ахнул он: за стол можно было усадить малую дружину, а может, ее и сажали, до того как бравый князь увел с собой на лютых ворогов. -- Впрочем, не убирайте, если здесь так едят ведь в чужой монастырь со своим уставом не ходят? Он спал чутко. Под утро скрипели ворота, слышались возбужденные голоса, звон железа. Дважды прозвучал сильный мужественный голос, победный, похожий на звук боевого рога, от которого по жилам быстрее струится кровь. Михаил Урюпинец, понял он. С победой, судя по голосам. Не осталось в прусских лесах крестоносцев даже на семя. Повернулся на другой бок, но сон не шел. Отрок явился с лоханью для умывания, подивился великой лености заморского воина. С виду бывалый витязь, весь в тугих мышцах, сухой, жилистый, ни капли жира, шрамы на лице и на теле, а валяется в постели, как ленивая девка.! А черт с тобой, ответил Томас мысленно. Было так горько, что жить не хотелось, а почему -- понять не мог. Вроде бы до родного берега только рукой подать. А там его ждет несравненная Крижана, за которую бьются лучшие рыцари Британии, там его суровый отец и любящий дядя, там его тихая милая мать... -- Да встаю, встаю, -- сказал он с досадой. -- Яра уже встала? Отрок пожал плечами. -- Я не был на женской половине. -- А... ну ладно. Я бы хотел, чтобы моего коня оседлали сразу после завтрака. Отрок сожалеюще покачал головой. -- Уезжаешь, заморский герой? -- Надо. -- Там тоже великие подвиги? -- Там мой дом, -- ответил Томас сердито. Он наскоро ополоснулся, ему подали вышитое петухами полотенце. Пока вытирался досуха, внесли стол, накрыли едва ли меньше, чем в прошлый раз, когда ужинал за всю отсутствующую дружину. Но сейчас дружина вернулась, может быть, это для нее? Снизу доносились шум и песни. Потом через окно Томас увидел, как по двое-трое люди в кольчугах и при оружии покидают княжеский терем. Дружина быстро отпировала с князем, а то и вовсе пили стоя, как кони, пошли делить добычу. У крестоносцев можно было поживиться. Вот уж те пошли за шерстью, вернулись стриженными. Потом он бродил по палате взад-вперед, при каждом шорохе выглядывал в окно. Яры не видно, по двору изредка проходила то девка с ведрами, то из кузницы выносили охапками косы и вилы. Вдруг сердце застучало так, что горячая кровь бросилась в голову, опалило жаром. С дальнего крыльца сбежала Яра, она была в своем прежнем платье, только добела выстиранном, быстро пошла к колодцу. Там уже сверкала желтыми янтарными боками, как медовые соты, огромная поленица, вчера ее еще не было. Заготавливают загодя, ясно. Томас сломя голову выскочил из палаты, прогрохотал сапогами по лестнице и только перед дверью наружу остановился, перевел дух и пихнул створку неспешно, с ленцой, как и должно быть свойственно северному англу из туманных и вечно сырых земель. А в самом деле, ему, северному человеку, здесь даже жарко. Ну и что если осень? Это местным осень, а ему даже жарко, а в колодце вода ключевая. Взять полную бадью одной рукой, как делают хвастливые молодцы, опрокинуть себе на голову... Даже не снимая рубашку. Его сильное мускулистое тело воина видно будет и сквозь намокшую ткань. А что неподалеку беседуют у поленицы дров Михаил и Ярослава, так это их дело. Он не собирается подслушивать, но в такую жару ополоснуться ну просто нужно до зарезу. Русский богатырь был обнажен до пояса, темная от солнца кожа блестела капельками пота. Левой рукой он небрежно облокачивался на березовые поленья, в правой держал топор. Томас оценил взглядом вес топора -- по спине побежали нехорошие мурашки. Они повернули головы, заслышав шаги. В ее лиловых глазах он увидел неудовольствие и опасные искорки. Не лезь, говорили они, это мой жених, мои дела. Я не лезу, ответил он независимо, я только вышел к колодцу. Я не виноват, что торчите на дороге, как две вороны на дохлой корове. -- А... -- сказала Яра натянутым голосом. -- Мы как раз говорили о тебе, сэр Томас, и вещем волхве... -- Желаю здравствовать, -- поклонился Томас учтиво, -- я видел как вы, сэр Михуил, въехали в замок на большой такой лошади странного цвета. Оказываются, цыгане и хороших коней продают, никогда бы не подумал! Свинья ты, а не благородный рыцарь, сказал ему взгляд лиловых глаз. Богатырь смотрел на него в упор. Они были одного роста, может быть, русич на бровь выше, но в плечах он явно шире англа, шея, как ствол дуба. По ней, как и по всему телу, выступали похожие на корни могучего дерева толстые жилы. Он весь был переплетен этими жилами. -- Это и есть тот человек, -- сказал он густым могучим голосом, -- с которым ты ехала от самого Киева? -- Я ехала с двумя сильными мужчинами, -- сказала Яра, защищаясь, -- святым отшельником Олегом Вещим и благородным сэром Томасом. -- Сэр Томас -- это я, -- сказал Томас и дружески улыбнулся. -- Доброго здоровья тебе, Михуил, как говорят здесь на Руси. В синих глазах богатыря блеснули опасные искорки. -- На Руси так не говорят! А меня всяк знает как Михаила Урюпинца. -- Вот здорово! У нас тоже один был, которого все знали... Гм... Михаил отвернулся к Яре, игнорируя англа. -- Я завоевал земли типичей, я наложил дань на прасолов... Все соседи присмирели, на западе я мечом раздвинул пределы. Все сделано, как твой отец и требовал. Теперь ничто не может помешать нам призвать Лелю... или встать под венец, если тебе ближе новый бог. Мне все равно. За плетнем начали собираться парни и девки, подростки, дети. Все жадно смотрели, из ближних домов выбегали даже домохозяйки, на ходу вытирая ладони о передник. У всех вид такой, словно чего-то ждали. Яра избегала взгляда Михаила. -- Все равно я должна еще вернуться и испросить благословения батюшки и матушки... -- Они его уже дали, -- настаивал Михаил. -- Ты же знаешь, что дали. Только поставили ряд условий. Я все выполнил! Даже молодильные яблоки добыл, жар-птицу привез из заморья. Томас похлопал его по плечу. -- Молодец, парень!.. Яра, Михуил только выглядит странно, а ведь он свершил подвиги! Жар-птицу довезти из земель короля Хесболлы не просто. Кормить часто, поить только вином, а клетку чистить постоянно... А гадит она так, что даже Хесболла держит их только с подветренной стороны дворца... Михаил тряхнул плечом. Томас и так чувствовал, что его пальцы хлопают по гладкому валуну, а сейчас словно гора шевельнулась. -- Сэр Томас, -- сказала Яра, -- не вмешивайся! -- Да я что, -- удивился Томас. -- Я только сказал, что Михуил -- молодец. Богатырь повернулся к нему всем телом. Томасу показалось, что развернулась гора. В синих глазах русича искры сменились пламенем. -- Похоже, ты никак не запомнишь мое имя... -- Плохая память, -- пожаловался Томас. -- Яра подтвердит, что не всех ее родственников я запомнил... -- Всех ее родственников сами боги не сочтут, -- медленно произнес богатырь, -- Но мое имя ты запомнишь... -- Конечно, Михуил! Ты только повторяй его чаще. Он чувствовал, что зашел слишком далеко, отчаянно пытался остановиться, но словно дьявол вселился в его плоть и двигал его языком. Если этот здоровяк протянет к нему руку, то переломит, как соломинку. -- Михаил! -- вскрикнула Яра испуганно. -- Перестань! -- Гостей встретили по-доброму, -- сказал Михаил, не сводя горящего взора с рыцаря. -- А провожать сейчас будем, как заслуживают... -- Сэр Томас! -- вскрикнула она еще испуганнее. -- Прекрати! Я бы рад, подумал он отчаянно. По-дурацки веду себя, не по-рыцарски, даже не по-христиански. Но христианского на мне, оказывается, только кожа, а сам я еще дикий язычник... Все-таки чувство вины пробилось наверх, он сказал, отступая: -- Да ладно, не будем ссориться... Ты прав, это твой огород. Я ухожу. Он повернулся, чтобы уйти, но сзади раздался разъяренный рев: -- Он обозвал меня козлом?.. Козлом в огороде? Томас снова обернулся, раскинул руки. -- Я не хотел тебя обидеть. Так говорят у нас в Британии. Мол, я в твои дела не вмешиваюсь, на твоих полях не охочусь. Я ухожу, будь здоров, Михуил. Он не прошел и двух шагов, как среди парней и девок раздался предостерегающий крик. Томас резко обернулся, нырнул под просвистевшее над головой бревно, так показалось. Михаил не выпускал из рук огромный кол, упал, перекатился через голову и подхватился на ноги с такой легкостью, что у Томаса похолодело сердце. -- Мишка! -- орали от плетня. -- Заморский щеголь безоружный! Михаил отшвырнул кол, словно только что обнаружил в руке. А кол был размером со столб, на которых сарацины распинали грабителей. -- Мне не нужно оружие, -- сказал он и прыгнул на Томаса. Томас и не подумал встретить эту летящую на него каменную гору: раздавит, как жабу. Качнувшись в сторону, сильно и страшно ударил по шее, как учили юных рыцарей старые воины. Пальцы онемели, а Михаил, быстро развернувшись, бросился снова, уже не так стремительно, просто не желая промахнуться. Похоже, что он и не заметил смертельного рыцарского удара. Зато пальцы Томаса ныли, будто со всей дури врезал по стволу дуба. Томас быстро ударил дважды, целясь в надвигающееся лицо. Михаил двинул головой, и Томас едва не заорал, когда костяшки пальцев треснулись о медвежий лоб русича. Огромные руки захватили Томаса. Воздух с орлиным клокотанием вырвался из груди, затрещали кости. В ребрах закололо. Когда в глазах стало темно и замигали звездочки, Томас, почти не помня уроков рукопашного боя, изо всех сил топнул, надеясь попасть каблуком по голым пальцам. Страшный медвежий рев почти оглушил, но схватка ослабела. Томас тут боднул головой и услышал хруст. Рев перешел в вопль, а пальцы на его спине разжались. Томас отступил на шаг. Перед глазами плыло, он молил Богородицу, чтобы не дала упасть. В кровавом тумане возникла чудовищно мощная фигура. Михаил орал, сыпал проклятиями и угрозами, обеими руками зажимал разбитый нос. Кровь хлестала между пальцами узкими горячими струйками. -- Ну как... -- прохрипел Томас. Он заставил онемевшие губы растянуться в злой усмешке. -- На этом закончим... Михуил? Он осекся, но слово -- не воробей, сам не поймаешь, но Михаил поймал и, хуже того, видел, что поймали и заулыбались зеваки по ту сторону плетня. С ревом пошел на Томаса. В его синих беспощадных глазах Томас прочел свою смерть. Кровь из перебитой переносицы текла по лицу и заливала потоком широкую грудь. Однако богатырь оставался в полной силе, в то время как ноги Томаса еще дрожали, а дыхание вырывалось с всхлипами. Томас замахнулся правой, ударил левой. Получился не удар, а шлепок по лицу. За плетнем заорали, подбадривая Михаила. Синие глаза налились кровью, пощечина хуже, чем удар, это -- оскорбление, теперь уже до конца, теперь уже на смерть... Словно из-за далеких гор донесся вопль Яры: -- Растащите их!.. Они убьют друг друга!.. И чей-то ликующий крик: -- Эт турниром у них зовется... Обычай такой. Михаил замахнулся. Томас ожидал подвоха, так и случилось: богатырь ударил другой. Наставники твердили, что быстрота в бою важнее, чем сила, Томас это усвоил крепко и потому часто выживал там, где гибли более сильные, но, похоже, Михаила обучали те же наставники. Увернувшись от удара в челюсть, Томас получил его в плечо. Боль пронизала все тело, он ощутил, как повисла рука, а плечо словно отсидел, перестал ощущать. Повинуясь чутью, он изо всех сил ударил правой, почувствовал на пальцах мокрое. Михаил отшатнулся, кровь брызнула гуще. Налитые кровью глаза не отпускали лица рыцаря. Краем глаза Томас видел белое платье Яры -- девушка прижала обе ладони ко рту. Парни улюлюкали и дергали кулаками, избивая воздух. -- Ну что сопли жуешь? -- сказал Томас приглашающе. -- Иди сюда, я обломаю тебе рога. Когда сражаться уже невозможно, учили наставники, благородный рыцарь должен уметь умереть красиво. В этом разница между простолюдином и рыцарем. Он должен пасть в красивой позе и сказать последнее слово, которое всегда ждут от умирающего. Этому слову придается огромное значение, оно бывает вещим, так как в последний миг открывается царство небесное... не всем, правда. Некоторые, опасаясь, что их подхватят вовсе не ангелы, а если ангелы, то с рогами, заранее придумывают это слово... Все равно они умирают по-рыцарски. -- Ты... умрешь... -- прохрипел Михаил. -- Все мрут, -- ответил Томас словами калики, -- Только я сперва посажу цветочки на твоей могиле... Ты какие любишь? Михаил наступал, глаза следили за каждым движением чужака. Не считая перебитого носа, он был все так же силен, а Томас чувствовал, что еще один такой удар в плечо оставит его калекой на всю жизнь. Михаил быстро и сильно ударил. Томас поднырнул... хотел поднырнуть, но, избегнув удара в лицо, снова получил в плечо, уже другое. В глазах заплясали искры. Он подумал, что сейчас умрет, но все не мог вспомнить красивую фразу, которую однажды придумал на стенах Иерусалима... ну, хорошо, подслушал, уж больно было здорово сказано: гордо, с рыцарским достоинством и с чисто англским юмором. Отступая, ощутил, что левое плечо отошло, пальцы снова сжимаются в кулак, хотя боль стегала при каждом движении. Двигаясь из стороны в сторону, он остановил богатыря, тот подозрительно наблюдал за чужаком, высматривая подвох, а когда так и не обнаружил, двинулся снова. Томас, уже приловчившись, нанес три коротких и сильных удара в лицо. Впечатление было такое, что лупит в гранитную скалу. Костяшки пальцев саднило, там была кровь, но и Михаил остановился, выбрасывал вперед руки, парировал удары. Томас чуть воспрянул духом: в кулачном бою англам нет равных, да и второе плечо постепенно отходит от оцепенения, как вдруг Михаил с криком бросился вперед, обхватил Томаса обеими руками. Не ожидавший такого Томас только вспикнул, как мышь. Михаил дал подножку, и оба рухнули на землю. Томас оказался внизу, от удара хрустнули кости, а воздуха не осталось вовсе. -- Все, -- сказал Михаил свирепо, -- ты кончился, чужак! Из последних сил Томас прошептал: -- Ты что? Моя северная кровь только начала разогреваться... Он надеялся, что Михаил приподнимется, чтобы бить его сверху могучими руками, огромными, как наковальни, -- можно попытаться хоть что-то до того, как первый удар обрушится на его голову, тогда конец всему. Однако богатырь решил не искушать судьбу, свирепо давил его в медвежьих объятиях. Кровь текла по его лицу и капала в глаза Томасу. Томас, чувствуя, как потемнело в глазах, в последней попытке, за которой уже смерть, ударил лбом, хрустнуло, страшный крик едва не разодрал ему перепонки. Хватка ослабела, Томас вывернулся, расцепил руки, кое-как поднялся на ноги. Михаил шатался в двух шагах, кровь хлестала ручьями из разбитого лица. Обеими руками он зажимал рану. -- Жених, -- сказал Томас с отвращением. -- Кто пойдет за такого, кто дважды наступает на одни и те же грабли? Михаил качнулся, но пошел на него, растопырив огромные руки. Томас отступил, дважды ударил, это подействовало, тогда он начал из последних сил осыпать ударами. Пальцы онемели, но лицо богатыря уже было в кровоподтеках, глаза заплыли. Огромный кулак задел Томаса по голове, в черепе словно раскололась глыба из каменоломни. Он упал, перекатился через голову, чувствуя, как острая боль рвет все тело. Откатился еще, ожидая страшные добивающие удары ногами. Однако русич лежачего не бил -- не подлый Восток! -- и Томас сумел встать, увернулся от просвистевшего над ним кулака, поднырнул, входя в кольцо огромных рук и мощно ударил в подбородок. Михаил всхрапнул и остановился. Руки разомкнулись и неуверенно пошли вниз. Томас, задержав дыхание, бил и бил короткими сильными ударами: в лицо, под ложечку, нанес два сильных удара в ухо. Богатырь качнул и снова двинулся на него. Каменный он в самом деле, что ли, подумал Томас в отчаянии. Он отступил на шаг, спина уперлась в стену. Конец, понял он обреченно. Сил не осталось ни капли. Все. Он раздавлен. Михаил сделал шаг на подгибающихся ногах и рухнул вниз лицом. Томас, не веря глазам, заставил себя поднять руки и скрестить пальцы в победном жесте. Если умирать надо красиво, то и побеждать красиво. Сквозь шум крови в ушах слышал крики, возгласы. Кто-то хлопнул по плечу -- Томас едва не заорал от боли. Повернулся, чтобы разглядеть дурака, но от этого движения в шее будто лопнула жила, в глаза хлестнуло горячим. Яра вырвалась из чьих-то рук, выбежала на поле битвы. Ее лиловые глаза лишь на миг остановились на залитом кровью лице Томаса -- она раньше него поняла, что это кровь из разбитого носа Михаила, --тут же бросилась к Михаилу. Он лежал, как сброшенная с небес скала. Яра с трудом повернула его лицом вверх. Руки его бесцельно шарили по земле, загребали пыль, а губы что-то шептали. Она резко повернулась к Томасу. Лиловые глаза метнули молнию. -- Сэр Томас! Как ты... как ты мог так гадко поступить? Томас отклеился от стены. Его поддерживали, все еще похлопывали по спине, плечам. Со всех сторон он видел улыбающиеся лица. Похоже, где-то сумел переломить симпатии на свою сторону. Томас кивнул на склонившуюся над распростертым бойцом Яру. -- Почему она... -- Русская женщина, -- ответил ему кто-то таким тоном, словно этим было все сказано. -- И что? -- Всегда на стороне поверженного. Глава 17 Михаила увели, поддерживая под руки. Отрок подал Томасу оседланного коня. Томас огляделся, чувствуя, что оставляет здесь часть себя. Может быть, лучшую часть. -- Подержи коня чуток. Я наброшу на себя доспехи. Мальчишка смотрел на рыцаря исподлобья. Глаза были серьезными: -- А сможешь сам? Такие надо застегивать сзади. -- Ну, если ты знаешь, как это делается... -- Подумаешь! Рыцари есть и у нас. Он бросил поводья на крюк коновязи. В комнате, где Томас оставил оружие, мальчишка восторженными глазами смотрел на длинный меч. -- Ух ты! Такой громадный! Это твой? Томас схватил меч, повертел одной рукой, с неожиданной яростью рубанул по толстому столбу. Лезвие вошло наискось и рассекло столб, как тонкий прутик. Верхняя половинка соскользнула с нижней, упала с таким грохотом, что затряслись стены, а стол и ложе подпрыгнули. -- Ого! -- вскрикнул мальчишка. -- Такого еще никто не делал! -- Никто? -- Никто! -- поклялся мальчишка, добавил после минутного колебания: -- Даже наш князь! Боль в разбитом лице Томаса ослабла, но осталась в груди, словно могучие кулаки Михаила раздробили ему грудь и ранили сердце. Он напялил доспехи, поворачивался, пока мальчишка, упираясь ногой, затягивал ремни, стягивал стальные пластины. -- Пора. Когда вышел на крыльцо, возле коновязи рядом с его жеребцом стояло еще трое коней. На одном сидела Яра. Они уже выехали за ворота, а Яра все еще убеждала: -- Не будь меня с тобой, разве мой дядя бросился бы нам на помощь? И привез бы тебе вдогонку потерянную чашу? Калика вообще хотел, если вдруг погибнет, чтобы я пошла с тобой до Британии! Одному не дойти. Одному вообще не выжить, когда столько врагов... Томас молчал, чувствовал, будто его привязали за ноги к диким коням и погнали их в разные стороны. Ее доводы нелепы, хотя какая-то правда, надо признаться, есть, да и пользы от ее лука тоже, но он ни за какие сокровища не взял бы женщину в столь трудное путешествие... хотя тут осталось разве что переплыть морской пролив да вручить чашу первым же встреченным священникам... если бы это была женщина. Но и ее, красивую и отважную, самоотверженную и -- надо же такое несчастье! -- умную, не взял бы, благородством друзей нехорошо пользоваться, если бы не железная рука, сжимавшая его сердце с момента приезда в оставленный за спиной град. Он уже думал, что колдовство убьет его, едва выедет за ворота, уже и так было горько и гадко, что жить не хотелось, но едва увидел ее в седле, солнце засияло и сожгло тучи, птицы запели, а сердце, освободившись от тяжести, начало скакать, как ополоумевший заяц. Он и сейчас с величайшим трудом давил ликование, сдерживался, чтобы не вскочить с ногами на седло и заорать что-нибудь восторженно-глупое. Они снова едут за солнцем, ну пусть не совсем, они же едут на северо-запад, но все равно к солнцу, счастью. А что ему еще нужно помимо этой бесконечной дороги, синего неба и степи, которую он видит на кончиках ушей своего коня? Дорога вывела к небольшой речушке, маленькой и невзрачной, но с берегами, способными выдержать удары океанских волн. Возможно, реки мельчают и покрываются тиной, как и люди, подумал Томас. Кони неспешно двигались по высокому берегу, воздух был по-осеннему холоден, чист и свеж. Томас сдерживал радостную дрожь во всем теле: чувствовалась близость большой воды. Река впадает в море, за которым зеленеют холмы Британии! Яра сказала негромко, с печалью в голосе: -- Везде кровь и разор... Навстречу по дороге двигался, по-стариковски опираясь на палку, белоголовый мальчонка в драных заплатанных портках, ветхих настолько, что сквозь них видно было серую от холода грязную кожу, босой, с нищенской сумой через плечо. Он был худ настолько, что кости торчали даже сквозь ветхую одежонку. Босые ступни были красными от холода, в цыпках. Томас наклонился, всматриваясь внимательно. В мальчишке было что-то тревожное. Бредет неспешно, глазеет по сторонам. Такому не очень-то доверят отлучиться от своего двора, разве что гусей пасти, а здесь ближайшая весь далековато... -- Ты кто такой отважный, -- спросил он ласковым голосом, чтобы не напугать своим устрашающим видом, -- что не боишься уходить так далеко? Здесь дикие звери, здесь страшные рыбы, а птицы так вовсе с клювами и крыльями! Мальчишка поднял на рыцаря серьезные глаза. -- А я боюсь. -- Боишься? -- Томас оглянулся на Яру. -- Тогда ты очень смелый. Только герои, преодолевая страх, умеют совершать подвиги. Яра смотрела на мальчишку с любовью и жалостью. Томас успел подумать, что она, должно быть, очень любит детей. А так как с виду вон какая здоровая и краснощекая, то нарожает их, как крольчиха, не меньше дюжины, будет вылизывать, как корова и защищать, как волчица. -- Нет, -- ответил мальчишка чистым голосом, -- я очень несмелый. Но мне было велено. Томас насторожился, быстро посмотрел по сторонам. Везде тихо, от ближайших кустов далеко, засада не страшна. Но словно бы в самом воздухе разлито что-то особенное... -- Кем? -- Не знаю. -- Гм... А как было велено? -- Просто был голос в ночи. -- Тебе привиделось? -- спросил Томас с облегчением. -- У детей часто бывают ночные страхи. Мальчишка покачал головой. Вид у него был несчастливый. -- Нет. Был голос, затем было сияние в ночи. А голос не был страшным. Он говорил, как мой дедушка, ласково. Но строго. Велел придти сюда и ждать огромного рыцаря в блестящих доспехах. Я здесь уже с утра, замерз совсем. Яра смотрела то на мальчишку, то на Томаса. Рыцарь спросил с подозрением в голосе: -- Постой, как тебя зовут? -- Иосиф, сын Богдана. Что-то словно пронесло невидимой ладонью над головой Томаса, он даже ощутил тепло. Спросил внезапно охрипшим голосом: -- Ты откуда родом? -- Из Аримафейска. Аримафейск тут недалече, прямо за Урюпинском... Томас даже покачнулся, словно громом пораженный в самое сердце. Иосиф Аримафейский? Вот что имел в виду тот... Голос... когда сказал, что когда встретит настоящего Иосифа, то, несмотря на всю свою отвагу и доблесть, не откажется отдать ему чашу! Яра смотрела с тихой жалостью, затем перевела умоляющий взгляд на рыцаря. Томас ощутил укол в сердце. Вот что и как было начертано в высших небесных чертогах... Да, должен принести чашу потомок Иосифа Аримафейского, того самого, в чьем склепе нашли покой останки сына Бога -- Христа, пришедшего спасти мир. Ему, за заслуги его великого предка, дана честь принести чашу с кровью Христовой... Но как может ребенок пройти через пустыни, горы, болота, леса, переправиться через реки, к тому же постоянно пробиваясь через земли враждебных племен и народов? А разбойники, чудовища ночи, драконы? Провидение из всего крестоносного войска избрало именно его, Томаса Мальтона, чтобы своим мечом защищать этого чистого душой мальчишку. И он в состоянии это сделать! Он чувствовал, как обида на неведомого узурпатора его чаши испарилась. Он передавал ее не в руки более сильного воина, не в руки мага или властителя, а в тонкие ручонки ребенка, которому не выжить в этом страшном мире без защиты его длинного меча. -- Яра, -- велел он, -- дай ему моего запасного коня. Он поедет с нами. Она покачала головой. -- Томас, он же ребенок... Наклонившись, легко подняла к себе в седло. Глаза ее сияли, и Томас снова подумал, что она, несмотря на свой звериный нрав и умение стрелять из лука, будет хорошей матерью. Вон руки дрожат от желания вытирать сопли, тетешкать, а губы уже складываются трубочкой, будто сейчас будет насюсюкивать в оттопыренное ухо колыбельную. -- А что скажут родители? -- спросил Томас на всякий случай, хотя чувствовал, что Провидение могло предусмотреть всякие мелочи. Мальчишка ответил чистым грустным голосом: -- Они померли. Я сирота. -- Бедолага... Как ты живешь? -- Да так... Сегодня у одних поработаю, завтра у других. Покормят, дадут что-то одеть с хозяйских детей, мне много не надо. Томас угрюмо кивнул. Провидение в самом деле позаботилось обо всем. То ли прибило родителей, чтобы не помешали мальцу отправиться в дальний путь, то ли само как-то случилось. Хотя само ничего не случается, ведь даже лист с дерева не падет без повеления свыше. Впрочем, ради великого дела можно и придушить пару простолюдинов. Их же как листьев в росском лесу. Будь я Богом, сделал бы вовсе просто, подумал он отстраненно. Если тот древний Иосиф был не размазня, то наверняка оставил не одного чахлого сына, а поболе. Вон у него дядя, до чего ученый, что и на женщин вроде бы не глядит, но, кроме четырех сыновей, у него в каждой деревне по десятку бастардов бегает. А у древнего Иосифа только прямых потомков должны набраться тысячи. Среди них есть и богатые, и бедные, и смелые, и пугливые. Есть и сироты. Только и делов, что такого мальца на пару миль переместить вправо или влево... А то и просто вовремя разбудить и вывести на дорогу. Мальчишка был тих, как мышь, робок и послушен. Жизнь среди чужих людей научила не ждать тепла, а когда Яра погладила по голове, он засиял, как солнышко, потянулся к ее руке, стараясь продлить ласку.  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *  Глава 1 Дыхание северного моря становилось все мощнее. Еще через милю река словно конь, почуявший близкий отдых, с новыми силами устремилась вперед по прямой. Дорога вывела к высокому обрыву. Еще издали они услышали тяжелый равномерный гул. Воздух стал влажным, словно предгрозовым. Томас с такой страстью рвался увидеть море, что Яра понимающе придержала коня. Мальчишка сонно завозился в ее объятиях. -- Уже приехали? -- Почти, -- успокоила Яра. -- Спи. Томас остановил коня на краю обрыва. Долго стоял в гордом одиночестве, смотрел, на лице блестели капельки влаги. Яра решила бы, что слезы, будь на месте рыцаря слабая женщина, у которой то слезы, то сопли, но над обрывом стоит и смотрит на Британию железный рыцарь! Неужто брызги взлетают так высоко? Блестящая металлическая статуя приглашающе поманила ее дланью. Яра тронула коня каблуками. Берег был крут и высок, на его основание тяжело и мощно обрушивались высокие медленные волны. Они были серого цвета и казались свинцовыми. Они тянулись, постепенно измельчаясь, до самого виднокрая, где с ними сливалось такое же серое небо со свинцово-серыми облаками. -- Там Британия, -- сказал Томас тихо. -- Счастливый... -- ответила она так же тихо. -- Но если вплавь, то после такого плотного обеда тяжко. Томас тряхнул головой, стряхивая сладкие грезы. Затуманенные глаза снова стали пронзительно-синими, холодными, как Британия. -- Здесь порты должны быть на каждом шагу. -- Хочешь найти корабль сегодня? -- Горбатого баба с воза до Киева доведет, -- ответил Томас значительно. Яра с печалью отвела взор. Рыцарь пользовался даже словами калики, не мог смириться с потерей. Тот словно бы шел рядом, говорил, смеялся и шутил, подавал мудрые, редко когда понятные советы. Они не проехали и двух миль вдоль берега, когда встретили рыбацкую деревушку. Там объяснили, что еще чуть дальше лежит городок, откуда корабли уходят почти каждую неделю. А если бы они поехали вдоль берега в другую сторону, то наткнулись бы на город с таким огромным портом, откуда корабли уходят каждый день. Томас выругался, но поворачивать коня не стал. Судьба наконец начала улыбаться им, так что может повезти и там, куда едут. Городок был невелик. Томас сперва приуныл, но когда подъехал ближе, сердце застучало радостнее. Порт впятеро больше города, горожане кормятся благодаря кораблям. От мачт рябит в глазах. Пока приближались, два корабля как раз подходили к причалу. А сколько приходит, столько должно и уходить, даже Яре понятно. Правда, морякам надо дать время на загул, драку в корчме, здесь именуемые уже тавернами, на веселых девок, но скитальцы морей так же быстро спускают деньги и награбленное богатство, как и скитальцы песков, лесов или гор. Так что корабли здесь не должны задерживаться. Томас хотел ехать сразу к кораблям, Яра заикнулась об отдыхе, мальчишка устал, спал на ее руках, но рыцарь дрожал от нетерпения. -- Сперва к причалу, -- сказал он твердо, -- а постоялый двор не отплывет! Они поехали в порт. Здесь было не так пестро и шумно, как в восточных, куда привезли крестоносцев, но все-таки жизнь кипела, мокрые от пота рабочие таскали мешки с грузом, здесь же перекупщики щупали и рассматривали товар, ссорились между собой, пьяные моряки и ворье затевали драки. Здесь была жизнь, а чем дальше от порта, чем больше она походила на прозябание. Из всех кораблей только два готовились выйти на этой неделе. Томас отыскал хозяина, тот обещал уйти хоть сейчас, если ему доставят шелка, обещанные еще неделю назад. На втором корабле объяснили, что моряки уже пропили деньги, вырученные за мечи из Британии, теперь осталось собрать их, а для этого надо лишь вытащить из теплых постелей. Если бы собственных, то собрал бы в один миг, а то из чужих, а они сегодня одни, завтра другие... Томас уже жалел, что не поехал в другую сторону, но хозяин посмотрел внимательно, оскалил зубы в широченной усмешке. -- Вижу, торопишься тоже в чужую?.. Приходи завтра с утра. Не с самого раннего, а так, когда солнце, как обезьяна, уже вскарабкается на треть мачты. Если сумеет с такого похмелья. Постоялый двор был огромен, а Томасу еще на входе объяснили, что на этой же улице есть еще два, и если ему здесь не нравится, то может убираться ко всем чертям. Постояльцев и без него хватает, впору пристраивать еще комнаты. Томас посопел, но Яра дергала за рукав: перестань, здесь всего на ночь, ты же на камнях спал! На ужин предложили рыбу, правда, самую разную, вареную, печеную и жареную, к тому же почти даром. Томас потребовал мяса, чем вызвал недовольство, но желаемое получил, хотя пришлось выложить в двадцать раз больше. Похоже, если рыбу ловили прямо на месте, то мясо покупали, а в военное время платить приходилось не только монетами, но и головами. Томас осмотрел комнату Яры, проверил запоры, решетки на окнах. Яра уложила усталого мальчишку на постель, укрыла ветхим одеялом. Он лишь слабо улыбнулся, попытался удержать ее руку, но крепкий сон сделал его пальцы вялыми. Томас пробовал ложиться, вскакивал, подбегал к единственному окошку. Сердце колотилось, сон не шел. За окном чернота, две-три тусклые звезды, но в той стороне -- Британия. До нее рукой подать в сравнении с тем, сколько пришлось пройти, проехать, пролететь, проползти, обдирая локти! За тонкой перегородкой, где расположились Яра с мальчиком, было тихо. Умаялись оба. Все-таки женщина тоже ребенок, как бы ни старалась выглядеть взрослой. И относиться к ней надо всегда, как к ребенку, какую бы ношу она ни пыталась сама взвалить на свои плечи. И оберегать, как ребенка. Он лег, заложил руки за голову, но сна все равно ни в одном глазу. В возбужденном мозгу проскакивали радостные минуты возвращения, всплыло любящее лицо матери, совсем некстати увидел сцену захвата Иерусалима. Сердце все еще колотилось часто и сильно, словно размахивал мечом, а не пытался погрузиться в сон. Он долго лежал в ночной тишине, дышал ровно и глубоко. Наконец мышцы расслабились, он ощутил, как руки отяжелели... и в это же время ощутил чье-то присутствие в комнате. Глаза уже привыкли к слабому свету луны, что заглядывала в окошко, но в комнате помимо стола, двух лавок и грубого ложа, где Томас лежал, ничего не было. В то же время он чуял чье-то присутствие. Дышал все так же ровно, всматривался из-под приспущенных век. Меч справа от руки, почти касается пальцами, а веревочка от мешка с чашей накинута на кисть левой. Если бы не научился звериным чутьем угадывать опасность раньше, чем она возникала воочию, то сгинул бы еще на пути к Святой Земле, не говоря уже о полной опасности жизни крестоносца в захваченных землях. Из стены выступили две фигуры. Обе были в плащах до полу, капюшоны надвинуты на лица, скрывая глаза. Томас разглядел только подбородки: у одного квадратный, тяжелый, в обвисших складках кожи, у другого острый, но тоже упрямо выдвинутый вперед. Оба походили больше на рыцарей, чем на монахов. -- Крепко спит? -- спросил один шепотом. -- Крепкий сон наступает через два часа, -- ответил второй таким же шепотом, наставительно, -- тогда все бесполезно... А сейчас самое время. Первый приблизился к ложу. Томас напрягся, готовясь молниеносно ухватить меч, ударить, прыгнуть, парировать удар второго, пригнуть и ткнуть острием меча как копьем в живот первого. Сердце застучало еще чаще, но дыхание он удерживал ровным, расслабленным. Даже рот приоткрыл для убедительности. -- Сэр Томас Мальтон, -- заговорил первый негромко, но таким властным голосом, что Томас ощутил невольный импульс стать перед незнакомцами на колени. От них исходила мощь королей. -- Сэр Томас Мальтон из Гисленда!.. Ты совершил великий подвиг, прославив не только свое имя и свой род, но все англское рыцарство! Сейчас же ты не должен успокаиваться, ты должен быть готов к сражениям и схваткам, ибо дом близок, но путь к нему труден. Ты должен доставить Иосифа Аримафейского с чашей в Британию, ибо именно тебя Провидение избрало своим орудием, а там ты обязан сразу же отвезти чашу в часовню святого Дункана и передать в руки святых отцов. Укрепись духом, ибо путь твой еще не окончен! Он перевел дыхание, посмотрел на второго, словно спрашивая, так ли сказал и все ли. Тот кивнул. Первый сказал все тем же негромким, но властным голосом, от которого дрожал воздух: -- Когда ты проснешься, то сядешь на корабль со статуей святого Дункана на борту. Там надежная команда, вас отвезут на тот берег немедленно. Проснувшись, ты будешь помнить только страстное желание исполнить это повеление. Спи крепко, а утром встанешь полным сил и жажды выполнить все, что тебе было сейчас сказано! Они медленно отступили и, сколько Томас ни всматривался, без стука и скрипа ушли прямо в стену. Он еще долго лежал, успокаивая сердце, готовое выпрыгнуть. В ушах звучал властный голос, и Томас чувствовал страстное желание выполнить все до мельчайших деталей, хотя оставалась в душе горечь. Он и собирался все сделать именно так. Неужто в нем сомневаются, не верят? Или сочли, что выдохся? Медленно встал, на цыпочках пробежал вдоль стены, где половицы не скрипели, ощупал то место, куда они исчезли. Стена была абсолютно гладкая. Молча выругавшись, так же осторожно вернулся, лег. Когда церковь уничтожит все колдовство, жить будет проще. Теперь сон не шел вовсе. Томас лежал, мрачно смотрел в потолок. В ушах звучал властный голос, заставляющий его потупить так, как угодно святой церкви. Утром он промолчал о ночных гостях. Быстро позавтракали, вышли на холодную сырую улицу. Иосиф зевал, тер кулачками глаза, но шел послушно, смотрел преданными чистыми глазенками. Томас вручил ему мешок, велел строго-настрого беречь. Яра посмотрела обеспокоенно. -- Не рано ли? -- Но сказано ведь, что именно Иосиф должен принести в Британию чашу. -- До Британии еще надо море переплыть. Вот и дал бы ребенку чашу перед тем, как ступить на берег! Томас успокоил: -- Мешок не тяжелый. В нем нет ничего лишнего, кроме... одной очень важной вещи. Первое, что бросилось в глаза, когда пришли в порт, был большой корабль. Он стоял у самого причала, на борт грузили мешки. Томас пристально смотрел на нос корабля, где стояла с поднятым крестом в руке деревянная статуя святого. Если он правильно догадался, это и есть корабль, на который ему надо сесть. Он ощутил, что ноги сами задвигались, а сердце застучало радостнее. Наконец-то он не бьется в одиночку против всего света, наконец-то пришла помощь! Как всегда запоздалая, он и без нее уже завершает квест, но все-таки приятно знать, что и его душа не лишняя на свете. О нем знают, помнят, заботятся. С одного корабля окликнули весело: -- Эгей!.. Ты уже собрался?.. Молодец! А я собрал больше половины команды. Этого достаточно, чтобы выйти в море. На него смотрел, скаля зубы, хозяин судна. Под глазом у него был кровоподтек, на костяшках пальцев ссадины, но глядел он лихо, довольный собой и жизнью. Ветхая рубашка была разорвана до пояса, холодный ветер топорщил рыжие волосы на груди. Он был типичный англ, крепкий и не робкий, таких Томас встречал на каждом шагу в Британии, но сейчас он смотрел так, будто встретил родного человека. Томас кивнул сочувствующе. -- Здорово тебя отделали. -- Это что, -- заржал хозяин. -- Ты бы посмотрел на тех, кого отделал я!.. Ха-ха!.. Ну, с тебя три золотых и три медных. Медные за вас троих, а золотые за коней. -- Что ж за коней так дорого? -- буркнул Томас и перевел взгляд с грязного суденышка на прекрасный корабль, где его уже ждали, он не сомневался. -- А что люди? Люди мало чего стоят. А кони -- ого-го! Да еще если вдруг ветер поднимется? Кони, испугавшись, могут разнести корабль в щепки! Их надо связывать, а вы и так потерпите. Кони у вас знатные, давно таких не видывал... Могу дать десять мешков муки за каждого! Меняемся? Томас слушал, а глаза настороженно следили за группой мужчин, что шли, мирно беседуя, по набережной. Не вооружены, хотя под их длинными плащами можно укрыть целый арсенал, держатся спокойно, в его сторону вовсе не смотрят. Но что-то насторожило Томаса. То ли их прямые плечи, то ли слишком уверенная походка, то ли еще что. С виду торговцы средней руки, но уж слишком все как на подбор. Такими были, по рассказам деда, древние викинги, его далекие предки. Они брали с собой товар, но больше нападали и грабили всех, кто оказывался слабее, а у кого силы оказывалось намного больше, с тем обменивались товарами. -- Яра, -- сказал он одними губами, -- бери мальчика и отступай к во-о-н тому кораблю. У которого на носу статуя. Яра лишь тревожно взглянула, руки ее прижали к себе мальчонку, повели вдоль набережной. Томас, не выпуская странных торговцев из виду, начал медленно отступать вслед за нею. Странно, ему показалось, что они сразу потеряли к нему интерес. Остановились, беседуя, один указывал на серые волны, что-то говорил,