оту огромного зала увидел среди приглашенных на прием Олю. Она была с родителями, но Александр на этот раз обратил внимание именно на нее, уже взрослую в свои двенадцать лет, рослую, девочку-подростка, похожую на бутон розы. Еще не видно лепестков, не слышно аромата, но садовник уже знает, что будет что-то необыкновенное... Он почти физически чувствовал ненавидящий взгляд Грессера, заметил полные боли глаза Кэт. Но его глаза снова и снова поворачивались к их удивительной и трогательной в своей доверчивости и беззащитности девочки. Громко и победно прозвучали фанфары. Церемониймейстер ударил жезлом в пол, торжественно перечислил титулы короля прусского. Дверь распахнулась, придворные склонились в низком поклоне, дамы присели. Александр и офицеры русской армии вытянулись и щелкнули каблуками. Церемония вручения наград показалась Александру затянутой, хотя позже его уверяли, что король сам спешил к столу и скомкал всю торжественную часть. Первыми награды получили члены августейшей семьи, что было естественно, хотя никто из них и близко не был возле крепости. Затем церемониймейстер назвал полковника русской армии Александра Засядько. Фридрих-Вильгельм III обнял Александра, расцеловал, видимо подражая старым русским обычаям, что вышли из употребления еще при Петре Великом, отступил на шаг, глядя в загорелое лицо молодого полковника. -- Вон каков, наш германский герой! Немецкая нация не забудет вашего подвига. Вы сделали для нас больше, чем дипломаты, армия или артиллерия. На королевском совете вас решено было представить к дворянскому ордену за воинскую доблесть -- "Pour le merite". И считаю приятным долгом добавить, что никто из совета -- а у нас, немцев, в совете больше народу, чем в советах всех стран Европе вместе взятых -- никто не возражал, что редко бывает, а барон Мюфлинг даже выразил сожаление, что нельзя дать сразу два ордена! Лорд-канцлер поднес бархатную подушечку, где блистал невиданный орден. Король умело прикрепил его к полковничьему мундиру Александра, еще раз обнял: -- Спасибо! Я в долгу у вас, Александр. Как и вся немецкая нация. Если что понадобится, то... как говорят русские... только свистните! Он захохотал, довольный, он любил употреблять неожиданные сравнения, простонародные словечки, за что снискал любовь и преданность солдат и простых крестьян. А хорошая память позволяла хранить их в памяти бесчисленное множество. -- Благодарю вас, Ваше Величество,-- ответил Александр на немецком языке без намека на акцент.-- В этой войне вы показали себя не просто королем, их хоть пруд пруди, а настоящим вождем. А к вождям, как известно, всегда стекались лучшие воины со всех краев света. Не по долгу, а потому что верили в вождя. Так что я к вашим услугам и в грядущие дни и годы! Он отдал честь. Король засмеялся, русский полковник ответил ему в тон, грубовато, но так, что он едва не замурлыкал от удовольствия. Спеша попасть на глаза королю, высшие придворные бросились к Александру, поздравляли, одаривали, приглашали в гости. Краем глаза он увидел на том конце зала злое лицо Грессера, зеленое от ревности лицо Кэт, радостные и вместе с тем обеспокоенные глаза Оли. Баронесса Адельгина, юная и благоухающая, прошептала Александру, потупя глазки: -- Завтра я весь вечер буду дома... Я буду рада видеть вас, таинственный герой, у меня в гостях. Теперь и глаза Оли стали зелеными. Она, как и ее родители, вряд ли слышала их разговор, но многообещающая улыбка юной баронессы, родственницы короля, говорила сама за себя. А мужественный полковник, статный и красивый той хищной красотой разбойника или контрабандиста, что заставляет трепетать сердца даже замужних, преданных семье и дому дам, свободен и находится всего на расстоянии протянутой руки! -- Благодарю,-- он бросил короткий взгляд на побледневшую девочку. Дорасти сперва, говорил его взгляд. Рано тебе лезть в игры взрослых.-- Я обязательно приду. Если, конечно, нашу часть внезапно не перебросят в другое место. Она весело засмеялась. У нее было нежное румяное лицо, ямочки на щеках, блестящие глаза. Она дышала чистотой и здоровьем, словно жила не при дворе, а в далекой альпийской деревушке среди чистого воздуха, цветов, теплого молока и родниковой воды. -- Ваша часть останется здесь еще на неделю. Я уже узнала! Засядько поклонился. У него было желание сдвинуть лопатки, укрывая спину от жалящего взгляда девочки. -- И если мое начальство даст мне возможность вырваться хоть на миг... -- Ваша часть на отдыхе,-- заверила она весело.-- Видит Бог, все ваши солдаты тоже заслужили отдых! Такой беспримерный марш из Сибири в нашу солнечную Германию! Москва не совсем в Сибири, хотел было возразить он, но лишь усмехнулся в ответ. Тогда пришлось бы сказать, что и Германия не совсем солнечная страна. Как же тогда назвать Италию и средиземноморские острова, знойной Индией или вовсе арабскими пустынями, но баронесса лучилась сочной красотой, от нее исходит мощный зов, на которой откликалась его звериная натура, а не звериная не очень-то и сопротивлялась. Он подал руку, она положила ему на локоть длинные, но пухленькие пальцы, тоже розовые и сочные. Они пошли вдоль длинной стены, рассматривая картины в тяжелых рамах. Гости постепенно оставались позади, встречались только слуги с подносами, потом и те перестали попадаться, и, когда Адельгина увидела уютненький уединенный альков, Засядько тут же, угадывая ее желание, свернул, бережно усадил, сел рядом. -- Ах, Александр,-- сказала она томно,-- у вас такое мужественное имя! -- Его дал мне отец. -- Ах,-- сказала она со смехом,-- я уверена, что он дал вам не только мужское имя... -- Надеюсь,-- пробормотал он, баронесса уже задышала чаще, в глазах появился особенный блеск, алый рот призывно начал раскрываться.-- Но если вы не уверены... -- Мы, немцы, практичный народ,-- ответила она с низким грудным смехом.-- Мы предпочитаем проверять... Ее белые нежные руки обхватили его за шею. Сильный запах пряных духов и пудры забил ноздри, под его пальцами ее тело было мягким, горячим и сочным, она слабо застонала, глаза ее томно полузакрылись. Засядько начал расстегивать ее пояс, как вдруг раздались быстрые шаги. Адельгина вздохнула и с неохотой отстранилась. В то же мгновение занавески колыхнулись, в щель просунулась голова Оли. Ее ясные серые глаза потемнели, она с укором посмотрела на обоих, сказала: -- Александр Дмитриевич, вы обещали рассказать про Московский бой! Когда это я обещал, едва не сказал он сердито, но прикусил язык. Ребенок ревнует, это же ясно. Детская ревность, она не может видеть как ее героя занимают другие женщины. -- Оля,-- сказал он просительно,-- давай я расскажу тебе в другой раз. -- Вы все обещаете,-- обвинила она,-- а потом опять уедете! -- У меня служба. -- Но пока вы здесь... Адельгина прервала с досадой: -- Милое дитя, вернись к родителям. Наш герой расскажет тебе в другой раз. Оля смотрела на нее исподлобья. Засядько чувствовал себя скверно, он ясно видел, что девочка хотела бы сказать, но баронесса этого пока не понимает. -- Почему не сейчас? -- сказала Оля таким капризным голосом, которого Засядько у нее даже не предполагал.-- Он обещал, обещал! Она топнула ногой, только сейчас он в ее голосе и движениях уловил фальшь, догадался, что дочь Грессеров изображает капризного избалованного ребенка русских аристократов-самодуров, которому все было позволено. Ему стало стыдно и неловко, ребенок цеплялся за единственную возможность не оставлять их наедине -- Иди домой,-- сказал Засядько настойчиво. Она смотрела в упор, ее глаза предательски заблестели. Нижняя губа начала подрагивать. Черт знает что, подумал он в неловкости. Что мне остается делать? Не могу же я идти на поводу ревнивого ребенка! -- Господи,-- бросила Адельгина раздраженно,-- до чего же эти русские... Прости, Александр, я имею в виду этих бояр! Они не понимают, что считаться нужно не только со своими капризами! Укор в глазах девочки стал невыносимым. Засядько ощутил, что по спине побежала теплая струйка пота, а тот жар, который путал ясные мысли скабрезными фантазиями, внезапно поднялся по телу наверх и перелился в уши, что запылали как факелы. -- Нам стоит выйти в сад,-- предложил он.-- Мы еще не осмотрели королевские розы... Адельгина сердито фыркнула, поднялась, колыхнув белой нежной грудью, словно бы налитой горячим молоком. От нее шел жар, Засядько подумал, что ожег бы пальцы... или губы, если бы не появилась дочь Грессеров. Оля посторонилась, они вышли, Адельгина цеплялась за руку Засядько, прижималась грудью, она и на ощупь напоминала ему бычий пузырь, туго налитый горячим молоком пополам с медом. Она была такая сочная и лакомая, что у него в самом деле начали снова чесаться руки от жажды ухватить, сдавить, мять... Быстро темнело, слуги неторопливо зажигали свечи, светильники с бараньим жиром, благовониями. Засядько и Адельгина в благопристойном молчании миновали слуг, вышли в сад. Тихо шелестели фонтаны, воздух был наполнен пряными запахами цветов. Адельгина сказала негромко: -- Дорогой герой, вон в той беседке мы могли бы обсудить... -- ...ваши прелести,-- добавил Засядько. Баронесса томно улыбнулась: -- Я хотела сказать "ваши мужские достоинства". Но я готова поставить свои прелести против ваших достоинств! Изящная беседка была увита диким виноградом. Сквозь редкие щели внутри беседки угадывалась широкая круговая скамейка. Там было темно, пробрались едва ли не ощупью. Адельгина опустилась на скамью со вздохом облегчения, смахнула рядом листья: -- Прошу вас, герой. Глаза баронессы блестели в полутьме как у дикого зверя, но пахло от нее призывно, обещающе, даже многообещающе. Он наклонился к ней, отыскал губами ее сочный горячий рот. Ее губы лишь на миг показались твердыми, тут же наполнились горячей кровью, обожгли. Он ощутил как его руки словно сами по себе начали шарить по ее телу, натыкались на множество крючков, заколок, пуговиц И тут он услышал торопливый перестук каблучков. Адельгина не слышала, она дышала томно, часто, полузакрыв глаза, уже двигалась и извивалась, ее грудь двигалась и просилась в его ладони, но Засядько ощутил как горячий пыл оставляет его плоть: настойчивая девчонка спешит к беседке и вот-вот заглянет... Он отдернул руки. Адельгина еще некоторое время извивалась, наконец, проговорила хриплым от страсти голосом: -- Что-то случилось? -- Да,-- сказал он глухо. -- Ты... контужен... или как? -- Скорее, или как... Вот оно собственной персоной. Залитая лунным светом на пороге возникла тонкая фигурка. Лицо было в тени, но Засядько мог себе представить какие у нее глаза. Он даже отодвинулся от роскошной баронессы, от которой шел жар как от горна в кузнице. -- Ой, вы здесь,-- сказал тоненький радостный голосок.-- А вас там ищут! Вас, баронесса, такой высокий господин с голубой лентой через плечо, а вас, Александр Дмитриевич, кроме барона Мюфлинга и Барклая де Толли, еще и очень красивая женщина... вот с таким декольте! Баронесса глубоко вздохнула, ее руки обняли Засядько за шею. Он усиленно раздумывал, кто бы это мог быть, он не знал никакой красивой дамы с вот таким декольте, и страсть как-то незаметно угасла, а мозг очнулся и заработал, хотя и с перебоями и со скрипом. -- Пусть,-- шепнула баронесса жарко.-- Мы успеем... -- Не при ребенке же,-- ответил Засядько сдавленно.-- Олечка, спасибо, что сообщила. Иди, а то уже темно. Мы сейчас придем. Она беззаботно сказала: -- Да ничего, я подожду. -- Иди,-- прошипела баронесса зло. Облитая лунным светом головка на темном фоне неба повернулась, затем тонкий голос поговорил с внезапным страхом: -- Ой, как темно в самом деле! Я боюсь идти через темный сад. -- А как ты шла сюда? -- проговорила баронесса сердито. -- Да как-то не обратила внимания... Пока вы не напомнили, что темно... Ой, а сюда кто-то идет... Большой такой, страшный!.. Голосок ее был детский, испуганный. Засядько в самом деле начал слышать шаги, шорохи, движение листьев и прочие звуки, которые раньше замечал только в ночном дозоре, да и тогда они были большей частью обычным фоном живых деревьев, где ползают и срываются оземь крупные жуки, шелестят древесные мыши, важно топают ежи... Чертов поросенок, подумал он сердито. Пыл угасал с каждой минутой, постепенно в сложившейся ситуации начал находить и смешную сторону. Чертов настырный и ревнивый поросенок! Молодая баронесса однако не находила ничего смешного. Разъяренная, часто дыша как бегущий на гору Змей, она поднялась и шумно выбежала из беседки. Когда она скрылась в темноте, Засядько еще некоторое время прислушивался к звукам: -- Ну, где же твой большой и страшный? Ответом было неловкое молчание, наконец, она прошептала: -- Я... мне... наверное почудилось... Вы очень сердитесь на меня, Александр Дмитриевич? -- А ты как думаешь? -- Я сама не знаю, что на меня нашло... -- Так уж и не знаешь? -- Ну, это как бы само... Мне стыдно, Александр Дмитриевич. Мне очень стыдно. Что я так себя вела... Если бы ты, поросенок, знал, подумал он угрюмо, что стыдно и мне. Хотя не вижу причин стыдиться, но почему-то чувство стыда грызет изнутри и не позволяет смотреть этой девочке-подростку в глаза. Глава 28 Мюфлинг продолжал с интересом следить за ратными подвигами Засядько, который вскоре блеснул доблестью в жестоких боях у селения Цонтин, при местечке Гольберг, при деревне Гейнесдорфе, на Каубахе... Судьба хранила храбреца: он появлялся на самых опасных участках, но пули щадили его так же, как уже много лет щадили французского императора. Удивился Мюфлинг лишь тому, что за все эти подвиги подполковник получил только боевой орден святого Владимира 3-й степени. -- У вас есть недруги в генеральном штабе? -- спросил он дружески. Засядько видел проницательные глаза барона, за которым укрепилась репутация не только стратега, но и умнейшего человека при дворе прусского короля. Мюфлинг улыбался печально, он уже знал ответ. Но Засядько лишь пожал плечами: -- У кого нет врагов, тот не человек. -- Странно...-- пробормотал Мюфлинг.-- Очень странно. Вы отличились в целом ряде сражений! Иные были выиграны лишь благодаря вашему таланту... гм, странно... Засядько охотно бывал в обществе Мюфлинга еще и потому, что тот жил в Веймаре, был близок с жившими там Гердером, Гете, Виландом, Шиллером, братьями Шлегель и ездил за несколько верст в Иену, где Фихте и Шеллинг преподавали философию. -- Наши женщины приносят в фонд армии обручальные кольца,-- сказал однажды Мюфлинг.-- В Пруссии стало неприлично иметь золотую или серебряную утварь! Страна еще не знала такого патриотического подъема. Десятого марта король учредил орден Железного креста для награждения всех, без различия происхождения и звания, кто отличился в боях с врагом... -- Я прочел оду Мориса Арндта "Бог, который создал железо, не хотел рабов",-- сказал Засядько.-- Великолепно! Этот же поэт написал на днях песню "Где родина немца" Я слышал ее сегодня утром. По-моему, это настоящая немецкая марсельеза... -- Верно,-- подтвердил Мюфлинг, глаза всего сдержанного барона заблестели как у пылкого юноши,-- люди всех сословий горят желанием сражаться до полного освобождения родины. Их девизом стали начальные слова песни "Дойчланд, Дойчланд юбер аллес, Гот мит унс..." -- Германия, Германия превыше всего,-- перевел Александр задумчиво,-- и тогда Бог с нами... Похоже, что все эти алеманы, швабы, боши, тевты и сотни других народов или племен, не знаю как назвать их верно, начинают чувствовать, что они один народ -- германцы? -- Уже начинают. Хоть и медленно мелют мельницы богов, но верно мелют. Когда-нибудь на месте этих сотен мелких королевств появится одна страна -- Германия! Вскоре разразилась четырехдневная Лейпцигская битва. Против Франции сражалась вся Европа и многие народы Азии. В союзных войсках слышались всевозможные наречия. Участвовали даже башкиры, которых французские гренадеры, и в этой жестокой битве не утратившие чувства юмора, называли амурами, потому что вооружение башкир состояло из лука и колчана со стрелами. Мюфлинг, вместе с Засядько наблюдавший за тем, как к полю брани стягивались разноплеменные войска, окрестил лейпцигское сражение "битвой народов", и вскоре это выражение стало крылатым. За четверо суток кровопролитной битвы Александр спал едва ли четыре часа. Ему приходилось со своим полком затыкать многочисленные бреши, которые образовывались после стремительных атак французской молодой гвардии. Под градом картечи она буквально творила чудеса, вышибая с позиций более чем втрое превосходящие по численности силы противника. Знание иностранных языков сослужило Засядько хорошую службу: в возникшей сумятице нередко приходилось командовать английскими и австрийскими частями, выводя их из-под ударов и снова бросая в контратаки. В разгар боя весь саксонский корпус, до тех пор остававшийся верным Наполеону, вдруг перешел на сторону союзников и выпустил по французским полкам заряды, предназначавшиеся для русских. Образовалась огромная брешь, в нее Засядько немедленно бросил свой полк и разрозненные части австрийцев, у которых были убиты старшие офицеры. Французы быстро опомнились и замкнули порыв за спиной у храбрецов, но Засядько повел свой полк вперед, намереваясь захватить генеральный штаб. Сзади раздалась яростная канонада: союзные войска старались прорвать вновь возникшую линию обороны противника. Вдруг впереди прогремел оглушительный взрыв. Как оказалось, французские саперы неверно истолковали приказ и взорвали единственный мост, соединявший берега Эльстера. Засядько понял, что эта ошибка может стать для французов причиной катастрофы. -- Вперед! -- закричал он.-- Вперед, захватим Бонапарта! Весь полк дружно ринулся на неприятеля. Каждому чудилось, что вот-вот удастся закончить эту мучительную войну, в которой победы обходятся дороже поражений... Оттесняя французов к воде, Засядько видел, как маршал Макдональд разделся донага, прыгнул в воду и быстро поплыл к противоположному берегу. Вся река была покрыта головами плывущих. Стремительное течение относило их далеко вниз, крутило в водоворотах, било о камни. Левее по берегу отступал крупный польский отряд. Поляки мужественно защищались, но под натиском превосходящих сил были оттеснены к реке и сражались уже по колено в воде. Наконец генерал Понятовский, незадолго до того произведенный императором в маршалы, велел войскам отступать на тот берег, а сам бросился в воду, не слезая с коня. Александр видел, как быстро течение понесло его вместе с лошадью, ударило о камни... Через несколько минут вниз поплыла лишь треуголка польского маршала. Сзади нарастало "ура". Русские войска прорвали линию обороны, настигли полк Засядько и соединились с ним. В лейпцигском сражении было убито сто тридцать тысяч человек, в том числе около пятидесяти тысяч французов. После этой битвы у Наполеона уже не осталось союзников. Даже Мюрат поставил свои войска на службу коалиции. Саксонцы и баденцы, которые до последнего времени еще оставались верны императору, теперь стреляли по французскому арьергарду. Пятьдесят тысяч баварцев под начальством Вреде укрепились на Майне с целью отрезать Наполеону отступление. Узнав об этом, император горько усмехнулся. Баварский генерал Вреде до недавнего времени командовал этим же корпусом в его войсках... Схватка произошла у Ганау. По приказу Наполеона Друо с батареей в пятьдесят орудий открыл огонь по неприятельской коннице в сорока шагах от нее и прорубил дорогу через толпу баварского корпуса. Саксонцы потерпели сокрушительное поражение, корпус был буквально истреблен. "Я мог, конечно, сделать его графом,-- презрительно сказал Наполеон о Вреде,-- но так и не смог сделать из него полководца". За героизм, мужество и находчивость в Лейпцигской битве Засядько представили к ордену святого Георгия 3-й степени. Это было событием для всей русской армии: всего три человека имели этот орден в полковничьем чине! Первым был пьемонтец Мишо, вторым немец Винстер. Оба они в битвах не участвовали, а получали награды и повышения в чинах благодаря тому, что состояли в свите Александра I. Третьим был Засядько. После торжественной церемонии награждения в комнату к Александру стали приходить боевые друзья. -- Поздравляю! -- сказал прямо с порога молоденький щеголеватый поручик. У него было миловидное круглое лицо и удивительно маленький, почти девичий рот. Это был Пестель, сын крупного сановника, выпускник Пажеского корпуса, теперь поручик лейб-гвардии его величества.-- Государь изволил сказать, что ты ему уже примелькался на поле боя и в наградных листах. Значит, ты и раньше получал из его рук награды? -- Было такое, Павел Иванович,-- благодушно согласился Засядько. Дверь стремительно распахнулась, ворвался сияющий молодцеватый генерал. Он обнял Александра, расцеловал в обе щеки, затем выбежал за дверь и вернулся с огромной корзиной, из которой выглядывали горлышки бутылок. -- Иван Федорович без орошения не мыслит чествования,-- заметил Пестель почтительно, но с легкой иронией. Генерал, это был Паскевич, тоже выпускник Пажеского корпуса, резко обернулся, но его сердитая гримаса превратилась в ликующую улыбку. -- Поручик, а вы знаете, за что мы будет пить? За то, что в русской армии первым такой орден в полковничьем чине получил мой земляк! Я ведь родом из Полтавы, это недалеко от Гадяча, откуда наш герой. Не дожидаясь ответа, он вытащил из корзины бутылку и, хитро улыбаясь, показал ее Александру. У того от удивления глаза на лоб полезли. Это была самая настоящая украинская водка с перцем. Так называемая перцовка. На донышке лениво колыхались два ярко-красных стручка. -- Где ты ее взял? -- На французском складе. Там были ящики с вином и всякое такое для польского корпуса Понятовского. Среди поляков было немало украинцев. Выпьем, трезвенник? -- От такого чуда грех отказываться. Наливай! Дверь уже не закрывалась. Входили все новые и новые боевые товарищи. В числе последних пришел ровесник Александра великий князь Константин, младший брат Александра I. Князь молча обнял Засядько и вручил подарок: кинжал из булатной стали, в рукояти которого сверкали драгоценные камни. Присутствующие почтительно наблюдали эту сцену. Оба, Константин и Александр, были огромного роста, мускулистые, стройные. За обоими следовала слава рыцарей, только один из них был братом императора и кандидатом на престол, а второй, в отличие от остальных собравшихся, даже не имел чести учиться в Пажеском корпусе... Рано утром снова двинулись в путь. Еще один кровопролитный бой завязался при переправе через Рейн. Все крепости капитулировали с условием сохранения сдавшимся оружия и доставки их во Францию с амуницией и обозом. Однако нигде эти условия не были соблюдены: всюду французов обезоруживали, обращались с ними как с военнопленными. Один Даву самоотверженно защищал Гамбург и, как узнал впоследствии Засядько, сдал вверенную его защите крепость лишь на основании формального приказа, полученного им от правительства Людовика Пятнадцатого после падения Империи. Полководцы коалиции со своими войсками обходили укрепленные пункты, прикрывая их заслонами, и устремлялись прямо к сердцу Франции, как планировал некогда Суворов. Жестокая война катилась по французским землям. Занятые союзниками провинции подвергались разорению. Однажды к Засядько пропустили малорослого тщедушного человека в цивильной одежде. Выглядел он необычно среди военных мундиров и обнаженных сабель, но держался неплохо, хотя и заметно побледнел от страха. -- Я Генрих Маркс,-- сказал он тихо,-- адвокат. Меня прислали жители с просьбой остановить бесчинства ваших войск. В Монландоре и Роланпоне казаки замучили даже священников. -- Вы уверены,-- спросил Засядько недовольно,-- что подобные зверства совершаются именно казаками? Адвокат растерянно развел руками: -- В ваших войсках царит величайшее разнообразие... Такая пестрота мундиров, что и военным, наверное, нелегко разобраться... -- Разберусь,-- пообещал Засядько.-- Если произвол -- дело казаков, накажу виновных. Если же в бесчинствах замешаны солдаты союзных армий, то я бессилен. Скорее всего, это пруссаки, они больше всех ненавидят французов. Адвокат низко поклонился и ушел, поблагодарив русского офицера. Мюфлинг, наблюдавший за этой сценой, сказал враждебно: -- Выкрест! Сын еврейского раввина. Принял протестантскую веру, чтобы пролезть в юристы. Недавно добился избрания старшиной трирской корпорации адвокатов. Сюда, видно, его занесли обстоятельства. И чего вдруг заступается за французов? Хочет нажить неприятности? Или уже сорвал хороший куш за заступничество? -- Ты и в самом деле присмотри за своими,-- посоветовал Засядько,-- а то в Класи и Корбени твои люди сожгли все дома. Даже сараев не оставили. -- А в карманах одного убитого казака,-- огрызнулся Мюфлинг,-- обнаружили восемнадцать пар часов! Это ж сколько человек пришлось зарезать? Часы есть даже не у всякого немца! А уж у французишек... Война портит нравы, Александр, очень портит... Союзники считали французский поход почти оконченным, но, по мнению Наполеона, он только начинался. При Шампобере император нанес сокрушительное поражение генералу Блюхеру. Русский корпус Олсуфьева был почти полностью истреблен. Полторы тысячи русских осталось на поле битвы, более двух тысяч попало в плен, в том числе сам Олсуфьев и два генерала. Французам досталось пятнадцать орудий, огромный обоз и знамена. У Монмирайля Наполеон разгромил Сакена и Йорка, русские и пруссаки потеряли свыше четырех тысяч человек. Французы пустились за ними в погоню и на следующий день нанесли новое поражение, причинив урон в три тысячи человек и отбросив войска противника в беспорядке за реку Урк. Еще через день Наполеон снова обрушился на войска Блюхера. Его конница врезалась в двадцатитысячную массу пруссаков, прорвала их ряды и привела в полное замешательство. Французы рубили, почти не встречая сопротивления, пролагая в прусских каре кровавые борозды. Блюхер, принц Август Прусский, генералы Клейст и Капцевич много раз рисковали быть взятыми в плен, убитыми или растоптанными лошадиными копытами. Преследование продолжалось до поздней ночи. Блюхер потерял шесть тысяч человек. Оставалось разбить армию Шварценберга. Но австрийский главнокомандующий не решился вступить в бой с Наполеоном, хотя его австро-русская армия насчитывала сто пятьдесят тысяч. Шварценберг поспешно отступил, отведя войска за реку Об. Был момент, когда Засядько едва не скрестил шпагу с самим французским императором. Наполеон с кавалерией Себастиани и двумя небольшими дивизиями Нея прибыл в Арси, где его внезапно атаковал авангард австрийской армии. Слабые эскадроны Себастиани были опрокинуты и в беспорядке поскакали к Арсийскому мосту. Это сражение ничего не решало, можно было спокойно отступить, но не таков был Наполеон. Со шпагой в руке он стрелой промчался среди отступающих, опередил их у самого моста и там, обернувшись, крикнул громовым голосом: "Кто из вас перейдет мост раньше меня?" Беглецы остановились, и Наполеон повел их в контратаку. Засядько врубился в ряды противника. Император был совсем близко, в него стреляли и австрийцы, и русские, но он невозмутимо шел вперед, и рядом с ним, прикрывая его, бежали воодушевленные солдаты. Засядько рвался вперед, но был отброшен щетиной штыков. Он успел перехватить спокойный и чуть насмешливый взгляд Наполеона. Император прекрасно понимал состояние русского офицера и, казалось, даже посочувствовал ему... Русские и австрийские войска были отброшены французами, которых вел в атаку император. Шварценберг принялся подтягивать основные силы, но в это время и к Наполеону подошли подкрепления. Положение союзных войск было почти катастрофическое, когда Александр I после бессонной ночи решился на чрезвычайно смелое решение: идти на Париж, игнорируя армию Наполеона. Прийти в Париж раньше него! Заставить сенат объявить о низложении императора. Заключить мир с правительством Франции и тем самым поставить Наполеона вне закона. Засядько отозвали во Франкфурт-на-Майне и поручили снабжение армии снарядами. Задание было ответственное, но Александр стремился в действующую армию. "Больно без сомнения быть удалену от возможности продолжать кампанию в такое время, когда, по всем видам, блестящие успехи нашего оружия должны быть увенчаны счастливым миром,-- писал он генералу Киселеву,-- больно в такое время оставлять путь, на котором находился почти с младенчества и который сделался, так сказать, моей необходимостью; привычка -- вторая натура,-- позвольте поместить здесь эту пословицу: она изъяснит в полной мере сию истину и мои чувства. Ваше превосходительство, узнав меня, вместе с тем узнаете, что я во всякое время мыслю и употребляю слабые способности мои единственно к пользе службы, забывая себя и свои виды, сколько человек забывать может". Для всех, кто считал Засядько лишь опытным артиллеристом и отважным воином, была полнейшей неожиданностью личная благодарность Александра I, которую царь всея Руси повторил и в приказе по армии: Засядько блестяще справился с возложенным на него заданием, чего не могли сделать умудренные мужи из военного министерства и генштаба. Война закончилась. По возвращении воинам оказывали восторженные встречи. Всюду, где они проходили, гремели оркестры. Их забрасывали цветами. Засядько запомнился один трогательный эпизод. Совсем юный лицеист в застегнутом на все блестящие пуговицы мундире громко читал стихи, видимо, собственного сочинения, так много в них было патетики и восклицаний, призывов громить врага и показать ему "русский дух". Засядько с любопытством смотрел на мальчика. У того было очень смуглое лицо, словно бы он происходил их арабов, и курчавые каштановые волосы. -- Неплохие стихи,-- сказал Засядько благосклонно.-- По крайней мере, искренние. Как тебя звать? -- Саша Пушкин,-- ответил лицеист, зардевшись от смущения. Сзади грянул военный оркестр. Кони заплясали под всадниками. Когда Засядько оглянулся на мальчика, тот остался уже далеко позади. Показать "русский дух"... Засядько усмехнулся. Нет, он больше не воюет. Мысли бежали быстро, обгоняя одна другую. Пятнадцать лет он не покидал поле брани, исходил северную и южную Италию, Германию, Францию, воевал в южных морях и среди обледенелых швейцарских скал... Завоевал славу неустрашимого офицера русской армии, получил золотую шпагу, чин полковника, шесть боевых орденов, близко познакомился с императором и его братом Константином, а также с некоторыми зарубежными уче- ными. Но достаточен ли этот багаж, чтобы взяться, наконец, за ракетное дело со всей серьезностью? "Ракеты нужны,-- сказал он себе.-- Эпоха географических открытий миновала. Земной шар обследован почти полностью..." "Ну и что? -- возразил внутренний голос.-- Будут сидеть дома. Тем более, что для большинства Земля плоская и заканчивается за пределами собственного огорода..." "Нет,-- сказал он.-- Людям свойственно расширять территорию своего обитания. Сначала они перебрались на другие острова и материки, скоро их потянет на Луну и другие планеты". "Но там же иные условия!" -- не сдавался внутренний голос. "Ну и что? Человек умеет приспосабливаться. Возможно, он сможет приспособиться к условиям других планет... Так что мои ракеты могут стать фургонами, в которых люди Земли отправятся исследовать новые миры. Значит, моя работа необходима для человечества..." Конь с галопа перешел на шаг, но Засядько этого не заметил. Он чувствовал, что переступает какую-то внутреннюю черту. Отныне он весь свой разум и все силы должен отдать любимому делу, только тогда можно рассчитывать на успех.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  Глава 29 Губернатор был еще не стар, однако выпирающий живот и нездоровое отечное лицо обезображивали его внешность. Несмотря на свою тучность, он поспешно поднялся навстречу Александру, но сразу же сморщился, с натугой распрямляя спину. Засядько с сочувствием смотрел на его усилия. -- Здравствуйте, здравствуйте,-- заговорил губернатор радостно,-- вся губерния наслышана о ваших подвигах во славу отечества. Шесть боевых орденов и золотая шпага! А это правда, что вы третий полковник в русской армии, награжденный... -- Правда,-- ответил Засядько, не дав губернатору договорить. Он уже знал, о чем тот спрашивает. -- Это замечательно! -- воскликнул губернатор.-- Наша губерния гордится таким земляком. Предводитель дворянства уже занес ваше имя в список наиболее именитых граждан. Садитесь, пожалуйста. Нет-нет, лучше в это кресло. Оно мягче. -- Спасибо,-- поблагодарил Засядько, усаживаясь. -- Очень рад, что вы навестили меня сразу же по приезде. Кстати, завтра сиятельная графиня Колядовская дает бал в честь совершеннолетия дочери. Она просила передать вам приглашение... Видите, как быстро по городу распространяются новости! Уже все знают, что вы прибыли из армии и что вы холосты... У графини собираются лучшие люди города. О, Любовь Романовна очень богата! У нее громадные поместья в Польше и Финляндии... Губернатор расхаживал перед Александром, довольно потирая руки с толстыми розовыми пальцами. Лицо его раскраснелось, глаза блестели. Засядько слушал, сдержанно улыбаясь. Сразу отказываться от приглашения неудобно, все равно придется заводить знакомства и общаться с "лучшими людьми" города Полтавы. Репутация чудаковатого отшельника его не устраивает. -- Сердечно благодарен вам за заботу,-- сказал он как можно любезнее,-- я непременно воспользуюсь вашим советом, но как-нибудь в другой раз. Нужно обвыкнуться, осмотреться. К тому же парадные костюмы прибудут позже. Я намного обогнал карету, ибо поскакал верхом. Согласитесь, что в старом мундире являться на бал будет неуважительно по отношению к графине. -- Гм, если так...-- сказал озадаченный губернатор. -- И, кроме того,-- продолжал Засядько, не давая губернатору обдумать ситуацию и заставить его все-таки прийти на бал,-- мне хотелось бы начать здесь жизнь с работы. Есть идея, как еще больше прославить нашу губернию. -- Слушаю вас! -- воскликнул губернатор. -- Моя цель -- усовершенствовать артиллерию. -- Но она и так сильнейшая в мире! Так полагают и западные специалисты... -- Предела совершенствованию нет и быть не может. К тому же я собираюсь не улучшать пушки, а дополнить артиллерию совершенно новым оружием. -- Что же это такое? -- насторожился губернатор. -- Ракеты! -- ответил Засядько торжественно. Он нарочито произнес это слово в высокопарном тоне. Хорошо было бы, если бы губернатор хоть немного проникся значимостью момента. Ведь и от умнейших людей, и от самых преданных друзей не раз приходилось слышать смех и нелепые остроты на этот счет. Забрасывать ракетами противника? Так лучше уж шапками! -- Ракеты...-- повторил губернатор ошеломленно.-- Шутихи, фейерверки... Дорогой мой, надеюсь, вы шутите? -- Для шуток момент неподходящий,-- ответил Засядько.-- Дитя уже родилось, я покажу чертежи. Нужен крестный отец, ваше высокопревосходительство. Хоть младенец еще в колыбели, но это могучий младенец. Это дитя Марса, которое превзойдет родителя! -- И что же вы... хотите? -- спросил губернатор, приходя в себя. -- Средств на опыты. Пятнадцать лет я не покидал бранное поле, но ничего не стяжал, кроме чести и славы во имя отечества. А сейчас мне необходимо хоть немного денег, дабы закупить порох, селитру и прочие материалы на постройку первых образцов. Губернатор пытливо окинул взглядом фигуру полковника. Мундир на герое был из дешевого сукна и весьма потертый, штиблеты изрядно поношенные... Ровесник, а вот поди ж ты... Он богат и влиятелен, но уже развалина, а этот бравый вояка беден, как церковная мышь, однако свеж, как огурчик. Словно бы и не ел солдатскую кашу из общего котла, не голодал в Италии и Швейцарии, не замерзал в Альпах... А тут ел до отвала самые изысканные блюда, пил французские вина, веселился на балах, а здоровье не сохранил. -- ...Ракеты -- грозное оружие,-- вернул его к действительности голос полковника.-- Мы привыкли к иллюминационным огням, забывая, что свойства реактивной отдачи можно использовать и для несения зажигательного или боевого заряда. В 1799 году английский генерал Конгрев испытал на себе действие ракет, когда под Серангапатамом у него произошло сражение с индийцами. Да зачем далеко ходить: на нашей украинской земле казаки гетмана Ружинского за сто восемьдесят три года до этой битвы применили намного более совершенные ракеты. Лишь благодаря им была уничтожена орда крымского хана. Жаль, что с гибелью изобретателей секрет изготовления ракет утерян. Однако я надеюсь создать еще более мощное оружие, благодаря которому наша армия станет непобедимой. Взгляните на этот чертеж... Засядько вынул из кармана лист бумаги, расстелил на столе. -- Я обдумывал это еще в походах Суворова, разрабатывал в перерывах между боями с Бонапартом и твердо уверился, что боевые ракеты создать можно! Я в состоянии это сделать. Мне нужна лишь небольшая материальная поддержка. Губернатор стряхнул невеселые думы. Все это время он прислушивался к ощущениям в желудке: начиналась мучительная изжога -- расплата за вчерашний кутеж у предводителя дворянства. Если вовремя не принять меры, то остаток дня придется провести в постели, глотая пилюли и выслушивая нравоучения домашнего врача о вреде чревоугодия. -- Завидую вашему энтузиазму, полковник. С подобной энергией можно и в самом деле творить невозможное. Однако сия затея совсем уж безнадежна. Скажу честно: ко мне иногда захаживают прожектеры, но никто еще не приносил более несбыточного проекта. Подумать только -- ракеты! -- Он быстро взглянул на посеревшее лицо Александра и по-дружески добавил: -- Дорогой мой, доверьтесь моему опыту. Здравый смысл подсказывает, что лучше оставить химеры. Это ничего не даст, только время потеряете. А вам его терять не стоит... Имею в виду молодую графиню Колядовскую! Стараясь смягчить отказ, губернатор сам сложил чертеж, аккуратно прогладил сгибы бумаги. -- Не обижайтесь за откровенность... Думаю, что будущий муж юной графини будет располагать немалыми средствами, чтобы устроить приличную лабораторию и проводить там свободное время. Однако вряд ли ему этого захочется. Молодая Колядовская -- первая красавица в городе, и любой мужчина будет счастлив постоянно находиться у ее ног, позабыв о науках и делах. Бог его знает, может быть, это и есть истинное счастье? -- Губернатор проводил Александра до дверей кабинета, всячески высказывая ему свое расположение. Только на краешек чертежа, выглядывающий из кармана, косился опасливо, словно тот мог взорваться.-- До свидания! Всегда рад вас видеть. Если что понадобится -- заходите. Это был удар, ибо Засядько в глубине души надеялся на помощь со стороны местных властей. Что стоило губернатору выделить на постройку лаборатории средства, которые он собирался истратить на очередной бал? Александр вспомнил слова Кенига: "Вы один в чужом мире. У вас нет ни богатых, ни знатных покровителей... В таких условиях нужно быть гением труда и упорства, чтобы не дать затушить