он только себя объявил богом, а всех остальных -- грязными и подлыми демонами. А раз так, то какие могут быть правила с демонами, исчадиями тьмы? Их надо просто истреблять всеми средствами. Честными и нечестными. Особенно нечестными, ибо они, то бишь вы, -- враги всего рода человеческого! Велес от удивления раскрыл рот. -- Мы? -- Не нравится? -- Но это ж брехня! -- Зато какая. В большую брехню верят лучше. А грандиозную -- сразу принимают. Так вы все просто вне правил, вне законов. Вы все -- силы тьмы, так объявлено. И вы еще собираетесь придерживаться каких-то правил в борьбе с таким противником! Красные сполохи костра играли на его лице. Оно выглядело еще более жестоким, чем их нечеловеческие лица. Красные волосы сами казались пламенем. А зеленые глаза блестели, как два изумруда, всегда холодные, бесчувственные. Перун двинул плечами, смотрел хмуро. -- Не пойму, в чем твоя сила. То, что я вижу, одни твои поражения... С треском, сокрушительные! Но твоя мощь растет. Когда мы с тобой встретились впервые, я был самый могучий бог на свете. Помнишь? Самый молодой, сильный, красивый. Мне поклонялись все на свете, приносили в жертву самых красивых женщин, лучших коней... А ты только вышел из Леса, в соплях путался, тени своей пугался, на коня кидался с вилами -- за безрогого лося принял... Но вот ты -- молод и силен, хотя ты простой смертный, а я, бессмертный бог, уже стар. И силы мои не те. -- Войны становятся все злее, -- напомнил Олег. -- Их ведут другие боги. Не понимаю, как получается у тебя? Даже сейчас, когда в мир пришли новые боги, могучие и ревнивые? Олег подумал, пожал плечами. -- Наверное, потому, что мой бог -- разум. Знание. Я это насаждал всегда, всюду. А наш мир, несмотря на все зигзаги, все же умнеет. А я как жрец становлюсь сильнее. -- Не как бог? Или ты как тот с дудочкой... запамятовал, как его звали, теперь он Сварог? Олег рассмеялся, но в смехе сожаления не было. -- Мой мир вообще без богов. Так что богом я не стану в любом случае. Но ты не тревожься. Это лишь сначала мне казалось легко. Царство разума выстроить во сто крат труднее, чем царство веры. Очень непросто мне даются даже самые крохотные шажки! Глава 14 Улучив момент, калика шепнул Томасу: -- Ума не приложу, как тебе удалось склонить их на свою сторону. Я уже все способы перепробовал, все доводы привел. Если в самом деле Леля поможет... -- Эта красивая женщина?... Она в самом деле богиня? -- Богиня любви и красоты. -- А... славянская Афродита? -- Афродита -- значит рожденная из пены. Ты думаешь случайно в ее имени корень "род", "родить"?.. Словом, нам даже помощь Лели сгодится. А ежели еще и других склонит помочь? -- Если ты, мудрый, не уболтал, что я могу? Калика покачал головой. Томас краем глаза следил за светлеющим небом. Звезды померкли, вершины деревьев видны хорошо. Это здесь, в окружении дубов темно, а по остальной земле уже победно идет рассвет. Вот-вот из-за Края Земли вырвется божественный луч, подожжет облака, пойдет вниз... Когда вершины деревьев заблистали оранжевым, он сжался, изготовился к грохоту, вспышкам... словом, нечисть должна исчезать не просто, а с дикими стенаниями, воплями, богохульством. Так обещал их полковой капеллан. А поляну заполонят запахи серы и паленой смолы. -- Томас, -- поинтересовался Олег, -- ты что надулся, как мышь на крупу? Или живот схватило? Признаться, еда у них грубая, хоть это и боги. Они ничему не учатся, вот их главная беда. Потому их дни сочтены. -- Их дни сочтены не потому, -- нашел в себе силы возразить Томас. Солнечный огонь медленно сползал по стволам. Костер уже догорел. От углей еще несло жаром, но багровый свет подернулся серым пеплом. Калика говорил еще что-то мудрое, но не очень нужное, но Томас напрягся, остановившимися глазами следил, как яркий луч опустился на уровень человеческой головы... И тут увидел с ужасом, что из темной чащи вышли языческая богиня Леля и Яра. Они отсутствовали почти всю ночь и сейчас все еще беседовали тихо, шли медленно, касаясь друг друга кончиками пальцев. Но солнечный луч, Томас это видел отчетливо, продырявил зеленую листву как раз у них на пути! В утреннем полумраке этот луч выглядел огненным мечом в руке грозного архангела, который перегородил дорогу нечестивым. Томас бросился навстречу. И с ужасом увидел, что опаздывает. Им оставалось два шага. Лада на миг запнулась, что-то объясняя, но Яра продолжала двигаться, ее длиннющие, как у цапли, ноги несли ее прямо под карающий и всесжигающий луч... Томас сцепил зубы, зажмурился. В глазах ослепительно блеснуло. Он переждал, пока перестанут плавать красно-багровые круги, обреченно раскрыл глаза, в душе было холодно и гадко. Лада и Яра неспешно шагали уже по залитой солнцем поляне. Их золотые волосы горели, как расплавленное золото, тяжелыми водопадами ниспадали на прямые спины. Искорки прыгали в волосах, похожие на крохотные солнца. Он испустил вздох облегчения. Значит, это он зажмурился с такой силой, что посыпались искры, а потом потемнело. Но почему с этими женщинами ничего не случилось? Даже Яра должна если не сгинуть под ударом солнечного бича в руке бога, то по крайней мере покрыться в наказание безобразными язвами. А уж языческая демоница... демонесса... Леля обратила внимание на встревоженный вид рыцаря: -- Сэр витязь, что стряслось? -- Это он о нас беспокоился, -- сказала Яра язвительно, -- чтобы нас зайцы не задрали. Он зайцев совсем не боится! Томас вспыхнул: -- Да что б я... Да пусть вас хоть медведи... Яра кивнула на него с пренебрежением. -- Я ж говорила! Языком молотит, как помелом! И прекрасных дев спасает, и зверей не страшится... А теперь видно, каков на самом деле... Проходя мимо, Леля подарила озверелому от возмущения Томасу понимающую улыбку. За эту улыбку он простил ей даже то, что она самая красивая из собравшихся демонов. Ведь красота -- это личина, под которой Сатана помогает прятать мерзкое нутро. А чем красивее, тем в большей чести у врага рода человеческого. Но когда он отвернулся, Яра была задумчивой, она странно посматривала на молодого рыцаря, опускала взор. В лиловых глазах было смятение. Томас отвернулся, не выказывать же бесчувственной женщине, что беспокоился. Обещали довезти ее жениху в целости и сохранности. Иначе не заплатит! Небо постепенно светлело. Костер догорал, багровые угли рассыпались, подергивались серым пеплом. Перун пошевелил веткой в золе, словно искал испеченное мясо. -- Если ты прав, то нам надеяться не на что? Древние боги, а ныне демоны, как неустанно напоминал себе Томас, чтобы душить в зародыше зарождающуюся симпатию к этим созданиям, сидели уже тихо, уставшие от бесовских плясок. Все лица были обращены к калике. Тот выглядел невеселым, глаза запали. -- Это пройдет, -- твердил он, -- пройдет. -- Когда? -- спросил Перун. Томас ощущал, что вопрос задали все обитатели прошлого мира. Калика поднял голову. -- Это не зима, что приходит, а затем уходит... Что сейчас с нами и со всем миром -- это не само пришло, это мы, люди, сотворили... Потому что боги и звери молчали. Как птицы, рыбы, деревья и гады с насекомыми. Только люди меняли мир. Но каким он будет завтра, тоже зависит от людей. Вы знаете, что в последнее свое творение, людей, измученный Род, чувствуя свое бессилие, просто влил свою кровь... Тем самым он отказался больше творить как верховный бог, это было распределено между людьми. Каждому досталось по капле, но когда в жилах течет капля крови самого Творца... Люди стали со-творителями! Велес покачал головой. -- Да, натворили... -- А что, творят только разумное, доброе, вечное?.. Творят всякое. Но все равно, это лучше, чем ничего не делать. Стоять на месте -- это сползать обратно в Хаос. Люди не стоят на месте. Они тянут мир вперед, тянут назад, толкают в сторону, даже на край пропасти, заставляют двигаться быстрее или ползти как черепаха, они бьются между собой уже не только за кусок мяса, но и за то, куда миру идти, каким быть! Такого еще не было. Таким мир стал только теперь. Штиль хуже самой сильной бури! В наступившей тишине слышно было, как далеко-далеко закричал петух. Томас вздрогнул, напрягся: все должно рассыпаться, развеяться в дым, а исчадия демонов с ужасными криками обратятся в черный дым и устремятся обратно в ад, откуда прибыли. Даже прекрасная ангелоподобная Леля превратится в нечто жуткое, клыкастое, прежде чем рассыпаться в прах. Петух прокричал снова. Велес нарушил тягостное молчание: -- Надо чаще собираться... Авось, будем хоть знать, что с миром делается. Ведь мы его тоже меняли... Томас спросил шепотом у Яры: -- Но ведь, как я понял калику, эти демоны... эти старые боги, не меняли мир? -- Велес, -- ответила она таким жарким шепотом, что у него заполыхало ухо, -- если верить калике, первый из людей, кто придумал каменный топор и стал охотиться на зверей. И других приучил. Потом он стал богом охоты. Вообще среди богов, созданных Родом, много богов, которые из людей сами стали богами. Ну, тоже как и Велес. Перун вон весь помешан на воинских подвигах, воинской чести и славе, он был лучшим воином на всем белом свете, он доказывал, что именно война улучшает породу людей, заставляет больше трудиться... Словом, он стал богом войны, как и другие боги из людей, через своих последователей. Прокричали и третьи петухи. Усталые боги прошлых времен поднимались, исчезали. Кто просто уходил в лес, кто подолгу прощался с другими, обнимался, проливал слезу, а кто и словно растворялся в воздухе. Ни тебе черного дыма, ни запаха серы и смолы. Даже адским пламенем не пахнуло, к немалому облегчению и одновременно разочарованию Томаса. -- Петух прокричал, -- сказал Велес угрюмо, -- гулянка кончается... наступает время деловых людей. Последние двое лесных жителей просто нырнули с мест в багровую россыпь углей, словно в родное болото. Томас ощутил жар, словно его душу уже жгли, пронзив вертелом, над костром. Теперь уже ясно, что все их ночные гости пришли из ада! Когда трое странников остались одни, калика еще сидел, уронил голову на руки, а Томас насторожился, подбежал к краю поляны. Их кони, на которых они прибыли сюда, исчезли. Вместо них с кустов обрывали желтые листья трое самых совершенных созданий, каких Томас когда-либо видел. Нет, самым совершенным созданием была его невеста Крижана, но следом за нею стояли эти трое сказочно прекрасных коней. Все трое уже оседланные, с полными седельными сумами. Вороной жеребец, белый конь и гнедая кобыла с хитрыми глазами. У всех были длинные гривы, тонкие мускулистые ноги и у каждого грудь бугрилась сухими мышцами. -- Кони... -- прошептал Томас так, словно боялся спугнуть бабочек. -- Пресвятая Дева! Это нам? -- Мне и Яре, -- буркнул калика, поднимаясь. Он повел плечами, разминая после долгой ночи. -- Одного придется взять в запас... Ты ж не примешь в дар от демонов? Томас оскорбился: -- Думаешь, струшу?.. Я поскачу на таком коне, даже если он на полном скаку может обратиться в дым! Да я на таком коне... Да я... Если он даже от самого дьявола из рук в руки... Калика взял себе черного, как ночь, жеребца, Ярослава вскочила в седло гнедого, не дожидаясь помощи благородного рыцаря. Томас медленно подошел к белому, как снег, жеребцу, чувствуя значимость момента. Белого коня всегда отдают вожаку, предводителю. Он, Томас Мальтон, должен вернуться в Британию на белом коне. Да и мешок с чашей демоны приторочили именно к седлу белого жеребца. Только одно смутно беспокоило. У всех троих коней глаза были багровые, словно внутри черепов полыхало адское пламя.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  Глава 1 Дорога сама бросалась под ноги, а встречные деревья летели навстречу, как брошенные рукой великана. Кони мчались, словно северный ветер, люди лишь пригибались под низкими ветками, судорожно задерживали дыхание, когда кони-звери взмывали над мелкими оврагами, перепрыгивали разломы, валежины, пни. Томас побаивался за своего белого коня, все-таки несет настоящего рыцаря в настоящих доспехах, а они железные, но тот скакал все так же впереди, сухой и неутомимый. Если бы под ним были камни, а не влажная земля, летели бы искры. И Томас не был уверен, что не пахло бы серой и горящей смолой. Яра в этих местах не бывала, Томас тоже, дорогу указывал калика. Правда, дорог он тоже не знал, но на Руси, как он сказал, дорог нет вовсе и вряд ли будут, зато есть направления. Он и вел маленький отряд в северо-западном направлении, ориентируясь по солнцу. Когда дорога два дня незаметно спускалась ниже, так же незаметно сырая земля перешла в мокрую, а среди леса все чаще стали попадаться болотца и болота. Огненные кони, готовые по твердому нестись, едва касаясь земли, начали увязать, чистая кожа покрылась потеками грязи. Теперь уже калика ехал на расстоянии от Томаса, белоснежный конь забрасывал его комьями грязи, а Яра плелась еще дальше, берегла одежду. Томас оглядывался, наконец сказал с беспокойством: -- Сэр калика, ты бы поменялся с женщиной! Олег в задумчивости осмотрел свою звериную, пропахшую потом шкуру. -- Я тоже думаю, что это ей больше к лицу... -- Да нет, местами. -- Беспокоишься? -- Конечно! Если ее что сцапает, какой овощ мы получим от ее жениха? -- От хвоста уши, -- согласился Олег. -- Жаль будет. Столько везли, кормили... Яра с подчеркнутой неохотой поменялась с каликой местами, но, как он заметил, вскоре уже держалась к рыцарю ближе, чем раньше он сам. Видимо, ее гнедая кобылка не на шутку заинтересовалась белым красавцем жеребцом. Когда болота пошли так часто, что приходилось петлять, слезать с седла и вести коней в поводу, Томас бурчал раздосадованно: -- Что за земли! То ли дело в сарацинских песках... Сэр калика, почему здесь на Руси столько болот? -- Эт чтоб тебе было привыкшее явиться в Британии. Там болот еще больше. А здесь болотам пришел конец... Это раньше было Болото Настоящее. -- Настоящее? А это какое? -- Эти болота перед тем что брызги с лап не самой крупной лягушки. -- А как же на нем рос лес? -- Сэр Томас, когда-то по этому самом месту ползла льдина. Так, не самая огромная, всего высотой в две-три версты. Не таяла ни летом, ни зимой. И не было здесь жизни никакой вовсе... Люди? Они тогда жили на том месте, где сейчас сарацинские пески. Там были болота и вот такой же лес... Потом на белом свете потеплело, а здесь и вовсе началось Великое Отступление Льдины. Она таяла, отодвигаясь дальше на Север, где сейчас царство Льда. На том месте, где была Льдина, образовалось исполинское Болото, которое не высыхало ни летом, ни зимой. Но шли годы... какие годы -- века!.. и среди пересыхающих болот появились трава, кусты, потом чахлый лесок, а затем уже и такой Лес, что в южных странах не поверят, в глаза плюнут. -- Да уж, -- согласился Томас. Он пучком травы попытался обтереть коня от грязи, но отшвырнул: впереди виднелось новое болото, шире прежнего. -- Тогда-то и пришли сюда первые охотники из южных стран, где раньше были цветущие долины, а сейчас -- жаркие пески. Они основывали новые племена среди болот, с ними продвигались вслед за отступающим льдом, забирались все дальше к северу. Среди них были славы, давшие начало славянским народам, германцы, от которых пошли все западные племена, ныне -- народы, и... другие. Не все выжили, большая часть сгинула среди болот. Выжили сильнейшие. -- Сэр калика, что-то я не понял... Выходит, когда-то и эти леса переведутся? -- Переведутся, -- подтвердил Олег. Подумав, поправился: -- Переведут. Это люди истребили леса в ныне мертвых песках. А без лесов, сам понимаешь...Вспомни сарацинские пустыни. Да ты не горюй. Всему когда-то приходит конец. Даже солнце погаснет через каких-нибудь восемь миллиардов лет. -- Сколько-сколько? -- переспросил Томас встревоженно. Лицо его побледнело. -- Через восемь миллиардов. -- Уф, чуть сердце не выскочило! Это ж надо так пугать, сэр калика! Мне послышалось, через восемь миллионов. Значит, эти болота так и будут тянуться до самой Британии? -- Ну, разве что для разнообразия будут прерываться болотистым лесом. А еще придется преодолеть полоску соленой воды. И очень мокрой. Вся Европа живет в лесу, сэр Томас! Они выехали на огромную поляну. Ее пересекал широкий ручей, по ту сторону виднелось с десяток домиков, перед каждым был распаханный огород. Томас кивнул в их сторону. -- Даже они? Они землепашцы, а не охотники. -- Халупнику до землепашца, -- проворчал Олег, -- что плотнику до столяра... Ты найди на свете землепашца... или халупника, который не охотничал бы, не ловил рыбу, не собирал в лесу хворост, не рубил деревья, не заготавливал ягоды, грибы, уголь, лыко для лаптей и березу для растопки, не ставил капканов и ловушек на зверей, силков на птиц... Томас поднял руки. -- Сдаюсь. Мы все еще лесные люди. -- Уже лесные! Яра слушала молча, в спорах не участвовала. Держалась она поблизости, на ее чистом лице иногда возникало загадочное выражение, словно она знала некий секрет. Олег кивнул на свежепробитую тропку. -- Смело начали ходить. Томас не понял. -- А что тут смелого? -- Каждое племя огораживается засеками, сам намучался, не забудешь. -- Не забуду, -- содрогнулся Томас. -- А здесь, не довольствуясь лазами да скрытыми тропками, шли напрямую. Это раньше мало того, что петляли, да еще и ходили вразбивку, чтобы трава поскорее зарастала на следах. Видно, сильно побили половецкую силу, не скоро их матери вырастят новых бойцов, не скоро отважатся на новый поход... Яра сняла с седельного крюка баклажку. Это не укрылось от Томаса: он командовал походом, и от его глаз ничто не укрывалось. Особенно, когда это касалось женщины с лиловыми глазами. -- Зачем? -- Я хочу пить. Калика смолчал, а командующий походом сказал наставительно: -- Если поддаться первому же желанию напиться, то будешь хлебать воду, как свинья, весь день. А день только начался. Яра заколебалась -- надменный англ чересчур грубил, назло ему стоило напиться, даже больше, чем хотелось бы, пусть сам лопнет от злости, но калика громко хмыкнул, а Томас неожиданно закончил: -- И кто много пьет в пути, опухает, как с перепоя. Яра заткнула баклажку и повесила обратно. Олег первым вычленил из золотых и красных листьев нечто знакомое: -- Кажется, повезло... Лесная избушка! -- Баба-яга? -- оживился Томас. -- Размечтался. -- А что? Может быть хуже? -- Еще как. -- Что? -- А ничо. Простая лесная избушка. Избушка стояла на широкой естественной поляне. Квадратная клеть с одним окном, крыша односкатная, дверь небольшая и, как заметил Томас, из толстых досок, с деревянными капами, насаженная на березовые же вдолбленные в стену крюки. Олег снял колышек, которым дверь была закрыта от лесного зверья, шагнул вовнутрь. Томас зашел следом и понял, что избушка попросту наросла из обычного костра, каким пользовались они, а до них тысячи и тысячи безымянных охотников. Вначале костер попросту обкладывали камнями, а ложе для сна выстилали камнями, потом камни поднимали вверх, творили стенки, сводили вместе. Щели придавали тягу. -- Таган, -- сказал Олег и кивнул на очаг, сложенный из крупных камней. -- Не ложись близко. Огневушка-поскакушка может во сне пригрезиться... -- А что потом? -- Ну... кому что. Каменка была раскалена. Угар выветрился вместе с угасающими углями. Олег закрыл кляпом дымоход в стене, остаток ночи остались купаться в смоляном запахе, теплом, исцеляющем. За стенами шумел ветер, стучал дождь, а здесь было тепло и уютно. Яра представила себе, как бы они ночевали там, в лесу, не найди лесную избушку, плечи сами собой передернулись. Тут даже летом спать защищенно от ненавистного гнуса, мошки, комаров, слепней и оводов -- дым изничтожит легко, а потом, судя по тому как тщательно рубили избу, сюда муравей не заползет, не обломав усиков и не ободрав боков. "Косяки прирублены, -- подумала она, клюя носом, -- комар носа не подточит..." -- Все, -- донесся усталый голос калики, -- пора спать... Утром вставать рано. Томас косился на широкие нары из тесаных плах. В избушках еще мельче, как объяснил калика, спят обычно на лавках, здесь же для ночлега места больше, теплее. Томас ляжет с краю, привык спать чутко, да и вожак должен самое трудное брать на себя. Калику стоит положить к стене, пусть и во сне слушает, что делается за стеной, там, в лесу... Когда Олег встал на лавку и залез на полати, Томас кивнул Яре. -- Теперь ты. Она вскинула брови. -- Там троим будет тесновато. Он хотел ответить, что ему тесно с нею и среди широкой степи, но заставил себя ответить учтиво: -- Рыцари должны охранять сон стариков, увечных, детей, дураков, беременных женщин... Ее лиловые глаза метнули молнию. -- А я кто, по-твоему? Томас широко улыбнулся, развел руками. -- Вообще-то я не закончил перечень, но раз уж, как говорил наш полковой капеллан, если свинья перебила Кирие Элейсон, то пусть же сама богу молится... Там было что-то еще, но ты можешь закончить сама. Словом, я лягу на лавке возле двери. Я сплю чутко, как сторожевой пес! Яра кивнула, поднимаясь на полати. -- Тогда тебе лучше ложиться под лавкой. На тряпочке. Утром жарили на камнях мясо. Яра отлучилась к ручью, Томас покосился ей вслед опасливо. -- Сэр калика, это не женщина. Калика тоже оглянулся на закрытую дверь. -- Да?.. Гм... А мне показалось, что очень даже женщина... В некоторых местах даже слишком... Томас вспыхнул: -- Сэр калика, я не об этих местах! Я против них ничего, даже тех, где слишком... Против тех, где слишком, даже очень не против. Еще как не против!.. Но я считаю, что дело женщины -- сидеть и ждать. -- Ты считаешь или... -- Моя вера считает! Женщина должна сидеть в каменной башне... -- А у нас во тереме... -- Смотреть вослед отъезжающему рыцарю и махать платочком. А потом ждать его возвращения и блюсти. Можно даже в поясе целомудрия. А с нами едет не женщина, а Сатана в юбке! Калика оглянулся, с сомнением покачал головой: -- Вряд ли. Ведьма -- это точно, можешь не сомневаться, у меня на них нюх, а насчет Сатаны -- это слишком... Вообще-то ты прав насчет сидеть и ждать. Да еще чтоб и рта не открывала. С дурами всегда себя орлом чувствуешь. И мудрым вдобавок. Для дур, что в высоком тереме... аль башне, мы всякие хороши. Они ж не различают!.. А с умной да такой, что сама чего-то стоит, вся жизнь как на иголках. Надо еще доказывать, что выше, что умнее, сильнее, что вообще что-то стоишь... И каждый день доказывать, потому что она может умнеть, а тебе ж нельзя тогда топтаться на месте? А то и сползать вниз? Ты прав, мне даже нравится вера Христа. Она сразу женщин ставит где-то между коровами и попугаями. А нас, мужчин, без всяких трудных, хоть и честных турниров, сразу -- в победители! Верно, сэр Томас? Томас неуверенно кивнул. Брови его сдвинулись, взгляд был устремлен вдаль. Калика исподтишка любовался непривычным зрелищем. Рыцарь думал! Кони шли споро, дорога пошла ровнее, утоптанная, добротная, а болота и топи все чаще были вымощены бревнами. Томас торопил коня, жадно смотрел вперед. -- Впереди -- Британия! Яра спросила у Олега преувеличенно громко: -- О чем это он постоянно бурчит, словно боится забыть? -- Это большое болото за Муромским лесом, -- пояснил Олег очень серьезно, -- Большое и туманное. Яра удивилась: -- Муром? Он же остался на востоке! Мы должны подъезжать к Турову или Берестью. Олег поморщился: -- Яра... Мы же на Руси. Томас уловил что-то в голосе калики, предостережение, что ли, насторожился: -- Что за Муромский лес? -- Сейчас увидишь. Он прямо перед тобой. Глава 2 Впереди вырастал лес, дорога нырнула под сень могучих деревьев. Лесные великаны стояли друг от друга поодаль, они не мелочь, чтобы держаться стадом или стайками. Каждый из них сам по себе кое-что значит, остальные деревья это знают. Как и всякие там коротко живущие люди, звери и птицы. Яркие лучи пронизывали редкую листву огненными стрелами. На земле двигались солнечные пятна, едва успевая за ветками, которыми, как щенок тряпкой, играл ветер. Когда деревья раздвинулись, они невольно придержали коней. Поляна была с небольшое поле, трава вытоптана, а посредине гордо стоял исполинский дуб. Такие дубы вовсе высятся на просторе или же делают вокруг себя поляны, ветвям нужен простор, но этот дуб был особый... Томас выругался, лошадь под Ярой тревожно заржала. Вокруг дуба кучками лежали кости: человечьи и лошажьи, дотлевала конская сбруя, на каждой кучке белел череп. На последнюю не хватило черепа людского, неизвестный шутник водрузил конский. -- Дракон? -- предположил Томас. Он привстал в стременах, пальцы щупали рукоять меча. Яра сказала дрожащим голосом: -- Скорее баба-яга... Олег чувствовал на себе вопрошающие взгляды. -- Не знаю... Драконы в лесу не водятся, им крылья растопыривать ветки не дадут. Баба-яга вообще мяса не ест. Она все травами, дурью мается. Жизнь продлевает, мафусаилистка чертова.. Кони, нервно фыркая, продвигались через поляну, под копытами хрустели, рассыпаясь в прах, кости. Путники были в десятке шагов от дуба, когда Яра вскрикнула, указала наверх. Все верхние ветви были увешаны оружием. На самой маковке поблескивал легкий длинный кинжал с узким лезвием. Томас с замиранием сердца признал мизерикордию, ниже висели легкие половецкие сабли, короткие акинаки из бронзы и плохого железа, а ниже располагался ряд длинных мечей викингов. Еще ниже на ветках покрепче висели тяжелые мечи русичей и огромные двуручные рыцарские спаты. Щиты были прикреплены вперемешку с мечами. Круглые, квадратные, иные даже в рост человека, а были и размером разве что с блюдце. Одни -- плетеные из ивовых прутьев, другие из доски, обтянутой кожей, но три щита были из настоящего железа, к тому же украшенные медными полосами, один даже с гербом. За зелеными ветками Томас узрел почти целый рыцарский доспех, на шлеме еще трепалось по ветру помятое перо диковинной птицы. Доспех был в рыжих потеках: то ли покрылся ржавчиной, то ли его вывозили в глине.. -- Сэр калика, -- проговорил Томас с трудом. -- Поистине Русь -- страна чудес! У нас такие деревья не растут. -- Это ж дуб, -- удивился калика. -- С такими плодами... Сверху зашуршало, зеленые ветки раздвинулись. На них злобно глядело красное перекошенное лицо. Грубый голос проревел: -- А, гости... Давно не захаживали! Соскучился. Томас сказал вежливо: -- Я слыхивал, что на Руси гостя сразу в баньку, накормят, напоят, спинку почешут. А потом уже беседы... Человек на дереве зло хохотнул: -- Будет тебе банька!.. Не только спинку и ниже спинки почешу... у меня есть чем почесать, но и шею намылю. Тебе баньку по-черному аль иначе? Томас хотел было ответить с достоинством, что он-де не черная кость, а благородный рыцарь, но среди ветвей уже затрещало, посыпались сучья, куски коры. Задев нижнюю ветку, на смятую траву упал грузный человек поперек себя шире, весь как медведь, с короткими кривыми ногами, цепкий и увертливый. В громадном теле чувствовались и громадная сила, и звериная ловкость. Он был в лаптях, красной рубахе и серых портках с мокрым пятном сзади. -- Старый знакомый, -- сказал Олег равнодушно. -- Ты гляди, даже на воле можно такую харю отъесть, что щеки из-за спины видны. Значит, назад в клетку не восхочется... Томас ахнул: -- Свистун? -- Соловей отныне мое имя, -- сказал мужик зловеще. -- Ну-ка, дурачье неотесанное... сымайте одежку, складывайте сбрую. Монеты в кучку справа, доспехи и ножи -- слева. -- А веревку свою брать, аль ты дашь? -- спросил Олег очень тихо. -- Каку-таку веревку? -- не понял разбойник. -- Да это так, к слову... Нам куды? -- Да там и стойте, -- разрешил Соловей. Подумал, махнул рукой. -- Чо вас, таких согласных, гонять туды-сюды, как клопов? Я вас там и прибью. Как жаб. Томас побагровел, с лязгом опустил забрало. Его пальцы сжали рукоять меча. Олег поинтересовался: -- Голых? -- А чо не так? Бабы соромишься? Так я вас быстро. Томас выругался, не стыдясь женщины, выдернул меч и пришпорил коня. Соловей-разбойник торопливо сунул четыре пальца в пасть, набрал в грудь побольше воздуха, раздулся, как сарай, и свистнул. Конь задрожал и попятился. Томас ощутил, как зловещий свист пробирает до костей, даже до мозга костей. Пальцы ослабели, он едва не выронил отяжелевший меч. Конь отворачивал морду, приседал на круп, вперед не шел, несмотря на понукания и даже острые шпоры. Олег прикрылся полой душегрейки, его конь отступал до тех пор, пока не оказался в укрытии за деревьями. Яра, бледная и с вытаращенными глазами, хваталась за руку Томаса. Тонкие пальцы дрожали, она вздрагивала и беспомощно смотрела на отважного рыцаря. -- Дорогой друг, -- проговорил Томас с трудом, -- мой боевой конь... Неужто мы отступим перед какой-то жабой... Соловей-разбойник проговорил издевательски, не вынимая пальцев изо рта, так что изжеванные и обслюнявленные слова выползали в самом деле медленно и трудно, как жабы весной: -- Иде... виды...вал жаб на древе... -- У сарацин, -- прохрипел Томас, потому что разбойник опять засвистел во всю мочь, -- у халдеев... у македонцев... -- Счас ты увидишь халдеев, -- пообещал разбойник. -- Эт те не на каменные стены, как мартовский кот, лазить. Томас в бессилии стискивал зубы, но его оттесняло к стене деревьев. Олег сказал свирепо: -- Ты какой-то новый гад, раньше таких на Руси... на земле не было. Но, как говорят здесь, не по росту сук рубишь, не поймавши соколов, а уже перья щиплешь! Разбойник сузил в щелочки и без того узкие глаза. -- А чо ловить-то? Сами явились. Как и было обещано. -- Кто обещал? -- насторожился Олег. -- Кто знает много. Томас пробовал поднять меч, но тот весил целую гору. Оглянулся на шорох: Яра, укрывшись с конем за толстенным деревом, доставала лук. Одну стрелу зажала в зубах, вид у нее был лютый. Стыдясь, он слез с коня и, выставив перед собой щит, вышел из-за деревьев. Свист хлестнул по ушам, но, странное дело, щит все-таки давал защиту. Томас навалился вперед, пошел, продавливая тугую волну свиста, будто ломился сквозь стену вязкой глины. Он почти ничего не видел впереди, в щит уперся плечом, нажимал, а когда наклонился чуть ли не до земли, свист оборвался, будто ножом отрезали. Томас упал вперед, как подкошенный, проклиная хитроумного противника. Свист тут же снова хлестнул по ушам, яростный и ломающий кости. Волна ветра и раздирающего уши свиста покатила Томаса обратно как перекати-поле. Только и успел вцепиться в щит и не выронить меч. Ударило о дерево так, что в глазах потемнело, а во рту стало солено от крови. Затрещало, его вкатило в кусты, прямо перед глазами увидел торчащие шипы терновника. Тут проклятый свистун просчитался, на нем доспехи не зря. Но все равно в голове шумело, как сквозь толстое одеяло Томас услышал встревоженный голос Яры: -- Сэр Томас, ты жив? -- Спроси чего полегче, -- огрызнулся он. -- Тогда помогай калике, -- сказал голос требовательно. Томас со стоном попытался подняться. Успел подумать, что, к счастью, в Британии женщины не такие. Сидят и ждут. Рыцари за них дерутся, ломают копья и мечи, а они сидят и ждут, чтобы достаться победителю. Оно и верно, от победителя крепче дети бывают. А на Руси, как рассказывал сэр калика, они сами коня на скаку... Он упал бы, но сильные руки поддержали. Томас тряхнул головой, очищая взор, от чего забрало с лязгом опустилось и стало совсем темно. Он сковырял пальцем грязь с решетки. Яра отпустила его, высматривала из-за дерева цель. Ветер трепал ее золотые, как спелая пшеница, волосы, взгляд лиловых глаз был хищным и нехорошим. В них была гроза, фиолетовые тучи и злые молнии. -- Я сейчас, -- пообещал Томас. -- Я сейчас... Прячась за деревом, выждал момент. Разбойник свистел и свистел, не прекращая жуткий свист, откуда из него и лезло, напротив него качался под ударами невидимого ветра калика. Одной рукой он закрывал лицо, другой лапал то ножи на поясе, то пытался достать из-за плеча лук. Томас, перебегая от дерева к дереву, начал заходить сбоку. Кони виднелись за стеной деревьев, они всхрапывали и пытались убежать, но Яра сумела набросить узду на сучья. Разбойник следил за рыцарем налитым кровью глазом. Не потерять бы чашу, подумал Томас с беспокойством. Уже терял, вызволять труднее. Другая мысль мелькнула в разгоряченной голове. Рядом с чашей подлое колдовство язычников теряет силу, это убедился еще в деревянной башне. А если попытаться и здесь?.. Он отступил, сорвал мешок с седла. Калика держался изо всех сил, ноги его пропахали в земле две борозды, но его отжимало все дальше к деревьям, не давая натянуть лук. -- Да черт с нею, -- процедил Томас. -- Что чаша, когда друг в беде... Он начал подкрадываться ближе. Если швырнуть мешок так, чтобы если и не шарахнуть врага по башке, то хотя бы попасть поближе... Сзади раздался треск ветвей. Раздвигая кусты орешника, на поляну выехал на огромном черном жеребце грузный воин. Тоже поперек себя шире, с окладистой бородой, в кольчуге из таких крупных булатных колец, что походила на рыбацкую сеть. Воин был в остроконечном шлеме, в богатырских рукавицах. На правом локте висела на ремне булава чудовищных размеров. Разбойник резко повернулся к нему. Свист стал оглушительным. Всадник наклонил голову и прикрыл рукавицей лицо. Конь попятился. Всадник проревел люто: -- Куды, волчья сыть? Свиста не слыхивал? Он угрожающе взмахнул плетью. Конь попробовал остановиться, еще четыре канавы вспороли землю. Всадник с бранью хлестнул коня плетью. Ремень с вплетенными полосками свинца распороли бок животного. Конь заржал от боли, прыгнул вперед. Свист стал таким оглушительным, что Томас присел и зажал уши. Конь остановился после прыжка, свист толкнул его назад, конь опустился на круп. Богатырь, чувствуя, что вот-вот потерпит поражение, сорвал с руки булаву и с оглушительной бранью, перекрывшей свист, швырнул ее в разбойника. Булава как огромный валун понеслась через поляну. Томас видел, как она начала замедлять движение, с трудом проламываясь сквозь стену свиста, может быть, не долетела бы и упала на землю, но Соловей-разбойник не выдержал, в последний момент метнулся в сторону. Свист на миг прервался. Богатырь, опытный боец, знал, когда ковать железо. Сорвав с руки окованную стальными полосками рукавицу, швырнул ее с такой силой, что Томас услышал лишь шлепок, словно о стену ударило комом мокрой глины. Разбойник свалился, как подкошенный, в воздухе мелькнули задранные лапти. Богатырь соскочил тяжело, но проворно. Разбойник не успел подхватиться, как тяжелое, как скала, колено прижало к земле: -- Опять буслайничаешь, волчья сыть? Разбойник захрипел, выдавил с трудом: -- Так я ж чо?.. Жисть такая, волчья, беспросветная... -- У всех беспросветная, -- прорычал богатырь, -- так в лес же не идут? -- Так они ж не живут, а так... Ты хоть маковки с церквей посшибал, потешился, отвел душу! Богатырь, прижал огромной ладонью шею так, что разбойник не то что свистеть, едва дышал. -- Ладно, отвезу в Киев. Довольно тебе буянить. -- И...Илья, -- прохрипел Разбойник, -- мы ж не первый раз схлестываемся... И в Киев ты меня уже... Только нет больше Владимира... Дерьмо там, а не князья... А мы с тобой еще помним настоящих... Богатырь сказал упрямо, но уже с меньшей уверенностью в голосе: -- Разбойничать нельзя даже при плохих князьях... -- Илья!.. Если князю можно грабить народ, почему нельзя мне? Томас нахмурился, оглянулся на звук шагов. Калика неспешно приблизился. Богатырь оглянулся. На Томаса внимания не обратил, мало ли их возвращается через Русь после похода на Восток, что они там назабывали, дурни меднолобые, но при виде калики глаза расширились. -- Ты? -- Какой ты невежа, -- мягко укорил калика. -- Это вместо здравствуй? Илья ответил, нахмурившись: -- На заставе богатырской вежеству не учат. Я не просиживал задницу на пирах Владимира! -- И я не просиживал, -- ответил Олег негромко. Он поднял мешок, отряхнул. -- Ну, сэр Томас? Поехали дальше? Затрещали кусты -- Яра вела под уздцы коней. Лицо ее было надменное, без тени прежнего испуга. Разбойник под коленом богатыря уже едва шевелил конечностями. Багровая рожа вот-вот лопнет, глаза вылезали на лоб. -- Эй... ты кто?.. Из настоящих? Замолвил бы словечко перед этим зверем. Он, когда трезвый, мил-человек, но вчера, видать, ему два туза выпало... -- Замолчи, волчья сыть! -- Грубый ты, Илюша, -- сказал Разбойник печально. -- И коня, и такого замечательного человека, как я, кличешь одинаково. У тебя других слов нету, да? Томас ступил в стремя, зло покосился на русского богатыря. В самом деле, разве можно и подлого разбойника и благородного коня звать одинаково? Олег был уже в седле. Обернулся. -- Быстро ты из Царьграда. Как там? -- Долго ли умеючи, -- буркнул Илья Муромец. -- Умеючи -- долго, -- возразил Олег с легкой насмешкой. Томас не понял, почему богатырь засопел и зыркнул зло, явно где-то попал впросак на глазах калики, но Разбойник сказал с обидой: -- Ты иди себе, иди! Мы с Илюшей поссоримся, мы и помиримся!.. Правда, Илюшенька? А то ходют тут всякие, а потом вещи пропадают. Внезапно глаза Олега изумленно расширились. Томас поспешно оглянулся. Из-за дерева в блестящем доспехе, в шлеме, с легкой саблей и кинжалом на поясе, за плечами виднелся лук в дорогом чехле. Еще и оглядывалась сожалеюще: на дереве оружия оставалось на добрую дружину. Богатырь тяжело поднялся, вернулся к чудовищному жеребцу. Разбойник тащился следом, в чем-то убеждал. Богатырь огрызался коротко и зло. Увидев в просвете между ветками отъезжающих путников, Разбойник заорал: -- Эй, калика!.. А ты хто?... Ты, случаем, не из нашей породы? Не из старых? Сопляк, подумал Олег брезгливо. Увидел бы ты настоящих старых, портки бы пришлось менять. Кони осторожно ступали через покрытые мхом валежины. Калика был по обыкновению задумчив, с женщиной Томас разговаривать не желал: курица не птица, сиди и сопи в тряпочку, куда конь с копытом, туда и рак с клешней, то да се, еще подумает, что они равны. Наконец не утерпел: -- Святой калика! -- Ну? -- Мне почему-то кажется, -- сказал Томас осторожно, -- что не в первый раз они схлестываются. Олег усмехнулся, смолчал. Томас смотрел подозрительно. -- Что? -- Да случай вспомнил... -- Про Муромца? -- И его свистуна... -- Расскажи! -- Ну, разве чтобы дорогу скрасить. Как-то идет Муромец по лесу, глядь -- этот Соловей-разбойник распластался на дороге. Побитый весь, скула сворочена, сопли кровавые... Двух слов связать не может, губы, как оладьи, распухли. "Какой же Ирод тебя так!" возопил Муромец жалостливо. Подобрал побыстрее, уложил в тени под деревом, перевязал ушибы, травы целебные приложил... Поесть принес. Пожелал выздоравливать, пошел себе. Глядь, раненый Змей лежит. Крыло ломано, челюсть сворочена, еле дышит. Заохал Муромец, подобрал Змея, отнес к дубу, где Соловей-разбо