оводил их взглядом. -- Ну, дело сделано... Каждому свое. Кто любит попа, кто попадью, а кто и попову дочку. Похоже, вы отдали ее без сожаления? Калика сказал с насмешкой в голосе: -- Еще бы и доплатили, скажи ты сразу! Шахрай внимательно всмотрелся. -- Я вижу, что ты говоришь искренне... И мои колдуны подтверждают. -- Разве ты не христианин? -- крикнул Томас зло. Шахрай пожал плечами. -- Конечно! Но мудрый правитель старается уживаться со всеми соседями. Тем более со старыми богами, что еще ходят по этой земле. Кстати, поп подтверждает тоже... Я понимаю, вы сами увидели: сопровождать такую женщину должны люди более высокого ранга. Если не короли, то хотя бы князья. -- Да, -- согласился калика, -- в князья мы рылами не вышли. Шахрай поднял руку. -- И еще. День был тяжел... для обеих сторон. Я обещаю вам гостеприимство, свежих коней и безопасный ночлег. А утром вы отправитесь в свою Британию. Хотя ума не приложу, на какого... гм, ангела эти холодные острова калике? Олег смиренно развел руками. -- Дурни и юродивые угодны новому богу. Шахрай махнул рукой. -- Впрочем, это ваши трудности. Каминный зал в замке Шахрая был так же огромен, как все в его владениях. И камин оказался под стать: целые дубы можно было бы сжигать без труда. Пестро одетые по моде западных стран слуги быстро и умело накрыли праздничный стол. Стены были в гобеленах, где на зеленых полях скакали всадники, единороги, летали жар-птицы, все было ярко и красочно. Томас поморщился: безвкусицей пахнет, но признался невольно, что в таком зале чувствуешь себя лучше, чем под мрачными сводами замка его отца или даже в покоях Крижаны. Там чересчур торжественно и безукоризненно, а здесь словно бы хозяин старается жить и радоваться каждую минуту, тащит, как хомяк в свою нору, все красивое, нимало не заботясь, как это сочетается одно с другим. Калика довольно крякнул, когда перед ним поставили блюдо с зажаренным в сметане молочным поросенком. Умело действуя ножом, вспорол грудку, потянул носом одуряющий запах. Шахрай явно закупал пряности на Востоке, а купив, не скопидомничал, все тащил на стол, добавлял в жареное, печеное, вареное, тушеное. -- Сэр Томас, -- воззвал Олег, -- в Сарацинии такого не встретишь... Только на Руси! Свиненок, которых сарацинам есть Аллах не велит, и аджика, что аж слезу вышибает, которой здесь вроде бы не место... Томас кивнул невпопад, глаза были отсутствующие. Перед ним поставили блюдо с гусем. Над гусем, прорываясь в щели жареной корочки, поднимались струйки ароматного пара. На румяной корочке призывно блестели капельки, гусь на глазах грузно оседал, разваливаясь от своей сочной тяжести. -- Она могла бы попрощаться, -- сказал он вдруг. -- А зачем? -- удивился Олег. -- Вы ж ехали, как кошка с псом в одном мешке. -- Все же... -- Она ушла, как принято у вас в Британии. Не прощаясь! Томас буркнул: -- Клевета. У нас так никогда не делают. -- Достопочтенный Шахрай, -- спросил Олег, -- а сколь безопасны дороги отсюда к северу? Ежели поехать через Типцы, а потом на Ляпцы? Томас метнул быстрый взгляд на калику. Темнит калика. Или уверен, что среди слуг Шахрая есть тот, кто сейчас же доложит Тайным, какой дорогой они поедут? Потому сразу направляет в другую сторону? Шахрай, ничего не подозревая, рассказал подробно, не забывая отправлять в рот жареных перепелок, горстями хватал лущеные орехи, запивал водопадами вина. Рядом пили и ели старшие челядины, к хозяину обращались почтительно, но когда кувшины опустели наполовину, разговоры пошли между собой, беседа пошла бессвязная, разбились на кучки, про Шахрая забыли. Шахрай раскраснелся, живые черные глаза блестели. Гости его слушали внимательно, в отличие от своих, и он в охотку развивал, судя по всему, свою любимую идею: -- Что бы там не говорили, а все войны из-за женщин. Вы помните, как было в Трое? Олег наморщил лоб: -- Ну-ну, что именно? -- Когда греки осадили доблестный Илион, вспыхнули бои, город был взят в осаду, пошли бить тараны, начались пожары... Когда стало ясно, что греки от своего не отступятся, что либо огромнейшее войско со всей Эллады погибнет, либо будет взята и разрушена Троя, а жители истреблены, то почтенные старцы, отцы города, велели подать пред их светлы очи виновницу войны -- Елену. Раньше они ее еще не видели и склонялись к тому, что, мол, выдадим ее грекам, они ж приехали только за нею, и войну на этом закончим... -- Ну-ну, -- подтолкнул Томас, заинтересованный. -- Понятно, что старцам, чья кровь была чуть теплее льда, красота Елены была до одного места. А ее пороки уже известны. Так что можно было ожидать, что... Словом, расселись, как вороны... Нет, они все были в белом, и сами белые, как голуби. Ждали. Елена вошла в одну дверь, прошла, никого не заметив, через комнату, вышла в другую. И все... -- Почему? -- Ну, все делалось как бы невзначай, не осматривать же благородную... гм... пусть не совсем благородную, но зато очень красивую женщину как лошадь? К любой красивой надо относиться как к благородной. Неважно, какого она происхождения на самом деле. А чем красивее, тем благороднее... Недаром же короли женились на пастушках, это никого не удивляло. Понимали, корона одного и красота другой уравновешивает друг друга. Словом, после ухода Елены старцы посовещались и решили: да, за такую красоту воевать стоит! Калика с неодобрением хмыкнул, покачал головой. Томас слушал, раскрыв рот. Шахрай развел руками. -- Вот так. Даже старцы, давно равнодушные к женщинам, решили, что из-за красивой женщины воевать стоит. Даже если будут гибнуть люди, гореть город. Даже если все они будут убиты вместе со своими родными, детьми. Вы знаете, что осада Трои длилась десять лет. Погибли почти все герои Эллады, а Троя была взята, разрушена, сожжена, жители перебиты. От города остались одни руины, где боялись селиться даже мыши. Томас спросил благоговейно: -- А что случилось с Еленой? -- Ее увез муж. Она ему наплела, что Парис держал ее насильно, Менелай, это ее муж, охотно поверил, потому что очень хотел верить. Они жили сравнительно счастливо, хотя она еще не раз переходила из рук в руки. Понятно, красота -- эта та великая ценность, которой хотят обладать все. Калика покачивал головой. Шахрай спросил вежливо: -- Ты не согласен, странник? -- Красота тела преходяща... и вообще быстро вянет. А красота духа нетленна. -- Ну, красу духа еще надо увидеть! Попотеть, потрудиться. А красоту тела видно даже простому пастуху. Шахрай заботливо наполнил им кубки. Калика несогласно покачивал головой. Шахрай обратился к Томасу, в котором видел благодарного слушателя: -- Вообще-то еще до Менелая красотой Елены был очарован великий герой Тезей.. Он ее похитил и увез к себе в Афины. Там она жила с ним в любви, пока за ней не появились ее братья, великие герои Кастор и Поллукс, и не освободили ее из замужества-плена. По дороге обратно они оставили Елену у старшей сестры Клитемнестры, жены Агамемнона, потому что Елене пришел срок родить. Ее дочь назвали Ифигенией, которую вернувшийся с войны Агамемнон признал своей дочерью. После этого вернувшись в Лакедемонию, Елена была выдана замуж за одного из героев -- царевича Спарты юного и отважного Менелая. Едва Елена успела родить ему дочь Гериону, как к ним в гости приехал красавец Парис. Елена, которая после близкого... гм... очень близкого знакомства с лучшими героями Эллады... это была такая страна в древности, теперь там живут невежественные греки... Елена тяготилась скучной семейной жизнью. Едва Менелай уехал по делу, она уговорила Париса взять ее с собой в блистательную Трою, тогда -- величайший город на свете. Ну, вы знаете, какая война началась... Когда Парис погиб, Елена тут же стала супругой его брата Деифоба. Понятно, красивая женщина не может быть одинокой! -- Разве женщин можно в чем-то винить? -- Гм, -- произнес калика саркастически. -- В самом деле. -- Красота стоит выше любых обвинений! Так и Елена была невинна в тягчайших преступлениях, совершаемых вокруг нее, за нее, во имя ее, ради нее. Калика пробурчал: -- Добро, что хоть под старость повесили. Хоть какое-то предостережение ее последовательницам. Шахрай отмахнулся: -- Ну, какое предостережение! Сколько народу вешают лишь за то, что сорвали яблоко в чужом саду? А погибла... такой нехорошей смертью... уже после смерти своего мужа и защитника Менелая, а тот скончался от старости... Так что думаю, многие бы женщины согласились быть повешенными под старость, как сказал странник, хотя и в этой так называемой старости она сохраняла красоту и молодость. Отворилась дверь, и в зал вошла, ведомая под белы руки, Яра. За нею девки несли ларцы с румянами, ожерельями, жемчугами. Шахрай вскочил, глаза его блестели, как у большого кота. Яра не изволила переодеться, только распустила волосы по спине, а на лбу перехватила голубой лентой. -- Позволь, сокровище... Шахрай подал ей руку, подвел к столу, усадил, лишь потом сел сам. Яра держалась надменно, на Томаса и калику не повела и глазом. Шахрай налил ей в хрустальный стаканчик красного вина, она сделала жест, мол, занимайся своим делом, не обращай на меня внимания. Томас ощутил, как чувство вины ушло, взамен пришла злость. Что он терзается, если ей здесь намного лучше и она это сразу продемонстрировала? -- Хорошо, -- сказал он громко, -- что нашей Яре не грозит быть повешенной. Хотя я знаю таких, кто собственными руками затянул бы узел на ее шее, даже с удовольствием повис бы на ногах, чтобы петля затянулась надежнее, а потом бы еще и оставил для надежности на пару недель висеть... но ей не грозит быть повешенной, не грозит... Яра холодно игнорировала оскорбление. Томас раскраснелся от гнева, не понимал, как она может с таким королевским величием принимать знаки внимания Шахрая, игнорировать его, Мальтона Гислендского, спокойно пробовать вино, словно бы ничего не случилось. Новую глупость совершить не успел: в зал вошел отрок, что-то пошептал на ухо Шахраю. Тот кивнул, обратился с широкой улыбкой к гостям: -- У меня остановились багдадские купцы по дороге в Германию. К счастью, я успел вовремя, когда на них напали разбойники... Ну, не совсем разбойники, а люди моего соседа, который не очень соблюдает законы... Теперь они набираются сил, завтра тронутся в путь. Если вы не против, они присоединятся к нашему столу. -- Мы будем рады, -- сказал Томас. -- Я уже целый месяц не видел Багдада. Шахрай удивленно вскинул брови. Мгновение внимательно всматривался в спокойное лицо англа, пожал плечами, хлопнул в ладоши. Отрок исчез. Гости не успели закончить новый кувшин вина, когда дверь отворилась, и вошли двое смуглолицых в тюрбанах. Часто кланяясь, но без подобострастия, с достоинством, гости приблизились к столу. Они были одеты так необычно и ярко, что у Яры вырвался вздох удивления, она с жадностью начала пожирать голодным взглядом их цветные халаты, гладить взглядом нежную раскраску. Шахрай широким жестом пригласил купцов к столу. -- Простите, что не запомнил ваших имен... их сам черт не запомнит, язык колом встанет, но боги любят смелых, что берется преодолевать дальние дороги и связывать народы воедино узами дружбы... А мы любим тех, кого любят боги. Располагайтесь и за этим столом, как дома. Смуглолицые подошли, вежливо поклонились Шахраю, гостям. Томас помахал дланью, в которой была зажата полуобглоданная кость с остатками хрящей и мяса. -- Садись, садись, Афитул, сын Имаметдина!.. У тебя всегда был хорош аппетит, и как жаль, что вина все еще не пьешь. Или сменишь веру хотя бы на этот вечер? Смуглолицый купец улыбнулся, покачал головой. -- Аллах не велит. Я рад встретить тебя снова Томас Мальтон Гислендский. Я удивлен, что с тобой нет тех двух чернооких дев, которые... Гм... помогали тебе познать особенности нашей веры. Купец опустился за стол, улыбка была хитрая. Он заметил, как сразу изменилось лицо красивой женщины с золотыми волосами, как пухлые губы дрогнули и застыли, от его внимания не ускользнули ни пугливый взгляд рыцаря на эту женщину, ни злорадный оскал зеленоглазого дервиша. Лицо Шахрая вытянулось. Калика поднялся навстречу второму купцу. Тот был старше, выше, в черных, как смоль, волосах блестела седина. Острые, как у коршуна, глаза вдруг спрятались между щелочек, настолько улыбка была широкой. -- Имам с Высокой горы! -- Здоров ли, Бадрутдин сын Мохаммеда? Они обнялись, лицо Шахрая вытянулось едва ли не до пола. Смуглолицый Бадрутдин, высвободившись из медвежьих объятий волхва, восхищенно тряхнул головой. -- Никто не думал, что я вообще выживу!.. Но ты излечил меня так, что я могу скакать на коне, подниматься на гору с бараном на плечах, посещать молодых женщин!.. В моем племени тебе поставили столб, старики тебе приносят каждую весну молодого барашка. Даже ревнители веры Пророка оставили этот столб. Мол, стариков надо уважать, а столб упадет вместе с уходом в рай последнего старика. Он сел рядом с Афитулом, а когда перед ним поставили блюдо с жареными птицами, он показал, как умеет есть спасшийся от смерти человек. Его живые черные глаза часто перебегали на лицо надменного рыцаря, словно удивляясь, что общего у мирного лекаря с кровожадным воином, вторгшимся в его страну с неведомых северных земель. Когда пришел черед наполнить кубки, Шахрай, который чуть пришел в себя, обратился к гостям: -- Вы прибыли из дальних и неведомых... -- Гм, -- сказал Томас громко, он шумно отхлебнул и посмотрел на Шахрая в упор. -- Да, -- поправился Шахрай кисло, -- нашим гостям, как я понял, ваши страны уже ведомы. Как и тамошние пороки. Но вы прошли дальний путь, могли видеть странные и дивные вещи, которые нам, обитателям земель северных, мало ведомы. У нас свои чудеса, у вас свои. Запад есть Запад, Восток есть восток, и с мест они... Поведайте за неспешной трапезой о делах и случаях ваших стран. Бадрутдин отставил кубок, пожал плечами. -- У меня самое дивное связано с этим человеком, что сейчас ведет себя за столом как неугодное Аллаху животное, чье мясо правоверным запрещено даже касаться. Но у нас его знали совсем другим. Так что я лучше умолчу, раз он сам молчит. Если есть что рассказать моему другу Афитулу... Афитул разгладил усы, на лбу собрались морщинки. Черные, как маслины, глаза стали задумчивыми. -- В дальней дороге случается разное... И приятное, и гадкое, и доблестное, и трусливое... Но я расскажу, пожалуй, про наш переход через пустыню близ Кокупо. Наши верблюды были истощены, вода кончилась, но мы были бодры и не тревожились. На горизонте уже виднелись пальмы оазиса, где был источник с холодной и чистой водой. Мы там всегда отдыхали, поили животных и наполняли бурдюки. Так мы шли беспечно, верблюды уже зачуяли воду и ускорили шаг, когда вдруг страшный рев потряс воздух... Он перевел дыхание, побледнел, заново все переживая. Томас сказал нетерпеливо: -- Дальше, дальше! Кто это был? -- Огромный и страшный дракон. Откуда он появился, лишь Аллах ведает. Яра спросила тихонько: -- Кто такой Аллах? Еще один вещий калика? Купец взглянул на нее строго и торжественно: -- Нет Аллаха, кроме Аллаха, и Магомет -- пророк его! -- Молодой и строгий бог, -- объяснил калика Яре негромко. -- Они все по молодости злые и непримиримые, берутся перевернуть мир, очистить от зла, установить царство справедливости за одну-две весны... Потом, конечно, сталкиваются с реальностью, нашим нежеланием вылезать из грязи, такой теплой и привычной... Боевой пыл угасает, как уже угас, почти угас пыл его старшего брата Христа. Томас подскочил. -- Сэр калика! Да мы против такого младшего Христова брата водили войска всей Европы! -- А что, у вас в Британии братья не водят войска друг на друга?.. Аллах моложе Христа на шестьсот лет, он полон задора, стремительно набирает сторонников. Где проповедью, где огнем и мечом... то бишь кривой саблей. Ладно, что там с драконом? Купец развел руками. -- Дракон расположился у самого источника. В его пасти поместился бы мул вместе с поклажей! А когти были не короче наших ножей. А зубы -- как сабли. Своим длинным телом он обвил источник, замкнув его в кольцо. Он спал, но уши дергались, ловили каждый шорох. Я сам видел, как открыл глаз и посмотрел на пробежавшую мимо ящерицу. Глаз был с человечью голову! Калика видел на лице Томаса задумчивое выражение: рыцарь уже высчитывал размеры и общий вес дракона. -- В караване поднялся плач и стенание. Мы знали, что обречены. У нас не осталось воды на обратный путь, как и не могли идти дальше. Проводник предложил отдать дракону одного-двух верблюдов в жертву, но все мы видели, что дракон, когда проснется, сожрет нас всех... Когда зной стал невыносимым, а наши губы лопались от жажды, уже хотели разбудить дракона, и пусть на все будет воля Аллаха! Лучше быстрая смерть в пасти чудовища, чем долгая мучительная от жажды... Его слушали жадно. У Томаса глаза блестели. -- Но Аллах услышал мольбу своих людей. Когда мы начали приближаться к дракону, внезапно показался скачущий всадник. Он увидел все, сразу понял и, не давая коню передохнуть, повернул его прямо к чудовищу. -- Храбрый малый! -- вырвалось у Томаса. -- Истинно рыцарский поступок! -- Он налетел на дракона, как блистающий сокол. Его копье ударилось в голову зверя и разлетелось в щепки. Дракон проснулся и взревел так, что у верблюдов подкосились ноги, а люди попадали на землю. Отважный воин легко спрыгнул на землю и с мечом в руке напал на чудовище. Конь, весь дрожа, отбежал и стоял в стороне. -- У меня тоже однажды был такой, -- сказал Томас мечтательно. -- Но меч отскакивал от крепкой, как стальные пластины, чешуи дракона. А воин едва увертывался от страшной пасти. Он прыгал в сторону, бил мечом, падал, переворачивался через голову, едва избегая страшных зубов... -- Огромные звери неповоротливы, -- не выдержал Томас. Глаза рыцаря горели, а руки дергались, он словно бы повторял каждое движение отважного воина. -- Но уж если не промахнется... -- Да, воин был не только отважен, но и очень быстр. Он всякий раз избегал страшной пасти, тогда дракон попытался сбить его хвостом. Поднялись тучи песка, мы едва видели сражающихся. Меч сверкал, как молния, но если грозе когда-то приходит конец, то рука воина не знала усталости. Мы слышали страшный звон, а когда меч ударялся о броню дракона, видели красные искры. Земля вздрагивала от рева и ударов тяжелых лап. Когда песок чуть осел, мы увидели, что дракон уже ухватил пастью и сжевал щит воина, а шлем катится по земле. Волосы воина были золотыми, и мы поняли, что Аллах в своей милости и чтобы показать нам свою безграничную мощь, послал нам могучего франка! Они сражались уже грудь в грудь, ибо дракон устал и только огрызался, стараясь поймать хотя бы его руку с мечом. Мы видели, что оба изнемогают от жажды. Наконец дракон не выдержал, повернулся и пополз к источнику. Чешуя на шее раздвинулась, и все мы вскричали: "Бей, бей в голую шею!" Увы, воин проявил благородство даже к дракону. Он выждал, пока тот напился, а затем они сразились снова. Дракон нападал с новыми силами, а воин быстро слабел... Томас хватил себя кулаком по боку. Глаза горели, как звезды, он не мог сидеть, подскакивал, ходил кругами вокруг рассказчика. -- Наконец воин вонзил свой длинный меч прямо в пасть дракона. Тот взревел страшно, сомкнул пасть, и меч сломался. Но обломки вонзились в мозг зверя, и он издох в страшных конвульсиях. А воин упал на песок, весь залитый ядом дракона и его зловонной кровью... Томас подскочил: -- Погиб? -- Разве мы могли такое допустить? Мы бы сами отдали жизни за него. Наши лекари осмотрели его раны, перевязали, наложили благовонные травы. Трое суток наши девы и лекари врачевали его, все это время мы оставались в оазисе, хотя дела требовали присутствия в другом месте. Наконец воин сумел сесть на коня, попрощался с нами. Мы предлагали дорогие дары, но он ничего не взял... Он даже отказался провести ночь с прекрасными девами, которых ему предлагали матери, надеясь стать бабушками полубога. Дескать, он хранит верность своей женщины, самой лучшей и самой красивой в мире. Мы долго смотрели, как его вороной конь, таких огромных мы еще не видали, скачет вдаль, к новым подвигам... Томас спросил восторженно: -- Как звали этого героя? -- Имя его было странное, как у всех франков, но мы запомнили, чтобы рассказывать детям и правнукам. Его звали Михаил Урюпинец, и прекрасный лик его был подобен воину близкого к самому Аллаху. Томас снова стукнул себя кулаком в бок. -- Ну, доблестный рыцарь, о котором я уже наслышан, дела твои и подвиги дивны настолько, что их могли творить лишь сильнейшие из рыцарей Круглого Стола! Олег покосился на Яру. Ее щеки пылали, а глаза победно блестели. Она растерла взглядом рыцаря в пыль, потоптала и брезгливо отряхнула сапожки. Глава 11 На рассвете Томас и калика покинули кремль Шахрая. Одного коня Шахрай любезно заменил, тот прихрамывал, а местный коновал брался за неделю подлечить его травами. Томас старался не думать о женщине, которую оставили гордому и владетельному князю. Конечно, ей просто повезло, будет жить в чести и холе, но паскудненькое чувство не оставляло, будто совершил что-то нехорошее. А что? Сдал против ее воли? Но разве всех женщин не выдают против их желания? Даже королевских дочерей? -- Я должен думать о Крижане, -- сказал он вслух, -- и о чаше. Он заметил, что калика поглядывает на него с каким-то болезненным интересом. Гораздо большим, чем того требовали обстоятельства. -- Что-то случилось? -- Нет, -- ответил калика, -- просто меня очень занимает соотношение между "надо" и "хочу". Я всегда живу по "надо"... или почти всегда. По крайней мере, стараюсь жить всегда. Уверен, что если бы все жили по "надо", мы бы уже стали вровень с богами. Но так умеют жить только волхвы, да и то не всегда, а остальной народ все еще чересчур близко к своим пращурам -- волкам. Томас сказал нравоучительно: -- Сэр калика, Господь сотворил человека по своему облику и подобию! Из простой глины. -- Тогда почему он себя ведет, как зверь? Тебе лучше поверить во что-то другое. Например, твой господь, возжелав сотворить человека и не найдя под рукой подходящей глины, превратил в людей стаю волков. А что? Величия и мощи твоего бога не умаляет, зато многое в человеке объясняет. Мысли Томаса были все еще на оставленной женщине. Спросил хмуро: -- И женщин из волков? -- Из обезьян, если судить по повадкам. Так вот, все люди знают, что должны жить разумом. Даже самый тупой, что в соплях путается, и тот знает. Но и тупой и умный одинаково живут чувствами, как собаки, кошки или гусеницы. Даже когда думают, что сейчас-то идут по уму, а на поверку оказывается, что вожжи все равно держит либо похоть, либо жадность, либо еще что похуже! Томас сказал невпопад: -- Сэр калика, а хорошо ли мы сделали? -- Не строй церкви, -- ответил калика, -- пристрой сироту! Вот мы и пристроили. Что тебе еще? -- Не знаю, -- ответил Томас угрюмо. -- Гадко мне как-то. -- Но разве у нас был другой выбор? Томас вспомнил нацеленные в его грудь копья и арбалетчиков за дубами, передернул плечами. -- Ты прав. -- Разве ей не лучше в замке, чем глотать пыль и грязь с нами? -- Ты прав. -- Так чего тебе еще? -- Гадко мне, -- сказал Томас со злостью. -- Мало ли что умом я понимаю? А может, нам ум даден вовсе дьяволом? Не знаю, сэр калика. К исходу второго дня Томас начал поворачивать коня. Олег, словно чуял что, насторожился. -- Куда? -- Знаешь, -- буркнул Томас. -- Возьмешь кремль штурмом аль осадишь? -- Не скаль зубы, сэр калика. Ум говорит, что мы сделали верно, но рыцарская честь сказала, что я сподличал. Еще: если обещались довезти ее к жениху, то и должны выполнить, хоть кровь из носа. Он пустил коня обратно. Калика, нахмурившись, поехал сзади. На лице его было странное выражение. Они проехали не больше двух верст, когда Томас ругнулся и натянул поводья. Навстречу несся галопом всадник на взмыленном коне. Конь под ним шатался. За ним скакали еще пятеро. Судя по крикам и выражению лиц, они догоняли убегающего. Томас пришпорил коня, выхватил меч. -- Кто бы ты ни был, рыцарь всегда на стороне слабейшего! Он наклонился к шее скачущего коня, тот перешел в тяжелый галоп, руку Томас начал медленно заносить для страшного разящего удара. Всадник приблизился, ветер сорвал капюшон с головы. Томас ахнул и едва не выронил меч. Яра пронеслась мимо, не подарив его взглядом. Томас едва успел перегородить дорогу ее преследователям, обрушил меч справа налево, действуя, как славянский мужик оглоблей. Удар пришелся плашмя, одного вышиб, как чурку в лапте, тот улетел за дорогу, а второго достал концом, благо двуручный рыцарский меч размером в самом деле с оглоблю. Двое успели подать коней в стороны, проскочили. Пятый, раздирая рот коню удилами, поднял его на дыбы перед Томасом. Рыцарь чуть подал коня назад, с мечом в руке приглашал к бою. Однако противник, глядя через плечо Томаса, ахнул, конь под ним опустился на все четыре. Томас крикнул оглянулся, снова обернулся к пятому. Тот повернул коня и погнал его прочь. Конь под ним шатался, бока ходили ходуном. Томас швырнул меч в ножны. По дороге ползали, роняя кровавые сопли двое, а еще двое лежали, как после косьбы на солнцепеке, будто в сладком изнеможении разбросав руки и ноги. Калика держал коня Яры под уздцы, да тот и не пробовал вырваться -- хрипел, ронял пену, дико вращал налитыми кровью глазищами. -- А, это ты, -- сказал Томас. -- Это она, -- подтвердил калика. Томас посмотрел мимо Яры. -- Прости, если помешал вашей охоте... Она посмотрела холодно вдаль, но не мимо, а сквозь железного рыцаря с его доспехами, выкованными в лучшей миланской оружейной. Он ощутил этот холодный взгляд у себя внутри, сердце дрогнуло и застыло, схваченное ледяными пальцами. -- Я просто ехала в земли бодричей, -- сказала она. -- Куда ехали эти люди, я не знаю. -- Их беда, что неслись сломя голову, -- вмешался калика. -- Нельзя так! Вот и сейчас налетели сослепу, едва с ног не сбили. Томас поглядел вслед последнему уцелевшему. Тот удалялся уже шагом, конь едва плелся. Вид у надменного Томаса был таков, что знай он, за кем гонятся эти пятеро, ни за какие пряники не стал бы вмешиваться. -- Шахрай вышлет новую погоню, -- заметил калика. -- На этот раз настоящую. -- Он узнает нескоро, -- бросил Томас. -- Конь последнего уцелевшего вот-вот падет. А пешком до замка еще версты три. -- Если Шахрай уже не скачет вдогонку. -- А он может? Калика кивнул, да Томас и сам видел, что спрашивать глупо. Шахрай бросит все силы, чтобы вернуть Яру. -- Догоняем, -- ответил Олег. Яра виднелась уже далеко впереди. Она ехала не оглядываясь, конь под ней медленно приходил в себя после скачки. Калика изловил трех коней, Томас поймал четвертого. Кони были измучены долгой скачкой, но еще могли послужить, если чаще пересаживаться с одного на другого. Догнали Яру, калика крикнул: -- Твой конь запалился. Томас предлагает пересесть на... полусвежего. Оба, Томас и Яра, посмотрели на него с великим удивлением, а Яра еще и с недоверием Все же пересела, а Томас, похлопав заморенного конька по взмыленной шее, посочувствовал с фальшивым лицемерием: -- Ты прямо дракон!.. Такое нести... Яра уже удалялась, ее конь шел бок о бок с конем калики. Держались они так слаженно, что у Томаса зачесались руки сбросить друга наземь, а самому ехать рядом со змеей с лиловыми глазами, вот так же касаясь своим стременем ее, где пламенеет красный сапожок из мягкой кожи. Лес впереди стоял черной непроходимой стеной. Олег лишь смерил его сумрачным взглядом, а в ближайшей веси хладнокровно продал коней. Яра лишь поморщилась, а Томас сказал с благородным негодованием: -- Сэр калика!.. Иногда мне казалось, что ты человек благородного происхождения, а теперь за версту вижу, что ты даже не рус вовсе! -- А кто? -- Цыган! -- заявил Томас убежденно. -- Это они постоянно продают да покупают коней. Калика пожал плечами. -- Я продаю с выгодой. Мы продали восемь простых, а когда минуем лес с его буреломами, купим на эти деньги четверых добротных. -- Я и говорю, что ты цыган. Калика замедленно запустил пятерню в рыжие волосы на затылке, почесал с наслаждением. -- Кто знает?.. Может, и цыган тоже. Яра сказала ядовито: -- Не англ, точно. У цыгана так кошелек с деньгами не срежут. Томас потемнел, полдня шел через лес такой подавленный и молчаливый, что даже Яре вроде бы стало жалко молодого рыцаря. Калика вел через чашу, прислушивался. Дважды они слышали стук копыт, ругань, затем голоса преследователей стихли. Отдыхать калика не давал, гнал и гнал через лес. Яра снова стерла ноги, но терпела, не желала унижающей человека жалости. Тем более от этого отвратительного надменного бесчувственного англа, который весь в железе, как перловица в раковине, словно такой же слизняк и неумеха... Она вспомнила его белую, нетронутую загаром грудь, густые кудрявые волосы на широких пластинах мышц, два узких шрама слева от ключицы, и кровь прилила к щекам, а ноги потяжелели еще больше. Привал был, как отпущение всех грехов. Яра ощутила такое облегчение, что едва не потеряла сознание. Мясо выпадало из ослабевших пальцев, а челюсти едва двигались. Она засыпала от изнеможения с куском хлеба в руке, когда донесся приглушенный голос: -- Они близко. -- Оставили коней? -- спросил Томас. -- Шахрай все оставит, кроме этой женщины. Вот дурак, а? -- Ты сам говорил, на дураках мир держится. Затаимся или...? -- Ты затаись, присмотри за Ярой. А я схожу посмотрю. Послышалось шуршание, затем голос Томаса: -- Я пойду... Мы пойдем по твоим следам. Пока сможем, конечно. -- Лады. Как потеряешься, сразу схоронись и жди. Шаги калики удалились, стихли. Яра с усилием разомкнула слипающиеся веки. Вздрогнула: темнота была такой, словно она не раскрывала глаз. Из тьмы медленно выступали деревья, а на темнеющем небе уже поблескивали звезды. Томас властно поднял ее на ноги. -- Надо идти. Я помогу. Яра вяло отстранилась, вложив в это движение все душевные силы. И остаток телесных. В голове гудело, виски начало ломить тупой болью. Она чувствовала, как рыцарь вешает и ее мешок на свои плечи, но сделала вид, что не заметила. Пришлось бы благодарить, а кто знает, какой благодарности возжелает этот наглец, которому там какие-то на Востоке доказывали преимущества ислама. Они шли в темноте, и она стукнулась о его спину так, что думала, собьет с ног. Наконец его сильная рука ухватила ее за локоть, удержала. Несколько мгновений слушали ночь. Тишина стояла мертвая, даже она чувствовала что-то противоестественное в такой тиши. Наконец она решилась освободиться от его руки, шевельнулась, но пальцы стиснулись с такой силой, что едва не вскрикнула. Почти одновременно донесся волчий вой. Томас пригнулся, потянул ее вниз. Яра сжалась, понимая, какой дурой оказалась и что в самом деле могла погубить их всех. Томас прижал ее к земле, она слышала его дыхание. Он был тяжел, как скала, хотя она чувствовала, что опирается на локти. Потом в ночном воздухе что-то произошло. Она ощутила легкое движение, словно огромная сова бесшумно пролетела над ними. Томас вжимал ее в землю, пальцы второй руки накрыли ей рот. От него тоже пахло потом, а у нее был хороший конь, она любила его купать и чистить, любила его запах... Она расслабилась, это было незнакомое приятное чувство. И приятно было ощущать его сильные пальцы на губах. В ночи раздался другой волчий вой. Томас напрягся, шепнул: -- Оставайся здесь. Не двигайся! Он неслышно исчез, но с ним ушло и ощущение защищенности, надежности. Теперь она лежала на спине, открытая всем опасностям. Его не было долго, она издергалась в ожидании. Волком выл, без сомнения, калика. Удивительно, что Томас понимал. Или у всех воинов похожие знаки? Когда Томас возник рядом, она ощутила такое облегчение, что непроизвольно ухватила рыцаря за руку. Он был слишком занят разговором с каликой -- тот явился тоже, не заметил даже, она же сразу ощутила уже испытанное чувство защищенности. Они двигались через лес зигзагами. Яра сразу потеряла направление, ибо сворачивали часто, иногда затаивались, без всякой причины останавливались, нюхали воздух. Один раз ей показалось, что уловила запах дыма, но ощущение сразу же исчезло. Ветки скрывали небо, она не могла понять, как находят дорогу, однако мужчины часто задирали головы, что-то высматривали. Постепенно ноги стали тяжелыми, а мешок на спине таким, какой собиралась нести. Потом еще тяжелее и еще. Наконец она тащила целую гору, а ноги были тяжелыми как наковальни, и такими же поворотливыми. Следы ночевки засады они нашли за две версты от костров. Томас объяснил, что имеют дело с опытными воинами. Только неумелые спят ночью возле костров. Умелые возле костров лишь ужинают, а спать уходят далеко. Дорога вышла из леса, а дальше в двух-трех верстах на крутом холме виднелся грозный замок. Именно замок, а не терем, а холм явно насыпан человеческими руками. Боги создавали холмы для красы или забавы, не думали, что будущие людишки даже их приспособят для обороны. Да и пустошь вокруг замка не сама по себе возникла: лес здесь рубили и жгли нещадно, а каждую весну выпалывали молодые дубки и березки, даже кусты, под прикрытием которых можно подобраться к замку. При взгляде на замок Томас ощутил мурашки по коже. Среди оранжевого мира поздней осени, на фоне синего чистого неба он был как вызов красоте и небу. Он был мертв, от него несло смертью. Крепостная стена из каменных глыб, ни одного бревна, сам замок похож на гигантскую серую глыбу с узкими щелями бойниц, глубокий ров вокруг холма, второй ров вокруг замка прямо под крепостной стеной, блестят натыканные в землю обломки кос и острозаточенные колья, узкий подъемный мост, ныне поднятый, тяжелые глыбы камня на стенах, готовые обрушиться на голову осмелившегося постучать в ворота.... Томас с неудовольствием покачал головой. -- Без замков и крепостей не обойтись, но зачем свое жилище делать таким нарочито страшным, неприятным? Калика предположил: -- Я знаю жуков, что едят только траву, а прикидываются звероедами... Есть мухи, что от жалящей осы не отличишь... -- Боюсь, что это не тот жук. Как собаки похожи на своих хозяев, так и замки. Я по облику замка могу сказать, каков здесь хозяин. Калика с любопытством посмотрел на рыцаря. Томас перехватил взгляд Яры, приосанился. -- Он высок ростом, худ, черен, как ворон... жилист, ему около сорока лет, в полной силе... -- Ну-ну, -- подбодрил калика, -- а нрав? У собак и нрав, как у хозяина! -- Он свиреп, лют, но осторожен. Тоже окружает себя защитным рвом и валом из стражи, а пробраться к нему можно только через подъемный мост -- его личного дворецкого. Однако при нужде он сам хватается за меч... нет, похоже, пользуется боевым топором... и орудует им быстро и умело. -- Откуда видно? -- Человек, который так тщательно строил замок, проводит больше времени в упражнениях с оружием, чем за пиршественным столом. Думаю, ему предложи две, а то и три телеги наших Ярослав, он и не посмотрит в их сторону. Это не тупоголовый слюнтяй Шахрай, который... -- Ладно-ладно, -- прервал калика, видя что рыцарь мгновенно вскипел: по лицу пошли красные пятна гнева, а жилы на лбу вздулись, -- ты скажи, как нас примут. Томас долго думал, мерил взглядом высоту стен, смотрел на едва видные бойницы. Ответил неожиданно: -- Нам лучше идти мимо. -- Ого! -- Я не жду ничего доброго от хозяина этого замка. Неожиданно раздался голос Яры: -- Мудрый калика, лучше послушать этого железного чурбана. Сам знаешь, ворон ворону глаз не выклюет, а дурак дурака видит издалека... Ему виднее. Если говорит, что там опасно, то лучше давай-ка мимо. Томас хотел было сказать, что их спутник такой же калика, как он сарацин, но смолчал. Все-таки злая женщина, хоть и с оговорками, но поддержала, что было неожиданно приятно. Не так льстило, когда король похвалил его за штурм сарацинского лагеря и захват гарема султана... гм... -- Вот видишь, -- сказал он калике, -- даже женщина с ее крохотным умом, а его, как говорит мой дядя, меньше, чем у сверчка в ляжке, понимает. Он свернул на тропинку, ведущую по опушке леса. Дорожка словно бы сама опасалась грозного замка, кралась по самому краю, изредка вовсе ныряла в лес, лишь завалы и заросли ее заставляли выходить из чащи. Так прошли с полверсты, когда Томас насторожился. -- Либо мне чудится, либо... -- Не чудится, -- ответил калика невесело. -- За нами погоня. Я давно чую стон земли. -- Шахрай? -- Кто еще... За нами десятка три всадников. Кони идут тяжело, дружинники в полном доспехе и вооружены до зубов. -- И есть запасные кони, -- проговорил Томас медленно. -- Да что решать, -- сказал калика с досадой. -- Надо спешить к замку. Каков там хозяин, бабка надвое сказала, а Шахрай с живых шкуры теперь сдерет... Томас ни слова не говоря повернулся и побежал к замку. Они были к нему на полпути, когда из леса выметнулись всадники. Калика как в воду глядел: кони были огромные, а всадники в полном доспехе, с копьями в руках, мечами на поясах, щиты и луки приторочены к седлам. У каждого третьего за плечами торчал арбалет. Заорали, увидев, но трое уже во всю мочь неслись к замку. Яра начала прихрамывать, лицо ее было страдальческим. Томас оглядывался, наконец приотстал, заорал бешено: -- Да проснись же!.. До замка рукой подать! Яра бежала, закусив губу. Глаза ее были вытаращены, раскрасневшееся лицо некрасиво лоснилось от пота. Калика остановился с луком с руках, шире расставил ноги. Его руки замелькали так быстро, что Томас видел только смазанное движение. Стрелы ушли одна за другой, первая еще не достигла цели, как ее догоняли еще пять. Томас, сцепив зубы, оставил калику прикрывать их бегство, а сам тащил, понукал, чуть ли не волочил Яру за собой по земле. Она однажды споткнулась, упала ему на руки. Он попытался подхватить ее и нести, но она кое-как высвободилась, упершись обеими руками ему в грудь. Томас заорал рассерженно: -- Быстрее! Они бежали, держась за руки. На стенах уже появились головы. На них смотрели заинтересованно, орали подбадривающе. Сзади нарастал конский топот, крики. Томас боялся оглядываться. Взбежали на гребень рва. Впереди был еще один глубокий ров, заполненный водой, а за ним -- запертые ворота с поднятым мостом. Томас поспешно обернулся, едва успел выхватить меч. Сбоку блеснула сабелька Яры, но Томас постарался закрыть своим телом, принять нападающих на себя. Он знал, что бой будет короткий, и рубил яростно, остервенело, ибо за спиной была Яра и глубокий ров со зловонной водой. Лучше упасть под ударами боевых топоров, чем рухнуть в зловонную воду -- еще ни один рыцарь не выплывал в полном доспехе. Внезапно в той толпе, что лезла на него, толкая и мешая друг другу, начали падать с криками ярости. Прямо перед Томасом молодой гигант с оскаленным лицом и вскинутым топором вдруг дернулся, топор вывалился из ослабевших рук. Во лбу торчала короткая арбалетная стрела. Заскрипело. Яра закричала: --