мника, сейчас все внимание на нем. Я не знаю, чьим святым мощам он кланялся, но наверняка успел сломать спину не одному! Про нас пока что забыли! -- А дьяволы, что нас сторожат? -- спросил его разбойник. -- Они наверняка сбежали вниз. А если кто и остался, то вы же служили в императорской гвардии! Мародеры переглянулись, начали спешно карабкаться из расщелины. Мечи и кинжалы блестели в их руках. Чачар вскочила, зябко кутаясь в плащ Томаса, жалась к рыцарю. Горвель поколебался, глядя то вслед разбойникам и мародерам, то на Томаса с дрожащей Чачар. -- Сэр Томас, нам придется временно соединиться с этой мразью. Даже если они все погибнут, то мы, двое сильнейших рыцарей, прорвемся! А там решим спор в поединке. Согласен? -- Нет, -- отчеканил Томас без колебания.-- Друг попал к врагам. Я обязан его спасти. Или погибнуть, пытаясь спасти. -- Обязан, -- повторил Горвель со злой насмешкой.-- А как же поединок? -- Мой меч тебя найдет, подлец, -- сказал Томас с ненавистью.-- Но сперва я попытаюсь спасти сэра калику. Если погибну, то это будет смерть христианского воина. Горвель возразил: -- Твоя смерть не будет ни христианской, ни воинской. Ты не видишь, что делается за твоей спиной! Томас повернулся. Перед ним был пустой склон горы, темень, он услышал испуганный вскрик Чачар, начал поворачиваться к Горвелю, но на голову обрушился страшный удар. В глазах вспыхнуло белое пламя. Он беззвучно рухнул на землю, скатился на несколько шагов вниз в расщелину. Горвель поднял топор, намереваясь спуститься в щель и разрубить голову рыцаря, но мародеры и разбойники уже исчезли из поля зрения, только слышалось их тяжелое дыхание, звяканье оружия и топот ног. Горвель, выругавшись, тяжело бросился вдогонку, грубо отшвырнув с пути плачущую Чачар. Чачар с громким плачем упала на холодное железное тело. Томас не шевелился, а когда она кое-как подняла забрало на шлеме, ее пальцы ощутили мокрое, горячее, липкое. На востоке заалела полоска, но глаза рыцаря немигающе смотрели в гаснущие звезды. Глава 14 Они пробежали первую полоску камней, вторую, внезапно сшиблись с хазэрами. Их было всего двое, один из разбойников упал с разрубленной головой, но хазэров посекли, понеслись под гору, уже не скрываясь, громко топая сапогами: погибающие успели поднять крик, а в ответ закричали снизу. Дважды их настигали наспех собранные отряды, оба раза Горвель и мародеры прорывались без потерь, лишь последний из разбойников, чернобородый, упал, пронзенный двумя стрелами, но, даже умирая, успел сломать шею крепкому визжащему сплошь покрытому татуировкой хазэру. В третий раз их догнал большой отряд, когда уже не бежали -- брели, почти уверившись, что оторвались от хазэров. Завязалась жестокая сеча, никто не бросился бежать, в каждом проснулся лютый зверь. Хазэры кричали, кусались, царапались, даже плевались, а мародеры тоже озверели, рвали зубами -- если роняли мечи -- а когда схватка кончилась, среди множества залитых кровью неподвижных трупов на ногах осталось только трое: Горвель, Роланд и один из его солдат. Все трое оскалили зубы, тяжело дышали, не в силах сдвинуться с места, заговорить. В долине было тихо. Горвель поднял меч, сказал хрипло: -- Надо уходить поскорее. Прорвались, но в стойбище еще полно дьяволов. С ними то роговое чудовище! Край неба на востоке медленно светлел. Горвель уже различал усталые лица невольных спутников, звезды постепенно теряли блеск. Кое-где в рассветном полумраке выступали темные полуразрушенные скалы. Все трое, не сговариваясь, спешили уйти в нагромождение камней как можно глубже. Едва взойдет солнце, хазэры кинутся в погоню на конях. В небе заполыхали красным облака, словно забрызганные кровью, воздух стал чистым, прозрачным, когда вдруг словно саму землю выдернули из-под ног. Горвель и мародеры были настолько уверены, что ушли от хазэров, что даже не успели выхватить мечей. Полуголые тела возникли словно из воздуха. Горвель успел увидеть, что огромный камень, взвившийся вверх, оказался нарочито залепленным грязью щитом, под ним мелькнуло свирепое лицо Карганлака. Горвель схватился за рукоять меча, огромная туша навалилась, забивая дыхание, затрещали доспехи. Он застонал, увидел, как заблестели свирепой радостью маленькие злые глаза. Он сцепил зубы, пытался бороться, но Карганлак сдавил рыцаря сильнее, вместе с доспехами затрещали кости. С дыханием вырвался стон, во рту стало горячо, появился вкус соленого. -- Всех в долину! -- велел Карганлак хазэрам.-- Эти будут умирать очень долго. Наши боги возрадуются! Горвеля привязали к толстой жерди, четверо хазэров вскинули на плечи и быстро потащили вниз, в долину. Позади несли Роланда, а, судя по ругани, третьего тоже взяли живым: он орал, матерился. Умолк на полуслове: Горвель услышал глухой стук, словно толстой палкой ударили по камню. Солнце показало из-за края земли блистающий край, пленников наконец принесли в стойбище. Сорвали одежду, доспехи Горвеля сперва бросили в кучу, потом напялили на деревянный чурбан. Роланд, вожак мародеров, хмуро терпел, зубы сцепил, но второй мародер, очнувшись, снова поносил мучителей, грозил карами, насмехался, плевал в них. Хазэры неистовствовали, но никто не смел, страшась своего грозного вождя, прикончить врага, чего явно добивался пленник. На всех троих тоже плевали, швыряли комья грязи. Их растянули на земле вверх лицами, привязав за руки и ноги к вбитым в землю кольям. Горвель сцепил зубы, стараясь не стонать: суставы трещали, сухожилия едва не рвались от натуги. Перед глазами только небо, еще появлялись смеющиеся рожи врагов: разрисованные, уродливые -- прыгали, корчились, визжали. Многие пользовались случаем помочиться на распростертых врагов, и вскоре Горвель был залит вонючей мочой. Голову не закрепили, мог мотать из стороны в сторону. Хазэры хохотали и хлопали себя по голым коленям, когда гордый рыцарь извивался, плотно зажмуривал глаза. Кто-то из находчивых бегом принес деревянную воронку, всадил между зубов рыцаря, помочился и радостно визжал и прыгал под хохот толпы, пока Горвель отчаянно кашлял, почти захлебнувшись. Внезапно появился рассвирепевший Карганлак, с ходу ударил Горвеля, и тот услышал как хрустнули сломанные ребра: -- Где Древний Волхв?.. Тот, который с зелеными глазами! Горвель морщился от боли в сломанных ребрах, но губы его дрогнули в злой усмешке: -- Его не схватили? -- Я бы схватил, если бы встретился лицом к лицу!.. Но он убил девять моих лучших воинов!.. Я буду мучить его очень долго! Горвель прохрипел, чувствуя, что злые силы еще не покинули тело: -- Сперва поймай... Девятерых у тебя под носом? Этот волк всех перережет, как овец. Только прикидывается святошей... Черт под старость всегда идет в монахи... Карганлак снова пнул, на этот раз с наслаждением разбив в кровь скулу: -- Эй, у костра!.. Железо готово? Посмотрим, как он крепок. Хазэры с готовностью заметались у костра. Там трещало, пахло раскаленным железом. Роланд, который был распят справа от Горвеля, крикнул ободряюще: -- Держись, рыцарь!.. Покажем этим нелюдям, как умирают европейцы! А второй мародер, прокричал, перемежая с матом: -- Покажем нехристям, как умирают солдаты императорской гвардии! Горвель сказал зло: -- Я не нуждаюсь в поддержке всякой мрази. Заткнитесь! Каждый умирает в одиночку. Карганлак вырвал из рук прибежавшего хазэра прут с вишневым концом, от которого шел сухой жар, рявкнул осатанело: -- Попирая чужую веру -- утверждаешь свою! Так завещали предки. Глаза безумно блестели, в уголках рта желто пузырилась слюна. Глядя в лицо Горвеля, он начал медленно приближать раскаленный конец прута к его глазам. Горвель старался не мигать, смотрел прямо, хотя жар палил лицо, а брови затрещали. Запахло горелым волосом. Карганлак чуть коснулся раскаленным концом ноздрей Горвеля, отвел, наблюдая за бессильными гримасами и тем, как рыцарь удерживает крик, снова начал опускать, приговаривая: -- Будешь кричать очень долго... Внезапно он содрогнулся всем телом. Судорожно выпрямился, выгнув спину, словно в поясницу ударили бревном. Рот раскрылся в беззвучном крике: в левой глазнице торчал деревянный прут с белым пером на конце, а наконечник, проломив кости, на половину стрелы высунулся из затылка. С него капала кровь, но Горвель несмотря на ужас и отвращение, заметил, что наконечник стрелы выглядел не железным -- блестел странным серебристым металлом, словно лунный свет! Карганлак странно всхлипнул, вскинул руки, будто хотел ухватиться за пораженное место. Пальцы расжались, раскаленный прут выпал прямо на голую грудь Горвеля. Карганлак качался взад-вперед, нависая над распростертым Горвелем, затем медленно повалился навзничь. Тяжелое твердое тело ударилось с такой мощью, что земля дрогнула и качнулась. Хазэры неверяще смотрели на несокрушимого вождя, лицо которого было теперь залито темной кровью, а из булькающей массы, где была глазница, поднимались кровавые пузыри. Бессмертный Карганлак, ужас и полубог племени, надежда на воскрешение былой славы... лежит в пыли, мертвый как придорожный камень! Вдруг кто-то завизжал в диком страхе, повернулся и бросился бежать. Другие пятились, не отрывая расширенных глаз от поверженного вождя, у них вырывался страшный вопль. Лишь потом разворачивались, бежали, не разбирая дороги. Всюду шлепали босые ноги, поднялась удушливая пыль, загремели камни. Обезумевшие хазэры карабкались в гору, позабыв про коней, брошенные вещи, стойбища, пленников. Роланд и его мародер перестали сыпать проклятия, вертели головами, смотрели вслед бегущим. Горвель стонал сквозь стиснутые зубы -- проклятый хазэр уронил раскаленный прут на голое тело, и прежде чем остыло, выжгло бороздку. Он дышал запахом собственной горелой плоти! Когда стих топот ног, появился друг сэра Томаса, странный паломник. Шел неторопливо, по сторонам не смотрел, лук и колчан со стрелами высовывались из-за плеча. На ходу вытащил нож, двумя легкими движениями перехватил веревку на руках Роланда. Вожак мародеров вытаращил глаза: -- С чего так драпанули? Их же три десятка! -- Карганлак для них живой бог, -- объяснил Олег.-- Они без него -- прах. Второй мародер, растянутый на кольях, выматерился, сказал со злой усмешкой: -- Святой отец, а ты знаешь, как с ними обращаться! Знаешь... Наконечник на стреле не железный, а серебряный! Я такие штуки примечаю. Роланд, морщась, массировал вспухшие запястья, с трудом согнул затекшую спину, принялся освобождать ноги: -- Дикари!.. Мы, солдаты императорской гвардии, сражались бы до последнего человека. Жив император или пал, но мы -- личности! Не дикая толпа. Олег кивнул: -- Вот что, личность... Вон там около сотни коней хазэр. Нет, вдвое больше. Без седел, но так принято. Для вас и такие кони -- удача, верно? Роланд оскалил крупные зубы: -- Святой отец! Пусть тебе воздадут твои языческие боги за доброту. Твоими устами говорит и наш бог, христианский, и все святые и великомученики. Двум бедным бывшим солдатам императорской гвардии позарез нужны два хазэрских коня. Четыре, если считать и запасных! Он содрал веревку с ног, поднялся. В сторонке блестела брошенная хазэром сабля, он подобрал и перерубил веревки на руках и ногах товарища. Поддерживая друг друга, побрели к пасущимся в зарослях зеленой травы коням, на ходу подбирая брошенное хазэрами оружие, одежду, обувь. Сотоварищ Роланда ухватил, воровато оглянувшись на Олега, тонкую кольчугу Горвеля и длинный рыцарский меч из дорогого булата. Олег кивнул, дескать, Горвелю уже не понадобится -- мародеры, откровенно ухмыляясь, поймали коней и уехали, захватив в запасные по две лошади. За спиной Олега прохрипел пересохшим горлом Горвель: -- Пора бы развязать веревку и на моих руках! Олег повернулся, лицо его было неподвижно: -- Правоверных христиан спасают ангелы, судя по вашим легендам. Или ты не христианин?.. Нет, судя по тому, что служишь Семерым Тайным. -- Дьявол побери, что ты хочешь? -- Ничего, -- ответил Олег мертвым голосом.-- Прежде чем прийти сюда, я побывал в нашей расщелине. Да-да, я нашел сэра Томаса. Он повернулся, отошел на пару шагов, носком сапога переворачивая разбросанные хазэрами вещи. Горвель бессильно подергался, растянутый страшными путами, закричал вдогонку сорванным голосом: -- Ты хуже хазэров!.. Это война! Один из нас обязан был погибнуть. Я должен был убить, и я убил... Олег поднял мешок, запустил руку по локоть, пошарил. Внезапно его застывшее лицо озарилось снисходительной усмешкой, он вытащил знакомую чашу с позеленевшими краями, оглядел, бросил обратно в мешок и лишь тогда спросил с некоторым удивлением: -- Откуда ты взял, что убил?.. Томас -- не мыслитель, а рыцарь. У него слабое место -- сердце, а вовсе не голова. Он перекинул мешок через плечо, направился к подножью горы. Горвель застонал, уже не скрывая отчаяния, в бессилии смотрел в синее безоблачное небо. Там появились и медленно вырастали в размерах темные точки, двигаясь по небу неровными кругами. Залитый потом и чужой мочой, Горвель под палящими лучами южного солнца вдруг ощутил озноб. Не знал, кто появляется в этих краях первым на поле брани: вороны, грифы, орлы-стервятники или шакалы, но не сомневался, что очень скоро узнает. Он судорожно зажмурился, почти чувствуя удары крепкого клюва по глазным яблокам. На развилке дороги Олег в нерешительности остановил коня. Гора и долина, где закончили свое существование последние хазэры, одичавшие потомки гордых основателей Хазарского каганата, остались позади. Чачар и все еще бледный пошатывающийся Томас сидели на могучих франкских конях, по две лошади шли за каждым под вьюками. Томас мучался от грохота в ушах, ему было почти все равно, куда ехать, только бы поскорее добраться до родной Британии, где прекрасная леди Крижинка в страхе считает оставшиеся дни до праздника Святого Боромира. Братья, ненавидящие его, Томаса, принудят встать под венец на следующее утро с гнусным Тапирием, у которого из достоинств лишь длинная родословная и короткие ноги! Олег колебался. Прямо перед ними простиралась широкая дорога, что всего через несколько сот миль прервется нешироким морским проливом, на ночь запираемым огромной железной цепью, что перекидывают с берега на берег, -- пролив разделяет два мира: Азию и Европу. На том берегу стоит город городов -- Константинополь, второй Рим. А если не сворачивать еще несколько сот или тысяч миль, дорога приведет ко второму морскому проливу, на том берегу поднимутся мрачные холодные скалистые берега Британии. -- Заночуем здесь, -- решил он вдруг.-- Что-то нехорошее нас ждет в городе, что впереди. -- Сэр калика, -- напомнил Томас слабым голосом, -- похоже зазимуем среди сарацинов! -- Сэр Томас, тебе не страшно потерять жизнь, но как насчет чаши? Томас непроизвольно пощупал мешок. Теперь он не расставался с чашей даже на миг, постоянно держал ее на том же коне, на котором ехал, не доверяя запасным. Чачар сказала торопливо: -- Сэр Томас, тебе надо прилечь. У тебя все еще нездоровый вид. Они спешились в сторонке от дороги, выбрав кучку деревьев. Олег расседлал коней, а Томас и Чачар ушли за сучьями. Чачар хвастливо обещала собрать лечебных трав, она знала их от бабушки, известной ведьмы. Томас посмотрел на калику с неловкостью во взгляде: мол, хворосту теперь не жди. Олег из подручных сучьев сам развел костер и неотрывно смотрел в пляшущие огоньки. Он отчетливо видел скачущих всадников, летящих птиц, крылья драконов и разъяренные лица воинов, вздымались молящие руки, блистали сабли... В огне все стремительно меняется, исчезает, возникает уже в другом облике, пребывает лишь краешком натуры, намеком, однако волхвы обучены узнавать беду по мелькнувшей искре, как охотник узнает птицу по перу, а зверя по оброненной шерстинке! Томас и Чачар давно ушли, а он все смотрел в огонь, чувствуя, как страх поднимает волосы на затылке. Прямо перед городскими воротами их ждет смертельная опасность. Что-то неясное, но связанное с кровью, топорами, конскими копытами. Если пойти влево, то за рекой, по ту сторону переправы, засел в кустах отряд сарацинских ассасинов, которые должны поразить их в упор стрелами из мощных франкских арбалетов -- кто дал им британские арбалеты? -- добить кривыми дамасскими саблями. По правую руку на дорогу выдвигается что-то неопознанное, но отвратительно опасное -- обязательно перехватит страшными паучьими лапами, если поехать той дорогой... Волосы зашевелились от ужаса и отвращения, он с усилием поднял руки, как утопающий, что хватается за свисающие корни деревьев, ухватился за обереги. Кончики пальцев торопливо забегали по крошечным деревянным фигуркам, отыскивая успокоение, спасение, лазейку между расставленных ловчих ям, ловушек и западней. Томас против ожидания вернулся с огромной охапкой крупных толстых жердей. На вопрос о Чачар пожал плечами, указал неопределенно на север. Олег вскипятил настой из трав, он их собирал постоянно, даже на ходу свешивался с коня, срывал верхушки цветов, а при необходимости -- останавливал коня, слезал, выкапывал целиком, стараясь не повредить корешки. Процедил, убирая накипь, дал отстояться. Томас лег у костра, слабо улыбаясь: даже от запаха отвара переставала болеть голова, прибывали силы. От ближайших деревьев тени удлинились, слились в сплошное черное покрывало. Багровый свет солнца поднимался все выше по стволам деревьев, угрожая вскоре соскользнуть с вершинок, исчезнуть. Голубое небо становилось темно-синим, в правой половине начал проступать бледный полумесяц, заблистали первые звезды. -- Где ее упыри носят? -- спросил Олег в сердцах. -- Ищет целебные травы, -- ответил Томас с неловкостью.-- Старается, сэр калика. Я сам не рад, что взвалил на наши головы эту обузу, но так уж получилось! Постанывая, он вылез из железного панциря, разложил железные части поближе к огню, прожаривая от личинок зловредных мух. -- Где она видела здесь целебные травы? -- пробурчал Олег с невольным презрением. -- За рощей. К тебе подлащивается. Ты больно грозен, суров. Она тебя боится. -- За рощей? -- повторил Олег встревоженно.-- Далековато. Не успеет обернуться до ночи. -- Взяла коня, -- ответил Томас виноватым голосом.-- Старается! Грех такую овцу винить. Господь таких прощает. -- Сэр Томас, у нее же ветер в голове!.. Как можно было отпустить? Томас с неловкостью отвел взор, щеки его окрасились румянцем: -- Сэр калика, я был в сложном положении. Я говорил о своей верности прекрасной Крижине, а она -- что нас никто не видит! Я о том, что Пречистая Дева осуждает даже помыслы, а она -- что ты уже спишь, а если не спишь, то варишь зайца с такими специями, от которых полыхает пожар в крови... Олег хмуро молчал, слова Томаса доходили как сквозь вату. В разгоревшемся костре пламя стремительно менялось, сгущалось кроваво-темными тенями, высвечивалось оранжевым, почти белым, и также стремительно метались призрачные всадники, летели стрелы, рушились башни, горели города. -- Не поискать ли? -- слабо предложил Томас, но не шевельнулся. Олег покосился на темное небо, где звезды проступали целыми роями, покачал головой: -- Не успеваем. Уже темно, следы не различишь. Если не вернется сама, на зорьке поедем искать. Ночи здесь летом короткие, не успеешь соснуть, как рассветет. Томас продрог, проснулся от холода. Костер прогорел, на светлеющем небе вырисовывалась гигантская фигура, что уносила седла, перевязи с мечами, копье Томаса. В сторонке фыркали кони, звучно хрустели сочной травой. Темная фигура приблизилась к коням, начала седлать, лишь тогда Томас стряхнул сонное оцепенение, вскочил, ежась, передергиваясь всем телом. -- Не явилась? -- Упустил, -- ответил Олег мрачно, -- поедем искать. -- Прости, сэр калика. Моя вина... Вдвойне. Лучше бы оставить ее в том домике. Они взобрались на коней, Томас спохватился, поблагодарил небрежным кивком -- все-таки сэр калика не обязан седлать коня для него. Хоть и простолюдин, но из свободных, не зависимый виллан, не посаженный на землю иомен. Если выказывает уважение, то и ему надо отвечать тем же, так завещала Пречистая Дева Мария. -- К роще? -- спросил Томас. -- Езжай. А я проеду левее. Там спуск, ручей, а возле него много травы, разных корешков. Целебных и... ядовитых. Томас унесся в сторону рощи, а Олег пустил коня легкой рысью, всматриваясь в траву, где часто встречались следы копыт оленей и кабанов, а зеленые стебли были примяты лежками мелкого зверья. Когда он ехал через распадок, заросший редким кустарником, услышал, как за дальними ветвями что-то шелохнулось. Олег мгновенно скатился с седла, перекатился по земле, избегая стрелы или летящего ножа, застыл за пышным кустом, держа ушки на макушке. Стояла тишина, разве что кузнечики трещали беззаботно, бабочки порхали непотревоженно -- даже над тем подозрительным кустом. Конь Олега остался на месте, с хрустом хватал свежие зеленые листики, раздраженно подергивал ушами, отгоняя огромную стрекозу, что упорно пыталась сесть на торчащие мохнатые кончики. Олег тихонько шепнул коню, чтобы не дергался: хозяин знает, что кобыле делать, а коню и подавно, тихонько двинулся короткими перебежками, пригибаясь за кустами -- швыряльный нож держал наготове. По ту сторону кустов на зеленой лужайке оседланная лошадь мирно щипала траву. Олег неслышно вернулся, вскочил на своего коня, поехал в обход кустов, выискивая всадника -- живого ли, мертвого. Лошадь, завидев Олега, тревожно фыркнула, насторожилась, но убегать не стала, напротив -- осторожным шагом пошла навстречу, поприветствовав коня Олега тихим ржанием. Лошадь, на которой ехала Чачар! Олег провел ладонью по кожаной поверхности седла, на пальцах осталась липкая кровь. Чувствуя мороз по телу, Олег поспешно ухватил за повод, ударил своего жеребца шпорами. Понеслись во весь опор: Олег не спускал глаз с отпечатков копыт, что на твердой земле почти исчезали. Судя по следу, лошадь, оставшись без Чачар, брела неторопливо, останавливалась пощипать траву, свернула к ручью напиться, в двух местах объела верхушки кустарников. В густой траве остались примятые стебли: повалялась, взбрыкивая игриво и лягая землю. Небо темнело чересчур быстро. Олег поднял голову, застонал от бессилия. Догоняла широкая темная туча, в черных недрах поблескивали короткие злые молнии. В спину дохнуло ветром. Проклятый дождь смоет полностью и без того слабый след! На скаку он приподнялся на стременах, оглядывал окрестность. Редкие стебли травы наклонились под ветром, многоповерховые тучи громоздились одна на другую. Недра одной внезапно озарились белым светом, чуть погодя докатился грозный рокот. Пока что нигде в степи, куда досягал взор, не было видно лежащего, никто не сидел, тем более -- не махал ему. Он вынужденно наклонялся все ниже, всматриваясь в нечеткие следы до рези в глазах. Стемнело, в это время его можно достать стрелой, набросить аркан, даже прыгнуть к нему на коня. Олег все чаще терял следы... вдруг кровь застыла в жилах -- слева виднелись следы двух коней. Судя по отпечаткам -- кони легкие, неподкованные, тонконогие как большинство в этих краях, а всадники явно без тяжелых доспехов, разве что в кожаных панцирях, способных выдержать удар легкой сабли и не пропустить к сердцу стрелу из самодельного лука... Всадники, как показал след, недолго совещались, разъехались в стороны, отыскивая другие следы, убедились, что повстречали одиночку, пустили коней сперва по следу, уже через сотню шагов убедились, что конь идет без всадника -- это могли бы заметить и раньше, тут же повернули коней и уже вынужденным шагом поехали по пешему следу, часто останавливаясь, всматриваясь в примятую траву, неясные отпечатки подошв. Олег нахлестывал коня, ему было легче следовать по отпечаткам копыт трех коней, он несся галопом, перепрыгивал кусты, отмечая, что оттиски совсем свежие, кое-где трава лишь распрямляется на его глазах, в других местах из срубленных острыми копытами стеблей сочился молочно-белый сок. В быстро наступающей темноте ослепительно сверкнула страшная ветвистая молния. Она осветила сгущающиеся сумерки, и, если бы не этот нестерпимый блеск, Олег на полном скаку врезался бы в двух арабских аргамаков, что стояли в зеленом распадке, а еще дальше двое лохматых оборванцев с ножами на поясах с громким смехом подходили к Чачар. Она попятилась, один обогнул ее по широкой дуге, и Чачар остановилась, гордо вскинула голову -- бледная, с растрепанными волосами. В глазах ее блистали такие же молнии, что и в небе. Олег остановил коня, быстро ухватил лук. Разбойники заметили незнакомца, повернулись: крепкие, битые жизнью, отчаянные. Оба были в кожаных доспехах из буйволиной кожи, а ножи на поясах висели простые, охотничьи. Олег тронул коня, подъехал на расстояние десяти шагов. Из-за плеча высовывалась огромная рукоять двуручного меча, а на тетиве лука лежала нацеленная в них стрела. Железный наконечник нехорошо поблескивал. Оба разбойника видели, что в руках незнакомца не легкий сарацинский лук, а страшный пластинчатый лук, стрела из которого пронизывает даже булатные доспехи. -- Чачар, -- крикнул Олег громко, -- с тобой все в порядке? -- Да, -- ответила она тонким голосом и добавила торопливо, -- я набрала много целебных трав! Но вернуться мне помешали эти два дурака... Олег перевел взгляд на разбойников, хотя на самом деле ни на миг не выпускал их из поля зрения: -- Что вам надо? Один бросил быстрый взгляд на застывшего товарища, тот остановившимися глазами смотрел на стрелу, оценил расстояние до Олега, до своих коней, что остались за спиной вооруженного незнакомца с холодными зелеными глазами, внезапно широко раскинул руки и улыбнулся: -- Только хотели посмотреть! Помочь. Люди должны помогать друг другу. Так велел Христос, верно? -- Так велят все боги, -- бросил Олег холодно.-- Они же велят помогать бескорыстно. Разбойник чувствуя, что опасность уходит, улыбнулся еще шире, начал пятиться от Чачар, пытаясь по новой дуге приблизиться к своим коням: -- Только бескорыстно! Иначе это уже не помощь. -- И вознаграждается иначе, -- согласился Олег. Он повернулся в седле, не двигаясь с места, проследил, как оба осторожно, не делая лишних движений, обошли его, тихонько сели на коней, отъехали на сотню шагов, лишь тогда гикнули и пустились вскачь. Олег повернулся к Чачар, кивнул на ее коня, что смирно стоял сзади: -- Марш в седло! Она метнулась к лошади преувеличенно послушно, вскарабкалась в седло. Ее крупные глаза ни на миг не оставляли его сердитого лица. За спиной у нее была туго набитая сумка, из щели торчали нежные стебли с круглыми синими листьями. Олег смолчал, не желал хвалить, женщина тут же постарается упрочить свое положение, но траву в самом деле собрала редкую по целебной мощи, к тому же в нужное время суток, что особенно важно. Они сидели вдвоем у костра, Чачар вежливо грызла жареное крылышко перепелки, Олег разбирал травы, стараясь выражать на лице лишь вежливый интерес, когда застучали копыта, вдали показалась блестящая фигура рыцаря. Томас спрыгнул с коня легко, что всегда поражало Олега. Он был бледнее обычного, прихрамывал, а доспехи в двух местах прогнулись. Шлем с правой стороны стал матовым, брови слиплись от пота, а синие как небо глаза потемнели от боли. -- По дороге столкнулся, -- ответил он досадливо, перехватив озабоченные взгляды Олега и Чачар.-- Не могу же уступать дорогу незнакомцам?.. А вдруг они по происхождению ниже?.. Дурачье, поперли на пролом. Когда их осталось двое, догадались свернуть, но запоздали... Чачар встревоженно бросилась к рыцарю, помогла расстегнуть тяжелые доспехи, часто роняя их себе на ноги, а Олег сказал саркастически: -- Проклятая степь!.. Такие узкие дороги, развернуться негде. -- Сэр калика! Это вопросы чести! -- Есть будешь? -- Я насытился схваткой, -- ответил Томас гордо, в лучших рыцарских традициях. Олег не стал уговаривать, спорить, даже обрадовался: -- Вот и хорошо! Тогда будешь пить зелье, что мы приготовили с Чачар. Томас шарахнулся от котла, откуда несло жуткой вонью. В черной жидкости плавали стебли желтой травы, какую он не бросил бы даже коню своего слуги, пузырилась гадкая пена, время от времени высовывались острые коготки, словно калика сварил заодно летучих мышей или жаб. -- Сэр калика!.. -- Надо, сэр рыцарь. Пречистая Дева сама бы поднесла кубок целебного зелья своему рыцарю, если бы не была так занята. Чачар поспешно зачерпнула ковшик пополнее, поднесла Томасу, стараясь не пролить ни капли драгоценного лекарства, -- столько из-за него выстрадано, натряслась до поросячьего писка. Олег насмешливо улыбнулся, словно мало верил в рыцарскую доблесть. Томас задержал дыхание, недрогнувшей рукой принял ковшик с тошнотворным зельем. Олег неторопливо обрызгал мясо на кости, его странные зеленые глаза неспешно осматривали лужайку, нависающие ветви деревьев, истоптанную копытами и сапогами землю. Чачар сидела по ту сторону костра, ела быстро и аккуратно, косточки держала двумя пальчиками, оттопыривая мизинец, костями не плевалась, даже не сморкалась за едой, по-сарацински поочередно зажимая ноздри. Олег выбросил кость, вытер жирные пальцы: -- Томас, нам повезло, что Чачар заблудилась. Рыцарь встрепенулся: -- Что случилось? -- Здесь побывали гости. Пока мы носились по рощам и оврагам, искали пропавшую деву, они подъехали к нашему костру с трех сторон, чтобы взять в кольцо. Вон за тем деревом я нашел вмятину от дуги арбалета: кто-то натягивал тетиву, уперев станину в землю. Думаю, он был не единственный арбалетчик. Томас поспешно вскочил, его глаза тревожно осматривали окрестности: -- Где они сейчас? -- Решили, что мы оставили костер для приманки, а сами уехали. Конечно, по дороге на север! По крайней мере их следы тянутся в ту сторону. -- Пустились в погоню? Тогда поймут, что ошиблись... -- Успеешь выпить зелье, -- заверил Олег.-- Хочешь, налью еще? Ты слаб, а при такой жизни силы понадобятся раньше, чем ожидаешь. Томас перевел взгляд на бледную Чачар, приложил руку к сердцу и поклонился. Олег встал, снял с седла тяжелую сумку: -- Здесь побывало три десятка хорошо вооруженных всадников. Чачар нам оказала великую услугу, избавив от драки. Мы ей должны ответить тем же. Он бросил сумку на землю, в ней звонко звякнуло. Томас вскинул брови, но лицо посветлело -- догадался. Олег развязал веревку, запустил руку в сумку по локоть: -- Сэр Томас, нас двое или трое? Рыцарь произнес с великим чувством достоинства: -- Сэр калика, женщина доверилась нашему покровительству! -- Здесь пять тысяч золотых... Делю на троих? -- Женщинам всегда нужно больше, сэр калика. -- Кто не знает! Чачар переводила непонимающий взгляд с одного мужчины на другого. Олег высыпал монеты на землю, разгреб на три кучки -- одну чуть крупнее других. Томас с широчайшей улыбкой собрал ее на широкий платок, завязал узлы. Чачар все еще смотрела непонимающе, а Томас, потряхивая, поднялся и сунул платок с золотом в седельную сумку на коне Чачар. Олег тем временем ссыпал остатки в прежнюю суму, завязал, неторопливо начал собирать котел, одеяла. Чачар спросила: -- Что все это значит? -- Во-о-он виднеются стены города, -- ответил Олег ласковым голосом.-- Того самого, до которого мы взялись тебя доставить. Сэр Томас и я охотно бы проводили и дальше, но ты же видишь какая собачья у нас жизнь?.. Спим на голой земле, на нас бросается весь сброд, какой только водится в этих краях, будто у нас медом намазано... А впереди ночевки вообще, быть может, в болотах или на осиных гнездах. Чачар перевела негодующий взгляд на Томаса. Рыцарь кивнул и, чтобы не видеть ее обвиняющих глаз, поспешно отвернулся к своему коню. Чачар вспыхнула: -- Тогда заберите свои деньги! Святоши проклятые!.. Ради денег я с вами, что ли?.. Олег ласково погладил ее по голове, голос его был отеческий: -- Надо уходить. Убийцы могут вернуться. На развилке Чачар хлестнула коня, резко вырвалась вперед. Олегу показалось, что она гордо вскидывала носик лишь затем, чтобы не выронить слезы. Ее спина была выпрямлена, а волосы гордо развевались. Конь шел бодро, чуял в близком городе конюшню с другими конями, свежий овес и долгий отдых. Когда Чачар скрылась из виду, Томас вздохнул так мощно, словно сбросил тяжелую глыбу, которую нес настолько долго, что перестал замечать: -- Как хорошо... Сэр калика, не жалко золотых монет? -- Я паломник, -- напомнил Олег.-- Калика. А тебе? -- Я -- странствующий рыцарь! -- ответил Томас гордо. Его спина выпрямилась как у Чачар.-- Сэр калика, дальше только вдвоем? -- Если ты сам... -- Клянусь! -- сказал Томас горячо.-- Чашей клянусь, мечом своим, копытами своего коня! -- Даже по твоей христианской мифологии, -- заметил Олег, -- грех вышел из левого уха Сатаны, женщину сотворили из левого ребра, она обязана идти от мужчины слева, именно на левом плече у человека сидит всякая пакость... -- Бес сидит, -- поправил Томас, он смотрел на калику с огромным уважением, -- потому надо плевать через левое плечо... Вы, язычники, тоже плюете? -- Сэр Томас, я должен огорчить тебя. Мы разворачиваем коней на юг. Томас откинулся в седле, словно его шарахнули бревном между глаз. Ладонь привычно хлопнула по рукояти меча, лицо полыхнуло гневом. С трудом совладев с собой он проговорил сдавленным голосом: -- Сэр калика... Меня Крижинка ждет! Олег сказал настойчиво: -- Сэр Томас, я пообещал ехать с тобой до Царьграда... То бишь, Константинополя. Лишь потому я готов сделать крюк с гаком, делить с тобой опасность. Ведь за мной не охотятся, Святой Грааль не у меня! Томас вскрикнул трубным голосом, в нем звучала смертная мука: -- Почему на юг, если моя дорога лежит на север? Олег вытянул руку, указывая на дорогу: -- Прямо по дороге на север уже идет большой отряд наемных рыцарей-разбойников и десяток арбалетчиков. По дороге на запад -- подстерегают ассасины. На северо-западном пути устроили засаду какие-то странные люди, мои обереги лишь предостерегли, но картинки не дали... Мы вернемся на север! Я сам живу на севере. Но сделаем крюк, обойдем город и всю область по большой дуге. Томас, ругаясь, как Чернобог, пустил коня вслед за резвым жеребцом калики. Глава 15 Они скакали без отдыха, часто пересаживаясь на запасных коней, сбивали след, ехали ночами, избегали сел и деревень, прятались при виде людей на дороге. Даже у самых мирных путников бывали длинные языки, а сейчас это худшее оружие: многие запомнят грозного рыцаря, блистающего доспехами, у которого в правой руке длинное копье, а на левом локте треугольный рыцарский щит со странным гербом: меч и лира на звездном поле. Да и Олег в его куртке из волчьей шкуры и деревянными бусами на голой груди запомнится. Обратят внимание и на ярко-зеленые глаза паломника, такие непривычные в краю темноглазых. Однажды Томас не выдержал, сказал просительно: -- Сэр калика, ты почаще щупай свои языческие деревяшки... Что нас ждет? Олег покосился удивленным зеленым глазом, усмехнулся: -- Они же языческие! Твоя вера вроде бы против? Томас поерзал в седле, ответил с неудовольствием, но с достоинством: -- Когда я вел через пустыню рыцарский отряд, у меня был разведчик из сарацин. Сведения доставлял точные. Дурак бы я был, если бы отказался от его помощи! Вера есть вера, а жизнь -- жизнь, сэр калика. Долго скакали молча, слишком усталые, чтобы разговаривать. Вечером у костра, когда коней расседлали и стреножили, а сами легли, поужинав, Томас спросил: -- А эти... Семеро Тайных, не могут так же щупать обереги? Видеть нас, угадывать куда едем, что делаем? Олег помолчал, произнес без уверенности: -- У нас все разное. У них больше на точных расчетах. Прогресс, цивилизация! Но мир таков, что голых расчетов недостаточно. Как мало одной голой цивилизации без культуры. -- А что дает видеть грядущее тебе? -- Интуиция, -- ответил Олег неохотно.-- Иногда подводит, зато позволяет заглядывать дальше. Картинки дает ярче, четче. Интуиция, сэр Томас, держится не на знании, а на понимании. Понимание же -- важнейший элемент культуры. Томас молчал -- тихо сопел, провалившись в глубокий сон смертельно усталого здорового человека с чистой совестью. Последнее осталось в памяти Олега, и утром, когда они лежали кутаясь от утренней сырости в одеяла, он спросил: -- Сэр Томас, не спишь?.. Разреши мое недоумение. Почему Святой Грааль не вспыхивает в твоих руках? Я слыхивал в своих дремучих землях, что этой чаши могут касаться лишь безгрешные руки. Но смотрю я на тебя, сэр Томас, неужто ты без греха вовсе?.. В вашем суеверии... то бишь в заповедях сказано, что человек уже рождается в грехе! Томас, постепенно просыпаясь, поерзал под одеялом, пытаясь согреться, наконец вылез, передернул нежно-белыми, как у женщины, плечами: -- Бр-р-р... У нас ночи теплее, а еще жаркая пустыня называется!.. Думаю, что под безгрешным понимается наименее грешный. Искать безгрешного полностью, это же перевешать... или хотя бы перепороть все человечество! -- Гм... Полагаешь, Святой Грааль так часто лапали грешные руки, что он потерял чувствительность? -- Боюсь, что так, сэр калика. Ему бы снизить требования, верно? Олег вытащил из мешка холодные ломти мяса, завернутые в широкие листья целебных растений: -- Двигайся ближе. Из всех франков, среди которых даже короли, императоры и другие вожаки крестового похода, ты самый безгрешный? -- Безгрешен только сам сэр Бог! -- Но остальные грешнее? -- Так считает Святой Грааль, -- сказал Томас скромно, -- кто я, чтобы спорить? Они ехали целый день, к вечеру кони едва волочили ноги. Нужно было заехать в селение, купить ячменя, а у Олега кончилась соль, последний ломоть хлеба съели два дня тому, жили мясом. Деревенский кузнец, он заодно осмотрел копыта, перековал запасную лошадь, предупредил сурово: -- Лучше свернуть, пока не поздно. Направо дорога идет через горы, налево -- через пустыню. Коней придется бросить, с ними в горах не пройти, как и через пески, но ежели попрете прямо -- верная гибель! Там страна воинов-невидимок. Они злы, беспощадны, вторгаться чужакам не позволяют вовсе. Чужестранцев уничтожают, приносят в жертву. Рыцарь покосился на синеющие вершины гор далеко по правую руку, зябко передернулся: -- Через горы однажды перебирался! До сих пор просыпаюсь с воплем. Олег добавил поникшим голосом: -- Через пустыню тоже шли. Забыл, где погибало войско Балдина Третьего? Не от чужих сабель -- от зноя и жажды... А чем так страшны те воины? -- Они непобедимы. В воинском искусстве упражняются всю жизнь. Владеют многими секретными приемами. Когда такой воин выходит хоть против десятка врагов, то на поле остаются десять трупов, а он уходит без единой царапины! В синих глазах рыцаря Олег увидел откровенный страх. -- Такое не удавалось даже Ланселоту Озерному... Ни сэру Галахаду, а уж Говену и подавно... Господи, да зачем им такое воинское умение? Они с кем-то воюют? Кузнец пожал плечами, глаза были сочувствующими: -- В крестовом походе не участвовали. Ни за тех, ни