или древних эллинов. Томас несется как выпущенная из катапульты громадная глыба -- теперь сам Сатана не остановит отважного рыцаря на полном скаку! Когда конь Томаса пронесся между холмами -- сотня шагов между ними! -- земля под копытами дрогнула, из глубины докатился тяжелый рокот. Конь на скаку пошатнулся, потерял землю под копытами, и Томас напрягся в смертельном страхе, живо представив, как в полном доспехе летит через голову. Но конь устоял, выровнялся, пронеслись мимо холма. Томас успел понять, что холм -- не холм, а остатки древнейшей башни или крепости... Боковым зрением ухватил жуткую картину расползающихся в дыме и грохоте огромных каменных плит -- трещали корни елочек, а в клубах сизого с черным дыма из разверзающейся земли вздымалось нечто нечеловеческое, чудовищное! В спину внезапно пахнуло жаром. Конь захрипел в ужасе. Далеко впереди калика остановил коня, призывно махал рукой. Конь вставал на дыбы, норовил умчаться от страшного места. -- Быстрее! -- донесся до Томаса горестный крик.-- Еще успеешь! Томас припал к луке, конь уже хрипел, уши прижал, как заяц. Калика повернул жеребца, выворачивая уздой нижнюю челюсть, Томас пронесся мимо, успев увидеть бледное лицо и вытаращенные в отчаянии глаза. Дорога мелькала под копытами ровная -- хорошие дороги проложили римляне! -- но конь уже хрипел, глаза налились кровью, а серая полоса земли раздробилась на камешки, траву и утоптанную глину. -- Не отставай, не отставай! -- прокричал Олег как заклинание. Он снова обогнал Томаса, будто впереди ждала беда еще страшнее, и он спешил увидеть первым, отвести ее, закрыть собой друга. Лук, стрелы и меч у него оставались за спиной, что вселило еще больший страх в Томаса: калика даже не хватался за оружие! Сзади тяжело грохнуло, словно обвалилась гора. Под ногами снова дернулась взад-вперед земля, раздался страшный рев, у Томаса кровь застыла в жилах. Кричал не зверь, кричало нечто страшное, нечеловеческое и незвериное, как могла бы закричать от боли и ярости ожившая осадная башня Давида, когда по ее стенам хлынули потоки кипящей смолы! Томас рискнул оглянуться, ахнул, похолодел, а пальцы едва не выронили поводья. Холм развалился как кротовая кучка, глыбы скатились на дорогу. Из огромной воронки выползали грязно-зеленые чудовища: ростом со всадника с конем, но втрое длиннее, массивнее, укрытые костяными щитками, больше похожими на каменные плиты. Их массивные головы напоминали наковальни, если те бывают с бочки размером, сверху рога, шипы, из пасти черный дым, выстреливаются язычки багрового огня, а глаз не видно в узкой щели. Конь зашатался, начал спотыкаться. Томас в страхе оглянулся. Первое чудовище сползло с развороченного холма на дорогу, шумно понюхало след и огромными прыжками бросилось в погоню. Следом сбегали другие звери: ярко-зеленые, словно вынырнули из подземного болота, с головы до ног облепленные ряской, у каждого топорщился острый костяной гребень на спине, а распахнутые пасти походили на горящие печи. Земля застонала, когда помчались за всадниками: тяжелыми прыжками, похожие на огромных вытянутых в прыжке жаб. Томас крикнул отчаянно: -- Сэр калика! С великой скорбью должен сообщить, что вам придется рассчитывать только на себя!.. я не смогу быть полезен, мой конь падает через сорок восемь шагов... -- А сто не вытянет? -- заорал калика, резко притормозив коня. -- Я знаю свой вес, доспехи... -- Тогда остальные пятьдесят два -- на своих двоих! Конь зашатался на бегу, рухнул. Томас уже вытащил тяжелые сапоги из кованых стремян, тяжело спрыгнул. Ноги от усталости подкосились, он упал лицом в дорожную грязь и пыль, сильная рука рванула за плечо, едва не вывихнув, страшный голос проревел в ухо: -- Бегом во-о-он до того дуба! Томас заставил себя бежать во всю мочь. Прав или не прав калика, но он барахтается, а не ждет покорно гибели, Томас несся как олень, прыгал через камни и валежины, начал было удивляться своей мощи, когда оказалось, что рядом скачет конь калики, а сам калика крепко держит рыцаря сзади за плащ, помогая бежать, прыгать. Сзади нарастал рев, грохот, пахнуло жаром и гарью. Томас пытался на ходу вытащить меч, но та же рука больно ударила по локтю, и Томас уже не спорил, лишь старался не умереть на бегу, что было бы позором для рыцаря, несколько лет бегавшего вокруг замка с тяжеленным обломком скалы на плечах, как положено в упражнениях для юного англа. Дуб приближался, но в глазах качалось, расплывалось. Колени подламывались, однако упасть Томас не мог, сильная рука волокла дальше. Внезапно обдало леденящим холодом, Томас завяз как муха в янтаре, но калика орал и дергал вперед, Томас в смутном удивлении обнаружил себя по горло в воде. Рядом разгоряченный конь калики фыркал, бил копытами, захлестывая Томаса. Ему показалось, что раскаленные от бешеного бега доспехи шипят в воде, поднимается белесый пар. Олег выволок Томаса на берег, бросил хрипло, задыхаясь от усилий: -- На косогор!.. Вода задержит. Он соскочил с коня, тот остался на дрожащих ногах, растопырив все четыре, а они побежали вдвоем... Точнее, побежал калика, тут же вернулся, ухватил Томаса, у которого изо всех щелей в доспехах хлестали тугие струи воды, потащил, заставил двигаться, тяжелого как гору. Томас часто падал в изнеможении, на мокрые доспехи налипла земля, сухие листья, щепки, в открытое забрало влетела разъяренная оса и сразу впилась в губу. Калика орал, торопил, наконец Томас вломился за ним в густые зеленые кусты, упал без движения. В голове стоял гул, в ушах стучали молотки, а сердце изнутри разламывало стальные доспехи. Впереди из куста торчали ноги калики. Томас с трудом подтянул тяжелое, как павший в доспехах конь, тело, упал рядом. Калика, раздвинув ветви, смотрел на дорогу. Томас кое-как повернулся на бок, смутно удивляясь своей живучести, выглянул. Внизу в сотне шагов от них блестел под ярким солнцем широкий ручей, такой мелкий, что отчетливо просматривались цветные камешки на дне, галька, водяные растения и даже блистающие в солнечных лучах рыбешки. Томас застонал от досады: намучался будто море переплывал, чуть не утонул! На том берегу ручья, стукаясь каменными панцирями и механически взревывая, топталось около десятка огромных чудовищ. Томаса передернуло, он покрепче врылся железными локтями в землю, сжал челюсти и сцепил кулаки. Когда-то видел огнедышащую гору, из срезанной вершины со страшным грохотом вылетали огромные камни, поднимался адский огонь и черный дым, а по склонам горы стекала огненная земля -- горящая, расплавленная. Так вот эти звери словно вылезли из той горы, называемой вулканом, по имени языческого бога-кузнеца, но на самом-то деле в преисподней находится не кузница, а адские печи для грешников. Господь Бог в своей милости иногда показывает людям издали, что лежит под землей, дабы устрашились и перестали грешить... -- Семеро Тайных, -- произнес калика с невыносимой горечью.-- Расковать этих чудовищ! Дикость. -- Теперь уже шестеро, -- ответил Томас как можно тверже. Сердце дрогнуло, никогда не слышал от калики такого отчаянного голоса.-- А где их заковали? -- Там, внизу. Во времена древних богов это зверье населяло землю. Их было как кроликов... Потом герои истребили. Первый из Тайных спрятал уцелевших, заключив в каменную гору... -- Для такого случая? -- Просто спасал от истребления. Не задумывался, просто спасал... Первые Тайные были могучими волхвами, с ними постоянно воевали великие герои, основатели новых племен и народов. -- Тайные всегда были демонами? Олег замялся, искоса посмотрел на честное лицо рыцаря. Отвел глаза, ответил неохотно, словно принуждал себя: -- Войны никогда не длились бы так долго... и не начинались бы так часто, если бы права была только одна из сторон. Отдохнул? Томас сказал жалким голосом: -- Мне надо отдыхать годика два-три... -- Вставай, сэр Томас! Тебя ждет прекрасная Крижина. Эти звери соображают медленно, но вот-вот додумаются свалить вон тот исполинский дуб. Бобры уже сообразили бы. А потом притащат и перекинут с берега на берег. Олег встал, Томас со стоном поднялся на дрожащих ногах. Олег смотрел с восхищением, сочувствием: рыцарь не сбросил ни малейшей железки, мужественно таскает два пуда закаленного железа и тяжелый двуручный меч! Томас спросил прерывающимся голосом: -- А почему не перейдут... как мы? -- Родились в жаркой пустыне. Древней, настолько знойной что... Они мерзнут сейчас, сэр Томас! Очень мерзнут! Умирающий от жары Томас всхлипнул то ли от изнеможения, то ли от зависти к мерзнущим зверям, потащился за каликой. Продрались сквозь кустарник, долго карабкались по каменистому склону, затем куда-то спешили по крутому косогору. Усталый Томас постоянно натыкался на громадные валуны, гремел доспехами, будто падал со стены дома патриция на вымощенную камнем улицу Константинополя, шипел как разъяренный змей от бессильной злости. -- Куда бежим? -- Не сбивай дыхание! Калика проламывался сквозь зеленые заросли, придерживая ветки, ожидая Томаса, забыв, что панцирь саблей не просечь, копьем не проткнуть, а забрало рыцарь опустил, чтобы сучки не вышибли глаза. Под ним как под зверем дрожала земля, и Олегу порой казалось, что чудовища вот-вот прыгнут на плечи. Томас хрипел как загнанный конь, на губах выступила желтая пена. Ноги заплетались, он кое-как нащупал рукоять меча, просипел: -- Сэр калика... я... останусь... -- Быстрее! Позади внезапно страшно взревело, послышался тяжелый удар. Земля завибрировала, донесся частый треск деревьев, кустарника. Олег ухватил Томаса, потащил, пиная и подталкивая, через кусты вверх по косогору: -- Они переправились! -- Я не пойду... -- выдавил Томас.-- Все равно догонят... я видел их лапы... А так с честью... Грудь в грудь... -- Если бы!.. Их меч не берет! -- Я р-рыцарь... Недостойно аки заяц... -- Сэр Томас, укрепись сердцем! Отвага в бегстве, а трусость в схватке! Томас не понял, в голове снова стоял грохот, но, понукаемый каликой, уже не помня себя, дотащился до гребня длинного как ящерица холма. Далеко внизу извивалась у подножия широкая дорога, ветерок гнал столб ржавой пыли. По ту сторону желтела стена доспевающей пшеницы, а по самой дороге как раз у подножия холма, на вершине которого они стояли полумертвые, медленно и уныло брели по двое-трое в ряд паломники -- в лохмотьях, полуголые и в дырявых плащах, наголо обритые и обросшие длинными волосами. Их было три-четыре десятка, все выглядели жалко, но почти все тащили огромные цепи, вериги, железные кольца. Олег выдохнул пересохшим голосом: -- Ежели хочешь, чтобы Крижина не выплакала очи, успей добежать! -- Но я не... Томас ощутил сильный толчок в спину, невольно сделал пару шагов, чтобы не упасть, а дальше повлекло как на канате -- деревца и кусты помчались навстречу, он часто-часто перебирал ногами, страшась врезаться в толстое дерево или споткнуться о валун. На бегу отчаянно хватался за ветви, но это раньше кустарник был как кустарник, а нынешний хилый рвался как гнилой ситец, оставляя в руках зеленые ветки: девять пудов костей, жил и стали неслись по склону как лавина, и он снова задыхался от жары и мелькания в глазах, уже мечтал встретить любое дерево, пусть даже огромный валун в человеческий рост... Зелень внезапно кончилась, он промчался по пыли, ноги не выдержали внезапно потяжелевшего тела, земля прыгнула навстречу, он сшибся с ней грудь в грудь. Хрустнуло, затрещало. Он ощутил во рту горячее и соленое, перекатило, наконец распластало с горячей пыли. Когда поднял ошалелый взгляд, перед ним стоял лохматый с бородой как веник -- одет в тряпичный плащ, латка на латке, в прорехах, а через плечо перекинута железная цепь, каждое звено с ладонь, конец тащится по дороге, загребая пыль. -- Что за диво? -- спросил старик ошеломленно. Томас с трудом сел, упираясь в землю обеими руками. В ребра кольнуло, он мотнул головой, стараясь прийти в себя. С косогора стремительно катилось тяжелое, трещали кусты. Томас услышал вопль: -- Именем великого Рода! Во имя Христа, Будды, Магомета, Войдана и всех богов! Помогите!!! Олег выскочил на дорогу с дико вытаращенными глазами, взлохмаченный, мокрый как выброшенная прибоем мышь. Седой старик степенно огладил роскошную бороду, в которой однако виднелись репья и колючки, остро взглянул из-под нависших колючих бровей: -- Ежели в наших силах... Что за беда? -- За нами погоня! -- На белом свете завсегда кто-то за кем-то гонится. Переходи в наш мир. -- Я уже был в нем, -- ответил Олег быстро, его широкая грудь бурно вздымалась, он часто оглядывался через плечо.-- Сейчас я в Большом подвижничестве. Он сделал странный знак пальцами, Томас не углядел -- слишком быстро, но глаза старика расширились. Он наклонил голову, без особой охоты, как заметил Томас, сказал уже другим тоном: -- Признаем... Но мы еще в малом отшельничестве. А в нем, как ты знаешь, надо уходить от мирских дел. -- Особый случай! -- вскрикнул Олег. Он снова пугливо оглянулся через плечо. В той стороне уже слышался глухой гул, земля подрагивала. Старик ответил сурово, Томасу в скрипучем голосе послышалась насмешка: -- Для тебя? Соблазны принимают разные личины, сам знаешь... Мы вышли из мирских деяний... Из-за гребня донесся мощный рев, послышался треск ломаемых кустов, со склона вниз на дорогу вылетели камни, обгоняя обрушивших их чудовищ. Томас поднялся на слабых ногах, вытащил меч и встал на краю дороги: -- Сэр калика!.. Разве не сражались только вдвоем? Олег в бешенстве оглянулся на старика, за тем в молчании плотной толпой стояли калики. Их глаза были пустые, погасшие, худые жилистые руки сжимали толстые посохи, ветер брезгливо шевелил лохмотья. На Томаса пахнуло нечистыми телами, он повел благородным носом и отодвинулся на самый край дороги. -- Да, -- вздохнул Олег.-- Сэр Томас, последний наш бой!.. Он медленно вытащил громадный меч, устало подошел к Томасу. Томас косился на печальное лицо спутника, на котором не было ни тени страха, лишь смертельная усталость, чувствовал гордость, что Пречистая Дева послала такого мужественного друга. Пусть погибнут, но до последнего вздоха будут сражаться. Пусть звери из ада непобедимы, но настоящий человек не уйдет из жизни так просто, до последнего мига надо драться, лягаться, даже кусаться, чтобы не дать Сатане легкой победы! Земля задрожала. Зеленый покров холма исчезал, накрываемый серо-зеленой волной: стоял треск, грохот, сыпались камни, а за чудовищами оставалась черная взрыхленная земля -- кустарника больше нет, веточки и даже листья уничтожены, вместе с камнями вбиты в землю. Томас расставил ноги шире, бросил Олегу подбадривающий взгляд -- последний в этой жизни! -- взял меч обеими руками. Чудовища неслись с горы неудержимо, лишь одно, завидев на пути блистающую железом фигурку рыцаря, приняло ее за вкопанный в землю железный столб и попыталось остановиться, но лишь уперло лапы впереди себя в землю, так его несло вниз, вспарывая, как четырьмя гигантскими плугами, склон холма. Глава 6 Томас заорал, нагнетая в себе боевую ярость, шагнул навстречу. Зверя донесло вплотную, и Томас с воплем обрушил меч на покрытую костяными плитами огромную голову. Брызнули, как мелкие, серебристые рыбки, осколки, меч едва не вывернуло из рук, будто со всего размаха ударил по наковальне. Пальцы заныли, онемев. Томас с трудом удерживал отяжелевший меч, во рту стало холодно и сухо, а сердце перестало биться. Из трех толстых рогов на морде зверя осталось два, на месте третьего торчал срубленный наискось пенек. Чудовище оскорбленно взревело, ринулось на противника. Томаса опалило жаром, в тот же миг полетел на землю -- зверь задел его боком. Томас перекатился, не выпуская меча, заученно вскочил и ударил мечом снова -- по ускользающему длинному зеленому хвосту, покрытому мхом. Меч отбросило, на хвосте осталась белесая полоса, и Томас увидел, что это уже другой зверь, а первый со срубленным передним рогом, с диким ревом вломился в ряды растерявшихся калик. Сперва слышался рев, грохот; мелькали страшные лапы: огромный зверь, свернувшись клубком, катался по земле, круша валуны и оставляя за собой широкую полосу вмятой до твердости камня мертвой земли. Томас в ужасе не верил глазам: чудовищный зверь и калика обхватили друг друга, рычали, боролись, катались по земле. Томас вскрикнул, с поднятым мечом ринулся к ним, сбоку на него налетела гора, доспехи хрустнули, и Томаса снесло с дороги, как сорванный с дерева листок. Земля дрожала, словно рушились горы. От дикого рева разламывался череп, Томас кое-как приподнялся, чувствуя, что все косточки в теле даже не изломаны, а изгрызены в крошево, где самый крупный обломок не больше его ногтя. Со стоном оперся на меч, тут же по ногам ударило зеленым бревном, и Томас, падая как подкошенный, успел увидеть, что сбило кончиком хвоста, а сам зверь ревет от ярости и боли: калика ухватил за нижнюю и верхнюю челюсти, раздирает пасть, словно хочет заглянуть в красное жерло глотки. Хлестнула странно белая пузырящаяся кровь, зверь взвыл, слепо махал лапами. Одна зацепила калику за пояс, грозя располосовать крепкими когтями, калика грязно ругнулся, опустил челюсти и мгновенно двумя руками ухватился за толстую лапу зверя. Томас не успел сказать "мама", как в лапе сухо хрустнуло, будто переломилась толстая жердь, чудовище с диким ревом повалилось на бок и судорожно забило по воздуху тремя лапами. Калика отскочил в сторону, подхватил с земли меч. Томас поднялся на четвереньки, успел увидеть, как на калику набросился другой чудовищный зверь, и в этот момент Томаса что-то хрястнуло по спине, смяло в твердую утоптанную землю. Он лежал наполовину оглушенный, ожидая ощутить на затылке ужасные челюсти, что сомкнутся лишь раз, раскусят доспехи, как лесной орех, и выплюнут кожуру, смолов на крепких зубах его, Томаса Мальтона, благородного англа с берегов Дона... Внезапно шум в голове утих, зато Томас услышал рев, глухие удары, крики. Он с трудом повернулся в яме, выбитой его железным панцирем, увидел синее небо, на синеве мелькали когтистые лапы, чудовищные тела. Вдруг в поле зрения появился калика. Он тяжело дышал, лицо было дикое, по-прежнему с вытаращенными глазами. Со лба текла струйка крови, заливала брови. Калика раздраженно смахивал ее окровавленной ладонью. -- Жив, сэр Томас? Томас попробовал подняться, рухнул вниз лицом -- руки как стебельки травы. Олег поддержал за плечо, Томас спросил сипло: -- А... звери? Олег отмахнулся: -- Все в порядке. Дерутся, что еще? Томас сел, потряс головой, стараясь прийти в себя. Он находился среди разломанных и раздавленных ветвей, капал прозрачный сок, листья устилали землю. Со стороны дороги несся грохот, тяжелый гул, слышались тяжелые удары, злые выкрики. -- Лежи, -- проговорил Олег. Грудь часто вздымалась, в ней сипело и завывало как в зимнюю вьюгу в печной трубе. Он снова смахнул кровь со лба, бровь слиплась, волосы торчали странно красные как медь.-- Лежи... Без тебя совладают. Томас с трудом поднялся, опираясь на меч как старец на клюку, повернулся к дороге. Последний удар, кажется хвостом, отбросил его за обочину, а на дороге в клубах ядовитой пыли творилось невообразимое: последние звери сбежали с косогора, на дороге стоял рев, грохот. Калики суматошно метались, размахивая клюками и цепями, на обочине уже лежали три чудовища с разбитыми головами и перебитыми хребтами. Невообразимо толстые костяные щиты зияли жуткими трещинами, у ближайшего зверя потрясенный Томас увидел сплющенную голову, словно попадала между молотом и наковальней немыслимых размеров, а заднюю лапу выдрали с мясом -- из жуткой раны, белеющей огромными хрящами, еще сочилась кровь -- земля шипела и вздувалась пузырями. С горы с грохотом сбежал последний зверь, опоздавший, с разбега налетел на седого старца, который так холодно отказал странникам в помощи. Старик недовольно отступил в сторону, а зверя шарахнул посохом по голове. Томас ожидал увидеть немедленную смерть глупого старика, но огромная голова, закованная в прочнейший панцирь, напоминающая гранитную скалу, от удара посохом треснула и раскололась на две половинки, как протухшее яйцо. Во все стороны брызнули мелкие осколки, кровь полилась густой булькающей массой. Зверь ударился раздробленной мордой в землю, с разбега кувыркнулся через голову и остался лежать на спине, с хрустом подмяв широкий гребень. Справа и слева на сотню шагов вдоль дороги паломники рассерженно лупили зверей посохами, клюками, веригами, цепями. Стоял страшный хруст, грохот, воздух был полон предсмертных хрипов, ужасающего воя. Один из паломников на глазах обомлевшего Томаса ухватил чудовищного зверя за толстый хвост, мощным рывком рванул в воздух, крутнул над головой, словно намереваясь лупить им других зверей как палицей, однако звучно затрещало, в руках остался зеленый хвост, а зверь перелетел дорогу и с костяным грохотом обрушился на вытоптанный кустарник. Паломник от неожиданности упал навзничь в лужу белесой крови и внутренностей другого убитого зверя: худой, желтый, с изможденным лицом, в лохмотьях на костлявом теле. Томас подскочил в страхе, когда на плечо со звоном упала тяжелая ладонь: -- Заканчивают. Пойдем к ним. -- Не рассердятся? -- проговорил Томас неустойчивым голосом.-- Мы ж прямо на них навели... Нарочито бежал сюда? -- Чуял, что здесь идут наши калики, -- ответил Олег уклончиво. Последнего зверя добивали клюками, панцирь трещал, будто били железными бревнами, кровь брызгала тугими струями. Один калика с отвращением отшвырнул окровавленную клюку, к которой прилип зеленый мох и мелкие обломки раздробленной кости. Клюка упала перед Томасом, зарывшись на ладонь в твердую как камень землю, и Томас, движимый понятной благодарностью, поспешно нагнулся, желая поднять и очистить, ибо даже королям не зазорно оказывать услуги особам духовного звания, пусть даже чужих религий... Его железные пальцы соскользнули со скрежетом. Томас не понял, ухватился двумя руками, поддев клюку снизу, рванул кверху, но клюка словно вросла в землю. Впечатление было такое, будто он ухватился за середину высунувшегося из земли корня двухсотлетнего дуба. Увидел дружескую насмешку на усталом лице Олега, закусил губу, нахмурился, покрепче уперся обеими ногами в землю и рванул изо всех сил. Он чувствовал, как ноги проламывают твердую корочку утоптанной земли, погружаются, но удивительная клюка оторвалась от земли только одним краем. Томас побагровел, пытался удержать, но клюка выскользнула из пальцев, глухо ударилась о землю. На этот раз Томас видел, что ему не почудилось и не привиделось: земля дрогнула от удара, а клюка погрузилась, словно под ней не твердая как камень укатанная почва дороги, а жидкая грязь. Олег обнял Томаса, потащил к месту схватки: -- Не надо, пуп развяжешь... На эту клюку ушло пудов сорок железа, ежели не больше. У них и цепи такие, и вериги. -- Зачем? -- спросил Томас потрясенно. -- Чтобы тяжелее таскать, -- объяснил Олег лаконично. Томас повернул голову, смотрел с недоверием, но лицо калики было абсолютно правдивым. -- Зачем? -- повторил он. -- Это и есть подвиг в русском понимании. Подвижничество! Что побороть дракона! Вот себя побороть... Нет зверя лютее, сильнее, хитрее. Всегда берет верх: где хитростью, где лаской, где упрямством, где сладкими речами... Они подошли к каликам, что устало расселись на огромных трупах чудовищ. Некоторые тяжело дышали, смотрели исподлобья, один тряс окровавленной ладонью, другие тихо переговаривались, сблизив головы. Старик с бородой веником, в изодранном еще больше плаще, встретил Томаса и Олега визгливым старческим голосом: -- Кто такие, а?.. Два сморчка, а поди ты... звери из самой преисподней за ними бегут! Неужто такие важные? Да вас можно зайцами затравить! Томас вспыхнул, бросил ладонь на рукоять меча. Олег ухватил за локоть, сказал мирно: -- Кто судит по одежке... Вот мой спутник из страны англов, это бывшие Оловянные острова, тоже решил было, что такие оборванцы не побьют зверюк! Старейшина сказал все еще раздраженно: -- Оловянные острова?.. А, Страна, Рудых Волков?.. Куда Тавр увел староверов?.. Конечно, откуда им там знать старые пути. А ты, конечно же, не сказал? -- Других дел под завязку, -- ответил Олег. Подошел, волоча распухшие ноги, сгорбленный старик с грязно-серой бородой, заткнутой за веревочный пояс. На шее звякала толстая железная цепь. Каждое звено было в кулак, конец волочился по земле, прочерчивая широкую полосу. Обжегшийся на невинной с виду клюке, Томас всмотрелся внимательнее, вдруг ощутил, что в каждое звено вбито железа больше, чем в его тяжелый боевой доспех. -- Остановимся, пообедаем? -- поинтересовался старик с надеждой в голосе. Старик с бородой лопатой зло огрызнулся: -- Опять?.. Ты же вчера ел! Мог бы до завтрашнего ужина погодить. Укрощать надо зверя в человеке, ломать хребет! Томас бросал украдкой взгляды по сторонам. Калики сидели рядами на спинах убитых зверей, печальные и нахохленные, как голодные вороны под дождем. Один ходил между чудовищами, тыкал посохом в пасти, рассматривал зубы. На нем хмуро поблескивал пояс -- широкий, плотный, со странными письменами, вырезанными в металле. Старейшина проследил за взглядом блистающего доспехами рыцаря, в острых глазах что-то мелькнуло: -- Впрочем, малость отдохнуть можно. Только не поддавайтесь соблазнам, не поддавайтесь! Слуги Чернобога подстерегают!.. А с заходом солнышка снова побредем, меньше жары и мух. Костер разожгли далеко от дороги, трупы зверей сволокли в огромную яму и забросали сверху землей, камнями и бревнами. Правда, сперва разделали пару зверей -- кто ножом, кто руками, -- и Томас отвернулся, не в силах видеть ужасающие внутренности, совсем не похожие на внутренности оленя, кабана или даже медведя. Старейшина калик сам проследил, чтобы печень выдрали у самых крупных зверей, и вскоре над зеленой долиной потекли странные ароматы. Томас сидел смиренно, где посадил Олег, ноздри жадно ловили запах свежеподжаренной печени, но глаза испуганно шарахались от дальней дороги, видимой отсюда как извилистая светлая лента, что вдруг пошла темными пятнами, в одном месте совсем оборвалась, а затем восстановилась с великим трудом, выползая из пятен крови. Издали двигалась повозка в сопровождении всадников, что подумают наткнувшись на залитую странной кровью дорогу, где вмятины и борозды указывают на страшное сражение?.. Впрочем, легкий ветерок уже поднял тучу серой пыли, засыпет. Если не всю, то хоть часть, а когда путники надивятся и доберутся до ближайшего села, то на дороге следов уже не останется, а рассказы потрясенных путешественников сочтут баснями. Когда Олег, наговорившись наедине со старейшиной, вернулся к Томасу, тот прошептал потрясенно: -- Не понимаю... Это же богатыри! -- Бывшие отмахнулся Олег. -- Как это "бывшие"? Они расшвыряли зверей, перебили, сокрушили! Олег повеселел, засмеялся: -- Сэр Томас, можно прожить жизнь, но из детства не выйти. Богатыри выходят из него раньше других, потому что раньше нахватаются того, о чем другие только мечтают: славы, денег, принцесс, власти... Успевают наесться до отвала, успевают понять, что не это главное... -- И уходят в калики? -- спросил Томас недоверчиво. -- Во всяком случае, из богатырей уходят. Ищут себя. Многие идут в калики, чтобы отыскать Истину в странствиях. То есть, пытаются пойти самым легким путем: мол, где-то уже найдена, нужно лишь доблести увидеть. -- А на самом деле? -- Истину нужно искать в себе. Один Бога встречает в пути, другой -- не выходя из дома. Верно? Старейшина нарезал печень чудовища крупными ломтями, подал по куску Томасу и Олегу. Томас принял обеими руками, подумал с хмурой иронией, что тот старик с голодными глазами -- явный обжора. Если это съесть, то можно голодать не только до завтрашнего ужина -- целую неделю ходить сытым! Рядом звучно хрустел поджаренной печенью Олег, а когда вгрызся глубже -- из непрожаренной середины потекла кровь. Глаза Олега были задумчивы, он словно бы всматривался во что-то далекое, стоящее за гранью этого мира, совсем не обращал внимания на свои окровавленные пальцы. Томас заставил себя есть, ибо кто еще из крестоносного войска мог заявить, что ел печень зверя из преисподней? С другой стороны сидел худой калика в рванье, с плеч которого свисала толстая пудовая цепь. Он не снял ее даже за ужином, и Томас попробовал украдкой сдвинуть конец, что лежал на земле. Цепь словно вросла в землю, вдавилась на палец в глубину. Не понимаю, сказал он себе тоскливо. Что за силу ищут эти странные люди выше силы? Какую власть ищут над властью? Чего такого необыкновенного добиваются, если отказались... Боже праведный, видно же, от чего отказались! Стало неуютно, словно всю жизнь ходит мимо сокровищ, которые видны всем, только он слеп. Неужто для этого надо сбросить доспехи, одеть рубище, отказаться от радостей жизни и выйти простоволосым под дождь и снег, прося подаяние? Он жевал чисто механически, глаза не отрывались от одетых в лохмотья исхудавших людей, от их тряпья, цепей и вериг, от покрытых струпьями босых ног. -- Не понимаю... -- прошептал он тоскливо.-- Не понимаю... Олег помрачнел, отвел глаза. Неужели и в этом красивом теле, мускулистом, здоровом, заведется червячок неуверенности? В расцвете сил рыцарь к ужасу друзей и семьи сбросит доспехи, уйдет в пещеру или примкнет к странствующим паломникам? Все-таки это самый легкий путь искать Истину. Отсечь шумный мелочный мир, лживый и продажный, отгородиться стеной отшельничества, остаться с Богом наедине. Без боли нет рождения. Душа просыпается лишь от боли, страданий. Душа либо страдает, либо спит. Когда говорят, "душа радуется", то под душой подразумевают что-то другое. Что ж, малое отшельничество -- еще не самая большая боль. Есть еще Большое! Расставшись с каликами, добрели до ближайшей деревни, сторговали для Томаса коня. Чуть было не купили и Олегу, но принесло жену хозяина, подняла крик, вцепилась мужу ногтями в лицо, купленного уже коня отстоять бы, и Олег с Томасом поспешно отступили. Томас заикнулся было предложить вдвое больше за коня, но Олег вытащил друга из дома: -- Здесь земля богатая, села одно за другим. Купим еще краше. -- Неловко, сэр калика! Я, рыцарь-крестоносец, на коне, а служитель религиозного культа... Олег сдержанно усмехнулся. В начале путешествия отважного рыцаря не мучила совесть, что рядом с покрытым роскошной попоной конем тащится покрытый дорожной пылью и грязью измученный странник. Благородному рыцарю еще старым Богом положено быть на коне, а простолюдину под конем, что молодым Богом Христом освящено и закреплено! Легко сползаем к худшему, но и к человечности, оказывается можно прийти достаточно быстро. -- Сэр Томас, -- сказал он обещающе, -- во-о-он от того холма я поеду на таком жеребце, что твой конь покажется крестьянской лошадкой! Томас ревниво перевел взгляд на коня, на котором сидел. Удалось купить огромного могучего битюга, явно завезенного из северных стран, заплатил втрое дороже, но что деньги, если на кону рыцарская честь? А монеты достались легко, если верить калике, который их где-то не то нашел, не то отобрал у пробегающего мимо зайчика. Калика на ходу часто касался кончиками пальцев оберегов, и Томас косился на них с двойственным чувством. Языческие, нечестивые деревяшки, но Пречистая Дева в своей непонятной милости пока что дозволяет им существовать, ибо ничто на свете не совершается без ее ведома. -- Если там не купим, -- сказал он решительно, -- то меняемся! Он уже видел впереди по дороге пять домиков, десяток сараев и торчащий к небу шест колодца. Вряд ли там отыщется даже лишняя коза, придется слезть с коня, утруднив тело, зато облегчив душу. Олег искоса посматривал на рыцаря, что ехал как закованная в железо башня, -- непоколебимый и несокрушимый. Синие глаза потемнели, подернулись дымкой, словно мужественная душа витает в несвойственных ей сомнениях. Все еще среди калик, слышит запах немытых тел, звон тяжелых цепей, видит ужасающие язвы, где железные вериги протерли живое мясо до кости. А еще его отважный друг, тоже калика, объяснил как-то странно жалостливо, отводя глаза, что только они -- люди, остальные -- долюди. Томас тогда справедливо возмутился, воспылал праведным гневом на нечестивые речи, теперь же втихомолку поворачивал слова друга и так и эдак. Когда ели жареную печень, Олег еще спросил ехидненько, чем же, дескать, отличается человек от зверя? Томас с ходу выпалил, что человек может говорить, а зверь нет. Речью отличается, значит. Разумом. Но Олег заявил сразу, что звери тоже перекликаются: кто воем, кто щебетом, кто писком. Значит, человек лишь самый смышленый из зверей и самый лютый, ибо убивает даже себе подобных, но все равно зверь, а не человек. Так чем же отличается? Неужто веригами, думал Томас сердито. Он бросал украдкой пытливые взгляды на шагающего справа от коня калику. Дорожная пыль вздымается при каждом шаге, калика посерел, его загорелые плечи и душегрейка стали одного цвета, потное лицо блестит. Конечно, сказал Томас сердито, ни один зверь не оденет на себя цепи или другую тяжесть. Как и все люди. Благородные или простолюдины. А что такое -- люди? По словам калики, это те, кто еще зверь, недочеловек. А есть и те, которые вышли из зверей в люди. Таких немного, потому для большинства -- странные, непонятные. Но что такое всем понятное? Что-то не слишком трусливое, но и не храброе, не полный дурак, но и не мудрец. Не хиляк, но и не силач... Так что богатыри, мудрецы, пророки, герои -- все странные. Обычным людям кажутся нелепыми... Кому-то, например, даже покажется глупым его поход из мирного богатого края, из замка на Дону, в чужой мир, где на каждом шагу подстерегала смерть, где голодал, страдал, нес лишения, падал с высоких башен, зачастую спал, как собака, на охапке соломы... Но даже сейчас: нормально ли, что везет смертельно опасную чашу, вместо того, чтобы бросить и поспешить в объятия любимой? Калика шел погруженный в думы. Томас с высоты седла первым заметил далеко впереди на дороге всадника: -- Ого! Боюсь, нас ожидает схватка! Всадник несся навстречу тяжелым галопом. Томас даже повеселел, уходя от несвойственных благородному рыцарю размышлений. Конь у незнакомца как скала из черного базальта, а сам всадник выглядит скалой поменьше, но массивный, тяжелый, угрожающе сильный. Над приближающимся всадником летают черные вороны, Томас с удивлением и холодком между лопатками не сразу сообразил, что это огромные комья земли, выброшенные широкими подковами. Человек на коне был невероятно широк в плечах, коренаст, грузен, от него веяло древней звериной мощью. Он был в рубашке из толстых металлических колец, на голове блестел шлем размером с пивной котел, левую сторону груди закрывал широченный щит размером с дверь сарая, а на локте правой руки вместо ожидаемого Томасом меча висела тяжелая шипастая булава. Наискось седла совсем не по-рыцарски лежало толстое копье с простым булатным наконечником. Всадник придержал коня. Они съехались на расстояние пяти шагов, остановились. Всадник оценивающе рассматривал Томаса -- бесцеремонно, откровенно. Томас нахмурился, надменно выпрямился. Рука дернулась опустить забрало, но сдержался -- знал эти ревнивые взгляды. Разбойники нападают ради добычи, но есть порода странных -- опять же людей! -- в молодой Британии их зовут странствующими рыцарями, что бродят по дорогам еще полудикого края в поисках самой схватки. Не успокаиваются, пока не отыщут рыцаря сильнее, да и потом еще пробуют поквитаться, не получая от кровавых схваток ничего, кроме ран и увечий. Томас раньше сам был таким, да и сейчас такой, но то ли отшельник подействовал, то ли недавняя встреча с сорока каликами выбила из колеи, но сказал первым, вполне мирно: -- Приветствуем незнакомого рыцаря! Пусть дорога твоя будет короткой. Незнакомец смерил его хмурым взглядом, не шелохнулся, только проревел густым голосом, похожим на рев рассерженного медведя: -- Короткой? Уж не ты ли ее укоротишь? -- А что, можно попробовать. -- Надо бы померяться силушкой, -- согласился незнакомый богатырь.-- Я пока что равных не встречал, а ты выглядишь крепким дубком... Среди поединщиков не припомню. Но сперва дело, а забавы опосля. Откеля путь держите? Томас заметил, что всадник с явной недоброжелательностью посматривает на Олега. Тот, напротив, смотрит на всадника с симпатией, со странным сочувствием. Опережая рыцаря, что вспыхнул от требовательного вопроса, Олег ответил ровным благодушным тоном: -- Из Иерусалима. Поклонились Гробу Господню, что крестоносцы в прошлом году отвоевали у сарацинов, искупались в Иордане, в кипарисовых рощах побыли... Идем обратно. -- Через Царьград? -- Другой дороги еще не придумали. -- Что там сейчас? -- потребовал всадник грозно. Томас нахмурился, со стуком опустил забрало и широким жестом хлопнул себя по бедру, где торчала рукоять меча. -- Неспокойно, -- ответил Олег мирно. -- Новые народы нападают? -- Варвары?.. Они тоже, но сейчас поговаривают там Идолище появилось. Какие-то церкви разграбили, иконы вышвырнули, церковными ризами коней вместо попон укрывают... Всадник побагровел, стал устрашающе огромным. Выпуклые глаза налились кровью, прохрипел лютым голосом, переходящим в свирепый рык: -- Почему допустили? Олег раздраженно повел плечом. Он, как заметил Томас с удовольствием за друга, смотрел на огромного воина без всякого страха. -- Давно ли мы, россы, -- сказал Олег недовольно, -- ходили на Царьград? А теперь вдруг стали его защитниками? -- Там наши христианские святыни! -- проревел всадник. -- Не мои, -- ответил Олег сухо. Лицо его потемнело.-- Вовсе не наши, дубина. Томас вмешался, боясь, что всадник неправильно истолкует слова калики как слабость или трусость: -- Нам плевать на ваши святыни правокефалия! Я левокефал, а мой благородный друг, хоть и бредет пешком -- он герой с причудами -- вовсе исповедует свою древнюю веру отцов и даже, возможно, прадедов. Всадник сказал, не поворачивая огромной головы к блестящему рыцарю: -- Заткни пасть, железяка!.. А ты, калика, как не стыдно? Встречал тебя однажды, еще больше о тебе слышал. Вдвое сильнее меня, но бродишь по дорогам аки птаха небесная, что кизяки клюет! Смелости, ухватки в тебе нету. Взял бы Идолище поганое за лапу или что там у него, шмякнул бы о стену, чтобы весь дворец затрясся, а маковки церквей посыпались! Мокрое бы пятно осталось, тут бы и делу конец. Томас яростно пыхтел, обнажил меч до половины и горячил удилами коня, выбирая позицию для удобного удара. Олег ответил раздраженно: -- Какое мне дело до драк внутри чужого города?.. Там каждый месяц появляется новое Идолище. Со своими сторонниками! Только своего вожака зовут пророком, а чужого -- Идолищем. А те -- наоборот, хотя для меня это выкапанные близняки. Царьград -- гнилой город. Если царьградцам едино, кто ими правит, то какое дело нам? Богатырь вытаращил глаза, задышал тяжело: -- Да как ты... Да ты что?.. Царьград -- святой город! Там патриарх православный, оттуда наша вера русская пришла! Олег снова потемнел лицом, даже скрипнул зубами. У него было такое лицо, словно сердце прон