнес: -- Приехали. Вот деревня. Они стояли над крутым обрывом. Внизу несколько деревянных домишек жались по краям ровной, засыпанной снегом ледяной глади. -- Наверное, замерзшее озеро, -- мелькнуло у Люры в голове. -- Точно, вон и причал. До деревни было каких-нибудь пять минут ходу. -- Что ты собираешься делать? -- спросил медведь. Люра сползла у него со спины. Ноги затекли и были как чужие, кожа на лице задубела от холода. Вцепившись негнущимися пальцами в густой медвежий мех, она потопталась на месте, пока ноги от коленок вниз не закололо, как иголками. Ну вот, кажется, полегчало. -- Там, в деревне или в окрестностях, кто-то бродит. Может, ребенок, а может, дух какой, я точно не знаю. Я должна его разыскать и, если получится, отвезти к господину Фаа. Знаешь, Йорек, я все-таки думаю, что это не человек, но вдруг мой прибор мне все совсем другое сказал, а я просто неправильно поняла. -- В такой холод без крыши над головой долго не протянешь, -- негромко сказал медведь. -- Может быть, он все-таки живой. -- В голосе Люры звучала растерянность. Веритометр показывал что-то непонятное, и это непонятное было каким-то образом связано с нежитью. Страшно, конечно, только негоже ей трусить. Она тоже не вчера на свет родилась, как-никак дочка лорда Азриела, да и под началом у нее не кто-нибудь, а могучий панцирный медведь. -- Вот что, -- твердо сказала девочка, -- давай пойдем и посмотрим. Она вновь вскарабкалась Йореку на спину. Медведь начал осторожно спускаться вниз с обрыва. Теперь он не торопился и вместо размашистой иноходи двигался косолапой рысцой. Почуяв их приближение, деревенские собаки испуганно завыли, в загонах беспокойно задвигались олени, задевая друг друга рогами, так что раздавался сухой деревянный стук. В ледяном ночном воздухе каждый звук разносился далеко вокруг. Вот, наконец, и первый дом. Люра зорко смотрела по сторонам. Было темно, северное сияние почти погасло, а луна и не думала всходить. То тут, то там в заваленных снегом домиках мелькали огоньки. Люре даже показалось, что она видит чьи-то приклеенные к оконным стеклам бледные носы. Да уж, интересную картину они сейчас наблюдают: маленькая девочка верхом на гигантском белом медведе. В центре деревни, перед дощатым причалом, к которому привязывали лодки, сейчас погребенные под снегом, была открытая площадка. К тому времени, как Люра и Йорек туда добрались, лай собак стал просто оглушительным. "Да они же и мертвого поднимут", -- испуганно подумала девочка. В этот момент дверь одного из домов распахнулась, и на пороге возник человек с ружьем в руках. Его альм-росомаха вскарабкалась на поленницу, и оттуда во все стороны полетели комья снега. Люра мгновенно соскользнула со спины медведя и встала между ним и человеком с ружьем. Девочка очень хорошо помнила, что сама сказала Йореку, будто панцирь ему не понадобится. Значит, ей и отвечать. Человек произнес несколько слов на неизвестном наречии. Люра ничего не поняла, но Йорек что-то ответил ему на том же языке. Человек в ужасе отпрянул. -- Он думает, мы демоны, -- перевел Йорек. -- Что я должен ему сказать? -- Скажи, что сами мы -- не демоны, но если мы захотим, то демоны нам помогут. И что мы ищем, как бы это сказать, ребенка, странного такого ребенка. Давай, говори. Не успел медведь договорить, как человек замахал рукой, указывая куда-то вправо, и опять залопотал на своем языке. Йорек повернул голову к Люре: -- Он спрашивает, заберем ли мы этого ребенка. Они его боятся. Прогоняли, прогоняли, а он все назад возвращается. -- Скажи, что мы его заберем, но они не должны были так с ним поступать. Скажи, что они нехорошие люди. Где он сейчас, спроси. Человек объяснил, испуганно всплескивая руками. Люра все боялась, как бы он с перепугу не нажал случайно на курок, но, к счастью, их собеседник быстро выложил все, что знал, и проворно юркнул в дом, захлопнув за собой дверь. Теперь переполошенные лица маячили уже в каждом окне. -- Где он? -- нетерпеливо спросила девочка. -- В рыбном сарае. -- Медведь уже трусил к причалу. Люра шла за ним следом. Ее била дрожь. Йорек держал путь к невысокому дощатому домику, похожему на амбар или склад. Время от времени он задирал голову и втягивал носом воздух. Возле двери он остановился и произнес: -- Здесь. Люрино сердце колотилось где-то в горле, так что девочка едва могла дышать. Она подняла было руку, чтобы постучать, но потом, сообразив, насколько это нелепо, судорожно глотнула воздух и открыла рот, собираясь окликнуть того, кто был внутри. Господи, что же сказать? Все мысли куда-то разбежались. И тьма такая. Эх, надо было фонарик взять. Отступать было некуда, да и медведю негоже показывать, как ей страшно. Что он там говорил про страх? Что знает, как с ним сладить... Научиться бы... Как бы ей сейчас это пригодилось. Трясущейся рукой девочка откинула ременную петлю из оленьей кожи, служившую запором, и потянула на себя примерзшую дверь. Та нехотя поддалась, но, чтобы открыть ее, нужно было отгрести от порога снег, а горностай -- Пантелеймон, вместо того чтобы помогать, белой молнией метался по снежному насту, издавая коротенькие отчаянные вопли. -- Пан, Пан, тише, -- задыхаясь, шептала Люра. -- Господи, да уймись же ты. Давай обернись летучей мышью и посмотри, что там, внутри, а? Обезумевший от ужаса альм ее не слушал. Говорить он тоже не мог. Однажды она уже видела его в таком состоянии. Это было, когда они с Роджером решили перемешать все золотые диски с изображением альмов и рассовать их по разным черепам в склепе колледжа Вод Иорданских. Что же делать? Ведь Пан боится больше ее. А Йорек Бьернисон лежит себе спокойно на снегу и бесстрастно наблюдает за происходящим. Люра собралась с духом. -- Эй, выходи, -- выдавила она из себя, стараясь говорить как можно громче. -- Выходи! В ответ не последовало ни звука. Тогда Люра снова потянула на себя дверь. Пантелеймон, обернувшись котом, вихрем взлетел ей на руки. Он лапами упирался девочке в грудь, отпихивая ее назад, и твердил, не помня себя от ужаса: -- Уходи, Люра! Не стой здесь! Туда нельзя! Уходи быстрее! Люра пыталась его унять и вдруг заметила, что Йорек Бьернисон, с равнодушным видом лежавший до этого на снегу, привстал на лапы. Со стороны деревни к ним кто-то бежал. Человек подошел поближе и поднял вверх руку с фонарем. В тусклом желтом свете Люра увидела широкоскулое, сморщенное, как печеное яблоко, лицо. Раскосые глазки тонули в глубоких складках морщин. Рядом крутился альм старика -- серебристая лисица. Незнакомец что-то сказал на местном наречии. Йорек перевел: -- Он говорит, тут таких детей много. Он их видел в лесу. Некоторые сразу умирают, а некоторые нет. И этот, говорит, живучий. Только лучше бы ему помереть, говорит, легче бы было. -- Спроси его, не даст ли он мне на минутку свой фонарь. Медведь послушно спросил, и старик тут же согласно закивал и с готовностью протянул девочке фонарь. Люра догадалась, что он специально прибежал сюда, чтобы посветить им. Она благодарно улыбнулась; старик опять закивал и опасливо отошел в сторонку, подальше от медведя, подальше от Люры, подальше от рыбного сарая. Вдруг Люру как огнем обожгло: "А если этот ребенок в сарае -- Роджер? Господи, миленький, сделай так, чтобы это был не он!". Острые коготки Пантелеймона вцепились ей в шубу. Он снова обернулся горностаем и дрожал, как в лихорадке. Высоко держа фонарь над головой, девочка храбро шагнула внутрь. Так вот чем на самом деле занимается это Министерство по Делам Посвященных, вот в чем суть этих жертвоприношений, вот что творят с несчастными обманутыми детьми! В дальнем углу сарая, почти невидимый на фоне дощатых сушильных полок, сидел, сжавшись в комочек, маленький мальчик. Над его головой висели жесткие бревна выпотрошенных рыбин. Обеими руками мальчик прижимал к сердцу сушеную рыбку, прижимал так же, как Люра прижимала к груди Пантелеймона: тем же судорожным жестом, с тем же отчаянием. Только в руках у него был не альм, а кусок выпотрошенной сушеной рыбы. Альма у него не было. Его отсекли мертвяки. Перед Люрой сидел ребенок после рассечения. Глава 13. Схватка Первым желанием Люры было повернуться и бежать, бежать отсюда без оглядки, иначе ее вырвет. Господи, да как же это -- человек без альма. Ведь это то же самое, что человек, которому оторвали лицо или вспороли ножом грудь и вынули оттуда сердце. На это невозможно смотреть, потому что это противно естеству, такое бывает только в кошмарных снах, а наяву никогда. Трясущимися руками девочка прижимала к себе Пантелеймона. Перед глазами у нее плыли круги, к горлу подкатывала дурнота, а по спине, несмотря на лютый мороз, ползли струйки липкого холодного пота, заставляя ее зябко ежиться. -- Шмыга, -- еле слышно прошептал мальчик. -- Где моя Шмыга? Она... у вас? Люра мгновенно поняла, кого он зовет. -- Н-н-нет. -- Внезапно собственный голос показался ей чужим, так тихо и испуганно он звучал.-- Как тебя зовут, мальчик? -- Тони... Тони Макариос, -- с трудом шевельнулись губы. -- Где Шмыга? -- Я не знаю... -- Люра сглотнула, чтобы справиться с подкатившей к горлу тошнотой. -- Мертвяки... Продолжать не было сил. Цепляясь за стену сарая, она вышла на улицу и опустилась на снег. Нужно побыть одной. Одной? Но ведь она никогда не была одна. Каждую минуту ее жизни Пантелеймон всегда был рядом. Боже мой, а если их когда-нибудь разлучат! А если кто-нибудь отрежет ее от Пана, как этого мальчика отрезали от Шмыги. Как же тогда жить? Ведь страшнее этого ничего не может... Она вдруг поняла, что плачет навзрыд, и Пантелеймон скулил и взвизгивал, прижимаясь к ней всем тельцем, и у обоих разрывалось сердце от ужаса и жалости при одной только мысли о полуживом обрубке, которого звали Тони Макариос. Люра, пошатываясь, встала на ноги. -- Тони, -- голос ее предательски дрожал. -- Тони, не бойся нас. Ну, иди сюда. Тебя больше никто не обидит. Мы тебя заберем. Внутри послышался какой-то шорох, и на пороге возникла детская фигурка. Мальчик по-прежнему прижимал к груди сушеную рыбку. Даже там, в сарае, когда при тусклом свете фонаря Люра впервые увидела скорчившееся возле сушильных полок тельце, Тони не казался ей таким жалким и потерянным, как сейчас, на фоне бескрайней снежно-белой равнины, озаренной почти догоревшими сполохами северного сияния. И нельзя сказать, чтобы он был плохо одет -- на нем была толстая стеганая куртка с капюшоном и меховые унты, -- но все явно не по росту, словно бы с чужого плеча. Старик, который принес Люре фонарь, опасливо попятился и что-то залопотал на своем языке. -- Он говорит, что за рыбу надо заплатить, -- бесстрастно перевел Йорек. "А вот сейчас как скажу медведю, чтобы разорвал тебя на части, выжига проклятый", -- мелькнуло у Люры в голове, но она сдержалась. -- Скажи, что мы забираем мальчика с собой. Он больше не будет их тревожить. Я думаю, это стоит дороже, чем рыба. Йорек перевел. Старик что-то недовольно буркнул, но возражать не посмел. Люра поставила фонарь на снег и осторожно взяла безжизненную руку мальчика в свою, чтобы подвести его к медведю. Тони безучастно пошел за ней, не выказывая ни страха, ни хотя бы удивления при виде гигантского зверя, который стоял так близко. Девочка помогла ему влезть Йореку на спину, но и тут все, что он сказал, было: -- Шмыга... Я не знаю, где моя Шмыга. -- У нас ее нет, Тони, но я... я клянусь тебе, мы отомстим. Они за это заплатят. Йорек, тебе будет не очень тяжело, если я тоже сяду? -- Мой панцирь весит куда больше, чем двое детей, -- отрезал медведь. Люра кое-как вскарабкалась ему на спину и примостилась за Тони. Взяв его руки в свои, она заставила мальчика держаться за длинный густой мех. Пантелеймон притаился у нее в капюшоне, такой теплый, такой родной. Она чувствовала переполнявшую его жалость. Она знала, как ему хочется дотянуться и приласкать несчастного обездоленного малыша, обхватить его лапками, лизнуть в нос, в щеки, потыкаться мордочкой ему в лицо, как сделал бы его собственный альм. Но ведь нельзя. Чужой альм -- это табу. Они ехали по деревне. На лицах местных жителей ясно читался ужас при виде девочки верхом на могучем белом медведе, но вместе с этим и нескрываемое облегчение, ведь невиданные гости увозили с собой леденящий душу обрубок, то, что осталось от мальчика. В Люриной душе отвращение и страх боролись со жгучей жалостью, и жалость взяла верх. Девочка осторожно протянула вперед руки и притянула к себе тощее, почти бесплотное тельце. Дорога назад была куда тяжелее: казалось, ночь стала еще морознее и чернее. Но для Люры время бежало быстрее, чем раньше. Йорек без устали мчался вперед, девочка почти автоматически раскачивалась с ним в такт, словно бы слившись с медведем в единое целое. Застывшая фигурка перед ней не сопротивлялась движению Люриных рук, но и никак не отзывалась на них. Мальчик сидел абсолютно неподвижно, не шевелясь, так что Люре стоило немалых сил удержать его на спине Йорека. Время от времени несчастный начинал что-то говорить. -- Что? -- кричала Люра сквозь ледяной ветер. -- Что ты сказал? -- А как же она узнает, где я? -- Узнает. Она тебя обязательно найдет. И мы... Мы ее тоже найдем. Держись крепче, Тони, мы уже почти приехали. Йорек рвался вперед и вперед. Только нагнав цаган, Люра поняла, как же измотало ее это путешествие. Отряд Джона Фаа решил сделать привал, чтобы дать возможность ездовым собакам передохнуть. Завидев приближающегося медведя, все они: и старый Джон, и Фардер Корам, и Ли Скорсби бросились к девочке с распростертыми объятиями и внезапно замерли. Радостные возгласы застыли у них на губах. На спине у Йорека, прямо перед Люрой, они увидели еще одну фигурку. Девочка никак не могла разнять затекших рук, она продолжала прижимать к себе щуплое тельце. Тогда Джону Фаа пришлось помочь ей. Он бережно разжал Люрины пальцы и опустил ее на землю. -- Силы небесные, -- только и смог вымолвить старый цаган. -- Ты кого же к нам привела, девочка? -- Это Тони. -- Люра еле-еле шевелила окоченевшими губами. -- Мертвяки... Они отсекли его альма. Они со всеми так делают. Мужчины в ужасе попятились. И тут внезапно заговорил медведь: -- Стыдитесь! Пусть даже храбрость вам изменяет, но как же можно вот так, на глазах у всех труса праздновать? Да еще перед лицом этой девочки! Вы понимаете, что ей пришлось пережить? Люра слишком устала, чтобы удивляться такому заступничеству. Но гневный окрик Йорека возымел свое действие. -- Твоя правда, Йорек Бьернисон, -- покаянно проронил Джон Фаа. Мгновение спустя он уже властно распоряжался: -- Подбросьте-ка дров в огонь, да согрейте супа для девочки. Для них обоих. Фардер Корам, как там у тебя, места хватит? -- Хватит, Джон, хватит. Неси ее к моим саням, мы ее мигом согреем. -- И мальчонку бы тоже надо, -- раздался чей-то неуверенный голос. -- Пусть хоть поест да отогреется, раз уж... Люра понимала, что нужно обязательно рассказать Джону Фаа про ведуний, но язык у нее заплетался от усталости, да и все вокруг были ужасно заняты. Несколько минут она осоловевшими глазами смотрела на дым от костров, на суетливо снующих туда-сюда людей, на желтые круги фонарей, а потом словно провалилась куда-то. Девочка очнулась оттого, что горностай-Пантелеймон легонько покусывал ее за ухо. Прямо над собой она увидела знакомую медвежью морду. -- Ведуньи, Люра. Ты что, забыла? -- шептал ей в ухо Пан. -- Это я позвал Йорека. -- А, -- слабо отозвалась девочка. -- Йорек, миленький, спасибо тебе, что ты меня отвез и назад тоже привез. Только еще про ведуний скажи сам Джону Фаа, а то я забуду. Сквозь сон Люра услыхала, как медведь что-то утвердительно бурчит, но что именно, она уж не разобрала, потому что крепко спала. Когда она проснулась, уже почти рассвело, если только это можно было назвать рассветом. Правда, светлее здесь в эту пору и не бывает. Край неба на юго-востоке словно бы побледнел, и в воздухе висела серая пелена, сквозь которую неуклюжими тенями двигались цагане. Они грузили нарты, закрепляли постромки на собаках. Дел было много. Люра смотрела на всю эту суету, лежа под грудой шуб в санях Фардера Корама. Над ними соорудили навес, так что получилась эдакая кибитка на полозьях. Пантелеймон уже давно проснулся и раздумывал, кем бы ему обернуться: песцом или горностаем, примеряя то одно, то другое обличье по очереди. Рядом с нартами, прямо на снегу, уронив голову на лапы, богатырским сном спал Йорек Бьернисон. Старый Фардер Корам был уже на ногах, так что стоило ему заметить возню Пантелеймона, как он торопливо захромал к своим саням. Ему не терпелось поговорить с девочкой. Увидев его, Люра села, протирая сонные глаза. -- Фардер Корам, я теперь знаю, что же я по веритометру никак прочитать не могла. Там было два символа: "птичка" и "нет", и он их все время повторял, а я не понимала, -- ведь это означает "нет альма", но так же не бывает... Как же это, а, Фардер Корам? -- Мне больно говорить тебе об этом, детонька моя, ведь ты так старалась, но... час назад этот мальчик, найденыш, умер. Он все метался, места себе не находил, все звал свою Шмыгу, все спрашивал, где она, да скоро ли придет. И кусок этой рыбы сушеной к груди прижимал, совсем как... Эх, да что тут говорить! Только, знаешь, как он глазки-то закрыл, да замер, наконец, тут нам всем и показалось, что отмучился он, бедняжка. Так он спокойно лежал, как бы любой из нас лежал, кабы умер. Будто альм его просто истаял, как всегда бывает. Мы тут пытались могилку ему вырыть, да куда там, земля-то мерзлая, точно камень. Вот Джон Фаа и приказал погребальный костер сложить, чтобы не стал он добычей падальщиков да трупоедов. А ты, детка моя, себя не кори. Ты у нас храбрая, я горжусь тобой. Теперь-то мы знаем, на что способны наши враги, на какое изуверство чудовищное. Кровь невинных вопиет к отмщению, но мы свой долг выполним. А тебе сейчас надо отдохнуть и, самое главное, покушать, а то ты вчера ни крошки не съела, так сразу и заснула. В этих краях так нельзя, надо кушать, милая, а то ослабнешь. Старик говорил, говорил, а сам все время что-то делал: рассовывал по тюкам меховые одеяла, проверял на прочность стяжки на нартах, дергая за постромки упряжи, суетливо перебирая их пальцами. -- Фардер Корам, -- в голосе Люры звучала твердая решимость, -- а где он сейчас? Погребальный костер уже был? -- Нет еще, детка. Он пока там лежит. -- Я хочу взглянуть на него. Старик не стал ее удерживать. Она видала вещи и пострашнее. Пускай, раз ей так легче. Еле переставляя ноги, Люра побрела вдоль вереницы нарт. Пантелеймон белым зайчонком трусил рядом. Чуть поодаль несколько человек таскали хворост и складывали его в большую кучу. Тело мальчика лежало тут же рядом, под клетчатым одеялом. Опустившись на колени, Люра неловкими руками приподняла покров. Пальцы в варежках плохо ее слушались. Один из цаган попытался было остановить девочку, но остальные лишь попятились в страхе. Пантелеймон просунул мордочку Люре под локоть, и они вместе смотрели на маленькое измученное личико. Девочка стряхнула с руки варежку и дотронулась кончиками пальцев до глаз Тони. Ей показалось, что она коснулась ледяного мрамора. Да, Фардер Корам правду сказал. Мертвый мальчик лежал так спокойно, а его альм будто бы истаял. Господи, а если бы все это случилось с ней, если бы это ее оторвали от Пантелеймона! Люра в панике схватила зверька и прижала Пана к груди так, словно хотела спрятать его у себя в сердце. Боже мой, ведь все, что осталось у Тони -- это жалкий кусочек сушеной рыбы. Стоп. Где она, эта рыба? Девочка пошарила под одеялом. Там ничего не было. Встав с колен, она обвела сгрудившихся поодаль цаган недобрыми глазами. -- Где его рыба? -- В голосе девочки клокотала ненависть. Они растерянно переминались с ноги на ногу, явно не понимая, о чем идет речь. А вот их альмы все сразу поняли и украдкой перешептывались между собой. Один из цаган попытался было улыбнуться. -- Гады! Я вам посмеюсь! Я вам глаза повыцарапаю! Гады проклятые! Ведь у него больше ничего не было, только этот несчастный кусок сушеной рыбы, а он думал, что это альм, из рук его не выпускал, к сердцу прижимал, а вы... Куда вы его дели? Ощерившийся Пантелеймон обернулся снежным барсом, до странности похожим на Стельмарию, альма лорда Азриела, но Люре было не до него, она ничего не видела вокруг себя, одну только содеянную черную несправедливость. Кто-то из цаган попробовал унять ее. -- Ну, ну, Люра, что ты расходилась-то? -- Я спрашиваю, -- срывающимся он бешеной ярости голосом повторила девочка, -- кто посмел отнять у него рыбу? Человек отступил назад, словно боясь обжечься. -- Я же не знал, -- пробормотал он, оправдываясь. -- Я-то думал, это просто, ну, объедок, вот и убрал. Что, думаю, покойник с куском в руках лежать будет. Правда, Люра, я же как лучше хотел, чтоб культурно... -- Куда ты ее положил? Цаган понурил голову. -- Да не положил я. Думал, чего зря еде пропадать, вот и бросил собакам. Кто же знал-то. Ты уж прости меня, а, Люра? -- Не у того прощенья просишь. У него вон проси. Люра снова опустилась на колени и бережно дотронулась до мертвой детской щечки. Внезапно, словно одержимая какой-то идеей, она вскочила на ноги и начала рывками расстегивать шубу. Ледяной воздух забирался ей под мышки, но девочка не обращала на это внимания, продолжая что-то искать в карманах. Через мгновение в руках у нее была золотая монета. -- Мне нож нужен, -- сказала она тому цагану, который взял рыбу. Он молча повиновался. -- Как ее звали, Пан? Альм мгновенно понял, о ком идет речь. -- Шмыга. Кое-как зажав монету в левой руке, Люра стынущими на холоде пальцами взяла нож, как карандаш, и попыталась выцарапать на монете имя альма. Лезвие оставляло на золоте неглубокие бороздки. -- Ты уж прости меня, -- шептала она, глотая слезы. -- Это все, что я могу. Зато я хороню тебя, как настоящего профессора из колледжа Вод Иорданских. Теперь надо было каким-то образом разжать Тони зубы, чтобы положить ему монетку в рот. С превеликим трудом ей это удалось. Она даже смогла сделать так, чтобы челюсть не отвисла. Люра вернула цагану нож и побрела назад, к нартам Фардера Корама. Начинало светать. Старик ждал ее с котелком горячего супа. Обжигаясь, она начала жадно хлебать его. -- Вам про ведуний рассказали? -- облизав ложку, спросила она старика. -- А вдруг ваша там тоже была? -- Моя? -- удивленно поднял седые брови Фардер Корам. -- Не знаю, деточка, не знаю. -- А куда они летели? -- Ну, мало ли. У них-то, у ведуний, столько дел, нам и не уразуметь. Человеческому уму сие не подвластно. Скажем, хворь какая-нибудь их косит загадочная, а мы и не чихнем. Или война разразится, а из-за чего -- нам неведомо. А то начнут они, скажем, ликовать или, напротив, убиваться из-за какой-нибудь малой былинки в тундре. Эх, дорого бы я дал, чтобы хоть одним глазком увидеть, как летят они по небосводу. Такая, наверное, картина. Да что же ты не ешь-то, Люрушка? Ты ешь, не слушай меня, старика. Давай, весь супчик выгребай. Может, еще хочешь? Тут вот уже и лепешки подоспели. Кушай, моя деточка, а то нам ведь скоро в путь. От горячей похлебки Люра ожила. Мало-помалу и заледеневшая душа начала оттаивать. Вместе с толпой других цаган она пошла взглянуть, как маленький детский трупик опускают на погребальный одр. Низко наклонив голову и крепко зажмурившись, она слушала слова молитвы, которую читал над ним Джон Фаа. Вот и тельце Тони, и груда хвороста облиты спиртом, чиркает спичка, и синеватые языки пламени объемлют все. Убедившись, что костер прогорел дотла, отряд вновь двинулся в путь. Странное, призрачное это было путешествие. Повалил густой снег, и вскоре в мире не осталось ничего, кроме расплывчатых силуэтов собак где-то впереди, санного бега, скрипящих полозьев, жгучего холода да мятущейся наволочи, тяжелых снежных хлопьев, чуть темнее, чем небо над головой, и чуть светлее, чем хрусткий наст под ногами. Сквозь снежную эту круговерть бежали и бежали собачьи упряжки, только хвосты развевались да из пастей с высунутыми языками пар валил. Они мчались на север, все дальше и дальше, а луна тем временем всходила и заходила, и бледный млечный свет ее сменялся предрассветными сумерками. Нужно было отдохнуть; напоить и накормить собак и людей, так что в узкой лощине между холмами решили сделать привал. Пока Джон Фаа и Ли Скорсби увлеченно обсуждали, как же наилучшим образом использовать воздушный шар, Люра вдруг вспомнила про металлического жучка-шпиона, который наделал столько шума на цаганской лодке. Фардер Корам еще засадил его в жестянку из-под табака. Интересно, а где же она сейчас? -- Да лежит где-то, -- ответил девочке старый цаган. -- Я ее на самое дно вещевого мешка сунул и не вынимал с тех пор. А что там смотреть-то? Я, как обещал, еще на корабле по краю крышки паяльником прошел. Ума не приложу, что нам с ней делать. Я уж тут даже подумал грешным делом, может, ее в шахту сбросить огненную? Пусть себе сгинет в пламени. Но ты, девочка, не беспокойся. Пока жестянка эта у меня, ничего тебе не грозит. Однако при первой же возможности Люра полезла в задубевший от холода вещмешок и, хорошенько порывшись в нем, извлекла на свет Божий маленькую жестяную коробочку. Еще до того, как девочка взяла ее в руки, она услышала злобное жужжание. Воспользовавшись тем, что Фардер Корам был занят какими-то разговорами с главами кланов, Люра решила показать жестянку Йореку Бьернисену. Она ведь помнила, как ловко медведь управлялся с железом, с какой легкостью он вспорол когтем толстенный металлический капот трактора. В голове у нее созрел план. Йорек выслушал девочку, наклонив голову, потом взял в лапы крышку от пустой жестянки из-под галет и с быстротой фокусника расплющил ее, так что получился аккуратный кругляш. Люра не сводила с медведя восхищенных глаз. У Йорека, как и у всех панцирбьорнов были не лапы, а настоящие руки с противолежащим большим пальцем, совсем как у человека. Когтем этого пальца он мог удобно захватывать и держать предметы во время работы. Кроме того, Йорек каким-то непостижимым образом чувствовал прочность и гибкость металла. Ему достаточно было пару раз покрутить его, попробовать на изгиб и ловко очертить острым когтем будущую линию сгиба. Именно это он сейчас и делал. Не прошло и минуты, как он искусно отогнул вверх края металлического кругляшка, так что получились боковые стенки и донце. Теперь оставалось только вытянуть крышку. По Люриной просьбе он изготовил таких коробочек две: одну точно в размер старой жестянки из-под табака, а другую побольше. В нее-то и положили коробочку с жуком-шпионом, а образовавшийся зазор заполнили клочками шерсти, мхом, лишайниками и утрамбовали все это получше, чтобы зудящее жужжание было меньше слышно. Потом отогнули крышку, плотно обжали края -- и готово дело. Получился аккуратный невысокий цилиндрик, по размеру и форме в точности как Люрин веритометр. Теперь можно было и отдохнуть. Йорек обгладывал мороженую оленью ногу, твердую как камень. Люра сидела рядом. -- Йорек, -- нерешительно начала девочка. -- Наверное, очень плохо, когда у тебя нет альма, правда? Тебе ведь одиноко так жить. -- Одиноко? -- недоуменно произнес