старика от себя. Второй страж подхватил Говарда, не дал упасть. Первый держал Гульчу, нож был по-прежнему на ее горле. Говард медленно выпрямился, пощупал пальцами дряблую кожу на кадыке. Его замутившиеся было глаза медленно наливались злобой, желчью: -- Думаешь, проиграл в силе, но победил там, наверху?.. Живем однако здесь, а не наверху... Ты увидишь, что это важнее, когда на твоих глазах будет умирать эта женщина... А умирать она будет долго... И кричать будет, не переставая... Страж по его знаку убрал нож с горла Гульчи, быстро потащил ее к боковой двери. Олег кинулся следом, споткнулся об умело подставленную ногу. Упал, перекатился через голову, вскочил... Что-то тяжелое обрушилось на затылок. Он вскинул руки, не успел ухватиться за ушибленное место, ноги подломились, навстречу кинулись свежевыструганные доски пола... Его руки и голова волочились. Он несколько раз ударился затылком о ступени и понял, что без чувств был недолго. Где-то слышался крик Гульчи, а его все тащили за ноги -- во всем теле были острая боль и слабость. Он снова ударился затылком, перед глазами вспыхнули белые искры. Согнув ноги, резко оттолкнулся. Хватка на правой ноге ослабела, он ударил обеими, чувствуя ступени под спиной, -- оттолкнулся лопатками, вскочил... B глазах от слабости плыли цветные пятна, ощутил жестокие удары, начал отбиваться, то падая на колени, то поднимаясь. Они дрались на лестнице, снизу тянуло могильным холодом. В глазах был красный туман. Олег торопливо смахнул со лба плывущую кровь, но в тот же миг сзади шарахнули по голове. Упал, с разбега врезавшись лбом в стену. Падая, захватил чью-тo руку, услышал крик и хруст, удар локтем, подмял другого, но в голове гремело, словно там ревел водопад, крики слышал как сквозь стену, потом все расплылось, и он полетел в черноту... Сперва Олег начал ощущать лютый холод во всем теле. Он лежал на холодной сырой земле, а очнулся от боли, ибо старался поджать от холода ноги. Голова раскалывалась от боли, в затылок вбивали горячие гвозди. Острые приступы боли накатывали волнами, он застыл, боясь шевелиться. -- Олег, -- послышался над ним тихий голос, в котором было безмерное удивление, -- ты... жив? Он заставил себя открыть глаза, чувствуя боль даже при таком усилии. Вокруг -- темнота, и он не знал: то ли ему выбили глаза, то ли лицо настолько распухло, что вместо глаз -- щели, то ли бросили в темный подвал. Рядом тихо вздрогнули, по его груди легонько скользнули кончики нежных пальцев. -- Что делали с тобой? -- прохрипел он. -- Пока ничего, -- ответила она торопливо, -- но что сделали с тобой... Ему показалось, что услышал всхлип, но в голове шумело, как на днепровских порогах. С великим усилием подтянул ноги, перекашиваясь от нечеловеческих усилий, начал ощупывать свое лицо, шею, грудь. Кости были вроде бы целы, только в груди при вздохах остро колет. Переломали ребра? Лицо покрыто коркой крови: хрустит, осыпается -- значит, лежит долго, рана успела закрыться. -- Давно мы здесь? -- прошептал он. -- Не знаю, день еще или ночь. Тебя били лежачего! Ногами, дубинами. Говард ухватил кочергу и бил ею, пока весь не забрызгался кровью. Нет, пока не стал задыхаться от усталости -- кровью он забрызгался раньше. Я надеялась, что он умрет... Потом тебя зашвырнули в этот подвал. Они думают, что уже умер. -- И Говард... так думает? -- Он сказал, что мне полезно посидеть с трупом. Приготовиться. К чeму, не сказал. Олег с трудом перевернулся, встал на четвереньки. В глазах плыли огоньки, в затылке вспыхнула острейшая боль. Он упал лицом в грязь -- холодная земля немного охлаждала избитое тело и смиряла боль, на четвереньках обполз подвал, натыкаясь на заплесневевшие бревна. Нащупал нишу в стене -- толстый мох, плесень. Пахнет кислым, судя по запаху, здесь стояли бочки с огурцами и капустой. Он сцепил зубы, кое-как поднялся на ноги, цепляясь за стену. Пальцы скользили по плесени, бревна шли как огромные слизни -- холодные, скользкие. Если и была лестница, то убрали, других ступеней нет, а ляда под самым потолком -- не дотянуться. Одежда в лохмотьях, саднящими пальцами ощупал карманы, чувствуя, как тяжело сгибаются суставы. Пусто, вытряхнули все -- умельцы наемники. -- Здесь ничего нет, кроме грязи, -- сказала она где-то близко в темноте. -- Да, одна грязь... Не надо было тащить тебя сюда. Он пробовал рыть голыми руками землю -- не мог бесцельно ждать смерти, но сразу обессилел, тяжело сполз по стене на землю. Так они сидели в тишине, Гульча прижалась к нему плечом, и Олег чувствовал, как она мелко-мелко дрожит. Внезапно он увидел полоску света на своих ногах. Вскинул голову, охнул, в потолке наметилась щель. Оттуда сыпались сухая грязь, древесная труха. Затем яркий сноп света упал вниз, а наверху затопали ноги. Олег упал в грязь, разбросал руки. Сверху опустилась добротная лестница, сколоченная из толстых жердей, покачалась, нащупывая дно, концы с чмоканьем уперлись в мокрую землю. Перекладинки заскрипели, сверху показались ноги, обутые в грубые сапоги с толстой подошвой. Страж остановился на последней ступеньке, осмотрелся, хищно улыбнулся. Женщина вжалась в угол -- маленькая, с синяком под глазом и диким ужасом на лице. Мужчина, который называл себя пещерником, лежал в грязи лицом вниз, неестественно вывернув руки, а пальцы впивались в мокрую землю, словно в последнем предсмертном усилии он пытался ползти. -- Встань! -- рявкнул страж Гульче. Она не двигалась. Он спрыгнул, в два широких шага оказался рядом, грубо схватил ее за руку. Сверху раздался нетерпеливый голос: -- Фриз, давай их сюда! Забавляться будем вместе. В своем подвале. Страж, не выпуская Гульчу, сказал с неудовольствием, не отводя от нее хищного взгляда: -- А как будем тащить этого быка? Сбрось веревку. Наверху послышались проклятья, удаляющиеся шаги. Страж облизал губы, глаза заблестели. Его пальцы были как железные крюки, он ухватил Гульчу за сорочку, рванул за ворот. Легкая ткань распалась на две половинки. Страж двумя мощными рывками сорвал ее платье, отшвырнул клочья, с наслаждением втоптал каблуками в грязь. Гульча стояла обнаженная, ее смуглая кожа в свете факела казалась слепленной из красного пламени. Страж протянул руку к ее груди, а сверху раздался раздраженный вопль: -- Кончай забавляться в одиночку! Держи веревку! Вниз упала толстая пеньковая веревка, хлестнула стража по лицу. Он ругнулся, сделал наскоро петлю, набросил Олегу на ногу, крикнул: -- Готово! Тяни. Веревка натянулась, тело Олега медленно подползло к лестнице, затем тот же голос зло проорал: -- Лезь наверх! Всегда хитришь. Грязное мне, а забавы тебе? -- Подождешь, -- огрызнулся страж. Он похлопал Гульчу по щеке, его улыбка стала шире, на губах выступила слюна. Гульча старалась смотреть прямо, но от страха дрожали губы. Ее тело в неровном свете факела было похоже на прекрасную мраморную статую, она выглядела гордой и сильной. Частое испуганное дыхание заставило грудь подниматься и падать, розовые кончики от холода и страха вытянулись и заострились. Ступеньки лестницы заскрипели. Вверху показались толстые ноги, второй страж торопливо спускался, часто дышал. Еще с лестницы крикнул хрипло: -- Может быть, потом продадим ее? -- Нельзя, -- ответил первый с сожалением. -- Говард велел прикончить обоих. Жаль, этого бугая сам забил насмерть. Говард хотел прикончить девку на его глазах, а потом уж самого пещерника... Мстительный. -- Все чего-то доказывает, -- сказал второй. Он опустился на землю, попутно пнул лежащего Олега, шагнул к Гульче с распростертыми объятиями: -- Чур, первым буду я! Олег с трудом поднялся на колени, стараясь делать это бесшумно. Стражи смотрели на обнаженную жертву, в их глазах похоть уже полыхала жарким огнем. Олег тихонько свистнул. Оба повернули головы, удивленно, без спешки, всего лишь пытаясь понять, откуда и что за звук. Полные пригоршни грязи ударили им в глаза. Олег выдернул из ножен меч у первого стража, толкнул его к стене. Тот с проклятиями протирал глаза, второй успел прочистить лицо и тут же перекосился от ужаса: перед глазами блеснуло лезвие меча. Олег неуклюже повернулся, с трудом взмахнул второй раз -- в горле стража булькнуло, голова запрокинулась назад, из перерубленного горла ударил фонтан горячей крови. Гульча подскочила к первому стражу: он все еще вытирал лицо, вцепилась в ножны, тот придавил их задом, остервенело спихнула его в грязь, вытащила меч. Это был акинак, но в ее тонкой руке выглядел как двуручный меч. Тяжело дыша, Олег без сил прислонился к бревнам. Ноги дрожали, он напрягался, стараясь не соскользнуть на землю. Гульча подалась к нему, неумело тыкала концом меча в узел. Веревка не поддавалась. Гульча, закусив губу, присела возле Олега, одной рукой оттянула веревку, другой начала пилить узел. Олег отдышался, тряхнул ногой, и петля соскочила. С мечом в руке он начал карабкаться вверх по лестнице. Гульча кинулась следом, стараясь изо всех сил помогать ему. Ноги пещерника соскальзывали, он часто останавливался, дыхание у него из груди вырывалось с хрипами, стонами. Из подвала он вывалился животом на пол. Лицо было страшным под коркой грязи и крови, но не только лицо -- весь был покрыт грязью и кровью. Гульчачак кое-как выбралась следом, почти ничего не видя перед собой от слез. Олег с трудом поднялся, шепнул: -- Сюда... Здесь ход на задний двор. Он все еще держал меч, и Гульча подумала было выбросить свой, такой тяжелый, но руки пещерника свисали без сил, и она оставила меч, лишь подобралась под его руку, уперлась в землю, стараясь принять на свои плечи как можно больше тяжести, потащила. -- Тебя могли убить, -- прошептал он с некоторым удивлением. -- Так говоришь, будто сомневался! -- Гм... Впрочем, правая рука не всегда знает, что делает левая... Впереди показался холоп Говарда -- нес, согнувшись, на спине громадную плетеную корзину, и Гульча не успела выяснить, что пещерник имеет в виду. Беглецы вжались в стену, работник шел прямо на них... Они увидели вытаращенные глаза, красное от натуги лицо, на них дохнуло мощным запахом чеснока и жареного мяса, и человек протащился мимо, вяло постанывая под тяжестью корзины. Он даже задел Гульчу локтем за обнаженную грудь, и она раскрыла было рот для вопля, но холоп протащился мимо, оставив за собой зловонное облако. Гульча покосилась на Олега. Покрытый грязью, он был почти неразличим на фоне стены. Пещерник криво улыбался ей разбитым лицом. Выждав малость, он приоткрыл дверь, прислушался, кивнул Гульчачак. Она выскользнула за порог, поежилась. Была холодная ночь, яркие звезды смотрели бесстрастно. Олег тихонько отпустил дверь, схватил девушку за руку. Поблизости лениво тявкал пес, и Олег повел Гульчу вдоль сараев. Они перелезали через низкие заборы, карабкались через кручи камней, ползли под телегами. Пещерник посматривал на небо, слюнил палец, определяя направление ветра. Гульча ежилась от холода, пугливо оглядывалась -- двигалась чересчур медленно. -- Не догонят? -- спросила она с дрожью в голосе. -- Кто знает... Зависит от Говарда, насколько невтерпежь. Задержку понимает: те двое забавляются с тобой на моем трупе... Потом пошлет третьего, поторопить... Плечики Гульчи передернулись. Они шли задворками, дома оставались позади. Олег с трудом растянул разбитые губы в кривой улыбке: -- Ты ладная девушка... Она зябко передернула плечами, чувствуя, как от холода кожа идет пупырышками: -- Что мне снять еще, чтобы выглядеть замечательно? Разве что отскоблить грязь, подумал Олег. Он замедленными движениями стянул душегрейку, набросил ей на плечи: -- Ты хорошая... Маленькая, но отважная... -- У меня есть и другие достоинства, -- отрезала она с вызовом. Его огромная душегрейка, изорванная и в запекшейся крови, висела на ней, как шуба. Гульча куталась, зубы выбивали дробь. Олег держался за плечо Гульчи, другой рукой опирался на меч, как на посох. -- Если уцелеем, -- сказал он сипло, -- надо бы проверить эти твои достоинства. Мне кажется, врешь... -- Как ты собираешься проверять? -- Вернемся, сразу снасильничаю. -- Все обещаешь да обещаешь! -- обвинила она оскорбленно. Олег часто сплевывал сгустки крови, опираться на меч почти перестал, и Гульча заметила, что шаг пещерника стал шире. Силы возвращались к нему быстро, словно у него, как у кошки, было девять жизней. -- Куда идем? -- спросила она. -- Впереди ночь! -- Говард пошлет головорезов на постоялый двор... Затем начнут искать по другим постоялым дворам, корчмам, обыщут караван-сарай багдадских купцов... Это займет их надолго. -- А где будем мы? Олег закашлялся, выхаркнул сгусток крови. Дышал он с хрипами, но грудь уже вздымалась мощно, глубоко. Гульча заметила, что он на ходу щупал ребра, суставы, морщился, но костоправил усердно, и Гульча вспомнила, что он вылечил Морша от тяжелейшей раны, другие лекари признали бы ее смертельной. Впереди начала подниматься черная стена, закрывая звезды. Над самым краем плыл узкий серп луны, заменяя заснувших стражей. На угловых башнях горели смолистые факелы, видно было, как вниз срывались огненные капли смолы. Гульча искоса поглядывала на молчаливого пещерника: ворота заперты, возле них дремлет чуткая стража. Полезет через стену? Он и через бревно не перешагнет... Она стучала зубами, босые ступни задубели, покрылись ссадинами. Гульча не заметила, когда исчезла крепостная стена. Как-то мало-помалу уменьшалась, таяла в ночи, и вот уже спускаются по крутому склону, скользят, цепляясь за вбитые в землю колья, заостренные кверху. Гульча тащилась за пещерником, сцепив зубы. Тот был на последнем издыхании, хрипло стонал, харкал кровью, но упрямо полз, поднимался на четвереньки, замирал ненадолго -- то ли терял сознание, то ли переводил дух, и снова они ползли, карабкались, пробирались. Лишь очутившись внизу, Гульча поняла, почему нет нужды в крепостной стене. Берег был крут, высок, а внизу трясина -- утопит любое конное войско. Пещерник повел по кромке трясины, нескоро выбрались на каменистую насыпь, долго брели, едва переставляя ноги. Олег часто оглядывался на чернеющую за спиной стену и башни Города, высматривал камни, чтобы не оступиться, останавливался. Гульча молчала, ее губы посинели, распухли. Она боялась, что от холода не выговорит и слова, только запищит, и за эти муки возненавидит его и себя. Она слышала бормотание пещерника, но язык был непонятен. Перед глазами девушки уже плавали от усталости цветные круги, ее сотрясала крупная дрожь, в груди появился хрип, и она поняла, что позже придет жар, ее будет трясти по-настоящему, а в ночных видениях навалятся демоны, бесы, асмодеи... Пещерник куда-то тащил, что-то говорил, под ногами после булыжников и травы вдруг появились каменные ступени. Она бездумно опускалась, полумертвая от холода, еще не замечая, что ночной воздух замер, перестал двигаться, словно они оказались в глубоком подвале. Потом в полной темноте ощутила ладони пещерника на плечах, он заставил ее сесть на мягкое. Послышались удаляющиеся шаги, затем легкий стук, будто стучали кресалом по огниву. В темноте появилась искорка, разгорелась. Гульча увидела горящий факел, а следом за ним -- изуродованное лицо пещерника, вздутое, вместо левого глаза темно-синяя опухоль, правый залит кровью, нос распух, губы огромные, разбиты, корка крови закупорила трещины, лицо, шея, руки и все тело пещерника покрыто засохшей кровью и грязью. Пещерник поднял факел, сказал хриплым голосом: -- Кий!.. Тебя призываю я, Вещий Олег! ГЛАВА 12 Факел освещал малую часть помещения. Гульча лишь сейчас со страхом поняла, что они попали в гигантский склеп. Под ней был ворох шкур, на стене висели мечи, топоры, луки с истлевшими тетивами, боевые палицы, кольчуги, внизу в ряд выстроились сундуки. Дальше трепещущий свет факела не доставал. В склепе слышалось хриплое дыхание Олега. Он пошатнулся, оперся о каменную плиту, повторил страдальчески: -- Я призываю явиться Кия, основателя Города, князя полян! Тишина оставалась такой же пугающе-мертвой, лишь внезапно ярче вспыхнул факел, затем кто-то огромный тяжело вздохнул. Гульча уловила движение стоячего воздуха. -- Я призываю явиться Кия, -- сказал Олег совсем тихо, силы его покидали, -- основателя союза племен, защитника... Страшная опасность нависла над его потомками... Только Кий... Он покачнулся, медленно сел, упираясь спиной в каменную плиту. Факел горел ярко, пещерник держал его на вытянутой руке, уперев в каменный пол. В мертвой тишине кто-то снова вздохнул, затем нечеловечески огромный и мощный голос произнес, растягивая слова: -- Кто тревожит мой вечный сон?.. Неужели я не дал потомству силы... А, это ты, я чувствую твое присутствие... Пещерник открыл глаза и поднял факел выше. Голос прозвучал после паузы, в нем была нотка недоверия: -- Опять в том же виде... И опять с бедной женщиной... Несчастная, знала бы с кем... Не понимаю, за что тебя звали мудрым, вещим... Олег быстро взглянул на Гульчу, на ее вытаращенные глаза, сказал быстро: -- Ладно-ладно, это жизнь, а не склеп. Наверху не так спокойно, как здесь. Голос возразил, заполнив собой весь огромный склеп: -- Это именно с тобой всегда не так спокойно... Другие живут тихо. Девушка с тобой, конечно же, голая... Что ты с нею сделал, чудовище?.. Морда побитая, весь в синяках... Куда боги смотрят? -- Боги правду видят, -- огрызнулся Олег. -- Не спят, как ты. Тебе травы и корни положили? Голос ответил печально: -- Я думал, ты сам распорядился... гм... когда меня... Олег ответил поспешно: -- Не тревожься! Тризну справили отменную, краду заготовили великую. Склеп рыли триста пленных савиров, их порубили сразу, кости тлеют в основании кургана. -- Нужно ли было? -- спросил Кий печально. -- Здесь не бывает рабов, как обещали волхвы. -- Надо было, -- ответил Олег. -- Дабы не проболтались. Зато твой склеп поныне неразграбленный! -- А что собираешься делать ты? -- Ну... я возьму лишь часть того, что сам положил. -- Да-а, -- протянул Голос, -- я тебя в таком виде не часто видел. Сказать по правде, всего пару раз. Хотя дед мой поговаривал... -- Старики наговорят, -- буркнул Олег, -- только уши развесь! Он уже бродил, пошатываясь, с усилием поднимал крышки сундуков. Гульча преодолела оцепенение, заставила себя встать с вороха шкур, оставив сползающую с плеч душегрейку пещерника, уцепилась за тяжелое кольцо, добавляя свои усилия к попыткам Олега поднять крышку большого сундука. Голос произнес печально: -- Она еще ему помогает... Бедное неразумное дитя... Сундук оказался полон золотых монет, бриллиантов, изумрудов. Олег сердито плюнул прямо на золото, опустил крышку. Гульча едва успела убрать пальцы -- крышка дернула ее книзу. Пещерник, ворча, заглядывал в кувшины, скрыни, тряс резные шкатулки. Голос печально произнес: -- Если бы сам клал, как говоришь, знал бы, где то, что ищешь... Пить надо меньше! -- Все разве запомнишь? -- буркнул Олег. Под руки попался сверток бересты, хотел отшвырнуть, но на всякий случай сорвал лыковую веревочку, не сумевшую пересохнуть в сырости, развернул хрупкий лист. Лицо его чуть просветлело. Вскоре он уже сдирал, постанывая, грязь, накладывал примочки из темной и густой, как деготь, жидкости. От нее смердило, он заставил Гульчу отпить пару глотков. Ее едва не вывернуло, но, странное дело, сразу согрелась, боль в исцарапанных ступнях ушла. Даже пальцы на ногах, озябшие так, что не чувствовала их вовсе, отошли, пошло покалывать иголочками. -- Бедное дитя... Олег, накладывая на лицо и грудь смердящую пакость, предостерег: -- Кий, не увлекайся! -- Я только по-отечески жалею... -- Знаю-знаю. Самые красивые и беззащитные с виду змейки -- самые ядовитые. Да и ты, ласковый, как кошечка... пока не наступишь на хвост. Гульча, вон в том углу всякая всячина из рухляди! Выбери, а то князь Кий уж очень волнуется. Воображение у него, видите ли... Девушка с факелом в руке пошла рыться в ворохе одежды. Пещерник был груб, но грубости умел говорить так, что у нее сама собой выпрямлялась спина, грудь поднималась, а щеки горели в странном радостном предчувствии. Она наткнулась на множество сапог, словно волхвы предполагали увидеть усопшего князя в личине сороконожки, затем обнаружила одежду. Рыться одной рукой было непросто, держа факел на отлете, чтобы искры ненароком не сорвались в гущу шелков, бархата, дорогих шуб, мехов, тонко выделанных сорочек. Когда вернулась, одетая в княжескую расписную сорочку, что доходила ей до колен, Олег лежал возле каменной плиты -- страшный, распухший, с ног до головы покрытый темными пятнами. Гульчачак вскрикнула, опасливо опустилась возле него на корточки. Смрад ударил в ноздри, она помахала ладонью у лица. Очень медленно правый глаз пещерника приоткрылся. -- Не тревожь, -- прохрипело у него в горле. Она ушла в другой угол, села на шкуры. От факела струился тусклый мерцающий свет. Гульча зябко куталась -- ее снова трясло. Неподвижный воздух, запах целебных настоек, трав, пережитые страхи! Голова начала кружиться, Гульча ощутила себя летящей в пространстве, замелькали крыши домов, в темном небе светили непривычно яркие звезды. Слабо слышались голоса. Проснулась в полной темноте. Лежала в страхе, не понимая, откуда под ней взялись шкуры, почему темно. Было тихо, как в могиле. Как только подумала о могиле, сразу вспомнила, что она и есть в могиле -- заживо погребена в склепе древнего князька местного племени язычников. На строительстве этого подземного дворца были зарезаны сотни пленных кочевников, их кости тлеют под ее ногами... Она зябко поджала ноги, сказала дрожащим голосом: -- Эй, есть кто-нибудь?.. Олег, ты еще живой? В склепе было тихо, никто не сопел, не похрапывал. Не слышно было и голоса погребенного князя, основателя Города. Гульча осторожно сползла со шкур, чувствовала себя отдохнувшей, только очень хотелось есть -- до спазм в желудке. Едва подумала о еде, как в животе заворчали кишки, голодно заурчало, а рот наполнился слюной. Она шарила в потемках по полу, где-то должен лежать факел -- не весь же сгорел. Если отыскать еще и огниво... Ее пальцы наткнулись на твердое, угловатое. Она некоторое время ощупывала, потом сообразила, что под ее ладонями человеческое лицо. Вскрикнув, отшатнулась, долго сидела неподвижно, прислушиваясь к оглушительному стуку своего сердца, наконец решилась потрогать лежащего за плечо: -- Эй... Олег, это ты?.. Или это великий князь, основатель Киева? Кто бы ни был, помогите! Мне так страшно и хочется есть. Из темноты послышался вздох, глухой голос произнес сипло: -- Всегда одно и то же: как утро, так хочет есть... Сюда много натащили всякой еды! Если думаешь, что не испортилась за четыреста лет, то давай, ухомякивай за обе щеки... -- Олег, -- вскрикнула она, -- я так рада! В темноте послышался шорох, стук. Темноту прочертили красные точки. Вскоре факел вспыхнул, Гульча с недоверием смотрела на осунувшееся лицо пещерника. Он был смертельно бледен, под глазами повисли черные мешки в два ряда, но лилово-черная опухоль сильно спала, оба глаза смотрели ясно. -- Ты выглядишь лучше, -- сказала она ошарашенно. -- Сплюнь. Ты не видишь моих ребер!.. Он воткнул факел в стену между камнями. Двигался намного лучше и легче, но лицо все еще было обезображенным, а по телу плыли цветные разводы синяков и кровоподтеков. -- Олег, -- проговорила она дрогнувшим голосом, -- чтобы выздороветь, надо хорошо есть... Тебе хорошо -- медом и акридами... Впрочем, чтобы выздороветь, надо бы мяса... -- Сиди здесь, -- велел Олег. Он ушел в дальний угол склепа, там была темнота, а когда через пару минут Гульча окликнула его дрожащим голосом, ей никто не ответил. Она опустилась на шкуры, застыла в бездумном ожидании, даже не вздрогнула, когда из темноты бесшумно шагнул пещерник. Он швырнул на пол большого пса с оскаленной пастью, сказал устало: -- Бегал поверху... крыс гонял. Гульча отыскала нож, принялась снимать шкуру. Она изо всех сил сдерживала себя -- пещерник наблюдает, так пусть не услышит ее визга. Пес худой, кожа да кости, а вместо мяса одни жилы. А жевать придется сырое, огонь не разведешь в склепе -- в дыму задохнешься. Печень оказалась удивительно крупной, с полкаравая размером -- тяжелая, сочная. Гульча жадно съела свою половину, забрызгалась кровью, подумала, что не хотела бы увидеть себя сейчас: с окровавленным ртом, тяжелыми каплями на подбородке, окровавленными пальцами. Олег раздвинул губы в понимающей улыбке. Он жевал медленно, с трудом, морщился -- челюсти его и шея все еще были в жутких кровоподтеках. Они пробыли в склепе трое суток. Воздух был тяжелым, Гульча обливалась потом, дышать было трудно. Пещерник уверял, что воздух меняется, отдушина лишь малость засорилась, но прочищать не стал. Он быстро поправлялся, синяки поблекли, а кровоподтеки исчезли вовсе. На третьи сутки Олег долго рылся в дарах, что нанесли в склеп вожди, русичи и знатные люди полян, древлян, дряговичей и северян. Из одежды кое-что удалось отобрать. Олег заверил, что собранное в дорогу не разлезется от ветхости по меньшей мере до ближайшей купеческой лавки. Для себя он в первую очередь выбрал широкий пояс из двойного слоя кожи. Кроме колец для ножей, меча и баклажки, в поясе были тайные карманы, куда Олег натолкал золотых монет. Еще золотых монет он сложил в две калиты средних размеров, одну передал Гульче. Из оружия отобрал двуручный сарматский меч, пластинчатый лук -- тетивы не было уже лет четыреста, прицепил к поясу два швыряльных ножа. Гульча отказывалась грабить могилу, но Олег подцепил к ее поясу длинный узкий кинжал в дорогих ножнах, усыпанных драгоценными камнями. Рукоять кинжала была из слоновой кости, в основании блистал огромный изумруд. -- Бери, дурочка, -- сказал Олег наконец. -- Я сюда, знаешь, сколько натащил? Когда была тризна... В тишине раздался вздох, затем послышался тихий Голос, в котором звучала нечеловеческая мощь: -- Помню... Ты тогда на четвереньках лазил... Разве волхвы так упиваются?.. Олег, я долго размышлял, расспрашивал других... Может быть, Рус поможет?... Или Славен?... Могильник Руса еще был виден на моей памяти, я могу сказать тебе, где он... А курган Славена размыло дождями, разметало грозами... Олег ответил невесело: -- Да помню я, помню! -- Тоже ходил на бровях? -- Курган Славена далеко, могильник Руса ближе, но у меня нет времени. Я чувствую, что резню нужно остановить немедленно. Иначе славяне разделят участь тех древних народов, некогда славных, что исчезли, несмотря на великую мудрость... -- Я не знаю, что делать, -- послышался тяжелый вздох. -- Попробуй достичь Руса, -- попросил Олег с мольбой. -- Тебе проще! Голос Кия долго не отзывался. Олег не двигался, опираясь на меч, Гульча затаила дыхание. После долгой паузы Голос произнес медленно, виновато: -- Не могу... Недостает сил. -- Прощай, Кий. Спи спокойно. Он повернулся, туже затянул пояс. Гульча встала рядом. За их спинами раздался мощный вздох, словно вздохнула сама земля: -- Спокойно?.. Постараюсь, хотя теперь будет трудно. Олег кивнул. Гульчу оглядел критическим взглядом -- ничего не забыла? -- и она храбро шагнула за ним в темноту. Не успели сделать пару шагов, как внезапно в склепе прозвучал новый мощный Голос, настолько могучий, что голос Кия показался Гульче перед ним детским: -- Олег?.. Тот самый, к которому мы бегали советоваться? Олег повернулся, Гульча больно ударилась носом о его твердую, как дерево, грудь. Голос произнес мощно: -- Олег, на помощь не придет ни Кий, ни Вандал, ни Скиф, ни Колоксай. Никто, хотя поклялись встать из сырой земли и явиться на выручку, когда их народу будет грозить смертельная опасность... Нас держит мать-земля. Ты должен одолеть беду без нас. -- Но я не могу! -- Кто сейчас княжит в моей земле? -- Славен, твоей земли давно нет, -- ответил Олег с горечью. -- Твоих потомков расплодилось, как муравьев! Разделили старые земли, нахватали новых у соседей. Теперь идет резня... Уже тысячу лет после твоего... после тризны... -- Ну-ну, -- произнес голос Славена мощно, но озадаченно. -- Твои дети разошлись по всему белу свету. Живут в горах, лесах, степях, пустынях, даже на островах в Северном море. Южном -- тоже. Каждое племя дробилось на десятки мелких, но те быстро разрастались, начинали драться между собой. Из мелких осколков вырастали крупные племена... Но пока идет междоусобная резня -- на границах скапливаются совсем чужие народы. -- Олег, такое уже бывало! -- Это не гунны, не савоты! Эти велят менять язык, веру, обычаи. Это другое, Славен. Другие времена, другие песни. Славен молчал так долго, что Гульча уже начала переступать с ноги на ногу, -- неисповедимы пути богов, мог и забыть про них, смертных. Наконец, после долгого мощного вздоха, от которого затрепетало пламя факела, Голос сказал печально: -- Я не был вещим, как ты... Не знаю, Олег. Одно могу сказать -- иди, как шел, на Север! Олег постоял, прислушиваясь, круто развернулся и пошел в дальний угол склепа. Там отыскалась еще комнатка, в ней тоже лежали сокровища, а также все крайне необходимое князю в загробной жизни: оружие, кубки, блюда, дорогие ткани... При их приближении разбежались какие-то мелкие существа: мыши или подземные домовые. Гульча карабкалась вслед за пещерником вверх по узкой расщелине, ползла под каменными плитами, что потрескивали, угрожая каждое мгновение обвалиться, протискивалась, цеплялась, оставляя клочья истлевшей одежды. Под ногами было мокро, гремели камни. Пещерник часто останавливался, поджидая ее, он тоже дышал тяжело, протягивал руку, которую она каждый раз гордо отшвыривала. Они вылезли под огромное звездное небо. Воздух после склепа показался таким чистым, что она поперехнулась, а среди тусклых северных звезд блестел особенно ярко-желтый, как глаз молодого кота, месяц. Олег двигался в лунном полумраке сосредоточенно, по сторонам не оглядывался, словно видел перед собой далекий огонек и боялся оторвать от него взгляд. Гульча спешила следом, искоса посматривая на мрачное лицо пещерника. Невры, думал Олег яростно, искать среди них? Вернее, среди их потомков? Они дали начало стольким народам, что те захватили половину мира, а о другой пока просто не подозревают. Сказано: в лесу родились, пням молились. Их потомки, выйдя из леса, жили жадно и яростно. Когда Таргитай повстречался с Даной, та родила от него троих героев: Арпо, Липо и Коло, а из другой деревушки невров вышел Рудольф -- Рыжий Волк. Он сочетался с одной берегиней, она родила от него Гунна, Кимвра и Гота. Коло выпала доля счастливее, чем у братьев, он был отцом Скифа, дедом Славена, прапрадедом Руса... А у потомков Рудольфа обошел братьев по жизненной мощи Гот: он был отцом Бритта, Кельта и Пикта. У Гота было три сына: Алеман, Тевт и Сакс, их племена набирают силу с каждым днем, теснят соседей, скоро обрушатся на детей Славена... Олег поспешно прогнал перед мысленным взором наиболее живучих потомков Таргитая. У Кия были братья: Щек и Хорив, каждый оставил кучу детей -- храбрых воинов и честных мужей, однако те как-то сошли на нет. Не было огня, от которого происходят в движение народы, сдвигаются горы, трясется небо. Лишь у Кия был один с таким огнем, что даже Олег посматривал с беспокойством. Впрочем, Рустам, так его звали, был не честолюбив, княжеской власти не добивался. В молодости он побывал на Востоке, был ослеплен богатством и великолепием древних стран, много бродяжничал, воевал во главе наемных банд, отрядов, был полководцем то у одного, то у другого правителя. Создал три королевства, одну империю -- все бросил, управлять оказалось занятием скучным и тяжким. Вернулся на родину в глубокой старости, братья на родной земле доживали век, с палочками ходили, а он явился крепкий, как дуб, темный от жгучего южного солнца, седой, как лунь, но с цепкими глазами и прямой спиной. Даже задавил на празднике медведя за два дня до кончины... Олег закрыл глаза, стараясь поймать образ, споткнулся, услышал ехидный смешок Гульчи. Что-то случилось тогда, ибо кияне, их чужаки называли киевлянами, неделю весело пересказывали, добавляли от себя. Ах да, Рустам вызвался бороться с правнуками, но те отказались. Лишь один принял вызов, но был побежден. Олег внимательно следил за поединком, он единственный заметил, что правнук в конце схватки поддался, заметив, что старый богатырь начал слабеть. Олег прижал ладони к вискам, сосредоточился, и вдруг как будто все осветилось: увидел залитый двор, хохочущий народ, услышал дудки, бубны, медвежий рев, и, перекрывая все, появилось молодое веселое лицо. У парня были ярко-синие глаза, русые волосы, крохотный шрам на левой скуле. Олег потряс головой, отгоняя видение, -- это был Таргитай. Он снова услышал смешок Гульчи, сердито покосился в ее сторону, тут же новая мысль вспыхнула в мозгу: это не Таргитай. Похож, как вылитый, но не Таргитай. Однако с ним что-то связано... Кто он? Вспомнить бы... Киев был еще виден на высоких горах, когда они зашли в небольшую весь. Правда, весь на поверку оказалась селом -- там князь Самовит поселил смердов. Олег купил себе и Гульче неказистую, но добротную одежду и еды, и они снова вышли на дорогу. Вздымая пыль, мимо проносились всадники. В сторону Города тянулись груженые телеги. Олег посматривал на небо, а когда солнце начало опускаться к виднокраю, свернул к ближайшему лесу: -- Опасно или не опасно, но лучше ночевать в лесу. -- Олег, я оставила такого коня на постоялом дворе! -- Я тоже. И свой меч. И запасных коней, и многое другое. Какая ты жадная женщина! Гульча вспыхнула от обиды, пещерник насмешливо оскалил зубы. Она смолчала, нельзя давать ему ощущать свое превосходство -- дразнит. Она торопливо насобирала хвороста, стараясь не удаляться далеко в чащу, -- страшно. С ближайшей березы содрала уже кем-то разлохмаченную бересту. Похоже, только грозится, что продаст первому встречному, но лучше не нарываться -- надо делать все, что требуется, и даже немного больше. Вечером, когда поужинали у костра и Гульча заснула, свернувшись калачиком, Олег долго сидел, глядя в огонь. Перед собой он разложил обереги, которые купил у волхва, пока Гульча выбирала одежду. Обереги грубоватые, вырезаны не то наспех, не то без старания, и Олег долго щупал, гладил, пропускал между пальцев, приучая себя к узнаванию на ощупь. Была уже полночь, когда услышал далекий зов. Он закрыл глаза, расслабил тело. В темноте под опущенными веками поплыли светлые пятна, начало высвечиваться крупное лицо с запавшими глазами и плотно сжатым ртом. Острые глаза смотрели из-под низкого лба с такой нечеловеческой силой, что плечи Олега сами собой передернулись, словно на морозе. -- Ты близок, -- прошелестел Голос, и у Олега побежали мурашки по коже: узнал Фагима, главу Семи Тайных. -- Oчень близок к большой тайне Семи. Но решение принято! Ты не смеешь вмешиваться! -- Решение Семи? -- спросил Олег. -- В чем оно? -- Устойчивость. Разрушение старых империй, создание государств, где правит закон, а не деспот! Поощрение Добра, борьба со Злом... Олег ответил тихо, чувствуя, как сердце начинает стучать чаще: -- Этого хочу и я. Но чем помешаю я? -- Ты поддался низменному зову. Обреченные племена спасаешь от судьбы, ибо ты -- из их племени. Считаешь себя из их племени! Но мы не принадлежим народам, мы -- соль всего человечества. Те племена должны исчезнуть. -- Славяне? -- воскликнул Олег. Кровь бросилась в голову, видение затуманилось, и Голос пропал. Когда Олег с большим трудом сосредоточился, до его слуха донеслось нещадно-насмешливое: --...Как и другие великие! Египтяне, хетты, арии, парфяне. Для нас нет племен и народов, есть человеческий род. -- Совет может ошибаться, -- прошептал Олег, чувствуя себя раздавленным. -- Я заглядывал в будущее славянских племен. Если объединить под одним вождем, то возникнет удивительнейший народ... Да, он непредсказуем! В отличие от тех, с кем любит работать Совет Семи. В славянство намешается много разных племен, другие народы будут смотреть со страхом и с любопытством... Голос сказал враждебно: -- Можешь поклясться, что новый народ принесет лишь благо? -- Нет, -- сказал Олег. -- Но родится богатырь! Богатырь, которым управлять трудно. А вы, опасаясь его мощи, хотите отдать его законное место другим детям -- послушным, предсказуемым? Голос помолчал, после паузы спросил в упор: -- Ты можешь сказать, когда Совет Тайных хоть раз оказался неправ? Олег замолчал надолго, а когда заговорил, сам удивился страшной тоске в своем голосе: -- Уже могу. Это вы навязали дикому племени обров новую веру? Смели языческих божков, взамен дали Единого! Навязали высокие этические нормы. И что же? Их держали в узде разбойничьи обычаи, а благодаря новой вере обры распоясались, вдруг став избранным народом, ведь все прочие -- скот! Единый допускает их существование лишь для того, чтобы обры надевали на них ярмо! Они так и делали... Теперь где те обры? А без вас могли бы уцелеть. -- Одновременно с обрами, -- возразил Голос, -- эту религию приняли и хазары, а их царство велико. Они уже наложили тяжкую дань на северян и полян, подступили к самому Киеву! -- Надолго ли? -- возразил Олег. -- Сразу по принятии новой религии ханом Обадия-- там началась кровавая междоусобица. Да, наложили дань на полян, это вторая смертельная ошибка... Я заглядывал в будущее, Фагим! Там нет Хазарского каганата. Вообще нет хазар! Фагим долго не отвечал, а когда сквозь тьму прорезался его властный голос, Олег впервые уловил тщательно спрятанную тревогу: -- Ты был лучшим из прорицателей, тебя звали Вещим. Мы не в состоянии увидеть грядущее, но мы в силах его лепить! Лепим в тиши тибетских пещер, вознесясь над человечеством. И ничто на белом свете не в силах нас остановить. Ты это знаешь, Олег! -- Да, -- ответил Олег, -- знаю. -- Не вмешивайся! Ты был одним из Семи Тайных, но Совет не может знать жалости, дружбы, привязанности... -- Совет не знает этих чувств, -- ответил Олег. -- Все-таки я пойду своим путем, Фагим. Ты его знаешь. Видение обрело яркость, вместо глаз Фагима полыхало красное пламя. Когда глава Семи заговорил, изо рта вырвались длинные языки огня: -- Знаю?.. Ты забыл, что ни короли, ни маги, ни звери, ни птицы, даже ничтожный муравей не в состоянии противиться воле Семи Тайных. Что можешь ты с той поры, как отринул могучую магию -- а ты был сильнейшим магом, не спорю, -- и посвятил себя ведовству -- уделу рабов? Олег ответил медленно, чувствуя усталость и слабость: -- Меня легко убить, но нельзя покорить. Ведовство дает гордость, чувство достоинства. Магам это неведомо. Я знаю, чем могу помешать... и могу ли, однако не откажусь от такой возможности. Если возникнет, конечно. -- Но не будешь искать сам? Олег подумал, ответил просто: -- Буду. Фагим долго молчал, теперь все лицо стало красным клубком движущегося огня, а глаза и рот белыми от ярости. Голос прогремел: -- Тогда ты обречен! Отныне ты -- вне закона. Наша мощь тебя найдет!!! Лицо стало р