есть штук, она выпила свои три с такой скоростью, что едва не проглотила и скорлупу. Томас швырнул ей птицу. Обрывать перья с еще теплой было мучением, пальцы почти не гнулись, а холод забился вовнутрь и время от времени тряс ее, как разъяренный медведь грушу.. Томас жарил, насадив тушку на длинный прут, Ярослава поворачивалась то одним боком, то другим. Его вязаная рубашка дымилась, в воздухе уже угрожающе пахло паленой шерстью. -- Спалишь рубаху, -- пообещал он, -- убью. Она отодвинулась, глаза не отрывались от птичьей тушки. Запах жареного мяса уже потек по тесной избушке. Она шумно сглотнула слюну. -- Уже готово... -- Внутри мясо сырое. -- Но она все время ужаривается, вон какая маленькая! Он подумал, сдернул с вертела тушку. -- Ты права. Пожирать с кровью тебе подходит больше. Мощным рывком разорвал птицу. Яра почти выхватила свою половину. По пальцам побежал сок, она жадно подхватила струйку языком, с чмоканьем облизала. Мясо обжигало пальцы, аромат был одуряющим. Она слышала рычание, когда вгрызлась в мясо, не сразу сообразила, что рычала сама. Томас сожрал свою половинку мгновенно. Ей показалось, что не осталось даже самых мелких косточек. Потом он на миг исчез из круга света, а голос из темноты велел: -- Держи! Она не успела понять, что держать, как ей прямо в лицо полетел ком мокрого белья. Мокрого и отвратительно холодного. Она задохнулась от возмущения. -- Что это? -- Твое платье, -- объяснил он любезно. -- Ты собираешься жить в моей рубахе? Если не развесишь свой мешок для просушки, завтра пойдешь в мокром. Он опять был прав, хотя свою правоту выказал в своей обычной, по-мужски свинской манере. Яра поспешно проглотила последний кус мяса. Платье было отвратительно холодное, с него все еще текло. Она распяла его на стене -- жар от очага, сложенного из широких камней достигал хорошо, к утру высохнет. Когда обернулась, Томас невозмутимо раздевался. Она замерла, возмущенная и восхищенная в то же время. Его широкая, как дверь, грудь блестела в капельках влаги. Пластины мускулов были, как латы римских легионеров, и в поясе он был тонок, но и там тугие мышцы теснились крутыми валиками. Узкие бедра переходили в длинные стройные ноги. Он был чересчур по-мужски силен. -- Ты как хочешь, -- сказал Томас, стягивая сапоги, -- но я сейчас завалюсь спать. Она оторвала взгляд, чувствуя себя виноватой, пошла расправлять платье по бревенчатой стене, хотя оно висело как нельзя лучше. За спиной слышала, как шелестели его брюки: намокли и стягивались с трудом, он ругался сквозь зубы. Отвернувшись, он прилаживал на стене брюки, цепляя за выступы, а Яра снова обратила взор к очагу. Однако его спина, покрытая буграми мышц, как-то снова оказалась перед ее глазами, и сейчас, когда эти мышцы двигались, шевелились, жили своей жизнью, она ощутила, как наконец кровь ее разогрелась, прилила к щекам. Томас наконец повернулся, а Яра поспешно уронила взгляд. Еще решит, что она бесстыжая. Томас пощупал камни, скривился, но лег, потом с облегченным вздохом растянулся во всю длину. Руки закинул за голову, от чего могучие мышцы груди вздулись, а живот провалился. На волосатых ногах исчезали, испаряясь, капельки влаги. Яра спросила настороженно: -- Ты собираешься спать на этих камнях? -- Нет, если ты придумаешь что-то лучше. Она обвела отчаянным взглядом тесную избушку. Летучая мышь смогла бы зацепиться под потолком, а жуки-дровосеки находят приют прямо в бревнах, но ей больше придумать вот так сразу что-то трудно. -- А где лягу я? -- Ну... несмотря на твои объемы, мы можем кое-как уместиться на этих камнях. Она зло посмотрела на его очень серьезное лицо, где в синих глазах поблескивали насмешливые огоньки. -- Я не лягу с тобой! -- Как хочешь, -- сказал он безучастно. -- Хотя костер скоро погаснет, а ночь холодная. Ты даже не прогрелась как следует. К утру будешь кашлять кровью. Внезапная дрожь прошла по телу. Яра ощутила, что в самом деле холод не весь ушел из нее. Но каменная постель была так узка, что рядом с этим самонадеянным мужиком, наглым и неотесанным, несмотря на свое высокомерие, осталась узкая полоска. А тут еще не может оторвать глаз от его могучего тела, твердого, как будто вырезали из старого дуба и отполировали и покрыли лаком, горячего, пахнущего зовущим мужским ароматом, ее сердце начинает стучать чаще, а кровь переполняет вены, горячей тяжестью отзывается в низу живота! -- Дура, -- сказал он устало, -- У меня есть дама сердца. У меня есть даже невеста! Настоящая благородная леди, которая ждет. Она ощутила, как по сердцу прошла холодная волна. Непослушными губами сказала глухо: -- Ну и что? Ты ведь мужчина. -- Я едва жив, поняла?.. Я устал, чтобы даже думать о тебе как о женщине. А самое главное, в моих глазах ты совсем не женщина. Рассерженная, она подошла ближе, избегая смотреть на него, осторожно опустилась на край. Он со вздохом, выказывая терпение по отношению к тупоголовой дуре, протянул руку и подгреб ее ближе. Ее голова оказалась на его плече, он придерживал ее обеими руками. Его тело было горячим, и Яра напомнила себе, что только для этого она и легла: сохранить тепло, ведь костер уже угасает, и чем они ближе друг к другу, тем теплее. Ее грудь упиралась ему в бок, а ноги касались его горячих мускулистых ног, покрытых жесткими волосами. Запах мужчины обволакивал ее, кровь бросилась к щекам, а уши запылали так, что он мог ощутить жар. Ее щека чувствовала его плотную кожу. Обе руки она держала между ними, все-таки какой-то барьер, но и там она чувствовала кончиками пальцем тугие волоски. Костер уже догорел. От россыпи багровых углей вся избушка была в темно-красном свете. Тени двигались, перескакивали со стены на стену, тянули к ним угрожающе растопыренные лапы. Воздух был чуть теплый, но, если сравнить с тем холодным ужасом за стенами, просто горячий. К тому же снаружи доносилось то пугающее уханье филина, то чей-то жуткий крик, то треск, словно медведь уже ломился в избушку. -- Ты спишь? -- спросила она тихо. -- О Пресвятая Дева! Что ты хочешь? -- Да так... Спи. Он недовольно хрюкнул, но глаза не открыл. Яра не двигалась, чувствовала, что ее тело все еще напряжено до предела. Лицо Томаса было совсем рядом, она всматривалась в него без помех. Он уже заснул, твердые складки у губ слегка смягчились. Он не красавец, напомнила она себе настойчиво. Даже в спящем слишком много силы, звериной мощи, готовности дать сдачи. Ресницы длинные, как у женщины, но один шрам рассекает бровь, другой идет через левую скулу, а третий, самый глубокий, портит щеку. И челюсти слишком широки, сказала себе злорадно. Нижняя выпячена так, что даже у спящего сохраняется выражение надменности и упрямого желания ломиться через жизнь, несмотря на все препятствия, помехи, многочисленных врагов. Только губы выглядят человеческими. Они уже почти вернулись к прежним размерам. Она не заметила, когда напряжение ушло из ее тела. От камней шло тепло, но еще больше тепла она брала от горячего тела мужчины, на чьем плече лежала ее голова. Как-то сама собой, почти засыпая и устраиваясь поудобнее, она закинула ногу на его тело, ощутила, как наконец-то окончательно ушли из нее остатки холода. Внутри разлилось блаженное тепло. Она лежала, прижавшись к его боку, положив голову на его плечо, чувствовала как ее нежную кожу почти царапают его жесткие волосы, и все же чувствовала себя так, будто наконец-то заняла свое настоящее место. Под нею камни, хотя она знала постели помягче, за стенами избушки темный враждебный лес, хотя опять же знала окружение и лучше, за ними гонятся нанятые убийцы, драконы, маги и колдуны, впереди земли с враждебными племенами, а за каждым их шагом могут следить Тайные, но все равно она почему-то ощутила себя в безопасности и очень счастливой. Дура, напомнила она себе, засыпая. Он так и сказал. Глава 12 Просыпалась она с трудом, не в силах оторваться от подушки, теплой и набитой волосами. От нее шел хороший обволакивающий запах, в ней была надежность и безопасность, и Яра вжималась в нее, потому что воздух был холодный, негостеприимный, а она цеплялась за остатки ночного тепла. Обе ее руки лежали поверх подушки, держались за дубовый столб, к которому прикреплена ее роскошная кровать, ноги куда-то соскользнули, но тоже лежат на теплом, надежном, слегка щекочущем ее нежную кожу. Наконец она с великой неохотой открыла глаза. Ей пришлось слегка повернуть голову, потому что волосы торчали из подушки так часто, будто та порвалась. Ее щека лежала не на подушке. Замерев, она старалась понять, что же случилось, и тут разом поняла, что она, спасаясь от холода, во сне вскарабкалась на Томаса целиком, спала на нем, обхватив обеими руками за шею, приняв ее за дубовый столб, а ноги ее лежали поверх его ног. А живот, она ощутила с ужасом, горячий, как огонь, и мягкий, как горячий воск, был прижат к его твердому, как дерево, брюху. В ужасе, чувствуя, что рубаха на ней задралась так, что не только ее голый живот, но и грудь прижата к нему, Яра начала потихоньку сползать с него, моля всех богов, в том числе и нового, Христа, чтобы Томас не проснулся. Не удержавшись на краю ложа из камней, упала на землю, отвратительно холодную и сырую. Вскрикнула, а сверху раздался голос, в котором не было и намека на сон: -- Доброе утро!.. Ты где? -- Здесь, -- пропищала она, отчаянно натягивая рубаху до коленей. -- А, -- сказал он, зевнул и потянулся. Она слышала, как сладко захрустели суставы. Похоже, он не двигался всю ночь. Спал, как убитый. -- Ты там и спала всю ночь? -- Да, -- вымученно ответила она, прекрасно зная, что он знал, где она спала и как спала. Хуже того, знает, что она знает, что он знает! Томас приподнялся, сидя, потер кулаками глаза. Яра опять не могла удержать глаз, что сами поворачивались, следили за каждым его движением. Вот на этой волосатой груди она спала сладко, а ее руки, которые она перед сном держала как барьер перед ними, обхватывали его за шею, а то и гладили по мохнатой, как у зверя, груди! Он поднялся, пощупал на стене развешанную одежду. Яра не отрывала взгляда от его широченной мускулистой спины. Он спал на камнях, да еще она навалилась, как колода, но на спине не отпечаталось и полоски. Его спина мало уступала камню по твердости, под гладкой кожей перекатывались тугие, как корни старого дуба, мускулы. -- Готова? -- спросил он, не оборачиваясь. Снял с колышка брюки, повернулся, брови взлетели вверх. -- Ты так и собираешься жить в моей рубахе? -- Нет, конечно, -- ответила она сердито. -- Отвернись! -- Я уже отворачивался, -- буркнул он, но повернулся лицом к стене. Наблюдая за ним подозрительно, она поспешно стащила через голову рубаху. Ее шелковистая нежная кожа от холодного воздуха сразу пошла крупными пупырышками, и Яра испугалась, что вдруг он обернется и увидит, какая у нее отвратительная кожа. Еще подумает, что она болеет коростой, а то и вовсе шелудивая. -- Уже? -- спросил он, когда она отбросила рубаху и потянулась к платью. -- Нет!!! -- заверещала она в панике. -- Почему нет? -- удивился он и сделал вид, что собирается повернуться. Она, как дикая кошка, ухватила платье, отпрыгнула и, испепеляя его взглядом, стала поспешно натягивать платье, что как на зло село и налезало туго, застряв в плечах, а она, с таким чехлом на голове, ничего не видела, сжималась от стыда и унижения, ибо он мог повернуться и таращить свои бесстыжие глаза на ее посиневшую как у гусыни на морозе пупырчатую кожу. Когда голова наконец пролезла в вырез платья, Томас стоял к ней спиной. Уже или все еще. Плечи его подрагивали, будто удерживал смех. Яра стиснула зубы. Может быть, он и подглядывал, а потом, чтобы не лопнуть от смеха, отвернулся. У них, мужчин, вся порода такая -- бесстыжая, наглая. Когда вышли к реке, осеннее солнце упало на плечи, и Яра ощутила хоть какое-то тепло. Томас спихнул плот на воду, Яра села посредине, а он встал с веслом у края. От воды несло холодом, и Яра сжалась в комок, стучала зубами. Постепенно воздух теплел, но вода не нагревалась от бедного осеннего солнца, и холод пробирал до костей. Течение все ускорялось. Томас уже не греб, а только отталкивался от берега, если подносило слишком близко, отпихивал плывущие рядом бревна, выворотни, трупы зверей. Однажды Яра взвизгнула, когда к плоту прибило раздутый труп коровы. Томас обернулся, с невозмутимым видом ткнул шестом, корова уплыла вперед. -- И куда мы? -- спросила она. -- На север, -- ответил он. -- Даже на северо-запад. -- Не думаю, что эта река течет по Британии! Он невозмутимо двинул плечами: -- Все реки впадают в море. А за этим морем лежит моя Британия. Она наблюдала за ним с ненавистью. Слишком самоуверен, слишком высокомерен, чтобы к нему можно было чувствовать хотя бы малейшую симпатию. Надменность, которая якобы обязательно должна быть врожденной у человека благородного происхождения, брызгала у него из каждой поры. А это портило его еще больше, чем лицо, испещренное шрамами, или квадратные плечи. Он прислушался, голос был тревожный: -- Впереди неприятность... -- Люди? -- Ну, ты сразу берешь худшее... Она тоже прислушалась, голос сорвался на писк: -- Пороги? -- Что такое пороги? -- Ну, это такое... такое... Она показала обеими руками, какие пороги, едва не свалилась с плота. Томас покачал головой. -- Ага, понял. Похоже, но не совсем. Там водопад. И немаленький. Он стал поворачивать плот к берегу. Теперь их несло быстро и стремительно, плот качало и вскидывало. Она хваталась за мокрые скользкие бревна обеими руками, едва ли не зубами. Томас отчаянно греб веслом -- лопасть была слишком узкой, чтобы быстро уйти с середины реки. Яра замерла, а когда впереди вынырнули камни -- все-таки пороги! -- даже закрыла глаза. Снизу страшно ударило, грохнуло, ее подбросило в воздух. Обрушилась уже в ледяную воду, ушла с головой так, что на миг ощутила под ногами дно. Ее потащило в потоке, швыряло, крутило, она держалась изо всех сил, показалось, что услышала голос Томаса, потом ее плечо сжали жесткие пальцы. Мелькнуло перекошенное лицо, глаза прищурены, в волосах белеют клочья пены. -- Набери воздуха! -- услышала его крик. -- И сожмись в комок! Воздух дрожал от рева, а течение было стремительным, как бег коня. Река впереди обрывалась, Яра с ужасом поняла, что там водопад, о котором говорил Томас. В следующий миг ее швырнуло в пропасть -- она едва успела набрать в грудь воздуха и поджать колени к груди. Ее швырнуло в высоту в бездну, вода поглотила с головой. В глубине давило, крутило, мяло, она изо всех сил стремилась выбраться наверх, отчаянно работала руками и ногами. Когда грудь уже разрывалась от удушья, ее выбросило наверх, как щепку, она вынырнула по пояс, жадно хватила воздуха, окунулась, ее понесло в бешеном течении. Рев водопада становился глуше, но теперь ей почудился другой рев, злой и торжествующий. А водяные брызги швыряло в лицо то с одной стороны. то с другой. В какой-то миг ее повернуло, и она увидела, как над рекой пронеслось темное исполинское тело. Крылья били тяжело, вздымая высокие брызги. Ей показалось, что на драконе, если это был дракон, а не Змей, темнела человеческая фигурка. -- Хватайся за веревку! -- услышала она лютый крик Томаса. -- Хватайся, дура! Отплевываясь, выныривая из бушующих волн, она с пятой попытки увидела сквозь брызги пронесшуюся мимо толстую веревку с широкой петлей на конце. Томас орал на нее, он держался среди волн на расстоянии длинного копья. Когда петля пронеслась, задевая волны, в очередной раз, Яра собрала остатки сил и подпрыгнула, вытянула руки. Петлю ветер относил в сторону, но она сумела уцепиться одной рукой. Ее дернуло с такой силой, что затрещали суставы. Яра вскрикнула от боли, едва не разжала пальцы, но тут дотянулась другой рукой. Ее потащило по волнам с такой скоростью, что гребни били по ногам, как твердые булыжники. Затем вода осталась внизу, она ощутила свой вес, ветер свирепо дул в лицо, и она поняла, что ее тащат наверх. Пальцы разжимались, она должна была упасть раньше, чем ее подтащат к брюху летящего чудовища. Яра из последних сил подтянулась, ее ослабевшие пальцы разжались в тот самый момент, когда она сумела вдвинуться в петлю. Веревка сдавила ей плечи и локти, врезалась, но она ощущала только лютый ветер, который пронизывал ее в мокрой одежде насквозь, леденил каждую косточку. Она почти теряла сознание, когда ударилась головой с такой силой, что услышала голоса за Авзацкими горами и увидела свет первого дня творения. Сильные руки подхватили ее, кто-то ударил по голове, но мокрые волосы смягчили удар. Яра распласталась неподвижно, желая только умереть и ничего больше не чувствовать, особенно пронизывающий холод. Ее грубо привязывали, она поняла -- к гребню чудовища, голоса были злые, уверенные. Внезапно она увидела, как сбоку появилась облепленная мокрыми волосами голова. Синие, как небо Руси, глаза остро взглянули на нее, в следующее мгновение мощная рука с железным браслетом на запястье ухватила одного из тех, кто привязывал ее, за лодыжку, дернула. Тот исчез с долгим криком, а Томас запрыгнул, борясь с ветром, в его руке уже был кривой меч. Второй и третий оставили Яру, бросились на врага, шатаясь и хватаясь за толстые, как частокол, иглы гребня. Томас встретил их атаку -- они начали заходить с двух сторон: широкая спина дракона позволяла. Томас вертел головой, попав в трудное положение. Яра, чувствуя, что ее руки уже привязали, потянулась на спине за ними вдогонку, с силой ударила ногами одного под колени. Тот вскрикнул, зашатался, замахав руками. Она с ужасом наблюдала, как он почти выровнялся, но сильный порыв ветра ударил в грудь, и он, взмахнув руками еще раз, отчаянно закричал, уже видя проносящиеся далеко внизу деревья. Томас свирепо отбил удар второго, сделал выпад, и тот вскрикнул, выронив меч и ухватившись обеими руками за живот. Яра дотянулась до его меча, прижала ногой. Томас кивнул, в глазах было одобрение. На загривке дракона сидел последний из седоков, видно было только его согнутую спину. Он что-то делал, но дракон внезапно нырнул вниз, словно провалился. Крылья собрались, прижались к бокам, похожие на тяжелые кожаные шторы. Томаса подбросило. Яра с ужасом видела, как его перевернуло вниз головой, он держался только одной рукой за скользкий гребень чудовища. -- Удержись! -- крикнула она умоляюще. Его лицо побагровело, несмотря на лютый встречный ветер, что старался сорвать его со спины дракона. Яра в страхе видела, что рыцарь не сможет держаться долго, пальцы его соскальзывают, держатся только за самый кончик гладкой иглы... Земля стремительно приближалась, но внезапно появилась тяжесть, Ярославу прижало к жестким чешуйкам, а Томас рухнул вниз лицом. Не медля, он вскочил на четвереньки, пополз, хватаясь за выступы костяной брони, к загривку дракона. На шее дракона был хомут, в нем торчали кинжалы, впиваясь в щели между чешуйками. Видя Томаса уже за своей спиной, последний из седоков ухватился за рукояти кинжалов, и дракона бросило вправо, влево, затем тяжесть прижала Яру так, что она бездыханно распласталась на жестких колючих плитах. Крылья били по воздуху часто и мощно. Их стремительно вздымало вверх, уносило от земли. Томас дополз, щерясь от упругого ветра, короткий меч блестел, зажатый в зубах. Враг оглянулся, побелел, голос сорвался на визг: -- Погоди!.. Не убивай! Томас стиснул пальцы на рукояти, другой рукой держался за выступы. -- Почему? Дракон раскинул крылья во всю ширь, парил. Плиты под ногами людей то раздвигались, открывая толстую розовую кожу, то сдвигались, поскрипывая краями. Из глубины слышалось тяжелое дыхание. Человек вскрикнул: -- Я могу усмирять дракона! -- Только ты? -- Да! Он сожрет вас обоих! Томас мощно рванул его за шиворот. Яра в ужасе видела, как ноги человека отделились от темно-зеленой плиты. Растопырив руки, он исчез, подброшенный свирепым ветром, остался долгий затихающий крик. Томас даже не посмотрел вслед, дракон согнул шею, окинул недобрым взглядом новых седоков. Глаза стали наливаться желтым хищным огнем. -- Томас! -- Сиди, -- велел Томас, не оборачиваясь. -- Я привязана! -- Хоть кто-то догадался... Он сел на место последней жертвы, ухватился за рукояти кинжалов. Дракон недовольно хрюкнул, отвел горящий взор. Теперь он взмахивал крыльями размеренно, неспешно, поддерживая себя в слабых воздушных течениях. Яра вскрикнула: -- Что ты делаешь? -- Сиди, женщина! Спина Томаса горбилась, он что-то делал. Яра даже не решалась дергаться, ноги соскальзывали с гладкой чешуи, если бы не привязали сразу, уже упорхнула бы следом за несчастными. -- Ты берешься... управлять драконом? -- крикнула она неверяще. -- Плевое дело, -- ответил он. -- Это не конем! То на землю грохнешься, то о дерево зацепит, то за ветку головой на полном скаку, то еще что... А здесь -- небо! Лечу, куда хочу. Она знала, что он наглый до невозможности, но чтобы оказаться наглым настолько, даже не могла вообразить и поверить. А он что-то бурчал веселое под нос, трогал рукояти кинжалов, дергал, постукивал, и дракон послушно сворачивал, поднимался и снижался. Внизу проплывал лес, реки и озера, показался горный хребет. Дракон сделал полукруг, Томас наклонился, едва не падая, что-то высматривал. Яра спросила в страхе: -- Ты... уже бывал на драконах? -- Я даже на верблюде ездил, -- ответил Томас гордо. Он не оборачивался. -- А дракон -- что, большая корова с крыльями. -- Тогда ты маг? -- Еще какой! -- ответил Томас с еще большей гордыней. -- А ручки-то вот они... ха-ха! Она не поняла последнего заклинания, но явно оно было мощное, так как Томас заметно воспрянул духом, повеселел. Дракон растопырил крылья, скользил в воздушных струях, слегка покачивался с боку на бок. Яра почти видела идущие снизу мощные потоки, на которых держался огромный зверь и среди которых лавировал. Если бы не прилипшая к телу мокрая одежда, то полет сквозь встречный ветер мог бы понравиться! Яра потеряла счет времени, не знала сколько она просидела под пронизывающим ветром на спине дракона. Гребень был слабой защитой от ледяных струй воздуха. Томас горбился на загривке, и она не могла понять, как это он управляет страшным зверем, но от холода мысли текли вяло. Внезапно Яра ощутила, что дракон широкими кругами направляется вниз. Ей казалось, что это земля вращается, как в водовороте, в желудке стало холодно, она чувствовала подступающую тошноту. -- Очень озябла? -- донесся сочувственный голос Томаса. -- Спа...си...бо... -- простучала она зубами. -- Но я могла бы потерпеть еще чуть... Дракон подобрал крылья, пошел вниз круче. Воздух свистел в ушах, Яра пряталась за гребнем от пронизывающего ветра. Томас бросил ей удивленный взгляд. -- Ты решила, что я сажаю дракона ради тебя? Чтобы не околела вовсе? -- А... нет? Он отвернулся, Голос был напряженный: -- Ты забыла, что чаша пока что в руках твоих друзей. Яра ощутила злость -- бесчувственный зверь, бесчувственнее дракона! -- но и чувство вины кольнуло в сердце. Она сжалась в комок, воздух уже наполнялся запахами земли и леса, затем мелькнули и побежали назад верхушки деревьев. Их подбросило, затрясло часто и сильно. Дракон остановился, часто дыша, потащил крылья на спину. Томас быстро разрубил веревку на руках Яры. -- Беги в лес. -- А ты? -- Беги, говорю! Она послушно прыгнула, упала, перекатилась и, вскочив, побежала на подгибающихся ногах к деревьям. Уже оттуда бросила испуганный взгляд через плечо. Томас что-то делал с ярмом, дергал, ломал, наконец отшвырнул обломки и прыгнул на землю. Дракон медленно поднял голову, оглядел окрестности. В огромных глазах загорались огоньки, он словно просыпался ото сна. Упершись всеми четырьмя в землю, встряхнулся, как огромный пес, из пасти вырвался дым. Томас бегом вломился в лес вслед за Ярой. Она спросила, тяжело дыша: -- Ты его... отпустил? -- А что, ты хотела сделать из него жаркое? Они углубились в лес, ушли подальше. Яра поинтересовалась язвительно: -- А... зачем? Ты, мол, добрый?.. Людей бьешь, а зверей гладишь? Томас буркнул через плечо: -- Лети мы дальше, нас могли бы догнать уже на трех драконах! А сломал ярмо, чтобы враги не могли и его приспособить для охоты за нами. Снова шли через вырубки, пробирались по опушкам леса. Опускался вечер, в полной тьме проскользнули через поля и огороды, ибо селения теснились плотно, а через равные промежутки были видны укрепленные городища. Когда на рассвете миновали пятую весь, Томас выругался сквозь зубы, остановился. Дорогу загораживал целый отряд. Впереди стоял рослый воин, в доспехах, без щита, но с мечом. Он улыбался, его лицо показалось Томасу знакомым. Яра оглянулась. Отрезая отступление, позади появились шестеро вооруженных до зубов. Все рослые, широкие в плечах, в пластинчатых доспехах.. -- Что вам надо? -- спросил Томас. Воин, игнорируя его вопрос, указал на них мечом. Голос его был жестоким и холодным: -- Убейте их! Воины, сомкнув щиты, двинулись на беглецов в мокрой одежде. Яра видела только немигающие глаза в узких щелях между краями шлемов и верхом щитов. Длинные копья с широкими лезвиями смотрели прямо в их лица. Яра чувствовала, как Томас задержал дыхание. Глаза его были отчаянными. Он сильным рывком отбросил ее к стене, загораживая своим телом. Он был с голой грудью, в правой руке блестел кривой меч, на левую быстро намотал свою изорванную рубаху. -- А если мы сдадимся? -- крикнул он торопливо. Воин игнорировал, смотрел пристально. Яра ощутила болезненный холод в животе, словно железные острия копий уже с размаху вошли в ее тело. Томас внезапно сделал выпад, быстро ударил крест-накрест, хрустнуло, наконечники двух копий упали на землю. Тут же Томас молниеносно шагнул вперед, достал одного кончиком меча, оттолкнул левой рукой древки копий и ударил еще. Двое упали, обливаясь кровью, а Томас быстро отпрыгнул, закрывая Яру. -- Похоже, -- прохрипел он, -- здесь нам придется задержаться. На них нахлынули с двух сторон. Томас вертелся, как угорь, его меч блистал с такой скоростью, что сливался в сверкающую полосу, но одно острие ударило в грудь, другое задело плечо, еще одно метило прямо в лицо. Томас успел дернуться, острие рассекло скулу, кровь побежала по щеке. Яра пыталась выбраться из-за его спины, но Томас, израненный, все равно закрывал ее собой изо всех сил. Железо звенело, слышались крики, топот, надсадное дыхание. Вдруг ей показалось, что нападающих становится меньше. Она наконец выскользнула из-под руки Томаса, бросилась на одного, повалила, сильным ударом разбила лицо и выхватила меч. На нее бросились тоже, она рубила и что-то кричала, пока последний нападающий не упал, сраженный ее ударом. Две стрелы торчали у него в горле. Сверху спрыгивали звероватого вида люди, с непокрытыми головами, бородатые. Некоторые были в простых доспехах: кожаных, копытных или даже с нашитыми медными бляхами, другие были в звериных шкурах. Почти все держали в руках громадные дубины, некоторые утыканные гвоздями или окованные железом, но наверху на скале Яра заметила десятка два стрелков из луков. Пока добивали раненых, к ним подошел огромного роста молодой мужчина. Ростом он был даже выше Томаса, в плечах шире, белокурые волосы ниспадали на плечи, а глаза были синие и глубокие. -- Кто такие? -- спросил он дружелюбно. Повинуясь движению его руки, к Томасу подскочили двое воинов, поддержали под локти. Томас, обливаясь кровью, прошептал: -- Мы просто странники... Но кто вы... и почему нам помогли? Воин пожал плечами. -- Я не знаю ни вас, ни тех, кто напал на вас. Но когда две дюжины вооруженных мужчин нападает на такую семейную пару, а вы просто созданы друг для друга, то не надо долго думать, на чью сторону встать. -- Спасибо, -- прошептал Томас. Он чувствовал, как заботливые руки кладут его прямо на дороге, перевязывают раны, затем поднимают и куда-то несут. Затем слабость нахлынула с такой силой, что все погрузилось во тьму. Глава 13 Племя лютичей, как он узнал на другой день, владело всеми здешними землями от реки Лабы до самого Северного моря. Вернее, не племя, а объединение племен, куда входило около сотни племен, они-то и приняли название лютичей. У них не было короля, в во главе каждого племени стоял князь. Когда десяток племен объединились в союз, князь над князьями именовался уже великим князем, а когда десяток таких объединений собирались в сверхсоюз, князь над великими князьями именовался светлым князем. Звенько, который со своими людьми спас Томаса и Яру, был сыном светлого князя. Когда Томас прикинул размер владений светлого князя, он лишь удивился, почему тот не провозгласит себя королем. Звенько, который почему-то ощутил к англскому рыцарю горячую симпатию, объяснил, что племена тут же выйдут из союза. Все ценят свою свободу превыше всего, а признать власть короля -- это отказаться от независимости племен! -- Пусть бодричи выбирают себе короля, -- сказал он со злой насмешкой. -- Те жабоеды лучшего не заслуживают! -- Жабоеды? Лекарь пришел перевязать ему раны, переложил ароматными листьями. Он же был и кощунником, от него Томас узнал, что он находится в землях западных славян, которых со времен похода Карла Мартелла называли вильцами, а с десятого века лютичами. Удачный поход против них совершил Карл Великий в 789 году, если считать от рождества их нового бога. Его войска дошли даже до крепости короля племенного союза лютичей Драговита, где и были разгромлены. Правда, вряд ли Карл Великий продвинулся бы хоть на шаг от границы, если бы с ним не шли войска бодричей, другого племенного союза западных славян. Те вели нещадную многовековую войну на истребление с лютичами, а жабоедами наперебой называли друг друга. Потому-то есть жаб казалось самым обидным, хотя есть, говорят, народы на берегах Сены и Тибра, которые жаб едят и пальчики облизывают. Сотни племен ближе к западу объединились в четыре племенных союза: вагры, полабы, бодричи и варны, а те вошли в сверхсоюз, именуемый бодричами со столицей в Велиграде. Каждая пядь этой земли полита кровью. Бьются два могучих союза славян, которые поклоняются одним богам, говорят на одном языке. Что ж, это уже веская причина, чтобы ненавидеть друг друга. В каждом доме, как отметил Томас, парили и гнули дубовые доски, готовили под щиты. Малые, средние, большие. С малыми круглыми ходят в короткие набеги, со средними -- в дальние, а большие щиты хороши только для обороны, боя на городских улицах, в своих домах. Долгими зимними вечерами при свете лучин вытачивались бляхи из копыт коней, своих и диких, из лобных костей коров, быков, туров. Из них умельцы так искусно набирали доспех поверх кожаного панциря, что костяная чешуя лежала как на большой рыбе. Легкие сабли скользят, стрелы отскакивают, даже сильный удар копья уходит мимо. Томас, весь перевязанный чистыми тряпицами, обнял Звенько. -- Спасибо! Ты спас наши шкуры. Если что понадобится, только свистни! -- Вряд ли свидимся, -- ответил Звенько и сдавил Томаса в объятиях с такой мощью, что у того затрещали кости. -- Ох, прости... Ну, на тебе заживает быстро! Раны победителей заживают быстрее, чем раны побежденных. А ты их уже сам побивал, я зря вмешался. Он ухмыльнулся. Оба знали, насколько Томас побеждал. В родном краю и стены помогают, но войско крестоносцев было в чужом краю. В сарацинских степях они видели мир во всю ширь, видели, как садится тяжелое, багровое солнце, запоминали, за каким холмом исчезает. А здесь прямо перед глазами только лес, всюду лес. Справа, слева, спереди, сзади, даже над головой чудовищно низкие ветви закрывают небо. Хуже того, из-под земли, прорывая толстый мох, лес вылезает толстыми отвратительными корнями, на которых не только кони, но и люди ломают ноги. То, что выглядит слегка холмистой дорогой, оказывается переплетением скользких, за которые не ухватиться, белесых корней, умело прикрытых толстым зеленым мхом. Прорывался мох беззвучно, рыцарь порой исчезал с головой, приходилось останавливаться всему отряду, выволакивать наверх попавшего в западню леса. Эти земли издавна пытались захватить магдебурские и бременские маркграфы. К ним стягивались, как волки в готовую к набегу стаю, рыцари со всей Европы в надежде получить захваченные земли в удел. А когда после крестовых походов вернулись уцелевшие рыцари, то папа римский их тоже бросил в кровавую бойню на славянские земли, благословил на захват и грабежи. Они-то, закаленные ветераны сарацинских битв, сумевшие выжить, и были на острие похода. У себя на родине могут стать зачинщиками смут, ибо за время их отсутствия земли прекраснодушных подвижников уже захвачены и поделены теми, кто твердо знает, в каком мире живет. А здесь можно сгинуть да еще и пользу принести, отвоевав часть земель, или хотя бы ослабив сильного противника. И вот грозное войско тяжело двигалось через дремучий лес. Поляны, на которых отдыхают кони, а люди видят небо, почти не встречались. Тяжелые рыцарские кони увязали во влажной земле, столетиями не видавшей не то что солнца -- неба. Корни выступали из земли, прикрытые толстым слоем мха, кроты и барсуки рыли подземные ходы так близко к поверхности, что около десятка коней с переломанными ногами оставил великий магистр Ордена благородный рыцарь Гваделуп позади войска. Да и сам, спешившись, почуял внезапно, как земля ушла из-под ног. Провалился всего по колено, под ногами в норе что-то страшно завизжало и вцепилось острыми зубами в сапог, но выбрался весь белый от испуга, сердясь на рыцарей, прятавших ехидные усмешки. Даже проводники постоянно оглядывались, примечали деревья, повороты, ручьи, медлили, отчего магистр гневался и грозил страшными пытками. Ему объясняли, да и сам знал, что каждую весну такой лес меняется. Если дубы-великаны еще стоят, то на месте прошлогодней тропки может появиться болотце, ручей изменит русло, старых тропок нет, а завалы из огромных деревьев возникают совсем в других местах. Ценой огромных усилий вышли к засеке из поваленных деревьев. Гваделуп застонал от злости, поклялся когда-нибудь сжечь этот лес вместе с мерзкими язычниками, что живут в нем аки звери. Наваленные крест-накрест вершинками встречь чужаку, деревья образовали непроходимую преграду. Еще полдня истратили, пока нашли тайные проходы. Долго рубили и растаскивали, чтобы могли пройти и тяжелые рыцарские кони. Едва ступили на найденную тропу, как в дальнем краю поляны резко взметнулась листва. Донесся резкий щелчок спущенной тетивы. Гваделуп не успел схватиться за щит, как конь рухнул, будто ему подрубили ноги. Магистр успел выдернуть одну ногу из стремени, но его тоже бросило на землю. С бранью поднялся, красными от гнева глазами оглядел поляну. Пятеро воинов, прикрываясь щитами, спешно бросились на ту сторону. Раздались еще два щелчка, двое воинов рухнули. Трое добежали целыми, один сразу заорал: -- Здесь никого!.. Одни арбалеты! Проводник подбежал к магистру, покачал головой: -- Не арбалеты... Самостpелы. В листве искусно прятались гигантские луки, наглухо закрепленные. В траве скрытно тянулись жилки, закрепленные за колышки. Нечаянно задевший жилку сам спускал тетиву, нацеленную ему в грудь. Лишь магистру повезло, он был в седле, но не повезло его коню. Раненых уже раздевали, осматривали. Лекарь угрюмо качал головой. Стрелы били страшно, даже щиты не спасли. Оба были ранены тяжело, умрут к концу дня. -- Такие ставят на лося, -- пояснил проводник. Он подал длинную стрелу, вместо привычных перьев торчали деревянные пластинки, искусно заточенные, тонкие. -- Простой стрелой, что бьем уток, его не свалишь. -- Значит, у них нет боевых стрел, только охотничьи? В голосе магистра было столько презрения, что проводник, смиренно опустив глаза, пояснил со скрытой издевкой: -- Бодричи говорят, что лосей бьют в осень, а дураков -- всегда. Даже простыми палками. Гваделуп знал, что от этого похода зависит вся его дальнейшая судьба. Его избрали магистром большинством в один голос. Но если поход не завершится взятием стольного града лютичей, он потеряет не только этот голос. Он привел с собой горсточку рыцарей даже с островов, в том числе трое приплыли из Британии. Остальные присоединились в Германии, многие отряды уже ждали, явившись на клич папы римского. Поход был объявлен против язычников, а рыцари и папа делали вид, будто не знают, что лютичи и бодричи, как и весь славянский мир, давно приняли учение Христа и что Пресвятая Дева должна защищать славян так же, как саксов или германцев. Да, от этого похода зависело, быть Гваделупу владетельным бароном или не быть. По итогам этого похода решится, останется он магистром Ордена или же более умелый займет это кресло. Точнее, седло боевого коня, ибо он не собирался протирать зад в скучных прениях о судьбах мира и культуртрегерстве германцев. Но от этого похода зависело много больше. У Гваделупа сердце начинало стучать чаще, когда перед ним возникал образ белокурой красавицы. Она жила в туманной Британии, ее замок был на берегу Дона. Могучая река в том месте делает излучину, там роскошный лес, полный дичи, в реке кишит рыба, в зарослях камыша тесно от птицы. У нее мягкие и добрые родители, там хорошие соседи, а с такой красавицей женой он был бы принят при дворе короля и занял там подобающее ему место. При одном ее имени у Гваделупа кровь приливала к чреслам. За нее он готов сражаться хоть копьем и мечом, хоть зубами и когтями, за нее готов пойти на ложь и вероломство, в борьбе за нее ударит в спину или нальет яда. Ее даже звали звучно и необычно, в ее имени он слышал звон льда, шуршание снежинок. Звали ее -- Крижана! В поисках тропы проводники вывели на гигантское открытое место, окруженное стеной все того же дремучего злого леса. Крестоносцы, возрадовавшиеся было при виде деревянных стен, взвыли от разочарования. Это была не крепость, а языческий храм, такие уже видели. Капище, как называют их славяне. За высоким частоколом из заостренных жердей высился навес на четырех столбах, под ним полукругом расположились камни. В центре был очаг, багровые угли еще дымились. А вокруг навеса стояли языческие идолы, вырезанные из стволов старых дубов. Разбив топорами ограду, пешие воины ринулись вовнутрь. Магистр с конными рыцарями наблюдали, как крушили и ломали, потом подрубили столбы и свалили в кучу. Много усилий затратили, чтобы поджечь пусть сухое, но твердое, как камень, дерево. А когда капище запылало, почти каждый вытер пот с чувством глубокого удовлетворения. Господь дал им меч, чтобы повергать чужих богов и утверждать Его власть. А так как нечестивые боги существуют только в дереве и камне, то сейчас их власть исчезает, взамен приходит власть Господа. Владыки всех и вся. И те, кто его не признает, -- злостные мятежники, которых надо истреблять без жалости и милосердия. Гваделуп знал, что, как медведи в лесу, так и грады лютичей похожи один на другой, как капли воды. Магистр Говард Синий, который возглавлял предыдущий поход, был самодовольный дурак, он погубил не одно войско, сам едва унес ноги, но знатно