и Олег помнил, как все читали и восторгались внезапно засверкавшим через почти тысячу лет поэтом... Как возникали внезапные эпидемии увлечения Киплин-гом, Гумилевым, как вдруг косяком пошли книги об Эк-зюпери... Как всякий варвар, Аттила не знал очень многое, а ког-да открывал для себя что-то, всем знакомое, он с такой страстью вгрызался в это, что волны ширились и шири-лись, а затихали не раньше, чем он так же внезапно охла-девал... нет, он не охладевал, а просто так же внезапно открывал для себя что-то еще, как, к примеру, открыл, что задолго до его времен, в каком-то странном Египте уже существовали люди, была культура, от которой осталась голова Нефертити... Нефертити! Чертов Аттила, Олег вспоминал с удивлением и раз-дражением эту манию, когда все девушки старались по-ходить на ту бледную и анемичную царицу-подростка, страдающую от всех болезней, когда ее головка смотре-ла на него со всех витрин, сумок, маек, стен, журналов, газет, плакатов, календарей... Кажется, Аттила успел поработать министром или кем-то из тех, кто держит руку на рычаге внедрения пропаган-ды. Олег что-то помнил, как Аттила то ли восхищался, то ли ужасался легкости, с которой в головы простых людей, а они все простые, можно вложить любую идею: от поваль-ного увлечения йогой или восточными единоборствами до бредовой сексуальной революции. И вкладывал, вклады-вал, мерзавец... Экспериментировал с массовым сознани-ем, запускал бредовые слухи о снежных людях, Несси, летающих тарелках, телепатии, старухах-ясновидицах из сибирских деревень... Юлия вертелась перед отполированной стеной, тщетно стараясь рассмотреть, как на ней сидят лиловые шортики. -- Аттила, -- фыркнула она. -- Все вы, тайные служ-бы, одни аттилы, чингисханы да всякие там улугбеки и гитлеры... -- Народ знает, -- проговорил он задумчиво, глаза смотрели сквозь пространство, -- что к старости многие злодеи и разбойники уходили то в монастырь, то скры-вались в пещерах. Церковью это подносилось как акты раскаяния, попытки замолить грехи... Мол, вот-вот пред-станет перед очами Всевышнего, страшится вечных мук в аду... Бред. Я знаю этих людей. Они ничего не страшат-ся! Просто наступает момент, когда человек растерянно понимает, что силой всего не добьешься. Вернее, добь-ешься, но лишь до известного предела. А дальше, увы, лежат те сокровища, которые можно получить как-то иначе, но не силой... Однако жизнь коротка, редко кто доживает до такого момента. У одних это приходит в тридцать лет, у других в сорок, кто-то успевает понять в девяносто. Но если бы человек сумел прожить две тыся-чи лет, то как бы он ни был туп и жесток, как бы ни был глуп, любой уже давно бы пришел к известной истине... -- Да-да, -- торопливо согласилась она, -- но, может быть, лучше надеть голубые? Под цвет неба?.. Понима-ешь, у тебя здесь одних шортиков около сотни! Ты хоть это знаешь? -- Нет, -- ответил он со вздохом. -- Ну да, -- сказала она злобно, -- если ты до сих пор не знаешь, сколько здесь комнат... Но когда я все эти шорты перемерю? В ее голосе звучала настоящая мука. Он пожал плечами: -- Там и помимо шортиков есть что мерить. Она едва не швырнула в него ворохом шорт. Глава 25 Олег набрал другой код, на экране моментально высветилась таблица. Снова пальцы запорхали с легкостью ба-бочки, но дрожь пробежала по спине Юлии, когда в памя-ти мелькнули свежие картинки, как эти пальцы скрипача скручивали шеи проклятым десантникам. Олег очень быстро набрал еще несколько символов, причем переходил с латиницы на кириллицу по крайней мере трижды. Появилось новое окошко. Олег отстучал шестизначный код, по экрану пошли полосы, медленно высветилось странное помещение, смесь средневекового замка и химической лаборатории. Ей показалось, что Олегу не нравится ее присутствие, неслышно вышла. Огромный дворец казался таинствен-ным и сказочным. Олег не помнил, сколько он просидел за компом. Он всегда мог часами зачарованно следить, как курсор, под-чиняясь его пальцам, без всякой магии находит через Интернет далекие страны и народы, одним щелчком вламы-вается в библиотеки в Австралии, а через пару секунд -- в Бразилии, и уже расстояния между этими континентами словно не существует... Сейчас же надо было собрать и обработать гору ин-формации, выловить ее непросто даже для специалиста, так как Интернет -- это ко всему еще и большая свалка, куда сваливается и всякий мусор дилетантами, считаю-щими себя гениями или же просто людьми, желающими заявить о себе. Он уловил далекий всплеск воды и по нему опреде-лил, что Юлия вылезает из бассейна, что ей не то что надоело ихтиандрить, но возжаждалось говорить, при-ставать с вопросами, влезать в его дела, участвовать... Словом, современная женщина стремится подставить и свое плечо, облегчая бремя мужчины. Она вошла грациозная, покрытая золотистым зага-ром. За ней оставались мокрые следы, босые ступни шлепали по прохладному мрамору, как лапки смешно-го гусенка. Без каблуков она показалась ему совсем маленькой, милой и почти ребенком. Прозрачные ка-пельки воды как мелкие жемчужинки блестели по ее нежной чистой коже. -- Все работаешь? -- спросила она с сочувствием. -- Нет, все-таки тяжела жизнь шпиона!.. Рядом море, солн-це, настоящие чайки вместо осточертевших московских ворон, горластых и наглых, а ты за компом, как будто не покинул чахлую квартиру в Жулебине. -- Тяжела, -- согласился он. -- Ох, тяжела... Есть хо-чешь? Здесь всего хватит на месяц. Но можно заказать и сейчас, если чего не хватает. -- И что же? Доставят? -- Да. -- Мы ж на острове! -- Ну и что? На катере. Можно на вертолете. Из лю-бого ресторана Греции. Она села на край стола. Ее тугое бедро, покрытое за-гаром, оказалось на ширине ладони от клавиатуры. На стол с мокрых волос упала капля воды. -- Олег... Ты меня гнусно обижаешь! Знаешь же, что заказывать я не решусь, так что сразу готовить?.. -- Прости. Там есть еще пара комнат с одеждой. За той, что ты уже отыскала. Начни примерять, это тебя займет на пару суток. Чуть дальше комнатка с этой... как ее... с той ерундой, что вешается. Да не на веревке, а на шее, ушах, даже в носу. Ага, бижутерия! Все камешки настоя-щие, можешь не проверять. У нее сердце заколотилось, но сказала тоном оскорб-ленного достоинства: -- Олег, я не совсем та дурочка, что слепо идет за мужчиной, если он богатый и толстый... Ну умный и смелый -- какая разница? Я сама уже перестаю себя уважать за... ну, ты же знаешь! Он посмотрел, наконец, в ее глаза. Заглянул в глубину. Она смотрела открыто, позволяя ему читать себя, как рас-крытую книгу. Олег смутился, отвел взгляд, а голос от неловкости пошел как автомобиль по неровной дороге: -- Тогда я должен не уважать себя еще больше... Меня считают если не женоненавистником, то по крайней мере человеком, который ради женщины пальцем не шелохнет! Я всегда старался жить только умом... не подозревая, что ум -- всего лишь тонкая пленка на кипящем молоке ин-стинктов и что могучие инстинкты придумали себе ум для прислуги!.. Но если начну рассказывать о своих делах и проблемах... Гм, я вообще-то боюсь, для твоих хрупких плечиков ноша покажется тяжеловатой. -- Я -- современная женщина, -- отрезала она с дос-тоинством. -- И давно сама зарабатываю себе на жизнь! -- Испытание и для извилины, -- сказал он серьезно. -- Валяй, -- разрешила она весело, насторожилась, по-чему упомянул только одну извилину -- какую именно имел в виду? -- но переспрашивать не стала, только ска-зала еще тверже: -- Я готова. -- Не пожалеешь? -- Нет! -- сказала она твердо. Он указал на мягкое кресло: -- Может быть, переберешься туда? Здесь ковра нет. -- Какого ковра? -- Мягкого. Как станешь засыпать, не брякнешься на этот дубовый паркет прошлого века. Кстати, дуб относится к твердым породам. Она заколебалась, но взглянула в эти зеленые глаза, что видят ее насквозь, вспыхнула до корней волос, ска-зала с веселой твердостью: -- Поехали! -- Ну хорошо, -- сказал он таким академическим голо-сом, что ей сразу захотелось зевнуть во всю ширину Эгей-ского моря, -- возьмем самое простое и заметное: свалка на острове Статен, куда ежедневно сбрасывают сорок миллионов фунтов мусора, стала самой высокой горой на всем заокеанском юге. Самолетам запрещено летать в той час-ти страны, ибо в темноте натыкаются и гибнут, ведь на вершину свалки фонарь не повесишь... На каждого чело-века развитых стран мусора ежедневно приходится в четы-ре раза больше, чем он весит. Во время сильных дождей промышленные города просто тонут в собственном дерь-ме... Перерабатывать все это никто не успевает. А для выживаемости рода человеческого... учти, нашу Организацию не интересуют такие мелочи, как нации, народы или государства!.. нужна стабильность круговорота веществ. Отсюда напрашиваются выводы... или требования, как хочешь. Жить надо по экономическим средствам, верно? То есть по справедливости в рамках наших экологических возможно-стей. Но требования человечества к природе превосходят ее возможности, это уже очевидно! Она с трудом подавила новый зевок, как же трудно даются шпионские премудрости: только начала слушать, и уже глаза сводит в кучку. -- Я об этом уже где-то читала. Или слышала краем уха... -- И тут же переключила канал на телешоу, -- кивнул он. -- Я знаю, так все делают. Может быть, и сейчас сделаешь так? Я не обижусь. -- Нет-нет, продолжай, -- сказала она с неловкостью. -- Просто я думала... ну, что-то более романтичное. Все-таки яхты, стрельба из двух пистолетов, страшные подземелья, роскошная постель в "Национале"... А "зеленые" -- это дурацкие акции по спасению пингвинов! -- Лапушка... Ладно, идем дальше. Земля, имея конеч-ные размеры, конечные ресурсы и конечную способность по регенерации, представляет собой крохотный космичес-кий корабль с массой в триста тридцать тысяч раз меньше массы Солнца, что лишь маковое зернышко рядом с не-боскребом какой-нибудь крупной звезды. Сегодня корабль перегружен хозяйственной деятельностью человека, и пе-регрузка все возрастает. Через считанные десятилетия воз-можна гибель экипажа. Нет, это не с потолка, это очень точные расчеты! Вся Организация единодушно согласна, что необходимо сократить численность населения Земли... Как согласны и "подСемеро", так в шутку называют око-ло сотни лучших специалистов, что серьезно занимаются этой проблемой... и понимают ее опасность. Правда, здесь начинается расхождение среди Семерых, но... ладно, по-том. Семеро -- это глава Организации. Самые что ни на есть главные. Он видел, каких титанических усилий стоит держать эти красивые серые глаза открытыми. Она даже сумела заставить себя шевельнуть бровями. -- Я читала, -- сказала она осторожно, -- что природ-ные ресурсы могут прокормить почти пятьдесят милли-ардов человек... Он печально улыбнулся: -- Прокормить! Расчеты некорректны. Не учитывают, что человек будет не только прокармливаться, но и фекалить. Как сам, так и его техника. А она гадит в тысячи раз больше. Земля уже вступила в период катастрофы! Увы, этот период продлится очень недолго и кончится полным исчезновением человека. Поэтому сейчас как никогда важ-на совместная деятельность Семи Тайных. Она проговорила с усилием: -- Но, как я поняла, с намеком Россохи... какой ми-лый у тебя друг!.. именно с этого деятельность Семерых так раз и начиналась? Но что-то произошло, все рухнуло... И вот теперь снова? Он кивнул: -- Снова. Идея была хороша и правильна, но чересчур преждевременна. Как строительство коммунизма в Рос-сии. Который, кстати сказать, начинали не раз строить еще в средние века. Всякие там коммуны, города Солн-ца... Но сейчас мы должны сотрудничать не потому, что так лучше... это было видно и раньше, а потому, что не-обходимо. Иначе погибнут все. Вместе с каким-то жал-ким человечеством и семеро величайших умов нашей Организации! От его слов веяло космическим холодом, но, когда этот рыжий человек улыбнулся, она с облегчением по-няла, что это он так шутит. -- Мировая система, -- сказал он голосом школьного учителя, -- с нынешними характеристиками абсолютно неуправляема и потому обречена. Господствующая на планете и не подвергаемая сомнениям стратегия неуклонного повышения экономического роста в условиях уже перегруженной земли и ее биосферы... как я завернул!.. является антигуманной, антинаучной и самоубийствен-ной для человечества. Экономический рост должен быть прекращен и трансформирован в исторически короткое время в гармоничное развитие человечества. Непонятно? Ладно, не прикидывайся. С общими словами все всегда согласны, но их никто не понимает и им не следует. Ну что, уже сворачивает скулы от зевоты?.. Но это, как го-ворят в рекламах, еще не все! Нужен процесс накопления знания и совершенствования технологий при нулевом экономическом росте. У нее вырвалось: -- Нулевом? Но это же... Это ужасно! Он кивнул: -- Просто грустно. С детством всегда расставаться трудно. В детстве родители все дают даром! А теперь при-ходится сталкиваться с суровой реальностью. А взрослость -- это не только сесть и покакать в любом месте, но и убирать за собой. В этом случае даже красивое ут-верждение, что развитие человечества пределов не име-ет, не очень радует, верно? Увы, во главе любой страны стоят так называемые политики. Обычно это самая наглая и бесцеремонная часть людей, что способна вытерпеть любой плевок в лицо, но все же пробраться по трупам соратников к вершинам власти. Они не в состоянии ни рассчитать время наступления экологической катастро-фы, ни отыскать способы спасения. Эти мерзавцы всегда озабочены только стремлением удержаться у власти. Со-гласна? Она уже засыпала, раскачивалась, вот-вот рухнет, но, когда он коснулся политики, сон сдунуло как от лопас-тей бешено работающего вентилятора. -- Еще как! -- вырвалось у нее. -- Найди на планете человека, который был бы не согласен, -- мы заработаем миллионы, показывая его в цирке! Он сурово улыбнулся: -- Вот-вот. Политики сейчас, как во времена Древнего Рима или Древнего Египта, выражают интересы отдельных групп населения, наций, классов, стран, используя когда интриги, когда войны, шпионаж или массовую пропаган-ду... Высшие иерархи Церкви ведут себя как шаманы в первобытных племенах, а вожди крупнейших цивилизо-ванных стран руководят ими так, как руководили их пред-шественники в каменном веке. Те самые, которые были искренне уверены, что земля -- плоская и стоит на спине большой-большой черепахи. Скорость НТР нарастает. Как и скорость разрушения биосферы Земли. Увы, мы сами проморгали, слишком привыкли к неспешному прогрессу! Теперь надо в самом срочном порядке создать новую науку ли, концепцию -- как ни назови. Причем создать вроде бы строгую академическую науку, но гораздо более скоростную, чем самые скоростные из наук! Наподобие атомной энергетики, космонавтики, компьютеризации, интернетизации! Она почувствовала, что снова с трудом борется с зево-той. Нижнюю челюсть перекашивало, глаза сводило к пе-реносице. Она титанически боролась с искушением рас-крыть свой хорошенький ротик и зевнуть во всю пасть, да еще со сладким волчьим завыванием, когда по всему телу прокатывается блаженная мохнатая волна. -- И в чем же, -- прервала его, чтобы спугнуть себя хотя бы звуками своего голоса, -- ваши расхождения? Он запнулся на миг, она видела по его глазам, что столкнула с наезженной колеи мыслей, даже заговорил осторожнее, подбирая слова: -- Земля и ее биосфера предоставляют человечеству общий дом со стабильным климатом, питанием, одеждой и всем-всем, что нам необходимо для проживания. Такой дом является, по-видимому, единственным во Вселенной. Каждая страна имеет отдельную квартиру. Однако жиль-цы имеют не только разный уровень культур, характеров, но и денег. Самым денежным квартирам хотелось бы гос-подствовать над остальными. Ныне общий дом стал пе-регружаться хозяйственной деятельностью и перенасе-ляться. Биота уже не справляется с очищением. Между тем в общем доме... назовем его кооперативным, нет даже устава! Устава, который регламентировал бы не только права жильцов, но и обязанности. Как ты знаешь, интег-раторы прилагают усилия, чтобы слить все народы во-едино... Этот путь чреват сам по себе, но вдобавок вы-бран не самый лучший путь: не слияние, а поглощение всех народов и культур одной из. Даже не одной из, а... по моему мнению... а в этом я не одинок, наихудшей и наиболее примитивной! Я же предлагаю... -- Оставить все как есть? -- спросила она саркастичес-ки. -- Даже не думала, что ты такой ретроград! А вроде бы даже вертолет водишь!.. -- Так ты еще не спишь? -- удивился он. -- Я, помню, ухитрялся спать на лекциях с открытыми глазами. Я счи-таю, что на планете должны цвести все цветы. -- Ага, -- сказала она удовлетворенно, -- все цветы -- значит, вы все националисты! Олег засмеялся: -- Что уж исключено, так это национальные, интересы Семерых! Правда-правда. Ну какие, скажи, могут быть национальные интересы у... ладно, не буду называть по именам, скажу только, что среди Тайных есть... гм... был скиф, гунн, а среди помощников, среди посвященных в тайну -- тиксос, остгот, даже один гондван... Не знаешь, что это? Назвали условно, потому что он с тех времен, когда там был материк... Да и вообще любой человек год-кам к сотне уже перестает чувствовать себя принадлежа-щим к какому-то племени. Его забота расширяется и на соседние... Так что у меня... как члена Организации с ты-сячелетней историей, нет неприязни к образованию за океаном, а говорим сейчас о нем, так как это именно оно грозит залить все планету одним цветом и захватить все квартиры себе. Для меня это просто территория, куда со-всем недавно набежало народу и где взрывоподобно воз-никла новая культура... в археологическом смысле, ибо вообще-то культурой это назвать трудно. И вот я мог бы не обращать на нее внимания, как мужчина не должен обра-щать внимание на гнойный прыщ где-нибудь на лодыжке. Созреет, прорвется, зарастет без следа. Но этот гнойник начал распространяться по всему телу. -- Почему гнойный прыщ? -- возразила она, защи-щаясь. -- Это культура в любом случае! Там это... есть всякое! -- Культура -- это прежде всего система запретов, -- сказал он мягко. -- Только запретами человек вычленился из зверюки. Та свободна, а человеку того нельзя, другого, третьего... Твоя собака не понимала, почему ты в такую жару ходила в платье! А ты же слышала, как тот лоббист, что в самолете, добивается в конгрессе снятия и этого запрета. Это опасно для движения вверх, к сверкающей вершине! Но касалось бы это одной страны или одного народа, я бы первый встал на защиту их непри-косновенности. Как сказал один философ: пусть цветут все цветы. Но этот цветок стремится распространиться по всему свету и вытеснить остальные. Был бы он са-мым лучшим... Да нет, и тогда нельзя! Нет такой культуры, которая была бы лучше всех остальных, вместе взятых. А заокеанская на это претендует. Поэтому ее надо остановить. Он сказал просто, буднично, она даже не поняла, по-чему по спине словно пробежала холодная ящерица, а в комнате пахнуло холодом звездных бездн. Для чело-века страшноватой Организации, которая видела рождение и закат тысяч культур, ничего не стоит исчезнове-ние еще одной. Тем более такой, которую их Органи-зация не одобряет. -- И что вы хотите? -- спросила она. -- Или чего до-бивается хотя бы та часть вашего шпионства... к которо-му принадлежишь ты? Как я поняла, у вас разногласия? -- Одним из первых параграфов, -- ответил он с по-дозрительной готовностью, -- могла бы стать рента, ко-торую следовало бы взимать с отдельной страны-кварти-ры за пользование биосферой. Рента будет тем больше, чем больше антропогенная нагрузка данной квартиры-страны на биосферу. Рентное число -- это равенство всех стран, равенство их ответственности перед человечеством. Рентные деньги, поступающие от стран за пользование биосферой, в первую очередь должны выделяться на со-хранение массивов девственной природы мира и направ-ляться в страны, которые содержат такие массивы. -- Ага, -- сказала она злорадно, -- это развитые страны будут платить бразилиям да индиям за то, чтобы те лежали на солнышке кверху пузом, а лес не трогали? И вооб-ще, остальной мир будет кормить их только за то, что им повезло родиться на свет в местах, где много леса, а не в Японии, где, кроме голых гор, ничего нет? Он развел руками: -- А кто сказал, что собираемся кормить всех манной небесной? Да, всеобщей справедливости пока нет. Более того, многим это покажется крайне несправедливым. Нарушающим права человека! -- А разве не так? -- Когда на весах судьбы права человека и права че-ловечества, то мы, уж извини, выберем человечество! Я понимаю красивые фразы типа "Да свершится правосу-дие, даже если погибнет мир", но мы -- прагматики. Мир и человечество надо сохранить, даже если где-то невинный ребенок из-за этого уронит новую чугунную слезу. К сожалению, планета Земля с ее конечными раз-мерами и ресурсами, конечной способностью регенери-ровать имеет предел и для народонаселения. Увы, мож-но содержать не больше семи миллиардов населения. Учти, это в идеале! А сейчас -- что-то не больше трех. Из глобальной экологической катастрофы нам можно выйти, только реконструировав мировую систему, пе-реведя из стихийного развития... как сейчас!.. в управ-ляемое, программное. Человечество встало перед не-мыслимой и неведомой раньше задачей: создать за исторически короткое время принципиально новую управляемую жизнеспособную мировую систему. Она спросила невольно: -- Как вы это намерены сделать за короткий срок? Это в самом деле немыслимо! Олег подумал, кивнул: -- Да, трудно. Но если надо... Годиков сто--двести это займет, пожалуй. Она отшатнулась: -- Но ты же сказал... за короткий срок! -- За исторически короткий, -- поправил Олег. Она умолкла, раздавленная, сразу ощутив пропасть Между собой, для которой дожить до получки -- немыслимо длинный срок, и этими людьми, чья организация живет историческими эпохами, а они живут ее задачами. Он обхватил ее обеими руками, прижал к груди. Она затихла, сразу отдавшись редкому чувству, когда попада-ешь в объятия действительно надежного мужчины, когда не надо выставлять шипы феминистки. -- Засыпаешь? Спи, не стесняйся. Беда в том, что ми-ровая теория и практика пока не наработали опыта, как это сделать. Мировая система должна в количественном виде описывать биосферу, мировую систему, ресурсы каждой страны. Надо, чтобы взаимными обязательствами стран обеспечивалось равновесие человечества с биосфе-рой. Не буду утомлять тебя скучными деталями, но, если хочешь, вот в этой директории весь мир: страны, населе-ние, загрязнение, потребления жратвы и нефти, прочее, прочее... Словом, численность населения должна быть стабилизирована и приведена в соответствие с возможно-стями планеты Земля. -- Как это? Он помолчал, поинтересовался: -- Тебе в самом деле это хочется знать? Подумай, не-которые вещи надо предоставить специалистам. Даже правительства не желают знать про тайные операции своих спецслужб. -- Говори. -- Напросилась, -- ответил он чужим голосом. -- По-нравится это большинству населения или нет, но из ны-нешних восьми миллиардов человек придется половину... изъять. Она ахнула: -- Я ожидала нечто чудовищное, но... такое... до такой степени... -- Уже сейчас каждый четвертый, -- сказал он мрачно, -- дебил! На его содержание уходит четверть твоей зарплаты. Для идиотов строятся все новые лечебницы, стационары, все больше квалифицированных врачей и медсестер уходит в сферу их обслуживания, все больше медикаментов... Словом, контроль над рождаемостью бу-дет поставлен очень жестко. В каждом родильном доме! Если ребенок рождается с дефектами, он объявляется мертворожденным, а женщина... если хочет иметь ребен-ка, пусть рожает снова и снова, пока не родит здорового. Это все-таки легче, чем потом всю жизнь ухаживать за уродом. -- Но это только четверть, -- сказала она враждебно. -- А как остальные? Будете отстреливать? Какие-то народы объявите неполноценными? -- Ты знаешь ответ, -- сказал он, морщась. -- Ладно, ты зевала... В самом деле пора спать! -- Черта с два, -- отрезала она. -- После такого... зас-нешь! Ты так и не сказал, что с остальными! -- Придется почистить общество и от сравнительной здоровых групп населения, -- сказал он невозмутимо, -- но с различными отклонениями в поведении... Секс-меньшинства, к примеру. -- Но почему? -- Если бы природа сотворила нас однополыми, -- ответил он с насмешкой, -- как улиток, к примеру... я бы слова не сказал! Но мы -- двуполы. От двуполости и любовь, и радость. Остальное -- болезнь. Больных -- под нож. -- Еще кого? -- Всяких там убийц, рецидивистов, насильников... -- Сразу смертная казнь? -- не поверила она. -- Про-стите, а кто будет решать, кто достоин жить, а кто нет? Он развел руками: -- Извечный российский вопрос... Как только хотят затормозить решение, а потом и вовсе утопить в дерь-ме, сразу же начинается: а кто будет решать, а где про-вести грань, чтобы не упала ни одна слезинка невин-ного ребенка!.. Да нет таких решений. Вон Сербию бомбили, много ли считались со слезинками невинных ребенков? Всегда есть процент "допустимых потерь". Согласен, если убийц -- к стенке, а неубийцам -- пря-ник, то что с подростками, укравшими кошелек? Стре-лять или не стрелять? Одно могу сказать точно: подро-стка, который после школы вместо изъятия кошельков ходит на балетные курсы, ни одна власть стрелять не будет. Она смотрела недоверчиво. Мелькнула мысль, что это он так изощренно мстит за ее расспросы. Достала, вот и ответил. Как если бы на вопрос "Как здоровье?" взять кому-то и подробно рассказывать о всех пробле-мах со здоровьем. Или на "Как дела?" долго и скрупу-лезно, как идут дела... Вот и врезал. Надо сказать, здо-рово врезал. У нее на полгода отпала страсть о чем-то спрашивать вообще. Она наморщила носик: -- Не люблю балерунов. Мужчина должен быть чуточ-ку зверем... Противно, когда от мужчины пахнет духами. -- Надо, чтоб крепким конским потом, -- согласился он. -- Так это ж я! Он распахнул объятия, она с готовностью бросилась на эту могучую грудь, прильнула, скользнула под толстые руки, сразу чувствуя себя как в гнездышке, где защищенено, уютно и никто не укусит. Стены колыхнулись, поплыли. Это он нес ее на руках, она чувствовала сильные уверенные шаги, прижималась к горячему телу, в голове была счастливая мысль, что никогда не будет такой дурой, чтобы еще раз спровоци-ровать его на умные разговоры о своей профессии или судьбах мира. Глава 26 Она спала всегда чутко, на этот раз при всем ее блаженстве что-то встревожило. Долго прислушивалась, потом женский инстинкт заставил обнять крепче эту тол-стую горячую шею, а закинутую на него ногу сдвинула ниже, еще ниже... Ее маленькие розовые пальчики с педикюром чувство-вали себя так, словно приближались к леднику. Наконец коснулась этого льда, еще не понимая, как все тело мо-жет быть горячим, а от колен и ниже обе ноги застыли, туда не поступает кровь, клетки начинают задыхаться без кислорода, вот-вот гангрена... В ужасе она затормошила его обеими руками, затряс-ла так, что у него мотнулась голова. Он наконец поднял веки, зеленые глаза еще затуманены сном, затем огром-ный зрачок мигом сузился до крохотного отверстия, слов-но проколотого самым кончиком острой иголки. -- Что случилось? Голос его был хриплым, а дыхание горячим, словно в груди работала плавильная печь. -- Твои ноги, -- пролепетала она. -- Олег!.. Что случилось? Он тупо посмотрел на нее, еще не понимая, она виде-ла по его глазам. -- Ноги?.. Да, у меня есть ноги... Даже две. А что? -- Но они же... -- пропищала она... и осеклась. Ее нога все еще лежала на его теле, и вот всей поверхностью бедра, затем голени и в конце концов кон-чиками пальцев она чувствовала, как по его телу пошла горячая волна, ударила в ноги, заполнила вены, пошла по капиллярам, и вот обе ноги такие же горячие, как все его тело! Она ощутила, что ее всю трясет. -- Что это было? -- Да так, -- ответил он неохотно. -- Можно сказать, йога... У всякого человека, когда спит, температура пада-ет. Так отдыхаешь лучше, силы восстанавливаются быст-рее. А упражнениями это можно еще больше, понимаешь? -- Понимаю, -- ответила она, хотя ее всю трясло и ничего не понимала. -- Но почему ты не предупредил? Ты стал как льдина! Он пробормотал: -- Да я как-то не подумал. Забыл, понимаешь? Она опустила голову ему на грудь, снова обхватила ру-кой за шею. Пусть думает, что поверила. Но у него голос дрогнул, для него самого эта... йога, оказалась неожидан-ностью. Что с ним? Юлия вынесла шезлонг на веранду, утреннее солнце уже нежно целует плечи. Загар ляжет ровный, ласкаю-щий, светло-шоколадный, а если еще пару дней здесь понежиться, то и вовсе все ее тело станет как шоколад-ка. Воспоминания о грязных лапах этих сволочей, об их... даже простом прикосновении в самом деле потус-кнели и стали забываться. Она думала, что это останет-ся с нею на всю жизнь, но это могло остаться бы только в ровной размеренной жизни инженера технадзора за компрессорами. Но не в ее, уже шпионской! Она легонько засмеялась себе. В самом деле стала счи-тать себя шпионкой, хотя ее лишь как хвостик таскает за Олегом, пока тот не завершит какую-то операцию. Страш-но подумать, что та завершится к концу недели... И что потом? Снова в свою стандартную квартиру, на свою кро-хотную зарплату? После того, как соприкоснулась с этой ужасной, отвратительной и такой... такой необыкновенной жизнью? Солнечные лучи проникали в тело все глубже, слад-кий жар растекался под кожей, просачивался, оставал-ся там. Она лежала, отдаваясь неге бездумно и безмятежно. Как хорошо просто быть... А что ее ждет завтра, пусть будет завтра. Она живет сегодня. От моря дул легкий бриз. Она не знала, что это, только слышала выражение, но сейчас ее грудь жадно приподни-малась, побольше захватывая свежего чистого воздуха с ароматом морской соли, а в мозгу стучало: "Это и есть бриз, запомни... Когда сон закончится, будешь вспоминать в стандартной московской клетушке это море, этот дворец, эти сильные руки, этот необыкновенный мир..." Совсем рядом послышался голос Олега: -- Юля!.. Быстрее в дом! В ручке шезлонга замигал зеленый огонек. Теперь она увидела, что ровный квадратик из пластика умело имплантирован в дерево, подобран под цвет, а сейчас он даже покраснел, как хамелеон при виде опасности. -- Что случилось? -- спросила она, чувствуя себя глу-по, когда обращается в пустоту. -- Сюда направляются вертолеты! -- донесся голос Олега. -- Быстрее! Она вскочила, на пороге дома появилась полуголая фигура. Олег требовательно махал рукой, но сам из-под козырька здания не выходил. Она на бегу вспомнила, что он опасается наблюдения со спутников. Сейчас яр-кий солнечный день, с низкой орбиты можно рассмот-реть заголовки в газетах... -- Что случилось? Он грубо схватил за руку, Юлия промчалась с ним в холл. По экрану телевизора на этот раз шел, как ей по-казалось, приключенческий фильм: над голубыми вол-нами неслись мрачного вида вертолеты. Потом она с хо-лодком сообразила, что это не фильм, что следящая система не только засекла приближение непрошеных гостей, но и передает изображение во всей резкости и, четкости. -- Я их не звал, -- сказал он сдавленным голосом. -- Это незаконное вторжение.  Что будем делать?  Не звать же полицию, -- огрызнулся он. -- А почему нет? -- удивилась она. -- Здесь Греция? Жаль, не Турция... Те бы сразу нарушителей на каторгу! -- Да, конечно... Он смотрел с тоской, пятился. Юлия пугливо огляде-лась по сторонам. -- Может быть, -- предположила она, -- это местная полиция?.. Проверка паспортов, всякие формальности... Из окна хорошо было видно, как огромный вертолет опустился в середину посадочного круга. Юлии показа-лось, что даже вцепился в нее хищными лапами, как стрекоза хватается когтистыми лапами за лист, чтобы не сдуло ветром, повел по сторонам огромными выпуклы-ми глазами лобового стекла. На боках вместо дверей -- темные проемы, оттуда выскакивали фигуры в темных, блестящих, словно на-мазанных жиром, комбинезонах. У всех в руках либо ав-томаты, либо гранатометы, на спинах рюкзаки, будто их отправили в Аравию или в Сибирь, куда не доберутся поставки запчастей и патронов. Последним выскочил высокий офицер, костюм у него обычный пятнистый, за плечами пусто, только на поясе кобура с пистолетом. Олег хмуро смотрел на экран. Четыре вертолета, четы-ре группы спецназа, вооружены по последнему слову на-уки. Отборные ребята, ничего не скажешь. Прекрасный генетический материал, который истребляется в первую очередь, а там, за их спинами, сохраняется и раскармли-вается за счет хиреющего общества популяция уродов и дебилов, извращенцев, засоряющих породу гомо сапиенс... -- Уходим, -- сказал он глухо. -- Юлия, нам с ними не справиться. Ее колотила дрожь. Разогретое на солнце тело прон-зил космический холод, в сердце впились ледяные иглы. Это все те же безжалостные люди, которые... Она задохнулась, прикусила губу. И хотя те ее насиль-ники погибли в огне, но это такие же, это они -- живые и вернувшиеся к жизни звери, лютые и безжалостные! Олег тащил ее за руку в глубины дворца. Мимо мелька-ли стены комнат, покоев, залов, куда она так и не успела добраться, побывать, побалдеть, насладиться их роскошью и комфортом, ее каблучки стучали по паркету, тонули в толстых коврах, а роскошные двери все бежали навстречу, распахивались... Пахнуло холодной сыростью. Они вбежали в подвал, настоящий дикий подвал, даже пещеру, грубо вырублен-ную из красного мрамора. Целые глыбы торчали из стен, только пол был сравнительно ровным. В лицо ударил сильный запах вина. Одну из стен невидно из-за ряда бочек, огромных, дубовых, в днищах торчат медные краны. Олег забежал в угол, уперся в одну стену спиной, в другую руками. За спиной удобная вы-емка, уперся в выступ, мышцы напряглись, покраснели. Несколько мгновений ничего не происходило, затем с легким треском рубашка лопнула на спине. Глаза Юлии округлились. Мышцы вздувались тугие, побагровевшие... Лопнула ткань на рукавах. В напряженной тишине слегка скрипнуло. На стыке стен появилась темная щель. Юлия поняла без слов, метнулась как мышь. Камни обдирали бока, она еще подумала, как проберется следом широкий Олег, но кое-как протиснулась, замерла в тем-ноте, чувствуя, как в спину и в бока упираются холодные камни. Олег вдвинулся следом, она слышала, как он все еще упирается в камни, затем надсадное дыхание перешло в стон, но щель сомкнулась. В абсолютной темноте прямо в ухо шепнул: -- Очень тихо... Иди за мной. Его пальцы ухватили ее за руку. Двигались в темноте, под ногами чувствовался все тот же неровный камень. От стены несло холодом, словно они очутились в подземе-лье Перми, где даже летом холодно, воздух постепенно становился влажным, наконец, стал совсем сырым. Она потеряла счет поворотам. Внезапно вспыхнул свет. Она зажмурилась, хотя после солнечного света глаза еще не успели привыкнуть к темноте. Они находились в узком подземном ходе, что все так же вел неуклонно вниз. Олег оглянулся, в глазах была горькая насмешка. -- Не в восторге? -- Ликую от счастья, -- отрезала она. -- В Москве ползали по всяким подземельям, здесь... Мог бы как-то и разнообразить! Он оглянулся через плечо: -- Увы, природа экономична и целесообразна. Она ищет новые варианты, только если старые доказали не-жизнеспособность. Зануда, подумала она. Как школьный учитель. Бурк-нула в широкую спину: -- Так то природа. -- А мы и есть природа, -- ответил он. -- Другой нет. Ход расширился, в слабом свете камни блестели све-жими сколами. В розовой стене часто попадались крас-ные и багровые прожилки, свет играл, переливался, ей чудилось, что идут в лабиринтах застывшего крема. Дважды опускались по узким ступенькам, наконец, уперлись в дверь. Открылась сразу при их приближе-нии, Юлия едва не вывихнула шею, стараясь увидеть сенсорные датчики. Помещение было вырублено в нежно-розовом камне. Не больше стандартной комнаты, стол, один стул, уз-кое ложе, зато на столе уже ставший привычным комп с плоским экраном, а прямо в стену врезан еще один экран -- огромный, какие она видела только в телепе-редачах о совещаниях больших боссов. Олег кивнул в неопределенном направлении, что мог-ло означать стул, стол или его солдатскую кровать: -- Располагайся. Я сейчас. Она не видела, чтобы он что-то включал, но большой экран вспыхнул, разбился на квадраты. В каждом бежа-ли, ползли, карабкались темные человеческие фигурки, похожие на тюленей. Все в гидрокостюмах, в руках короткоствольные автоматы, но двое держали на плечах пугающего вида ракетные трубы. Если у всех обычные автоматы с подствольными гранатометами, то у этих в руках настоящие чудовища. Юлия с холодком ощутила, что такие пробьют лобовую броню любого танка, бро-нированную дверь банка или прошибут армированную стену.  А сюда не доберутся? -- Не трусь, -- заверил он, но она уловила в его строгом голосе сомнение. -- Они знают прекрасно, что на этом островке нет и никогда не было подземелий. Она в недоумении повела глазами по пещере: -- А это откуда? -- Я сам, -- ответил он угрюмо. -- Ручками, ручками. -- Киркой? -- Отбойным молотком, -- огрызнулся он. -- Уже после того, как купил весь островок. А до этого сделали полную карту, как экологическую, химическую, радиоактивную, так и на предмет пустот и каверн. Во всех документах этот остров -- цельная скала, торчащая из моря. Где никогда не было разработок камня, никто не жил... А где бы ты предпочла прятаться? Пещеры -- самое надежное. Они не подвержены изменениям веками... сотнями тысяч лет. А то и миллионами. Тот, кто... ну, принадлежит к нашему тай-ному ордену, должен позаботиться о тех, кому и через сто лет топтать землю, должен иметь такие норы, чтобы прятаться вовремя. Она зябко передернула плечами. Через тысячу лет кто-то из этих масонов спустится в эту пещеру и будет перебирать компьютеры, как сейчас перебирает хомуты и супони в других тайных хранилищах? -- Все понятно, -- обронил он глухо. От экрана на его лицо падал мертвенный свет. Кожа стала землистого цвета, а все черты заострились. Пальцы торопливо выстукивали по клавишам, за спиной Юлии легонько скрипнуло. Она в ужасе отпрянула. В двух шагах каменный пол зиял широкой трещиной, а та продолжала шириться. Олег оставил комп включенным, поднялся. Юлия опас-ливо заглянула в темный провал. Оттуда поднимался хо-лодный воздух, почему-то почудился запах соленых волн. -- Опускаемся, -- сообщил Олег. -- Еще... глубже? -- Не сидеть же в прихожей, -- ответил он, но она уло-вила в его ровном голосе нотки беспокойства. -- Здесь даже поесть нечего. Внизу вспыхнул свет. Юлия поняла, что начинают работать системы, которые включил Олег с этого компа. Снизу повеял ветерок, там сейчас явно проснулись агрегаты по очистке воздуха. Олег наклонился н