одновременно печальная, словно говорила она о жизни храбрых и сильных людей, которые постоянно смотрят смерти в глаза и часто не возвращаются с поля брани... За свiт встали козаченькi В похiд з полуночi, Заплакала дiвчинонька Своi яснi очi... Все стояли молча. Внимательно вслушиваясь в слова незнакомого языка, однако музыка не знала языкового барьера. Перед слушателями словно бы проходили колонны легендарных спартанцев или овеянные славой римские легионы. Шли в бой против неисчислимых сил варваров, чтобы погибнуть на земле и воскреснуть в песнях и легендах... Когда Алябьев опустил руки и наступила тишина, Засядько подошел к другу, обнял его за щуплые плечи. Глаза генерала были полны слез. -- Спасибо, дружище! Откуда это сокровище? -- Понравилось? -- спросил Алябьев, нервно поправляя пенсне и оглядываясь на собравшихся. -- Где ты услышал эту вещь? За композитора ответил другой участник войны 1812 года, Сергей Глинка: -- Можете поздравить Александра Александровича с завершением огромной работы. Он заканчивает подготовку к изданию сборника малороссийских песен. Насколько я знаю, это будет первое такое издание в России. -- Правда? -- спросил Засядько. -- Правда,-- ответил Алябьев смущенно.-- Собственно, собрал песни Максимович, я только немножко обработал их и подготовил к изданию. Боюсь только, что будут хлопоты с разрешением к печати. -- Как будет называться сборник? -- поинтересовался Засядько. -- "Голоса украинских песен". -- Обязательно приобрету. В этот момент от двери раздался сильный звучный голос: -- И я тоже! Все оглянулись. На пороге стоял крепко сложенный рослый мужчина лет сорока -- сорока пяти. У него было красивое мужественное лицо воина. Правую щеку пересекал старый шрам. Засядько поспешил навстречу другу, который посещал его в каждый свой приезд в Петербург. -- Знакомьтесь, друзья,-- сказал Засядько, обращаясь к присутствующим,-- мой старый друг, граф Огинский. Огинский взглянул на гостей. Большинство из них знал, а о некоторых слышал. Ныне литераторы и композиторы, в 1812 году они, сражаясь против Наполеона, ратоборствовали и с польскими полками, шедшими под знаменами императора, который обещал Польше независимость. Жуковский воевал под Бородином, Батюшков ранен при Гельсберге, князья Вяземский и Шаховский служили в казаках, Глинка и Карамзин -- в ополчении. -- Я зашел проститься,-- сказал Огинский.-- Еду во Флоренцию. На этот раз, видимо, надолго. Что-то разболелись старые раны, ночами не сплю... Он оглянулся на открытое фортепьяно, помедлил. -- Ладно... Сыграю на память, никто еще не слышал в новой обработке. Видимо, это моя лучшая вещь... Сел, взял первые аккорды. Слушатели затихли в почтительном молчании. Они знали графа Огинского, боевого соратника мятежного генерала Костюшко, активного участника восстания против России, бывшего депутата знаменитого четырехлетнего сейма. Многим этот политический деятель был известен и как композитор, автор военно-патриотических песен и маршей. Засядько слушал мелодию с противоречивыми чувствами. Он узнал, сразу же узнал ее... Дважды слышал ранее: в битве при Требии, когда под ударом 1-го польского легиона полегло два русских полка. Положение тогда спас Суворов... И еще раз, когда 2-й польский легион под командованием генерала Домбровского предпринял отчаянную попытку отбить крепость Мантую... Это было давно, очень давно, но и теперь, когда он иногда вспоминает, половина кабинета растворяется в зыбком мареве, там начинает клубиться дым, нещадно палит жгучее итальянское солнце, слышится страшный орудийный грохот, и, перекрывая шум боя, накатывается хриплое и мощное: "Jeszcze Polska nie zginela..." Когда Огинский кончил играть, Засядько сказал негромко: -- Михаил, тогда это была боевая песня, теперь -- гимн. Может быть, даже станет гимном новой Польши? Уже ради этого стоило жить. Огинский, однако, не выказал особой радости, мысли его были уже далеко, и раны давали себя знать. -- Пора мне, ты уж прости. Внизу ждет карета, я ведь к тебе на минутку... Может быть, больше не увидимся. Когда Засядько, проводив графа, вернулся, в комнате кипели страсти. Тон задавали братья Глинки: Сергей и Федор. Придерживаясь разных взглядов,-- один издавал журнал "Русский вестник", где выступал с монархических позиций, другой был сторонником якобинства,-- сейчас оба удивительным образом сошлись на ненависти к французам. -- Вам факты? -- кричал кому-то Сергей.-- Пожалуйста! Генерал Кутайсов, смертельно раненный под Бородином, последние слова произносит по-французски. Переписка, в которой Ростопчин и Воронцов изливают желчь против французов, ведется на французском языке. На триумфальной арке, воздвигнутой в Царском Селе в честь побед Александра -- русского царя! -- над Францией, красуется сделанная по-французски надпись: "Моим товарищам по оружию"... Он набрал в грудь воздуха, собираясь выпалить новую тираду, но моментом воспользовался его брат Федор, которому тоже было что сказать: -- Француз герцог де Ришелье становится наместником императора на юге и вместе с другими французами -- графом де Лонжероном, маркизом де Траверсе, графом де Мазоном, инженером Базеном и другими -- основывает город Одессу, развивает ее торговлю с Марселем, заканчивает постройку портов и крепостей в Херсоне, Кинбурне, Севастополе, создает школы и театры, ставит аббата Николая во главе своего лицея в Одессе... -- Простите, Федор Николаевич,-- прервал Засядько,-- вы восхваляете или порицаете герцога? Разве не достойны уважения его заслуги перед Россией? -- Достойны,-- ответил Федор яростно.-- Но на кой черт нам французы? Или мы сами не можем строить города? Прямо помешались на французском! Я бы сажал в тюрьму всякого, кто заговорит не по-русски! Засядько с неудовольствием покачал головой: -- Если сказано умно, то не все ли равно, на каком языке? -- Не все равно,-- упорствовал Глинка.-- Слишком мы уступаем позиции всему французскому. Нет у нас национальной гордости. Засядько в ответ стал загибать пальцы: -- Крылов в своих комедиях "Урок дочкам" и "Модная лавка" зло высмеивает галломанов, Озеров ставит на сцене "Дмитрия Донского", под татарами, иго которых сокрушил Донской, подразумевает французов. Крюковский в своей трагедии "Пожарский" имеет в виду 1812 год. Жуковский пишет "Песнь барда над гробом славян-победителей" и "Певец в стене русских воинов". Карамзин в записке "О древней и новой России" дает настоящий антифранцузский манифест. Кропотов в "Надгробном слове моей собаке Балака" поздравляет пса с тем, что тот никогда не читал Вольтера... Он разжал загнутые пальцы и поклонился в сторону плотного человека в партикулярном платье, который наблюдал за их спором. -- Николай Иванович в своем журнале "Сын Отечества" проповедовал священную войну против Наполеона и всего французского... -- И сейчас проповедую,-- согласился Греч.-- Я против всего, что не является русским. За его спиной поднялся загорелый человек в форме морского офицера, вопросительно взглянул на Засядько: -- Может быть, мне лучше уйти, Александр Дмитриевич? -- Подождите, Отто Евстафьевич,-- остановил его Засядько.-- Я полагаю, что Николай Иванович разъяснит свои взгляды или извинится... Греч всплеснул руками: -- Помилуйте, я вовсе не имел вас в виду, когда говорил об иностранцах! Господи, да всякий знает, что ваш руководитель Крузенштерн -- первый русский мореплаватель, совершивший кругосветную экспедицию. Повторяю: русский. И вы, Коцебу, уже вошли в анналы морской истории как русский мореплаватель! Так что, пожалуйста, не принимайте на свой счет мои выпады... А если вам и показалось, что я задел вас, покорно прошу извинить. Всему виной мой несносный характер: вечно перегибаю палку! Засядько подошел к окну, отдернул штору. Солнце выглянуло из-за туч, обласкало город золотыми лучами. Насупившиеся спорщики невольно залюбовались панорамой Санкт-Петербурга, этой Северной Пальмиры. Все поняли, на что хотел указать генерал. Город быстро строится, но строится опять же при участии французов и итальянцев. Монферран принялся за постройку величественного, роскошного Исаакиевского собора, Тома де Томон строил здание Биржи, Росси -- новый Михайловский замок... -- Учиться не зазорно тому, чему стоит учиться,-- нарушил молчание Засядько.-- Только всегда ли учимся тому, чему надобно? Сейчас все говорят по-французски, лишь в деревнях еще слышен русский язык... а я застал время, когда говорили только на немецком! Он видел посерьезневшие глаза. Время, о котором говорил, было не в какие-то отдаленные эпохи. Отцы и матери собравшихся и сейчас знают немецкий лучше родного. И лучше новомодного французского. Немецкий вошел в обиход еще при Петре, а при последующих правителях усилиями Бирона вытеснил с императорского двора, а затем и вовсе из столицы русскую речь. Как сейчас все говорят на французском, так все говорили на немецком... -- Ну, изгоним мы французскую речь,-- сказал Засядько,-- ну и что? Придет другая напасть. Третий язык Европы -- британский. Мы еще на англицком не говорили. -- Англия далеко! -- воскликнул Греч. -- Но товары ее на наших рынках,-- напомнил Засядько.-- Война началась из-за чего? Бонапарт пытался перекрыть пути доставки ее товаров по Европе. Континентальная блокада! Россия отказалась, Бонапарт и двинул войска... Греч задумался, пошевелил губами: -- Высший свет России, говорящий по-англицки? Нет, это вовсе нонсенс. -- Если бы...-- покачал головой Засядько. Он посерьезнел, глаза стали грустными.-- Еще как заговорит! Мода есть мода, ей подчиняются охотнее, чем законам, родителям, церкви, даже естественным потребностям... Если только в моду не ввести употребление русского языка. Греч внезапно спросил в упор: -- А вы, Александр Дмитриевич? Страна, в ее лучшей просвещенной части, раскололась. На франкоманов и франкофобов. А вы... видите вовсе третий путь? Засядько признался: -- Третий путь труднее. Бороться "за" или "против" всегда легче. Я -- националист. Русский националист. Что означает сие слово? Это значит, что я не возлагаю всю тяжесть цивилизации ни на Францию, ни на Англию, ни на какую другую страну. Мы все делаем общее дело: строим просвещенный мир. И Россия обязана -- слышите, обязана! -- внести свой вклад. А если же она примет французский язык, то тем самым сядет Франции на шею и скажет: вези! Вноси и за меня лепту в общую сокровищницу. Понимаете? Я всегда работал каторжно. И я хочу, чтобы Россия принесла что-то свое ценное, добытое ею, и положила на алтарь человечества. Нечего прятаться за спинами Германии или Франции! По-моему глубокому убеждению, любой человек, который начинает у себя на родине принимать язык и манеры другого народа, просто трус и лодырь. Да-да, трус и лодырь! Трус, потому что страшится ответственности, пусть-де за меня отвечает Франция, а лодырь потому, что пристраивается к чужому пирогу, не желая выращивать свой хлеб. Ну, а так как Русь -- страна непуганых лодырей, то нам еще придется до-о-о-олго трудиться, чтобы доказать простую истину: дабы нас Франция и другие страны уважали, нам надобно говорить на своем языке, нести свою ношу, вкладывать свой камень на стройке общего Храма рода людского! Долгое молчание было ответом. И невеселое, ибо генерал, отметая легкие и такие понятные пути, указывал на куда более трудную дорогу. А так бы просто: искорени немецкость или французскость -- а русскость расцветет сама собой! Увы, чтобы расцвела, ее надо растить, удобрять, заботиться... А это потруднее, чем перевешать всех немцев или французов в России. Засядько оглядел потемневшие лица, неожиданно предложил: -- Лучше потешьте меня стихами! Ведь вы почти все стали писателями, поэтами и музыкантами. Один я никак не вырвусь из стихии огня и железа... Глава 36 Это было немыслимо, но он справлялся со всеми должностями. И справлялся блестяще. К тому же он урывал время и для учебной бригады. Учредил специальные классы ракетчиков и частенько гонял учащихся на практические занятия, приводя в ужас служителей полигона. Его бригада состояла из двух батарейных и одной легкой роты. Первые были из вольноопределяющихся, лишь во второй служили кантонисты. С вольноопределяющимися работать было легко, они охотно занимались новым делом. Засядько писал Александру I: "В бригаде во всех ротах давно уже учреждены классы и все идет довольно хорошо". Михаил в свою очередь требовал письменных донесений. И так до предела загруженный работой, Засядько скрипя сердце садился писать ничего не значащие бумаги: "Государь император удостоил сказать мне, что я подарил его ротою. Я в первый раз ее вижу, он изволил сказать, люди хорошо поставлены, хорошо обучены, маршируют и равняются очень хорошо. Я доволен". И тут же забрал роту. Сказал, что она настолько хороша, что есть смысл ее использовать на парадах. А взамен ему прислали такое... такое, что Засядько едва не схватился за голову. Похоже, эти вовсе не смогут отличить правую ногу от левой. Придется, как рассказывают ветераны, привязывать к одной ноге пучок сена, к другой солому, а затем командовать: "Сено!", "Солома!" Он вздохнул: -- Ладно, ребята. Я из вас сделаю солдат! Но начать придется с нуля. Встаньте в ровную линию... нет-нет, подравняйтесь... Когда я скажу: раз-два-три, вы начинаете маршировать вперед... Поняли? При слове "три"! Я считаю до трех, после чего вы начинаете двигаться вперед. Запомнили? Они кивали, смотрели испуганно и преданно. Вразнобой ответили: -- Так точно, ваше превосходительство... -- Ну ладно. Начнем. Раз... Один из новобранцев вышел из стоя, бодро пошел вперед. Оглянулся на остальных, улыбнулся победно, с оттенком высокомерия. -- Эй,-- рявкнул Засядько.-- Ты чего, рехнулся? Не слышал, что я сказал? Как только я досчитаю до трех... Новобранец смотрел преданно, рожа была хитрая, светилась от счастья: -- Да понял я, все понял! Потому и пошел! Мы с вами оба видим, что это толпа непуганых дураков. Им только и остается, что ждать до счета "три". Но я умный, ваше высокопревосходительство. Как только вы сказали: раз, я сразу понял что вы изволите... Однажды пришлось срочно ехать на Охтинский пороховой завод, откуда прислали недоброкачественный порох. Нужно было двести пудов добротного мушкетного, а прислали низкосортный, от которого ракеты еще в активной фазе полета начинали отчаянно дымить и сбиваться с курса. Засядько вошел в ворота, где его никто не остановил, и сразу направился к складу. Территория завода была захламлена, повсюду валялись остатки деревянных ящиков, ржавые обручи, куски полусгнивших веревок. Посреди двора грызлась целая свора худых облезлых собак. -- Ну и порядки,-- пробурчал Засядько. Из главного здания выскочил коротенький человечек в вицмундире и поспешно покатился навстречу директору. Это был управляющий по коммерческим вопросам Таймер. Засядько молча поманил его пальцем и повел к складу. -- Скажите, Александр Витальевич, что это такое? Таймер похолодел от зловещего голоса. Он смертельно боялся грозного генерала. Не знаешь, как и подступиться. Ни на лесть, ни на поклоны не поддается. -- Эт-т-то склад,-- пролепетал он. В ветхом сарае с прохудившейся крышей было свалено около ста мешков с порохом. Соседний сарай, где хранилась сера и селитра, был в еще более плачевном состоянии. -- Я ведь выделял деньги на ремонт,-- произнес Засядько негромко.-- Где они? Он в упор посмотрел на управляющего, у которого кровь отхлынула от лица. -- Чтобы завтра к вечеру были новые склады! Если произошла порча пороха -- убытки за ваш счет! Он круто повернулся и пошел в цех. Управляющий остался на месте. Колени его мелко-мелко дрожали. Он был счастлив, что грозный генерал удалился. В этот момент он был готов собственноручно ремонтировать крыши и стены складов, только бы не попадаться под испепеляющий взгляд директора завода. Засядько, пригнувшись, шагнул в темноте в низкое помещение порохового цеха. "Ох, и будет мне,-- успел подумать Таймер,-- и там отыщет непорядки... А ведь только утром там побывал его превосходительство Васильев, узнав о грядущем визите этого..." В это время в цехе грянул взрыв. Побелевший от ужаса управляющий увидел, как из окон и дверей вылетели клубы огня и дыма. Оконные рамы и сорванная с петель дверь пролетели в воздухе и тяжело грохнули посреди двора. Опомнившись, управляющий бросился к горящему зданию цеха. За ним побежали рабочие и оказавшиеся поблизости инженеры. "Может быть, сгинул проклятый",-- подумал управляющий со странным чувством облегчения. В этот момент из дымящегося ада шагнул человек гигантского роста. Он нес на руках окровавленного рабочего. Генеральский мундир на Засядько горел, лицо было черным от копоти. Управляющий застонал от разочарования. Засядько молча положил рабочего на землю, зажмурился под струями воды: набежавшие рабочие окатывали его водой из ведер. Мундир еще дымился, на руках вздулись пузыри от ожогов. -- Часто так? -- спросил Засядько. -- Что? -- переспросил управляющий, вздрогнув. Засядько кивнул на цех. Огонь уже погас: в каменном здании гореть было нечему, однако оттуда все выносили и выносили покалеченных рабочих. -- Да,-- ответил управляющий. Он был бледен как смерть.-- Бог карает нас за грехи... Но умоляю вас! Я ни при чем! Взрывы при производстве пороха случаются не только у нас. Во Франции, Англии, Пруссии... Один из инженеров, сочувственно смотревший на обожженного генерала, сказал несмело: -- Ваше высокопревосходительство, мы в самом деле ни при чем. Такова технология производства пороха. Убедитесь сами -- нарушений не было! -- Технология...-- сказал Засядько горько...-- В ступке... Варварство... Он повернулся и медленно пошел к выходу. Невыносимо болело обожженное тело. Усилием воли он приглушил боль, ибо она отвлекала его от нахлынувших мыслей. Взрывы... В ступке... Технология... Варварство... К вечеру он представил Михаилу "машину для предотвращения взрывов", как он назвал ее. На следующий день имел возможность сообщить великому князю: "На устройство пороховой мельницы я согласил наконец Кларка". Это и была знаменитая пороховая мельница, положившая конец взрывам в цехах и значительно облегчившая труд рабочих. Был механизирован самый сложный и самый опасный участок работы. Как-то один из помощников Засядько, капитан Внуков, принялся, загибая пальцы, подсчитывать: -- Александр Дмитриевич до обеда директор Артиллерийского училища, после обеда -- подрядчик... -- А вечером -- начальник Арсенала,-- поддержал его Греч. Внуков продолжал загибать пальцы: -- Ночью -- генерал учебной бригады... -- А утром -- ракетчик и изобретатель,-- сказал Греч.-- Александр Дмитриевич, когда вы все это успеваете? На такие труды требуется, по меньшей мере, двадцать шесть часов в сутки! -- Встаю на пару часов раньше,-- отшутился Засядько. В это утро все обещало быть прекрасным. Новое светлое здание училища вот-вот закончат, налицо экономия денег и материалов. Их можно употребить с пользой для училища. Артиллеристы успешно овладевают искусством составления пороховых смесей. Скоро появятся укомплектованные кадры ракетчиков... Засядько замер, прислушиваясь. Издали донесся тревожный звон колокола. Почти сразу же зазвонили на других колокольнях. -- Пожар! Засядько выскочил на веранду. Друзья побежали следом. В северной части города вздымались клубы дыма. Пламени пока не было видно, однако, судя по переполоху, пожар обещал разгореться не на шутку. -- Пиротехническая лаборатория! -- ахнул Внуков. Засядько мгновенно оценил ситуацию. Лаборатория сама по себе бесценная вещь, но если пожар перебросится на склад со снарядами и боевыми ракетами, трудно даже вообразить тот ад, который начнется. И жертв будет, как в небольшой войне. -- Коня! -- закричал он. Внизу забегали конюхи. Один, сломя голову, бросился к веранде, держа на поводу жеребца. Засядько вскочил на перила и спрыгнул вниз. Кто-то испуганно ахнул, когда конь упал на колени под тяжестью всадника. Однако Засядько тут же поводьями поднял коня и с места погнал в галоп. Конюхи замешкались открыть ворота, и Засядько направил коня через забор. Жеребец успешно взял препятствие. Засядько пришпорил его и как ураган понесся по улочке, которая уже начала заполняться народом. При виде всадника, скачущего на храпящем жеребце, прохожие бросались врассыпную, прижимались к заборам, испуганно крестились. Лишь добравшись к месту пожара, Засядько перевел дух. Пока непосредственной опасности не было. Горел соседний с пиротехнической лабораторией жилой дом. Жильцы кричали и суетились; громко плакала, причитая, толстая женщина в дюжине юбок, по виду типичная купчиха, зеваки радовались неожиданному развлечению. Вдруг Засядько ощутил, что ветер меняется. Искры закружились в накаленном воздухе, опускаясь на большой сарай из толстых просмоленных досок. В толпе сразу же начали беспечно заключать пари: загорится или не загорится сарай? Один Засядько знал, что в сарае сложены снаряды, ракеты и мешки с порохом... Он спрыгнул с коня и бросился через толпу. -- Что же вы стоите?! Ждете пожарных? В толпе засмеялись. Все знали, с какой скоростью начинают собираться петербургские пожарные. -- В этом сарае сорок мешков с порохом! -- крикнул Засядько. Это подействовало, хотя и не так, как он рассчитывал. Гудящая как рой толпа мгновенно исчезла, осталось несколько подвыпивших любопытных парней. Они обалдело уставились на разъяренного генерала, который голыми руками принялся ломать и разбрасывать дощатый забор, соединявший сарай с горящим домом. -- Уносите эти доски к чертовой матери! -- скомандовал Засядько. Парни с готовностью принялись помогать. Такой генерал им нравился, да и работа веселая: ведь ломать -- не строить... Из переулка послышался приближающийся топот. На взмыленных лошадях выскочили Внуков и Греч. -- Александр Дмитриевич! -- Помогайте! -- скомандовал Засядько. Друзья бросились на борьбу с пожаром. Двоих из помогавших парней Засядько послал в ближайшие дома за ведрами. Вскоре удалось наладить цепочку от ближайшего колодца. Греч сидел на крыше сарая и лил воду под ноги. Искры летели ему на спину, и он ерзал, по-цыгански дергая плечами и хлопая по коленям, где уже начинали тлеть брюки. Засядько велел ему вылить на себя ведро воды. Постепенно площадь перед лабораторией опять начала заполняться народом. На этот раз все держались вдалеке: слухи о сорока мешках пороха распространились со скоростью ветра. Много было карет и открытых колясок. -- Развлекаться приехали,-- проворчал Внуков недоброжелательно. -- Не обращай внимания,-- посоветовал Засядько. Он послал несколько человек с ведрами в горящий дом. Арсеналу и лаборатории уже ничего не угрожало, можно было позаботиться и о купчихином добре. А то дождется пожарных, когда и угли погаснут! Внуков пристально всмотрелся в одну из карет и сказал Засядько иронически: -- Ай-яй-яй, Александр Дмитриевич! Вы советуете не обращать внимания на государя императора? В самом деле, в одной из карет сидел сам Александр I. По мере того как и другие узнавали карету императора, в толпе пробуждалось рвение. Многие изъявили желание тушить пожар и бестолково толпились возле дома, делая вид, что спасают отечество. Но, увы, к их огорчению пожар был уже потушен... Засядько вместе с Внуковым и Гречем отошел в сторону почиститься от сажи и копоти. Товарищи выглядели не лучше. Греч походил на черта из преисподней: весь в саже, только глаза и зубы блестели. Внуков безуспешно пытался натянуть на плечи лоскутья расползающейся рубашки. К ним подбежал молоденький щеголеватый офицер. По контрасту с тремя закопченными фигурами, похожими не то на рудокопов, не то на трубочистов, он выглядел особенно румяным и чистеньким. Засядько узнал князя Волконского. -- Александр Дмитриевич! Государь император изъявляет вам монаршее благоволение... -- Тронут,-- ответил Засядько хрипло.-- До глубины сердца. За отеческое... э-э... благоволение. -- ...и предполагает избрать для лаборатории более безопасное место. -- Гм... Вот так сразу? Волконский смешался: -- Я только передаю слова монарха. -- За городом? -- спросил Засядько, сразу же сообразив, о чем речь.-- Передай мое сердечное восхищение той скоростью, с какой император принимает правильнейшие решения. Простите, не требуется заседать Совету, чтобы вот так враз и в самую точку! -- Вот-вот,-- сказал Волконский несколько обескураженно, раньше Засядько в чрезмерном монаршем восторге замечен не бывал.-- Необходимые средства выделят немедленно. -- Не было бы счастья, да несчастье помогло...-- пробормотал сзади Внуков. -- А как насчет Арсенала? -- спросил Засядько. Он решил ковать железо, пока горячо.-- Его тоже нельзя оставлять в окружении жилых домов. Наш монарх уже показал как он молниеносно, аки эллинские герои решает быстро и точно. Надеюсь, он прямо не выходя из кареты решит и этот не столько острый, как пожароопасный вопрос... -- Я доложу государю императору,-- поспешно ответил Волконский.-- Да вы и сами сможете внести проект... -- Я готов! -- воскликнул Засядько. -- Не сомневаюсь,-- ответил Волконский кисло,-- как только... приведете себя в надлежащий вид. Дело в том, что с государем в карете находятся великие княжны Анна и Мария, и он не может пригласить вас немедля... Засядько с усмешкой взглянул на себя и товарищей. Трое разбойников с большой дороги. Какая там карета! "Не было бы счастья, да несчастье помогло",-- повторил он слова помощника, когда ездил в поисках подходящего места для Арсенала. Он хотел найти не просто безопасную для города, но и благоприятную во всех отношениях местность для будущего сооружения. И построить не деревянную времянку, как было до сих пор, а добротную каменную крепость, оснащенную по последнему слову военной техники. Такое место удалось выбрать вверх по Неве, напротив мануфактурной фабрики. Засядько быстро воссоздал в уме громаду Арсенала, вписал в окружающий пейзаж и остался доволен. Его новое детище будет смотреться отлично. Не стыдно показать и зарубежным гостям. Утром к нему заскочил Внуков. Увидев, какой тщательный план генерал начертил за ночь, сказал с неудовольствием: -- Александр Дмитриевич, мало вам хлопот со старыми постройками? А как же артиллерийская бригада? За нею нужен глаз да глаз. А пороховой завод? И там без вас пальцем не пошевелят. А когда заниматься ракетным делом? -- Эх, дружище,-- отозвался Засядько, не отрываясь от циркуля и счетной линейки,-- многое ты перечислил, но это лишь малая часть... Все бросил бы я ради ракетного дела. Это тот невзрачный птенчик, из которого выведется сказочная птица Симург... Но пока приходится делать шаг в сторону. Обязан! Хорошо вижу завтрашний день российской артиллерии. Поэтому придется возглавить и это заведение, самому составить программы на многие годы вперед. Да и кто лучше меня знает, что нужно артиллеристам в будущем? Лишь потому и взвалил на плечи новую ношу. Ясно? Теперь артиллерийское дело Российской империи целиком и полностью в моих руках. Начиная от производства пороха и кончая поставкой в армию готовых орудий. Да и артиллеристов готовлю сам... -- А надо ли это вам? -- Надо,-- ответил Засядько, однако в голосе прозвучало сомнение.-- Похоже, все-таки надо... Между делами он изобрел калибромер и особый лафет для пушек, специально предназначенных для обороны крепостей. Об этом его попросил великий князь Николай, будущий император России. Очень много приходилось работать и с орудиями, которые отливали в глиняных опоках и в земляных формах, чтобы определить изменения в металле. Папки с описаниями многочисленных опытов занимали в его библиотеке несколько полок. Особенно трудоемкой и неблагодарной была работа по переливке старых орудий, когда потребовалось узнать, сколько раз можно совершать эту операцию, сохраняя требуемую крепость металла. В эти же дни он успел изобрести "маленькую переносную машинку для передвижения орудий самого большого калибра". Потомки назовут ее домкратом и оценят по достоинству, но сам изобретатель смастерил ее между делом для рабочих-литейщиков, чтобы хоть немного облегчить их тяжелый труд. Друзья удивлялись неиссякаемой энергии генерала, который буквально ошеломил их фейерверком изобретений, будучи поглощен совсем другими делами. Педантичный Внуков однажды выписал на бумажку должности, которые Засядько занимал в данный момент: "Директор Артиллерийского училища, директор петербургской пиротехнической лаборатории, директор Охтинского порохового завода, директор петербургского Арсенала, командир учебной артиллерийской бригады, смотритель карабинерского полка. Кроме того, по Вашим проектам и под Вашим руководством строятся новые здания Артиллерийского училища, пиротехнической лаборатории и Арсенала. К тому же Вы делаете открытия и изобретения, которые не идут на ум и более свободным людям. Признайтесь, Александр Дмитриевич, либо Вы продали душу врагу рода человеческого, либо умеете раздваиваться. Правда, тут и раздвоение не поможет. Вы наверняка один в десяти лицах?" Но и при такой загруженности Засядько ухитрялся выкраивать время, чтобы просматривать новинки литературы. Он выработал привычку скорочтения, и друзья часто удивлялись его феноменальной способности: генерал читал с такой же скоростью, с какой человек перелистывает страницы. Однажды Внуков застал Засядько, углубившегося в "Литературные листки". На приветствие помощника генерал лишь небрежно кивнул, не отрываясь от чтения. -- Беллетристика? -- спросил Внуков скептически. -- Да, но какая! -- ответил Засядько рассеянно.-- Любопытнейшая повесть... Тут есть и воздушные дилижансы, и машины для делания стихов, и воздушные десанты... -- Чушь какая-то,-- отозвался Внуков неодобрительно.-- Услыхали бы господин Кукольник или господин Пушкин про машину для делания стихов! Затравили бы автора эпиграммами. -- Нет, ты послушай,-- оборвал помощника Засядько и стал читать вслух: -- "Правда, что в физических законах мы гораздо выше древних, и если науки будут продолжаться беспрерывно в таком же множестве и с таким же рвением, то любопытно знать, что будет с родом человеческим через тысячу лет". Каково? Внуков пожал плечами. -- Ничего не будет. Все останется по-прежнему. А почему что-то должно измениться? -- Эх, ты... В мир пришла наука, и автор это хорошо понимает. А это силища, которая будет расти год от года. Послушай еще отрывок. Герои перенеслись в будущее на тысячу лет, и им объясняют: "От того, что наши предки без всякой предусмотрительности истребляли леса и не радели о воспитании и сохранении дерев, они наконец сделались редкостью и драгоценностью!" Кстати, в этом будущем даже монеты чеканят не из золота и серебра, которого много, а "из дубового и березового дерева". -- Впрямь чушь! -- воскликнул Внуков.-- Да у нас лесов-лесов... Господи! Да их хоть миллион лет руби да жги, все равно еще больше останется. О каком сохранении деревьев может быть речь? -- Гм... А вот послушай еще... "Все, что вы здесь видите на столе... есть произведение моря. По чрезвычайному народонаселению на земном шаре и по истреблению лесов все почти животные и птицы, которые прежде в таком множестве употреблялись в пищу, перевелись. Но зато море представляет нам неисчерпаемый магазин для продовольствия. После изобретения подводных судов и усовершенствования водолазного искусства дно морское есть плодоносная нива, посеянная несчетным множеством питательных растений, а воды снабжают нас в изобилии рыбами, водоземными животными и раковинами". Возмущенный Внуков поднялся. Подводные суда! Дно морское -- плодоносная нива! Чрезвычайное народонаселение на земном шаре! Господи, и эту чушь пишет здравомыслящий человек. Да в своем ли он уме? Засядько перелистал страницы, отыскал заглавие. Это была повесть "Правдоподобные небылицы, или странствование по свету в двадцать девятом веке". Автор Фаддей Булгарин. -- В двадцать девятом веке,-- сказал Засядько довольно.-- Ишь ты! Далеко заглядывает. Путешествие во времени, воздушный транспорт... -- Это приятель Греча, который у вас часто бывает,-- сказал Внуков недружелюбно.-- Он сотрудничает в рылеевской "Полярной звезде" и дружит с Грибоедовым. Намекните кому-нибудь из них, пусть захватят с собой Булгарина. -- А что,-- сказал Засядько, оживившись,-- буду рад познакомиться с автором, который пытается заглянуть в будущее. Глава 37 Крепостные,-- сказал Булгарин, глядя в окно на марширующих во дворе солдат.-- В Европе их называют рабами. Так и говорят: рабство в Америке и в России. Злые языки, верно? Он обернулся, испытующе посмотрел на Засядько. Тот поморщился, покачал головой: его карие глаза блеснул и погасли. Издатель журнала смотрел выжидающе. Александр сказал без охоты: -- Не будем играть в прятки. Знаю, почему спрашиваете. Тайное "Южное общество", верно? Булгарин смутился. Видно было, что колеблется. Наконец спросил уклончиво: -- И как вы находите этих молодых офицеров? Горячие головы... -- Горячие. Вы связываете с ними какие-то надежды? Возможно, отделение Польши? Могу порадовать, в их планах это предусмотрено. Булгарин встрепенулся: -- Откуда вы знаете? Некрасивое лицо его пошло пятнами, он разволновался, шагнул к генералу. -- В мои руки,-- ответил Засядько невозмутимо,-- попал только что принятый ими документ, естественно, случайно, в котором намечено отделение Польши и предоставление ей тех же свобод, которые будут введены в России. Так что я могу поздравить вас как поляка. Ведь вы польский шляхтич? -- Как и вы -- украинский! -- Я давно уже русский офицер...-- Засядько какое-то мгновение подумал и добавил: -- Этих принципов придерживается "Южное общество", созданное на Украине. Оно гораздо более демократичное, чем "Северное". Те вообще собираются сохранить монархию. Но и те и другие -- остервенелые военные... да-да, это говорю я, генерал артиллерии, но ведь я не призываю решать все проблемы стрельбой из пушек? А они требуют... в их программе действий, когда захватят власть -- завоевание Кавказа, завоевание Бессарабии, завоевание среднеазиатских стран, завоевания, завоевания... Что много крови прольется, это не пугает меня, она все время льется, но я не верю, что штыками и пушками можно что-то сделать доброе или хотя бы полезное! -- Они честные люди,-- сказал Булгарин, ощетинившись. -- Э, батенька... У меня денщик -- честнейший парняга. Но спросите у него, что надо сделать, чтобы всем в мире стало жить хорошо? Такое предложит... А эти молодые и честные недалеко от него ушли. Уступи им власть -- весь мир утонет в крови! Нет уж, я вижу путь лишь в просвещении и улучшении нравов. И принятии новых законов. Как все люди равны перед богом, так же должны быть равны и перед законом. Чтобы во всем мире могли сказать: "Есть еще судьи в России!" Булгарин горько усмехнулся. Могущественнейший прусский король как-то на охоте потоптал посевы на краю поля одного мельника. Мельник подал на него в суд. Суд рассмотрел дело, выслушал свидетелей и присудил короля к крупному штрафу. Как король не пытался отвертеться, но штраф с него взыскали, а короля принудили признать свою вину. С того дня по всему миру пошло крылатое: "Есть еще судьи в Берлине!"... Но надо быть безумцем, чтобы подать в суд на российского императора! -- Да-да,-- сказал Засядько, читая его мысли по глазам,-- Россия останется страной бесправия до тех пор, пока самый последний простолюдин не сможет подавать в суд на первое лицо страны... и побеждать в суде, ежели прав! А ты можешь мне сказать, что так будет при этих черных полковниках, что рвутся к власти? И что диктатор России, такой титул у них предусмотрен для Пестеля, не ввергнет Россию в еще большее рабство? Только еще более страшное -- военное? И вся Россия не станет страной военных лагерей? Булгарин молчал, понурившись. Наконец сказал потускневшим голосом: -- Нет, этого сказать не могу. Но сердцем я с ними. Засядько пожал плечами, улыбнулся. Единственный раз за всю жизнь он позволил сердцу взять верх над разумом. Но то был особый случай. А управление государством сродни управлению артиллерийскому делу: меньше чувств -- больше точных расчетов. Так что, дорогой мой, никаких особенных надежд я не связываю с этими молодыми офицерами. В чем-то будет лучше, если им еще повезет, а в чем-то наверняка хуже... -- Вы пессимист, Александр Дмитриевич. А по мне хоть монархия, хоть республика, хоть черти с рогами -- лишь бы Польша была свободна! Премного благодарен вам, Александр Дмитриевич, за утешительную новость. Теперь ночь спать не придется, в облаках витать буду. -- Только и остается, что витать в облаках,-- заметил Засядько горько.-- Не очень верю в успех. Слишком много среди этих заговорщиков... поэтов. Спорят и пишут бумаги, когда нужно действовать. Не секрет, что еще в тысяча восемьсот шестнадцатом году они основали "Союз спасения", который просуществовал два года, а потом переродился в "Союз благоденствия". Еще через год переформировался в две организации: "Южное общество" и "Северное общество". И вот уже, который год болтают, пишут бумаги, спорят... -- Откуда вы все знаете? -- ужаснулся Булгарин. -- "Южное Общество" находится как раз в Малороссии, на моей родине. Именно во 2-й армии, генералом которой я являюсь. Там я проходил службу, там остались мои помощники, туда я должен явиться в случае объявления войны. Мне известен каждый шаг в моей армии... А вот откуда вы знаете? Булгарин в замешательстве опустил голову. -- Можете не сочинять ответ,-- сказал Засядько спокойно.-- Я знаю, что ваши лучшие друзья -- Рылеев, Грибоедов и прочие заговорщики. Они печатаются в вашем журнале, вы сотрудничаете в "Полярной звезде". Читал. Но не слишком ли много людей знает об их собраниях? К тому же постоянные споры, разногласия, раскол... Чудо, что государь император еще их терпит! Ему время от времени докладывают о них, но он лишь отмахивается. А Милорадович, его на днях назначили генерал-губернатором столицы, вообще велел: "Оставьте их в покое! Пусть спорят, сочиняют и читают друг другу свои дрянные стихи". -- Вы не собираетесь примкнуть? -- спросил Булгарин осторожно. -- Нет! -- ответил Засядько резко.-- Ни в коем случае. У них свои заботы, у меня свои... Через несколько минут, когда Булгарин взглянул на часы и стал поспешно прощаться, Засядько будто между прочим заметил: -- Под моим началом -- артиллерийская бригада и карабинерский полк. За мной они пойдут в огонь и воду. Он многозначительно посмотрел на озадаченного Булгарина и добавил строго: -- Но это я так: к слову. Для осведомленности. Уже на улице Булгарин ломал голову: что хотел сказать этим отважный генерал? Да, у него одного достаточно сил, чтобы захватить власть и сместить императора. Но на чьей стороне он окажется? В воскресенье он с Олей поехал в театр. Весь Петербург давно ожидал приезда знаменитого тенора Андароччи, о его необыкновенном голосе говорили с восторгом уже с прошлого сезона. Все знаменитости