иться святым местам. -- Александр Дмитриевич! -- воскликнул Внуков в ужасе.-- Вы?.. Поклониться?.. Святым местам? Александр Дмитриевич, вы переработались. У меня однажды с головой тоже было такое, я, помню, надрался да еще целого индюка съел на ночь... Засядько рассмеялся: -- Думаешь, рехнулся? Такой безбожник да вдруг кланяться иконам? К счастью, святыми могут быть не только иконы. -- Ну, могут быть мощи, ковчеги... ракии или раки, реликвии... -- На днепровских порогах какие могут быть ковчеги? А вот реликвий хватает! В виде мечей Святослава, палицы Кия, топора Руса, палиц дружинников Рюрика... Однажды боги спросили Одиссея, какую жизнь он избрал бы: долгую и мирную или короткую, но полную подвигов? Одиссей выбрал второе. Боги же за отвагу даровали ему жизнь долгую и полную приключений... Не видишь связи? А посетить пороги я просто обязан. В минуты просветления придумал машину, которая облегчит плавание через эти самые пороги. Надобно осмотреть местность. Пусть корабли плавают... Наступило молчание. Каждый думал о своем. Наконец Засядько подвел итог размышлениям: -- На той неделе я и съезжу. Всю зиму ждал... -- Не стоило бы на пороги, а? Зачем душу бередить? Может, лучше хоть раз в жизни на кавказские воды? Это вошло в моду. Ездят все, кому надо и не надо. Вы бы видели, сколько там бездельников и пустоцветов! Однажды теплым летним вечером зеваки на одной из харьковских улиц стали свидетелями довольно редкого зрелища. Они увидели незнакомую карету, которую тащила четверка усталых лошадей. Карета была ветхой, однако в городе, где имелось всего три кареты, появление четвертой стало событием. Знатоки тотчас же определили, что экипаж заграничной работы, и это еще больше разожгло любопытство. Карета свернула на Сумскую улицу и там остановилась. Из нее вышел высокий, атлетического сложения военный. Широкие плечи облегал старый потертый мундир, на ногах были истоптанные сапоги. За ним вылез другой военный, в чине подполковника, с длинным бледным лицом, взял небольшой чемодан с веревочной ручкой и сумку с вещами. Военный подошел к дверям каменного дома, дернул за шнурок. Так генерал Засядько прибыл в Харьков. Он любил этот небольшой городок, который протянулся с севера на юг, как он привычно определил из кареты, на две версты, а с запада на восток -- на три с небольшим. Тихие украинские ночи, родной с детства язык... Здесь переночует, а то и на пару суток задержится, если карету починить не успеют раньше. С порога он оглянулся на строящуюся колокольню Успенского собора и улыбнулся своим мыслям. Начали ее в честь победы над Наполеоном в 1812 году, сейчас идет уже 1825 год, а конца строительству не видно. Харьковчане не спешат, словно у них впереди вечность. Счастливые! Карету чинили трое суток. Правда, он не отрывался от расчетов, все бумаги возил с собой, и теория ракетной тяги продвинулась еще на шажок. Так, углубленный в расчеты, он и не заметил, что карета двинулась, что катит по степям и гаям, что восхитительные багровые закаты переходят в сказочные тихие украинские ночи, а утром вспыхивают бесподобные зори... Зато стала заметна строгая красота интегралов и туго натянутый ряд дифференциальных уравнений! Он прибыл на Хортицу, с неутомимой энергией ходил в ледяной воде, замерял глубины, мерял пороги, высчитывал вес падающей через камни воды. -- Плотину пока построить не сможем,-- сказал он сожалеюще.-- Далеко от Москвы, Петербурга. В полудиких странах вся жизнь идет в столицах, а в остальных городах и весях... так, ждет указаний. Это не Голландия, где каждый город равен столице, а плотины на каждом шагу... -- Значит, ехали зря? -- спросил Внуков. -- Я предусмотрел и такое. Свободное плавание все равно можно устроить! Не с помощью плотины, так с помощью изобретенной мною машины. Хоть так, хоть эдак, а река станет судоходной! Подул резкий ветер. На чистое небо наползла черная туча. Донесся далекий раскат грома. -- Александр Дмитриевич! -- сказал Внуков встревоженно.-- Гроза будет! А у нас коляска открытая... Надо спешить! -- Успеем,-- отозвался Засядько. Он смотрел на остров, откуда предки его выступали в боевые походы. А гроза все приближалась, приближалась и, наконец, грянула. Вдали опустилась и стремительно надвинулась на них плотная серая стена дождя. Засядько бросил последний взгляд на Хортицу и пошел к коляске. Он даже не вздрогнул, не поежился, когда ледяной водопад ревущей воды обрушился на голову и плечи. Просто не замечал ливня, грома и молний. Бешеные порывы пронизывающего ветра и проливной дождь сопровождали их всю дорогу, целых тридцать верст. Лошади то и дело увязали в грязи, и Засядько с Внуковым, промокшие и продрогшие, терпеливо вытаскивали коляску на твердый грунт. Измученный Внуков уже ничего не хотел. Единственным его желанием было лечь здесь в поле и умереть. Все что угодно, лишь бы избежать этой дорожной голгофы. Остальной путь был сплошным кошмаром. Он смутно помнил, что Засядько теребил его и что-то кричал в самое ухо. Очнулся в своей передней. Когда слуги торопливо снимали с него промокшую одежду, заметил на себе плащ генерала. А как же он? От этой страшной мысли и чувства непоправимой вины Внуков подхватился и снова бросился в ревущую ночь, уже не ощущая ни дождя, ни ветра. Засядько был дома, сидел у жарко натопленного камина. Лицо его казалось застывшим. Настолько застывшим и бесстрастным, что Внуков испугался и громко воскликнул: -- Александр Дмитриевич! Засядько повернул к нему голову, сказал с жутким спокойствием: -- Все. -- Что все? -- Закончил расчеты. -- Господи, в такое-то время! Как убрать пороги? Засядько раздраженно отмахнулся: -- Что пороги! Не я, так другой завтра бы это придумал. А я закончил вчерне расчеты... как бы тебе это сказать... Я создал теорию ракетной тяги! Внуков смотрел ошарашенно, не знал, что сказать. А вид у генерала-изобретателя был совсем не радостный. -- Сейчас вот думаю, жизнь -- как озеро: чем больше высыхает, тем больше грязи показывается на дне... Чем занимался? Живу в дикое время, сам дикарь... -- Не во всяком озере грязь! -- горячо запротестовал Внуков.-- На дне горных озер нет грязи! -- Спасибо на добром слове... Ты уж извини великодушно, но я сегодня собирался еще немного поработать. -- Александр Дмитриевич, вам надо отдыхать. -- Отдыхать... Только мертвецы имеют право отдыхать. Только они! Кстати, ты никогда не задумывался над тем, что большую часть человечества составляют не живые, а мертвые? И они живут среди нас. Помогают. Когда я вел в атаку на Бородинском поле своих людей, то рядом со мной шли также воины Александра Невского и Дмитрия Донского... Хочу думать, что и я когда-то буду идти с кем-нибудь по Луне или другим планетам... -- Александр Дмитриевич! -- А что? Сохраните только память о нас, и мы будем жить и после смерти. А насчет Луны... дорогой мой друг, иные утопии бывают лишь слишком рано высказанными истинами! Они отправились на другой день рано утром. По раскисшей после ливня дороге, в разболтанной карете. Засядько на ходу заполнял бумаги корявым почерком, морщился, когда карету подбрасывало, и перо протыкало бумагу. Внуков качал осуждающе головой, а Засядько объяснил: -- В старости нужно работать больше, чем в молодости. Ты так не находишь? -- Вам нужно отдохнуть, Александр Дмитриевич,-- только и нашел что ответить Внуков. -- Ах, оставь. Уже некогда отдыхать. Не успеваю. А сделать нужно многое... По-моему разумению, только мертвые имеют право отдыхать. Или это я уже говорил? Да и то многие мертвяки трудятся во всю, работают, воюют. -- Александр Дмитриевич... -- Господи, Внуков! Ты почему такой... прямой? Я говорю не о вампирах. Невский, Донской, Суворов -- и сейчас с нами воюют, верно? -- Вы ненасытны,-- упрекнул Внуков, не сдержавшись.-- Что еще надо? Ведь что-то гнетет, я же вижу! Другой сказал бы на твоем месте: я сделал больше, чем дано человеку. И всего добился сам, своим талантом, волей, трудолюбием. Я счастлив! -- Ты мой друг, и я могу сказать, что было бы для меня самым большим счастьем... Внуков весь превратился в слух. Что может осчастливить этого титана? -- Увековечить свое имя...-- прошептал Засядько,-- Где-нибудь... на обратной стороне Луны! Он невольно засмеялся, наблюдая за другом-ракетчиком. Тот отшатнулся, словно кот, попавший передними лапами в горячее молоко. -- Эх, дружище,-- сказал Засядько невесело,-- ты даже и на миг не допустил мысль, что я сказал это серьезно...-- И снова уткнулся в расчеты. -- До Луны далеко,-- заметил озадаченный Внуков, не зная, что и подумать.-- Только праведники увидят ее обратную сторону. -- Надеюсь, что праведники,-- буркнул Засядько.-- Правда, я праведность понимаю иначе. И не после смерти, а при жизни увидят... Ведь я так много сделал, чтобы они достигли Луны! -- Побойся бога, Александр Дмитриевич,-- прошептал Внуков побелевшими губами,-- что ты говоришь? Какая Луна? Мы же занимаемся боевыми ракетами! Боевыми! -- Это ты ими занимаешься. А я уже строю междупланетные. Конечно, пока что в уме. Но разве не все строилось сперва в уме? А потом и до Луны доберутся, и до других планет.  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *  Глава 40 Оля разбирала библиотеку, щурилась от яркого солнца, что светило в оба окна. В сыром и туманном Санкт-Петербурге чистое небо вообще редкость, а сейчас на удивление еще и жгучие лучи, которые делают кожу розовой, а затем, если не слезет как с линяющего кузнечика, даже светло-шоколадной. А у Александра вообще кожа цвета темной меди, вспомнила она с удивлением. Ладно, малороссы смуглы сами по себе, но он еще и никогда не прячет лицо от жгучего солнца, он смотрит, не щурясь, навстречу штормам, вьюгам, жарким и холодным ветрам. Книги были расставлены по-новому, когда громкий голос дворецкого объявил о прибытии полковника Васильева. Оля удивилась, даже чуть встревожилась, что могло понудить этого человека явиться к ним в дом, велела: -- Проводи в гостиную. Васильев вошел, лучась радушием и расточая улыбки. Он как всегда был одет с иголочки, от него пахло духами. Держался подтянуло, злые языки намекали на корсет, движения были подчеркнуто уверенные. -- Милая Ольга Зигмундовна! Мое почтение... Он приложился к ее руке, Ольга едва не отдернула. Он словно бы скользнул по ее пальцам мертвецки холодными губами дальше по руке, а это было крайне неприятно. -- Что привело вас в наш дом, Андрей Иванович? Он развел руками: -- Я надеялся застать Александра... -- Александра Дмитриевича? -- уточнила она холодным тоном. Он обезоруживающе улыбнулся: -- Да-да, но в приватной беседе мы зовем друг друга... Удивлены? Да, я знаю, старые стычки долго помнятся, но здесь нам зачастую приходится работать рука об руку на благо Отечества. Да и что вспоминать о грехах и проступках молодости? Жаль, не застал. У меня к нему приятная новость... Он загадочно улыбнулся. Ольга прижала ладони к груди: -- Неужто получилось с ракетами? -- Даже более того,-- ответил Васильев еще загадочнее.-- Где он сейчас? На Охтенском заводе? Я поеду прямиком к нему. Он откланялся, сожалеюще развел руками, сделал несколько шагов к двери, а затем, держась за ручку, внезапно повернулся: -- Кстати, Ольга Зигмундовна... А почему бы вам не съездить со мной к своему супругу? Он будет не только удивлен, но и рад безмерно! Она покачала головой: -- У него очень серьезные дела. И опасные, к сожалению. Он не любит, когда я бываю вблизи ракет. -- Жаль, жаль,-- сказал он проникновенно.-- А так мы могли бы принести ему радость вместе. Он тут же оставил бы завод, ибо новость того стоит. Ольга заколебалась: -- А он в самом деле покинет завод? И вернется домой? Васильев развел руками: -- Домой или... в императорский дворец, как уж он сочтет нужным. Но и туда ему надо являть с вами, случай особый. Заинтригованная, она не заметила, как сделала шаг вперед. Так хотелось, чтобы у Александра осуществился последний проект с ракетами! Васильев тут же услужливо подхватил ее под локоть, подвел к двери. Дворецкому кивнул: -- Будут спрашивать, скажи, господа поехала на Охтенский завод. Вернется лишь к вечеру. Она опомнилась, сказала торопливо: -- Не могу же я выйти на улицу в таком виде? Погодите, я переоденусь быстро. Васильев стиснул зубы и в бессилии выругался, когда она заспешила вверх по лестнице. Он знал что означает быстро у женщин. Особенно, когда требуется хоть чуть что-то изменить в одежде. Только шляпок перемерять приходится десятки, да еще каждый раз загибая поля, меня перья, раздвигая их то так, то эдак... Он не успел истощить свой запас ругани и до половины, когда сверху раздался торопливый голос: -- Я вот и я. Надеюсь, я не очень долго? Васильев отступил на шаг, как ошеломленный изменившейся красотой этой удивительной женщины, так и той быстротой, с какой она сменила одежду полностью с домашней на дорожную. Да еще и подобрала легкий плащ, гармонирующий с цветом ее глаз. Он подал ей руку, когда спускались, подсадил в карету. Его прикосновения были неприятны, но она стерпела, ибо если Александр с ним общается и даже называет по имени, то значит либо старая вражда забыта, либо Александр ставит дело и работу выше личных симпатий и личной неприязни. А она, как верная и любящая жена, должна вести себя так же, как муж. Лошади несли карету быстро, возница управлял ими умело. Копыта звонко цокали по брусчатой мостовой, дома мелькали по обе стороны уже не такие серые, а словно бы расцвеченные солнечными лучами. Прохожих почти не попадалось, как и экипажей. Рабочий день был в разгаре, а на вечера и балы, как и в театры, начнут съезжаться ближе к ночи. Они свернули с Невского проспекта, кони пошли по узкому переулку, едва не задевая колесами за стены. Оля сказала обеспокоенно: -- Мне кажется, к заводу надо было ехать по улице вправо -- Конечно,-- согласился Васильев,-- но тогда какой крюк пришлось бы сделать! А так мы прямиком, как стрела летит... -- Но если навстречу экипаж? -- Здесь экипажи не ходят,-- ответил Васильев. Голос его чуть изменился, а ее сердце сжало нехорошее предчувствие. Улица была грязной и запущенной, на тротуарах ни души. -- Куда вы меня везете? -- спросила она резко. -- Ко мне,-- ответил Васильев. Она удивилась, что не потеряла самообладания, хотя сердце затрепетало. Васильев посматривал по сторонам, дважды оглянулся, словно проверяя, нет ли следом погони. -- Зачем? -- Там поговорим,-- ответил он сипло.-- Там поговорим... Но не волнуйтесь, вашей женской чести это не грозит. -- Так что же вам нужно? -- Это наши личные счеты. С вашим мужем. Голос его была сдавленный, теперь он двигался резче, глаза блестели как у лихорадочно больного. Оля со страхом подумала, что постоянная всесжигающая на протяжении десятка... нет, двух десятков лет ненависть привела его к помешательству. Он говорил и действовал как безумный, как одержимый одной-единственной несбыточной идеей. Она попыталась держать голос ровным, устойчивым: -- И вы думаете, что вам это сойдет с рук? -- Я все продумал,-- ответил он резко.-- Вы заплатите мне за все! Карета замедлила ход, поползла, почти царапая стену. Оля успела заметить как прямо перед дверцей появилась серая дверь. Оттуда выскочили двое. Она не успела опомниться, как ее вытащили из кареты, зажав дурно пахнущей ладонью рот. Сзади Васильев заломил ей руки за спину. Она лягалась, попала во что-то мягкое, услышала вздох и сдавленный крик, извернулась и укусила за пальцы. Человек вскрикнул, со злобой ударил ее по лицу с такой силой, что у нее зазвенело в ушах, на какое-то время потеряла сознание. Очнулась она в полутемной комнатке. Руки ее были связаны за спиной, она лежала на топчане, накрытом солдатской шинелью. Воздух был сырой, слышался тихий плеск. Мороз пробежал у нее по коже. Они были где-то вблизи причала. Как просто задушить ее и бросить труп в холодную грязную воду! Резкий злой голос ворвался в ее сознание: -- Вы очнулись, дорогая? Пора продолжить разговор. Она повернула голову, передернулась от резкой боли в висках. В маленькой комнате сидел напротив нее в старом ободранном кресле Васильев. Глаза его горели тем же лихорадочным блеском. -- Что вы... хотите? -- спросила она с трудом. -- Это другой разговор,-- сказал он, в его голое звучало явное облегчение.-- Мне, может быть, ничего не понадобится от вас. Подержат здесь день-два, затем отпустят. Но... все будет зависеть от того, как поведет себя ваш муж. Она поморщилась от головной боли: -- Вы безумец. Неужели думаете, что мое исчезновение пройдет незамеченным? Слуги видели, что я уехала с вами. -- Ну и что? -- Вас найдут. -- Не в этом месте,-- отпарировал он. Она широко распахнула глаза: -- Не понимаю... Вы что же, решили отказаться от карьеры, от места при Генштабе, от семьи и богатого дома? Стать обыкновенным преступником? Он оскалил зубы в неприятной усмешке: -- У меня нет семьи... уже нет. Ваш муж многого меня лишил, но теперь мой черед нанести удар. Ваш муж занимает очень высокие... и очень ответственные посты. Как в стране, так и в армии. Он уникален, потому что в его руках сосредоточены слишком большие секреты... Их гораздо больше, чем можно доверить одному человеку. В Генштабе об этом говорили, докладывали Его Императорскому Величеству, но тот всякий раз отмахивался. Ему удобно, что один человек держит в руках все нити, все знает, всем руководит и все помнит. И в любой момент готов обрисовать всю обстановку с военным делом по всей империи. Не нужно собирать кучу специалистов, что перессорятся между собой, но ясности не внесут Она слушала, напряженно стараясь понять, куда же клонит этот сумасшедший. Похоже, он не понимает, что творит. Или понимает? Но ведь тогда ему одна дорога -- в каземат с пожизненным заключением, раз уж смертная казнь отменена. Даже если тайком убьет ее и утопит труп. Слуги видели с кем она уехала... -- Мой муж отыщет меня и разделается с вами,-- перебила она, чувствуя необходимость повернуть разговор в то русло, которого больше всего боялась.-- Он сумеет отыскать... -- Не сумеет,-- покачал головой Васильев.-- В этот самый момент он брошен в подвал одного заброшенного дома. Там его, связанного и по рукам и ногам, стерегут двое... двое его старых знаковых. Он их не знает, но они его знают. Один даже сумел его ранить. Это было давно, под крепостью Рущук... От них ему не уйти. Она похолодела. Сердце стукнуло дважды и словно бы перестало биться вовсе. Холод сковал ее члены. Значит, Александра тоже держат в плену? -- А как вам удалось... его? Васильев развел руками: -- Трюк стар как мир. Самый осторожный человек теряет рассудок, когда дело касается женщины. Особенно такой, как вы, прелестница... Он получил нужную записку... от вас, конечно, у меня есть умельцы, что подделают любовь почерк! Помчался, споткнулся, на него навалились, стукнули по голове... Правда, моих людей было четверо, но ваш муж, все еще здоровый как бык и быстрый как кошка, одному успел сломать спину, а другому -- шею, прежде чем его огрели по голове бревном... Теперь он явно с нетерпением ждет меня. Он вытащил из жилетного кармана часы, щелкнул крышкой: -- Ого, пора нанести ему визит. А вы молитесь, чтобы мой поход к нему оказался успешным. Если нет, вам сразу же перережут горло. Впрочем, если вас это утешит, ему тоже. Они жили счастливо, вспомнила она с похолодевшим сердцем предсказание гадалки, и умерли в один день... Все сбывается, вот только детей всего трое, а не обещанных восьмеро... Васильев направился к двери, а она крикнула ему в спину: -- Погодите! Вы не сказали, что от него хотите! Васильев обернулся от самой двери. Брови его взлетели вверх в наигранной гримасе удивления: -- Не сказал? У вашего мужа в руках все секретные карты. План Арсенала, особенно недоступные даже для августейших гостей части, сведения о вооружении, составе войск, будущем перевооружении... За это одна из стран предлагает огромные деньги! Мое потерянное имение не идет ни в какое сравнение. Но главное, знаете ли, что... Он посмотрел ей прямо в глаза взором безумного. Голос окреп, в нем были истерические нотки: -- Я все сделал бы бесплатно! Потому, что это будет последний день для Засядько! И вечный позор для его семьи, его детей и всего его гордого казачьего рода! Он ушел, хлопнув дверью. В комнату заглянул человек в маске, окинул ее мрачным взором и снова закрыл дверь. Слышно было как дважды повернулся ключ, затем загремели засовы. Ольга застыла уже не в страхе, в панике. Если секретные карты, планы и военные сведения попадут в руки врага, и об этом станет известно, то генерала Засядько ждет военно-полевой суд. Вряд ли спасет и заступничество императора. Кто станет защищать изменника? Сознание вернулось к Александру сразу, будто он вынырнул из тьмы. Он лежал на охапке гнилой соломы, воздух был сырой и холодный. От стен несло сыростью, на массивных глыбах нарос слой плесени. Окошко было высоко, а к единственной двери вели три высокие ступеньки. Не двигая головой, он шевельнул руками, затем проверил ноги. Туго связан, как и ожидал. Во рту вкус крови. Он поморщился, с трудом поднял руки, пощупал голову. Слева волосы слиплись от крови. Его ударили с такой силой, что рассекли кожу и едва не проломили череп. Он лежал, попеременно напрягая руки и мышцы ног, чтобы не дать крови застаиваться. Если удастся освободиться, а человек должен жить с такой надеждой... даже уверенностью, то должен быть готов так, будто отдыхал и готовился к схватке неделю. Наконец лязгнули запоры. Дверь открылась. Александр решил, что не стоит прикидываться потерявшим сознание. Со связанными руками и ногами это мало что даст. Он сел, упираясь спиной в холодный камень стены. По ступенькам в сопровождении двух угрюмых молодцев спустился человек, которого он меньше всего ожидал встретить. Васильев! Александр беззвучно выругался, чувствуя себя последним идиотом. Занимался ракетами, Арсеналом, чем угодно, но совсем забыл -- да и кто бы на его месте помнил? -- что остался лютый враг, который не забыл унижения, мстит, пакостит, ищет больное место, следит за каждым шагом, старается уничтожить его вовсе... Васильев остановился на нижней ступеньке, вытащил серебряную табакерку. Не сводя с пленника насмешливого взора, взял щепотку, заткнул в одну ноздрю, затем в другую. Раскатисто и с наслаждением чихнул, брызнув на Александра слюной. Двое его людей держали в руках пистолеты, направив их в голову пленника. Александр сидел с каменным лицом, ждал. Все трое его боятся до свинячьего писка. Видно по лицам. Васильев, держа табакерку в руке, приблизился, всмотрелся в пленника: -- Ну-ну... Почему не радуемся? Так давно не виделись. -- Тебя заждались в аду,-- ответил Александр. -- Фу, как грубо,-- поморщился Васильев. Его рука с табакеркой метнулась вперед. Как не был быстр Александр, но связанный по рукам и ногам, да еще не отошел от бессознательного состояния, и сильный удар по скуле почти застал врасплох. Голова дернулась от удара, а вдобавок затылком ударился о стену. Перед глазами в темноте заблистали звездочки. Когда сознание очистилось, он увидел злое ликующее лицо Васильева. -- Ну так что же? Струйка крови потекла по рассеченной скуле. Он слизнул с губ, ощутил теплое и соленое. Ответил хрипло: -- Ладно, мы не дети. Не будем играть в героев. Что ты хочешь? -- Разумный подход,-- кивнул Васильев. Его глаза заблестели триумфом. Он нервно облизал сухие дряблые губы. -- Говори. -- Я скажу... но не вздумай дурачить меня. Ты что-то слишком легко соглашаешься. А знаешь ли ты, что твоя Оленька сейчас лежит в моей постели? Александр невольно рванулся в путах. Васильев отскочил, а двое выступили вперед, один с силой ударил пленника сапогом в грудь. Васильев предостерегающе погрозил пальцев: -- Не надо! Ты не знаешь этих ребят? Нет? А надо бы. Моим людям было поручено пристрелить тебя в боях. Стреляли и в спину, и как могли... Но ты уцелел... даже одного-двух сам сумел. Однако остались еще двое. Александр кивнул: -- Ты нанял этих? -- Да, но как видишь, раньше я зря тратил деньги... Немалые, надо признаться. Как видишь, никому нечего нельзя поручить. А вот когда я взялся сам, то все пошло как по маслу. -- На масле скользко,-- предостерег Александр. -- Я старый лис из Генштаба,-- напомнил Васильев самодовольно.-- Я умеют рассчитывать военные операции на много ходов вперед. И эту я тоже рассчитал безукоризненно. Не веришь? -- В чем твоя операция? -- Я отдаю тебе твое жену и детей... да-да... они тоже в моей досягаемости... в обмен на секретные чертежи Арсенала, планы укреплений, сроки перевооружения русской армии новыми видами орудий. Александр замер, еще не понимая. Происходило что-то очень серьезное. -- Понятно,-- сказал он медленно,-- а потом ты меня убьешь. Как и Ольгу. Васильев протестующе выставил впереди обе ладони: -- Нет-нет! Глупо с моей стороны было бы и надеяться на такое сладкое решение. Понятно, что ты не отдашь, не получив каких-то гарантий. И секретные планы потерять, и жизнь? Нет, мне нужны только планы. -- Зачем? -- Есть покупатель. -- Понятно,-- сказал он с отвращением.-- Отчизну предаешь... за тридцать серебряников! Васильев покровительственно усмехнулся: -- Не за тридцать. Ты даже не представляешь, какую сумму мне предложили. Словом, я получаю планы, а ты с женой -- свободу. Александр смотрел исподлобья: -- Что-то не понимаю. Видимо, слишком сильно по голове ударили. Как ты можешь быть уверен, что я ничего не расскажу? Молчат только мертвые. А ты говоришь, что это в твои планы не входит. -- Не входит,-- заверил Васильев.-- Если я тебя убью, то что я получу? Тебя просто не будет. Я не смогу торжествовать победу, ты ведь ее не увидишь. Нет, ты волен будешь говорить все, что угодно. Я, получив планы, тут же отбуду из России. А ты здесь говори, бей себя в грудь, оправдывайся, кляни мое коварство... Александр медленно наклонил голову: -- Понятно. Тебе важнее покрыть меня позором, убить мою честь... чем меня самого. Васильев двумя пальцами взял другую щепотку, забил ноздри, с наслаждением чихнул, разбрызгивая слюни по всей тюремной комнатке. -- Точно. Но у тебя остается шанс оправдаться, верно? А у мертвого шансов нет. -- У мертвого больше шансов остаться честным. -- Живой пес лучше мертвого льва,-- напомнил Васильев.-- Так сказал Экклезиаст. -- Для обывателя. Для офицера -- нет. Васильев захлопнул табакерку, сунул ее в карман. Лицо стало холодным и злым. -- Это твое последнее слово? -- Нет,-- сказал Александр поспешно.-- Был бы я один... Но у меня жена и дети. Ты прав. Я отдам тебе планы. А там будь, что будет. Может быть, еще и сумею оправдаться. Хотя, конечно, меня уволят отовсюду... Его плечи поникли. Глаза Васильева горели торжеством. Как же, уволят тебя, было написано на его лице. Отныне твой удел -- самые темные казематы Петропавловской крепости или вечная каторга в сибирских рудниках. Да еще в тяжелых кандалах! А детей под чужими фамилиями -- в сиротские приюты, как детей государственного преступника. -- Где хранятся план Арсенала? -- спросил он. -- Как я узнаю, что Ольга будет освобождена? -- прошептал Александр -- Очень просто. Ее привезут сюда. Вы останетесь здесь еще на сутки-двое, а я за это время на одном из кораблей отбуду из России. Когда я окажусь на корабле, я дам знать моим людям. Вас немедленно отпустят. А там выкручивайтесь как знаете. Александр тупо смотрел в пол. Он был раздавлен, уничтожен. Голос его был едва слышен: -- План Арсенала у меня в столе. Но не в кабинете, а в моей спальне. Той, второй, что возле малого кабинета. -- Ключ? -- В шкатулке. -- Где, какой? Говори быстро. Быстрее получу план, быстрее получишь свою жену. -- Она возле моей постели. Васильев повернулся, медленно пошел, явно сдерживая нетерпение, к двери. На пороге обернулся, погрозил пальцем: -- Если там не будет плана... или если я не найду ключ... Понимаешь? Ты получишь в мешке головы своих детей. И голову твоей жены. Вместе с ним ушел и один из стражей. Второй, грязный и звероватый, остался сидеть на ступеньках. Он сопел и обрезал длинные грязные ногти острым как бритва ножом. Встречаясь взглядом с пленным генералом, он зловеще скалил гнилые зубы, многозначительно поигрывал лезвием, бросал зайчики в глаза связанному по рукам и ногам. Александр в отчаянии склонялся все ниже. Лицо его было искажено страданием. Потом он заметно расслабился, и удивленный страж увидел, что пленник, не выдержав страданий, провалился в глубокий спасительный сон. Слаб барин, подумал он с презрением. Все они хороши, когда с плетью в руке прохаживаются вдоль солдатского строя. И все отважны, когда за их спинами вся мощь солдатских штыков... Он отвернулся, лениво ковырялся концом ножа в зубах, выковыривал остатки мяса. Он не видел, что пленник незаметно переместился. Его согнутые ноги приблизились. Когда раздался легкий свист, он удивленно начал поворачивать голову. Он никогда не узнал, что швырнуло его со страшной силой. Александр вложил в удар обеими ногами свою звериную мощь. Тело стража ударилось о каменную стену, будто им бросили из катапульты. Александр, не дожидаясь, когда он рухнет на пол, перекатился, зубами подхватил нож, отполз к щели, которую заприметил раньше, воткнул нож и поспешно принялся тереть веревки на руках о лезвие. Времени в обрез, прикидываться раздавленным некогда. Ни плана в ящике рассвирепевший Васильев не найдет, ни ключа в шкатулке. Как и самой шкатулки. Дурак. Головой бы подумал, а не тем, чем думает всегда. Или меряет все по своему аршину? Откуда у него один кабинет, второй, да еще вторая спальня? Глава 41 Ольга в бессилии подергала запертую дверь. Сквозь плотно закрытые ставни пробивался слабый луч света. Глаза ее привыкли, теперь она видела толстую решетку в окне. Этого было бы достаточно, чтобы воспрепятствовать бегству, но там еще и дубовые ставни на крепких болтах. А кричи не кричи, ставни не пропустят на улицу и самые отчаянные вопли. Она не знала, сколько прошло времени. Наконец дверь с легким шорохом отворилась, появился Васильев. Из-за его плеча выглядывала массивная голова помощника. Васильев окинул ее оценивающим взглядом: -- Теперь, Ольга Зигмундовна... пришло время для прогулки. -- Что вы хотите еще? -- насторожилась она. Он повторил с нехорошей усмешкой: -- Я же сказал, прогулка. Не больше. Мы заедем к одним моим друзьям... Ну, не совсем друзьям, но там собирается общество... Она смотрела непонимающе: -- Мы появимся среди людей? -- Верно. -- И... там будут люди, которые совершенно ничего не знают о вашем подлейшем предательстве? Его улыбка стала шире. Глаза сияли триумфом: -- Совершенно верно. -- Но почему вы думаете, что я сразу не расскажу все? И вас не схватят? Он захохотал с превеликим удовольствием: -- Мне очень радостно зреть, что вы совсем не цените жизнь своего мужа. Я, кстати, тоже не дал бы сейчас за его жизнь и ломанного гроша. -- Что... вы... хотите сказать? -- Что я отдал необходимые инструкции его тюремщикам. Если вы пикнете хоть слово, если улыбнетесь мне недостаточно тепло... вы еще не понимаете? Ему сразу же перережут горло. Ее осыпало морозом. Лицо Васильева было искажено свирепой радостью. Он наслаждался, окидывая ее с головы до ног. На миг у нее мелькнула паническая мысль, что он мог возжелать овладеть ею, чтобы его триумф был полнее, но тут же поняла, что для него намного важнее и слаще уничтожить их репутацию в глазах общества, в глазах двора, в глазах императора и его семьи. -- Вы играете с огнем,-- сказала она медленно. -- Знаю,-- согласился он.-- Но что, как не играл с огнем, делал ваш муж? Он прыгал с горящим фитилем в руках по бочкам с порохом, постоянно скрещивал шпаги, прыгал с корабля на корабль, срывался с высоких башен... И что же? Он стал только крепче. И офицеры уже всей армии кричат ему славу, и пьют в его честь! Так что иногда есть смысл поиграть с огнем! Она подпустила презрения в свой холодный голос: -- Но вы -- не Александр! Он пожал плечами: -- Кто знает?.. Я просто не пробовал. Так что быстро собирайтесь, я уже велел подать карету. Он вышел, оставив дверь открытой. Она быстро набросила плащ. Ее трясло от страха и возбуждения. Васильев явно теряет рассудок. Немыслимая ненависть к Александру... Что на него подействовало? Что жизнь уходит, а он ее просидел в теплом штабе, лишь глядя с завистью на соперника, что жил полной жизнью, бывал на всех морях, прошел Европу, любил и был любимым, находил и терял, отдавал больше, чем получал, но всякий раз находил, что отдавать, и всякий раз у него не убывало... Ее охраняли уже не так рьяно. Васильев еще раз напомнил, что в этот момент его помощники держат нож у горла ее мужа. И даже если ей каким-то образом удастся перегрызть ему горло, это его погубит наверняка. Он увидел как она отвела взгляд, удовлетворенно улыбнулся, Значит, он угадал, такая мысль посещает ее хорошенькую головку. Либо этот проклятый задира выбрал себе в пару такую же женщину-зверя, хоть и в личине ангела, либо она, что вернее, за годы жизни с ним набралась от него столь несвойственной вымирающей аристократии жестокости и умения выжить! -- Ни-ни-ни,-- предостерег он.-- Вы полностью в моих руках! Помните об этом. Опьяненный властью, он протянул руку, взял в ладонь медальон на ее груди. Она брезгливо дернулась, когда он задел пальцем ее нежную кожу. Васильев побагровел, эта женщина унижает его на каждом шагу, все еще не понимает своего положения! Он с силой дернул, Оля вскрикнула, когда цепочка больно врезалась в шею и порвалась. Васильев держал золотой медальон на раскрытой ладони: Рубины источали кровавый свет, а бриллианты блестели остро и угрожающе. -- Дорогая вещичка... Откуда? В России равных нет. -- Вы мерзавец,-- сказала она с ненавистью. -- Ну, я не разделяю вашу точку зрения,-- ответил он с чувством победы.-- Но вы восхитительны в гневе. -- Он убьет вас,-- пообещала она.-- Убьет на моих глазах. Карета двигалась быстро, колеса часто стучали по булыжной мостовой. Васильев отодвинул занавеску, с недоброй улыбкой выглянул: -- Скоро... Я недаром все годы работал в Генштабе. -- И много вы составили планов победоносных битв? -- Это не важно. Для вас важнее, что я составил план как уничтожить этого надменного наглеца. Не убить, хотя для меня важно и развеять миф о его неуязвимости, а именно уничтожить. Теперь же этот план успешно завершается. Она чувствовала отчаяние, мозг работал так, что голова разогрелась от прилива крови. Похоже, предатель в самом деле предусмотрел все. Слышно было как покрикивает кучер, кони пофыркивали на ходу. Васильев кому-то поклонился, и снова у Оли был безумный порыв закричать, позвать на помощь, но с большим усилием сумела взять себя в руки. Она достаточно прожила с этим удивительным человеком, чтобы вести себя иначе, чем ожидается от избалованной генеральской жены! Голос кучера стал строгим. Оля услышала как кони замедлили бег, карета остановилась. Ее качнуло, на подножку прыгнул верзила, отворил дверцу. Васильев вылез неспешно, подал руку Оле: -- Улыбайтесь! Теперь постоянно улыбайтесь мне! -- Это не будет неестественно? -- Нет,-- процедил он сквозь зубы, но рот растягивал в улыбку, ибо на улице были люди, а карета остановилась перед роскошным домом, от двери к ней по широким мраморным ступенькам уже спускался дворецкий.-- Это будет лишь означать, что вы ко мне... крайне неравнодушны. Она ощутила такое отвращение, что ее едва не стошнило. Голос ее был хриплым от ненависти: -- Берегитесь! Он найдет вас и на дне моря. -- Пока что он лежит связанный в темнице,-- шепнул он в ответ.-- А нож у его горла. Она в бессилии наклонила голову. Дворецкий подошел к ним, поклонился: -- Прикажете доложить? -- Да... Звонкий стук подков заставил их повернуть голову. Вдали на улице показался на бешено скачущем вороном коне человек в белой рубашке. Конь был огромен, он несся как пушечное ядро. Волосы всадника трепал ветер, рубашка на груди была разорвана, обнажая широкую грудь, покрытую черными волосами. Оля задержала радостный крик. Александр мчался как неминуемая смерть, глаза сверкают, вид его страшен. Васильев издал сдавленный крик: -- Петр, Вавил! Убить его! Из-за кареты выбежали двое. В их руках были ружья. Они мгновенно опустились на колени, прицелились в скачущего на них человека. Васильев с руганью выхватил пистолет, повел им за всадником. Оля молча, но с огромной силой ударила его под локоть. Выстрел грохнул так, что барышня на той стороне улицы томно ахнула и красиво упала в обморок Ее кавалер стоял ошалелый, барышня грохнулась о тротуар как бревно. Васильев затравленно отшвырнул пистолет, его пальцы больно ухватили Олю за плечо, а другой рукой он выхватил из-за пазухи короткий острый нож. Она отшатнулась, ибо всех сил ударила острым носком туфля в голень. Васильева перекосило от боли, он едва не упал, а пальцы его невольно разжались. В бессилии он внезапно бросил в нее нож, повернулся и, сильно хромая, побежал по улице. Вид у него был настолько страшен, что никто не решился встать у него на дороге. Два выстрела прогремели как один. Оля подхватила с земли нож, остановилась, глядя расширенными глазами на происходящее. Седло вороного опустело, он сделал еще два стремительных прыжка, внезапно в седле с той стороны появился Александр, в его руке что-то блеснуло. Один из помощников Васильева всхлипнул и, выронив ружье, ухватился обеими руками за горло. Там торчала рукоять ножа. Александр на скаку прыгнул на второго, сбил с ног. Оля вскрикнула: -- Саша! Лови! Он мгновенно обернулся, поймал брошенный ею нож Васильева. На его мрачном лице была жестокая улыбка. Белые зубы блестели как у дикого волка. Волосы слиплись от крови, но в нем было больше огня, чем в том затянутом в парадный мундир генерале, каким его видели в Петербурге. -- Как ты? -- спросил он озабоченно. -- Все в порядке,-- заверила она с облегчением.-- Смотри, тот поднимается... Он отшвырнул нож, даже не оглянувшись: -- Он уже не поднимется. Она поняла по неестественно вывернутой голове, что Александр в пряжке с коня успел сломать противнику шею. -- Ох, Саша... Она бросилась ему в объятия. Он прижал ее к своей могучей груди, его мощное сердце билось часто, сильно. Несмотря на холодный день, кожа была покрыта потом, Оля услышала знакомый запах, от которого у нее сладко кружилась голова. Вокруг собиралась встревоженная толпа. Прибежали городовые, появился пристав. Дворецкий, который при выстрелах убежал к двери, снова спустился, спросил с поклоном: -- Велите доложить? Оля ответить не успела, Александр со злой насмешкой указал на свою волосатую грудь. -- Передай Петру Антоновичу, что у меня оторвалась пуговица. Вернусь, пришью, а потом уж можем и повидаться. Дворецкий поклонился: Вид у него был невозмутимый, на два плавающие в лужах крови трупа не повел и глазом: -- Так и доложу. Александр снова поцеловал Олю, ни мал