кших к опасности, уловили кровавую драку за толстыми дверями таверны. -- Туда, -- бросил наконец.-- Он побежал туда! Томас удержал проклятия, сунул меч в ножны, понесся за каликой. Тот мчался вдоль стены неслышно, как огромная летучая мышь, его руки рассекали воздух бесшумно, а под ногами не скрипнуло, не щелкнуло, в то время как под Томасом гремело и грохотало, словно ворвался в посудную лавку на боевом коне. -- Сэр калика, кого ловим? -- Вора, который за чашей... Томас испуганно пощупал суму, с которой теперь не расставался, отстал, а когда с огромным трудом догнал Олега, чуть глаза не вылезли на лоб, а сердце бешено колотилось. Калика на бегу бросил, не поворачивая головы: -- Сэр Томас, возвращайся в гостиницу! Клянусь, я только прослежу за одним неясным человеком. Сразу вернусь! А штурмовать крепость врага будем вместе, клянусь бородой Рода! Или невинностью Пречистой Девы, если хочешь. С этими словами он так наддал, что Томас сразу потерял из виду его мелькающую в темных переулках спину. Сплюнул, чувствуя плотную загустевшую слюну, остановился. Сердце трепетало, как маленькая птичка в горле, вот-вот выпорхнет. Пот катил градом, в ушах шумел прибой. Его раскачивало -- давно в полных доспехах не бегал. Калика затеял драку, чтобы спугнуть неизвестного агента, а затем погнаться за ним -- ясно. Он, Томас Мальтон из Гисленда, сделал бы точно так же, применив изощренную военную хитрость. Но о какой крепости он говорит? Неужто придется штурмовать замок базилевса, как здешние ромеи зовут императора? Но зачем им император? Ничего не придумав, Томас побрел обратно. Глава 4 Когда он поднялся в комнату гостиницы, калика лежал на своей постели, закинув руки за голову. На полу стояло огромное блюдо с фруктами, кувшин вина. Судя по хвостикам от яблок -- калика жрал целиком, не оставляя огрызков. Калика сразу оживился: -- Приветствую, сэр Томас! -- сказал он жизнерадостно, помахав рукой и даже правой ногой, видимо -- в знак горячей любви и дружбы.-- Я вижу, ты посетил все кабаки по дороге, там их немало, помню... Эх, где моя молодость? Небось, шлюх тоже не пропустил, там их целый квартал. Смугленькие азиаточки, пышнотелые иудейки, холодные северянки... Ты правильно сделал, впереди лишь пыль и грязь дорог. -- Типун тебе на язык, сэр калика, -- сказал Томас. Он тяжело рухнул на лавку. Лицо рыцаря было измученное, на лбу в красной надавленной полоске скопилась мутная грязь, по лицу стекали крупные капли пота.-- Я всю ночь пытался выбраться из закоулков, где ты меня бросил. Куда ни пойду -- либо тупик, либо возвращаюсь на то же место. -- Как это возможно? -- ахнул Олег.-- До гостиницы ж рукой подать! -- Потом я сам увидел, -- ответил Томас с досадой.-- Когда выбрался на знакомую улицу. Точнее, подошел к воротам этого двора... И то чуть не прошел мимо! Посущественнее ничего нет, чем эта еда для коз? -- Сейчас пошлю за мясом, -- ответил Олег поспешно.-- Доспехи не снимай, они к лицу, теперь вижу. Ты в них такой великолепный, такой благородный! Я проследил, где живет главный злодей. Надо быстренько захватить, пока новой пакости не придумал. Томас ел мясо, что принес слуга, посматривал на калику исподлобья. Он помнил поговорку про осла, с которого не снимали поклажу: мол, украшает. Устал смертельно, как никогда, хотелось расстегнуть застежки и выползти из тяжелого стального панциря. -- Один из Семи? -- спросил он. Олег вскочил как подброшенный, подошел к окну. Томас видел, как напряглась спина калики, ответил странно глухим голосом не оборачиваясь: -- Да. Надеюсь, что один. И боюсь! Томас поперхнулся, начал жевать горячее мясо медленнее, осторожнее. Сила возвращалась в усталое тело, вливалась с каждым проглоченным куском, но вернулся и страх перед неведомой силой магии. Калика не воинский человек, несмотря на его силу и отвагу. Не понимает, что прорваться в охраняемый дом немыслимо, если не иметь сотню хорошо вооруженных воинов. А кто позволит напасть в столице? Чтобы захватить замок, потребуется тысяча. А если хозяин -- адепт магии, один из Семи Тайных владык мира, то и целое войско не поможет! -- Ворвемся через ворота? -- спросил он, изо всех сил не выказывая страх. Калика ходил взад-вперед по тесной комнатке, как загнанный в клетку хищный зверь, стискивал кулаки, тер ладонями виски. -- Ворота заперты всегда... -- А разбить? -- Шутишь? Пока будем ломать ворота, Тайный сядет у окна, будет пить чай и показывать на нас пальцем. -- Он не чай пьет, как я полагаю, -- ответил Томас с набитым ртом, прожевал, добавил: -- Конечно, прямой штурм немыслим. А если войти как торговцы? Он, думаю, сам по лавкам не ходит, ему в дом носят. -- Вряд ли торговцев допускают прямо в дом. -- Нам лишь бы пройти ворота! -- Да? Дверь в дом может оказаться еще крепче, я с такими случаями знаком. Томас вопросительно поднял брови. Олег с досадой отмахнулся: -- Сэр рыцарь, это сеньором можно родиться, но не отшельником!.. Приходилось и мне в молодости лазить, как паршивая обезьяна, на башни, прыгать с мачт... Эх, хорошо бы сверху! Да нельзя, не получится... Придется с моря! -- Дом стоит на берегу? -- Это скорее башня, -- пояснил Олег.-- Правда, там есть и дом. Но, если я правильно понял знаки, мы застанем противника в башне. Оттуда удобнее вести наблюдения... -- За нами? Олег поморщился: -- За звездами, морскими приливами и отливами, фазами луны, птичьими стаями... Словом, надо пробовать с моря. Руки Томаса похолодели, он слабо отодвинул недоеденный ломоть мяса, судорожно вздохнул, возразил: -- На лодке? Нас истыкают стрелами раньше, чем подгребем. Это не в лесу, где можно спрятаться за кустами или в буреломе. Арбалетные стрелы пробивают даже булатные доспехи! Там высокий причал. Стража может укрыться, спокойно выдерживать осаду с моря. Олег побегал по комнате, с размаху бросился на ложе. Толстые доски жалобно заскрипели. Он повернулся на спину, бросил широкие ладони за голову. Прищуренные глаза зло смотрели в побеленный потолок. -- Не вижу другого пути! И обереги не видят. Если подплывем как рыбаки, нас не встретит целое войско. У причала всего два стража. Правда, защищены высоким бортиком камня... Два стража еще у входа в башню! Только эти четверо могут увидеть нас! -- А в башне кто? -- спросил Томас. Олег раздраженно отмахнулся: -- Там отряд наемных солдат, но нам надо думать о том, как выкарабкаться живыми из лодки! Стража будет против, верно? Томас заподозрил нервную иронию, ответил хмуро, глядя исподлобья: -- Надо быть очень быстрыми. И точными. Главное же, придется бить без предупреждения, что недопустимо по рыцарскому кодексу. -- Они сами шарахнут без предупреждения! Как только поймут, что мы не рыбаки. -- То они, -- отрезал Томас упрямо.-- А то мы! Иначе станем такими же. Олег скривил рот в усмешке, смолчал, щадя рыцаря. Бескомпромиссность хороша в песнях, но в жизни неуступчивые не выживают. А кто дожил хотя бы до тридцати лет, как этот отважный рыцарь, пусть не заливает о своей бескомпромиссности: дураков нет -- все переженились, как говорят сарацины. Он методично собирал в мешок вещи, оглядывая стены и все углы так, словно знал, что больше здесь никогда не окажется. Томас вздохнул, прокляв день и час, когда взялся везти Святой Грааль в родную Британию, что и без чудодейственной чаши цветет как сад. Он затянул пояс, проверил меч в ножнах, опустил и снова поднял забрало, превращаясь из обвешенного доспехами человека в цельную металлическую статую. Стражи давно привыкли к рыбацким лодкам, лениво ползающим по Золотой бухте. Одни сутки торчали на месте, другие постоянно двигались под парусом или на веслах, словно следуя за рыбой. Стража только отгоняла лодки от каменной стены причала, да почти никто и не приближался -- со дна выглядывают голые камни, а рыба таких мест не любит. Лишь на позапрошлой неделе пришлось применить оружие: один дурень заснул в лодке, приливом пригнало под самый причал, где пьянчугу удалось разбудить лишь крепким ударом по хмельной башке тупым концом копья... На одной из лодок рыбак разделся до пояса, под солнцем блестели крутые плечи, уже коричневые, а второй парился под широким плащом, даже капюшон надвинул на харю, дурень ненашенский, видать, обгорел, кожа под плащом уже красная как у вареного рака, свету божьему не рад, завтра вздуется волдырями, отстанет, а потом неделю под аханье и стоны будет слезать, как змеиная шкура, огромными лохмотьями... Стражи сидели в тени, прислонившись к нагретому боку башни. У одного между колен стояла в плетеной корзине пузатая бутыль. В двух шагах внизу плескались волны, но прохлады почти не давали, а от нагретой солнцем башни несло жаром. Стражи тоскливо посматривали на безоблачную синеву неба, лишь на дальнем крае белело жалкое облачко, но и оно таяло на глазах как масло на горячей сковороде. В рыбацкой лодчонке, ветхой и грязной, полуобнаженный рыбак, остановив весла, широко зевал, показывая богам пасть, скреб ногтями потную грудь. Красные как пламя костра волосы слиплись, ему было жарко, гадко, со злостью поглядывал на дружка. Тот дремал, надвинув капюшон на глаза. Легкий ветерок и прибой постепенно подгоняли лодочку к берегу, но до башни еще далековато, стражи лишь посматривали насмешливо и снисходительно. Есть же на свете несчастные, которым суждено всю жизнь ловить рыбу, продавать на базаре, чтобы на вырученные мелкие деньги купить хлеба и сыра... Слава Христу, они не рыбаки, а умелые стражи! Рыбак дотянулся до напарника в плаще, грубо толкнул. Тот вздрогнул, смотрел непонимающе. Рыбак зло указал на сеть, что волочилась за лодкой, что-то рявкнул. Второй лишь поправил плащ, зябко повел плечами. Стражник, который уже раскрыл было рот, чтобы отогнать рыбаков от берега, невольно оскалился в злорадной усмешке, подмигнул другому. Тот захохотал: сам когда-то обгорел на солнце, потом в жару было зябко, как зимой, -- знакомо! Полуголый рыбак уже люто орал, выкатив глаза, указывал на сеть. Рыбак в плаще ежился, кутался, хмуро огрызался. Полуголый почти визжал, брызгая слюной, и стражи ему сочувствовали: чего таскать лодку по проливу, если сеть может быть полна рыбой! Он не виноват, что у дурня поросячья кожа: не загорает, а обгорает. Рыбаки спорили, первый уже оставил весла, зло потрясал кулаками. Второй отпихнул, полуголый не удержался на качающейся лодке, упал на спину, нелепо задрав ноги. Рыбак в плаще остался на корме, но когда полуголый вскочил, ругаясь и размахивая кулаками, тот тоже медленно поднялся на ноги, оказавшись с ним одного роста, а полуголый, как отметили стражи профессионально, не выглядел низеньким или слабым. Они сцепились возле кормы, полуголый ударил напарника так, что тот согнулся в поясе, еще миг и вылетел бы за борт, но каким-то чудом захватил руку полуголого, несколько мгновений ломали друг друга, стражи видели, как вздулись мускулы на широкой спине полуголого, затем рыбак в плаще снова отшвырнул противника, шагнул за ним. Они остановились друг против друга посредине лодки, пожирая друг друга глазами, поливая руганью, обвиняя в том, что опять вернутся без рыбы, затем оба почти одновременно откинулись назад и выбросили кулаки, началась озлобленная потасовка, стражи слышали глухие удары. Наблюдать схватку сильных и достаточно озверелых мужчин всегда приятно, возбуждает, словно глоток крепкого вина. Двое в лодке осатанели быстро, нещадное солнце доводит до исступления и заставляет выплескивать злость на кого придется, и они уже не орали, не ругались -- выбрасывали кулаки, стремясь ударить побольнее, сокрушить, уничтожить. Полуголый был уже в крови, стражи возбужденно нависли над барьером, не замечая, что выставились из спасительной тени на злое солнце; один предложил два к одному, что полуголый, несмотря на кровь, все же побьет собрата в плаще: мышцы у него, как у призового борца. Возможно, и был борцом на арене цирка, пока не выгнали за сделки со зрителями... Второй страж колебался: полуголый рыбак выглядит мощнее, мышцы на виду, дерется как зверь, осатанел, но второй бьет вроде бы точнее, к тому же под плащом может быть спрятан нож -- хотя бы для разделки рыбы... А когда такое солнце плавит мозги, то бьешь ножом не глядя, лишь бы видеть чужую кровь, слышать визг сраженного, предсмертный хрип... Лодка постепенно приближалась боком к каменному причалу, волны с плеском били о борт. Она колыхалась, раскачивалась, ее подгоняло ветром и волнами, прилив поднимал, выступающие из воды голые камни уже скрылись, лодка благополучно продвинулись над ними, разве что чиркнула днищем. Стражи ржали как кони. У рыбака в плаще кровь текла из разбитой брови, он часто смахивал ее ладонью, размазывая по лицу, хрипло ругался. Полуголый прыгнул, оба грохнулись на дно лодки. К счастью, обрушились на деревянное сиденье -- с треском переломилось, а когда рыбаки покатились, сцепившись как разъяренные медведи, рассыпалось на щепки и другое. Одно весло давно уплыло, второе бессильно болталось в воде вверх лопастью, но когда полуголый бросил напарника головой в борт, там с треском выломался деревянный кусок вместе с уключиной -- второе весло тоже плюхнулось и заколыхалось на волнах. Лодку подогнало уже почти к самой стене, выступающей из воды. Теперь даже если отогнать, не отплывут без весел, разве что догонят уплывшие весла вплавь, но все равно уключины выбиты словно ударами молота -- здоровенные парни эти рыбаки! -- да и сама лодка вот-вот рассыплется в щепки. Один из стражей вздохнул, с силой подергал за веревку, приставать не разрешалось, а если отогнать не удавалось, то приказано было звать добавочную стражу. Массивная дверь башни скрипнула, приоткрылась. Высунулась голова в блестящем шлеме. Увидев лодку, страж исчез, тут же выскочил уже с мечом и щитом. За ним появился еще один, поперек себя шире, весь в железе, ногой захлопнул дверь и прислонился спиной, тут же задремал, уронив голову и перекосив рожу набок. Стражи наблюдали за дракой с живейшим интересом. Оба поставили недельное жалованье на бойцов, однако один все же не глядя дотянулся до арбалета, упер в землю и начал медленно крутить ворот, натягивая стальную тетиву. Железные части арбалета накалились, как и тетива, страж несколько раз оставлял рычаг, вздыхал, не отрывая глаз от рыбаков. Лодка бортом хрястнулась о каменную стенку. Ее сносило вдоль стены, стражи вытягивали шеи, перевешивались через край, один почти вывалился: каменная стена выступала из воды даже в полный прилив почти в человеческий рост. В лодке стоял страшный хрип: одетый в плащ прижал обнаженного к днищу, душил, почти закрыв его плащом, и стражи орали и хлопали шершавыми ладонями по каменному краю, подзадоривая каждый того, на которого поставил деньги. Внезапно рыбак в плаще поднялся, в длинном страшном прыжке ринулся прямо из лодки на каменную стену, мощным толчком отшвырнув лодку почти на середину Золотой бухты. Полуголый рыбак тоже мгновенно поднялся на ноги, в руках у него был лук, блеснул железный наконечник стрелы. Ошеломленные стражи не успели выхватить мечи, как рыбак, вцепившись в каменный забор, подтянулся на руках, мигом перевалился на эту сторону. Первый страж прыгнул навстречу, без слов и без крика сильно ударил мечом. Рыбак раздраженно дернул головой, лезвие почему-то не разрубило, а лишь скрежетнуло, как о металл, и оружие едва не вывернуло из рук опешившего стража. Но меч перерубил шнур, что держал плащ, тот свалился на землю, и страж едва не выронил оружие от неожиданности. Разъяренный рыцарь-крестоносец в полных доспехах! Страж успел увидеть за решеткой забрала синие, как безоблачное небо глаза, тут же попятился под градом страшных ударов: рыцарь молниеносно выхватил огромный меч. Страж чувствовал близкую погибель, его меч выглядел жалким прутиком против двуручного меча рыцаря. Томас изо всех сил рубил, наступал, и страж, пропустив тяжелый удар, с окровавленной головой упал через край в близкие волны. Томас быстро повернулся к морю. Пустая лодка сиротливо болталась на волнах, сквозь трещины уже наполнялась водой. Сердце Томаса от страха замерло, но тут послышался плеск, над краем стены возникли огромные руки, и калика, мокрый как водяной бог, прыгнул через борт, крича: -- Дурень, что стоишь? Беги в башню! Один ушел! Томас как пришпоренный ринулся к распахнутым дверям башни. По дороге едва не упал, споткнувшись о тело стража-арбалетчика -- у того в горле торчала длинная стрела, а когда добежал до башни, из двери поскользнулся в луже крови: из огромного стража, который поперек себя шире, хлестал целый ручей, заспешил наверх, прыгая сперва через три ступеньки, потом через две. Сзади послышался частый перестук подошв -- калика догнал, пронесся как морской смерч, разбрызгивая воду, задев Томаса мокрым плечом. Томас с завистью смотрел на его широкую обнаженную спину, где еще текли струйки крови от свежей печени, купленной на базаре, ею в драке мазали друг друга. Калика исчез, а Томас с тихими проклятиями спешил наверх, уже прыгая через ступеньку, замечая свежие капли крови. Калика успел всадить стрелу и в четвертого, последнего стража, теперь спешит догнать, пока не вскарабкался наверх, не предупредил хозяина. При мысли о хозяине, страшном Тайном, у Томаса похолодело, ноги подкосились. Он попробовал бежать наверх снова через две ступеньки, но сразу выдохся, таща на себе два пуда стальных доспехов, поволокся со ступеньки на ступеньку, держа в одной руке меч, а другой цепляясь за перила. Наверху на уровне пятого поверха возник короткий шум, сразу затих, а когда Томас дотащился, навстречу уже стекали широкие струйки крови, поперек ступеней лежали два стража. Томас перешагнул, поволокся дальше. Наверху снова возник лязг, послышался сдавленный крик. Томас попробовал ринуться наверх, как бежал калика, но пот залил глаза, в голове загремели молоты, как в кузнице. Его начало бросать от стены к перилам, ноги оставались где-то далеко позади. Томас волочил их за собой как чугунные тумбы. Он едва успел прижаться к перилам, навстречу кубарем катился человек в латах, а за ним кувыркался еще один -- в гибкой сарацинской кольчуге. Томас вскинул меч, но опустил и побежал-потащился наверх, откуда опять донеслись крики, звон, лязг -- уже намного выше. Едва не плача от злости и бессилия, он тащился по проклятым ступеням, которым не было конца, еще дважды шлепал по лужам крови, переступал через стонущих, царапающих стены и ступени стражей. Когда Томас вскарабкался на самый верх, цепляясь уже не столько за перила и стены, сколько за рыцарское самолюбие, перед ним все качалось, будто плыл на дракаре, в ушах стоял рев и грохот лопающихся сосудов крови, а перед глазами шел крупный черный снег. Ступени кончились перед широко распахнутой дверью. Там в глубине странно убранной большой комнаты стоял калика с обнаженным мечом, а в трех-четырех шагах перед ним в глубоком мягком кресле сидел щуплый человек в длинном халате и вязанном колпаке. Человек был безоружен, зажат в глухой угол между двумя стенами без окон. Томас всхлипнул в полном изнеможении и без сил сполз по дверному косяку на пол. Калика резко обернулся, глаза его расширились, он осведомился с беспокойством: -- Сэр Томас, ты ранен? Томас вялым движением руки показал, что с ним в порядке, займись чернокнижником, не упускай из виду, а он, Томас Мальтон из Гисленда, благородный рыцарь, не любит продающих душу дьяволу и не желает с ними знаться, это более приличествует язычнику... Олег повернулся к человеку в кресле, потребовал резко: -- Кто ты? Как тебя зовут? Человек растянул в неуверенной усмешке тонкие бескровные губы, ответил медленно: -- Похоже, ты знаешь кто я. Но остается загадкой, кто ты. Выглядишь диким варваром. Возможно, варварский вождь? Новая звезда на северном небосклоне? Будущий потрясатель вселенной, наподобие Аттилы?.. Ты знаешь, кто такой Аттила? -- Знаю, -- ответил Олег коротко. Человек в кресле наблюдал за ним прищуренными глазами, и Олег почувствовал, как работает его мощный мозг -- анализирующий, молниеносно рассчитывающий варианты, цепкий, не упускающий ни малейшего нюанса, быстро отбрасывающий неверные решения. -- Ты не варвар, -- вдруг сказал человек в кресле.-- Ты только носишь его личину! Но ты мог бы стать не только верховным вождем варваров, но и богатым человеком здесь в Константинополе... Внезапно его глаза расширились, он сделал попытку встать с кресла, тут же упал обратно. Глаза оставались вытаращенными, он прошептал потрясенно: -- Этого не может быть... Ты... Олег Вещий? -- Да, -- ответил Олег ровным мертвым голосом.-- Как видишь, я тебя вычислил раньше, Барук. -- Да, я Барук, -- прошептал человек в кресле. Вязаный колпак на голове затрясся, хозяин вдруг засмеялся.-- Прости, нервное... Теперь понимаю, почему все попытки забрать чашу... ха-ха!.. абсолютно надежные способы провалились... Нам донесли, что чашу несет некий меднолобый дурак, а с ним по пути бредет нищий паломник! Томас сквозь шум и грохот в ушах половины не слышал, остального не понимал, но, сидя на полу, прохрипел зло: -- Сэр калика не нищий!.. Барук бросил на него насмешливо-презрительный взгляд, коротко хохотнул: -- Сэр калика?.. Узнаю чувство юмора, столь необязательное новому миру... Но как наши агенты опростоволосились, как говорят у вас на Руси!.. Да-да, мы теперь поневоле знаем Русь. Семеро Тайных большую часть времени занимаются ею! Олег, не глядя ухватил ножны, со стуком задвинул огромный меч. Барук смотрел все увереннее, и Томас насторожился, начал подгребать чугунные ноги, дышал глубоко, спеша утихомирить грохот крови в ушах. Барук откинулся в кресле глубже, в острых глазах заблестели хищные искорки: -- Ты не выглядишь гигантом... Я имею в виду, гигантом мысли. Эта мощь чувствуется в каждом из Семи, заметна у многих гроссмейстеров и даже у мастеров. А ты деградировал... Вещий? Чтобы рассчитывать точный прогноз, надо постоянно совершенствовать ум и волю, а не шляться по дорогам, изображая то варвара, то наемника, то купца... Я слышал, ты был сильнейшим? Что же слабая воля при упражнениях становится сильной, слабый мозг начинает работать как дюжина сильных. А вот сильный мозг без нагрузки гаснет... Я никогда не сомневался в нашем пути, но теперь вижу, насколько мы правы! -- Никогда не сомневался? Тогда ты безнадежен. -- Играешь словами? -- Зачем тебе чаша? -- хмуро спросил Олег. Барук молча скалил зубы, глядя на стоящего перед ним варвара со слипшимися волосами. Он откинулся в кресле по-хозяйски, в глазах появилось выражение жестокости. Томас сцепил зубы, начал подниматься, цепляясь за дверной косяк. Он был глубоко оскорблен за своего друга, который вынужден стоять перед чернокнижником, продавшим душу дьяволу, а тот смотрит, как на простолюдина, как на жалкого бродягу, обозвал нищим! -- Зачем? -- повторил Олег. -- Так решил Совет, -- ответил Барук, глаза его смеялись. -- Значит, не чья-то личная идея, -- проговорил Олег в задумчивости.-- Это меняет многое... -- Многое, -- согласился Барук насмешливо.-- Я слыхал, как ты разделался с Фагимом, некогда главой Семи Тайных... Но сможешь ли устоять против мощи Семи? Олег помолчал, лицо потемнело. Глухим голосом смертельно усталого человека он спросил: -- Что особенного в этой чаше? Барук пожал плечами, глаза его вызывающе блестели: -- Кровь Христа. Разве не слыхал? Олег покачал головой, глаза не отпускали лица Барука: -- Это важно для рыцаря, что со мной идет, но не для Совета. Тайные знали многих пророков! В их тайнике хранится жезл Заратуштры, пояс Моисея, плащ Будды, молот Тора, сандалии Магомета, палица Геракла, копье Гильгамеша... и многие другие вещи героев, пророков, мудрецов. Вы цените их как коллекцию, курьезы. Вы люди практичные, несуеверные. Я не верю, чтобы столько усилий было затрачено лишь на то, чтобы пополнить коллекцию. Удивительно, что уцелела чаша, ведь вы изгоняете все эмоциональное... -- Почему? -- спросил Барук невинно. Олег ответил, ибо за простым вопросом что-то крылось, а если мысль облечь в слова, то решение или откровение может всплыть как бы само собой, хотя на самом деле это сокровенная душа помогает как может, и Олег ответил ровным размеренным голосом: -- Ваш бог -- Прогресс, Цивилизация. А для цивилизации эти вещи не нужны. Более того, вредны и даже опасны. Они имеют значение лишь для культуры... Он умолк на полуслове. Глаза Барука сузились, он процедил сквозь зубы: -- Ты ответил себе сам. -- Значит... только бы не дать чашу мне? -- Вообще культуртрегерам. Этот меднолобый дурак такой же культуртрегер, как и ты, хотя считает себя цивилизатором. Он только чище тебя во сто крат. Его душа невинна, как у младенца. Олег смотрел пристально, голос стал задумчивым: -- Все-таки ты не сказал, чем же чаша действительно ценная... Для нас! Впрочем, это не в твоей власти, если решил не ты, а Совет. Слушай, Барук, ты сделал несколько попыток нас убить. Не отрицаешь? Я имею полное моральное право ответить тебе тем же. Понимаешь? Так вот, если поклянешься, что оставишь нас в покое, мы сейчас же уйдем, а ты сможешь как и раньше наблюдать за звездами. Ведь ты крупнейший знаток неба! Грохот в голове Томаса утих, взамен пришла боль, словно в череп засунули раскаленную болванку. Мозг кипел, распирал костяной панцирь. Томас с трудом поднялся, прислонившись к стене. Ноги все еще дрожали, в боку кололо при каждом вздохе, а не дышать и оставаться живым Томас не умел. -- А если не оставлю? -- спросил Барук. Голос его по-прежнему оставался насмешливым, не дрогнул. Томас ощутил холодок страха. -- Я тебя убью. В странной комнате, заваленной толстыми манускриптами с кабалистическими знаками на обложках, словно дохнуло северным ветром. Барук не шелохнулся, глядел презрительно, даже с брезгливой жалостью: -- Не убьешь... При самозащите -- да, но вот так мирно сидящего? Калеку, который прикован к креслу? Не преступника, а лучшего в мире знатока звезд, исследователя тайн мироздания? Олег спросил сдавленным голосом: -- Но ведь ты можешь убить сидящего в кресле? -- Я служу цивилизации! Прогрессу. А ты всего лишь культуре. У нас разные законы. Олег в бешенстве схватился за рукоять меча, медленно потащил из ножен, слыша едва различимый зловещий скрип металла, похожий на посвист. Барук вжался в спинку кресла, побледнел. В глазах метнулся страх, но внезапно он расслабился, растянул губы в улыбке: -- Перестань... Играешь в ярость. Не учел, что мы болтали долго, и я успел тебя просчитать и вычислить. Ни ты, ни твой меднолобый друг не в состоянии меня убить. Всего лишь потому, что я -- беззащитен. Тебе не позволяет культура, а ему -- рыцарские пр-р-р-ринципы! -- Ты над нами смеешься? -- Хохочу! Вы обезоружили себя сами. То, чем гордитесь, ведет к поражению. Хорошими мы были бы, допусти такое!.. Я просчитал вас обоих на сутки вперед. Знаю, что у меднолобого сейчас трет левая пятка, он отупел, через три минуты поскользнется, собьет локтем чашу со стола... А ты через две минуты почешешь лоб, посмотришь на потолок... Можешь ли ты предсказывать с такой точностью? -- Хотел бы, но не могу, -- признался Олег. -- Ты весь в смутных видениях, пророчествах, а у нас -- точное знание! Но погоди, разве не этого ты добивался? От нас, новых членов Совета, тщательно скрывается прошлое, но есть слухи, что якобы именно ты в глубокой древности восстал против засилья магов и магии, отстаивал ведарство, ведунство... словом, исследования, то, что теперь все чаще называется просто наукой... Так ли было? Томас все слышал, но почти ничего не понимал -- в голове гудело. Чтобы не быть послушным дураком в руках проклятого чернокнижника, он отступил вдоль стены на пару шагов от стола, где стояла высокая хрустальная чаша. Олег оглянулся на железный стук его шагов, в задумчивости почесал нос. Сверху послышался легкий стук, Олег быстро взглянул наверх: -- Там кто-то есть? -- Они не войдут, -- отмахнулся Барук.-- Ученики. Томас поспешно отступил еще на шаг, ошеломленный тем, что калика в самом деле почесал нос и посмотрел в потолок, как предрек злой колдун. В левую пятку кольнуло, он пошатнулся на одеревеневших ногах, оступился, грохнулся, споткнувшись о собственный меч, что лежал на полу с момента, как он обессиленно влез в комнату. В ярости поднялся, слыша злой смех, угрожающе сжал рукоять меча и надменно оглянулся. К ногам подкатилось крупное красное яблоко. Томас повернул голову к столику. Тот лежал на боку, два манускрипта распластались на мозаичном полу, яблоки раскатились во всех направлениях, а между ними ярко блестели мелкие осколки чаши. -- Все точно? -- спросил Барук с торжествующим хохотом.-- Чем больше вас вижу, тем больше данных, чтобы предсказать любое ваше слово, движение, поступок. Уже на неделю, на месяц, на полгода... Олег быстро кивнул Томасу: -- Сэр Томас, нам пора уходить. Этот человек безнадежен. А ты, Барук, крупно ошибаешься! В человеке кроме мощного интеллекта есть еще и душа. А у нее, непредсказуемой, есть очень глубокие пещеры, в которые заглянуть непросто. Он повернулся к выходу, Барук закричал с яростью: -- Ничтожество! Раскрой глаза, теперь уже никто на свете не спасет тебя от страшной гибели!.. Это видишь даже ты! Олег с темным как у грозовой тучи лицом шагнул к раскрытым дверям, бросил глухим голосом, не поворачиваясь: -- Авось ты еще узнаешь... какие запасы сил есть у души. Он шагнул мимо Томаса, а Томас шагнул к человеку в кресле, вскинул огромный меч. Руки были еще тяжелые, а меч весил как рыцарский конь в боевых латах для атаки. Барук в изумлении вытаращил глаза, дернулся, вжимаясь в мягкую спинку кресла, в ужасе вскинул дрожащие руки, словно мог ими остановить тяжелую полосу высокосортной стали, отточенной, как острейшая бритва. Меч со свистом прорезал воздух, послышался глухой удар, затем стук упавшего дерева, бульканье, мягкий шлепок. Олег с отвращением оглянулся на кровавое месиво: рыцарь перерубил Барука вместе с креслом, с изумлением всмотрелся в безмятежное усталое лицо Томаса. Тот поднял с пола вязаный колпак, тщательно вытер им окровавленное лезвие, спросил деловито: -- Пойдем?.. Или все-таки захватим что-нибудь? Олег в удивлении покачал головой: -- Нет, мой невинный младенец. Здесь нам ничто не пригодится. Пойдем отсюда. Они пошли вниз по проклятой винтовой лестнице, но спускаться -- не подниматься, и оживший Томас заговорил с подъемом, краска вернулась на его только что бледные, как у мертвеца, щеки: -- Наконец-то я правильно разгадал твое загадочное "авось"! О чем вы говорили, ни черта не понял, но вижу: чернокнижник оплел тебя чарами! Страшно стало, но вспомнил, что в рукояти вделан гвоздь от креста, на котором Спасителя распяли... Призвал Пречистую Деву на помощь, чтобы выстоять перед демоном, слугой Сатаны! Ты ведь язычник, почти что в родстве с демонами, тебе неловко сшибаться с родней, даже я не подниму руку на своих, иначе я бы тех дядей давно размазал по стенам, а Крижина не лила бы горячие слезы... Он на ходу перекинул суму со спины на живот, нежно погладил выпуклость чаши, и Олег инстинктивно отшатнулся и напрягся ожидая то ли вспышки, то ли грохота, который поразит наивного рыцаря, только что убившего калеку. Чистое лицо рыцаря было спокойно, честные глаза сияли. Он сокрушил исчадие ада: из ада вышло, туда и ушло. Грешно убивать человека, а демона -- заслуга... Олег вздохнул, принимая новую реальность новой культуры, ускорил шаг. Глава 5 Они покинули Константинополь ранним утром, заплатив двойную пошлину за выезд. Томас долго не понимал: платили же за въезд в столицу, почему платить, когда покидаешь? Стражники на воротах, видя его громадную фигуру и длинный меч, не задрались сразу, объяснили: на нем дорогой доспех, вдруг да продаст варварским вождям, противникам стольного града? Томас рассвирепел, заорал, что чего-чего, а оружия в так называемых варварских королевствах Севера хватает, -- этот доспех ковали англы, в их же поганом Константинополе куют сырое железо, а хорошую сталь привозят сюда с Востока! -- И с Запада, -- добавил Олег любезно.-- Из Киева, где куют добрые харалужские мечи. Да и каролингские мечи, как и меровингские, ценят больше, чем здешние железки... Он сам уплатил пошлину разозленным стражникам, что уже созвали на помощь легионеров из соседних постов и окружили Томаса. Рыцарь порывался драться, напоминал о задетой рыцарской чести, о гордости благородных англов с реки Дон, наконец спросил раздраженно: -- Сэр калика, но ведь нас же оскорбляют? Уже выехали за ворота, но Томас не убирал ладони с рукояти меча. Олег равнодушно ответил, углубленный в потаенные думы: -- Ну и что? Они оскорбляют, а мы не оскорбляемся. Томас вопросительно косился на невозмутимое лицо, наконец сердито сплюнул в придорожную пыль: -- Не понимаю вас, русичей. -- Авось со временем поймешь... -- Опять это таинственное "авось"! Олег рассеянно улыбался. Томас заметил, что впервые за последние дни калика не хватался то и дело за обереги. Купол неба от горизонта и до горизонта был голубым, дорога шла по зеленой равнине, не виляла, не раскидывала петли, как удирающий от лисы заяц. По обе стороны тянулись ухоженные поля, белели аккуратные домики, на краю далекого леса паслись, лениво переползая вдоль опушки, тучные стада. Воздух был чистый, просто сладкий, особенно после смрада загаженного нечистотами Константинополя. Кони резво вбежали в широкий ручей, подняли тучу серебристых брызг. Томас посматривал на необремененного доспехами калику с завистью: тот по-скифски свешивался с седла на полном скаку, зачерпывал ладонями чистую воду, брызгал в лицо, сладко жмурился. Дорогу перебегали зайцы, в зарослях пшеницы вспархивали перепела, дважды видели на обочине дороги стада диких кабанов. Томас непроизвольно хватался за бесполезный меч, искательно оглядывался на калику. Тот ехал ровный как свеча, а лицо было словно вырезано из камня. Перед выездом накупили еды на неделю вперед! -- Как хорошо, -- проговорил Томас с наслаждением.-- Дорога укорачивается с каждым днем, а я все ближе к снежноликой Крижине... Успею, если не будет задержек. За два-три дня до срока! Олег указал на пламенеющие в багровом огне заката высокие башни, те показались почти на краю видимости: -- Золочев. Там расстанемся. Томас помрачнел, сказал робко: -- Сэр калика... О лучшем напарнике я не мечтаю! Почему не проехать еще хоть недельку бок-о-бок? -- Если бы не Константинополь, который невозможно было миновать, мы бы расстались еще раньше, сэр Томас. Но теперь перед нами вся ширь огромной Европы! Твоя дорога лежит на северо-запад, моя -- на северо-восток. -- Как твоя страна, говоришь, зовется? -- спросил Томас убито.-- Буду рассказывать о Великой Скифии... э-э... Скифской Руси... -- Просто Русь, -- повторил Олег в несчетный раз.-- Киевская Русь! Червонная Русь. Эх, все равно забудешь или перепутаешь! Отдохнувшие в Константинополе кони пытались перейти на рысь, Олег придерживал. Конь Томаса несет шесть пудов самого рыцаря, два пуда стальных доспехов, пуд в седельном мешке, где кроме Святого Грааля разная походная мелочь, еще попону, седло, потнички, стремена, подпруги, уздечки, а усталому коню и ухо тяжелое! До Золочева к ночи не успели, темнота настигла их в убогой деревушке. Там и заночевали, а утром напоили коней, проверили подковы и выехали на дорогу. Томас сдержанно улыбался: за неполный день прошли больше двадцати миль. Потом конь малость притомится, но даже по пятнадцать миль в сутки -- вернется на берег Дона с запасом в пять-шесть дней. Олег с удовольствием посматривал на красивое мужественное лицо рыцаря. В какой-то момент вдруг нахмурился, ухватился за обереги. Томас спросил насмешливо: -- Не моя ли улыбка во все сто зубов тебя напугала? -- Она, -- ответил Олег коротко. -- Почему? -- насторожился Томас. -- Ты чересчур весел, а беда приходит неожиданно. Всегда почему-то в разгар веселья. А зубов, кстати сказать, всего тридцать два. -- Только-то? -- удивился Томас.-- Никогда бы не подумал!.. Впрочем, я рыцарь. Мое дело вышибать их на турнирах, а не считать, а считают пусть другие. Он с легким сердцем пустил коня впереди калики. В Константинополе сразил порождение ада, адепт Зла, одного из рыцарей Сатаны -- кто решится помешать победоносному возвращению? Олег ехал позади. Томас оглядывался, пока шея не заболела: калика мрачнел на глазах, обереги не выпускал из пальцев. Томас наконец ощутил знакомый холодок, встревожился: -- Сэр калика, в Константинополе еще не все?.. Мы ж такого могучего помощника Дьявола побили, что на небесах прыгают, осанны поют! Что еще? -- Не знаю, -- ответил Олег неохотно.-- Опасность чую, большую опасность, но не могу понять... даже не соображу, откуда придет. Томас с христианским негодованием посматривал на языческие обереги. Правда, не однажды спасали их души, вовремя предупреждая об опасности, но все-таки поганские, нечестивые! Если бы научиться гадать на чаше или на гвозде, что в рукояти его меча, то наверняка Пречистая Дева посылала бы знамения куда более верные, а главное -- христианские. -- У тебя ж почти одно зверье, -- заметил он, ревниво посматривая на обереги.-- Волки, медведи, даже драконы. А люди уродливые... Зачем-то жабы, птицы, рыбы... А меч только один! И стремя одно, а так не бывает... Олег вдруг вздрогнул, будто просыпаясь от тяжелого сна, дико огляделся вокруг. Глаза расширились в страхе, словно увидел внезапно выросшее перед ним чудовище: -- Сэр Томас! Сэр Томас, надо успеть проскакать между вон теми каменными холмами. Не дожидаясь ответа, он сам взвизгнул, хлестнул коня и понесся галопом. Томас озабоченно смерил глазом путь до холмов, ткнул коня шпорами в бока. Рыцарский конь в состоянии пробежать галопом не больше трехсот-четырехсот шагов. Атака тяжелой рыцарской конницы лишь раскалывает войско противника, для гонки за ним не годится. Разламывает передние ряды, всадив длинные копья во врага, дальше вязнет, начинается тяжелая рубка мечами и топорами, а взмыленные кони пытаются устоять на дрожащих от усталости ногах. Этот конь мог нести тяжеловооруженного всадника почти версту, а до холмов, на которые указал калика, чуть меньше версты... но если там опасность, хорош будет в бою на полудохлом коне! Конь все набирал и набирал скорость, превращаясь в страшного закованного в прочный панцирь зверя. Томас еще не видел противника, но сердце стучало как молот, кровь резво шумела в жилах. Разогрелся, ощутил приступ священной боевой ярости, роднящей воина с древними героями и богами: неистовым Вотаном, сиречь бешенным, с исступленными в схватках Беовульфом, Русланом, Тором, Боромиром, Арагорном... Далеко впереди калика пронесся как стрела между приземистыми холмами -- каменными, из серых глыб гранита, рассыпающимися от старости. Молодые зеленые елочки тянулись к небу, довершая разрушение холмов крепкими корнями. Калика лишь однажды оглянулся: проверил, скачет ли рыцарь, которого маг упорно звал меднолобым, хотя со времен меднолобых прошли три-четыре тысячи лет, и у Томаса лоб закрывал настоящий булат, а не жалкая медь троянцев