тили коней, а Рюрик со свитой двинулись через вымощенный двор к расписному крыльцу терема. Когда прошли через светлицы, горницы, Годой отвел гостей в главную палату, велел подать княжеский ужин. Гридни притащили объемистые лохани с горячей водой, суетливо помогли смыть грязь и кровь, хоть чем-то старались услужить союзникам. За это время в палате сменили скатерти, уставили столы яствами и кувшинами с вином. Перед Годоем и Рюриком поставили кубки из золота, воеводами -- серебряные чары, женщинами -- малые чаши, украшенные цветными камешками, лишь перед пещерником осталось пустое место. Рудый злорадно оскалил зубы, но Асмунд шепнул ему на ухо: -- Значит, будет лакать прямо из кувшинов! Лицо Рудого сразу стало встревоженным. Годой лично рассадил гостей, сам потчевал горячим мясом, мягким сыром, мужчинам велел наливать вина и пива, женщинам -- меда. Гридни сновали вокруг столов, ловили каждое слово и желания гостей. Рюрик поинтересовался: -- Из-за чего сражение? Годой отмахнулся с небрежностью: -- Это же терняне! Рюрик помолчал, ожидая разъяснения, но Годой был уверен, что все объяснил. Асмунд закряхтел, проговорил осторожненько: -- Князю понятно, на то он и князь. Пещернику понятно -- он среди богов терся... Рудому тоже все понятно, на то он и пройдоха... Женщинам тем более все ясно, они всегда все знают... только мне, простому и даже очень простому вояке, непонятно, из-за чего война. Терняне... они кто? Годой удивился: -- Соседи, кто еще? Подлейший народ. Способный на любые пакости. -- Почему? -- Как почему? -- удивился Годой. -- Потому что -- терняне! -- А-а, -- вступил в разговор Рудый, -- все так понятно, просто удивляюсь Асмунду! Притворяется, по своей хитрющей натуре. Вы на них набрасываетесь тоже? -- Для защиты! -- Еще понятнее, -- сказал Рудый глубокомысленно, -- так что можно не идти в пещеры вовсе... Прибегает ко мне Ивка, сын сестры, ревет: меня Славка побил! А ты, спрашиваю я, сдачи дал? Еще бы, отвечает он сквозь слезы и кровавые сопли, еще ра-а-аньше! Гридни взялись с четырех углов за скатерть, унесли вместе с блюдами. Под скатертью оказалась следующая -- красная, как огонь, -- и другие гридни мигом наставили новые блюда, усеяли стол кубками, чарами, чашами. Асмунд наклонился к Рудому, шепнул: -- А здесь тебя за что не любят? Рудый пожал плечами: -- Разве упомнишь все? Люди везде какие-то странные. Помню, имел несчастье найти кошель с деньгами... -- Разве это преступление? -- В том-то и дело! Я же говорю -- странные. Правда, я нашел его раньше, чем тот разиня потерял, но что цепляться к мелочам?.. Однажды меня даже посадили было в их вонючую темницу! Представляешь? -- За что? -- За убеждения, -- ответил Рудый с достоинством. Он допил вино, гридень с готовностью налил еще. Он не отходил, с любопытством рассматривая Рудого, которого если не видел еще, то явно о нем слышал. -- За убеждения? -- повторил Асмунд. Его челюсть отвисла. -- Тебя и вдруг -- за убеждения? -- Да. Я был убежден, что в княжеской казне среди ночи пусто. А дурак казначей решил ночью крыс погонять! Съели бы они его золото? Асмунд поманил гридня, что стоял за его спиной: -- Выпив чару, я становлюсь совсем другим человеком! Понял? А этому другому тоже выпить хочется, разве не ясно? Гридень с готовностью наполнил ему чару, вылив туда весь кувшин. Асмунд поднял кубок, сказал убежденно: -- Хорошее вино! Наконец-то сегодня упьюсь до смерти. Рудый с готовностью поднял свою чару: -- Друг! Я хочу умереть с тобой. Олег наклонился к Годою, сказал настойчиво: -- Вели гридням убрать вино и хмельной мед. Мы измучены, устали, проголодались... но нам надо ехать дальше. Мы бы с радостью остались, хотя бы переночевали. Кони нуждаются в отдыхе, а люди -- еще... Дай свежих коней, Годой. Немного хлеба, мяса. Это все, что ты нам можешь сделать. Нам нужно добраться до Новгорода как можно быстрее. За столом Рудый, уже красный от выпитого вина, убежденно говорил Гульче: -- Черноокая, знаешь ли ты, что вино делает тебя краше? Гульча обиженно поджала губы: -- Я не пила. -- А ты при чем? Я пил. Годой медленно наклонил голову, в глазах были досада и разочарование: -- Как скажешь, святой отец. Мне бы хотелось, чтобы вы погостили хотя бы с недельку. -- В другой раз, -- пообещал Олег. Они выехали на свежих конях, их подбирал Годой лично, но сами всадники едва не падали с седел. Двигались остаток дня, даже в сумерках Олег торопил, старался проехать как можно дальше. Остались сутки! Уже в темноте собрали хворост, на ночь остановились на полянке, окруженной буреломом, -- мышь не проберется без шума. Рюрик вызвался сторожить первым. Асмунд и Рудый сразу же свалились возле огня, захрапели. Женщины уже спали, зажав Игоря телами. Олег долго сидел у костра, по своей привычке -- спиной к огню. Пальцы его безостановочно перебирали обереги. Ночь была черна, верхушки деревьев тревожно шумели. Ветер нес тучи издалека, Олег чувствовал их влажное нездешнее дыхание. В полночь начал моросить мелкий дождик. Рюрик подбросил в огонь сучьев, заботливо укрыл обнявшихся женщин своим плащом. В темноте фыркнул конь, запрядал ушами. Олег весь превратился в слух, но слышал только шелест падающих капель, легкий треск угольков. Вдруг издали, на границе слышимости, донесся странный звук. Это был почти визг, странный, будто ножом проскребли по сковороде. Визг был едва слышен, но волосы Олега начали шевелиться, поднимаясь дыбом. В темноте снова неспокойно фыркнул конь, пугливо стукнул копытом. Он чувствовал зверя -- хищник бежал по их следу! Олег вскочил, закричал сдавленно: -- Рюрик, быстрее на коней! Рюрик мигом взвился на ноги, пнул спящего Асмунда, толкнул Рудого, одновременно подхватил котел, начал собирать походные мелочи. Асмунд вздыбился, как медведь из берлоги, -- сонный, но ладонь на рукояти топора, ноги на ширине плеч, весь готов драться. -- Не сейчас, -- бросил Олег. -- Рюрик, бросай котел, бросай все! Последний рывок! Завтра будем в Новгороде. Или наши кости забелеют в этом лесу, добавил он про себя. Рюрик скользнул в темноту, бегом вернулся с лошадьми. Рудый поднял Умилу и Гульчу, подал княгине спящего Игоря. Олег забросал землей костер. Они двинулись, ведя коней в поводу, натыкаясь на деревья, падая в ямы, расшибаясь о коряги. Асмунд вскрикнул, напоровшись на сук, тот едва не вышиб ему глаз. Потом малость посветлело -- вышли на открытое место, поспешно сели в седла. Тяжелые, как горы, тучи попрежнему нависали над самой головой, мелкий дождик истончился, перешел в мжичку, ехали, словно в густом киселе из черники. Рюрик порывался спросить, от кого бегут, но впереди зазвенел ручей. Кони заупрямились, и князь поспешно соскочил на землю, потащил коней, своего и Умилы, в холодную воду. Ручей оказался небольшой речкой, и Олег погнал коня вдоль берега, затем заставил войти в воду, пересек речушку к той стороне, вода поднялась до стремян, а там повернул коня и погнал в противоположную сторону, все еще заставляя скакать по колено в холодной воде. За спиной послышался приглушенный голос Асмунда: -- Умно. Знает воинские штучки. С богами советуется, а они не круглые дурни. Донесся и голос Рудого: -- Не с теми советуется. Боги могли придумать что-то получше, чем переть на ночь глядя, да еще в дождь. -- А ты можешь придумать лучше? -- Был бы богом, придумал бы! -- Как речет святой пещерник: не дал бог жабе хвоста, чтобы траву не толочила. Одежда промокла насквозь, холод пробирал до костей, лишь от усталых коней валил пар. Когда конь начал ронять пену, Олег остановился, вслушался. Дождь уже не шелестел, истончившись до тумана, трава на берегу разбухла от сырости, отяжелела. -- Передохнем, -- велел он. Асмунд и Рудый спрыгнули с коней, чуть ослабили подпруги, давая коням короткий отдых. Олег вслушивался напряженно, внезапно черноту ночи пропорол, как ножом, острый вскрик -- тот же металлический визг. Асмунд вздрогнул, тоже услышал. -- Быстрее, -- сказал Олег настойчиво. -- Они совсем близко. Мы не стряхнули их со следа! Они с разгону пустили коней в речушку, проскакали с полверсты, разбрызгивая воду. Когда снова выехали на пологий берег, уже и кони дрожали. Олег ехал с темным, как грозовая туча, лицом, вслушивался. Что-то гналось по следам, а он все не мог ощутить зверя. Один или стая? Что бы то ни было, но зверь необыкновенно сообразителен и невероятно быстр. Ни волк, ни медведь, ни рысь... Медведи стаями не ходят, рысь трудно увидеть даже в паре. К тому же странный вой... Вой раздался намного ближе -- голодный, страшный, лютый. Асмунд догнал Олега, спросил потрясенно: -- Кто это? -- Не знаю, -- ответил Олег. Подумал, добавил: -- Думаю, просто звери. Бегут чересчур быстро. Похоже, на поводу их никто не держит. Асмунд сказал глубокомысленно: - Да, так бежать не по силам человеку. Разве какому-нибудь хорту, вроде Рудого... Рудый, спросил с коротким смешком: -- Хозяин их науськал, а сам отстал? Видать, у него задница как у Асмунда, тяжеловата... Олег тоскливо посматривал на небо: темное, вдобавок закрытое плотными тучами. -- Держитесь ближе к реке, -- предложил он. -- Огня да воды все звери избегают... Ну почти все. Убежать не вышло, придется драться. Рудый вырвался вперед, но Олег удержал, поехал впереди сам -- видел в темноте лучше. Подходящее место отыскалось за следующим поворотом -- бугристое, зато без кустов и травы. Он спрыгнул, быстро стреножил коня. Мужчины взяли в руки оружие, стали в круг, сгрудив женщин с Игорем в середку. Скрежещущий вопль раздался совсем близко, дрожь прошла по телу. Олег тряхнул головой, заметил выступающие из темноты бледные лица с вытаращенными глазами. Восточный край неба посветлел, но нижняя часть осталась темной -- там чернел лес. Олег прикинул взглядом расстояние, торопливо схватил коня за узду, заставил, прыгая связанными ногами, отодвинуться на десять шагов. Снова стали в круг, а от реки донесся сильный всплеск, словно упало в воду бревно. Следом еще всплески, затем частый стук когтей по речным камням. Рассвет уже теснил тьму, но слишком медленно, запаздывал. Все вглядывались до рези в глазах. На берег из воды выскочили, отряхивая на бегу брызги, огромные мокрые звери, похожие на крупных волков, но гибкие, с короткими лапами и длинными шеями. Глаза горели ядовито-желтым огнем, а прямые белые зубы блестели в красных, как печи, пастях. Олег выругался, запоздало увидев свою ошибку: -- На коней! Кто успеет -- на коней! Он разрубил путы на ногах коня, прыгнул в седло и поспешно выехал вперед, принимая на себя первый удар. Вожак странных зверей прыгнул, Олег поспешно встретил его ударом на лету. Меч с хрустом проломил череп, зверь царапнул длинными когтями, похожими на ножи, и упал, дергаясь всем телом. Стая на миг остановилась, вожак шумно скреб когтистыми лапами землю, выворачивая мелкие камешки, затем звери начали осторожно обходить с двух сторон, прижимаясь к земле. Олег оглянулся: он успел выиграть время -- друзья расстреножили коней, посадили в седло Умилу с Игорем. Рудый поставил коня рядом с пещерником. Олег крикнул, не отрывая глаз от зверей: -- Помните, прыгают плохо, зато очень быстрые! Звери метнулись со всех сторон. Олег сильно ударил, меч тряхнуло. Мелкими осколками брызнули зубы, чудовище упало, захлебываясь своей кровью. Рудый швырнул дротик, пригвоздил к земле ближайшего зверя, второго принял на щит, согнулся под его тяжестью -- зверь с рычанием драл когтями щит, сорвал металлические нашлепки. Другая рука Рудого нырнула к поясу, и длинный нож вошел в бок хищника по самую рукоять. Олег срубил третьего, едва управляя испуганным конем, а Рудый швырнул нож, мгновенно выдернул из чехла другой, подставил зверю щит и уже заученно ударил сбоку, повернул рукоять и сбросил мертвое тело коню под ноги. Что-то ревел Асмунд, Рюрик рубился, как на ристалище, выкрикивал боевые кличи, во весь голос плакал испуганный Игорь. В бледном рассвете Олег, отражая нападение хищников, все время следил за князем. Залитый кровью, Рюрик люто вращал мечом, уже войдя в раж берсерка. За его спиной держалась бледная Умила, в ее кулаке была зажата рукоять кинжала. Олег начал подавать коня влево, продвигаясь к ним -- Рюрику приходилось труднее всех. В это время крупный зверь сделал ложный выпад, отпрыгнул, оскалил зубы и, быстро двигая головой из стороны в сторону, выбирал момент. Желтые глаза неотрывно смотрели на Олега. Справа Рудый, разбросав швыряльные ножи, вертелся в седле как на горячей сковородке, рубил во все стороны своей узкой саблей. Зверь прыгнул на Олега, меч блеснул навстречу, но хищник успел уклониться, тут же прыгнул снова. Олег ощутил острую боль в боку. Он шатнулся от неожиданной боли, выставил меч, но зверь отступил, снова дернул головой влево-вправо, прыгнул с необычайной для живого существа скоростью, словно вместо него мелькнула черная молния. Рядом свистнула сабля, Рудый рассек чудовище пополам. Олег выронил меч, с силой сжимая пальцами бок, сводя края раны. Горячая кровь бежала широкой струей. -- Все, -- донесся тяжелый вздох Асмунда. -- Рудый, ты срубил последнего. Что с пещерником? Рудый помог Олегу сойти с коня. Оба, конь и волхв, были забрызганы кровью. Светлеющее небо качалось перед глазами Олега, тучи медленно уходили. Рудый, глядя на рану, озабоченно присвистнул. Гульча тоже с кровавыми пятнами на одежде прибежала с седельной сумкой, вытряхнула пучки трав. Олег сомкнул края глубокой раны, наложил целебные листья и освобожденно откинулся на сырую землю. Боль оставалась острой, словно зубы зверя еще терзали плоть, и он расслабил мышцы, повелевая себе выжить, обязательно выжить... В сыром рассветном воздухе плавали голоса, возникали и пропадали лица, встревоженные глаза. Олег опустил веки, отгородив себя от мира. Худшее стряслось с ним, Рюрик и Асмунд в панцирях, отделались царапинами, а Рудый сам, как речной зверь, ведь сабля и быстрее, и острее тяжелого боевого меча -- вообще без царапин. Женщины и ребенок вне опасности... Олег погрузился в полусон, полубред. Он лежал на земле возле реки, в то же время шел через древний лес, отбивался от упырей, прятался в пещере от огромного дива, шагал по мраморным плитам Экзампея, видел огромный котел скифского царя Ариана... Потом ощутил сильные руки, его подняли, переложили. В тепле Олег расслабил мышцы, чувствуя себя странно защищенным, погрузился в блаженную полутьму целебного сна. ГЛАВА 28 Он чихнул и открыл глаза. Солнце стояло в зените, по лбу стекали, щекоча кожу, струйки пота. День был непривычно жаркий, последний всплеск -- в народе зовут бабьим летом. Олег шевельнул руками, нащупал под собой толстый слой срубленных веток, накрытых плащом. Второй плащ укрывал сверху. Неподалеку потрескивал костер, звякала посуда, слышались приглушенные голоса. Олег осторожно привстал, в раненом боку предостерегающе заныло, медленно приблизился к костру. Асмунд вскочил, услужливо бросил на землю седельную сумку. Олег сел, обвел взглядом встревоженные лица. Сзади донеслось сердитое: -- Поднялся!.. На миг нельзя оставить! Гульча бежала от плоских реденьких кустов, высоко вскидывая ноги. К груди прижимала шлем Рюрика, доверху наполненный красными ягодами. Лицо ее осунулось, побледнело. Олег вспомнил, что тонкие пальцы всю ночь трогали его горячий лоб, она что-то шептала, прикладывала мокрую тряпицу, забирая жар. -- Гульча, -- сказал он ласково, -- без твоих ягод я бы помер, правду говорю. Мы, пещерники, -- сама знаешь, -- медом, акридами и ягодами. Сядь, милая! Расскажите, что случилось потом? Гульча села, прижавшись теплым боком, глаза возмущенно сверкали. Рюрик замедленно двинул плечами: -- Ничего... Рудый хотел освежевать и зажарить одну из этих тварей. Клялся, что никогда подобного не ел... Врет, он всякую пакость, что создали боги и чернобоги, ел. Асмунд намерился содрать шкуры на сапоги, чтобы добро не пропадало. Мол, раз из воды, то сапоги будут непромокаемые... Хозяйственные у меня, как видишь, воеводы. Я велел зарыть поглубже. И сам вбил сверху осиновые колья. -- Мудрое решение, -- одобрил Олег. -- Княжеское. -- Какие сапоги пропали! -- вздохнул Асмунд. Он с унылым видом потрогал отваливающуюся подошву левого сапога, сокрушенно начал подвязывать запасной тетивой. -- Это не лесные звери, -- объяснил Олег. -- Оборотни. Солнечный свет словно померк, воздух стал холоднее. Рюрик сказал осторожно: -- Оборотни ведь перекидываются волками? Медведями еще, но редко... -- В одном селе старуха жила, -- вмешался Рудый живо, -- черной кошкой переворачивалась. Чужих коров доила по ночам, пакости творила. Как-то мужик взял топор... -- То наши оборотни, -- ответил Олег мрачно. -- Их знаем, а вот чужих? Большая сила брошена, чтобы остановить наш маленький отряд. Выстоим ли?.. Даже не знаю. Враги знают о нас больше, чем мы о них. К тому же враги намного сильнее... Словом, пора в путь. Они не успокоятся. -- Но разве сами оборотни не были... -- прошептала Умила, широко раскрывая глаза. -- Нет, -- покачал головой Олег. -- Только слуги. К тому же не самые сильные. Лицо Асмунда было темным. Если таковы слуги, говорили его глаза, каковы хозяева? Олег начал подниматься. Гульча мгновенно юркнула ему под руку, уперлась в землю стройными ножками. Олег с неловкостью попытался освободиться, но она вцепилась крепко, помогала изо всех сил, покраснела от усилий. -- Не брыкайся! -- прошипела сердито сквозь стиснутые зубы. -- У меня четверо братьев, я всю жизнь, сколько себя помню, лечила царапины, перевязывала раны! Даже кости вправляла. Рудый завистливо вздохнул, пошел седлать коней. Асмунд и Рюрик быстро собрали вещи. Олег, все еще поддерживаемый Гульчей, развязывал тугую повязку, крепкие ногти с наслаждением почесали края вспухшей раны, все еще прикрытой пропитанными засохшей кровью листьями. Гульча в страхе перехватила руку: -- Не смей! Олег с неловкостью улыбнулся: -- Не могу, нет мочи... Зудит, чешется! Он содрал прилипшие листья. Гульча ахнула: на месте глубокой раны был безобразный шрам -- багровый, вздутый, с темной корочкой крови. Кожа вокруг рубца отслоилась, висела полупрозрачными лохмотьями. Глаза Гульчи стали огромными, как блюдца: -- Как ты сумел? Рудый уже в седле, подъехал, сказал благоговейным шепотом: -- Клянусь, все-таки надо побывать в пещерах... В Новгороде они есть? -- Там глубокие тюрьмы, -- напомнил Асмунд злорадно. -- Рана пустяковая, -- отмахнулся Олег. -- Царапина. Он почти без усилий запрыгнул в седло. Гульча смотрела остановившимися глазами, ее кулачки были прижаты к груди. Рюрик усаживал на коня Умилу, Игоря взял к себе. Асмунд медленно покачал головой: -- Скажи, что делать, когда рана будет не пустяковая. А то приставим голову не тем концом, аль еще что не так... Олег сказал с неодобрением: -- Тебе надо ехать подальше от Рудого. Этот чубатый испортит кого угодно! Рудый победно улыбнулся. Олег тронул коня, и маленький отряд тронулся в путь. Гульча ехала рядом с Олегом, он все время чувствовал на себе ее вопрошающий взгляд, но молчал -- до Новгорода рукой подать, а время истекало. Они ехали по краю большого озера, когда Олег внезапно остановил коня. Он смотрел на волны неотрывно, лицо его было странным, таким его еще не видели. Рюрик переглянулся с воеводами: -- Святой отец, надо торопиться. Олег, словно ведомый непонятной силой, медленно слез с коня, припал к земле, поцеловал холодный прибрежный камень. Постоял несколько мгновений, склонив голову, вздохнул и взобрался в седло с непривычной для него медлительностью. -- Что случилось? -- спросил Рюрик встревоженно. -- Видение? Асмунд и Рудый подъехали поближе. Олег кивнул, сказал торжественно и печально: -- Здесь навсегда остановят сынов Рудольфа. Рюрик непонимающе оглянулся на крутые волны по всему озеру: -- В воде? -- Я зрел битву зимой. Сеча будет лютой, лед проломится, много сынов Рудольфа погибнет среди льдин, многим уготован полон. С тех пор надолго перестанут лезть на земли русов. Русское войско поведет юный князь новгородский... твой потомок. -- Сын? -- спросил Рюрик жадно. Он оглянулся на ребенка в руках Умилы. -- Игорь? -- Через триста лет... Сколько раз скажешь пра? Они отъехали от озера, Асмунд оглядывался: -- Скажи, Вещий... А земли, что миновали... Бодричей, лютичей, дупичей, гнездян... -- Станут немецкими землями, -- ответил Олег невесело. -- Даже огромные земли пруссов будут захвачены! Пруссия сохранит название, но славян не останется. Все земли, что мы проехали, падут, а народы -- сгинут. Заслуга Рюрика и войска русичей в том, что объедините восточное славянство. Сумеете дать отпор. -- Мы? -- Ваши дети сумеют. Рюрик все оглядывался на озеро, сказал вдруг со злостью: -- Лютичи, бодричи, костичи... Они же своими жизнями купят нам время! Триста лет будут их уничтожать? За это время можно наточить мечи и оседлать коней даже при нашей славянской лени! А Рудый встрепенулся, сказал тревожно: -- Постой, мы же в дне пути до Новгорода? Неужто враг подойдет так близко? -- Отшвырнут, -- сказал Олег странным голосом, его глаза смотрели поверх голов, поверх дороги. -- Отобьют охоту на... семьсот лет!.. Сыны Рудольфа снова пойдут на эти земли через семьсот лет... а твои потомки, потомки Асмунда и Рудого... отшвырнут их еще раз. Уже навеки. Они долго ехали молча, каждый погруженный в свои думы. Гульча держалась рядом с Олегом. Всякий раз, когда он поднимал голову, встречал ее вопрошающий взгляд. Она словно порывалась сказать что-то, но едва заглядывал ей в глаза, поспешно отворачивалась. Щеки ее побледнели, она тревожно посматривала по сторонам. Когда подъехали к речке, встретили у моста двух оседланных коней. Копья и мечи в ножнах торчали из чехлов. Двое гридней под строгим надзором росса приколачивали перила. Один шагнул навстречу, поднял руку: -- Стой! Я не спрашиваю, кто и откуда. Новгород -- вольный город, но пеню за проезд через мост уплатить надо. Олег полез в заметно похудевший кошель, достал последнюю золотую монету, спросил: -- Как дороги? Нам нужно успеть в Новгород до вечера! Страж сунул монету в карман на груди, махнул рукой: -- Дороги впереди ладные. Мы следим! Пеню берем не Гостомыслу, как речет дурачье, а на ремонт моста. Только в Новгороде опять буча. -- Ну, на то он и Новгород. -- На этот раз хуже, -- буркнул страж. Он увидел живейшее внимание на лицах странников, оживился. -- Город разваливается! Уже не два веча собираются по обе стороны Волхова, как завсегда, а пять. А у нас, ежели знаете Новгород, и с двумя кончалось кровью. Дерутся не только на мосту через Волхов, а уже по всему городу. Гостомысл доживает последние дни, за место посадника бьются насмерть Святотык и Володур, на днях прибавился еще и Гнусак... Денег сыплет без счета -- откуда черпает? -- народ к себе сманивает. Его уже бы выбрали, но больно открыто чужую веру выставляет напоказ. Не то у обров перенял, не то у хазар, аль еще где... Но ежели чужим богам кланяешься, то как можешь править нами? Коли его изберут, что возможно, всех приучит кланяться чужому богу. Олег сказал значительно: -- Нам желательно бы знать, кто побеждает. Торговать лучше с сильнейшими. Правда, у слабейшего можно скупить по дешевке... -- Побеждает Гнусак, -- ответил страж зло. -- Денег у него куры не клюют. А Новгород -- торговый град, монета в почете. Сегодня там бурлит, созвали всеобщее вече, городской сбор. К вечеру все решится. -- Спасибо, добрый человек, -- поблагодарил Олег. Они проехали через мост, дорога поднималась вверх. Впереди постепенно выступала из-за леса огромная темная гора. Рудый нетерпеливо вертелся в седле: -- Давно не был в Новгороде! Люблю этот Рим с его уличными драками, вече по любому пустяку, ссоры, подкупы, хитрости! Асмунд смотрел с укором: -- Как ты можешь? Там беда. -- В Новгороде всегда беда. Зато единственный город, где мужики могут драться, обсуждая женитьбу Карла Великого, пункты торгового договора со свейским королем... Не один на один -- такое в любом городе, а половина города на другую половину! Люблю Новгород! Щеки княгини чуть порозовели, когда услышала о близком конце страшной дороги. Она спросила, указав пальчиком: -- Вон с того места уже видно Новгород, верно? -- А что это за гора? -- спросил Асмунд с неудовольствием. -- Черная, -- воскликнул Рудый. -- Черная гора! Когда я в прошлый раз уди... гм... покидал Новгород, она выручила. Я поехал, как всегда, налево, а дурни погнали коней направо -- ведь за правое дело стоит Черная гора, заслоняет город, а то бы мы все уже видели золотые купола двух христианских храмов, минарет бахметского бога и крышу святилища кельтского бога Тарана... А вон поднимается дым над требищем славянских богов! Считай, мы уже в Новгороде! Асмунд хмыкнул, сказал раздраженно: -- Ежели так мешает, что даже дороги протопали в обход, то взяли бы да срыли! Рудый покосился на пещерника, как никогда усталого, погруженного в тяжелые думы, так не похожего на остальных, что веселели на глазах: -- Здесь на тыщу лет работы! Вот ежели бы святой пещерник пошевелил пальцами... аль пошептал... или бровью повел с неудовольствием. Все с удивлением и беспокойством посматривали на Олега. Тот ехал невеселый, часто вздрагивал. Лицо его осунулось, глаза ввалились и угрюмо поблескивали из-под нависших бровей. Гульча держалась рядом с вовсе несчастным видом, не поднимая глаз от земли. Усталые кони затрусили чаще. Понурые морды изредка поднимались, дорога огибала Черную гору. Новгород уже начал выдвигаться краем: огромный, яркий, сверкающий, многолюдный... Они ехали вдоль обрывистой скалы с ровным срезом. Темный камень блестел -- ни дождь, ни снег, ни ветер не исклевали странное черное зеркало. Над головами зловеще каркнул ворон, пронесся, шумно хлопая крыльями. Рудый вздрогнул, начал громко рассказывать про алмазную гору, куда раз в тысячу лет прилетает ворон чистить клюв о ее грани, дабы стереть ее к концу вечности. Внезапно загремело. Пышный куст, что рос почти на уровне голов, скатился под ноги Рюрика. Из темной норы выскочили люди с саблями и боевыми топорами в руках. Рудый едва успел выдернуть нож -- к нему на седло сверху прыгнул крупный воин, конь шатнулся под тяжестью. Рудый едва успел перехватить руку незнакомца, острие кинжала остановилось, коснувшись груди. Чужак точно так же сжал кисть Рудого. Несколько мгновений они люто смотрели друг другу в глаза, побагровели. Рудый вдруг качнулся вправо, тут же резко толкнул влево. Воин не удержался, слетел на землю под копыта коня, кинжал с треском распорол коню бок. Конь, обезумев от боли, заржал, рванулся, топча копытами нападающих. Мечи сшибались со звоном, сыпались искры. Ржали кони, хрипло ругался Асмунд, огромная секира со свистом рассекала воздух, разбрызгивая кровь. Рюрик, сцепив зубы, дрался против троих -- за спиной оцепеневшая Умила прижимала к груди Игоря, смотрела вперед, где отчаянно рубился пещерник: в его руках был огромный меч, а рубил пещерник врага быстро и нещадно. -- Слава! -- вдруг вскрикнул Рюрик страшным голосом. -- Последний бой, други! Мы в Новгороде!.. Не таких чудищ побивали! -- Одолеем, -- отозвался Рудый издали, он дрался пешим, его раненый конь убежал, волоча свисающие кишки. -- Скучно не подраться перед самым Новгородом! Верно, Асмунд? -- Верно, -- гаркнул Асмунд. -- А то, грят, в Новгороде не подерешься, там усе мирные! Он двумя страшными ударами поверг на землю двоих дюжих воинов, заорал во весь голос: -- От сердца отлегло! Боялся нечисти, мол, в последний момент все перепортит, а тут лишь дурачье! Краем глаза Олег поймал смутное движение на другом уступе. Он резко повернулся, вскинул меч... Странная немощь сковала тело, он ощутил себя мухой в липком соке. С усилием повернул голову, отыскивая друзей, застыл, не в силах шелохнуть и пальцем. Рудый замер, его сабля была до половины всажена в живот врага. Рюрик стоял, повернувшись к Умиле, закрывая ее и ребенка червоным щитом. Асмунд опустился на колено, отбивая удар. Гульча вытаращенными глазами смотрела вверх. Темные фигуры врагов тоже застыли, словно вмороженные в лед. Даже кони замерли, как статуи. Сверху донесся сильный голос: -- Добро пожаловать, Вещий Олег! И твои спутники тоже. Из второй широкой норы медленно вылезли и опускались по косогору вниз двое. Один оказался велетом -- на голову выше пещерника и вдвое шире в плечах, к тому же весь закованный в булатные доспехи. Шея была, как у быка, руки, словно бревна, а ладони шире корабельных весел триремы. Он недобро скалил зубы -- крупные, как у коня, но острые, с выпирающими клыками. За ним спрыгнул на дорогу шустрый живой человек в темном плаще с капюшоном, надвинутым на глаза. Оказавшись перед путниками, он откинул капюшон. Олег узнал Морша, брата Гульчи. Он сильно похудел, прихрамывал, но черные, как терн, глаза блестели живо, в них сверкали быстрые искры. -- Добро пожаловать, -- повторил Морш. -- Как видишь, Вещий... я жив. Глупых журавлевцев обмануть просто. Ты не ждал? Трудно предугадать события, не прибегая к волшбе? Он сделал небрежное движение в воздухе, нарисовал знак, и сила, сковывающая губы Олега, исчезла. -- Я не предугадывал, -- ответил Олег хрипло, едва двигая губами. -- Ведуны предвещают... Но и тебя магия не спасла от тяжкой раны? Морш небрежно отмахнулся: -- Велено было обратить обров в нашу веру. Магия превращает в рабов, ты прав. А нам нужны рабы, которые считают себя свободными. Поэтому во время поездки к этим варварам мне было запрещено пользоваться магией... Туран, возьми ребенка. Ночью принесем в жертву, он -- ценность! Остальных -- убей. Велет оскалил зубы, вытащил из ножен меч, тот был в человеческий рост и вдвое шире меча Рюрика. Все еще усмехаясь, подошел к Рюрику, князь лежал с выпученными глазами. Меч начал подниматься. На застывших лицах Рюрика, Асмунда и Умилы проступило выражение безмерного отчаяния. -- Стой, -- проговорил Олег, с трудом выталкивая слова из перехваченного горла. -- Фагим с вами? Туран задержал меч в воздухе, ожидающе взглянул на Морша. Маг неприятно усмехнулся: -- Надеешься убедить, что ведовство лучше магии? -- Он будет счастлив... узнать о моей смерти... но еще больше -- увидеть ее... и тем более смерть остальных... Морш критически оглядел его с головы до ног: -- О бегстве мечтаешь зря. Я предусмотрел все. Действительно все! Я не великий маг Фагим, я не бессмертный Туран, но я -- новое поколение магов. И не дурак. Туран с неудовольствием бросил меч в ножны, похожие на расщелину. Он шагнул к Олегу. Злость исказила его лицо. Глядя в глаза пещерника, он вдруг ударил его по лицу. Голова Олега дернулась, он потемнел от боли -- словно саданули бревном. Туран с еще большей ненавистью ударил с другой руки. Голову Олега бросило в сторону, скулу ожгло: каменный кулак рассек кожу и мясо, побежала струйка крови. Туран захрипел, начал бить справа и слева, голову Олега мотало из стороны в сторону. Брызнула кровь из разбитых губ, скулы были рассечены до кости, кровь уже заливала лицо, капала с подбородка, текла по груди. Морш зашел сбоку, глядя на обезображенное лицо пещерника, зло оскалил мелкие блестящие зубы: -- В ваших преданиях герой лишь с третьего раза побеждает чудовище! Дважды я был бит, во второй раз вообще едва выжил... Но теперь пришел твой черед. Олег прохрипел сквозь распухшие, залитые кровью губы: -- Правильно ли понял наши предания?.. Туран ударил его тыльной стороной ладони. Кровь брызнула во все стороны, алые капли повисли на груди Морша. Кровь теперь бежала и из разбитого носа пещерника. Волосы на груди слиплись, вокруг тугого пояса скопилась полоска крови. Морш повел ладонями в воздухе. Гульча глубоко вздохнула, гордо выпрямила спину. На залитого кровью пещерника она старалась не смотреть, упорно отворачивала лицо, бросилась на шею Моршу. Тот обнял, прижал к груди, похлопал по спине: -- Все закончилось! Это всего лишь варвары. Народы, среди которых мы живем. Не привязывайся сердцем. Помнишь, в детстве ревела, когда резали ягнят? Но все-таки мясо ела. Она ответила глухо, не поворачивая головы: -- Мужчины рождены для войны и гибели, но ребенка мне жаль. -- Ягненок, -- напомнил Морш ласково. -- Вспомни ягненка! Это всего лишь ягненок. Они не люди, это мы -- люди. Туран по его знаку подхватил Олега, зажал под правой рукой, под левую взял Рюрика. Панцирь князя затрещал, лицо побагровело, он стиснул зубы, сдерживая крик. Туран вскарабкался к расщелине, втиснулся, задевая пленниками за выступы скалы. Олег ослабел от боли и потери крови, на земле за ним потянулась цепочка темных капель, кровавые полосы оставались даже на стене. Впереди Турана шел низкорослый воин, высоко поднимая факел. Ход круто опустился вниз, сзади грохотали подкованные сапоги -- несли Асмунда, Рудого и Умилу с Игорем. Туран поскальзывался на стертых ступенях, зло ревел. Затем ступени пошли широкие, стены ровные, покрытые толстым слоем серого мха. Воин с факелом остановился перед массивной железной дверью. Дверь была позеленевшая, покрытая ржавой окалиной. Воин уперся ногами, надулся, с огромным трудом выдвинул два чудовищно толстых засова. Туран грохнул ногой в дверь. Из темного зева пахнуло холодным гнилым воздухом. Воин вошел в подземелье первым, зло ругался, его подошвы скользили по плесени. Пол и стены, как и потолок из красного камня, вся темница вырублена в сплошной гранитной скале. Туран небрежно швырнул пленников на пол. Олег так ударился, что на миг потерял сознание. Очнулся от горячей крови в горле, закашлялся, выплюнул, пуская кровавые пузыри. Рядом, как бревна, побросали Рюрика и воевод, швырнули Умилу. Олег натужился, сплюнул кровь, прохрипел: -- Туран... я убью тебя... Туран понял, оскалил огромные клыки, что едва помещались во рту, проревел: -- Все... убить! Заратуштра... убить! Красный чадящий свет метался по темнице, к гнили примешался запах крепкого пота, немытых тел и горящего дерева. Морш вошел в темницу последним, властно крикнул еще с верхней ступеньки от самой двери: -- Пещерника -- к той стене! Цепи там готовы, ждут. Остальных связать потуже, посадить под стену напротив. Туран распахнул пасть, проревел: -- Ковать? Морш не сводил с Олега оценивающего взгляда: -- Да, лучше не рисковать. Скуй одной цепью, а цепь прибей к стене. Чтобы не дотянулись до этого... опасного... Олега грубо вздернули на ноги, кто-то ударил ногой в спину, захохотал. Он смутно чувствовал, что на кисти надевают железные браслеты. В раскрытую дверь внесли походную кузню, заполыхал горн. Бухая молотами, пещерника приковали к огромным, как оглобли, железным штырям -- те на вершок торчали из сплошной каменной стены. Туран медленно поворачивал головой, проревел с удивлением в голосе: -- Змея Горыныча... Этот сильнее? Морш щелкнул пальцами, бросил резкую фразу. Олег разом ощутил все тело: боль, ушибы, разбитые губы, рассеченное лицо. Он попытался шевельнуть руками. Цепи зазвенели, но кисти были прикованы к штырям намертво. Он скривился от острой боли, правый глаз заливала кровь с рассеченного лба, прохрипел: -- Мразь... все предусмотрел... Морш спустился к нему вниз, внимательно осмотрел и потрогал цепи: -- Мы решили использовать эту темницу, когда узнали, что русины Рюрика вышли без него. Неплохо, верно? Признаться, сперва ты нас обставил. Неделю мы ждали выхода войска, потом догоняли, долго рыскали по всему побережью. Путаницу внес и драккар -- мы решили, что все погибли и наши проблемы уже решены. Затем долго не могли понять, какой же дорогой пошли... Не самой короткой и безопасной, понятно, -- на это не попались, но какой? Пришлось искать по всем направлениям. Потом я сообразил, что надежнее устроить засаду перед самыми воротами Новгорода! Их-то не минуете. -- Первые покушения... -- прохрипел Олег, губы еле двигались, -- были твои? -- Мои. Семеро Тайных не знали. Они и сейчас не ведают. Не радуйся, ты же знаешь их... Никто не поможет. Я убедил Фагима, что ты опасен. А Фагим сильнее остальных шести, вместе взятых. Мы объединили с ним усилия, и вот ты здесь. -- А Гульча? Морш засмеялся: -- Гульча?.. Из нее выйдет хороший воин тайной войны. Сама невинность, верно?.. Но самые красивые змейки -- самые опасные, ты прав. Он пошел из темницы, уже на ступеньках остановился, всмотрелся в разбитое лицо пещерника, залитое кровью. -- А не прячешь ли ты чего в рукаве? Туран грубо сорвал с Олега одежду. Олег плюнул ему в глаза кровавым сгустком. Туран с удовольствием ударил пещерника по лицу. Голову пещерника мотнуло, на стену плеснуло кровью, как из чаши. Олег бессильно уронил голову, обвис на руках. Из разбитого лица побежала струйка крови. Туран потряс одежду, с недоумением проревел: -- Нету... Морш поморщился: -- Я не это имел в виду. Ладно, оставь все как есть. Пещерники часто сидят голыми, как животные, в своих норах. Он сделал в воздухе пассы, задвигались Рюрик и воеводы, застонала Умила. Морш вышел, ушли воины, дверь захлопнулась -- толстая, несокрушимая. Слышен был грохот задвигаемых засовов. В стене в железной чаше полыхал смоляной факел. В мертвой тишине громко расплакался Игорь. Гремя цепями, Умила неловко схватила его, прижала, крупные слезы катились по ее исхудавшему лицу. Асмунд оглядел цепь, он был скован между Рюриком и Рудым, угрюмо молчал. Его огромные кулаки бессильно упали наземь. Рудый искоса посматривал на обнаженного распятого пещерника. Тот всегда держался незаметно, под плащом не особо разглядишь мышцы, хотя Рудый замечал массивные плечи, их ширину не укроешь, но сейчас потрясенно обнаружил почти распятого велета -- мышцы, как сытые удавы, ни капли жира, грудь широка, а сам пещерник словно выкован из железа. Руки -- корни столетнего дерева, пусти стрелу -- отскочит, как от кондового дуба, разве что чешуйку сшибет. Только вместо лица -- кровавое месиво, да на плечах ссадины, синяки, кровоподтеки: Туран, когда нес, задевал им о каменные выступы. Умила начала стучать зубами. Асмунд, разогревшись от яростной схватки, не замечал холода дольше всех, наконец и он съежился, согнулся. Рюрик все отводил глаза от распятого пещерника, наконец посмотрел ему в глаза, невесело скривил рот: -- Отсюда уже не выбраться, да? Олег уронил голову. Разбитые огромной ладонью Турана губы шевельнулись с трудом: -- Да... Нас перехитрили. Мы в их власти целиком и полностью. У нас не осталось в запасе никаких сил... Рюрик проговорил уже безо всякой надежды: -- Ну хоть что-нибудь!.. Ты же волхв. Вещий волхв!.. Волхвы умеют больше, чем мы, простые и простодушные, как говорит Асмунд. Олег качнул головой, голос его был мертвым, безжизненным: -- Я -- бывший волхв, а против нас сильнейшие маги Востока! Они досягают мыслью в грядущее дальше, чем я. Мы были на Рюгене, а они уже готовили этот подвал... Мы едва-едва одолевали их простейшие ловушки на дороге в Новгород, а они уже мысл