шли оттуда раньше, чем пересели на коней верхами, -- а также разделение на варны. Таким образом чистокровные русы, будучи арийцами, оградили себя от хилого племени местных туземцев. А тем временем малые городки, их звали коло, превратились из маленьких крепостей, в которых не жили и лишь хоронились от набегов, в большие, как все на Руси, города-государства. Соседние народы, глядя на высокоразвитых русов, пыталась, обезьянничая, создать свое письмо, таким образом получилась мертворожденные иероглифы, в то время как славяне распространяли по миру созданную их умом киммерийцу, из которой развились клинопись и, как я уже говорил, прафиникийское письмо... Когда гениальная киммерийца сталкивалась с иероглифами, возникали всякие там санскриты, хеттское письмо, алфавиты Библоса и прочее-прочее, что в подметки не годится прафиникийцам, которые, как всем известно, называя себя куммерами, явились с острова Бахрейн, что лежит посреди русских морей и земель, и потому есть самые что ни есть чистейшие русы! Да будет тебе известно, доблестный рыцарь, что именно в эту эпоху шло развитие двух русских культовых систем: культа предков, что дало миру индуизм, брахманизм, буддизм, зороастризм и язычество Киевской Руси, на основе которого родились и расцвели славянские культуры греков и римлян, и еще одного культа, не при даме будь сказано... гм... его основой являются тайны времен года, цикличности событий, зарождения жизни. Этот культ особенно процветал у русов-шумеров в Месопотамии, где они настроили зиккураты, огромные пьедесталы для этого самого, что является их культом, гедонисты чертовы. А потом русы, чтобы сплотить окрестные дикие племена, взялись поставить в пустыне великие пирамиды. На хрен они были кому нужны как гробницы, все это брехня, главное -- чтобы народ трудился, перемешивался, осознавал общность, сплачивался в великую нацию славян-хаттов. Так называли себя те народы, которых мы зовем египтянами. Ну, а те русы, которые строили зиккураты для этих своих странных культов, двинулись на Восток. Сперва создали мощное государство на Мальдивских островах близ Индии, затем захватили Бирму, Парму, Пермь и Филиппины со всеми островами в Тихом океане, высадились на островах в океане. Там они создали государства ацтеков, тольтеков, хрентеков и всяких там инков. В Японии и доныне самый лучший праздник -- в честь высадки арийцев-русов. Но вот где-то пять-семь тысяч лет тому, а это пустяк для истории русов, потомки русов-киммеров начали возвращаться на свою древнюю родину. Индия под их правлением стала цветущей страной, где выросли крупнейшие города, где были выстроены дворцы и храмы, туда были завезены из Руси слоны... Словом, когда русы двинулись обратно, а их и тогда было как муравьев, то началось великое столпотворение или смешение языков. Дело в том, что языками тогда называли отдельные племена и народы. А при возвращении часть русов поперла вокруг -- с двух сторон -- Каспия, что как раз разлился прямо на дороге, другие двинулись через Шумер, Месопотамию, Малую Азию и Босфор, перемешали местных русов, уже забывших родной язык... Слово "Месопотамия" означает "Междуречье", то есть смешалась речь, как потом объяснили в священной книге тогда еще диких друзей степей -- кочевых иудеев. Понятно, что в те времена только русы умели добывать и обрабатывать металлы, ловить рыбу, выращивать благовонные растения, добывать со дня моря жемчуг, ломать кораллы. По достоверным данным, они умели строить воздушные колесницы, так записано в Ведах, они делали железо немыслимой чистоты, когда еще железа не знали вовсе. А Палестина, где ваше крестоносное войско сражалось с сарацинами? Три-пять тысяч лет тому русы-финикийцы проникли через море Рода, называемое также Красным, чисто русское слово, ибо у нас все красное: красна девица, красно слово, красная площадь, красная ложь, ныне именуемая дипломатией, и эти руссы построили такие русские города как Тир, Сидон, Библос, Бейрут, Пермь и другие. Они же, как и все русы, не сидят на месте, а расширяют владения, строят колонии на берегах тогда еще дикой Европы. Там от колонистов произошли народы, даже в названии которых слышится знаменитое русское Коло: сколоты, кольты, кильты, кельты, гельты, геллы, галлы, готы, баварцы и прочие. Так что все нынешние народы Европы развились из небольших колоний русов на их берегах. В Аравии и во всей Ближней Азии жили русские племена, называемые ханаанами. Их истребляли, уводили в плен, переселяли, рассеивали, но они и поныне живут по всей Палестине, разве что забыли свой язык, веру, стали черными и помельче. Четыре тысячи лет тому в славянском племени долечан сумели добыть и обработать новый металл железо. Вскоре они научились ковать харалуг или харалужное железо, названное в народе булатом, в западных краях -- сталью. Началось новое победное шествие русов, теперь уже долечан, ибо другие народы очень туго обучались новому, и русы в железных доспехах казались бессмертными и неуязвимыми, что нашло отражение в рассказах об Ахилле, Зигфриде, Сослане, Батарадзе и Степане Железном. Три с половиной тысячи лет тому сдвинулось с места племя русов, известных под именем мидийцев. Они вытеснили из горных долин Курдистана полудикие племена аланов-эллинов, позже названные греками. Те в свою очередь вторглись в земли мирных пелазгов, живших морским разбоем, разрушили их города и захватили их земли. Но русы-пелазги были намного выше по культуре, потому греки невольно приняли их веру, язык и культуру, а сами пелазги стали знатью среди полудиких греков. Ну, совсем как пришлые турки-болгары среди покоренных славян, которым они навязали даже свое имя, свою знать и правление. Греки же напали на киммерийскую Трою, разрушили в десятилетней войне, а часть троянцев со своим вождем Энеем, что означает "венет" и "рус" передвинулись в Италию, где поселились близ племени славянских племен антов и сабинов. Блюдя чистоту крови, они взяли в жены дев из племени сабинов, что среди не знающих обычаев русов называлось похищением сабинянок. Это было не похищение, а женитьба по древлянскому обычаю -- методом умыкания. Так что и Римская империя была создана племенем русов. Это было видно хотя бы по тому, что, как и Русь, она была велика и обильна, но порядка в ней долго не было, и только пришедшие с севера свежие русы, вроде Юстина, Юстиниана и прочих, наводили на время порядок, а затем все гнило снова и рушилось. Часть ильмерских племен проживала в Заморье, которое зовется то Двуречьем, то Пятиречьем, то Семиречьем, в зависимости от того, сколько рек удается захватить. Это покрывает всю нынешнюю Европу. Даже сейчас там города с исконно русскими названиями: Венеция, Ложди-Руссу, Лютеция, Берлин... Не вскидывай брови, рыцарь, ибо Берлин означает по-русски ленивого медведя. То-есть, бер ленивый. Логово бера уже знаешь, то бишь бер-логу, а герб Берлина еще не видел, где изображен толстый ленивый медведь? В 11003 году часть племен, движимая охотой к перемене мест, свойственная русам, о чем выражено даже в сказке про Емелю-дурака, тронулись в дальний путь на свою прародину, откуда произошли все люди на свете. Шли со скотом, табунами, перемалывая по пути тех, кто не убрался с дороги. Конечно, это было счастьем для племен, через чьи земли они проходили, ибо эти русы несли тем русам более высокую культуру, учили их ковать железо, вышивать крестиком, варить квас и приносить человеческие жертвы не устаревшей богине воды, а более прогрессивной и нужной богине -- матери-сыра земля. В 11925-ом году был Великий Отход от Райской горы, ныне гора Триглав в Альпах, приход в долину, где жили местные племена. Взяли их жен и детей, принесли им более высокую культуру. Там жили около ста лет. В 12825-м передвинулись с область Двуречья между Тиссой и Дунаем, где в то время жили сербы-дулебы. Взяли их жен и молодых женщин, учили более высокой культуре еще около ста двадцати лет. В это же самое время в северное причерноморье вторглись потомки русов-мидийцев, уже именуемых скифами. В 13700-м расселились по Закарпатью, дав свое русское имя этим горам, что звались раньше Бескидами. А уж с этих гор хлынули вниз в долины, дав начало всем славянским племенам, что живут по всей Европе и Азии. С того времени празднуют "красные горки" в честь перехода через Бескиды, ныне Карпаты. В 14512-м Дарий Гистасп, повелитель русского царства Персии, где за сотни лет обособленного развития язык россов изменился до неузнаваемости, вторгся с огромным войском в Северное Причерноморье, начав войну со скифами. Но в скифах осталось больше от русов, чем у персов, потому они разбили Дария наголову, тот едва успел убежать за Дунай. В 14850-м скифы и русы распространяют свою власть среди других племен русов. В 15250-м война с племенем костобоков, коими были резко возросшее в численности племя ильменских славен. Они взяли на вооружение доспех из нашитых на кожаные панцири искусно выточенных костей и копыт коней, отчего любой меч или сабля скользили, не причиняя вреда. В 15250-м поражение от союза племен костобоков. Уход в леса, где незаметно плодились и распространялись по всей Европе. На юге при попытке выхода из леса к Азовскому морю столкнулись с готами. В 16353-м боярин Сегень убил готского императора Германариха. Начало войны с готами и черными болгарами, именуемыми также гуннами. В 16375-м нападение союза гуннских племен. Смерть Германариха. В 16378-м нападение гуннов на крымских готов, а затем на придунайских и приднестровских. Отход племен русов на реку Рейн, где они впоследствии создали Германскую империю. Русский князь Аттила во главе русо-гуннов подчиняет себе всю Европу. Часть готов бежит в русские земли Дании и Скандинавии. Тамошние русы, уже века обходившиеся без войн, стали легкой добычей готов. Однако дикие готы приняли язык и более высокую культуру покоренных данов. Сам Аттила был из русского племени урюпинцев, настоящее имя его Богдан Гатило, что означает богом данную дубину. В Европе его переводили на свой лад: Бич Божий, а родня его звала Тила, Тилак, потому что он был крупный, телесый, дородный. Некоторые говорят, что его имя происходит от реки Волги, в нижнем течении именуемой Итиль, а его звали Итилла. Но так говорят те, кто хочет доказать, что главную роль в союзе гуннских племен играло племя русов, именуемые черными болгарами, хотя на самом деле верховенство принадлежало урюпинцам. 16400-16450 года, время князей Кия, Хоря, Щека, Оря, Венда. Хорь, Щек и Венд со своими племенами уходят на Запад с Аттилой. В 16430-м Кий ставит свой град на месте древнего города Колограда. Ранее он поставил город Киевец на Дунае, затем реке Рось, на Донце и на месте слияния Оки в Волгу. Уцелел только град на Днепре, став центром очередного собирания русских земель. В 16450-16470 князь Лебедин по кличке Сегень правил к Киеве. Приручил большого Змея, который вырос, оборвал цепь и пожрал находившихся рядом коров. Молва приписывает ему похищение княжеской дочери, но историки сомневаются, разве что глупый зверь принял раздобревшую на пышных хлебах дочь князя за корову. В 16470-16490-х правит Верен из Великоградья. Первым из новых русов осело там племя Оря, но затем он еще дальше на Запад, а племя Венда осталось. После к Орю присоединились другие русы, шедшие из-за Волги. Они поглотили, как разлив моря, все крохотные племена, что мелкими очажками находились в Восточной Европе. Часть заняла земли на востоке Руси, они создали хазарское войско, активно участвуя в строительстве Хазарского каганата. Сокрушительный разгром каганата Святославом объясняется тем, что хазарское войско, почти полностью состоящее из русов, просто отказалось воевать против единоутробных и одноязычных братьев. В 16490-16500-х князь Сережень основывает постоянно действующий совет: "Как жить будем?" и "Как обустроить Русь?" Пригласил из-за моря князя Трояна с дружиной и деньгами. В 16500-16530-х правит князь Троян, построены его знаменитые Трояновы валы против конницы кочевников. Невероятно большой объем работ заставляет предположить, что русскими князьями использовался труд плененных кочевников, захваченных в превентивных набегах. В 16530-м -- князь Всеслав. Смутное время... Стон и плачь по всем землям, разгул лихоимства, попытки обустроить Русь иначе, справедливее. В 16650-м участие русов и их флота на нападении на Царьград в составе экспедиции аваров и скифов. Захват гавани Золотой Рог. В 16750-17850-х уплата дани хазарам по белке с дыма. В 17861 году, а ежели тебе, заморский рыцарь, понятнее другое летоисчисление, которое вы ведете от рождения вашего пророка Христа, то в 862 году князь Рюрик является на зов Новгорода обустроить Русь. Строит крепость Ладогу. Понятнее? Тогда буду дальше говорить по вашим годам, хотя мы умеем перечислять и годы мусульман, что считают годы от рождения своего пророка, и урюпинцев, которые... гм... Словом, с 879 года княжил Олег Вещий. Объединяет племена древлян, полян, урюпинцев и дряговичей в Киевскую Русь, в отличие от множества Русей: Северной, Червоной, Белой, Малой, Тьмутараканской, Артанской, Западной, Паннонской и других. В 913-м начал княжить Игорь Старый. Продолжает политику Олега и своего отца Рюрика. В 945-м -- княгиня Ольга Прекраса. Принимает христианство по католическому обряду. Смещена в результате военного переворота своего сына Святослава. В 964-м князь Святослав. Ну, а после геройской гибели доблестного Святослава княжество унаследовал его сын от рабыни, подло убил остальных братьев, настоящих княжичей. Лизоблюды называют его Первоапостольным и даже Святым, хотя это был самый большой предатель на земле Русской. Да и что от него ждать, если доказано, что мать его была иудейкой-шпионкой, засланной в княжеский двор грозного Святослава! Хоть и в виде рабыни. Но красота ее была велика, надо признать, если мудрый Святослав не устоял и тем самым навлек на Русь великие беды... Словом, это тот самый Владимир, который военной силой ввел на Руси чуждое ей христианство! Когда пан Валевич умолк, за столом была еще долго торжественная тишина. Кичинский поинтересовался: -- Ну, сэр рыцарь, теперь ты убедился в величии Руси? Томас потрогал голову, вытянул руку и посмотрел на оттопыренный палец, трижды поплевал через плечо. -- Одно не понимаю, -- проговорил он ошалело. -- Ежели все мы на свете русы, даже все слоны отсюда родом, то из-за чего деремся? Кичинский мягко, по-отечески улыбнулся на эти, наивные заблуждения ребенка. -- В том все и дело! Будь мы чужими племенами и народами, разве стали бы воевать? С чужаками нет ничего общего, так что и спорить не из-за чего. А вот со своими родственниками... Разве у вас не бьются особенно люто братья за отцовский замок? Разве сыновья короля не убивают друг друга, не насылают войска одно на другое даже в те дни, когда чужеземцы высаживаются на ваши берега? Разве у вас не важнее победить или убить своего, а уж с врагом дальним как-то можно и договориться? Томас убито молчал. Кичинский спросил Олега: -- А что скажет святой калика о былом величии Великой Руси, прародительнице всех языков, народов, родине богов и героев? Олег пожал плечами. -- А ничо. -- Как? -- опешил Кичинский. -- Разве не была Русь самым древним на свете государством? Разве ее разбредшиеся по свету дети не дали начало целым народам? -- Ну и что? -- Но ведь даже эта свинья, которую ты уже доедаешь... уже вторую, к слову сказать, на всех языках, пошедших от русского, все еще звучит одинаково: swine -- по вашему, англскому, swinne -- по германсмкому, swinja -- по-хеттски, swininia -- по-скифски, swinya -- по-ассирийски, не говоря уже о новоиспеченных языках Европы, которых уже больше чем тараканов в хате смерда! Олег хладнокровно обгрызал остатки мяса с кости, солил обильно, снова вгрызался. Кость трещала под зубами, сок брызгал пахучий, жирный. -- Ну и что? -- сказал он снова с набитым ртом. Глава 3 Только под утро Томас попытался сомкнуть глаза, но тут дикий рев труб заставил подскочить на роскошной постели. Не попадая в рукава -- пан Кичинский не дал пажа, побаивался, что рыцарь из сарацинских земель привез нехорошие привычки, -- Томас кинулся к окну. В распахнутые ворота замка въезжали всадники. Сердце Томаса подпрыгнуло и остановилось в горле. Он закашлялся, ухватился за прутья с такой силой, что те заскрипели в каменных гнездах. Впереди на великолепной лошади гордо восседала женщина с прямой спиной и высокой грудью. Она ехала с непокрытой головой, что все еще не считалось непристойным в этой стране, не заметившей, что уже приняла учение Христа, она смотрела прямо перед собой, конь под ней ржал и вскидывал голову, гордился, что несет такую великолепную всадницу. Томас, сшибая по дороге мебель, ринулся к бочке водой, торопливо умылся, пригладил волосы, так и сяк всматривался в обломок венецианского зеркала -- презент пана Кичинского. Из потускневшего куска стекла с серебряной подложкой на него растерянно смотрело вытянувшееся, как у голодного коня, лицо молодого мужчины. Глаза чуть запали, скулы торчали, выгоревшие брови то взлетали так, что прятались под светлыми прядями, то опускались настолько низко, что глаза рассерженно блестели, как булавки. Он не помнил, как оделся, как очутился на пять этажей ниже. Дверь метнулась навстречу, он ударился о створки, вылетел на крыльцо. Сзади кто-то заорал всполошенно: -- Ирод сумасшедший! Дверь чуть не вынес! Вон на одной петле болтается! По каменным плитам она ехала на красивом коне, вся залитая солнцем, что целовало ее волосы и подсвечивало плечи так, будто за ними прятались прозрачные, как у стрекоз, крылышки. Томас вздохнул глубоко, задержал в груди, успокаивая тот ураган, в котором металось, как воробей, сердце, очень медленно стал спускаться по ступенькам. Ее лицо было в тени, зато он видел, что ее глаза заблестели, как две яркие звезды. Голос ее был ликующим от счастья: -- Сэр Томас!.. Я так счастлива! Я так счастлива, что ты жив! Она соскочила на землю, бросилась к нему. Томас удивленно вскинул брови, проговорил холодно: -- Я, впрочем, тоже. Живым быть неплохо. Ее словно ударили по лицу. -- Сэр Томас... -- вскрикнула она жалобно. -- Ты все еще сердишься на меня? Ее большие удивительные глаза с надеждой и отчаянием обшаривали его холодное надменное лицо. Она явно ниже ростом, подумал Томас. Или как-то усохла. Он воскликнул в удивлении: -- Я?.. За что?.. Наоборот! Так давно никто не набрасывал предательскую сеть, не бил по голове... Большие лиловые глаза наполнились слезами. -- Сэр Томас... Я должна была показать, что я на их стороне! Томас потрогал голову, поморщился. -- Думаю, ты их убедила с легкостью. -- Сэр Томас! -- И с удовольствием, не так ли? Сзади раздался рев, грохот, звон оружия, топот. Отшвырнув Томаса, выскочил полуодетый пан Кичинский, за ним бежали его бравые стражи. Не останавливаясь, он сбежал вниз, подхватил Яру на руки, прижал к груди. Ее ноги болтались в воздухе. Томас ощутил страстное желание размазать пана Кичинского по стене замка, а потом еще и по всей крепостной стене. Яра смеялась, обеими кулачками упиралась бравому князю в грудь. Он то отстранял ее и всматривался жадно и неверяще, то снова прижимал к груди с такой силой, что она вспикивала и отбивалась. Когда он опустил ее на землю, золотые волосы Яры были в беспорядке, но глаза смеялись. Она обратила счастливый взгляд на Томаса. -- Дядя!.. Как чудесно, что ты пригласил погостить у себя сэра Томаса и его друга. Они прошли долгий путь из Сарацинии... Пан Кичинский бросил на Томаса взгляд, в котором была мольба пополам с предостережением. Томас развел руками. -- Ну... гм... он пригласил. Так пригласил, что вроде бы и отказаться было трудно. Яра сказала счастливо и гордо: -- Дядя такой! Когда ему кто нравится, все готов отдать. -- А потом догнать и еще дать, -- пробормотал Томас. На крыльцо вышел, потягиваясь и зевая, волхв. Увидев Яру, совсем не удивился. -- А, девка... Ты через перевоз ехала? -- Через, -- ответила Яра. Томас видел, как она насторожилась. Калика спросил заинтересованно: -- Там на перевозе все еще Лешак?.. Старый такой, кривой, весь как покрученное дерево, борода до пояса... -- Есть такой, -- согласилась Яра. -- И два помоложе. -- Ну, молодые меняются часто... А этот, гм, удивительно... Здоровенный, зверюга.... Он зевнул и, почесываясь, вернулся в дом. Томас и Яра озадаченно смотрели вслед мудрому отшельнику. Угадывался какой-то смысл, но калика держался всегда настолько странно, что даже в простых словах и жестах искали и находили глубокий смысл, которого калика вовсе не вкладывал. Кичинский обнял Яру и Томаса за плечи и, похлопывая, потащил к крыльцу. Он смеялся, счастливый, глаза блестели. По виду готов был все отдать, только бы длить этот момент встречи с любимой племянницей. В главной палате замка был устроен пир в честь Яры. Томас был потрясен, ибо такого дикого расточительства еды, вина, шелков не знали даже короли Британии. И о таком не пели барды, трубадуры, менестрели и бродячие шпионы в драных плащах странствующих монахов. Из всех подвалов выкатывали бочки с вином, вытаскивали окорока, во двор въезжали телеги, доверху груженые оленями, кабанами, зайцами, битой птицей. С ближних озер везли тяжелые кадки с водой, откуда, высовывали морды крупные сомы, щуки, лини, смотрели мутными глазами на приближающийся замок. Все кухни работали во всю мочь, а несколько жаровен поставили во дворе, там жарилось и пеклось мясо, рыба. В отдельном котле грели вино, ибо воины, пришедшие с севера, жаждали показать, как там пьют горячее вино с перцем и солью. Кичинский сиял, как медная монета. Он сидел во главе стола, по правую руку была Яра, по левую -- Томас. Калика мелькнул сперва среди знатных гостей, затем Томас видел фигуру в волчьей шкуре во дворе у жаровен, калика беседовал с челядью, затем исчез вовсе. Пан Кичинский после первого же кубка за здравие любимой племянницы заговорил с жаром о всемирном жидовском заговоре. Он был похож на Катулла или Сципиона, Томас не помнил кого именно, который любую речь заканчивал фразой насчет Карфагена, который надобно срыть и растоптать, только упертый римлянин этим заканчивал любой пир, чтобы не портить гостям аппетита напоминанием о работе, а Кичинский -- начинал. Наверное, чтобы добавить перцу и соли. Томас бросил короткий взгляд на Яру, спросил невинно: -- Всемирный заговор? Я слышал, что его замыслили не то тамплиеры, не то германский кесарь... -- Иудеи, -- возразил Кичинский убежденно. -- Они! Тамплиеры только прикрытие, как и германский император. Они стоят на нижних ступенях пирамиды, им не дозволено подняться выше десятой. А там, от десятой и до первой, одни иудеи. А подлинная их цель -- создать Великий Израиль с иудейским царем для всего мира! -- Значит, -- спросил Томас коварно, -- всякие те, кто помогает строить пирамиду Власти, помогают иудеям взять власть во всем мире? -- Точно сказано, -- воскликнул Кичинский. -- Таких надо не то что гнать в три шеи из наших рядов, а изничтожать как самых худших врагов! -- Надо, -- сказал Томас лицемерно, -- ох как надо... Знаю одну такую змею. Своими бы руками удавил! Он показал, как стискивает пальцы на нежном горле этой змеи, где бьется пугливая жилка, толчками подбрасывая кожу, точно крохотный ключик пытается пробиться на поверхность и замирает, не имея силы, но стучит и стучит, маленький, но упорный... Он вздрогнул, приходя в себя, а пан Кичинский сказал одобрительно: -- Вижу, ощутил!.. Меня самого в дрожь бросает. А я человек не робкий. И давно они это замыслили, очень давно. Второй раз собирались, когда придумали, как по-новому обуздать весь мир с помощью нарочно для гоев придуманной религии. Это у них происходило на так называемом тайном вечере... Явился калика, сел напротив и сразу же потащил на себя жареного гуся. От него с неудовольствием отодвинулись воеводы, он-де в звериной шкуре и дик обликом, а калика что-то промычал с набитым ртом, с трудом проглотил, запил, поинтересовался хриплым голосом: -- Тайная вечеря?.. Да помню, помню... Они тогда еще ушли, не заплатив. Ну, не думаю, что нарочно, скорее всего из-за какого-то скандала, что разгорелся между ними... Кто-то кого-то обвинил в предательстве, как всегда бывает у заговорщиков, слово за слово, дошло, как водится, до непотребного... Хозяин корчмы до сих пор их ищет. Я как-то встречал его уже в Европе. Агасфер его зовут. -- Знакомое имя, -- пробормотал пан Кичинский, нахмурившись. -- Жид, наверняка. -- Имя вроде бы не совсем... -- Все корчмари -- жиды! -- сказал пан Кичинский убежденно. Калика обернулся к Томасу. -- Говорят, он приходил к вашему папе римскому как наследнику и продолжателю тех заговорщиков. Тот сперва согласился оплатить, чтобы не было скандала, теперь те из заговорщиков стали уже святыми, как у вас водится, но когда увидел, какие проценты наросли за это время, пришел в ужас и велел Агасфера взашей. Теперь тот корчмарь ищет тех, кто вечерял. -- Точно, жид, -- решил пан Кичинский. -- Кто, как не жид, за грош удавится, умирать не станет, только бы со своих должников получить? Калика пробурчал равнодушно: -- Но, думаю, дело дохлое. Они и сами, наверное, не помнят, кто должен был платить. А тот, кто должен, знает и не признается. -- Потому что жиды, -- заявил пан Кичинский. -- Разве человек благородного происхождения откажется платить по счету? Хоть зуботычиной, но отдаст. Даже больше, чем должен. А это точно жиды. Жид у жида копейку украл, а весь мир об этом должен помнить! Что за нация? -- Удивительная, -- согласился калика. Про себя подумал, что пан Кичинский еще удивительнее. Клянет христианство, как придуманное иудеями лишь для того, чтобы закабалить весь мир, а сам выстроил роскошную церковь при замке, всех гоняет к попу на исповедь, крестится и бормочет "Славен наш бог в Израиле". Что за каша в голове? Томасу наскучила дискуссия о далеких и непонятных вещах. Он за спиной князя наклонился к уху Яры. -- А где ты была, когда мы искали тебя у твоего Ночного Филина? Ох, как искали, как искали... Он мечтательно вскинул глаза к своду, губы зашевелились. Руки сошлись на невидимом, словно пальцы отжимали, выкручивая, мокрую рубашку. Яра сказала деловито: -- Я поехала в соседнюю деревню, чтобы там купить хороших коней. И вообще приготовить все к дальней дороге. Я была уверена, что нам все это понадобится через день-два... Только вы ушли еще раньше. Томас бросил косой взгляд. -- А если бы мы не выбрались из каменоломни? Глаза Яры распахнулись, как две лесные поляны, заросшие цветущим клевером. -- А чего бы вы там сидели?.. Сэр Томас, для тебя оттуда выбраться, что хрюкнуть в свое удовольствие. Томас вспомнил, чего стоило выбраться из каменоломни, ощутил, как по коже побежали холодные кусачие мурашки размером с майских жуков. -- Да, конечно, -- подтвердил он дрогнувшим голосом, -- мы нахрюкались вволю. До сих пор по ночам хрюкается. Глава 4 Томас не знал замка в Британии, где бы не появлялись менестрели. Их длинные носы чуяли, где можно поживиться, туда и тянулись. Просто скитались с одинаковыми песнями всюду, а самые умелые знали, чем угодить владетельному сеньору. Томас не удивился вовсе, что в разгар пира, когда первый голод и жажду все утолили, ели и пили дальше неспешно, вели степенные беседы, появился менестрель. Правда, здесь его звали сказителем и былинником, хотя кое-кто называл по старинке кощунником. Разговоры умолкли, Томас понял, что кощунника знали, чтили. Церковь запрещала кощуны, а само кощунство в устах церковников стало бранным словом, но не только темный народ с неохотой расставался с родной верой, даже князья и бояре хмурились, когда приходилось кланяться чужому иудейскому богу и его воинству. -- Поклон тебе, старец, -- сказал Кичинский почтительно. Кощунник не был стариком, на взгляд Томаса, скорее уставшим и разочарованным разбойником, который сменил меч на лиру, ну, на эту доску с натянутыми тетивами. Как он будет на ней играть? Гости подсаживались ближе, окружали сказителя. Томас старался держаться с иронической отстраненностью, он-де из просвещенной Британии, но старец запел о временах столь отдаленных, что сердце Томаса сжималось помимо воли, а разум отказывался вмещать дела странные и непонятные современному рыцарю, лишенному старых предрассудков. Сказитель, мерно ударяя по струнах, пел о славных временах царя Таргитая, когда на землю пали с небес золотые вещи: орало, чаша и ярмо. Три сына было у Таргитая: Колоксай, Липоксай и Арпоксай, но золотые вещи вспыхивали жарким пламенем, когда их пытались взять в руки. Лишь младший брат, Колоксай, сумел взять их. Таргитай этот знак богов понял, передал ему власть. С тех времен народ принял орало и начал пахать землю, а дотоле только путешествовал и воевал... Томас пробурчал недоверчиво: -- Так в один день и стал из кочевника земледельцем? Кичинский услышал, сказал шепотом: -- Пахали и раньше, только их было мало, считались юродивыми... А когда с неба рухнули эти вещи, то был знак, чтобы весь народ принял новых богов. -- Понятно, -- сказал Томас. -- Это как сейчас, да? Христиан у вас много, но вся страна ею еще не стала? Калика слушал, хмурился, шумно хлебал вино. Кичинский наконец заметил, спросил любезно: -- Разве не так? -- Не так. -- Гм... А как было? -- Как всегда, когда приходит новая вера. Плач и стон стоял по всей Руси... Впрочем, она тогда не звалась еще Русью. Почему не сказать правду, что не бывает так, чтобы весь народ взял да отказался от родной веры, с ходу взял чужую?.. Разве не с огнем и мечом вошла вера Христова на Русь, не залила кровью земли, сожгла села и веси, а волхвов старой веры распяли на воротах их храмов?.. Так и тогда, пятнадцать столетий тому, стон стоял и плач, когда отец расставался с сыном, мать с дочерью, братья с сестрами и друг с другом!.. Сколько народу ушло с Арпоксаем, чтобы сохранить старую веру, сохранить душу своих предков! -- А куда ушли? -- спросил Томас. Калика взглянул остро, как ножом кольнул. -- Удивишься, когда узнаешь. Они шли через нынешнюю Нормандию, добрались до моря, перешли на северную землю, срубили города и веси... Эти земли назвали Оловянными островами, там много олова. Когда научились добавлять в печь, стали первыми ковать бронзовые мечи... Еще не понял, о каких землях я говорю? -- Догадываюсь, -- сказал Томас осевшим голосом. -- Другие ушли на юг, их стали называть "парфянами", что значит "изгнанники". Много новых народов образовалось из тех, кто ушел. Вот так больше всего крови и людей потеряли без всяких битв, поражений или побед. Всего лишь принимали новую веру! Кичинский уже не слушал кощунника. Его глаза подозрительно обшаривали калику с головы до ног. -- Постой, постой! Что-то ты больно много хулишь нашу исконную православную веру! -- Исконную? -- Ну, да. Нашу русскую веру. За веру, князя и отечество! -- А Христос тут при чем? -- спросил Олег ехидно. -- Он же был иудеем. Самым настоящим. -- У меня другие сведения, -- сказал Кичинский с неудовольствием. -- Он был скифом! Разве не знаете, что когда-то скифы захватили всю Малую Азию и вдобавок всякие другие страны? До Египта дошли, но фараон Псамметих вышел навстречу с богатыми дарами, откупился. Но в Палестине скифы правили двадцать девять лет! Всех баб под себя гребли, свои города поставили, там жили где отдельно от иудеев, а где и вперемешку. Так вот Иисус именно оттуда родом. Из Назарета! Сам город скифы ставили, на заре это было, вот потому так и назвали. Жителей Галилеи, это где скифы Назарет срубили, никогда в Иудее настоящими иудеями не считали. Христос так от этого страдал, что придумал такую веру, чтобы сравнять с настоящими иудеями. Он так и сказал: "Нет ни эллина, ни иудея". Разве иудей так мог бы сказать? Так мог сказать только тот, кого в иудеи не пускали, а как проще всего вскарабкаться к тем, кто сидит высоко? Правильно, стащить их за ноги к себе в гря... ну, в равноправие. Это учение всем понравилось, потому что без трудов и мук сразу становишься вровень не только с избранными иудеями, но даже с королями, императорами!.. Мол, все рабы божьи... Томас смолчал, такое вольное объяснение происхождения Великого Учения коробило. Впрочем, он не был силен в религиозных диспутах, потому наполнил кубок снова, осушил, прислушался к ощущениям. -- Словно огненный шар провалился в желудок!.. Но силы только прибавилось. И голова еще яснее, чем раньше. -- Нравится? -- Не то слово. Я в восторге. -- У нас особые земли, -- сказал Кичинский довольно. -- Исконные славянские. И травы здесь особые, лечебные. Волхвы-травники сюда изо всех земель съезжались, собирали то мох, то чагу, то болотные листья. Здесь, если верить старикам, когда-то целые луга были под одолень-травой, а в лесах на каждой поляне росла разрыв-трава... Были травы, что заживляли такие раны, от которых умирали сразу, да так заживляли, что человек был еще моложе и краше, чем до болезни. Увы, многих трав уже нет, перевелись, но кое-что сохранилось. Умельцы на этих травах вина да наливки настаивают... Эй, Хома! Скажи, откуда эта наливка? Один из челяди, немолодой степенный старик, поклонился. -- Не вели казнить... но это наливка, настойка... из моего сада. -- За что казнить? -- удивился Кичинский. -- Что твоя настойка хуже заморской? -- Знамо, лучше, -- согласился челядник. -- На грань-траве настояна, через кору гроно-дерева пропущена! Другой такой на белом свете нет. Кичинский победно расправил плечи. -- Слыхали? Челядник поклонился снова. -- Этой зимой настойки будет больше. Черного коня наконец поймали. Кичинский чуть не подпрыгнул, с горящими глазами потер ладони. -- Ну-ну!.. Чего сразу не сказал? Как это случилось? -- Все знали, -- объяснил челядник, -- что трава у нас особая, но на беду знали и наши вороги. И даже чудо-юды всякие! Как ты знаешь, княже, повадился в наши луга огромный черный конь. Говорят, он вышел из моря, но другие клялись, что своими глазами видели, как явился прямо из ночи как ее сын. Да и сам он черен, как ночь, глаза блестят, как звезды, во лбу месяц блестит, а грива и хвост развеваются по ветру, как волны. Никто не мог подступиться даже близко, ибо он был огромен и лют, рвал зубами и бил копытами, оставляя искалеченных и убитых, а когда на него мужики выходили всем селом, убегал, сразу исчезая с глаз... Говорят, он скачет ниже облака ходячего, но выше леса стоячего. Все слушали внимательно, даже чавкать перестали. Только калика буркнул скучающе: -- Везде одно и то же... Там Геракл ходил воровать яблоки, здесь черный конь... Скоро их будут мыши таскать. Ну и чем кончилось? Челядник всплеснул руками. -- Слыша наш плач и стенания, явился сильномогучий богатырь, который железной рукой ухватил коня за гриву, прыгнул ему на спину. Тот закричал, как дикий зверь, но богатырь так сдавил ему бока коленями, что мы все слышали, как затрещали ребра. Мы поняли, что он из тех старых россов, что управляют конями только ногами, а обе руки свободны для сражения... Конь попрыгал, побрыкался, но из пасти вместе с пеной уже пошла кровь. Он сдался наконец, а воин накинул узду, оседлал и сказал громким голосом: "Не красть тебе отныне яблок, зверюга! Не сиротить малых детушек!" -- Он оставил коня себе? -- поинтересовался Томас. -- Сперва хотел отдать нам, как за потраву, но мы боялись такого зверя, и он наконец взял себе. Так и уехал, огромный и красивый, встречь солнцу... Спина его была прямая, как сосна, а золотые волосы падали на широкие, как просторы Руси, плечи... Томас прервал: -- Черный конь, золотые волосы... Кажется, я уже знаю, как его зовут. Они выехали ранним утром на трех конях, которых пан Кичинский отобрал для них сам. И запасных коней с добром и припасами сам подобрал -- крепких, выносливых, в которых Томас, знаток лошадей, повидавших всяких разных: от тяжелых, как горы, германских битюгов до тонконогих и сухих, как тростник, арабских скакунов, не сумел найти изъянов. Пан Кичинский проводил за ворота. -- Ладно, -- сказал он со вздохом, -- хоть вы и иудеи... но все-таки Яра с вами дружит. А ее друзья -- мои друзья. Томас в невыразимой муке посмотрел на калику. Тот воздел глаза к нему, двинул плечами. На опущенном подъемном мосту пан Кичинский обнялся с Ярой. Томас с изумлением видел, как суровое лицо князя совсем размякло, а глаза предательски заблестели. -- Бывай чаще, -- шепнул он. -- А еще лучше, когда закончишь свой странный квест... приезжай. Твой старый дядя ждет тебя! -- Спасибо, дядя. Когда трое всадников уже сливались со стеной леса, пан Кичинский повернулся к кастеляну. -- Что-нибудь узнал еще? Кастелян, маленький неприметный человек, сказал негромко, предварительно оглянувшись по сторонам: -- К довершению к тому, что они рассказали во сне... -- Напиток был крепок? -- прервал пан Кичинский. -- Тройная доза, -- заверил кастелян. -- Они еще говорили, когда были уверены, что никто не слышит... Он прошептал несколько слов на ухо хозяину. Брови Кичинского взлетели вверх, и он непроизвольно сделал знак, отгоняющий злую силу, а потом повторил этот знак на языках иудеев, исламистов, буддистов и прочих врагов, мечтающих задавить исконно русскую православную веру, придуманную их земляком Христом, скифом, чьи корни, как ему удалось выяснить, находятся здесь, в соседней деревне. Калика скалил зубы. Томас и Яра изо всех сил отчаянно старались держаться порознь. Томас помнил жуткое предательство, все женщины -- предательницы, это у них крови, ни одной верить нельзя, она смиренно избегала его гнева, но то дорога становилась чересчур узкой, то повороты в лесу опасно скрывали их друг от друга, а поодиночке любые разбойники перебьют и ограбят, так что рыцарь надменно хмурился, но бдил за слабой женщиной, а она на привале, ненавидя и презирая высокомерного англа, хлопотала у костра, готовила горячее варево, подкладывала ему самые лакомые куски, ибо мужчинам нельзя без похлебки и жареного мяса, а этот англ что-то совсем исхудал и какой-то бледный... И наливала ему сама, чтобы он поберег силы для будущих боев. И выбирала побольше миску -- а то одни глаза да скулы остались. Надо обрастать мясом! Лес не становился ни гуще, ни дремучее, только было ощущение, что хоть и очень медленно, но удаляются из теплых краев в земли севера. Томас заметил, что калика оглядывается чаще обычного, посматривает на небо, прислушивается к ветру. Да и сам ощущал некое напряжение, словно перед грозой. -- Погоня? Калика раздраженно дернул бровью. Томас в самом деле ощутил себя глупо. Хорошо, Яра не смотрит в его сторону. Погоня сидит у них на хвосте, или, как говорит калика, заносит им хвост на поворотах еще с момента, как Томас в разрушенном Иерусалиме вынул из тайной ниши чашу. Только ей -- погоне, а не чаше! -- с хряском сшибли рога в Константинополе, но сейчас разбитый наголову враг собирает силы, настигает их, благо продал душу дьяволу. А кому помогают демоны, тому вечно гореть в геенне огненной. -- Маги? -- Тебе впервой? Томас покосился на Яру, гордо раздвинул плеч