Мост!.. Опускают мост! Она ударила саблей могучего дружинника. Тот рубился с Томасом, сабля помешала вскинуть щит вовремя, и двуручный меч англа разрубил богатыря до пояса. Яра дернула Томаса за пояс. Тот начал отступать, нащупывая ногой твердь. Окованные железом бревна подъемного моста опустились точно в стык, оба пятились, отражая удары. Сзади заскрипело еще мощнее, пахнуло запахом коней, попон, конской сбруи. Томас мгновенно понял, закричал: -- За перила!.. Быстро! -- Зач... Ворота замка распахнулись, оттуда выметнулся конный отряд. Бревна застонали под тяжестью десятков тяжело нагруженных коней. Всадники были в рыцарских доспехах, с длинными копьями, за плечами развевались плащи. Томас и Яра едва успели прыгнуть за тонкие перила моста. Там оставалось место разве что зацепиться кончиками пальцев. Висели, мост содрогался. Затем раздался страшных лязг и грохот, две дружины сшиблись в сече. Из ворот выплескивались все новые всадники, уже разрозненные. Когда начали выбегать простые ратники с топорами, а то и мужики с вилами, Томас хотел перелезть обратно через перила, но все силы истратил на жаркую схватку. Руки дрожали и не слушались. Он цеплялся за истертое дерево, молил Богородицу, чтобы не дала сорваться в зловонную воду сейчас, если уж сумел уцелеть в бою, где дрались с женщиной спина к спине против двух десятков! Рыцари из замка оттеснили дружинников Шахрая, а на мост, избегая схваток, выбежал калика. Он был растрепан, на щеке пламенела кровавая царапина, лик был диким, но сразу же стал спокойным, когда увидел Томаса и Яру целыми. Яра перескочила через перила, подбежала к Томасу и подала руку. Он сцепил зубы -- неужто дожил до такого позора, женщина спасает! -- собрался с силами и полез, полез сам, перевалившись через перила, как мешок с отрубями. В воротах стояли трое. У них была осанка людей, привыкших повелевать. Томас вскинул руку. -- Спасибо! Крупный тучный человек, с расплющенным носом и шрамами на лице, отмахнулся. -- Не стоит благодарности. Они вторглись в наши земли! -- Да, это серьезно, -- согласился Томас. Калика и Яра подошли и стали рядом. Человек с расплющенным носом рассматривал пристально, взгляд был неприятен, затем неожиданно улыбнулся. -- Если хотите, можете перевести дух в замке. Или даже заночевать. Томас открыл было рот, глупо отказываться, как неожиданно вмешалась Яра: -- Конечно, конечно!.. Мы обязательно воспользуемся вашей любезностью. Я смертельно устала, мы переночуем, а в путь отправимся утром. Томас раздраженно пожал плечами. Час назад ее пришлось бы тащить в этот замок на веревке, а сейчас сама рвется в раскрытые ворота. Вот и пойми женщин! Впрочем, он сам идет на ватных ногах. Никогда доспехи столько не весили! Они пошли через ворота вслед за хозяевами замка. Калика толкнул Томаса. -- Все как ты сказал! Высокий, худой. -- Черный, как ворона, -- добавила Яра нежным голоском. Глава 12 Томас сердито засопел. Яра громко фыркнула. Их провели через широкий двор, вымощенный серыми глыбами, подогнанными так плотно, что стебель травы не протиснулся бы. У дверей замка их встретили придирчивые взгляды. У Томаса росло тревожное чувство, не сразу понял, в чем дело. В этом замке недоставало тех, кого он обычно не замечал, скользя высокомерным взглядом поверх голов, -- челяди. Простых мужиков и баб, их по шесть-семь человек на каждого знатного. Это на них держится двор, кухня, все заготовки соленого, печеного и копченого, но здесь всюду только угрюмые лица воинов, блестящее железо доспехов, звон металла. Единственным признаком работы, который видел во дворе, был черный угарный дым из щелей в крыше и стенах кузницы. Но сомнительно, что в таком зловещем мире куют лопаты. Их провели по лестнице сразу вверх, в небольшую палату. Стены увешаны топорами, мечами, кинжалами, это для всех троих привычно, такое в каждом тереме, замке, дворце, но здесь ни ковров, ни гобеленов -- только оружие и трофеи охоты на вбитых прямо в щели между каменными глыбами крюках: оскаленные кабаньи морды, оленьи рога, шкуры медведей, пардусов. Их поставили посреди палаты, под дальней стеной высилось кресло с резной спинкой и позолоченными подлокотниками. Нелепо, успел подумать Томас, рукам скользко и холодно, но внимание отвлекли люди, что неслышно входили и становились вдоль стен. Они все были рослые, тяжелые, на лицах -- угрюмое недоброжелательство. Слева от кресла, похожего на трон, распахнулась дверь. Быстро вошел высокий рыцарь с непокрытой головой. Длинные черные с проседью волосы падали на плечи. Лицо было темным от палящего солнца, закаленное стужей и битое ветрами. Длинный нос свирепо загибался, близко посаженные глаза смотрели пронизывающе. Он был похож на большую хищную птицу, что не успела сбросить личину человека. Он сел в кресло, со стуком бросил руки на подлокотники. Звякнуло, воины у стен выпрямились. Томасу даже показалось, что они сделали шаг вперед. -- Кто такие? -- спросил он сильным властным голосом человека, не только рожденного повелевать, но и привыкшего повелевать. Томас сдержанно поклонился. -- Мы просто странники. Я -- Томас Мальтон из Гисленда, благородный рыцарь Христова войска за отвоевание Гроба Господня, а это мои спутники, святой пилигрим Олег и женщина Яра. Мы идем в северные земли, здесь никого не трогаем, местных законов и обычаев не нарушаем. Осмелюсь спросить имя и титул хозяина замка, что так вовремя вырвал нас из рук нечестивого преследователя... Человек на троне небрежно отмахнулся. -- У меня много титулов, как унаследованных, так и пожалованных. Еще больше имен. Одни зовут меня бароном-разбойником, другие -- грабителем, третьи -- клятвопреступником.... Но я не гонюсь за этими названиями. Здесь в замке меня знают как Ночного Сокола... Женщина тоже была в Святой Земле? -- Нет, -- ответил Томас сдержанно. В душе поднималась злость, что их спутнице придается слишком много значения. Им только недоставало второго Шахрая. Надо будет с ее жениха взять выкуп побольше: попила с них крови вдоволь. -- Она местная, из земель южной Руси. Господь в своей непонятной милости отдал ее нам под защиту, пока не достигнем Северной Руси. Ему показалось, что на узких губах человека промелькнуло подобие усмешки. Это было так же невероятно, как если бы улыбнулся трон, на котором он сидел. Голос его прозвучал вроде бы небрежно, но Томас ощутил подспудный смысл: -- Мне кажется, она для вас только обуза. -- Это верно, -- согласился Томас и бросил на Яру злой взгляд, -- но раз уж я дал обет... -- Какой? -- Довести ее до Северной Руси. Ночной Сокол заметил: -- Властью, данной мне его святейшеством, я волен освободить тебя, благородный рыцарь, от данного обета, как я пронимаю, произнесенного не подумав, в горячке или под давлением. Он показал в доказательство перстень с печатью папы римского. Томас сделал вид, что колеблется, краем глаза смотрел на Яру. Она стояла бледная, смотрела в пол. Что-то очень не нравилось в этом бароне-грабителе Томасу. И как говорил, и то, что говорил только о Яре, как если бы ничего на свете не существовало. -- Увы, -- сказал он со вздохом, -- это тот обет, над которым не волен даже сам папа римский. -- Почему? -- Он дан себе, а от такого обета могу освободить только я сам. Ночной сокол смотрел заинтересованно. -- Так освободи! Томас переступил с ноги на ногу, кровь хлынула в голову: никогда он так напряженно не думал. На лице появилось выражение недоумения. -- Уже пробовал... Не могу. Это как будто есть во мне высший сюзерен, который приказывает мне, вассалу, выполнять все его повеления, пусть даже через свою смерть, муки. Ночной Сокол сказал озадаченно: -- Я бы счел, что мне дурачат голову, если бы не видел, что ты говоришь искренне. Какой сюзерен? Какому вассалу? Это же все ты!.. Или в тебе живет две человека? Тогда ты одержим дьяволом, и тебя надо немедленно сжечь. Калика и Яра посматривали на Томаса с беспокойством. Но на лице калики Томас заметил жадный, почти болезненный интерес. Калика вслушивался в слова Томаса так, будто искал в них вопрос жизни и смерти существования Руси, а то и всего рода человеческого. Томас развел руками. -- Выходит, так... Но я не могу ослушаться высшего сюзерена. Хозяин замка несколько мгновений пристально смотрел на рыцаря. Вздрогнул, провел ладонью по лицу, словно смахивая наваждение, сказал громко и властно: -- В моем замке оружие носят только мои люди. Предлагаю вам положить свои мечи и ножи на пол. Томас напрягся. В зале наступила натянутая, как тетива лука, тишина. Слышно было хриплое дыхание людей под стенами. Их стало больше, они смотрели на троих прицельно и как на добычу. -- Я с мечом не расстаюсь, -- сказал Томас. -- Это опасно, -- предостерег человек на троне. -- Опаснее остаться без меча, -- парировал Томас. Томас и Олег быстро встали спиной друг к другу. В руке рыцаря угрожающе поблескивал меч, а калика взял обеими руками палицу. Они настороженно посматривали по сторонам, а из дверей появлялись и становились под стенами все новые воины, некоторые еще тяжело дышали и сжимали окровавленные топоры: явно преследовали людей Шахрая. Дверь с грохотом захлопнулась, на стенах в нишах появились арбалетчики. -- Вам лучше бросить оружие! -- велел Ночной Сокол. -- Приди и возьми, -- предложил Томас. Яра стояла за их спинам, они чувствовали ее частое дыхание. Внезапно что-то сжало руки Томаса. Он видел, как бросились воины, пытался поднять меч, но на нем откуда-то появилась плотная рыбацкая сеть, сзади дернули. Громко и страшно ругался калика. Стражи набежали, сбили с ног. Томас не мог размахнуться мечом. Лишь с усилием повернувшись, увидел, как Яра с холодным лицом быстро и сильно дергает за край сети, не давая ему и калике освободиться. На них набежали, сбили с ног, быстро запутали в сети. Томас ощутил, как сильные пальцы вырывают меч, ухватился крепче, но сзади ударили по голове. В глазах померкло. Последнее, что услышал, был довольный голос Ночного Сокола: -- Прекрасно, Ярослава! Ты верная дочь Ордена. И ее уверенный, чуть хрипловатый голос: -- Это было совсем нетрудно... Томас очнулся, когда его тащили связанного по лестнице, все тело невыносимо болело. Похоже, его били и впавшего в беспамятство. Перед глазами вспыхивали цветные огни, в ушах звенело. Его бросили с размаху, он ударился лицом о каменную плиту, расцарапал скулу. Прямо перед глазами увидел добротные сапоги из телячьей кожи на двойной подошве, прошитой дратвой. От них пахло протухшим жиром и навозом. Сверху слышались голоса, но не сразу Томас сумел придти в себя, чтобы понимать их смысл. В сторонке услышал сдавленные проклятия. Калика пытался подняться, его руки были туго скручены за спиной. Этот зал был намного больше, здесь были столы с резными ножками и широкие лавки со спинками, под стенами сундуки и скрыни, даже плетеные корзины. В помещении было около десятка стражей. Они вполголоса переговаривались, чесались, звякали оружием. От них пахло кровяной колбасой с чесноком. Под стеной высился трон. Томас видел, не отрывая щеки от пола, как в зал вошел Ночной Сокол, сел на этот трон. Он был все в той же черной одежде, только теперь на нем была еще и золотая цепь, а в поясе он почему-то подпоясался простой веревкой. Глаза пронизывающе смотрели на пленников. Рядом с троном в богатом кресле сидела Яра. Теперь она была в роскошном платье, полностью скрадывающем фигуру, золотые волосы убраны под странный головной убор. В руке у нее был кубок, она неспешно прихлебывала, вполголоса переговаривалась с Ночным Соколом. В ее глазах Томас мог прочесть лишь холодное торжество. Ночной Сокол с презрением взглянул на связанного рыцаря. Голос его был таким резким, словно он бил мечом плашмя по листу железа: -- Выходит, это тот самый меднолобый, что сорвал замысел половецкого хана выявить заговорщиков?.. -- Тот, -- кивнула Яра. -- Он так храбро бросился рубить и крушить! Это надо было видеть. -- Представляю, -- сказал Ночной Сокол насмешливо. -- Сверкающая безмозглая башня с длинным мечом... Но нет худа без добра. Там он напортил, но зато быстрее доставил тебя ко мне. Горше плена было сознание, что, оказывается, и не спас от половцев вовсе, а она, находясь под защитой хана в полной безопасности, играла роль приманки в каком-то сложном заговоре, ниточки которого держали в своих руках здесь -- и наверняка слуги Тайных! -- Прекрасно, -- повторил Ночной Сокол. Он откинулся на спинку трона, с холодным сочувствием кивнул женщине. -- Бедняга, тебе пришлось вынести так много! -- Я могла бы это сделать раньше, -- ответила она тем же холодным ровным голосом, которого Томас от нее не слышал раньше, -- но они держатся скрытно, а мне нужно было узнать у них все. -- Прекрасно, -- повторил человек, у которого было много имен. -- Итак, чем эти двое так опасны? Томас повернулся к калике. Тот хмуро смотрел в пол. Он не был похож на человека, у которого зреет план, как вырваться из рук врага. -- Опасны напоминанием об истоках, -- сказала она. -- Если бы Иисус узрел то, во что мы превратили его учение, согласился бы он? Ночной Сокол быстро взглянул на связанных пленников. В близко посаженных глазах блеснула тревога, голос стал предостерегающим: -- Думаю, что только возрадовался бы! Мы лишь продолжили и углубили... Яра успокаивающе подняла ладонь. -- Они уже покойники. С ними можно не считаться... Главное в том, что первохристианство совсем другое, чем то, что несем мы. А эта чаша содержит кровь самого Христа! Всякий, кто берет ее в руки, проникается теми идеями, которыми жил сам учитель. А нам это не просто нежелательно... Сокол Ночи кивнул. Лицо было угрюмое. -- Вопрос щекотливый... Это о благородной войне за Гроб Господень надо кричать на всех перекрестках, но не о том, что мы от имени Христа воюем и с ним же! Об этом должны знать лишь самые-самые посвященные!.. Страшно подумать, если об этом узнает простой народ. -- Только простой? Он небрежно отмахнулся. -- Они все простые, будь то короли или простолюдины. Томас лежал, сцепив зубы. Было горько, потому что в последние дни уже начал смотреть на эту простолюдинку как на равную человеку благородного происхождения. Но подлая порода рано или поздно скажется, как учил его отец. Он поймал пристальный взгляд калики. Похоже, тот спешно вспоминал, что они сказали женщине или о чем говорили при ней. Томас попытался вспомнить сам, но мысленно махнул рукой. Было так горько, что сердце заболело. Да обо всем говорили! И все эта змея знает о чаше! Ночной Сокол что-то вспомнил, засмеялся: -- Ты сделала больше, чем ожидали. Он дал такой прочнейший обет защищать и оберегать тебя, что ни король, ни папа римский, ни сам Бог не заставили бы его нарушить! Даже сам не мог бы! Каково? Такого я еще не встречал. Ее лиловые глаза скользнули по лицу рыцаря, тут же ушли. Ему на мог почудилось смятение, даже сочувствие. -- Это было очень умно, -- продолжал он с похвалой. -- Ты сумела наложить на него нерушимейшие путы! Яра сказала -- глаза долу: -- Это получилось... если это правда... случайно. -- Какие случайности в нашем великом деле? -- голос ночного хищника был насмешливым, затем похолодел, стал ледяным: -- Стража! Убейте этих! Обоих! Томас ахнул. Глаза от изумления полезли на лоб. -- Меня? Как простолюдина? Даже без поединка? Страж, широко оскалясь, вытащил из-за пояса широкий нож, вразвалку подошел к пленникам. В глазах Томаса не было страха, только безмерное удивление. Страж схватил Томаса за грудь, приподнял. Властелин замка бросил брезгливо: -- Рыцарские поединки?.. Условности чести?.. Дурак, пришло время новой веры. И новых людей... Зарежь этого дурака, как свинью! Страж занес нож, но в этот момент раздался холодный и злой голос женщины: -- Стой!.. Этот дурак умрет гордо и красиво. Он так и не поймет. Он умрет, считая себя победителем. -- Ну и что? -- спросил Ночной Сокол неприятным голосом. -- Он будет думать, что моральная победа за ним! -- Мне все равно, что он будет думать. Но он окажется в могиле, а я буду ходить по этой земле. Режь эту англскую свинью! -- Погоди! -- снова сказала женщина настойчиво, -- Во имя пользы брось их в свою каменоломню. Эти два быка могут делать работу десятерых. Уже через неделю они будут совсем не такие гордые! И поймут, что настоящая победа все-таки за тобой. Воин с зажатым в кулаке ножом смотрел то на нее, то на своего хозяина. Тот поколебался, нехотя кивнул. -- Ты мыслишь верно, но слишком эмоционально. А нам завещано Великим Основателем более простые решения... На них надели цепи, повели, подталкивая, прочь из замка. -- Попался бы мне их Великий Основатель! -- прорычал Томас яростно. Глава 13 Калика опустил глаза, лицо его было серым, как земля, несчастным. Когда заговорил, голос прерывался, словно незримая рука сжимала горло: -- Когда дом строит один человек... он строит его таким, каким хотел. А представь себе, что яму под основание копали прадеды, камни да глыбы таскали деды, утрамбовывали, утаптывали, стены первого поверха начали возводить отцы, стены второго -- сыновья... А когда дело дойдет до крыши, то будет ли она такой, какую рисовал их пращур, который начинал? Томас подумал. -- Ну, сохранились же рисунки... На папирусе так долго не сохранишь, но если на пергаменте, да еще если эту телячью кожу хорошо выделать... и не давать писцам соскабливать... -- Даже так! Но дети всегда считают себя умнее родителей, а уж дедов вообще за людей не чтут. При всем уважении к предкам, захотят подправить, улучшить, сделать современнее... Красивше даже. Томас сказал раздраженно: -- Так то замок! Сам хозяин на ходу что-то изменит. А это Орден. Сколько ему лет? Год-два? Глаза калики были страдальческими. -- А если от начал... прошли не годы... а тысячи лет? В деревянной бадье, связанных, их опустили на дно каменной впадины. Стены отвесные, как сразу отметил Томас с горечью. Невольники, изможденные, кожа да кости, едва ворочают тяжеленные глыбы, с усилием поднимают кирки. Долго здесь не выжить... Надсмотрщик, поперек себя шире, злой и хмурый детина, развязал их, прорычал: -- Здесь мое слово -- закон!.. Первое нарушение -- выпорю. Второе -- прикую на ночь. Третье -- забью насмерть. Все ясно? Томас угрюмо кивнул, а Олег сказал радостным голосом: -- Наконец-то!.. А я уж думал, нигде не отыщем каменоломню. От самого Иерусалима искали!.. Все лес да лес, иногда -- степь... Надсмотрщик смотрел подозрительно. -- Бывал уже? -- А как же, -- ответил Олег гордо. -- Я лучший откалыватель глыб. А этот бугай, что при мне, как муравей таскает их наверх! По три штуки сразу. У надсмотрщика складки на лбу двигались, слышно было, как внутри черепа что-то скрипело. Наконец он неуверенно махнул рукой. -- Тут легче... Таскать нужно только до бадьи. Без вас подымут. И вообще вылезать не надо. Тут все ночуют. Кивком отправил их к стене, где ломали камень трое рабов, Те встретили новых изумленными взглядами. Впервые свирепый надсмотрщик не проводил новичков ударами хлыста! Олег привычно взялся за деревянные клинья, бадья с водой стояла поблизости. Голос калики был задумчивым: -- Не знаю, сэр Томас... -- Что еще? -- спросил Томас подозрительно. -- Стоило ли уезжать от барона Оцета? Та же ломка камня... А предаваться размышлениям можно везде. Томас подскочил, глаза были затравленными. -- Сэр калика, я простой благородный рыцарь. Твои изгаляния мне не понять. Ты сразу говори, когда шутишь, а когда мне надо сперва сесть, а потом слушать. -- Шучу? -- удивился калика. -- Да, здесь самое место для шуток. И шутников с плетками полно. Весь день Томас, весь покрытый потом, несмотря на холодный день, а сверху еще и серой каменной пылью, так что был похож на человека из камня, мрачно ворочал глыбы, затаскивал их на поддоны. Те поднимали наверх, а Томас отправлялся за другой глыбой. Он работал один там, где другие суетились по трое-четверо, и надсмотрщик посматривал одобрительно, плетью не порол, разве что перед обедом огрел пару раз, да и то лишь чтобы напомнить, что плеть -- вот она, если что не так, если забудется... Олег откалывал глыбы. Надсмотрщик и даже розмысл сразу признали за ним умение и даже чувство камня, когда по едва уловимым напряжениям человек может сказать, как лучше колоть -- вдоль или поперек, по какой жиле расщепится, а какую не заденет. Томас, улучив момент, приблизился, шепнул: -- Ну как? -- Что? -- удивился калика. -- Придумал, как выбраться? Брови калики взлетели еще выше. -- А что, будем выбираться?.. Я только-только вроде бы начал нащупывать путь к праведной и чистой жизни... Надо только не есть мяса и молока, отказаться от растительной пищи, а также не есть мучного... -- Сэр калика! -- А на рыбу и все, что плавает, даже не смотреть... Эх, сэр рыцарь... Здесь нет мирской суеты, никто не мешает предаваться высоким мыслям. Ни тебе продажных девок, ни сладкого вина, ни жареного мяса... с луком... перцем... нашпигованного орехами... Томас шумно сглотнул слюну. -- Сэр калика!.. Олег почесал голову. -- Впрочем, мне кажется, этот путь к истинно праведной жизни уже кто-то пробовал... Я даже могилку его видел. Не пути, а пророка пути... Да и путь был похоронен с ним, ты прав. Ладно, в самом деле хочешь выбраться? Томас заскрипел зубами. -- А ты... ты уже не хочешь? Хоть убей меня, хоть растопчи, хоть размажь по стенам -- не пойму вас, славян. То тебе не по нраву, что зовут рабом божьим, гордость у него, видите ли, играет, как конь на молодой траве, а то готов горбатиться в рабах паршивого местного князька. Калика удивился: -- Так это ж не я горбатюсь! -- А кто? Ты сам-то где? -- Всего лишь моя бренная оболочка. Плоть, так сказать. -- Ах, плоть, -- процедил Томас, едва не взревев от душившей ярости. -- А сам ты где? -- А сам я мыслею растекаше по древам и миру... возлеташе душой по белу свету. В глубоком рассуждении, как обустроить Русь... Плеть свистнула в воздухе, Томас вздрогнул от свирепого удара. Кожа лопнула, алые капли крови упали на землю, сразу свернулись в пыли серыми комочками. Надсмотрщик взревел, а Томас поспешно подхватил глыбу, потащил, покатил, спеша заполнить поддоны. Он англ, напомнил себе. Не его дело вмешиваться во внутренние дела других стран. Никто не спорит, как обустроить Британию. Сама как-то обустраивается. Ладно, сказал он себе люто. Когда выберемся, а выберемся обязательно, он нещадно отомстит. Люто отомстит! Всю дорогу будет рассказывать о славных рыцарских турнирах, прекрасных дамах, молодецких ударах, а то и вовсе расскажет свою родословную, затем родословную барона Шпака, а она у него длиннее, чем язык его жены, а потом, если калика еще будет жив, начнет перечислять всех родственников Крижаны... Ночью, когда невольники спали, Томас подполз к калике. -- Ну что, придумал, как выбраться? Сам еще раз оглядел отвесные стены, костры наверху, блестящие острия копий стражников. Те сидят возле края, пьют, хохочут, швыряют вниз обглоданные кости. Лестницы подняты, веревки тоже. Стражи следят, чтобы у рабов не было лишнего клочка ткани. Умелый всегда может попытаться сплести веревку, а терять рабов даже убитыми в назидание жалко. Калика лежал на спине, смотрел на темное звездное небо. Когда заговорил, голос был мечтательным: -- Вранье это все... -- Что вранье? -- Что ангелы небесные прибивали серебряными гвоздиками небо. Хоть тебе и неприятно слышать, но небо было все-таки раньше, чем пришел Христос... А старых богов с приходом любой новой веры -- сколько их было! -- принято объявлять демонами. Но и объявить, что небо создали демоны, тоже не хочется... Верно? Томас прорычал: -- Сэр калика... Приедем в Британию, я тебя сведу с умниками, что ночи напролет спорят, сколько ангелов помещается на острие иглы, был ли у Адама пуп... -- У Евы точно был, -- прервал калика, -- но если Адам в самом деле жил с Евой девятьсот лет, то у нее нету... Стерся. Томас раздраженно отмахнулся, даже не желая вдаваться в тонкости славянского юмора. -- Как выбраться? Калика сожалеюще пожал плечами. -- Еще не передумал? Ведь все это суета сует и ничего, окромя суеты житейской. В человеке нет ничего, кроме души. А о душе-то мы меньше всего... Ладно, не мешай, я буду думать. Ночь была на исходе, когда Томас толкнул калику. -- Ну, что придумал? Как будем выбираться? Калика вздрогнул, открыл глаза. Увидев нависшее над ним лицо рыцаря, разочарованно скривился, потянулся, зевнул с волчьим подвыванием и жутко оскалив зубы. -- Ох-хо-хо... Не спится? Небось, все девки снятся?.. Надо смирять свою плоть, надо... Это неплохо твой Христос придумал. Ну, не придумал, но брать у других тоже надо умеючи, а то такого нагребешь... Знавал я всяких пророков... Ох-хо-хо!... Может быть, убегем завтра?.. А то вон уже заря занимается. Погоня будет, то да се... Томас стиснул челюсти так, что рифленые желваки едва не прорвали кожу. -- Нет. -- Гм... Ну да можно и сегодня. Хотя древняя мудрость гласит, что не надо откладывать на завтра то, что можно отложить на послезавтра... -- Сэр калика, в древности жили одни язычники. Калика лениво повернулся, постучал костяшками пальцев по каменной стене. -- Сам такой, -- сообщил Томас. -- Ну вот, везде намеки видишь... Значит, неспроста. Я хочу сказать, что если выломать здесь камни... -- Эти не годятся, -- возразил Томас. -- Этот дурак для замка ломает только серые, а это в тех двух стенах... Калика почесался, снова лег и закрыл глаза. -- Как хошь, -- сказал он равнодушно. -- Меня как-то меньше, чем тебя, волновала стена замка. Я думал, тебе нужна пустота, что за этим камнем... Томас вскочил, как подброшенный катапультой. Глаза были дикими. Он отпихнул калику, тот лишь перевалился на пузо, лежал с задумчивым выражением, явно мыслил. -- Откуда знаешь? -- Чую... -- Без магии? -- Ты ж без магии тоже кое-что чуешь, хоть и с трудом. К примеру, когда надвигается черная туча, когда молнии слепят, а от грома глохнут уши, а то и видишь впереди стену падающей с небес воды, то можешь догадаться, что, наверное, пойдет дождь... Томас все еще неверяще пощупал камень -- тот был все так же монолитен, темен в ночи. -- Ага, -- сказал он, -- ты как дятел, да? Тот тоже чует, где под корой пустоты... Правда, он и червяков так же чует. Эти колья ты вбил? Он нащупал влажные деревяшки, вбитые в высверленные дырочки по самые уши. Кончики пальцев ощутили напряжение в камне. Разбухая, деревянные колышки уже напрягли жилки в камне так, что вот-вот лопнут. Стражи не спят, им слышен каждый шорох. Авось, не обратят внимания, что треск раздастся от этой стены. А камни лопаются всю ночь, вечером набили кольев много. -- Лежи тихо, -- шепнул калика. Томас услышал настойчивую нотку в голосе, упал ничком. Через пару мгновений раздался оглушительный треск. Камень в стене качнулся. Рабы поблизости заворочались, застонали во сне. Томас лежал недвижимо, только сердце колотилось так, что его подбрасывало. Наверху послышались голоса, сверху сбросили горящий факел. Он ударился, рассыпая искры, Томасу чуть прижгло голую кожу. Когда снова все стихло, Томас коснулся плеча калики, потряс. Тот вздрогнул, посмотрел непонимающими глазами: -- А?.. Что?.. Сэр Томас, что стряслось? -- Не спи, -- прошипел Томас. -- Сон в родне со смертью... Давай проверять твою пустоту. Калика поскреб затылок. -- Сдается мне, что там вовсе не обязательно выход... -- Как это? -- Ну, просто пещера... А то и пещерка. Томас подполз к камню, ухватился, уперся. Голос его был тяжелым, с придыханием: -- Пусть даже норка. Я сам ее пророю дальше. Зубами, когтями! Когда ждет Крижана, то стойкое британское сердце англа из племени германцев ничто не остановит! С легким скрежетом глыба поддалась по каменному основанию. Изнутри пахнуло теплом: каменная стена за день вобрала много солнца, но дальше Томас ощутил струю холодного воздуха. -- Гореть мне в аду, если там не выход, -- прошептал он горячо. -- Выхода нет, -- прошептал калика грустно. Ноги Томаса примерзли к земле. В сердце кольнуло, как будто туда всадили нож по самую рукоятку. -- Знаешь точно? -- Ну, надежда всегда есть... Еще Гильгамеш искал выход, а потом и Аристотель, великий Пифагор искал в математике, а гениальный Гиппократ видел в идеальном здоровье, но тоже... Томас заскрежетал зубами. Когда-нибудь он придушит этого философа собственными руками. Ноги его исчезли в тени. Калика пригнулся, пополз за ним. Через десяток саженей пустота в камне расширилась, он сперва смог встать на колени, затем пошел за Томасом, сильно пригнувшись. Темнота была полная, он слышал впереди только проклятия и ругань рыцаря. Томас торопился выбраться, похоже, не было выступа, о который он бы не шарахнулся, не стесал, не закруглил, не затупил. Они были мокрыми от усилий, и струйка воздуха чувствовалась сильнее. Калика наконец дождался местечка шире, обогнал Томаса. Гора была пронизана пустотами, как многие старые горы в этой части света -- это не молодые горы Гималаев. -- Постой, -- велел калика. -- Погоня? -- Не шуми. Томас прислушался, сказал нетерпеливо: -- Сэр калика, здесь только один ход. Один конец ведет вперед, другой -- назад в каменоломню. Голос калики был полон ядовитого восхищения: -- Хотел бы я, чтобы у меня тоже все было так просто! -- А что не так? -- насторожился Томас. -- Ну... шарахнись со всей дури в стенку, перед которой стоишь. Нет-нет, не поворачивайся, я же чувствую. Томас обиделся. -- Ты на что намекаешь? На меднолобость? -- Я даю ответ. В жажде посрамить оппонента Томас повернулся, ощупал стену -- гладкая, глаза не выбьет о наросты и выступы -- отступил и, оттолкнувшись от стены сзади, ринулся в стену. В плече хрустнуло, как кнутом стегнуло болью. Стена проломилась, Томас рухнул вместе с градом мелких камней, повис, как мокрое белье на плетне. В голове был грохот, он расчихался от удушливой пыли. А сзади калика уже хлопал по плечу. -- Ну, хватит висеть, как убитая гадюка на ветке... Развесился!.. Мне на ту сторону надо, а тут висят всякие... -- Сэр калика, -- простонал Томас, -- ты жесток. Теперь вижу, куда там всяким сарацинам перед славянами... Он перевалился через тонкий край, упал по ту сторону. Пещера -- но здесь был слабый рассеянный свет. Далеко вверху Томас разглядел слабое пятно. -- Почему я не летучая мышь? -- сказал он с досадой. -- Превратить? -- предложил калика. Томас замахал в испуге обеими руками: -- С тебя станется! Как я общаюсь с таким человеком? -- Как хошь, -- ответил калика хладнокровно, -- тогда нам не больше версты по прямой. -- Как ворона летит? -- Как гадюка ползет. -- К зиме выйдем? -- К большой или к малой? -- А чем они различны? -- Малых ты несколько уже пережил, а большая наступит, когда с севера вернется Большой Лед. Это такая льдина, верст шесть в высоту, что прет себе и прет, стирая с лица земли леса, холмы, засыпая реки, болота, а потом промораживая под собой землю на версту вглубь... Аль я тебе о ней уже говорил? Томас шел следом, все еще натыкался на выступы, хоть уже и реже, немного воспрянул духом. Свет становился сильнее, а движение воздуха уже чувствовалось всей кожей. -- Избавь меня от своих воспоминаний детства... Не знаешь, куда ход выведет? Уже день, не хотелось бы вот на солнечный свет на глазах у целой толпы. -- Да брось ты!.. Не один ты голый, вон у меня как-то был козел... Томас фыркнул: -- Здесь нет достойных женщин, чтобы я прятал от них свои чресла. Но кроме дам здесь есть и стражи. А я только без меча чувствую себя голым. -- Да ладно тебе... В каменоломне уже все знакомо. И заботятся о нас. Еду прямо на веревке опускают, как императорам. Свет становился ярче. Наконец блеснуло ослепительное небо, неровные края скалы на выходе выглядели раскаленными. До выхода осталось не больше десятка саженей, но стены смыкались, обдирали плечи, бока. Томас покрылся липким потом от страха. Все тело кровоточило, ссадины саднило, покрытые грязью и кровью, замешанные на соленом поту. Он поморгал слезящимися глазами, заставляя их побыстрее привыкнуть к солнечному свету, осторожно выглянул. Глава 14 Перед глазами была сухие стебли травы, ползали жуки и муравьи. Сильно пахло клевером. Чирикали воробьи. Серые неопрятные глыбы наползали одна на другую, как исполинские черепахи в брачный период, только что не стонали. Легкие ветерок посвистывал в стеблях, стряхивал перезревшие семена. За ноги что-то ухватило. Томас подпрыгнул от неожиданности и сразу увидел, что каменная россыпь находится неподалеку от стены замка. Калика высунул голову следом, сказал саркастически: -- Разочарован? -- Ну, почему же... -- По роже вижу. Мечтал вылезти прямо в спальне этого ночного дятла!.. Или хотя бы на кухне. Томас сказал с достоинством: -- Сэр калика, я нахожу эти инсвинуации в мой адрес неуместными. Если и мечтал, то попасть в оружейную, куда утащили мой доблестный меч! -- Ну да, а пошто ухи покраснели? Да еще так, что о них можно светильники возжигать. Вернемся? Томас спросил холодно: -- В каменоломню? -- Здесь холодно, -- объяснил Олег, -- есть нечего... А там о нас заботились! Кормили. Работу давали... Ты пригнись, а то что-то стражи забегали. Ищут кого-то. Все-таки приятно, когда кому-то нужен на этом свете, кто-то ищет тебя... Совсем ты бесчувственный, сэр Томас! Томас не знал, что ответить: тон калики был уж очень серьезен, а славянскую душу понять трудно, лучше и не пытаться. Зато как переползти незамеченными через ров, а вода холодная и грязная, пахнет гадостно, потом уйти в лес, что отсюда едва чернеет... Без чаши, без оружия, доспехов? Калика приложил ухо к земле, долго слушал, сказал удовлетворенно: -- Шустрый здесь народ... Уже погоня. Здесь даром хлеб не едят. Томас напрягся. Если люди из замка пройдут по их следу, а они наверняка с факелами, так что не проползут, а пробегут, то двое безоружных вряд ли устоят. Калика прислушивался, лицо смягчилось. Томас изнывал от нетерпения и тревоги. Долго не решался прервать размышления волхва, наконец заподозрил, что тот думает не о спасении шкуры, а о спасении души, ищет новые пути к Истине. Он проследил за его мечтательным взглядом, вздрогнул, будто сзади пырнули шилом. Калика заслушался крохотного кузнечика, что пиликал, сидя на стебельке перед его носом, свою нехитрую песенку! Кузнечик аж трепетал от вдохновения, верещал счастливо и самозабвенно -- наверняка вокруг сидят, разинув рты, зеленые кобылки, очарованные менестрелем с сяжками, -- но калика, калика! Вот и верь теперь, что ищет пути спасения для всего человечества! Калика краем глаза уловил, как менялось лицо Томаса. -- Грубый ты человек. Душа должна раскрываться навстречу прекрасному. -- Сэр калика... -- Ладно, пойдем. Нет, поползем. Как червячки, только зад сильно не вздымай, не вздымай. Вдоль стены, сюда не смотрят, а затем по башне наверх... -- Сэр калика, из меня плохой лазун, -- предупредил Томас. -- Мне эти самые... убеждения мешают. -- Тогда ты и танцевать не умеешь? Ладно, я полезу сам, потом затащу тебя. -- Я и сам залезу, только скинь веревку. -- Скину, -- пообещал Олег. -- Оба конца! Они прокрались под стеной, наверху стражи перекликались, лениво посматривали через выжженное и вытоптанное поле в сторону темного леса. Только оттуда может появиться опасность, но пока одолеет чистое пространство, можно успеть собрать свое войско. Основание башни под тяжестью вдавилось в землю, хотя и там не сыра земля, а камни, скалы. Цепляясь за крохотные выступы, калика пополз вверх, а, на взгляд Томаса, так побежал вовсе. Неотесанные глыбы выступали краями, даже не особо опытный лазун взобрался бы на самый верх, если не будет оглядываться вниз, а калика, судя по всему, мог брать призы на любой ярмарке. Олег притаился за выступом, выждал, когда страж повернулся спиной, прыгнул и оглушил кулаком по голове. -- Снимай сапоги, -- прошептал он распростертому телу, -- и ножи дай сюда... Он торопливо сбросил веревку, выждал, пока дернули за конец, быстро и сильно потащил наверх, перебирая руками так быстро, что Томас вынырнул над краем стены, как пробка, выброшенная со дна моря. Вдвоем пробежали по верху стены, как два волка напрыгнули на стража, что только-только сел обедать, ободрали, как липку, оставили голого и связанного, зато Томас оделся и забрал оружие. -- В конюшню? -- предположил калика -- Что у тебя за страсть к конскому навозу, -- не понял Томас, -- а мой меч, доспехи, а сама чаша? -- Да ладно! Я думал, ты о них уже забыл. Солнце уже поднялось над башнями. Они быстро спустились на крышу подсобных строений, калика отыскал лаз на чердак, опустились в темноту и крепкую, как рыбацкую сеть, паутину, замерли. Снизу доносился шум прялок, женские голоса. Когда глаза привыкли к темноте, калика прокрался на другой конец чердака. Томас путался в паутине, отплевывался, потом его едва не оставила заикой кучка летучих мышей -- кто их только назвал мышами, здоровые, как кабаны, едва не стоптали, как их крылья носят, хоть и кожаные. Калика приподнял крышку, исчез в светлом квадрате. Томас без колебаний полез следом. Лестница вела в большой захламленный чулан, заставленный чуть ли не до потолка рухлядью. Томас расчихался, ступеньки трещали так громко и отвратительно, что не только сам Томас, но и его краденые доспехи покрылись гусиной кожей. -- Куда теперь? -- спросил калика. Он озирался растерянно, пригнувшись слегка, похожий на готового к прыжку зверя, в руке поблескивал короткий нож из плохого железа. -- Я думал, -- удивился Томас, -- ты все знаешь! -- Тебе лучше знать как строят замки, что в них и где... -- Да разве это замок? Это какой-то каменный терем! -- Каменных теремов не бывает. Их тогда зовут уже кремлями. Или кромлехами, как у вас в Британии... Интересно, правда? Ладно, потащимся по этажам... или тут еще поверхи? Оружейная должна быть справа внизу, а покои хозяина замка в левой башне. А чаша, скорее всего, попадет в сокровищницу. -- Нет, -- возразил Томас. -- Сперва она настоится в покоях самого главного мерзавца: побахвалиться должен. Знаешь, сколько наврет? Калика кивнул. -- Догадываюсь, я сам с одним таким иду... Он пробрался среди сундуков, скрынь и мешков к дверям. Томас, злой за несправедливое обвинение, он в самом деле брал штурмом башню Давида и дрался на стенах Иерусалима, спросил язвительно: -- Неужто нет жажды порыться? Вдруг да какие магические вещи отыщутся... -- Омниа мэа мэкум порто, -- ответил калика. -- Вот-вот, для таких же дьявольских заклинаний. Дверь заскрипела немилосердно. Похоже, властелин замка очень редко приходил в чулан. Даже если любил рыться в поисках магических вещей. Калика остановился, давая глазам присмотреться к свету. Томас нетерпеливо сопел в затылок, едва не слюнявил волосы. При попытке почесать затылок калика сразу попал пальц