ую через разные промежутки были вделаны газовые рожки, краны, подающие сжатый воздух, и подводки для тока высокого напряжения. Была тут еще глубокая раковина с двумя кранами. Для исследователя, собирающегося ставить опыт, это помещение не оставляло желать ничего лучшего, но являлось суровым укором для человека, пришедшего сюда без определенной цели. Эрик огляделся, тщательно осмотрел все приспособления, но факт оставался фактом - он погиб. Прежде чем начать какую-либо работу, надо было раздобыть рабочие столы, табуретки, письменный стол, самое необходимое лабораторное оборудование. Потом нужно достать разные инструменты и приборы. А с чего начинать, он не знал. Эрик сел на пыльный подоконник и закурил, чувствуя себя незваным пришельцем, присвоившим чужие права. Он вышел, не осмеливаясь оглянуться на вызывающе пустую комнату. Идя по коридору, он молился, чтобы только не встретить Хэвиленда. Он казался себе таким ничтожным и беспомощным. На лекциях ему постоянно внушали, что целью всякого физического опыта является измерение и выражение результатов в соответствующих величинах: если измеряется масса каких-либо частиц - то в граммах, если температура раскаленной докрасна проволоки - то в градусах Цельсия. Кроме того, он знал еще, что каждый опыт имеет три стадии: проектирование прибора, позволяющего произвести нужные измерения, тщательное конструирование этого прибора и затем самый процесс измерения. Эрик обладал достаточными знаниями, чтобы понимать, что первая стадия - проектирование прибора для опыта - является настоящей творческой работой и что для этого требуются не только основательные теоретические знания, но и опыт инженера-конструктора. Более того, необходимо иметь представление обо всех механических и электрических приспособлениях, которыми пользуются другие экспериментаторы. Хэвиленд, конечно, отвечал всем этим требованиям, и Эрик знал, что пройдет еще немало времени, прежде чем он сможет стать ему по-настоящему полезным. Эрик сознавал это и прежде, но до сих пор относился к этому довольно спокойно, как, например, к тому, что рост его не достигал шести футов. Но сейчас его стало мучить сознание собственной неподготовленности, он злился на свою неполноценность, она казалась ему просто позорной. Его учили, что современная физика имеет дело с мельчайшими частицами материи; чтобы избежать ошибок и влияния на результаты посторонних факторов, почти все опыты необходимо производить в вакууме. Значит, он должен научиться сооружать из стекла и металла вакуумные камеры, куда потом будет помещена аппаратура, и системы насосов для создания вакуума. Необходимо также иметь приборы, измеряющие давление, чтобы контролировать образование вакуума, и особые электрические приспособления, чтобы управлять приборами, установленными внутри камеры. Таким образом, вторая стадия постановки опыта - изготовление и сборка аппаратуры - требовала знания трех профессий: стеклодува, механика и электротехника. Даже в том случае, если бы он делал только чертежи, а всю техническую работу поручил мастерам-специалистам, ему все равно пришлось бы овладеть этими профессиями, ибо он никогда не сумел бы спроектировать практически применимый аппарат, не зная технических возможностей каждого ремесла. Итак, для того чтобы стать полезным Хэвиленду и приступить к научной работе, он должен овладеть тремя техническими специальностями, необходимыми каждому физику-исследователю. С тех пор, что бы он ни делал, перед его глазами неотступно стоял образ Хэвиленда. Хэвиленд наблюдал за его работой и каждую минуту должен был убеждаться в том, какой дельный человек этот Эрик Горин. Прежде всего Эрик решил овладеть ремеслом стеклодува. Для начала он поставил в лаборатории стол, табурет, добыл паяльную лампу, печатное руководство и кучу пирексовых трубок разного диаметра. Это скудное оборудование едва заняло один угол просторной комнаты. Эрик мог работать только по вечерам, так как дни его были загружены преподаванием, слушанием лекций и, главное, подготовкой к экзаменам на получение докторской степени. Он напрягал все силы, потому что над рабочим столом всегда маячило неотступно следившее за ним лицо Хэвиленда. Ему не раз приходилось наблюдать, как работают стеклодувы, и он имел некоторое представление о том, что надо делать; к тому же руководство было составлено очень вразумительно. Сначала все его попытки были чрезвычайно неуклюжи, но вскоре он наловчился запаивать концы трубок и конусов, делать тройники и колена и, наконец, мог уже почти автоматически регулировать пламя паяльной лампы и обращался с 3-миллиметровыми трубками так же уверенно, как и с толстостенными, широкими 55-миллиметровыми. Спайка его была груба и шероховата, но вполне удовлетворительна. Он вызывающе предлагал образу Хэвиленда покритиковать его работу. Лицо оставалось безучастным. Эрик виделся с Сабиной только по субботам и воскресеньям. Они проводили время всегда одинаково: по субботам - кино, по воскресеньям - прогулка или какой-нибудь музей, потом обед где-нибудь в дешевом ресторанчике. Сабину очень беспокоили его руки - они постоянно были в ожогах. При физическом факультете существовала большая мастерская с постоянным штатом из пяти квалифицированных механиков, имевших в своем распоряжении очень точные токарные, фрезерные и сверлильные станки. Механики занимались изготовлением тяжелых и сложных частей для приборов. Эта работа отнимала столько времени, что физики никогда не делали нужные детали собственноручно, а предпочитали отдавать их мастерам, чтобы иметь возможность заниматься другим делом. Но Эрик все-таки должен был уметь работать на станках. Он отправился в мастерскую; один из механиков показал ему, с чего начать, дал несколько советов и предоставил его самому себе. Снова ему пришлось работать по вечерам, и снова дело шло у него довольно туго. - Порою чувствуешь себя совершенным болваном, - жаловался он Сабине. - Без конца повторяешь одну и ту же ошибку. Резцы ломаются, точишь их, точишь, пока не стачиваешь совсем, потом приходится начинать все сначала. Кажется, что никогда в жизни ничему не научишься. Эрик усвоил только самую элементарную слесарную технику и делал едва заметные успехи. Смазочное масло и металлическая пыль так въелись в его кожу, что узоры на мякоти пальцев стали отчетливо выделяться на черном фоне. Каждый раз, заслышав в холле шаги, он настораживался в надежде, что это Хэвиленд идет наконец к нему в лабораторию. Но Хэвиленд не приходил. Напряженное ожидание стало в конце концов раздражать Эрика, и ему было трудно заставить себя думать о чем-либо другом. - Хоть бы знать, сколько еще Хэвиленд будет высиживать свою проклятую идею, - сказал он как-то Сабине. - Ей-Богу, он ведет себя так, словно у меня уйма времени впереди. - Не понимаю, какое ты имеешь право сердиться, - возразила Сабина. Они только что вышли из кино и теперь гуляли в сумерках по Бродвею. Идти домой было еще рано. Им негде было уединиться, и это являлось главной и неразрешимой проблемой, но они старались не говорить об этом, иначе им сразу же начинало казаться, что они обречены на вечные скитания по темным ночным улицам. У них не было другого крова, кроме холодного ночного неба. Они гуляли по улицам целыми часами. Иногда, охваченные чувством одиночества, они присоединялись к толпе, слушающей разглагольствования какого-нибудь оратора о предстоящих выборах президента. Им была знакома каждая скамейка на Риверсайд-Драйв до 110-й улицы и все скамейки в Морнингсайд-парке. - Ведь он с самого начала сказал тебе, как обстоит дело. К тому же ты сам к нему напросился. Он тебя не звал. - Не будь такой чертовски рассудительной, Сабина, - сказал Эрик, поднимая воротник пальто. - Это ожидание меня скоро с ума сведет. Хочешь выпить кофе? Вон закусочная. - Давай закажем оладьи. - Ладно, одолжи мне доллар, и платить буду я. - Не выдумывай, - сказала она. - Ты платил в кино, а я заплачу в ресторане. 5 По пятницам, в восемь часов вечера, в большом зале физического факультета происходили открытые семинары. Их посещал преподавательский состав физического факультета, аспиранты и ученые других специальностей, которых интересовала тема лекции. В конце ноября в главном коридоре и библиотеке появилось объявление о том, что в следующую пятницу доктор Энтони Хэвиленд прочтет доклад "О последних экспериментах в области ядерной физики". - О чем он будет говорить? - спрашивали у Эрика. - Откуда я знаю! - мрачно отвечал он. - Я даже забыл, как он выглядит. Хэвиленд выглядел на трибуне очень эффектно. Высокий, стройный, со светлыми, гладко зачесанными волосами, он был безукоризненно элегантен. В нем чувствовалась властная уверенность, вскоре заставившая присутствующих прекратить всякие перешептыванья. Хэвиленд оглядел аудиторию и начал непринужденным, но деловитым тоном: - В течение нескольких месяцев я пытался обобщить результаты многочисленных опытов по расщеплению атомного ядра и сделать соответствующие выводы. Но сегодня утром я получил из Англии письмо, в котором заключается ответ на все мои вопросы. В этом письме, автором которого является один из ассистентов профессора Кембриджского университета, доктора Чэдвика, описываются результаты опыта, недавно проведенного доктором Чэдвиком. Как вам, вероятно, известно, за последнее время был проделан ряд опытов по расщеплению атомного ядра посредством воздействия на него различных частиц. В некоторых случаях материя, подвергаемая действию этих частиц, в свою очередь начинает излучать энергию, и это новое излучение содержит неизвестную компоненту, которая обладает проницаемостью, превышающей все, с чем нам приходилось иметь дело до сих пор. Как мне сообщают, Чэдвику удалось доказать, что это новое излучение порождается совершенно новой частицей, которая является по меньшей мере необыкновенной. Чэдвик, открывший эту частицу, назвал ее "нейтроном". Масса этой частицы близка к массе протона и совершенно лишена электрического заряда. Нет сомнения, что эта частица ядерного происхождения. Я не вижу надобности говорить о том, какую огромную важность имеет это открытие. Эрик слушал как зачарованный, испытывая такую гордость за своего наставника, словно Хэвиленд сам сделал это открытие, а не рассказывал о работе, проделанной другими. После доклада Хэвиленд на глазах у всей аудитории сделал ему знак подождать, пока присутствующие разойдутся. - Ну, - спросил он, собирая свои бумаги, - научились вы чему-нибудь за это время? - Надеюсь, что да. - Отлично, - Хэвиленд взглянул на стенные часы. - Сейчас я должен бежать, меня ждут. В какие часы вы бываете в лаборатории по утрам? - По-разному, - сказал Эрик. - Когда у меня занятия со студентами, я прихожу туда только во второй половине дня. - Завтра у нас суббота, значит, вы можете быть там в девять часов. - Хэвиленд взглянул на него и улыбнулся. - Наконец-то мы примемся за работу! 6 На следующее утро Эрик явился в лабораторию, еле сдерживая радостное волнение. Хэвиленд был уже там. Усевшись на единственную табуретку, он набрасывал план комнаты и вычислял ее объем и площадь пола. При появлении Эрика он поднял глаза. - Боюсь, что нам придется перебираться, - сказал он. - Для нас эта комната маловата. На одиннадцатом этаже пустует двойное помещение. Пойдемте посмотрим... - План мой таков, - начал Хэвиленд, когда они вернулись в его кабинет. - Вы слышали, что я говорил вчера о нейтроне. Можно ручаться, что нейтрон представляет собой элементарную частицу, а не комбинацию двух частиц. Вероятно, он является одной из основных частей атомного ядра. Наша задача - исследовать некоторые его свойства. - Насколько я понял, вы говорили, что Чэдвик измерил его массу и показал, что он не имеет электрического заряда. Какие же еще могут быть у него свойства? - Разумеется, масса и заряд - важные свойства, но остается невыясненным еще один вопрос, имеющий огромное значение: каким образом нейтрон связан в ядре? Что его там держит? Очевидно, существует какой-то тип сил, о котором мы ровно ничего не знаем. Что скрепляет вместе частицы ядра? Каким законам подчиняются силы, действующие на нейтрон? Эрик молчал. Он не имел ни малейшего представления, каким путем надо добиваться решения этих вопросов. Хэвиленд засмеялся. - Я и сам не знаю! Дверь открылась, и в кабинет вошел Фокс. Он перевел взгляд с Хэвиленда на. Эрика, и глаза его, казалось, посветлели. - Ваш доклад был очень интересен. Тони, - сказал Фокс и, пройдя через комнату, стал смотреть в окно. - У вас есть какие-нибудь планы на этот счет? - Да. Я только что собирался объяснить Горину, что хочу сделать нейтронный генератор, который дал бы значительно более интенсивное излучение нейтронов, чем то, что до сих пор удавалось получить из естественных радиоактивных веществ. Фокс обернулся и с некоторым любопытством стал следить за Хэвилендом, который подошел к доске и принялся набрасывать чертеж; задуманного им прибора. Этот прибор, объяснял он, создаст ускоренный поток ионов гелия, который будет ударяться о поверхность небольшого диска из бериллия. Он ткнул мелом в чертеж. - Если ионы будут обладать должной энергией, мы получим пучок нейтронов, выходящих из этого отверстия в приборе. Фокс помолчал, затем улыбнулся, но улыбка вышла немного грустной. - Чертеж довольно прост, но замысел ваш чертовски дерзок. Кто же будет все это делать? - Я и Горин. Он хочет взять это темой для своей докторской диссертации. - Понимаю. - Фокс покачал головой. - Но это слишком большая работа для двоих. - Он обернулся к Эрику. - Отдаете ли вы себе отчет, за что беретесь? - Думаю, что да, - ответил Эрик. - Сомневаюсь, - просто сказал Фокс. - Конечно, если работа пойдет успешно, вы сможете проделать ряд интересных и важных опытов. Но все же мне хочется предупредить вас, что это не такое дело, которое можно бросить на полпути. - Вы как будто не очень в него верите, - сказал Хэвиленд, швырнув мел в ящик. - Надеюсь, вы не собираетесь нас отговаривать? Фокс стоял неподвижно. - Вопрос ребром, - задумчиво сказал он. - Кажется, мне действительно этого хочется. Да, признаюсь откровенно, я хочу вас отговорить! Фокс взглянул на чертеж, изображенный на доске, и развел руками. - При современном объеме знаний, конечно, стоит рискнуть. Ничего не могу возразить против этого. Нет, - сказал он, обращаясь к Хэвиленду. - Пожалуй, меня смущает другое. Может быть, даже - подбор людей. Эрик вспыхнул. - Конечно, это верно, что у меня нет никакого опыта, - сказал он. - Но мне думается, я уже доказал, что умею учиться. И если доктор Хэвиленд готов... Фокс с удивлением посмотрел на Эрика. - Но ведь это вовсе не к вам относится, - мягко сказал он. - Я нисколько не сомневаюсь, что вы всему научитесь, Горин. - В таком случае, - сказал Хэвиленд, и Эрик заметил, что голос его звучит, напряженно, - вы имеете в виду меня? - Видите ли, прежде всего, вы никогда еще не проводили исследований, рассчитанных на долгий срок. Упорства и настойчивости у вас хватало только на короткое время. Однажды вы взялись за проблему, требующую долгого труда, - и не выдержали. Может быть, у вас. Тони, как у физика, слишком большой выбор. Для ученого, который должен всегда стремиться к одной цели, это опасно. - Вовсе нет, если в конце концов он останавливается на чем-то одном. Скорее это даже хорошо, когда у человека есть из чего выбрать. Если хотите, по-моему, это гораздо лучше, чем когда человек слишком поздно приходит к выводу, что упустил много возможностей. Фокс некоторое время молча обдумывал слова Хэвиленда. - Едва ли это может относиться ко мне. Тони, - сказал он. - Чью работу мы обсуждаем, вашу или мою? - добавил он со своей кривой усмешкой. - Надо говорить либо о нас обоих, либо ни о ком, - ответил Хэвиленд, тоже улыбнувшись. - Ну, хорошо, вы опасаетесь, что у меня не хватит настойчивости для долгой работы, но я, как физик, убежден, что это исследование стоит любого труда и что мы с Горином доведем его до конца. Разумеется, мне будет трудно, но я уверен, что выдержу. - Сейчас вы, может быть, и уверены в этом, я не отрицаю, но вдруг через три-четыре месяца что-нибудь другое покажется вам более привлекательным? Длительное напряжение - вот что меня пугает. Фокс остановился. Он не мог выразиться яснее, потому что не решался спросить, знают ли они, к чему это в конце концов приведет. А так как он не мог рассказать им о мраке, царившем в его душе, разве можно требовать, чтобы они поняли то, что он на самом деле имел в виду? Фокс почувствовал, что поступает крайне несправедливо. Замысел, безусловно, хорош, признался он себе. В нем есть простота и смелость, но он потребует неимоверной работы. Фокс не совсем понимал, к чему стремится в жизни Хэвиленд. Вот Горин - тот иной, но он слишком неопытен. Если бы они менялись местами, если бы Горин мог обладать знаниями и опытом Хэвиленда, а Хэвиленд - быть неофитом, то, пожалуй, еще можно было бы рассчитывать на успех предприятия. Но даже и в таком случае - чем бы все это кончилось? - Раньше прокаженным подвешивали колокольчики, - мрачно сказал он, - и это было очень мудро. Нет, - добавил он решительно, - я больше ни за что на свете не стану вас отговаривать. Если вы сумеете довести работу до конца, то сделаете большое дело. Рано или поздно кому-то пришлось бы за нее взяться - так почему же не вам? После его ухода воцарилось молчание; Хэвиленд подошел к окну и стал рассматривать крыши университетского городка. Потом он взглянул на Эрика. - Когда я был его ассистентом, однажды я сделал большую глупость. Он хотел проделать один опыт по рассеиванию лучей, а я... я бросил его на середине работы. Я увлекся посторонними вещами, - неопределенно пояснил он. - Просто был еще молод и глуп, а Фокс уже отошел тогда от исследовательской работы, и когда нужно было дать мне хорошую взбучку, его возле меня не оказалось. Но он запомнил это. - Все-таки он замечательный человек, - сказал Эрик. Хэвиленд криво усмехнулся. - Если вы хотите, чтобы и он считал вас замечательным, возьмитесь за опыт и добейтесь удачных результатов. - Несмотря на то, что он ставит на провал? - Он охотно потеряет ставку. - Хэвиленд улыбнулся и, отвернувшись, сжал кулаки. - Черт возьми, опыт непременно должен удаться! На этот раз я ставлю против Фокса, вот и все! - Он оглянулся на Эрика, думая уже только о деле. - Давайте начинать. У меня нет времени разрабатывать детали конструкции. Вы должны пойти в библиотеку и просмотреть все работы Кокрофта и Уолтона. Прочтите их повнимательнее и выясните, какими способами они получают нужное напряжение - фокусируют пучок, а также - чего следует избегать. Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, мы обсудим их, когда вы кончите. Эрик вышел из кабинета в таком восторге, что ему хотелось беспричинно смеяться. Он уже не помнил ни гнетущего разговора с Фоксом, ни зловещих предсказаний, прозвучавших в его словах. Эрик был так опьянен радостью, что, когда он пришел в библиотеку и сел за доклады, о которых говорил Хэвиленд, ему пришлось несколько раз перечитать первые абзацы. Постепенно он начал убеждаться, что не только волнение мешает ему понимать прочитанное. Через полчаса Эрик впал в полное отчаяние. Он несколько раз перечитал первый доклад с начала до конца, стараясь как можно лучше вникнуть в его смысл, и с каждым разом уныние его все возрастало. "Сукин сын этот Хэвиленд! - бранился про себя Эрик. - Легкомысленный выродок! Безответственный болтун! Садист!" Эрику не хватало слов, чтобы излить свою ярость. Как можно было так беззаботно болтать об одной из сложнейших конструкций, какие когда-либо приходилось видеть Эрику, - об аппарате, сооружение которого требует всеобъемлющих знаний! Миллион вольт, выпрямители в восемь футов длиной, тысяча разных регуляторов! Аппарат, изображенный на снимке, лежавшем перед его глазами, напоминал голливудскую декорацию для фильма о сумасшедшем изобретателе - для него потребуется целый зал. Эрик закурил сигарету и уныло подошел к окну. Вот к чему привели все эти хвастливые речи. Теперь ему было ясно, что он свалял порядочного дурака, позволив поставить себя в такое положение, и будет совершенным идиотом, если сейчас же, пока еще есть возможность, не откажется от этой работы. Однако он решил не ходить к Хэвиленду, пока не выучит докладов наизусть. Если уж спорить, так со знанием дела. Эрик снова принялся за чтение. Он проверял каждую ссылку и откапывал все новые данные. К трем часам у него вышли все сигареты, а занимать уже было неловко. О еде он забыл. Усталый, измученный и отупевший, с ощущением, что веки у него распухли и глаза стали как блюдца, он, наконец, собрал свои записи и пошел в кабинет Хэвиленда. - Что-то быстро, - заметил Хэвиленд. - Так скоро запутались? Эрик сел и молча взял сигарету из лежавшей на столе пачки. - Я не запутался, - уныло сказал он. - Я во всем разобрался. - Как, вы успели разобраться в конструкции и работе прибора? Эрик чувствовал себя настолько отупевшим, что не мог даже говорить. Он молча кивнул. Хэвиленд проэкзаменовал его, засыпав вопросами, и Эрик толково отвечал на них, хотя в горле у него как будто что-то застряло. - Я просто поражен, - сказал Хэвиленд. - Вы усвоили все это очень быстро. Эрик покачал головой. - Послушайте, - сказал он, - сколько времени вам потребуется, чтобы соорудить эту штуку? - Вероятно, месяцев шесть, а может быть, и год. Возможно, немножко больше или меньше. - Черт его знает, - сказал Эрик. - У меня, конечно, нет никакого опыта, но чего стоит одна система включения, все эти конденсаторы - ведь _миллион_ вольт, подумайте! Знаете, по-моему в словах Фокса было немало истины. - Погодите, погодите, - прервал его Хэвиленд. - Вы разобрались в деталях и упустили главное. Мы будем работать с гелием, а не с водородом, как Кокрофт и Уолтон. У ядра гелия масса в четыре раза больше, а заряд - вдвое. Нам не понадобится миллиона вольт. Возможно, нам хватит и четверти. - Это другое дело. - На лице Эрика появилась слабая улыбка. - Но все-таки это только электрическая система. А ведь... - Знаете что, - сказал Хэвиленд, - если вы чувствуете, что для вас это слишком трудно, будьте любезны, скажите мне прямо. Я подыщу кого-нибудь другого, кто возьмется за работу, не падая духом. Это надо делать быстро - либо уже не браться совсем. Эрик не ожидал от него такой прямоты. Но сейчас можно было разговаривать только откровенно, и оба это понимали. - Ладно, - сказал Эрик, - можете на меня положиться. Если я заколебался, так... ну, видите ли, я просто с утра ничего не ел. Хэвиленд испытующе поглядел на Эрика и решил удовлетвориться этим объяснением. Он подошел к столу. - Тут у меня есть кое-какие заметки, которые вам следует прочесть. - Он взял два объемистых блокнота и бросил их на стол. Десятифунтовая масса тяжело хлопнулась о доску стола. - В понедельник начнем проектировать детали. Вы умеете обращаться с чертежной доской и готовальней? - Нет, - сказал Эрик, все еще чувствуя комок в горле. - Найдите какого-нибудь студента с инженерного факультета, и пусть он вас до понедельника научит. Эрик молча снес книги в ассистентскую, взял пальто, шляпу и, словно в каком-то тумане, вышел на улицу. Как было бы хорошо, думал он, если бы Хэвиленд завтра попал под машину; тогда бы никто не узнал, каким дураком оказался Эрик, взвалив на себя непосильную работу. Он сознавал, что пошел на это против воли, только из упрямства, и от этого сознания у него появилось отвратительное чувство беспомощности. Когда же он, наконец, повзрослеет? 7 В этот вечер Сабина сразу обратила внимание на его вытянутое лицо. Эрик зашел за нею в магазин. Он опоздал, поток служащих давно уже вылился из широких дверей и исчез в метро, а Сабина все стояла одна на пустынном сером тротуаре в полутьме ранних зимних сумерек. Был субботний вечер, и в этот час только колючий ветер гулял по широким безлюдным тротуарам. Эрик подошел прямо к ней, сгибаясь от ветра. Поцеловав девушку в холодную щеку, он тотчас же взял ее под руку и повел через улицу к дешевому китайскому ресторану, где они обычно закусывали. Но Сабина, шагая рядом, не спускала взгляда с его лица. - Что с тобой, Эрик? - Ничего. Должно быть, я просто голоден. - Раньше ты никогда так не выглядел, когда бывал голоден. Что-нибудь случилось в университете? - Ровно ничего, - медленно ответил Эрик, пристально глядя вслед прогромыхавшему мимо трамваю. В ресторане было пусто. Здесь всегда бывало оживленно только во время завтрака. К обеду зал почти целиком погружался в темноту и стулья ставились вверх ножками на пустые столики. В глубине зала, в полном мраке, казалось, витали призраки шумных посетителей, один раз в жизни случайно забежавших сюда перекусить и со смехом болтавших об ужасной толкотне в магазинах. Даже в меню все еще стояли названия блюд для завтрака, по сорок пять центов каждое. Пока они заказывали обед, Сабина молчала, но Эрик знал, что она ждет. - Пожалуйста, не смотри на меня так, - сказал он. - Я ничего от тебя не скрываю. - Я же молчу. - Но я знаю это твое выражение. Дело в том, что Хэвиленд наконец собрался приступить к опытам. - И... О, не говори мне, что он не хочет с тобой работать! - Нет, он как раз хочет со мной работать. Не в том суть. Только он выбрал самое что ни на есть сложное дело. - Но если оно удастся, это будет, наверное, что-то очень важное? - Конечно. Важнее всех других исследований, которые у нас ведутся. - Но ведь это чудесно! - Да, но сколько такой опыт потребует времени! - Времени? Неужели тебя это беспокоит? - Конечно. Ведь я же не на постоянной работе, мой контракт скоро кончится. Да и что будет с нами? Сколько еще нам придется ждать? Она помолчала. - Знаешь, Эрик, раньше, когда мы с тобой только что познакомились, тебя такие вещи не испугали бы. Не будь меня, ты бы вовсе не стал волноваться по такому поводу. - Ничего подобного, - быстро ответил Эрик, внезапно почувствовав себя виноватым. - Это неправда. - Это правда, - ответила она. - Ты тут ни при чем. Разве ты виновата, что я в тебя влюбился? - Это не шутки, Эрик. Наверное, это и есть то, что имел в виду Фокс тогда вечером, на Риверсайд-Драйв. - К черту Фокса. На что ты намекаешь, Сабина? Может быть, ты хочешь поступить со мной так же, как с О'Хэйром? Может, ты меня так жалеешь, что хочешь бросить именно сейчас, когда я, можно сказать, только начал выходить на большую дорогу? Она вскинула на него глаза; лицо ее побелело. - Как ты можешь говорить такие чудовищные глупости! Он стукнул кулаком по столу, охваченный презрением к самому себе. - Я просто паршивый дурак в паршивом настроении. Не сердись на меня, дорогая. Ударь меня по щеке, и нам обоим станет легче. Она поглядела на него долгим взглядом и стала есть суп. - Я не сержусь, - мягко сказала она. - Но мне и не до смеха... Ничего смешного в этом нет. Я сказала правду... тебе было бы гораздо лучше без меня. - Я даже не стану отвечать на это, - отмахнулся он. И, наверное, не смог бы ответить. Это было очень нелегко. ЧАСТЬ ПЯТАЯ 1 Как только началась настоящая работа, Эрик воспрянул духом - он убедился, что вполне справляется с первым конкретным заданием, возложенным на него Хэвилендом. Задание было несложное - сделать чертеж предохранительной коробки для детекторной сети, и Эрику вдруг стало ясно, что сооружение прибора сводится к целому ряду довольно простых операций, подобно тому как план путешествия по всему континенту, через горы, долины, реки, леса и города, можно свести к небольшому краткому расписанию - столько-то миль в день по таким-то дорогам. Первая стадия работы над опытом заключалась в проектировании аппаратуры. Когда эскизные чертежи составных частей прибора потребовалось переводить в рабочие, Эрик и тут оказался полезным помощником Хэвиленду. Прежде всего они взялись за камеру, в которой газ гелий должен был превращаться в альфа-частицы. Для этого требовалась особая система подачи электрического тока, и Хэвиленд поручил это Эрику. Сам он сделал чертеж основной камеры, длиною в несколько футов, где движение альфа-частиц должно было быть доведено до огромной скорости. В этой большой камере помещались ускоряющие электроды и система мишеней, которые должны были подвергаться бомбардировке альфа-частицами. Хэвиленд поручил Эрику перевести эскизные чертежи в тушь и снабдить их объяснениями, чтобы передать затем механикам. Они вместе разработали систему подачи тока высокого напряжения, доходящего до полумиллиона вольт. Неожиданно для себя Эрик обнаружил, что обладает порядочными знаниями и не лишен изобретательности. Сам того не подозревая, он додумался до решения целого ряда специфических проблем. Когда Хэвиленд впервые согласился с одним его незначительным предложением, гордости Эрика не было границ, и с тех пор он стал вносить одно предложение за другим. Некоторые из них были довольно удачны, другие - приемлемы, остальные - просто беспомощны, зато стена сомнений и неуверенности была, наконец, сломлена. Сабина часто не могла удержаться от смеха, глядя на происшедшую в нем перемену. Однажды они снова сидели в пустом китайском ресторане напротив магазина Мэйси. - Всего три недели назад ты ронял в суп слезы, - сказала она. - Не говори об этом. - Он наклонился и накрыл ладонью ее руку. - Не хочу даже вспоминать. Надеюсь, что это больше никогда не повторится. - Еще как повторится. Ты сам прекрасно это знаешь. - Черт возьми, может, ты и права. Но знаешь, что бы ни случилось, что бы я ни говорил, никогда не сердись на меня. Думай в таких случаях о том, каким я бываю обаятельным. Ведь должно же у меня быть какое-то обаяние. - Вот еще! - засмеялась она. - Но если Хэвиленд тебя терпит, то и я как-нибудь вытерплю. Он так же гордится тобой, как и я? - В глазах ее была нежность. - Хэвиленд? - Эрик махнул рукой. - Он не в счет. Знаешь, его так легко поразить. - Ну, конечно! - улыбнулась она. - Какой он из себя? Ты мне когда-нибудь его покажешь? Эрик пожал плечами. - Я не знаю, как он выглядит вне лаборатории. - Все, о чем мы мечтаем, зависит от него; ты мог бы и поинтересоваться. - Видишь ли, - сказал Эрик, - я ему помогаю каждую свободную минуту, когда я не занят на лекциях. А по вечерам и в нерабочие дни пусть уж он сам о себе заботится. Эрик не знал, что от того, как проводит Хэвиленд свои вечера и нерабочие дни, может зависеть его собственная судьба. Однажды вечером, после того как они с Хэвилендом целый день безрезультатно бились над проектом конденсатора, Эрику вдруг пришло в голову решение этой проблемы. Оно показалось ему совершенно замечательным по своей простоте, и он бросился было звонить Хэвиленду, но тут же почувствовал, что этого мало. Ему так хотелось своими глазами увидеть на лице Хэвиленда восхищение, что, повинуясь неудержимому порыву, он накинул пальто и вышел из дому. Эрик знал, где живет Хэвиленд, но никогда еще у него не был. Он торопливо зашагал навстречу речному ветру, дувшему, словно по трубе, вдоль Клермонт-авеню. Швейцар в подъезде большого многоквартирного дома сказал, что мистер Хэвиленд у себя, а лифтер, ни слова не говоря, поднял его на лифте. Эрик наспех придумывал извинения за неожиданный визит в такой час, но все оправдания сводились к тому, что его осенила замечательная мысль. Он позвонил; за дверью долго стояла мертвая тишина, и Эрик, думая, что швейцар ошибся, уже собрался уходить. Он был разочарован и в то же время испытывал облегчение. В последний момент, когда Эрик решил уже больше не ждать, Хэвиленд вдруг открыл дверь. Вместо свитера и серых фланелевых штанов, в которых Эрик привык видеть его в лаборатории, на нем были элегантные брюки от вечернего костюма, а из-под наброшенной на плечи домашней бархатной куртки виднелась белая крахмальная рубашка. И в этом костюме, ясно говорившем о том, как Хэвиленд собирался провести вечер, он показался Эрику таким чужим и далеким, что все приготовленные слова сразу стали лишними. Эрик стоял с несчастным видом и недоумевал про себя, почему вдруг он решил, что проблема конденсатора так уж важна. - Хэлло, Горин, - с некоторым беспокойством сказал Хэвиленд. - В лаборатории что-нибудь случилось?.. - Нет, что вы, ровно ничего. Я просто решил зайти... Я... я придумал удачное решение насчет конденсатора. Но это не к спеху. - Конденсатора? Какого конденсатора? - Да того самого, емкостью в двести микрофарад. Помните? - А-а!.. - Лицо Хэвиленда слегка прояснилось, но не от облегчения, а потому, что он вспомнил. Он оглянулся назад и, отступая в сторону, распахнул дверь. - Входите, Горин. Я просто растерялся от неожиданности. - Мне следовало бы позвонить вам по телефону, - пробормотал Эрик, не двигаясь с места. Ему не хотелось входить, но он не мог придумать, как выпутаться из неловкого положения. - Не знаю, почему это не пришло мне в голову. Я просто шел мимо. - Ну и прекрасно, - любезно, но явно рассеянно отозвался Хэвиленд. - Входите же. Они вошли в большую гостиную, освещенную высоким торшером. Из радиоприемника неслись тихие звуки танцевальной музыки, а в кресле, подобрав под себя ноги, сидела красивая белокурая молодая женщина в вечернем платье. Эрик остановился посреди комнаты, не зная, куда деваться. - Добрый вечер, миссис Питерс, - сказал он. - Вряд ли вы меня помните. Меня зовут Эрик Горин. Она чуть-чуть улыбнулась и спустила ноги на пол. У нее был серьезный, грустно-озабоченный вид. - Конечно, я помню вас, мистер Горин. Мы познакомились в кабинете у Тони. Садитесь. Хотите чего-нибудь выпить? - Я... - Эрик оглянулся. Хэвиленд наливал виски в высокий бокал. - Нет, спасибо, не хочется. Эрик не сводил глаз с Хэвиленда; тот подошел и, сев напротив него, знаком показал ему на кресло. Снова наступила пауза. - Может быть, все-таки выпьете? - сказал Хэвиленд. - О нет, спасибо. - Эрик взглянул на миссис Питерс. Она перебирала пальцами лежавший у нее на коленях носовой платок и с таким интересом разглядывала вышивку, словно видела ее в первый раз. - Понимаете, - быстро заговорил Эрик, оборачиваясь к Хэвиленду, - я все время думал об этом конденсаторе, и мне пришла на ум одна идея: мы можем поместить его так, как вы хотите, и в то же время избежать замыкания. Хэвиленд медленно поднял глаза, но ничего не сказал. - Мы все время, - говорил Эрик, отчаянно стараясь восстановить логический ход мыслей, казавшийся ему раньше таким убедительным, - мы все время думали о том, как бы удержать конденсатор на весу, над полом, и ничего не могли придумать. Мне вдруг пришло в голову, что мы можем подвесить его к потолку. Весь прибор. - К потолку? - повторил Хэвиленд. Видимо обдумывая это предложение, он молча потягивал из стакана виски. - Что ж, это неплохая идея, - сказал он наконец. - На первый взгляд она кажется довольно удачной. - Да, - сказал Эрик, недоумевая, почему его великолепный план оказался вдруг таким жалким. "Слишком кратко объяснил, - подумал он. - Впрочем, Хэвиленд за свою жизнь разрешил, наверное, миллионы таких проблем". - Вот что мы с вами сделаем, - сказал Хэвиленд. - Утром мы начертим все это на бумаге и посмотрим, как оно получится. Эрик встал и взглянул на него с благодарностью. - Я рад, что вам понравилась эта мысль. - Мысль в самом деле отличная. - Хэвиленд тоже поднялся, улыбаясь. - По-видимому, вы нашли решение вопроса. - Спокойной ночи, миссис Питерс, - сказал Эрик. Он почти забыл о ней. - О!.. - Она подняла глаза и приветливо улыбнулась. - До свидания, мистер Горин. У двери Эрик обернулся к Хэвиленду и сказал: - Послушайте, я страшный идиот. Надо было позвонить по телефону. - Вздор. Перестаньте об этом думать. Я рад, что вы заглянули, и, пожалуйста, заходите когда угодно. А с конденсатором это вы здорово придумали, просто здорово. Эрик покраснел и, широко улыбаясь, махнул рукой. - Черт с ним, поговорим об этом завтра утром. Но вам действительно это понравилось? - почти с мольбой спросил он еще раз. - Очень, - любезно заверил его Хэвиленд, прикрывая дверь. - Ладно. - Эрик глубоко вздохнул и, выпрямившись, нажал кнопку вызова на дверце лифта. Он выглядел уже гораздо увереннее. - Не провожайте меня. Спокойной ночи. Хэвиленд улыбнулся. - Спокойной ночи. До завтра. 2 Хэвиленд закрыл дверь. Когда он вернулся в гостиную, Лили сидела не шевелясь, и тишину нарушала только приглушенная музыка радио. - Никак не приду в себя, - сказала она. - О, Тони, как мог швейцар впустить его без предупреждения? - Бедный мальчик, он смутился еще больше, чем мы. Лили вдруг начала смеяться. - Если он будет прибегать сюда каждый раз, когда его осенит блестящая мысль, нам придется устраиваться иначе. - Мысль была далеко не блестящая, - ответил Тони, стоя возле радиоприемника. - Ничего из этого не выйдет, потому что он хочет подвесить к потолку четверть тонны. Это невозможно из-за вибрации. - Ах, бедняга! И вы уверяли его, что это хорошо, только чтобы поскорее от него отделаться? Мне жаль его. Тони окинул ее долгим испытующим взглядом и, грустно улыбнувшись, покачал головой. - Вы не понимаете, Лили. Если б я в вашем присутствии сказал, что его идея никуда не годится, он бы просто умер. - При чем тут я? - Потому что вы оказались здесь, вот и все. И потому, что хотя вы ничего и не поняли бы из нашего разговора, но в ваших глазах я был бы совершенно прав, а он, наоборот, кругом неправ. Лучше уж я скажу ему об этом завтра утром. - Приятно видеть в вас такую деликатность. Может быть, когда-нибудь вы проявите ее и ко мне. Он пристально посмотрел на нее. - Если это когда-нибудь случится. Лили, тогда - да поможет мне Бог. Но для женщины, у которой существует полное взаимопонимание с мужем, вы вели себя слишком нервно, когда услышали звонок. Ведь Дональд в Вашингтоне, не правда ли? - Да, конечно, но... - Лили поднялась с кресла. - В конце концов, он никогда не говорил мне: "Знаешь, дорогая, я так рад, что ты бываешь всюду с Тони Хэвилендом и что у тебя с ним роман!" Он понимает, что я его не люблю. Должно быть, он догадывается, что у меня кто-то есть, но не знает, что это вы. Да и откуда ему знать? - Она обернулась к Хэвиленду, и в ее улыбке появилось что-то грустно-ироническое. Сейчас она казалась очень искренней и беззащитной. - Кроме того, есть же у меня своя гордость. Я, как дура, всячески добиваюсь вашей любви, а вы не обращаете на меня никакого внимания! - Она криво усмехнулась. - Мне всегда не везло. Тони не спускал с нее внимательного взгляда. Он боролся с желанием произнести ее имя, броситься к ней и сжать в объятиях с такой страстью, какую никогда не позволял себе выказывать перед нею, но он заставил себя отвернуться. - Не везло? Не знаю, можно ли тут говорить о везении, - медленно произнес он. - Когда мы с вами познакомились, вам было шестнадцать лет, а мне двадцать. Вы были влюблены в Бобби... Бобби Грэвса. Помните? - О, Бобби... - небрежно сказала Лили. - Вот именно "О, Бобби!" - сказал он. - Тем не менее вы были в него влюблены. До каких пор. Лили? - Ах, да не помню я, - сказала она раздраженно. - Пока на следующее лето не появился высокий брюнет из Калифорнии. - Вовсе нет, из Портленда, штат Орегон. - Ну, значит, из Орегона. Это дела не меняет. - Он повернулся к ней. - А это увлечение почему кончилось, Лили? Она отмахнулась. - Ну разве