сть рода давала ему право повести новое войско, если он, Гваделуп, потерпит поражение. Но он не Говард Синий, он почти сохранил войско, а уже три града сожжены, несколько мелких племен оттеснены в самую глубь леса. Подойдя к этому граду, он густо выставил стрелков из лука, Те часто метали стрелы, и над тыном не решались подниматься защитники. Не один получил стрелу в лицо или в руку. Камни метали вслепую, смолу лили, не глядя. Арбалетчиков Гваделуп берег, их редкие выстрелы понадобятся позже. Под прикрытием стрел пешие быстро забросали ров жердями, бревнами, вязанками хвороста. Когда края рва сравнялись, быстро набросали щиты. Под ним к стене сразу подбегут сотни воинов, уже с крючьями, умелые, знающие. Многие из них не первый раз карабкались на чужие стены, рубили защитников, врывались в грады, сея ужас и смерть. Перед крепостью-градом лютичей выстроились цепью метательные машины. Их соорудили здесь же на месте, после того как убедились, что прямым штурмом крепость не взять, а на осаду уйдут месяцы. Гваделуп благословил небо, что надоумило его взять в обоз не столько цепей для сковывания попарно невольников, как настаивали короли французский и император германский, а жгуты, запасные части и вороты для баллист. По знаку Гваделупа взвились в воздух тучи камней. Возле двух камнеметалок горели костры, там калили булыжники, выхватывали из огня клещами, опускали в деревянные ложки и зашвыривали через стену, стремясь вызвать пожары. Рыцари спешились, в три ряда подступили к стенам. За ними колыхалась темная масса кнехтов -- тяжеловооруженных, озлобленных, готовых тяжесть похода и гибель боевых друзей выместить на всех, кого встретят за стенами города, будь это женщины, дети или собаки. Гваделуп велел нести свое знамя к главным воротам крепости. Войско рыцарей разделилось, три отряда пошли к сторожевым башням по краям крепости, а центр под знаменем Гваделупа, угрожая небу лесом копий, подступил к главным воротам. Ров в том месте уже забросали, там стояла таранная машина. Укрытые навесом от стрел и камней воины мерно грохали окованным железом концом бревна в створки ворот, выбивали бревна. В воротах уже зияли щели. Оттуда летели стрелы, дротики. Рыцари прикрывались щитами, готовились ворваться как только ворота рухнут. С той стороны створки подпирали бревнами, строили заслоны, но к полудню все-таки защита обессилела. Пешие вломились, растащили остатки укреплений с дороги, и в город ворвались конные отряды. На тяжелых конях, закованных в железо, они убивали всех, кто попадался на дороге, но за убегающими не гнались, стремились к самым богатым теремам. Князья и знатные люди лютичей обладали немалыми богатствами. Из одного терема можно нагрести столько, что можно нанять большой отряд, купить всем доспехи и оружие, коней. Гваделуп ворвался в числе первых. Он не бросался к богатым домам, дело великого магистра -- сокрушить врага и захватить князя с семьей в полон. За него можно получить немалый выкуп, а пытками вынудить раскрыть сокровища, отдать все ценное до последней монеты. Рыцари и простые кнехты врывались в дома, рубили всех язычников, тут же всем распарывали животы и рылись во внутренностях. Ходили слухи, что язычники заглатывают золото и драгоценные камни, чтобы уберечь от грабежа, потому надлежало убивать даже женщин и детей, хотя их можно было бы продать в рабство. Немногих молодых девушек оставили в живых, только сорвали в них одежды и привязали к длинной веревке. Даже если они и проглотили золото, но ничто не ускользнет от их хозяев -- первые дни они будут прикованы к ложам победителей. Пожары вспыхнули уже после захвата города. Скорее всего, поджигали отчаявшиеся лютичи. Крестоносцы, оставив избиение последних уцелевших, усердно тушили огонь: в пламени могла погибнуть богатая добыча. А та, что погибнет, кажется особенно богатой. После того как в городе не осталось ни живой души, трупы убитых стащили в огромные кучи, облили маслом и горячими смесями, сожгли. Черный дым заволок окрестности, а запах горелого мяса распространился на несколько верст. Со стороны могло бы показаться, что крестоносцы отдают последний долг чести погибшим противникам, отправляя их в вирий по славянскому обычаю, если бы после всего именитые крестоносцы, как голодные псы, не рылись в еще горячем пепле, разбрасывая черепа и кости, искали оплавившиеся комочки золота. Когда из крепости вывели последних пленников, это были молодые девушки и мальчишки не старше четырнадцати лет, всех остальных вырезали, крепость подожгли с четырех сторон. Уходя, крестоносцы развернули знамена и хором мощно запели хвалу Иисусу Христу, который даровал победу над язычниками. Великий магистр Гваделуп ехал во главе головного отряда. Мерно покачиваясь в седле, думал о великой роли, которая выпала на его долю. Да, император германский полагает, что земли прибалтийских славян отойдут ему. Польские князья мечтают урвать кусок от этих земель себе. Сброд под знаменами крестового похода против славянства думает только о великой добыче, грабежах, насилии над беззащитными, когда победителю позволено все! Только Гваделупу во всем войске ведома настоящая причина похода. Низшие культуры должны уступать место высшим, а народы, проигрывающие бой, должны исчезать с лица земли, оставляя ее сильнейшим. Война -- двигатель прогресса. Женщины должны рожать от победителей, слабые не имеют право на воспроизводство. Все земли полабских славян, будь это бодричи, лютичи или воинственные пруссы, должны стать землями Германии. Может быть, часть отдать Польше за ее верную службу прогрессу. Эти две страны не лучше полабов, надо признать, но они раньше их приняли новую веру, а с нею и правила Семи Тайных, которые направляют судьбы всего человечества. Раньше признали их власть -- первыми получат вознаграждение. Одновременно Тайные уничтожают последние очажки сопротивления, гасят последние искры старой веры. Глава 14 Томас седлал коня, когда прозвучал сигнал тревоги. Лютичи обещали показать прямую дорогу до самого моря, по которой конь пройдет легко, не встречая завалов. А там за морем и лежат острова, которые Томас называет Британией. Тревога не показалась Томасу серьезной. Что могло повредить такой укрепленной крепости, да еще затерянной в дремучем лесу? Но когда из длинных сараев, которые он называл казармами, начали выходить рядами вооруженные воины, он ухватил за плечо пробегающего подростка. -- Бодричи? -- Нет, заморские тепличи! -- Кто-кто? Но мальчишка уже унесся. Яра седлала своего коня, а на двух запасных уже были навьючены мешки с мешками, едой, походным котлом и прочими необходимыми в походе вещами. -- Тепличами, -- пояснила она, -- зовут рыцарей. Не понимаю, что могут тут делать рыцари? Что делают, подумал он зло. Папа римский объявлял крестовый поход и против этих людей. Ишь, владеют огромными пространствами прямо в сердце Европы! Они приняли христианство, но не признают власть папы, за что его верные вассалы стараются если не уничтожить непокорных, то хотя бы потеснить с их земель. -- Рыцарям до всего есть дело. Надо уезжать поскорее. -- Думаешь, они перехватят дорогу? -- Не знаю. Просто не хочу тут быть, когда начнется война. -- Война? -- А для чего еще рыцари? Где рыцари, там и война, подвиги, самопожертвование, воинская доблесть. Здесь такое скоро заварится! Они были в седлах, когда в ворота вбежал запыхавшийся молодой воин. -- Крестоносцы! Томас пришпорил коня. -- Вперед! Мы должны успеть! Ворота еще были открыты, но за ними были конные дружины. Звенько, завидев Томаса и Яру, подбежал, утирая пот со лба. Он был в кольчуге, одетой на голое тело, в руке вместо дубины на этот раз держал меч. -- Томас! Они окружили крепость. Тебе лучше выехать через восточные ворота. Ты можешь сделать вид, что не знаешь нас, просто ехал мимо. Томас оскорбился. -- Зачем мне врать? -- Если узнают, что ты дружен с нами... -- Но я в самом деле дружен с вами! Он увидел устремленные на него глаза воинов-лютичей. Они были рослым народом. Таких рослых Томас еще не видел, настоящие гиганты, но как многие очень сильные люди они росли наивными и добродушными. Ломая медведя голыми руками, они не чувствовали нужды в оружии. И когда пришли закованные в железо рыцари, мелкие в кости, но выученные убивать многими способами, что благородно именовалось воинской наукой, эти добродушные дети просто не выстоят! Яра видела, что на Томаса смотрят уважительно. Он был в шрамах, владел, как никто, мечом. Звенько им рассказал о его подвигах в землях таких дальних, что они казались сказочными, и сам Томас казался героем из сказки... -- Да что там, -- вдруг сказал Томас и безнадежно махнул рукой. -- Яра, отведи запасных коней в конюшню. А я посмотрю, вдруг да удастся собрать отряд для контратаки. Звенько расплылся в широчайшей улыбке. -- Я был прав... Мы очень похожи! Я не утерпел, когда на тебя напали целой толпой, так не утерпел и ты... Крестоносцы были поражены, приступив к осаде, когда со стены им прокричали, что их боевой вождь вызывает их вождя на поединок. А чтобы показать, насколько они, великие и непобедимые лютичи, лучше как воины, предлагают драться по всем рыцарским правилам! Крестоносцы смеялись, переговаривались, но Гваделуп заметил, что на него посматривают насмешливо и ожидающе. Он вспыхнул, велел герольду: -- Передай, что я, великий магистр Ордена, встречу их воина так, как он заслуживает! -- Но поединки с язычниками... -- Это будет поединок воина с воином! Некоторое время герольд сновал между воротами крепости и шатром магистра, затем заинтересованным рыцарям сообщили, что поединок состоится вблизи ворот -- там широкое утоптанное место, дабы и со стен крепости народ мог видеть, как их воин повергнет ненавистного крестоносца и заставит наглотаться грязи. Боевые действия прекратились полностью. Слухи о предстоящем поединке облетели весь лагерь. Отовсюду к воротам крепости стягивались даже те, кому нельзя было покидать свой пост. Рыцарь в полном вооружении будет сражаться с полуголым гигантом-лютичем, вооруженным исполинской дубиной! А в это время в самом крепости Звенько с двумя могучими воинами помогали Томасу с доспехами. Тяжелые, скромно украшенные, они были из хорошей стали и так искусно прилажены, что муравей не протиснется в щель, не то что острие копья. -- Не жаль? -- спросил Томас. -- Этим доспехам цены нет! Звенько отмахнулся: -- Если одену я -- засмеют!.. У нас обычаи другие. Мы бросаемся в бой с открытой грудью. А в бою приходит священная ярость, у нас прибывают силы. Закрыться такими доспехами... гм... у нас это расценят совсем иначе. -- Как добыл? -- Думаешь, первый раз рыцари пытаются покорить наши земли? Наши деды-прадеды рассказывают, что они через каждые пять-шесть лет повторяют походы. А им рассказывали их деды. Но тогда немцы были вооружены, правда, попроще... А самые первые шли с голой грудью, вроде нас. Но не получилось, вот и начали прятаться в железные панцири, как улитки... Этот рыцарь погиб вовсе по дурости. Завяз в болоте, тонул. Его спасли. Ну, доспехи и его боевой конь, как у вас принято, переходят к победителю. Томас кивнул. -- Коня я видел. Похоже, он привычен к турнирным боям. -- Не знаю, но конь огромен, как гора. Вот его в самом деле жаль отдавать! Но уж очень хочется посмотреть, как крестоносец будет побит его же оружием на глазах всего войска! А если это окажется, как нам обещают, сам магистр их разбойничьего Ордена... Яра привела в самом деле огромного жеребца, тяжелого, но с мускулистыми сухими ногами, мощной грудью и крутой шеей. Хищно раздутые ноздри выдавали крутой нрав, а в глазах угрожающе вспыхивали искорки. -- Мы с тобой подружимся, -- сказал ему Томас. -- Я обещаю повергнуть рыцаря, а ты можешь покусать его коня. Конь посмотрел, фыркнул, но не презрительно, а словно бы сказал: я-то свою часть сделаю, а вот если и ты сумеешь, не покатишься, сбитый ударом копья, захватывая пригоршни грязи, то тогда и подружимся. Но не раньше. Протрубили трубы, ворота крепости распахнулись. Среди крестоносного воинства, которые собрались так тесно, что доспехи трещали, как панцири раков в корзине, пронесся единый вздох изумления. По спущенному подъемному мосту ехал великолепнейший рыцарь, таких даже в их войске было поискать. Огромный жеребец-зверь выступал надменно, словно сам был рыцарем, а в седле возвышался воин в великолепных рыцарских доспехах. В плюмаже шлема развевались яркие перья. В правой руке рыцарь держал длинное копье из ясеня, таким доблестный Ахилл поверг Гектора, а на локте левой висел треугольный рыцарский щит с необычным гербом: меч и лира на звездном поле. Справа от себя Гваделуп услышал озабоченные голоса: -- Кто бы это мог быть? -- Неужели сам Звенько? -- Ежели и пруссы начинают одевать доспехи, тогда нам с ними не справиться... -- Это не пруссы, те левее, это лютичи! -- Какая разница, все одно русы, славяне. -- Только и надежды, что этот дикарь не знает, как управляться с копьем... Рыцарь выехал на середину, отсалютовал копьем, затем, умело орудуя шпорами и поводьями, заставил коня попятиться, освобождая место для противника. Со стен раздались одобрительные крики. Хуже того, Гваделуп услышал такие же возгласы в своем лагере. Нахмурившись, он взобрался в седло и уже там принял из рук оруженосца шлем. Рыцарь лютичей ждал с поднятым забралом. У него были типично славянские голубые глаза, он был широк в плечах, как истый лютич, высокого роста, и Гваделуп ощутил слабость в коленях. Пруссы, лютичи, как и все полабские славяне, были известны как свирепые воители. С голой грудью, вооруженные только дубинами, бросаются на закованных в железо воинов Христовых, крушат их громадными дубинами. До сих пор, несмотря на столетний, если не больше, натиск всей Европы, они защищают свои земли. Но если они наденут доспехи, как вот этот, то как бы не пошли в ответный рейд по их землям! Гваделуп надел шлем, опустил забрало и пустил коня вперед. Копье опустил, нацелив в шлем противника, затем, чтобы не промахнуться, приготовился ударить в щит, выбить дурака из седла, а на земле уже добить мечом. Рыцарь лютичей медленно опустил забрало. Его конь, повинуясь неслышной команде, сорвался с места и понесся навстречу. Его бег был настолько стремителен, что он одолел две трети всего турнирного поля. Они сшиблись с таким лязгом, словно огромные наковальни ударились одна о другую, кони заржали, грязь взлетела из-под копыт. Рыцарь лютичей пронесся дальше, на скаку отшвырнув обломок копья, а на месте удара барахтался в грязи опрокинутый конь, а магистр Ордена, вылетев из седла, как из пращи, не меньше десяти раз перевернулся в грязи, всякий раз захватывая полные пригоршни. Над стенами крепости прозвенел радостный крик, а в рыцарском стане было гробовое молчание, если не считать чей-то невольный вскрик, то ли ужаса, то ли восхищения искусным ударом. Великий магистр лежал недвижимо лицом вниз. Оруженосцы и слуги бросились на помощь, а рыцарь лютичей, отсалютовав мечом крестоносцам, повернул коня и медленно поехал к раскрытым воротам. В рыцарском стане началось волнение. Либо невежа лютич не знал, что бой еще не окончен, ведь когда копья сломаны -- остаются еще мечи, либо он знал больше, чем они... Оруженосцы перевернули неподвижное тело, о чем-то возбужденно поговорили между собой. К ужасу рыцарей, могучего Гваделупа подняли и понесли в лагерь. В грязи осталось красное пятно. -- Ранен? -- вскрикнул один рыцарь во весь голос. -- Если и ранен, то смертельно, -- ответили слуги. Они опустили магистра на землю. Примчался лекарь, суетливо поднял разбитое страшным ударом забрало. Лицо магистра было смертельно бледным, изо рта текла кровь. Рыцари подавленно молчали. Магистра знали как победителя турниров, искуснейшего воина, а здесь он был выбит из седла в первой же схватке. Да как выбит! Раздался звук рога. Рыцарь лютичей повернулся у моста, ему подали новое копье. Он бросал вызов следующему противнику! Из ворот вывели крупного коня, покрытого белой попоной, предложили рыцарю пересесть. Судя по знакам, в лагере поняли, что он будет сражаться пока на этом, а когда тот устанет, пересядет на запасного. Гутенап, старый и опытный воин, поседевший в битвах, сказал резко: -- Всем оставаться на местах! Кто примет вызов, будет отвечать передо мной! Среди рыцарей раздались возмущенные возгласы: -- Но как можно терпеть? -- Он же вызывает!.. -- Это позор, если я не приму бой... -- Наглые пруссы возгордятся... -- Это не пруссы... -- Да какая разница!.. Мы должны сражаться! Гутенап гаркнул, перекрывая шум: -- Следующий в командовании после Гваделупа -- я! Пока он не придет в сознание, если придет, я командую войском. А я повелеваю не принимать вызова этого прусса... ну, пусть лютича. Или бодрича, нам все равно. Не понятно? Это худо подействует на воинский дух, если еще кто-то будет выбит из седла. Один из рыцарей крикнул негодующе: -- Хуже быть уже не может!.. Великий магистр сокрушен, а падение еще одного или двух рыцарей ничего не изменит. Но если проклятый язычник будет повержен... -- Запрещаю! -- Пошел ты... со своими запретами. Я, благородный сэр Нибел, у которого насчитывается семь колен благородных предков, сочту за унижение выполнять приказы человека, у которого в роду не больше пяти благородных предков! А этому варвару я сейчас покажу... Гутенап хмуро наблюдал, как со страшным грохотом Нибел вылетел из седла вместе со всеми благородными предками. Следом за ним вылетели еще четверо, и только у одного хватило сил подняться на ноги и выхватить меч. Рыцарь лютичей ударом копья опрокинул его на спину, но добивать не стал. Побежденного в стане рыцарей, однако, наградили аплодисментами: он хотя бы ухватился за меч. Но, к счастью, до мечей не дошло, рыцари видели, какой громадный меч приторочен справа от седла воина лютичей. Если и мечом владеет, как копьем, то живым с поля не уйти. Этот день был днем славы лютичей и позора крестоносного войска. Магистр Ордена Гваделуп умер, не приходя в сознание. Среди рыцарей начался разброд. Когда исполняющий обязанности магистра Ордена Гутенап велел готовиться к завтрашнему штурму крепости, среди рыцарей пошли разговоры, а когда наступило утро, Гутенап не досчитался трети рыцарей. Ушли люди Нибела, им нечего было искать в дремучих лесах лютичей, такие же дремучие леса и на их землях, ушли без оповещения два отряда миланских рыцарей -- лютичи, оказываются, сопротивляются. Да и взять, судя по виду их крепости, здесь мало что удастся, а жизни потерять можно. Ушли арбалетчики норманнов, а это была серьезная потеря. Утром, хмурые и неуверенные в своих сильно поредевших силах, крестоносцы пошли на приступ. На стенах, напротив, кроме воинов появились даже женщины, старики и дети. Все с веселыми возгласами бросали камни, сталкивали бревна, лили смолу и вар из котлов. Казалось, для них это не кровопролитное сражение не на жизнь, а насмерть, а развлечение. Гутенап бессильно стискивал кулаки. Вот бы где пригодились, как никогда, арбалетчики! Сбить стрелами несколько человек нетрудно, но зато можно без помех разбивать ворота, карабкаться на стены... Штурм захлебывался, когда ворота распахнулись, и оттуда вырвался небольшой отряд во главе с тем проклятым лютичем! Гутенап просто не поверил своему счастью. -- Взять! -- закричал он страшно. -- Ударить на него со всех сторон! Победа уже за нами! Воин потеснил напиравших на ворота, сбросил их с моста, орудуя тяжелым мечом с невиданной легкостью. Крестоносцы отступали под его яростными ударами, второй лютич, что держался рядом, быстро выпускал стрелы из простого лука, стреляя, как дикий степняк, прямо с седла. Однако его стрелы находили щели в доспехах, ибо воины роняли мечи, зажимали раны. С двух сторон бежали крестоносцы, однако лютич не стал ввязываться в тяжелый бой. Гутенап не верил глазам, когда он, прорвавшись сквозь поредевший лагерь, устремился со своим оруженосцем прямо в чащу. Бежит? Это не укладывалось в голове. Такой отважный воин не мог бежать, тем более когда чаша весов заколебалась. Или все же правы проповедники, что только воины Христовы крепки духом, а язычники, несмотря на крепость рук и огромный рост, не могут выстоять в долгом и затяжном сражении против крепких в вере? -- Пусть уходит, -- сказал он с удовлетворением. -- Даже если это не вождь, они лишились своего сильнейшего воина. Теперь нам можно воевать на равных! Он не видел, что граф Гугенот, сводный брат погибшего от руки лютича сэра Гваделупа, быстро отошел к своим людям. Вскоре весь его отряд незаметно вышел из сражения и оттянулся в лес. Глава 15 Теперь они ехали вдвоем на великолепных конях, а еще двух навьюченных коней вели в запасе. Томас был в полном рыцарском доспехе, меч и даже мизерикордия на месте, копье в руке. Жеребец под ним шел уверенно, на хозяина посматривал одобрительно: они опрокинули в турнире с десяток рыцарей, а еще вдвое больше выбили из седел и потоптали в бою. С таким седоком воевать не совестно, перед другими рыцарскими конями показаться не стыдно. Под Ярой была гнедая кобылка, стройная и очень быстрая. Яра сама выбирала, Томас вынужден был признать, что женщина в лошадях толк знает. -- Мне как-то неспокойно, -- призналась она. Над головой пролетела большая птица, уронила перо. Яра вздрогнула, пугливо оглянулась. Глаза ее стали большими и круглыми. -- Все хорошо, -- успокоил Томас. -- Лютичи теперь отобьются. Благодаря турниру мы выиграли время. Сейчас подошла помощь от земгов и галков, крестоносцы сами окажутся в кольце! Звенько довершит разгром. А нам надо спешить в Британию! -- Да нет, я за них не особо тревожусь. -- А что еще? -- Неспокойно, -- повторила она. Томас недовольно хмыкнул: -- А что, у нас был хоть один день спокойным? Калика говорил, что счастливой жизни не бывает вовсе, бывают только счастливые дни. А у нас и вовсе -- часы! Она задумалась, в глазах появилось мечтательное выражение. Томас чувствовал в ней какую-то тайну, все-таки странная женщина что-то недоговаривала. Лес иногда прерывался полянами, трава росла густая, уже пожелтевшая, чертополох грозно растопыривал колючки. Только ели оставались зелеными, весь же лес стоял в желтом и пурпурном убранстве всех цветов и оттенков. Небо было чистое, синее, но от него веяло холодом. Яра первая услышала конский топот. Тронула рыцаря за рукав, тот остановил коня, прислушался. Сперва негромкий, стук множества копыт становился громче с каждым мгновением. По дороге за ними вслед неслись десятка два, если не больше, конных всадников. И, судя по стуку копыт, это были тяжелые кони, и всадники на них были тяжелые. -- Погоня, -- понял Томас. -- Дурак, он снял с осады людей, послал за нами! Ну, теперь ему точно крепость не взять. Унесет ли сам ноги... Яра взмолилась: -- Томас! Тут нам бы унести! -- Попробуем, -- сказал он, трогая поводья. Но было уже поздно. Из-за деревьев выскочили кони, роняя пену. Передний всадник, видя, что беглецы на хороших конях да еще по свежему запасному, закричал отчаянно: -- Стой, трус?! -- Это я трус?! -- грозно осведомился Томас. Он начал разворачивать коня. Яра схватила его за руку. -- С ума рухнулся?.. Томас с неохотой повернул коня, только пришпорил, как настигающий всадник заорал диким голосом: -- Трус!.. Подлый трус!.. Если в тебе есть хоть капля от мужчины, остановись и сражайся! Томас остановил коня. Яра схватила его коня за повод, потащила за собой. Томас ворчал, но повиновался. Преследователи начали отставать, и передний всадник, рыцарь в блестящих доспехах, закричал страшно: -- С тобой женщина, трус!.. Неужто ты будешь бежать даже при ней? Томас выдернул повод из руки Яры. Лицо его было бледным от ярости, челюсти плотно сжаты. Он со стуком опустил забрало, синие глаза метнули через узкую щель молнию. -- Я жду тебя, кто бы ты ни был! Всадники, это были рыцари с опущенными копьями, неслись на него, не сбавляя хода. Томас запоздало понял ошибку: они не собирались драться по очереди, -- но поворачивать коня уже не было времени. Он быстро соскочил, выхватил меч и метнулся за ближайшее дерево. Три копья с силой вонзились в дерево, разлетелись с треском. Яра, схватив его коня, отъехала и сорвала с седла лук. Часть всадников спешилась, начала обходить дерево с двух сторон. Томас двигался молниеносно, один рухнул под ударом его меча, второй выронил меч и ухватился за окровавленную руку. Еще несколько человек начали оттеснять его от дерева, а всадники объехали с другой стороны, окружили. Томас вскрикнул бешено: -- А где твоя честь, трус? Рыцарь ответил надменно: -- Перед язычником всякие клятвы, как и перед женщиной, необязательны, потому что женщина -- не человек. Как и язычник. Он всхлипнул, умолк на полуслове, вскинул обе ладони, хватаясь за лицо. Из узкой щели забрало торчало тонкое древко с белым пером. -- Так его, Яра! -- вскричал Томас. -- Клятвопреступник! Гореть тебе в аду! -- Он уже горит, -- ответила Яра холодным злым голосом. -- Это тебе за отношение к женщинам! Вторая стрела быстро и хищно щелкнула в плечо. Томас думал, что стрела отскочит, но отточенный клюв нашел зазор в доспехе, стрела погрузилась до половины, а несчастный сводный брат Гваделупа вскричал страшно и рухнул с коня. При падении он ударился лицом, и стрела вошла глубже в мозг. Но положение Томаса было отчаянным. Рыцарей было три десятка, да еще прискакали легко вооруженные воины, в руках были короткие дротики с широкими лезвиями. Томаса уже окружили, он вертелся, как вьюн, и рубился во все стороны. Удары сыпались на него со всех сторон. Он сражался, как медведь в стае собак, ревел, сыпал проклятиями, а каждый удар повергал нового противника на землю бездыханным. Даже Яра не заметила, как появились новые всадники. На легких конях они пронеслись косым строем, у каждого в руке был топор на длинной рукояти, с узким лезвием, похожим на клюв дятла. Даже несильный удар пробивал шлем, что не всегда мог достичь страшный удар рыцарского меча, и противник замертво падал на землю. Томас наконец опустил залитый кровью меч. Он задыхался, грудь ходила ходуном, но все еще старался выкрикивать оскорбления в адрес трусов, что нападают скопом. Доспехи его из светлых превратились в пурпурные, даже на шлеме были красные брызги. Новые всадники быстро и умело добили раненых. Соскочив с коней, шарили по карманам, выворачивали седельные сумки. Их вожак на коне приблизился к Томасу. Тот ахнул -- на него смотрело жестокое лицо пана Кичинского! -- Не ждали? -- спросил князь. Он соскочил с коня, обнял подбежавшую Яру, благосклонно кивнул Томасу. -- Здорово сражаешься. Англ, говоришь? Томас перевел дыхание, прохрипел: -- Он самый... -- Хороший, наверное, народ... Хотя надо посмотреть по книгам, от кого род ведете. Может быть, все-таки от жидов поганых. Томас застонал сквозь зубы. Стараясь сменить тему, спросил торопливо: -- Откуда вы взялись? -- Разведка донесла, а затем и лазутчики доложили, что войско крестоносцев идет на лютичей. А это же тоже россы, только они об этом не знают! Вот я быстро и собрал добротный отряд, поднял по дороге племя земгов, привел на помощь Звенько. Они хоть и не чистые арийцы, как мы, у них скулы шире, но кровь почти такая же чистая. А тут узнал, что ты с моей племянницей только-только, прорвав осаду, уехал! Ну разве я мог расстаться, не повидавшись еще раз? Яра обняла, поцеловала. -- Спасибо, дядя! Ты удивительный! -- Ну вот, я же знал, что не рассердишься. Томас подтвердил: -- Она не рассердится. Еще как не рассердится! Но как с ходу все поняли, мгновенно приняли решение... Это достойно великого полководца! Пан Кичинский скромно отмахнулся. -- Да что тут особенного? Надо же православных христиан спасти от проклятых жидов! Томас оглядел поле, покрытое трупами, где бравые с клевцами в руках потрошили убитых. Содрогнулся. -- Это все жиды? -- До единого! -- поклялся пан Кичинский. -- Даже если они об этом не все знают. Кругом одни жиды! Томас огляделся, передернул плечами, как в ознобе: -- Дьявол!.. Действительно, страшная сила. Он влез на коня, а Яра уже была в седле. Еще раз обнялись, прощаясь, а когда Томас уже отъехал, пан Кичинский вдруг хлопнул себя по лбу: -- Эй, погоди! Чуть не забыл! Томас остановил коня, чувствуя озноб при виде приближающегося пана Кичинского. За ним неотступно держались два звероватых гиганта, при виде которых у Томаса всяких раз по спине бегали мурашки. Пан Кичинский пошарил сзади, отвязал и швырнул Томасу серый потертый мешок. -- Не твое ли? Томас, обмерев, трясущимися пальцами развязал веревочку, заглянул вовнутрь. Не веря глазам, сунул руку, пощупал. Знакомое покалывание в кончиках пальцев подсказало, что не ошибся. В мешке был Святой Грааль! К проклятым лютичам подоспела помощь от соседей. Гутенап велел снять осаду; на этот раз с ним не спорили. На военном совете решили отступить, но чтобы это не выглядело бегством, идти было решено обратно по другой дороге, находя и уничтожая мелкие веси и городища ненавистных язычников. Как нарочно, не попалось ни одного жилого села. Проводники из бодричей исчезли, разочарованные в мощи крестоносного войска. Когда люди, измученные до предела, брели, не в силах поднять головы, а ноги не отрывали от вязкой земли, впереди и сзади раздался долгий протяжный треск. Деревья валились крест-накрест, перекрывая дорогу как вперед, так и назад к отступлению. Ряд деревьев рухнули на обоз, убивая и калеча людей и животных, некоторые упали на рыцарский отряд. Убитых было немного, но воинский строй был сломлен, деревья отрезали одну группу воинов от другой. Только слышались крики, ругань, стоны, а дрались с деревьями или уже напали лютичи, никто сказать не мог. Гутенап успел собрать вокруг себя небольшой отряд, когда с воинскими криками из-за деревьев выскочили лютичи. Они были обнажены до пояса, эти белокурые гиганты, в руках только дубины, но когда в страшной ярости прыгнули на рыцарей, схватка стала равной. Своими страшными дубинами они крушили панцири, разбивали головы в железных шлемах, как яичную скорлупу, без страха лезли на острия копий, но и покрытые страшными ранами ухитрялись бить и крушить до тех пор, пока не падали бездыханными. Берсеркеры, вспомнил Гутенап с дрожью, умирают не от ран, а от истощения сил. Хуже того, целые отряды лютичей, укрывшись за деревьями, били из луков рыцарей на выбор, изредка стреляли простых кнехтов. Арбалетчики выстрелили в ответ быстро и страшно, сразу несколько лютичских стрелков упали, пробитые насквозь железными стрелами-болтами, но пока они перезаряжали да натягивали воротами стальные тетивы, их почти всех пронизали тремя-пятью стрелами обозленные лучники. Их скорострельность была в десятки раз выше, да и самих их собралось, как листьев в лесу. Последним пал, отчаянно сражаясь, сэр Бульгиль из Нормандии, отважный рыцарь и хозяин обширных угодий в своем благодатном крае. Единственное, чего ему недоставало, это громкой воинской славы. Ее он и пришел получить в суровом походе против гигантов-варваров. Когда он лежал распятый на земле, кровь сочилась из ран, пан Кичинский остановился над ним, сказал брезгливо: -- Дурак!.. Обманутый этими пархатыми... Зачем тебе слава? Раненый прошептал: -- Чтобы сложить ее к ногам самой красивой девушки в мире... Самой нежной и недоступной... -- Такие разве есть? Кто она? -- Ее зовут Крижана. Она живет в туманной стране Британии... Пан Кичинский на миг задумался. Британия, Британия... Ага, туда отправился этот храбрый англ. Молодой, кровь с молоком. Горячий. Такому жену скоро подбирать. И чем меньше у него будет соперников, тем лучше. Так что старый вояка еще разок поможет... ха-ха... -- Добейте парня, -- указал он на сэра Бульгиля. -- Пусть не мучается. Глава 16 Томас ехал смутный: обреченность этих славянских племен видел, а чем помочь, чтобы овцы целы и волки сыты, не знал. Понятно, что западные племена, раньше успевшие сбиться в стаи, именуемые королевствами, вот уже несколько столетий наступают, давят, теснят. Время от времени удается наложить ярмо на славянские племена, те периодически сбрасывают его и истребляют гарнизоны, но натиск лишь усиливается. И вот уже славянский мир сокращается, сдает земли. Но теперь на захваченных землях население либо поголовно истребляется, либо уцелевшие онемечиваются. А он, навоевавшись досыта, не должен становиться на ту или другую сторону. Он на стороне культуры, так обещал калике. В ней решение какой-то великой задачи. Правда, натиск ведут силы, которые больше на стороне прогресса, а прогресс во сто крат хуже дикости, если не взнуздан культурой. Но это опять же по словам калики, а у него от этих мудрствований голова трещит, как после добротного удара булавой. Прогресс злее, неразборчив в средствах, он всегда впереди. Культура отстает всегда. Важно только, чтобы не отставала сильно. Но не его дело определять, как ей идти. Томас подпрыгнул, когда в одной маленькой веси сообщили, что еще через два дня, а ежели поедет шибко, то и на следующий день уже выедет к морю. А по ту сторону моря, что и морем-то назвать нельзя, берег с этой стороны видно, лежит страна дождей и туманов, именуемая Британией. Там, говорят, водятся дивные чудища, драконы крылатые, колдуны целыми стадами ходют, а гномами кишмя кишат горы. А уж от злых волшебниц отбоя нету. -- Все правда, -- подтвердил Томас счастливо. -- Все там не такое хорошее, как здесь, но это моя страна! И она самая лучшая на свете. Он заметил, что Яра тревожится, посматривает на него искоса. Томас догадывался, а помалкивал. Где-то здесь на побережье лежат владения ее жениха. Богатого, который заплатит за эту женщину любые деньги. Дурак стоеросовый! Не догадывается, что он и сам бы приплатил, лишь бы эту ведьму с лиловыми глазами сняли с его шеи! Кони шли резво, лишней поклажи не было, а пересаживались на отдохнувших часто. К вечеру выехали в долину, где на той стороне на пологом холме белела свежеоструганным частоколом огромная крепость. -- Там, -- кивнула Яра. Томас насторожился. Глаза женщины сухо блестели, спину она держала неестественно прямо. Ее золотые волосы пышным водопадом ниспадали на спину, красная ленточка опоясывала лоб. На Томаса не смотрела, вперив взгляд вдаль. -- Что? -- Я просто... хотела предупредить. Это владения моего жениха. Томас присвистнул. -- Ого!... Не соврала, как вижу. Он не беден, скажу честно. Не беден. Спасибо, что предупредила. Теперь я увеличу сумму втрое. Хоть одна выгодная сделка! А то все слава да слава... Жизнь собачья, зато слава казачья, вспомнил он слова калики. Эх, уже нахлебался этой славы досыта. Через губу льется, хоть и стоит на цыпочках. Чем ближе подъезжали, тем больше Томас замечал странное несоответствие. Город выглядит богатым и беспечным. Вокруг немало врагов, одни крестоносцы чего стоят, да и соседи бьются насмерть, только выйди из дому, как разграбят, а горшки перебьют. Городище выглядит чересчур беззащитным. Ни высоких стен, ни глубокого рва с ледяной водой, лишь частокол, но через него ребятня переберется, коза перепрыгнет! На въезде в городские врата он спросил с улыбкой стража: -- Не слишком ли легко живете? Страж, молодой мужик в длинной рубахе, подпоясанный веревочкой, распахнул рот: -- Чо? -- Укрепить бы свой город, -- сказал Томас с легкой укоризной. Они въехали в город, а страж, опомнившись, со смехом кричал вдогонку: -- Укрепить?.. А на кой нам стены?.. В нашем городе князь -- Михайло Урюпинец! Томас ощутил, как небо обрушилось на плечи. Это имя преследовало его, вызывая то восхищение, то досаду, то зависть с того дня, как выехал из Киева. Сказочный богатырь, рыцарь без страха и упрека, храбрейший витязь, герой сражений в пустынях и на море, благородный воин и защитник слабых... Но ко всему еще теперь, как выясняется, и жених Яры, которому он, Томас Мальтон, обязался передать ее из рук в руки за солидное вознаграждение! Яра взглянула искоса. -- Нам направо. -- Здесь улица горшечников, -- фыркнул Томас. -- Этот герой на досуге не лепит горшки? Яра надменно смолчала, а он сам устыдился грубой шутки, оскорбительной для героя и недостойной благородного рыцаря. Переулок, где жили и работали горшечники, вывел на главную улицу, а та привела на центральную площадь. Посредине стояли столбы местным богам, Томас с возмущением увидел и фигурку Христа на кресте, святого Николая-угодника и трехголового бога со слоновьими ушами, явно привезенного с Востока, привелось однажды видеть подобную непотребность. На той стороне, огороженный невысоким заборчиком до пояса, не выше, в глубине огромного, как поле, двора стоял княжеский терем. Во дворе был колодец, коновязь на две дюжины коней, росли цветы, стояли широкие столы и длинные дубовые лавки. Яра, не слезая с коня, отворила ворота. С Томасом старалась не встречаться взглядом. Они въехали бок о бок во двор. Набежали слуги, разобрали коней. Старший челядник, кланяясь, объяснил: -- Княже будет утром. Вчерась сообщили, что крестоносцы вторглись в земли кацапов. Князь взял с собой малую дружину и поскакал в чем был на супостатов... Томас буркнул: -- Зачем же в чем был? С врагом надо драться умело. Челядник поглядел на статного рыцаря с жалостью. -- Он знает, с кем как. Это на людоеда огненного он одевал кольчугу, а когда шел супротив великанов, то брал еще и меч, а войско этих зайд приблудных он размечет просто деревом... -- Каким деревом? -- не понял Томас. -- А любым, -- объяснил челядник любезно. -- Какое попадется под руку по дороге. Хоть столетний дуб вырвет с корнем, хоть ясень... Вы проходите наверх, там светлицы. Князь велел гостям отдавать лучшие покои, верхние. А раз уж прибыла сама блистательная Яра, то занимайте весь верхний поверх. Их отвели в огромные светлые палаты. Небогато, отметил Томас, но здесь все говорит, что хозяин за богатством не гонится. Зато все украшено затейливой резьбой, даже решетка на окнах выкована мастерами. Не поленились и цветы отлить в металле, и завитушки сделать, и разные узоры переплести. На стенах развешено оружие, половину которого Томас не только не видел, но даже не подумал бы, что такое существует. Из дальних квестов привозит, подумал он с ревнивой завистью. Еще бы! Имея крылатого коня, можно во всех концах света побывать и к обеду домой вернуться. Тут не только на воинских подвигах можно разбогатеть, на одной торговле легко сколотить состояние... Яра ушла на женскую половину, больше Томас ее не видел. Ему принесли лохань с горячей водой, он помылся. Спину ему потерли лыком, еле вытерпел, а потом переодели заморского рыцаря в чистое. Он ожидал, что его пригласят на ужин в нижний зал, но то ли выказывали особое уважение, то ли опасались нарушить какие-то ритуалы, но стол ему накрыли в той же комнате, которую отвели для сна и отдыха. -- Я столько не съем, --