шие глаза показали, что прелестную княжну запомнил. -- Завтра,-- напомнил полковник.-- Готовься! Ошеломленный Александр бегом спустился по ступенькам на улицу. Сердце колотилось как будто хотело выпрыгнуть, кровь бросилась в голову, он чувствовал неистовую радость. Навстречу шли трое офицеров. Расфранченные, духами разит за версту. Идут так, будто им принадлежит если не весь мир, то хотя бы Херсонщина. Однако при виде молодого подпоручика на их лицах появились кислые улыбки. Один сказал тягучим голосом: -- Да, завтра тебя осыпят цветами. Тут вовсе можно прыгать до неба. -- У губернатора о тебе только и разговоров,-- буркнул второй завистливо. Третий кивнул нехотя. Вид у него был таков, что он знает все, о чем говорится у губернатора, ибо он близок к высшим кругам города, знает всех, и его знают тоже. Александр даже не понял сперва, потом развел руками. Цветы так цветы, и хоть из всех приемов предпочитает приемы со шпагой, но стерпит и прием у знатных мира сего. Главное же, о чем эти трое несчастных и не догадываются, он через неделю покинет эти безрадостные степи и поедет в Санкт-Петербург! А оттуда... куда оттуда? Явно за кордон, потому что Суворов никогда свою страну не защищал. Он воюет только в чужих странах! И войны его всегда наступательные. Когда они прибыли к особняку губернатора, у ворот уже стояло десятка два карет, а у коновязи оседланные кони лениво жевали отборный овес. Полковник хмыкнул: -- Наши кавалеры времени не теряют... На балах да пьянках только и живут, а на службу, так, отлучаются. -- Для чего шли в офицеры? -- спросил Александр с недоумением. -- А сколько блеска в эполетах, аксельбантах, золоченых шнурах? Они как вороны клюют на все блестящее. А нонешние женщины так вовсе вороны из ворон... Они взбежали по мраморным ступеням. Роскошно одетые слуги в ливреях распахнули перед ними массивные двери. Полковник выпрямился, лихо подкрутил усы. Он разом помолодел, в глазах появился лихорадочный блеск. Пройдя через большую комнату, они оказались перед распахнутыми дверьми в большой зал. Оттуда неслись звуки оркестра, и когда Засядько встал на пороге, его ослепил блеск множества свечей, хрустальных люстр. Даже массивные канделябры, начищенные до нестерпимого блеска, старались уколоть глаза богатством и роскошью. В залитом ярким светом зале уже был почти весь высший свет Херсона. В глазах рябило от роскошных платьев, драгоценностей, блеска эполет, богато украшенных мундиров. Оркестр играл не очень умело, но старательно и громко. Шелест множества голосов, мужских и женских, напомнил Александру раков, трущихся панцирями в тесном ведерке. Дворецкий громогласно назвал их, явно гордясь зычным голосом. Александр увидел как сразу разговоры умолкли. В их сторону повернулись десятки голов. Полковник выпрямился еще больше, грудь выгнулась колесом, а живот подтянул так, что тот почти прилип к спине. Деревянно шагая, он повел смущенного Александра через зал. Они сделали всего пару шагов, как к ним быстро шагнул немолодой грузный человек с орденской лентой через плечо. Парик был сделан тщательно, но так, словно хозяин все же старался сделать его как можно незаметнее, раз уж в угоду моде необходимо прятать собственные волосы. -- Дорогой Петр Саввич,-- провозгласил он густым басом и раскинул объятия,-- ты так редко бываешь здесь! А тут двойная радость: ты догадался привести и этого замечательного юношу, о котором говорит весь город! Александр почтительно поклонился градоначальнику. Тот излучал радушие, в нем чувствовались сила и уверенное достоинство. От него пахло хорошим французским вином, но такому медведю, подумал Александр, надо споить целый винный подвал, чтобы свалить под стол. Наверняка пьет еще и для того, чтобы других свалить, пусть в пьяной болтовне выбалтывают то, что трезвый придерживает. Он чувствовал на себе пытливый взор, не знал что ответить, а от него определенно ждали какого-то ответа. -- Я счастлив,-- сказал он, запнулся и повторил,-- я просто счастлив! Что я могу еще сказать? Вы же видите, я счастлив быть здесь. Градоначальник довольно хохотнул, обнял молодого офицера. За витиеватыми речами часто кроется неискренность, а умелое построение речи говорит скорее о частом повторении одних и тех же апробированных выражений. Этот же молодой офицер сказал бессвязно, смущаясь, что привело его в восторг. -- Юноша, здесь все свои,-- сказал он искренне.-- И все рады вам. Чувствуйте себя как дома. Отныне двери нашего дома всегда для вас распахнуты! Засядько поклонился. Он был смущен, физически чувствовал взгляды всех собравшихся. Да он из незнатной семьи, а правила светского обхождения понаслышке да книгам не выучишь. И как бы не ступил, будет видно, что рос и воспитывался в диких степях Украины, с детства привык скакать на горячем коне, и никогда не ходил под присмотром нянь и гувернеров. Внезапно совсем близко раздался радостный возглас: -- Вот он, наш спаситель! К нему, приятно улыбаясь, тетушка вела зардевшуюся Кэт. У Александра остановилось дыхание, настолько она была божественно прекрасна. Ее большие серые глаза смотрели восторженно, с детским обожанием, на щечках расцвел румянец, пухлые губы вздрагивали, растягиваясь в радостную улыбку. Ее пышные волосы были убраны в высокую прическу, там блистали драгоценности, длинная лебединая шея была беззащитно открыта, у Александра защемило сердце от прилива нежности, а руки дернулись укрыть ее, защитить, уберечь от опасности снова. У нее был глубокий по последней моде вырез на платье. Александр ощутил как тяжелая горячая кровь прилила к его щекам, залила шею. Их глаза встретились, он увидел, что она поняла по его взгляду, почему он покраснел, и румянец на ее щеках стал еще ярче. У нее была ослепительно чистая нежная кожа, он видел ее девичьи округлости как не старался отвести глаза, его обволакивал нежнейший едва уловимый запах ее духов, от которого сердце едва не выпрыгивало, а голова кружилась, а она так же зачарованно не могла оторвать взгляда от его юношеского, но мужественного лица с резкими чертами и упрямо выдвинутой челюстью. Молчание длилось, как им показалось, вечность и еще раз вечность. Зачем губернатор взял ее нежные пальчики в свою огромную ладонь, поднес к губам: -- Милая Кэт... На месте этого юноши каждый бы бросился хоть на сотню разбойников, если понадобилось бы спасать тебя! Вблизи стояли офицеры с бокалами шампанского в руках, прислушивались. Слова губернатора приняли с одобрительными возгласами. -- Что на сотню, на тысячу! -- На армию! Губернатор бросил на них уничижительный взгляд, добавил: -- Вряд ли у кого-то это получилось бы так же блестяще, но, милая Кэт, ради вас в самом деле каждый из нас бросится на штыки! Он еще раз поцеловал ей руку, передал полковнику. Тот приложившись губами к ее пальчикам как к святыне, сказал торжественным голосом, словно читал завещание о получении им огромного наследства: -- Милая Кэт, позвольте представить вам моего юного друга, подпоручика Александра Засядько! Он отступил на полшага, поклонился. Александр тоже склонил голову, чувствуя себя глупо в тугом мундире, затянутый, скованный церемониями. Казачий сын, привыкший скакать навстречу ветру с раскрытой грудью, когда же привыкнет? Жарко, воздуха не хватает, воротничок давит как чужая рука на горле. Кэт не могла оторвать от него глаз. Сейчас он показался еще выше, чем тогда, когда в белой расстегнутой на груди рубашке бросился спасать ее, как часто спасал в ее снах волшебный принц. Он был красив как сам Сатана, и в тугом мундире выглядел как дикий конь, на которого возложили седо, но который все равно никому не позволит в него сесть. Годы учения в привилегированном училище не вытравили свободолюбивый дух, и если бы она уже не узнала, что красивый молодой подпоручик русской армии не князь и даже не дворянин, а сын знатного казака, то все равно безошибочно признала бы в нем человека, рожденного в седле и вспоенного с конца копья. -- Добрый день,-- сказал он внезапно охрипшим голосом.-- Вы... танцуете? -- Да,-- ответила она поспешно. Голос ее был чистый как колокольчик, у него сладко отозвалось сердце.-- Вы... приглашаете меня? -- Уже пригласил,-- сказал он еще торопливее. Он видел в ее глазах то же самое, что чувствовал и он. Вырваться хоть на время танца из-под плотной опеки старших, когда тебе дышат в затылок и подсказывают каждое слово. И пусть за ними все время будут неотрывно следовать взгляды всего зала, но все-таки они вдвоем смогут ощутить хоть слабую тень тех минут, когда он, сильный и красивый, в белой рубашке, распахнутой на широкой груди, подхватил ее, слабую и трепещущую, держа в одной руке саблю, ощутил легкий аромат ее духов, а ее пронзила сладкая дрожь от прикосновения его сильных рук... Однако им пришлось дожидаться пока окончится предыдущий бесконечный манерный танец. Фигуры в одинаковых напудренных париках двигались по кругу как восковые. Одновременно приседали, кланялись, лица у всех как маски, непристойно выказывать какие-либо чувства, Александру они напоминали фигурки на больших часах. -- Я слышала,-- сказала она тихо, глядя на танцующих,-- что в Вене создан новый танец. Его назвали вальс... Александр кивнул. Вальс он не танцевал, но слышал о нем от поручика Ржевского. Правда, поручик спутал Штрауса со страусом, который несет самые большие яйца, наверное, потому Ржевский и заявил в офицерском собрании глубокомысленно, что, мол, теперь знает, почему Штраус пишет именно вальсы. -- Наши офицеры только о нем и говорят,-- сказал он осторожно.-- Его вроде бы запретили как непристойный? Ее щечки снова заалели: -- Да. Но молодежь тайком танцует. Я, правда, не видела... -- Каков он? -- Говорят, в нем кавалер во время танца левой рукой не просто касается кончиков пальцев дамы... а держит ее за руку. А правой вовсе обнимает за талию... Конечно, на вытянутой руке! Но у нас вальс танцевать нельзя. В самом деле, о девушке могут подумать нехорошее, если позволит себя обнимать за талию незнакомому мужчине. Даже в танце! Он спросил тихо: -- Но в Вене же танцуют? -- Там у них много музыкантов, художников, артистов, к ним отношение лучше, чем у нас. У нас вальс если и начнут танцевать, то разве что среди простонародья... хотя я не могу себе представить, чтобы пьяные мужики его танцевали... А в высшем свете нравы строгие. Александр рассматривал ее искоса, не в силах отвести взор. Он вообще не любил танцы, в них было слишком много от механических фигур. Жизнь оставалась только в народных плясках, там даже кипела и хлестала через край, но, чтобы не быть изгоем, выучил все па и мог танцевать все, что игралось на балах. А вальс, при всей его якобы непристойности, может оказаться лишь очередным танцем заводных игрушек. Впрочем, подумал он с усмешкой, может быть его создатель как раз сам настрадался от бездушия бальных танцев, потому создал нечто ближе к гопаку или народной мазурке? Заиграли полонез, новый танец, что недавно вошел в моду после завоевания русскими войсками Польши. Вместе с награбленным оттуда вывезли и музыкантов, художников, артистов. Если не в Санкт-Петербург для украшения столицы, то в Сибирь, чтобы смирить польский гонор. Александр поклонился Кате, так ее хотелось называть, ее нежные пальцы коснулись ее руки, они вошли в круг. Танцующих было двенадцать пар, все двигались по кругу в строго размеренном ритме, останавливались, раскланивались, менялись местами, раскланивались, все медленно и чинно, но он вдруг ощутил, что зал исчез и все исчезло, а они танцуют только вдвоем. А вместо стен с канделябрами и запаха восковых свечей -- берег реки и аромат цветов, свежесть близкой реки. По ее глазам он внезапно понял, что она тоже с ним в их волшебном мире для двоих. Стены зала растворились и для нее, исчезли как дым все танцующие, родители и с завистливой враждебностью наблюдающая офицерская знать. Глава 6 На следующий день он нанес визит в дом князя Вяземского. Чувствовал себя не в своей тарелке. Впервые его страстное желание совпало с желаниями других: полковника, тетушки и наставника Кэт, и, как он втайне надеялся, с желанием самой Кэт. Дворецкий, с достоинством кланяясь, проводил через анфиладу залов в кабинет самого князя. Александр чувствовал как побежали мурашки по коже. Кабинет был достаточно просторен, чтобы в нем проводились учения с ротой новобранцев. В левом узлу внимание привлекал камин на аглицкий манер, там белеют торцами березовые чурки в обертках бересты, стены заняты книжными шкафами. Фолианты в телячьей коже, монограммы вытеснены золотом. Огромный стол завален бумагами. Даже в одном из трех кресел лежит свернутая в рулон карта. Массивная чернильница из дорогого малахита, пучок гусиных перьев в хрустальном стаканчике, настольный календарь... Похоже, князь и на юге продолжает заниматься работой, а не только охотится на лис, как утверждают знатоки. Он еще рассматривал книжный шкаф с книгами, когда дверь распахнулась, вошел грузный мужчина в дорогом камзоле. Вид у него был представительный, в движениях чувствовалась уверенность высокорожденного, привыкшего с детства отдавать распоряжения, но лицо было мягким, а сейчас и вовсе лучилось довольством и счастьем. Он еще от дверей раскинул руки: -- Позволь мне обнять тебя, отважный юноша!.. Я богат, но главное мое сокровище -- Кэт. Это поздний ребенок, я в нее вложил всю душу. Господь видит как я просыпаюсь в страхе ее потерять, но позавчера я был как никогда к этому близок. Он обнял Александра, расцеловал в обе щеки, усадил в кресло. Придержал рукой, тот порывался вскочить, сам обогнул стол и с удовольствием опустился на мягкое сидение. -- Полковник много рассказывал о тебе, Саша. Позволь тебя так называть? Он очень высокого мнения о тебе. Александр пробормотал в смущении: -- Я здесь всего два месяца. Чем я мог заслужить столь лестную оценку? Князь покровительственно засмеялся: -- Саша, мы с полковником уже в том возрасте, когда жизненный опыт позволяет судить о многом. Мы видывали много, потому нам не требуются годы, чтобы сразу понять человека. Ты из тех, кто шагает далеко. Есть люди, которые живут как трава. Есть -- как звери. Но на каждое поколение рождаются люди, их мало, которым наш их мир сразу начинает казаться тесен. Они, каждый по-своему, начинают его расширять, улучшать, перестраивать. Это и мудрецы вроде Моисея, Аристотеля, нашего гения Ломоносова, и завоеватели вроде Аттилы, Чингисхана, Александра Македонского, и хитроумные механики вроде Архимеда или Кулибина... При всей разности эти люди из одного теста. Им тесно в этом мире! Я не знаю, кем будешь ты... Может быть твои крылья сгорят в самом начале, и никто не увидит твоего взлета, но ты -- из этой породы. Александр слушал его, раскрыв рот. Князь говорит то, что он сам постоянно чувствовал в сердце, но не мог выразить словами. Люди вокруг слишком ленивы, слишком медлительны, слишком мало хотят от жизни. Но они такие все... как он думал раньше. -- Не знаю,-- ответил он искренне.-- Ведь я служить только начал. Я все время учился... и сейчас все время учусь. Князь кивнул. Глаза на пухлом слегка одутловатом лице были живые, внимательные: -- Учишься. А нынешние дворяне в подражание Митрофанушке стонут: не хочу учиться -- хочу жениться. Его острые глаза остановились на его лице. Александр ощутил, что краснеет. Князь несколько мгновений изучал его, с легким смешком откинулся на спинку кресла: -- Саша, мы твои должники. Дело не в драгоценностях, что унесли бы разбойники, я в состоянии тут же купить новые, но Кэт даже не успела испугаться, вот за что я тебе благодарен! Когда ты появился, молодой и веселой, сабля в руке, а в глазах удаль... не спорь, так тебя описала не только она, но и моя сестра, то они все трое были абсолютно уверены, вот что удивительно, что с твоим появлением все пойдет хорошо... -- Ну уж... -- Я сам их не понимаю, но они в один голос твердят, что сразу поверили в тебя. Один супротив пяти! Но Кэт была уверена, что ты их разгонишь, а ее спасешь. Так и случилось, но более того... Александр ежился под пристальным взглядом. Князь неожиданно усмехнулся: -- Тебе будет доставаться за рискованные решения. А также за те, которые ты принимаешь за других. Признаться, я без охоты принял того разбойника. Лишь по настоянию дочери, которую люблю настолько, что отказать ни в чем не могу. Но ты оказался прав: он обожает коней, готов и спать в конюшне, а на работе конюха просто счастлив. Конечно, я запретил домашним упоминать, как он нам достался. Таким образом мы обрели в его лице преданнейшего человека. Странные бывают повороты судьбы, верно? Он поднялся, обошел стол, снова обнял: -- Не предлагаю никакого вознаграждения. Знаю, не примешь. Судя по фамилии, ты из малороссов, а у них гонора на сто князей хватит. Но если что понадобится, только дай знать. Князь Вяземский с его влиянием, деньгами и землями -- в твоем распоряжении! Он проводил его до дверей кабинета. На пороге взглянули друг другу в глаза. И оба знали, что никогда ни при каких обстоятельствах гордый подпоручик не унизится до просьбы о помощи. Кэт ждала его в большом зале. Увидев выходящего из кабинета отца молодого офицера, бросилась навстречу: -- Александр! Он снова ощутил волну нежности и щемящего жара в сердце. Еще никогда не видел такой прекрасной девушки, нежной и удивительной, чистой как лепесток розы. Ее глаза сияют как две утренние звезды, омытые росой, пухлые губы раздвинулись в счастливой улыбке. -- Милая Кэт,-- сказал он и поперхнулся. Слова сами сорвались с языка, но не успел пожалеть, она вспыхнула от счастья, засветилась, будто ее сердце запылало жарким огнем. -- Ох, Александр,-- сказала она и подошла к нему так близко, что почти касалась его лицом. Ей пришлось задрать голову, он возвышался над ней на полголовы. Ее глаза лучились, а губы стали пунцовыми.-- Я боялась, вы никогда это не скажете! Ее глаза на миг ушли в сторону, там был альков, и Александр тут же предложил руку. Они уединились в алькове, занавеси были раздвинуты, незамужней девушке неприлично оставаться наедине с молодым мужчиной, но все же они могли издали услышать шаги. Александр усадил ее на мягкую кушетку, сел рядом. Кэт поколебавшись, вложила узкую ладонь в его руку: -- Александр, мы все благодарны... Ой, что это у вас такое твердое? Мозоли? Неужели от шпаги? -- И от сабли тоже. Ее глаза стали огромными: -- У всех офицеров, которые вхожи в наш дом, ладони белые и нежные... В алькове было жарко, мундир душил горло. Он словно видел со стороны, какое у него красное лицо с глупо выпученными глазами. Кэт старательно отводила взгляд. От нее обворожительно пахло как от нежного цветка. Голос ее дрогнул: -- Как часто я в детских снах видела один и тот же сон... На меня нападают разбойники, у них сабли и страшные ножи, мне страшно... Но вдруг появляется рыцарь в блистающих доспехах! Он горд и красив, он отважен, а меч в его руке блещет как молния. Разбойники кто повержен, кто в страхе бежит обратно в лес. А рыцарь, отбросив меч, берет меня на руки. У него черные как смоль волосы, мужественное лицо, высокие скулы. Руки его сильны как ветви дуба, а сам он красив и статен. Он сажает меня на своего коня и увозит в замок... Она сделала долгую паузу, смотрела вопросительно. Александр, чувствуя, что надо что-то сказать, промямлил: -- У рыцаря должны быть золотые волосы до плечей. Так всегда в сказках. -- Это в сказках,-- возразила она.-- А мне снился всегда черноволосый, смуглый, загорелый, а лицо... немножко даже разбойничье. Чуточку злое, как у сильного и непокорного человека. Я даже рассмотрела черные волосы на его груди! Он ощутил как запылали его уши. Знал, когда увидела мельком волосатую грудь своего рыцаря. Угораздило же его сидеть с рубашкой, расстегнутой до пупа! Даже не на солнцепеке. -- Хорошо, если у него есть замок,-- пробормотал он. -- Есть,-- сказала она убежденно.-- Или будет, это неважно. А в замке он берет меня в жены, мы живем долго и счастливо, и у нас множество детей... -- Восьмеро,-- пробормотал он. -- Что? -- переспросила она.-- Ах, почему нет? Восьмеро. -- И все мальчики... -- Почему? Пусть и девочки. -- И оба умирают в один день,-- сказал он тихо. -- Что? -- Да так, вспомнил одно гадание... Она просияла: -- Вам такое напредсказывали? Я всегда мечтала жить в любви и умереть со своим мужем и повелителем в один день! Она внезапно замолчала, спрятала лицо в ладони. Сказано было много, слишком много. И молчание было долгое, мучительное для обоих. Александр прокашлялся, в горле стоял комок: -- Кэт... губернатор был прав. Все мужчины мира ради вас бросятся хоть на сабли, хоть на штыки. Мое сердце у ваших ног! Я просто не смею и надеяться... Но если я хоть чем-то похож на рыцаря вашей мечты, если я смогу быть похожим... то я приложу для этого все силы, отдам этому всю жизнь... Кэт, я люблю вас! Она подняла голову, лицо ее было счастливое. В глазах стояли слезы. Она прижала кулачки к груди: -- Саша!.. Я люблю вас с того времени, когда еще играла в куклы. Вы всегда были таким, как сейчас!.. Я просто дрожу от страха, что я сейчас проснусь, и все исчезнет! Ее голос в самом деле дрожал, а слезы прорвали запруду и побежали по нежным щекам. Губы распухли. Александр медленно наклонился и поцеловал. Ее губы были солеными, они дрогнули, словно от страха, но в следующее мгновение раскрылись ему навстречу. Он вбирал в себя ее нежность и чистоту, ее аромат, его руки держали ее сперва за плечи, потом обнял, а она прижалась к нему с такой силой, какой нельзя было ожидать от ее хрупкого тельца. Сердце его стучало мощно и радостно. Он слышал невидимые фанфары и слышал хлопанье незримых крыльев, это праздновали их союз на небесах. Послышались шаги. Они с великим трудом оторвались друг от друга, но остались сидеть, держась за руки как дети. Кто-то прошел мимо, хлопнула дверь. Александр сказал жарко, сам удивился своему севшему голосу: -- Я сегодня же попрошу вашей руки. Как вы думаете, что скажут ваши родители? Она опустила ресницы: -- Скажут, что это несколько неожиданно... что как-то еще не думали... Что я слишком молода... но вообще-то, если встретится человек, которого я полюблю... то не спеша и с соблюдением приличий... Ах, Саша! Вы знаете, что они могут сказать. Ведь они сами в вас влюбились. Тетушка все уши прожужжала, какой вы скромный, что не пьете и не курите, к гулящим девкам и к цыганам не ходите, что вас высоко ставит начальство... А отец сам навел о вас справки. Я к нему подлащилась, он все рассказал. Он тоже ставит вас очень высоко, еще сказал, что вы обязательно станете, по меньшей мере, генералом. Александр слышал как горячая кровь прилила даже к ушам. Радостно слышать от других то, о чем мечтал втайне сам. Да, он обязательно станет генералом. И очень молодым генералом! Не ради выгод и жалованья, а потому что генералы могут делать то, о чем подпоручики не смеют даже мечтать. -- Значит... -- Он не откажет. Он раскрыл объятия, она бросилась в них и прильнула беззаветно, прижавшись к его сильному телу, как в могучему дубу. Его сердце задыхалось от любви и нежности, слыша как совсем рядом вздрагивает нежное и страстно любимое существо. Она трепещет, словно он может исчезнуть! И что это все окажется сном... Перед уходом он попросил доложить князю о себе, собрал всю волю в кулак, а когда дворецкий распахнул перед ним дверь, шагнул вперед, глядя чисто и преданно, вытянувшись и выпячивая грудь. Князь отложил бумаги, поднялся навстречу, разводя руки для объятия: -- Милый Саша, я начал скучать по тебе, едва ты ступил за дверь кабинета! Садись, я велю подать кофий со сливками... Александр поклонился: -- Благодарствую. Я пришел откланяться... а еще -- просить вас руки вашей дочери. Князь, не останавливаясь, как шел с раскинутыми руками, так и обнял Александра. На лице старого вельможи не отразилось ни малейшего удивления. Скорее, Александр прочел в нем нескрываемое удовольствие. Князь отечески расцеловал молодого офицера, отстранил на вытянутые руки, всмотрелся в юное лицо: -- Я надеялся, что ты это скажешь. Кэт без ума от тебя, меня даже оторопь берет. В наших краях редко по любви выходят, а чтоб по такой неистовой... об этом в нашем роду... теперь и в твоем, будут из поколения в поколение рассказывать! -- Значит, вы не против? -- Не против, еще как не против! Да и матушка возликует. Мы очень любим Кэт и хотим, чтобы она была счастлива. А если ее желание совпадает с нашим, то разве бывает родительская радость выше? Он позвонил в колокольчик, велел сообщить княгине, что они будут в парадной зале. На Александра посматривал отечески, много не расспрашивал, выгодно отличаясь от отца Оксаны. Александр терялся в догадках, не думал, что разговор может получиться таким быстрым и легким. Или же князь уже получил о нем все-все сведения, знает все. А что о нем знать? Его жизнь может поместиться на половинке листа бумаги. Родился, учился, только-только начал службу. Нет ни богатых земель, ни роскошных дворцов, ни имений. Тогда странно, что князь с такой легкостью выслушал его... С другой стороны, он настолько богат и знатен, что нет необходимости родниться обязательно с богатыми и знатными. Его земель и деревень хватит не сто генералов. Сердце его стучало учащенно. В алькове уже было пусто, но когда Александр проходил с князем мимо, ноздри уловили едва слышный запах знакомых духов. Они едва успели сесть в большой гостиной, как дверь распахнулась, дворецкий пропустил вперед женщину. Александр мгновенно увидел в ней мать Кэт и жену князя. У нее были глаза Кэт, все еще блестящие и полные жизни, а на князя она была похожа больше, чем родная сестра. Такое бывает в провинции, где женятся и выходят замуж по любви, живут и мире и согласии всю жизнь, спят в одной постели, что в высшем свете считается непристойностью, делятся горем и радостью, вместе растят детей и строят свое будущее. Такие семьи Александр часто видел в казачьих семьях дома на Сечи, но почти не встречал в деловом Санкт-Петербурге. -- Это и есть тот самый герой,-- сказала она ласковым голосом,-- Саша, вы должны были показаться раньше! В ее теплом материнском голосе звучал упрек. Александр развел руками: -- Простите меня великодушно, но я не счел свой поступок чем-то необычным. -- Необычным? Вы дрались один против... против всей шайки! Он опять развел руками, подумал, что слишком часто это делает, это выглядит глупо, сказал уже тверже: -- Мне уже приходилось сражаться одному. -- Но вы спасли мою дочь от ужасных разбойников! Александр снова развел руками, рассердился на себя за этот жест. Князь пришел на помощь: -- Матушка, он прибыл из земли, где пьют из шолома, а кормятся с острия копья. Там война идет уже тысячу лет! Он владеет саблей и пистолем так же привычно, как мы вилкой и ложкой. Но молодой человек не огрубел душой, он наиболее прилежен в учебе, и показал себя лучше других кадетов во всех отношениях!.. И это прочел, понял Александр. Конечно, разве кто откажет могущественному князю заглянуть в государственные бумаги? Возможно, если бы их что-то не удовлетворило в его послужном списке, то не пригласили бы в этот дом. Послали бы с дворецким рубль на выпивку... ну, пусть не рубль, что-то подбросили бы, чтобы не чувствовать себя в долгу перед простым казаком, но все же так близко как сейчас общаться бы не стали. -- У вас очень хорошее лицо,-- сказала княгиня задумчиво. Князь сказал весело: -- Матушка, а ты знаешь, за чем явился этот молодец? Хочет увести от нас нашу Кэт! Ясные глаза княгини обратились на молодого офицера. После паузы промолвила все тем же теплым голосом: -- Полагаю, надо бы пригласить и нашу дочь... Князь дернул за шелковый шнур. Прозвучал гонг, явился дворецкий. Выслушал, поклонился, попятился, а через некоторое время открыл дверь перед Кэт. Она часто дышала, словно бежала вверх по высокой лестнице, щечки разрумянились, глаза блестели. Князь сказал с легкой усмешкой: -- Я знаю надежное средство против любви с первого взгляда. -- Какое? -- спросил Александр невольно. -- Взглянуть второй раз. Александр обратил взор на Кэт. Она была так божественно прекрасна, что у него перехватило сердце. Она смотрела с надеждой, кулачки прижимала к груди, словно боялась, что второй взгляд его разочарует, и он от нее откажется. -- После второго взгляда я в самом деле бросился бы на сотню разбойников,-- признался он.-- А после третьего... я не знаю, на что я способен после третьего взгляда. Мне кажется, чем больше я буду смотреть на вашу дочь, тем больше буду любить ее и заботиться о ней. Князь и княгиня переглянулись. Александру показалось, что в их взглядах промелькнуло одобрение. Кэт подбежала к нему, ухватила за руку. Вместе опустились перед родителями на колени. Кэт сказала умоляюще: -- Маменька, папенька!.. Моя кузина моложе меня на два месяца, но уже вышла замуж, а вы все еще считаете меня ребенком! Я тоже прошу вас, сжальтесь над нами! Князь сказал ласково: -- Встань, дитя мое. И ты, храбрый юноша. Нам очень не хочется отпускать тебя из родительского дома, ты наше сердце... но лучше сейчас, с этим достойным всяческих похвал молодым офицером, чем с каким-либо пустоголовым щеголем, коих так много вокруг тебя вьется. Он расцеловал их по очереди, затем их целовала княгиня. В ее глазах блестели слезы. Они с Кэт поплакали, обнявшись, а князь сказал уже деловито: -- Знакомство ваше было быстрым, так что помолвка по обычаю должна быть долгой. Чтобы успели остыть и подумать еще раз. Чтобы ваш брак был так же крепок, как... хотя бы наш с матушкой! Кэт спросила быстро: -- Когда объявите о нашей помолвке? -- Ну... месяца через два-три. Когда подвернется хороший случай. Александр кашлянул: -- Простите... не подумайте, что я тороплю из каких-то соображений. Однако меня через две недели отправляют в Санкт-Петербург. Князь вскинул брови: -- Зачем? -- Мне сказано не было. -- А так бывает? -- Мы люди военные. Я на службе. Князь покачал головой, не сводя с него пытливого взгляда: -- Даже полковник не знает? Впрочем, он тоже может строить догадки сколько угодно. Да и я, кстати... По крайней мере, если тебя из этой дыры вызывают в Петербург, это что-то значит. По крайней мере, что ты чего-то стоишь. Или в Петербурге полагают, что ты можешь что-то стоить. Кэт смотрела на Александра остановившимися глазами. В них было отчаяние, там предательски заблестело. Александр чувствовал как его сердце дрогнуло от сочувствия и жалости. Княгиня спросила непонимающе: -- Вызывают в Петербург? Такого... юного? -- У него отличный послужной список,-- пояснил князь. Он усмехнулся.-- Хоть и очень-очень короткий. Что ж, это меняет дело. Я просто не знаю, что мы успеем сделать... Кэт вскрикнула: -- А на следующем балу? Это будет всего через неделю. Княгиня молчала, но взгляд, который бросила на супруга, был красноречив и полон мольбы. Кэт прижалась к отцу, голову положила ему на грудь. Князь погладил ее по волосам, вздохнул: -- Будь по-твоему. Она обняла и горячо поцеловала отца. Князь, обнимая ее одной рукой, похлопал другой Александра по плечу: -- Ну, ежели жизнь торопит... Мы объявим о помолвке в субботу. Глава 7 Высший свет Херсона был в шоке, когда князь Вяземский в частной беседе за ломберном столом упомянул о предстоящей помолвке его дочери с юным подпоручиком из местного гарнизона. Она была яркой звездочкой на небосклоне Херсонщины, немало офицеров из высших семей имели на нее виды, добивались благосклонности. Барон Зигмунд Грессер, заслышав эту новость, загнал коня, примчавшись из своего имения ко дворцу князя. Он больше всех надеялся получить руку юной княжны. На балах обычно он танцевал с нею главный танец. Он танцевал бы с нею все, если бы правила приличия не ограничивали одним, да и Кэт благосклонно распределяла внимание между молодыми дворянами из окрестных имений и блестящими офицерами из местного гарнизона. Ему было двадцать пять лет, он вел дела на землях, принадлежащих Грессерам и управлял имением, хотя был еще жив его отец и два старших брата. Но братья служили в армии, а отец был слишком болен, почти не вставал, и юный барон взял всю ношу на свои плечи. Он был высок и статен, силен, сам мог заарканить дикого коня и обуздать его, владел оружием не хуже офицеров, а то и лучше, а своим живым и неукротимым нравом успел нажить себе врагов, но еще больше -- друзей. Он был кумиром у местных красавиц, но сам видел только Кэт, говорил только о ней, и хоть не все смирились, что юная княжна в конце-концов станет баронессой Грессер, но молва все упорнее связывали их будущие жизни вместе. Пометавшись по городу, Зигмунд проскакал на взмыленном коне мимо летней площадки городского сада. Там играл оркестр, мелодия была искажена до неузнаваемости, но играли с большим энтузиазмом, группа нарядных людей сидела на скамьях, слушала, изредка хлопала. Среди них Грессер заметил расшитые мундиры офицеров. Он спрыгнул с коня, швырнул поводья мальчишке: -- Подержи коня! Вернусь, дам целковый. Даже оркестранты заметили высокого и явно рассерженного мужчину, что быстро шел к площадке для оркестра. В его сторону начали поворачиваться головы, переговариваться. Грессера знали в городе все: от губернатора до чистильщика обуви. Офицеры, ранее встречавшие его недоброжелательно, теперь переглянулись, майор шагнул вперед с распростертыми объятиями: -- Дорогой барон!.. Как давно мы вас не видели, соскучились!.. Не желаете ли пропустить с нами по бокалу шампанского? -- Пока нет,-- ответил Грессер коротко. -- А чего-нибудь желаете? -- продолжал майор. -- Да. -- Можно нам полюбопытствовать... Грессер покосился на застывшие в радостном предвкушении скандала лица офицеров. Некоторые поглядывали на статного подпоручика, тот сидел в сторонке. Этого офицера Грессер еще не встречал в свете. -- Все увидите сами,-- ответил Грессер коротко. Подпоручик слушал музыку, лицо его было спокойное, но Грессер, сам собранный и чуткий как зверь, сразу ощутил идущую от него мрачную угрозу. Грессер был высок, но этот подпоручик на полголовы выше, в плечах шире, даже в недвижимости чувствуется звериная мощь и ловкость. Малоросс, вспомнил Грессер, слегка трезвея. Из горячих земель, где даже крестьяне спать ложатся с пистолем под подушкой... там нет крепостных, а казачество -- буйная сила. Он сам, если не врут, сын главного гармаша Запорожской Сечи, с детства приучен уступать дорогу только старшим, всегда готов постоять за себя и своих друзей... Впрочем, друзей себе здесь еще не завел, что на руку его противникам. -- Это и есть щенок, о котором столько говорят? -- Он,-- радостно подтвердил майор. -- У меня еще много дел,-- ответил Грессер коротко.-- Важных. Но сперва я должен покончить с одним пустячком. Он обошел майора и остановился перед подпоручиком. Голос его был резок: -- До меня дошли слухи, что вы, господин подпоручик...-- эти слова он произнес с нескрываемым презрением,-- осмелились волочиться за дочерью князя! Подпоручик взглянул на него искоса, мимоходом, словно на проползшего мимо жука, продолжал слушать оркестр. Лицо его было спокойное. Грессер сказал, закипая: -- Вы мне ответите, молодой наглец! Подпоручик обратил на него ленивый взор. Голос был медленный, но в нем Грессер ощутил ледяную угрозу: -- Вам лучше не требовать ответа. -- Почему? -- Я вобью вам в глотку ваши наглые слова вместе с зубами. Грессер чувствовал глаза всех собравшийся. Даже далекий оркестр играл медленнее, вразнобой. Там тоже следили за ссорой. Грессер сказал, закипая злостью: -- Что ж, попробуйте. Он никогда не думал, что человек может двигаться так быстро. Подпоручик внезапно оказался перед ним. Грессер ощутил резкую боль, услышал хруст. Земля и небо несколько раз поменялись местами. В ушах тонко и противно зазвенело, в голове возник тяжелый гул, словно с разбега ударился лбом о колокол. Постепенно он начал слышать голоса, увидел обеспокоенные лица на фоне синего неба и понял, что лежит на земле. Он попытался встать, рука подломилась, и он со стоном рухнул обратно. Только тогда ощутил, что по лицу течет кровь, а во рту перекатываются мелкие камешки. -- Вы можете встать, господин Грессер? -- спросил кто-то. Он хотел ответить, закашлялся, выплевывая вместе с кровью крошево зубов. Потом сознание снова поблекло. Он чувствовал, что его тащат по земле, поднимают и несут. И только тогда внезапно понял, что случилось. Нахлынул страх, какого никогда не чувствовал, когда скрещивал шпагу на дуэли или смотрел в черное дуло пистолета. Его передернуло как в судороге, сознание спасительно померкло. На другой день город судачил на чем будут драться Грессер и новичок. Грессер владел одинаково хорошо шпагой и саблей, метко стрелял из пистолета. О новичке знали только то, что он один сумел справиться с пятью разбойниками. Очевидцы рассказывали со страхом и восторгом, каким образом он ответил на оскорбление барона. Все тогда ожидали, что подпоручик с достоинством поднимется, он не трус, знали. Затем снимет перчатку и швырнет к ногам Грессера, а то и прямо в лицо. Может быть даже отпустит ему хлесткую пощечину. Затем оба назовут своих секундантов и предоставят им выбор места дуэли и оружия. А затем где-то за городом, потому что дуэли официально запрещены, состоится встреча. А там уж либо дело ограничится извинениями, что случается чаще всего, либо легкой раной, ибо дерутся обычно до первой крови. Но этот смуглый дьявол, доказывая что под блестящим мундиром офицера находится дикий казак и сын казаков, попросту двинул барона в зубы! И как двинул! Вышиб ему передние зубы, как и обещал, а белыми как жемчуг зубами Грессер гордился и всегда ослепительно улыбался, сломал челюсть и превратил этим одним-единственным ударом всю нижнюю половину лица в кровавое месиво. Этот было не по-дворянски, так дерутся разве что простолюдины... но каждый из офицеров, осуждая поступок Засядько, втайне желал овладеть таким ударом. Да и не как простолюдин ударил, это говорилось со зла и зависти. Простолюдин не ударит так умело и так быстро. Это был удар воина, который сразу убрал противника со своего пути. Прошла неделя, а о Грессере доходили лишь слухи, что он уже поднимается с постели, врачи хлопочут над изуродованной челюстью, но руки барона все еще трясутся, шпагу или пистолет он еще долго не сможет взять в руки. Александр пожал плечами, а когда кто-то при нем заметил, что дворяне так не поступают, заметил равнодушно: -- Хорошо. Пусть будет по-дворянски. Назовите ваших секундантов, время, место и вид оружия. Офицер побледнел, выдавил слабую улыбку: -- Да я что... Дорогой Александр, это была только шутка! Прости, ежели задел! -- Ничего, меня задеть трудно. Его в самом деле задевало немногое. Ему приходилось подсказывать, что его задели или пренебрегли, он был либо слишком равнодушен к светским условностям, либо просто не знал их. Откуда в Запорожской Сечи знать правила этик