разу оказались в ледяной воде. Олег и Асмунд вбили штыри, протянули веревку, и Умила судорожно вцепилась в нее одной рукой, другой прижимала Игоря. Она сидела прямо на мокрых бревнах, Игоря держала на коленях, не давая ступить в воду. Рюрик перерубил канат, волны сразу швырнули плот от драккара в открытое море. Рюрик и Асмунд сели на весла. Рудый мигом вырубил в бревнах канавки для упора ногами. Он, как и все, двигался на четвереньках, держась за веревку: плот немилосердно швыряло. Олег напряженно всматривался в белеющий парус: -- Гребите, гребите... Они двигаются в нашу сторону! Умила всхлипнула, ее руки помимо воли еще крепче прижимали к себе сына. Рюрик покосился на бледное лицо жены, закусил губы и налег на весло с такой яростью, что Асмунд взмолился: -- Легче! А то на месте будем крутиться! Вскоре его, взмокшего и усталого, сменил Рудый. Рюрик греб, как одержимый, засохшая корка крови на ране треснула, потекла алая струйка. Олег все всматривался в дальние волны, щурил глаза, наконец выговорил с облегчением: -- Они плывут к драккару... -- Надеются нас захватить? -- сказала Гульча злорадно. -- Нас не видно за волнами, -- добавил Олег. -- Паруса нет, плот плоский... Гребите, гребите! Я вижу берег. Рюрик чуть расслабил натруженную спину, оглянулся, увидел между высокими волнами мелькнувшие на миг скалы. Олег сказал предостерегающе: -- Еще далеко... Гребите. Многое может случиться. Рюрик дышал тяжело, по красному лицу бежали крупные капли пота. Олег тронул его за плечо: -- Дай сменю. Рюрик отрицательно тряхнул головой, воздух со свистом выходил через стиснутые зубы. Олег взял его за плечи, вытащил и пересадил. Асмунд бросил на пещерника испытующий взгляд: сможет ли грести тяжелым веслом, торопливо поплевал на ободранные ладони, пользуясь короткой передышкой. Олег взялся за весло. Асмунд начал медленно наращивать темп. Рудый сел перед ними, покрикивая: "Правым загребай, левым шибче, а то пройдем мимо". Он поглядывал на пещерника, тот все еще оставался сух, а от Асмунда валил пар, как от коня после бешеной скачки. -- Чему только не обучишься в пещерах, -- пробормотал Рудый. -- Удалиться мне туда, что ли?.. Только нагрешить надо, а то боги не примут: каяться ведь пока не в чем. Асмунд хрюкнул от возмущения, едва не выронил весло. Олег посоветовал: -- Распоряжаться легко, лучше сядь к Асмунду. Посмотрим, умеешь ли грести? -- Ну, несмелому взяться негде... Асмунд с готовностью подвинулся. Рудый со вздохом сел рядом, буркнул: -- Держись, святой... пещерник! Вдвоем с Асмундом гребли мощно, слаженно, весло в глубину не зарывалось. Олег приналег, его спина пошла буграми, плот не поплыл -- полетел, прыгая с волны на волну. Рюрик лег на край, изодранные в кровь ладони опустил в холодную воду. -- Викинги пересели в свой драккар, -- сообщил он. -- Теперь пойдут быстрее! -- Зато у них не все гребцы, -- возразила Гульча. -- Половину перебили! Рюрик хмыкнул, удивленно покрутил головой: -- Самая необычная моя битва... Дрались втроем против целого корабля! И почти одолели. Гульча пошла пятнами от возмущения, уже набрала полную грудь воздуха, отчего ее крепенькая грудь едва не прорвала рубашку из толстой шерсти, но ощутила на себе насмешливый взгляд пещерника. Он сердито качнул головой: не порть детям радость, они ж совсем маленькие, и радости у них тоже маленькие, детские, драчливенькие! Умила приподнялась, держась за канаты, прибитые к бревнам. Волны плескались через плот, княгиня дрожала от холода и страха, не отпуская маленького Игоря: -- Они гонятся за нами! Рюрик вскочил, плот качнуло, и будущий объединитель восточных славян, родоначальник древа великих князей и царей едва не сорвался в бушующие волны. Всмотрелся, крикнул яростно: -- Они не могут видеть нас! В чем дело? Лицо его побелело. Олег сразу подумал о Семи Тайных, с трудом отогнал страшную мысль: -- Асмунд, Рудый, гребите!.. Скорее всего викинги нас не видят. Они хотят напасть на побережье. Плот шел споро, холодные волны перекатывались через бревна. Умила тряслась от холода, губы у нее стали синие, как сливы, распухли. Гульча зябко ежилась, села к Олегу и ухватилась за край весла. Ее пальцы не обхватили толстую рукоять, она сердито косилась на огромные кисти пещерника -- весло в них выглядело прутиком. Рудый оскалил зубы, пот с него катился градом: -- Асмунд, их двое. Теперя пропадем. -- Дурачье, -- ответила Гульча с достоинством. -- Святой отец вас перегребет одной рукой. Я просто хочу согреться. -- Погреться можно возле меня, -- возразил Рудый. От него валил пар, он дышал, как загнанная лошадь. Вместе с Асмундом, походившем на свежесваренного рака, разом откидывались на спину, едва не падая, выкатывая глаза, с тем же усилием заносили лопасть для нового гребка. Внезапно на драккаре, что теперь был виден во всех деталях, забегали крохотные фигурки. Там засверкали блики солнца на мечах и топорах. Умила выкрикнула отчаянно: -- Нас заметили! В самом деле заметили! Олег хрипло бросил Асмунду: -- Прибавь, если можешь... Жилы порвут, но догонят! Рудый зло просипел с искривленным от нечеловеческих усилий лицом: -- Лося бьют в осень, а дурня -- всегда... Как же я не догадался порубить весла!.. -- Бьют не лежачего, а ленивого, -- буркнул Асмунд. -- А теперь тем рогом чешись, которым достанешь. Гребли, ничего не видя из-за серой пелены пота, что застилала глаза. Сердце Олега вырывалось из груди, в легких стоял хрип. Звенел оружием Рюрик, готовясь к бою. Внезапно рукоять весла, за которую держались Асмунд и Рудый, подпрыгнула, ударила Асмунда в грудь. Рудый извернулся, но весло швырнуло его на мокрые бревна. Асмунд без звука исчез в бушующих волнах, а накатившая волна смыла Рудого, как щепку. Олег поспешно выдернул весло из уключины, уперся в дно как шестом, подталкивая плот к берегу. С двух сторон в воду вбежали, поднимая брызги, волосатые мужики, ухватились за бревна, потащили к берегу. Заскрипел песок, Олег сказал, переводя дыхание: -- Сюда... идет... драккар. На нем двадцать... два викинга. Решайте: лучше уйти... или сумеете дать отпор? Рослый широкогрудый мужик, который вместе с таким же широкогрудым тащил плот, переспросил с недоверием: -- Двадцать два?.. Это "Большой Змей" Торвальда Рудого! На нем сорок восемь берсерков. На берег выбрел, шатаясь и держась за грудь, мокрый и злой Асмунд, похожий на огромное морское чудовище. Выплюнул воду, объявил зло: -- Теперь уже двадцать два. Мужик обернулся к шумно сбегавшей к берегу толпе, крикнул зычно: -- Стрелы с горящей паклей убрать! Их мало, надо захватить корабль целым! Гульча помогла сойти Умиле, вдвоем спешно унесли ребенка подальше на берег. Рюрик и Рудый обнажили мечи, Асмунд взял топор, толкнул Рудого: -- Торвальд-то Рудый! Не родственник? Аль гнался за нами, чтобы обняться с тобой, а мы, олени рогатые, помешали? Драккар несся на большой скорости. У берега гребцы разом убрали весла, тут же начали выбегать на палубу, полуголые, но уже в рогатых шлемах, разъяренные. Половина из них колотила рукоятями мечей в щиты. От драккара над морем несся звон, грохот, крики. Олег властно ухватил Рюрика и Асмунда сзади за локти, оттащил: -- Это не наша война! Не доедем, если по дороге будем ввязываться во все детские драчки. Рудый! Я считал тебя хитрее! Рудый охотно бросил саблю в ножны. Драккар на полной скорости врезался в песчаную мель, под днищем заскрипел песок. Викинги прыгали в воду, которая доходила до пояса, с берега в них летели камни, стрелы. Подростки умело раскручивали над головами пращи. Мужчины побережья вошли по колено в воду, их суровые лица медленно разгорались яростью. Они были широкие, большие, привыкшие к тяжелому труду. Волосы и глаза у всех были такие же светлые, как у нападавших викингов. Олег тащил за собой Рюрика, князь взглядом держал Умилу. Асмунд уперся, как бык: -- Я ж не пещерник, я хочу драться! Нас эти люди спасли. -- Рудый, если ты умнее -- шарахни дурня по башке, потащим, как бревно. Рудый, который сам колебался: драться -- не драться, с готовностью повернулся к Асмунду, злорадно поплевал на ладони, взял меч обеими руками. Асмунд сердито плюнул им под ноги, пошел прочь от берега за князем. От кромки воды раздались звонкие удары железа о железо, крики, яростная ругань, вопли раненых. Рудый догнал Умилу, подхватил участливо под руку: -- Пойдем шибче, княгиня. Тут так лаются, что у меня прямо уши вянут. От возмущения! ГЛАВА 20 Они миновали две рыбацкие деревушки, потом Олег круто свернул от берега. Пошли зыбучие пески, затем потянулось каменистое поле, а в довершение всего пещерник повел отряд прямо через топкое болото. Асмунд и Рюрик по очереди несли Игоря, который, обещая вырасти великим путешественником, ухитрялся спать даже вниз головой. Умила едва брела, проваливаясь по пояс на каждом шагу, хотя рядом Гульча проходила, не замочив колен. Мужчины увязали еще глубже, чем княгиня, -- каждый тащил огромный тюк с одеялами, сумами, доспехами, походной мелочью, без которых в дальней дороге не выжить. Олег оглядывался, зло прикрикивал: -- Быстрее, быстрее! За лесом -- богатая весь, купим лошадей. Надо отсюда убраться как можно быстрее. Поднажмите, потом отдохнем. Он нес самый большой тюк, второй по величине нес Асмунд. Рудый старался держаться налегке, он-де высматривал дорогу, женщин надо беречь, то да се, но зевнул -- соступил с тропки, хотя Олег велел идти за собой след в след, провалился в гнилую топь до подбородка, долго барахтался, забрызгался грязью, тиной, на нем висели болотные растения, от него пахло лягушачьей икрой. Рюрик осторожно вел Умилу по узкой тропке, когда Рудый с проклятиями выполз -- мокрый, злой, облепленный мелкими листьями. Рюрик спросил: -- Ты что, упал в болото? Рудый зло оскалил зубы: -- А ты мог подумать, что я там живу? Ругаясь по-черному, не стесняясь женщин, он заспешил вслед за пещерником, тот был уже почти на краю болота. Разбрызгивая болотную воду, пугая лягушек, догнал, заявил, запыхавшись: -- Был бы я Родом, сотворил бы мир без болот! -- Если бы свинье крылья, -- ответил Олег неприязненно, -- она бы все небо изрыла... А жабе Род не дал хвоста, чтобы траву не толочила. -- Это я жаба? Ладно, там Асмунд как сытая жаба барахтается в трясине! -- Глубоко? -- спросил Олег, не сбавляя шага. -- По колено... Нет, по щиколотку. -- Сам вылезет, -- отмахнулся Олег. -- Да, но... он вниз головой! Олег оглянулся. Рюрик уже помогал грузному воеводе выползти на твердое. Рудый, естественно, преувеличил, хотя Асмунду досталось -- тяжелый тюк за плечами вминал его не однажды лицом в топкую липкую грязь. Олег первым выбрался на сухое, вместе с Рудым подали руки остальным. Впереди за низкорослыми деревьями, какие всегда растут на болотистых почвах, виднелись добротные дома, распаханные огороды. Асмунд поспешно развел на берегу болота костер. Рудый, помывшись, быстро набрал воды в котел, поручил женщинам варить кашу. Ни та, ни другая умением не отличались. Умила даже ухитрилась перевернуть котел, сокрушенно вскрикнула: -- Теснота, повернуться негде! Рудый смолчал, лишь обвел вокруг выразительным взором, подмигнул Асмунду: -- Ты чего такой кислый? Мой кошелек нашел?.. Кстати, одолжи полтинник. -- С удовольствием, -- буркнул Асмунд, который явно жаждал отвязаться, отдохнуть. -- А сколько дашь без удовольствия? Олег сказал Рудому мягко: -- Зачем ты дразнишь простодушного Асмунда? -- Надо же чем-то заняться! Дорога такая знакомая, что смотреть противно. Олег смолчал, лишь осуждающе покачал головой. Рюрик сказал наставительно, как подобает князю по отношению к своему воеводе: -- Женить тебя надо, Рудый. Женатые живут дольше. -- Это тебе с горя кажется, -- возразил Рудый. -- А мне с женщинами везет сказочно. -- Но ты ж не женат? -- Это и есть везение! Ведь главное в жизни -- найти единственную, настоящую женщину... и вовремя от нее умчаться. Рюрик плюнул, пошел к костру, где на треножнике кипела каша в котле. Умила повернула к нему сияющее лицо, ее прекрасные глаза ласково смотрели на мужа: -- Милый, опять мы в лесу, как когда-то давно... Мы и наша любовь... Есть на свете вообще что-либо кроме нашей любви? -- Нет, -- заверил Рюрик горячо, -- конечно же, нет, дорогая. А обед готов? Умила оскорбленно выпрямилась, поболтала ложкой на длинной ручке в жидкой каше: -- Еще не разварилась. Игорек почему-то не спит. Наверное, лягушек боится. Может, спеть ему что-нибудь? -- Ну, зачем так сразу... Надо сперва по-хорошему. Он взял ребенка на колени, сделал ему козу, покачал на руках, и тот заснул, улыбаясь во весь рот. Гульча сняла с огня котел, и все поспешно вытащили ложки. В ближайшей за болотом веси купили лошадей. Олег платил щедро, выбрал коней самых быстрых, выносливых. Асмунд ворчал, он был казначеем у Рюрика. Рудый подлил масла в огонь, обронив ехидное о пренебрежении пещерников к мирским мелочам жизни. Они-де живут как птахи небесные, что не пашут, не жнут, не пекут. -- Эти птахи ходят по дорогам да кизяки клюют, -- взорвался Асмунд. -- Святой отец, знай меру! Золотые монеты не растут на кустах. Может быть, тебе в пещеру золотишко носят дикие звери, но я не знаю, с каких кустов рвут. Да и отыщут нас быстро: три динария за коня! Все запомнят таких сумасшедших. -- Никто не запомнит, -- ответил Олег коротко. -- Все побережье хоронит убитых, мужчины грабят драккар. А похвастаться победами? Это займет их надолго. Гульча не выдержала, накинулась на Асмунда: -- Ты чего чужие монеты считаешь?.. Это ж я захватила их с драккара! Пока вы ныли, боялись ножки промочить, я сгребла золота, сколько могла унести! Рудый присвистнул: -- Вот почему я всю дорогу плыл, как гордый лебедь -- задницей в ледяной воде!.. Переночевали в лесу, а хмурым рассветом выехали на дорогу. Утро было чистое, прохладное, в синем небе застыли грязновато-белые облака, похожие на стадо неопрятных овец. Лес был редкий, хотя поляны тянулись огромные, похожие на засеянные цветами поля. Лето подошло к концу, и цветы распустились без остатка. И кусты сочных ягод, и крупные яркие цветы -- дикие, где нога человека не ступала годами, напомнили Олегу империю киммеров, Зебо -- дочь кагана. Он вздохнул, Гульча тут же бросила настороженный взгляд. Олег притворился, что глубоко вдыхает запахи лесных цветов. Теперь все, кроме Умилы и маленького Игоря, были вооружены, даже Гульча не снимала с пояса узкий кинжал. Впереди ехал Олег -- в сером плаще, капюшон лежал на плечах, ветерок шевелил красные волосы. Его душегрейка была из волчьей шкуры, а штаны и сапоги из прочной кожи. Странно, его огромный двуручный меч остался на запасной лошади, как и лук со стрелами. Гульча дергалась, ревновала к этим надутым петухам: Асмунду, Рудому -- оба обвешались оружием, в доспехах, а пещерник даже швыряльные ножи припрятал -- одет, как нищий странник, все щупает обереги да вперяет глаза в небо, губы шевелятся, шепча языческие заклинания. С появлением русичей он сложил на них всю заботу о защите и охране, сам устранился, словно ушел в невидимую пещеру. Следом за пещерником ехал Рюрик -- мрачный, суровый. Харалужный шлем хищно сверкает, сквозь прорезь блестят серые глаза. Сзади со шлема опускается сетка из мелких колец, кольчуга -- из колец покрупнее, поверх кольчуги блестят булатные пластины. Он облачился в кожу, на сапогах позвякивают серебряные шпоры. Справа на поясе длинный меч, рукоять отделана серебром и золотом. Щит отливает красной медью, посредине гордо реет белый сокол с распростертыми крыльями -- древний символ Рода, который еще Таргитай вынес из Лесу. За Рюриком вплотную держится Умила с ребенком впереди себя. Гульча ехала рядом с княгиней -- так велел пещерник, и она смотрела ему в спину сердито-умоляюще, прося мысленно взять к себе ближе. Асмунд и Рудый замыкали отряд. Асмунд ехал огромный и неподвижный, как башня, в седельной петле торчал его исполинский боевой топор. Солнце сверкало на остром, как бритва, лезвии, толстая рукоять была отполирована его шершавыми ладонями до блеска. Асмунд был в полном панцире, который надел поверх кольчуги, подражая князю, опустил забрало, его выпуклые глаза злобно смотрели сквозь узкую прорезь маски шлема. Рудый шлем сдвинул на затылок, доспехи оставил на запасной лошади, а рубаху расстегнул до пояса. Перехватив неодобрительный взгляд Асмунда, он запустил пятерню за пазуху, с наслаждением поскреб грудь, сладко застонал, томно прикрыв глаза. Рука Асмунда непроизвольно поднялась, пальцы наткнулись на выпуклые пластины панциря. Он ругнулся и не смотрел на Рудого. Тот шумно чесался, Асмунд долго терпел, наконец послал коня вперед. На поясе Рудого висели короткие ножи с утяжеленными лезвиями, баклажка и калиточка. Штаны у него были из искусно выделанной кожи, даже сапоги отличались тонкой работой. На поясе висел кривой хазарский меч -- с расширенным к концу лезвием, на голубом булате при ярком свете можно было различить затейливые древние знаки. Меч висел в подогнанных ножнах, скромно украшенных, лишь выглядывала рифленая рукоять. Олегу только однажды достаточно было взглянуть на нее, чтобы увидеть, как умело сбалансирована и что за синеватые искорки на лезвии: саблю, так на Востоке называли хазарский меч, согни в кольцо -- не сломится, отточенное лезвие рассечет подушку, поставленную стоймя, а брошенный на лезвие волос распадется на две половинки... К полудню Олег заметил возделанные поля, чуть позже -- приземистые хатки. Оставив отряд в лесу, он зашел в весь с Гульчей, отыскал зажиточного хозяина, купил двух быстрых коней. -- Если будут расспрашивать о нас, -- объяснил он Гульче, -- то узнают лишь, что мужик с чернявым ребенком купил двух коней. Двое, а не шестеро. -- Тебя и без оберегов признают за пещерника, -- возразила Гульча. -- Что-то в тебе есть от волхва... А меня уж точно не признают за ребенка! -- Не признают, -- согласился Олег. -- В этом плаще ты похожа на снопик! Когда вернулись, Асмунд нахмурился, явно боролся с желанием пересчитать оставшиеся монеты в калитке князя. Рудый поинтересовался: -- Зачем в селение входили с востока, а вышли с запада? -- Сам подумай. На привале Олег отрешенно теребил обереги, кончиками пальцев касался вырезанных фигурок, прислушивался к голосу души, которая все видит и все знает. Рюрик ловко рубил толстые хворостины, бросал в кучу -- будет хороший костер, а Рудый и Асмунд распаковывали суму с едой. Внезапно Рудый беспокойно оглянулся на Олега, сказал вполголоса Асмунду: -- Слушай, мы не подумали о святом пещернике... Он не будет есть нашу еду! -- А что ему надо? -- Пещерники кормятся медом и акридами. Это такие крупные кобылки, на юге их зовут кониками, на западе -- грасхопами... -- Кузнечики, что ли? -- удивился Асмунд. Он оглянулся на Олега. -- Не хотел бы я быть пещерником... Это ж сколько надо сожрать, чтобы не околеть! А он не такой уж тощий. -- Надо наловить ему кузнечиков, -- предложил Рудый. Глаза его хитро блестели. Он с сомнением оглядел грузного Асмунда, вздохнул. -- Ты иди от поляны направо, а я налево. Мешок возьми! Сам говорил, что их надо много. Асмунд с несчастным видом смотрел на мешок, на зеленую траву. Кузнечики кое-где прыгали, но мелкие -- с ноготь, не крупнее. Да и прыгали шустро. Рудый подумал, сказал сожалеюще: -- Нет, лучше лови улиток. Кузнечики не по тебе. А улитку, если она зазевается, схватить сумеешь. Подкрадывайся к ней, подкрадывайся, потом ха-а-ап! Обеими руками. И держи крепче, а то вырвется. -- Улитка? -- спросил Асмунд непонимающе. -- Или убежит, если не сумеешь схватить сразу. -- Улитка? -- переспросил Асмунд удивленно. -- Она же еле ползает! -- А ты? -- удивился Рудый. Асмунд выронил мешок, его кулаки начали сжиматься. Глаза сузились, он начал медленно багроветь, задышал чаще. Умила, уложив ребенка, сказала Рудому неодобрительно: -- Когда-нибудь он свернет тебе шею. И будет прав. -- Ну, до этого еще далеко, -- ответил Рудый бодро. -- Он же из племени дубичей, а они в драку сразу не бросаются. Сперва разогреваются руганью, угрозами, рвут на себе рубахи, выкатывают глаза, орут, стервенеют... Асмунд, о котором Рудый говорил как об отсутствующем, задышал чаще, рванул на груди рубаху, сказал свирепым голосом: -- Пусть на мне Ящер воду возит всю оставшуюся жизнь, если я не раздеру тебя, как жабу, на две половинки... -- Видите, княгиня? -- указал Рудый. -- До захода солнца он приступит к рукоприкладству. -- Но что от тебя останется тогда? -- полюбопытствовала Умила. -- Ну, -- протянул Рудый, -- разве можно так далеко заглядывать? До полночи целая вечность. Я думаю, даже вещий пещерник так далеко не видит будущее. Жизнь полна неожиданностей. Он деловито выкладывал на траву ломти мяса, завернутого в широкие листья, рыбу, пышный каравай хлеба, куски запеченного лебедя. Просиял, стукнул ладонью по лбу: -- Вот первая неожиданность! Пещерник ведь трапезовал у князя. Полкабана умял, как сейчас помню, даже хмельным медом не брезговал! Понял, Асмунд? Кузнечиков ловить не надо. Пусть цвиринчат. И улиток не надо. Асмунд оборвал ругань, глядя на Рудого вопросительно. Тот искоса подмигнул Умиле, его улыбка была хитрой. Умила отвернулась, было жаль честного доверчивого Асмунда. Поужинав, усталая Умила сразу заснула. Олег сидел спиной к огню, всматриваясь в темноту. Асмунд шаркал камнем по лезвию меча, любовно трогая ногтем. Рюрик дремал, обняв одной рукой Умилу. Рудый подкладывал прутики в огонь, рассказывал вдохновенно: -- Зря ты, Асмунд, не веришь в чудеса... Когда я был маленьким, помню, однажды к нам пришел святой пещерник... Осмотрелся печально, говорит: "Вечером хата сгорит..." Мои родители испугались, в ноги кинулись, умоляют: "Святой пещерник, возьмите в хате все, что хотите, заберите и корову, только спасите хату, зима подходит". Пещерник подумал, ответил: "Постараюсь помочь". И что же вы думаете, случилось чудо -- хата не загорелась! Рюрик едва сдерживал улыбку: Рудый рассказывал с абсолютно строгим лицом, в нужных местах глаза его удивленно расширялись, брови взлетали, а челюсть отвисала по шестую застежку. Асмунд кашлянул, сказал с неловкостью: -- Конечно, это чудо... Но я не говорил, что чудес нету вовсе, просто самому видеть не приходилось. А вообще-то интересно было бы заглянуть в грядущее... -- И увидеть себя в срубе? -- ахнул Рудый. -- Опомнись! -- Ну... Почему обязательно в срубе?.. А ты разве не хотел бы увидеть свое грядущее? -- Я не такой дурак, -- ответил Рудый искренне. -- Я только надеюсь, но видеть не хочу! Утром Олег разбудил всех, когда небо едва посветлело. Озябшие путники наскоро перекусили, теснясь у костра. Асмунд оседлал коней, спеша и толкаясь, выехали на дорогу. Олег ехал впереди, настороженно вслушивался и всматривался. Гульча держалась рядом, косилась на пещерника. Ей казалось, что она чувствует, как его мысль ощупывает лежащие далеко впереди заросли, заглядывает в овраги. Иногда что-то темное, как его дыхание, проникало в ее душу, и она бросала на него испытующий взгляд. Пещерник смотрел вперед, лицо его было непроницаемое. Асмунд ехал рядом с Умилой. Рудый, напротив, часто плелся в хвосте, слезал, прикладывал ухо к земле. Нос его дергался, ноздри жадно раздувались, словно чуяли запах пива или хмельного меда. -- Все время что-то чудится, слышится, -- пожаловался он Асмунду. -- Какой я пугливый, правда? С чего бы? -- Лучше переосторожничать, -- успокоил его Асмунд. -- Что-нибудь слышал? -- Червяк грыз корни, -- ответил Рудый. -- Но разговаривать с набитым ртом отказался. Сказано, червяк! Да и вообще с ними говорить трудно, тугодумные слишком... -- Рудый, -- сказал Асмунд предостерегающе. -- Заткнись. -- Княгиня, -- сказал Рудый обиженно, -- он сам спросил меня! А теперь лается. Умила повела на него синими очами, покачала головой: -- Ой, Рудый... Я не знаю худшего человека, чем ты. Рудый довольно заулыбался: -- Я знаю. Потому и держусь к вам с князем поближе. Вон Асмунд уже раздувается, вот-вот брызнет семенами... Лучше догоню святого человека, поговорим о богоугодных делах. Они проехали через долину, где трава была коням по колено, лишь к полудню достигли снова леса -- редкого, с низкими перекрученными ветвями. На опушке спугнули стадо свиней, те долго не обращали внимания на всадников, наконец неохотно сдвинулись с дороги. Рыла с треском вспахивали землю, обрывая корни деревьев, на зубах звучно лопались блестящие желуди. Асмунд не выдержал, сорвал с крюка на седле лук, прицелился. Оглушительный визг пропорол воздух, стадо в едином порыве сорвалось с места, отбежало на две-три сотни шагов, и снова на крепких зубах затрещали опавшие желуди. Асмунд подобрал окровавленного поросенка, стрела пронзила его навылет, оскалил зубы: -- Пора попробовать свежатинки!.. Молоденький, нежный. -- Какие бывают обжоры, -- заметил Рудый. -- Жил себе бедный поросенок, жил... О высоком мыслил. Они въехали под широкие ветки, дорога потянулась широкая, наезженная колея в два ряда, по краям две хорошо утоптанные тропинки. Олег ехал впереди, погруженный в свои думы. Рудый несколько раз пристраивался рядом, рассказывал что-то, Олег не вслушивался. Рудый в конце концов решил обидеться, начал подбирать поводья, как вдруг пещерник протянул руку: -- Дай-ка мне твой лук. -- Лук? -- переспросил Рудый -- Для чего? -- Делать нечего, попробую научиться стрелять. -- А я буду бегать за стрелами? -- возразил Рудый. -- В лесу их не отыщешь! Он замолчал, но взгляд его говорил ясно, что он думает о стрелке, у которого на шее болтаются обереги волхва. Внезапно лицо его просияло, он галопом пустил коня обратно, вскоре вернулся с огромным луком и колчаном стрел. -- Асмунд уступил, -- сообщил он доверительно. -- Правда, я забыл упомянуть, зачем и кому. Умила смотрела на пещерника с интересом, вздохнула мечтательно: -- Все лучшие дни моей жизни связаны с охотой... -- Неужели? -- удивился Рудый. -- Вот уже не подумал бы, что наша княгиня обожает эту кровавую забаву! -- При чем тут я? -- удивилась Умила. -- Это Рюрик вечно пропадает на охоте! Они некоторое время ехали молча, наконец озадаченная Гульча решила поинтересоваться у княгини: -- Ты любишь Рюрика? -- Конечно, -- ответила Умила убежденно. -- Я вообще люблю мужчин! Они приотстали, начали разговаривать вполголоса, бросая на мужчин хитрые взгляды. У мужчин тоже были свои разговоры. Асмунд вздохнул: -- Только после свадьбы понимаешь, что такое настоящая жизнь! -- Верно, -- поддакнул Рудый. -- Только тогда уже поздно. Они въехали в темный угрюмый лес. Асмунд придержал коня, поехал рядом с княгиней, держа ладонь на рукояти топора. Рюрик пересадил Игоря к Умиле, сам поехал с другой стороны, его рука далеко не уходила от меча. Все настороженно всматривались в угрюмые деревья, что стеной теснились по обе стороны, нависали крючковатыми ветвями. Олег, приняв лук и наложив стрелу, так и поехал -- застывший, с непроницаемым лицом, а Рудый извертелся в седле, наконец ткнул пальцем: -- Вон сидит ворона... Противная птица! Хоть и мудрая. -- Чем же? -- Ну, мертвую и живую воду знает... Говорить может, если возжелает. Тыщу лет живет, если не брешут. Олег даже не притронулся к тетиве. Лук лежал поперек седла. Рудый снова поерзал, сказал нетерпеливо: -- Ну хотя бы вон в тот дуб! Толстый, можно с закрытыми глазами поцелить. -- Этот? -- спросил Олег. -- Чересчур тонкий. Вон тот! -- Погоди, -- ответил Олег изменившимся голосом. -- Я лучше попаду в дальнюю березу... Дорога постепенно сужалась. Деревья по краям росли толстые, приземистые, с мощными раскидистыми ветвями. Олег проехал несколько шагов, внезапно вскинул лук. Рудый увидел лишь смазанное движение -- с такой скоростью пещерник натянул тетиву и пустил стрелу. Тетива сухо щелкнула по пальцам, но пещерник, как успел заметить Рудый, даже не поморщился. -- В белый свет, -- сказал Рудый досадливо. -- Береза в другой стороне, пещерник! Олег виновато улыбнулся: -- Да, не умею... Стрела исчезла в зеленой листве дерева, что стояло в трех десятках шагов. Зашелестело, послышался треск, листья зашуршали, ветки затряслись, что-то валилось... Нижний сук согнулся, на него упало тяжелое тело, погнулся, и на землю грохнулся человек. Рудый пришпорил коня, в мгновение ока оказался над ним с занесенной саблей. Упавший лежал лицом вниз, не двигался. Рудый спрыгнул с коня, перевернул пинком, все еще держа саблю наготове. Затем он выпрямился, голос его был потрясенный: -- Святой пещерник... ну и пташку ты сшиб! Олег помахал ему рукой: -- Оставь, останавливаться рано. Из-за поворота показались Асмунд и Рюрик, Умила ехала на полшага впереди. Асмунд с удивлением посмотрел на пещерника, который нетерпеливо махал рукой Рудому, не желая останавливаться, потом его глаза расширились, он пустил коня в чащу, выхватил меч. Рюрик велел Умиле держаться за его спиной, спросил Олега: -- Что случилось? -- Выстрелил в птичку, -- объяснил Олег, -- но пальцы соскользнули... Я никогда не был хорош с луком. Рюрик посмотрел пристально, повернулся к воинам: -- Что там? Асмунд крикнул в чаще: -- Эта птичка уже не споет. Рудый торопливо шарил по всем карманам убитого, перевернул, снял толстый пояс, критически осмотрел спину. Когда он выехал снова на дорогу, сказал Олегу: -- Повезло, святой пещерник, что не промахнулся. Иначе за стрелой пришлось бы бежать далеко-далеко... Не мне, правда, ведь лук и стрелы одолжил Асмунд. Асмунд недовольно хрюкнул, поспешно взял лук и колчан из рук Олега. Умила с еще белым от страха лицом спросила тревожно: -- Кто это был? -- Разбойничек, -- ответил Рудый небрежно. -- Только собирался запеть, как наш святой пещерник, так я полагаю, увидел шевеление листьев. Решил, что удивит нас добычей... -- Удивил, -- сказал Рюрик, глядя на Олега пристально. -- Но добытчик сам стал добычей. Не так ли, Рудый? -- Стоит ли об этом упоминать, -- ответил Рудый еще небрежнее. -- Обереги на шее, грязная утиралка и калиточка. -- Калиточка или калитка? Рудый вытащил мешочек, который явно оттягивал ему руку. Рюрик взвесил на ладони, присвистнул озадаченно: -- Это целая калита! Асмунд, злой и настороженный, сказал тяжелым голосом: -- Деньги получил вперед! Значит, раньше промаха не знал. Прежде ему всегда удавалось! Их взгляды вперились в спину пещерника. Тот ехал, явно погрузившись в благочестивые размышления. Рюрик сказал негромко: -- Нельзя было допросить? -- Как? -- воскликнул Рудый. -- Стрела просадила его насквозь! Прямо в сердце. Спереди торчало оперение, сзади -- наконечник. А он был в кольчуге! -- В кольчуге? -- протянул Асмунд озадаченно. -- Под рубахой? -- Я сам не поверил. При удаче могу пробить каленой стрелой доспехи, даже булатный панцирь, но пока что не встречал умельца, который бы просек кольчугу из булатных колец! Асмунд в задумчивости мерил взглядом широкие плечи пещерника. Хрупкая Гульча казалась рядом с ним ребенком. -- Опытный воин к старости, -- сказал он медленно, -- начинает видеть, где враг может устроить западню, где поставить ловушки, приготовить засаду... Чем больше опыта, тем точнее все понимаешь. Но чтобы почуять не только место, но даже дерево... -- Ветку, -- поправил Рудый. -- Даже точное место на ветке! Олег слушал их приглушенный разговор, подумал, что Асмунд не так прост, как выглядит. В самом деле, за первые десять-двадцать лет странствий научился понимать, в каких местах может ждать засада, а дальше все дело житейского опыта, которого у Асмунда и Рудого нет! Дорога петляла среди песчаных дюн, старых рассыпающихся скал. Леса встречались чахлые, жидкие, а села попадались одно другого беднее. Еще три дня ехали через каменистые обширные поля. Трава торчала жесткими кустиками, кони худели, приставали. На трех запасных везли мешки с овсом и пшеницей, кормили на коротких стоянках, подвязывая торбы к мордам. Наконец их встретили и потянулись по обе стороны дороги настоящие леса -- мрачные, сплошь из темных мохнатых сосен, земля на ладонь в глубину укрыта жесткими сухими иглами. Травы и кустов нет -- вдаль уходят только ровные колонны деревьев. Даже ветвей не видать -- убежали на самые макушки, поближе к солнцу, небу. Дорога вытянулась прямая, сухая. День был холодный, резкий ветер продувал лес насквозь. Жестяно шелестело в листьях, остатки тепла быстро улетучивались из одежды. Дважды пришлось перейти вброд маленькую речку, на том берегу начали встречаться белокорые березки, приземистые дубы. Еще через день дорога запетляла, словно заблудилась. Равнина пошла складками: то круто опускалась, то карабкалась наверх. Лес тоже изменился, деревья пошли вперемешку. Между ними сплошь росли густые орешники, терновники, кусты голубики, черника. Дорожка сузилась, отряд снова поневоле растянулся. Олег ехал впереди, настороженно прислушиваясь и всматриваясь в любое шевеление листика. За ним держалась Гульча, отвоевав наконец право быть рядом, затем Рюрик с Умилой, Асмунд, последним ехал Рудый. Ночи с каждым днем становились холоднее. Дважды путешественники просыпались, покрытые инеем. Асмунд и Рудый теперь разводили по два больших костра, спать ложились между огней. Часто тянулись заросшие лесом холмы. Высокие, угрюмые, с одной или двумя обрывистыми стенами, словно гигантский меч отсек им края. Дважды Олег замечал леших, те прятались среди ветвей, провожали людей угрюмыми взглядами. Олег помалкивал два дня, на третий подозвал Рудого, сказал неохотно: -- С лешими что-то происходит. Понаблюдай. Могут напасть ночью, хотя это маловероятно. -- Лешие? -- ахнул Рудый. -- Я их не видел! -- Еще бы, они в кости не играют. Будь начеку. Если нападут, то погибнем все. Они разбирать не станут, кто из нас человек вольный, а кто -- шпион Семи Тайных. Рудый бросил на него острый взгляд, спросил после паузы: -- Рюрик и Асмунд знают? -- Они люди занятые, а тебе делать нечего! Рудый победно ухмыльнулся, поправил саблю, чтобы рукоять была под ладонью, поехал замыкающим, всматривался в заросли, буреломы, кручи. Сперва не замечал, но предупрежденный -- чем он хуже пещерника? -- всматривался до боли в глазах. Наконец чуть не шарахнул себя по голове с досады: странные немигающие глаза наблюдали за ним почти из каждого укрытия. Серые тела сливались с корой деревьев, но глаза светились желто-зеленым как гнилушки. Рудый ежился, уже чувствуя на шее сухие пальцы, при каждом движении натыкался на холодный взгляд. Хворост он отправился собирать с великой неохотой. Выскочил из-за деревьев встрепанный, с круглыми от страха глазами. Возбужденно объяснил Гульче: -- Только нагнулся к сухим веткам, гляжу -- громадная гадюка!.. -- Ну-ну, -- поощрила она, видя, что он замолчал. -- Да ничего, в том все и дело. Присмотрелся, а то обыкновенная палка. Сухая, как раз что нужно для костра. -- Так чего руки трясутся? -- удивилась она. -- А то, что палка, которую схватил, чтобы трахнуть гадюку, оказалась гадюкой в три раза крупнее! Гульча не ответила, даже не посочувствовала, она расседлывала коней, помогая мужчинам, и Рудый пристыженно отправился в заросли. Хворосту натащил вдоволь, напоследок принес птичье гнездо, возбужденно предложил: -- Асмунд, свари эти три яйца! Смотри, какие крупные. Яйца мне, юшка тебе. Асмунд тяжело подумал, в недоумении двинул плечами: -- Ну что за юшка из трех яиц? Рудый тоже подумал, вынужденно согласился: -- Ты прав. Принесу еще пару, я там другое гнездо заметил. Асмунд вытаращил глаза, медленно переваривая и осмысливая, а Рудый уже вытаскивал из кармана созревшие орехи -- коричневые, блестящие, крупные: -- Княже, угости княгиню. У нее зубы хорошие? -- Не знаю, -- буркнул Рюрик. -- До сих пор она только царапалась. -- Асмунд, -- сказал Рудый жизнерадостно, -- у тебя разинутый рот! -- Знаю, -- буркнул Асмунд сердито, -- я сам его разинул! -- Так закрой, я уже все сказал. Когда располагались на ночь, Рудый с воплем подпрыгнул, забегал вокруг костра, шаркая изо всех сил ногой. На него не обращали внимания, подозревая каверзу, но русич был зол, тер подошвой по земле, по траве. -- Что с тобой? -- спросил Олег наконец. -- На жабу наступил! Я и так жаб не люблю, просто боюсь, а она, зараза, еще и лопнула прямо под сапогом! Неделю буду вытирать подошву, не ототру... Я их не выношу, у меня дрожь начинается! И руки трясутся, будто кур крал. А какие куры в лесу? Он брезгливо пошаркал подошвой. Олег покосился на темные провалы между деревьями, сказал негромко: -- Лешие коней не тронут, но вокруг нашей поляны их стало втрое больше. К тому же подходят новые. Странно это... Предупреди Рюрика и Асмунда. -- Нападут ночью? -- Не знаю, но лучше, если на страже побудут двое. Он опустился у костра рядом с Гульчей, а Рудый отвел в сторону князя и воеводу, что-то объяснил, тыча пальцами в чащу. Он делал страшные глаза, приседал. Асмунд начал оглядываться по сторонам, а Рюрик выхватил меч и загородил Умилу. Гульча спросила подозрительно: -- Опять врет? -- Преувеличивает, -- мягко поправил Олег. -- Почему ты такая грубая? А с виду женственная, милая. -- Я? -- оскорбилась Гульча. -- Нас окружили лешие. Вот-вот набросятся. Гульча поперхнулась похлебкой, глаза ее стали круглые, как у филина: -- Лешие?.. Где? Олег ткнул пальцем себе через плечо, продолжая работать ложкой. Гульча всматривалась, чашка в онемевших пальцах медленно наклонилась, горячая похлебка тоненькой струйкой полилась ей на ноги. Она взвизгнула в диком ужасе. Рудый мгновенно развернулся, сабля блеснула в его руке: -- Они? -- Она, -- кивнул Олег. -- А-а... Лешие еще хуже? Как там сказано в святых книгах? Однако глазами и всей хитрой рожей выказал громадное сомнение, за что Гульча возненавидела его во сто крат сильнее. Рюрик лечь отказался, они с верным Асмундом остались сторожить. Рудый, отделавшись от ночной стражи, заснуть все равно не смог -- поднялся, сел и начал водить камешком по лезвию над самым ухом Гульчи. Она зябко поежилась во сне, ближе прижалась к Олегу. Олег не спал, спать каждый день -- непростительная роскошь. Умила заснула, притискивая Игоря, на ее осунувшемся лице блестели мокрые дорожки слез. Внезапно пещерник поднялся, взял в руки горящую ветку. Голос его был невеселым: -- Сейчас бросятся. Рудый вскочил, выставил перед собой саблю. Рюрик и Асмунд заколебались -- пещерник не орал, не суетился. Из тьмы выдвинулись огромные сосновые шишки, размером с человека. Ноги были короткие, покрытые серыми чешуйками, руки -- толстые, с острыми когтями. Лиц не разглядеть, только недобро сверкают желто-зеленые глаза. Рюрик отпрыгнул от ближайшего лешего, попытался выдернуть меч, но в растерянности не сумел -- перед глазами блеснуло, в лицо брызнули чешуйки, похожие на ореховую скорлупу; Рудый спасал князя, но тут же сам закричал, перекосившись, упал под чешуйчатым зверьем. Рюрик выхватил меч, поспешно ударил кр