ь, как услышал из-за двери игривый женский голосок: -- И как ты находишь мою грудь? И хрипловатый голос калики: -- М-м-м... еще не нашел. Томас опустил кулак, удалился на цыпочках. Если правильно понимает калику, то в следующий раз ответит, что находит с трудом, а еще в следующий, что сам удивляется, как находит... Сходил в комнаты стражей замка. Как и ожидал, их было втрое меньше, чем раньше, когда уезжал в поход: самые опытные ушли, сэр Огрин явно не в состоянии платить как раньше, а оставшиеся больше похожи на сельских землепашцев, чем на воинов. Да и то, что рассказали, не обрадовало. Огрина теснят со всех сторон, а король на его жалобы внимания не обращает. За поддержку платят землями, а где их взять в давно распределенных землях? Ему показалось, что в дальней лестнице мелькнула знакомая фигура в волчьей шкуре. Похоже, калика решил отправиться по лесной привычке отшельника спать на свежий воздух. Или же решил, как и он, что-то вызнать перед дальней дорогой. Полночи Томас бродил по замку, разговаривал с людьми, узнавал новости. Даже на кухню спустился, там все еще пекли и жарили, несмотря на позднее время. Готовили еду для тех, кто уедет утром. Судя по всему, Огрин намеревался снабдить его целым отрядом. Это не обрадовало, скорее встревожило Томаса. Когда уходил, прибежал заспанный ребенок, кинулся к подолу дородной служанки на кухне. -- Мама, у нас на сеновале голые! -- Да ладно, -- отмахнулась женщина, -- это дикие варвары сегодня прибыли... -- Это дяденька дикий, а сестренка -- наша... Томас вышел на цыпочках. Калика говорил, что если не хочешь умереть от жажды, надо научиться пить из всех кружек. А полезные сведения собирать отовсюду. Иной раз служанка знает больше, чем король. Глава 6 Томас сквозь сон слышал зов трубы, скрип и звон цепей подвесного моста. Простучали копыта. Голоса звучали возбужденно, но без тревоги. Томас быстро оделся, впервые не стал облачаться в доспехи. Чувствуя себя непривычно легким, спустился по лестнице в каминный зал. С непривычки промахивался мимо ступенек, едва не упал, потому не сразу заметил, как от камина поднялся высокий человек с голубыми глазами. Волосы были седыми, до плечей не доставали, подбородок по обычаю англов был чисто выбрит. У губ лежали твердые складки, но взор был чист и просветлен. -- Дядя! -- вскричал Томас. -- Пресвятая Дева, как ты оказался здесь? Обнялись, и Томас с удивлением ощутил, что дядя стал еще меньше ростом, усох, а некогда толстые кости стали тонкими, как у птицы. Свирепость ушла из лица, теперь он чем-то неуловимым напоминал калику. На сердце Томаса легла светлая печаль. У его благородного друга Олега жизнь очень не сладкая. Неужто и дядя из одной войны ушел не на покой, в лишь в другое сражение? Невидимое простому глазу? -- Двух коней загнал, -- сказал дядя, он же сэр Эдвин Мальтон, граф, герой битвы под Лацком. -- Едва мы узнали, что ты высадился на берег, МакОгон хотел броситься тебе навстречу... -- Зачем? -- спросил Томас смущенно. -- Сегодня к обеду я буду дома. Ты так спешил... Дядя, продолжая обнимать его за плечи, увел к камину, усадил. На лице его было радостное возбуждение, но и странное смущение, словно что-то скрывал от племянника. -- Ничего, ничего! С того времени, как я оставил меч и взялся за науки, я почти не садился на коня. Для меня это возвращение в молодость. Томас с неловкостью смотрел на дядю. Тот оставил меч не в старости, как другие, не от поражений или болезни. В расцвете мужских сил вдруг воспылал страстью к книгам, старым пожелтевшим листам пергамента, а то и папируса, искал и рылся в старых книгах, жадно собирал новые. -- У тебя молодость была лучше, -- сказал Томас, предотвращая неловкий вопрос, который обязательно должен последовать сейчас. -- Ты ходил даже на соседей, а возвращался с богатой добычей. Я пошел в самые дальние страны, какие только есть, но вернулся, как и был: на коне и с мечом, но с пустым кошелем. Дядя покачал головой. -- Ты уезжал юношей, вернулся мужчиной. Это видно в каждом твоем движении. Это лучше, чем вернуться с полным мешком золота. Томас слушал в удивлении. Дядя, как и все рыцари, раньше был жаден на золото и прочие драгоценности. Сэр Эдвин властно хлопнул в ладоши. Появился слуга. Эдвин велел принести кувшин пива и ветчины. Когда повеление было исполнено, он налил себе и Томасу в кружки, придвинулся ближе к камину. Похоже, скачка холодной промозглой ночью далась ему труднее, чем он говорил. -- Слава Христу, -- сказал он, поднимая кружку, -- что на земле еще есть Сарациния и другие страны. Не будь их, не знаю, что было бы с Британией. Слишком много людей, как среди благородного сословия, так и в простонародье, недовольных всем и вся. Они источники всяческих смут!.. Но Господь надоумил своего наместника на земле, папу римского, собрать всех смутьянов, вроде тебя, и отослать из Британии воевать в чужие страны. Мол, если завоюют что-то, то это во славу Британии, если не завоюют, то хоть ослабят чужие, не христианские страны. А просто так сгинут, в море утопнут или песками засыплет - и то замечательно... Томас вскрикнул с горечью: -- Дядя, что ты говоришь! -- Милый племянник, политика -- грязное дело. Непосвященным лучше не знать тайные пружины. Вы шли воевать за благородную идею -- освобождать Гроб Господень от нечестивых сарацин. Но с вашим уходом, с уходом самых чистых и благородных людей, в стране наступил мир, тишь, перестали гибнуть направо и налево люди. Томас уронил голову, сказал подавленно: -- Неужто это правда? -- Это жизнь. -- А я... где? -- Ты в той жизни, какую хотел бы. Но на земле жизнь та, какая получается. И когда, не приведи Господь, Сарацинию завоюют, то надо будет найти еще земли, хоть за таинственным океаном, куда удастся сплавлять... или сманивать самых буйных. Пусть там трясут основы королевств, низвергают властителей, завоевывают, переделывают, творят, рушат... -- Зачем? -- Каждый норовит драку перенести из своего дома в чужой. Если и побьют посуду, то не жалко. А мебель порушат, тогда и вовсе приятно. Для любого правителя важно отыскать такие черные дыры, куда бы сбрасывать излишнюю энергию молодежи... и не только молодежи. Томас спросил хрипло: -- Дядя, ты все говоришь о политике, общемировых делах, черных дырах, куда утекает... и должна утекать наша буйная мощь. Но почему молчишь о моем отце, моем замке? Сэр Эдвин покачал головой. -- Что говорить... Я уже сказал. Когда все буйные головы ушли воевать в чужие края, здесь остались те, кто обеими ногами стоит на земле. И они, которые боялись ваших мечей и вашего буйного нрава, осмелели и принялись захватывать земли ушедших. -- Как посмели? -- воскликнул Томас яростно. -- Рассуждали правильно. Немногие из вас вернутся живыми... И некому будет возвращать владения. А кто и вернется, тот столкнется с новой силой. Эти, оставшиеся, окрепли и укрепились, а к тому же заключили союз между собой. Чтобы, значит, приходить на помощь. Вас всегда ненавидели и боялись, а теперь -- особенно. Томас спросил, грозно сведя брови: -- Что с нашими землями? С владением рода Мальтонов? -- Если сказать по правде, то от них остался только наш скотный двор. Не считая укрепленного замка. А скоро и того не останется. Томас вскочил в ярости, бросился к мечу, что стоял в углу. Дядя догнал, повис на руках. -- Стой! -- Я убью их всех! -- Томас!.. Томас, это тебе не сарацины! Синие глаза рыцаря налились кровью. -- Они хуже! -- Хуже, -- согласился дядя, -- но они покрепче сарацин. И если там ты еще как-то справлялся, то здесь... нет, не уверен. Настоящие противники -- здесь. Они -- настоящие! Томас набычился. -- А сарацины? -- Картонные. Или воздушные. А то и вовсе миражи, сотканные твоей мечтой о дальних путешествиях и подвигах. Томас потрогал шрам на груди, доставшийся от таких "миражей", сказал хриплым, полным решимости голосом: -- Завтра с утра я выступлю против мерзавцев, посмевших захватывать наши земли! -- Как? -- Пошлю им вызов! -- удивился Томас. -- А они так тебе и примут! Томас, настали другие времена. Тебя по судам затаскают. Не докажешь, что это твой меч и твои сапоги. Судьи тоже на их стороне, как и король, что укрепился на троне только с вашим уходом. Я просто не знаю, что можно сделать... А поспешил я сюда, загоняя коней, потому, что боюсь за тебя! Ты сгоряча бросишься в схватку, а на тебя приготовлен уже не один меч, не один нож, не одна стрела! -- И что советуешь ты, мудрый и ученый дядя? Дядя развел руками. -- Отступиться. Томас смолчал. Сэр Эдвин видел по глазам рыцаря, что если и задумался молодой рыцарь, то разве что о том, когда выступить: рано утром или прямо сейчас, среди ночи. Огрин привел с собой Яру, а чуть позже явился калика. Томас представил их дяде. Тот покровительственно кивнул калике, Яре почтительно поцеловал руку, приняв ее за женщину благородного звания. -- Меня тревожит тот паломник, что просидел весь вечер у камина, слушая наши речи, -- сказал калика задумчиво. -- А потом исчез так неожиданно. -- Торопился, -- предположил Огрин безучастно. -- Да, но к кому? -- спросил калика. -- Ручаюсь, появление сэра Томаса здесь -- что камень в тихое болото с лягушками. Огрин и сэр Эдвард переглянулись. Яра увидела по их глазам, что это был не камень, а глыба. И волны от этой глыбы пробегут высокие. Огрин спросил раздраженно: -- Его хоть рассмотрели? Все разводили руками. Томас наморщил лоб. -- Ему приносила кружку пива и ломоть хлеба молодая девчушка... Может быть, она его рассмотрела лучше? Такая хорошенькая куколка, что попалась нам уже трижды то на лестнице, то в коридоре... Яра, ты заметила ее? -- Та перезрелая яловая телка? -- спросила холодным тоном Яра, ее лиловые глаза с подчеркнутым удивлением смерили рыцаря с головы до ног. -- От которой, как от коня, несет потом, потому что моет только в бесстыдном вырезе платья, где все равно нечего показать?.. Эта?.. Ну, которая, как ворона, одела все яркие тряпки, потому что свою серую, как земля, рожу тоже размалевала мелом, румянами и сажей, как ряженая? С наклеенными ресницами из шерсти своих тощих собак, покрытых лишаями? Нет, конечно, я ее не видела, с какой стати я буду замечать такую? Дядя спрятал усмешку, а Томас развел руками. Огрин настоял, чтобы сэр Томас взял его доспехи. Когда-то сэр Огрин был неплохим воином, одерживал победы на турнирах, но в этой жизни отяжелел чересчур быстро, на боках наросли валики жира, живот выпирал, словом, пришлось заказать новые доспехи по изменившейся фигуре. Томас принял доводы, дяде этот панцирь уже не носить, к тому же только одалживает на время, померил, приятно удивился. Огрин если бывал небрежен с женщинами, то к доспехам относился с большой осторожностью и тщательностью. Панцирь был из закаленной стали, чуть ли не в палец толщиной, сочленения подогнаны так тщательно, что никакая самая острая стрела не найдет щель, а забрало шлема не своротить и ударом молота. -- Новые доспехи, -- сказал Томас с легкой грустью. -- А все-таки я так привык к старым! Я в них на башню Давида... -- В одной шерсти даже собака не живет, -- утешил калика. -- Сэр калика! -- оскорбился Томас. -- А чо? И гусь, и конь линяют. Даже блохи, наверное, линяют, хотя не присматривался. А то и те блошки, что живут на простых блохах. Вот и ты, считай, облинял. Я твои доспехи уже как твою кожу принимаю. Ты в них был толстокожее носорога. Даже рожей стал носорожистее. -- Как это? -- спросил Томас подозрительно. -- Твердость во взгляде, -- объяснил калика уважительно. -- Гордая надменность, одухотворенность... Ты говорил, что в твоем роду все, как доски в заборе, сплошь солдаты и поэты? -- Это на моем гербе! Калика покосился на щит со звездным небом, где крест накрест были меч и лира, похожая на павлиний хвост. -- И носороги линяют, -- утешил он. -- Ты не видел, как носороги поют?.. Огрин отправил десяток своих воинов провожать их до границ владений Мальтонов. Томас отказывался, но Огрин настоял, да и дядя был не против, еще как не против. Оба уверяли, что людям Огрина приятно побыть в его обществе подольше, по дороге послушают о подвигах в Святой Земле, но в их голосах проскальзывала неясная тревога. Томас был не суеверен, но когда после плотного завтрака выехали из замка, на душе было тяжело и горько. Не таким он представлял себе возвращение на родной берег! Отдохнувшие за ночь кони шли резво. Сырые туманы наконец поднялись, кони шли по сырой земле, через промозглый воздух. Воины перестали досаждать Томасу расспросами, убедились, что рыцарь погружен в тяжкие думы. Томас в самом деле только раз очнулся, тихонько сказал Олегу обеспокоенным тоном: -- Сэр калика, ты ж знаток по чарам... -- Ну-ну. -- Я заметил, что странные глаза нашей спутницы... я говорю о Яре. Я к ним, правда, привык... Даже нахожу нечто привлекательное... но я видел, как они становились зелеными! Олег удивился: -- Разве такое возможно? -- Я об этом и говорю. Не обошлось без чар, верно? Зеленые бывают только у ведьм. Ты вон тоже ведьма, только самец. -- Гм... А в каких случаях они зеленели? -- Ну... Я оба раза беседовал с благородной Кэтрин. Мне надо было кое-что узнать... Олег задумчиво покачал головой. -- Человек с зелеными глазами предрасположен к колдовству... Как, к примеру, трус -- к монашеству, дурак с мускулами -- к рыцарству, человек с тонкой душой -- к менестрельству, калека -- к работе мозгами... Но если глаза только на время становятся зелеными... не завидую тебе, сэр Томас! -- Что случилось? -- встревожился Томас. -- Она может становиться ведьмой только в моменты ярости. А сам знаешь, в ярости мы мало создаем, а вот рушим... Томас опасливо перекрестился. -- Пресвятая Дева, спаси и помилуй! Надеюсь, она только может стать ведьмой, но не станет. -- Не знаю, не знаю, -- сказал волхв задумчиво. -- Разгневанная женщина способна на многое. На очень многое. Когда они счастливы, тогда круглые дуры, нич-ч-чего не замечают! А когда злы, то увидят и то, чего нет. Томас перекрестился еще усерднее. -- Пречистая Дева, заступись за своего рыцаря! Олег вздохнул: -- Только и надежды. Но больно не уповай, не уповай... Пречистая, сам знаешь, тоже в юбке... Могут сговориться. Тогда тебе вовсе каюк. Томас растерянно смотрел на равнодушное лицо калики. В синих, как небо, глазах стояли боль и растерянность. Дорога некоторое время шла по опушке леса. Когда вынырнула на простор, там сошлись три дороги. Из далекого города навстречу шла целая процессия священников. Во главе шествовал епископ, по бокам прелаты держали в руках священные реликвии местного значения. Рослый монах в черном нес большой раззолоченный ларец. Томас поспешно спешился, преклонил колено. Епископ перекрестил рыцаря, в глазах священнослужителя была любовь и гордость за Томаса. -- Благословляю тебя, сын мой! Ты совершил великое деяние, великое и угодное Богу! Сколько героев уходили на поиски Святого Грааля, сколько праведников, сколько подвижников! Но Господь в своей милости вручил ее тебе, храбрый воин. Священники кивали, на Томаса смотрели с обожанием. Калику и Яру вниманием обошли, все видели только коленопреклоненного рыцаря. Томас встал, еще раз перекрестился, сказал благочестиво: -- Господу было угодно избрать меня для этой нелегкой работы. Но я счастлив, что именно мне пришлось пронести Святой Грааль через пустыни и леса, болота и реки, пробиваться через засады и западни, ибо все, что я делал, для любимой моей Британии! Епископ кивнул. -- Достойно сказано, сын мой. А теперь ты можешь передать драгоценную чашу в наши руки. Мы поместим ее в часовню святого Дункана. Как и было завещано Пророчеством. Монах открыл ларец и шагнул к Томасу. На лице монаха было почтительнейшее благоговение, он не решался коснуться чаши, ждал, когда рыцарь опустит ее в ларец, а он только закроет и почтительно унесет. Томас взялся за мешочек. Увидел предостерегающий взгляд калики, настороженное лицо Яры. Она ничего не подсказывала, только смотрела. Томас вздохнул: -- Не знаю, как ваших ушей достигла весть о моем прибытии... Сделал паузу, епископ кивнул понимающе. -- Пусть тебя это не тревожит. У церкви есть свои пути. -- Тайные для непосвященных? -- Есть вещи, которые родители не говорят детям... пока те не вырастут. А вы все -- дети церкви. И ты, сын мой. Томас кивнул, его пальцы уже развязывали мешочек. -- Да ладно, разве я не спешу расстаться с вещью, из-за которой моя жизнь все время висит на волоске? Только всем было ведомо, что настоящая чаша у Иосифа Аримафейского, который поплыл на другом корабле! Среди священников пронесся общих вздох. Монах с ларцом медленно повернулся к епископу, взгляд был грозен. Теперь он стоял выпрямившись, и Томас невольно подумал, что когда-то это был могучий боец. Епископ покачал головой. -- И все-таки нам нужна именно эта чаша. Предначертание было нарушено, но Святой Грааль все-таки в Британии. Он у тебя в руках. Пальцы Томаса кое-как распутали веревку, скользнули вовнутрь. Задумчивые глаза блеснули, лицо озарилось. Он несколько мгновений побыл в недвижимости, наконец вытащил пальцы и быстро завязал мешочек. Голос рыцаря был силен и резок: -- Сожалею, но я не понимаю, почему я должен поставить чашу именно в часовне святого Дункана! Епископ ахнул: -- Но... Пророчество... Предначертание! -- Почему я, нарушив одно, должен слепо следовать другому? За спинами монахов появились люди, в их лицах была мрачная угроза. В руках появились длинные ножи. Томас поднял руку, сзади послышался знакомый свист мечей, которые выхватывают из ножен десятки рук. -- Нас больше, -- сказал он. -- Но я не хочу лить кровь соотечественников. Будем считать это ничьей. Расступитесь! Я не привык сворачивать! Глава 7 Дорога вывела на широкий луг. Слева журчал крохотный ручеек, деревья медленно роняли багровые листья. В двух десятках шагов впереди, загораживая дорогу, высился на огромном коне могучий рыцарь. Он был весь в стальных доспехах, забрало опущено, длинное копье размером со ствол молодого дерева было нацелено в сторону приближающихся всадников. В сторонке от дороги стоял шатер. Слуги и оруженосец вскочили на ноги, тыкали пальцами в сторону Томаса. На шатре развевался красный флажок. Рядом на дереве висел щит с гербом, при виде которого Томас грозно сдвинул брови. -- Что-то знакомое? -- спросил Олег вполголоса. -- Подай-ка мне копье, -- ответил Томас. Олег поморщился. -- Опять задержка... Забыл, что сегодня истекает последний день? Давай я его сшибу одной стрелой. Ну, двумя. Яра услышала, подъехали ближе. -- Какой день?.. Томас сказал торопливо: -- Это поединок рыцарей. Мы будем драться на копьях, если те сломаются... -- Сломаются, -- заверил калика, -- У таких ребят, как ты, всегда ломаются. И в первый раз, и во второй, и в третий... Так что сразу берись за меч. Томас угрюмо наклонил голову. -- Я думаю, он тоже схватится за меч. -- Кто это? Сзади застучали копыта. Подъехали люди Огрина во главе с сэром Эдвином. Лица были угрюмые, глаза зло и потерянно сверкали из-под насупленных бровей. Сэр Эдвин был бледен, под глазами темные круги. Он сразу постарел, сгорбился. -- Сэр Мангольд Сокрушающий, -- проговорил он потрясенно. -- Откуда он узнал, что ты уже здесь? Его меч на две ладони длиннее самого длинного меча в Британии. Его щит, как дверь, он в одиночку ломает ворота замка, пока на него бросают со стен камни и бревна! Яра смотрела с недоумением. -- Если он так силен, почему остался с детьми и стариками в Британии? Он мог бы завоевать славу в походах, где ты завоевал славу! Сэр Эдвин сказал хрипло: -- А Мангольд тем временем прибрал к рукам их земли. И не только... гм... земли. Яра смотрела непонимающе, как отважный Томас потемнел лицом, плечи опустились. Видно было как из шатра выскочил довольно высокий человек, но согнутый, суетящийся, заспешил к коням, что-то прокричал оруженосцу, тот глазел на приближающийся всадников, снова метнулся к шатру, от торопливости запутавшись в широком пологе. -- Марзельд, -- проговорил Томас медленно. В голосе рыцаря звучало такое отвращение, словно он проглотил толстую жирную жабу. А сэр Эдвин с гадливостью поморщился: -- Понятно, что эта... эта мерзость здесь. -- А где ему быть еще? -- сказал Томас язвительно. -- Мерзавец. Такой редкостный, что вон даже всезнающий сэр калика с ним не сталкивался. -- Не сталкивался, -- признался Олег. -- Что он натворил?.. Сжег сиротский приют? Устроил в пресвятой церкви коровник?.. Нарушил верность королю? Рыцари угрюмо и неприязненно молчали. А Томас покосился на Яру, сказал нехотя: -- Заметил, что он одноглазый? -- Еще бы не заметить. Глаз вытек, всю рожу перекособенило... Страшная харя, но внешность -- это для баб. Мы с любой хороши. Яра посмотрела на него холодно, а Томасу сказала мягко: -- Расскажи. Я чувствую, что здесь замешана женщина. Томас удивленно покосился на ее разрумянившееся лицо: -- Ну, как сказать... Вряд ли так, как думаешь. Просто у предыдущего короля была красивая и очень добрая жена.. Да что там добрая, она была справедливая! Звали ее Годива. Не однажды упрекала мужа, что тот обложил простой люд непомерными налогами. Тот посмеивался, но однажды, когда прямо на пиру бросила такой упрек, он заявил со смехом, что на словах она добрая, но на самом деле пальцем не шелохнет, чтобы что-то сделать для простого люда. И тогда Годива поклялась при всей знати, что готова сделать все, чтобы народу жилось легче. Король увидел, что многим рыцарям горячая речь его жены понравилась. Он нахмурился, объявил громко, что освободит все земли на три года от налогов, если его дерзкая жена в ближайший воскресный день проедет на коне через весь город... голая! Яра ахнула, глаза распахнулись во всю ширь. Калика выглядел заинтересованным. -- Ну-ну. Проехала? -- Не дал слово -- крепись, -- сказал Томас, -- а дал слово.. Ведь Годива была не просто женщиной, им можно быть лживыми, она была королевой. Яра чуть нахмурилась, но смолчала. Олег скептически хмыкнул, он не замечал разницу между королевами и простолюдинками. Томас продолжил с подъемом: -- Королева объявила народу, что в воскресенье ровно в полдень она проедет обнаженной через весь город, и тогда король освободит всех на три года от налогов. И если они в самом деле ее любят, то знают как поступить. И вот, когда настал этот день, весь город опустел, словно прошла чума, холера, а оставшихся увели гунны. Всюду закрывались окна, захлопывались плотные дубовые ставни. И когда настал полдень, на красивом вороном коне выехала королева. Ее волосы были распущены и ниспадали до пояса, но не могли скрыть ее блистающего снежной белизной тела. Она ехала, гордо выпрямившись, ее маленькая ручка твердо держала поводья. По пустым улицам проехала через город до городских ворот, повернула коня и так же шагом проехала обратно к замку. Он умолк, все молчали, даже Олег сочувствующе посапывал. На глазах Яры блеснули слезы. -- Добрая и прекрасная королева, -- прошептала она. -- И никто-никто не оскорбил, подглядывая? Томас зло усмехнулся: -- Разве я не сказал? Один решил обхитрить всех. Провертел дырочку в ставне -- крохотную! -- а когда королева поехала по его улице, прильнул одним глазом. Мы узнали на другой день, он явился ко двору с навеки перекошенной рожей и вытекшим глазом. А слуги рассказали про дыру в ставне. Вот так некогда красивый и могучий рыцарь был с позором изгнан из рыцарского братства. Его, одноглазого урода, не приняли купцы, отказались от него ремесленники, даже простолюдины погнушались, ибо из них никто... Да что простолюдины! Ворье и разбойники в тот день в город не являлись, чтобы не встретить всадницу... Но, как я вижу, этот гнуснейший из мерзавцев нашел себе родственную душу! Они видели как оруженосец по взмаху руки черного рыцаря подал ему копье. Черный гигант потряс оружием над головой, рука была со ствол дерева, в железе. -- Сэр Томас! Ты прошел долгую дорогу, чтобы найти гибель от моего копья! -- Сэр Мангольд, -- ответил Томас сдержанно, -- я не думаю, что найду гибель от твоего копья. Он заставил коня попятиться. Несколько мгновений они смотрели в упор друг на друга. Тишина стояла такая, что даже кузнечики умолкли, ждали исхода поединка. Ринулись одновременно. Яра была потрясена скоростью, с какой понеслись друг другу навстречу тяжелые рыцарские кони. Всадники выставили копья, со скоростью выпущенных стрел сблизились. Удар был такой силы, будто сшиблись две стальные скалы. Коней отбросило назад, они упали на крупы, едва-едва не опрокинулись. В воздух взлетели десятки обломков, на которые разлетелись копья рыцарей. Яра присела, зажимая ладонями уши. Лицо ее исказилось: звон стоял такой, словно тысяча кузнецов одновременно грянули молотами о наковальни. Когда пыль развеялась, кони уже поднялись, дрожа, всадники смотрели друг на друга в упор через узкие прорези забрал. Синие глаза Томаса метнули пламя, но в прорези шлема Мангольда было черно, и пламя погасло, как одинокий огонек в ночи. Громовой голос Мангольда прогремел, как львиный рык: -- Копье! От шатра с готовностью помчался оруженосец. Копье нес на плече, сгибаясь от тяжести. Томас вспомнил слова калики. -- Эй, сэр Мангольд! Давай сократим турнир! Мангольд взревел яростно: -- Трусишь? -- Доставай меч, дурак! -- бросил Томас. Он медленно и сладострастно потащил из ножен исполинский меч. Глядя на блистающую полосу стали в руке черного рыцаря, подумал вдруг, что много слышал о мече Мангольда, но не мерил со своим. А так с виду его нынешний меч, меч Англа, не короче... Они пустили коней навстречу, но теперь кони шли медленнее, всадники готовились к бою. Если в Сарацинии Томас дрался против легких и быстрых сабель, доспехи защищали, то теперь вышли меч на меч, сила на силу, добрый англский удар на такой же удар. Они сшиблись на том же месте. От лязга зазвенело в ушах. Синие искры разлетелись, зажигая воздух, а мечи снова взвились над головами. Кони остановились, поворачивались боками, давая седокам позицию для удара, сами приседали, когда тяжкий меч обрушивался на щит. Сила удара была такова, что копыта коней погружались в землю на ладонь. Обменявшись градом ударов, Мангольд оглянулся, что-то яростно крикнул своим слугам. Те глазели на бой во все глаза, один кинулся в шатер, скрылся. Томас отшвырнул разбитый щит, ухватил меч обеими руками. -- Умри, крыса! Он нанес страшный удар -- Мангольд легко отбил щитом, но от удара от щита осталась одна половинка, и черный рыцарь тоже отшвырнул его, ухватился обеими руками, как и Томас, за меч. Мечи сшиблись в воздухе. Удар был страшен, Томас едва удержал меч в руке, пальцы занемели. Мангольд яростно выругался: в руке его была зажата рукоять с обломком меча. Другая половинка взлетела в воздух, сверкая на солнце, с лязгом обрушилась на камни. Томас крикнул победно: -- Предлагаю сдаться! Мангольд бешено вскричал: -- Тебе? Сегодня я притащу твой труп на скотный двор! Свиньи изгрызут твое лицо, сожрут... ха-ха!.. и она, ты знаешь, о ком я говорю, будет смотреть из высокого окна! Он громко и внятно, держа высоко руку с обломком, произнес длинное слово на чужом языке. Обломок на миг блеснул, затем словно сгусток мрака опустился на него. Мрак вытянулся, и Томас ахнул, как ахнули и люди Огрина на дороге. В руке Мангольда заблистал черным огнем длинный зловещий меч. Он был весь будто выкован из тьмы, более темной, чем сама ночь. По нему пробежали искры, словно в ужасе гасли звезды, а сам меч зазвенел холодно и алчно. Даже конь под Томасом задрожал, попятился. Томас люто смотрел, как изменилось само лицо Мангольда. Глаза из темных стали багровыми, через решетку забрала вылетело облачко дыма. Железные доспехи затрещали, словно их изнутри распирало нечто более крепкое, чем железо. Томас услышал крики людей Огрина: -- Колдун! -- Бегите! -- Мы узнали его тайну! -- Он всех убьет! Послышалось дикое конское ржание, словно лошадям выворачивали удилами челюсти, затем сухо и дробно простучали копыта. Томас не отрывал взгляда от преобразившегося воина-колдуна. Сердце стучало быстро и сильно. В нем самом он чувствовал неведомую мощь, более сильную, чем он сам. Более сильную, чем она был раньше. С торжествующим ревом Мангольд бросил страшного жеребца на Томаса. Яре показалось, что синие глаза молодого рыцаря потемнели. Левой рукой он прикрыл половинку груди, правой вскинул меч. Кони столкнулись, взвились на дыбы. Воздух зазвенел от дикого ржания. Мангольд с криком обрушил меч. Черная полоса мрака прорезала воздух с жутким ревом. Томас попытался парировать мечом, с ужасом и отчаянием понимая, что опять же не успевает, удар черного меча слишком страшен... Зрители содрогнулись, когда черная полоса мрака обрушилась на Томаса. Он успел подставить меч, жутко лязгнуло. Томас едва удержался в седле. Полуоглушенный -- его стукнуло по шлему собственным мечом, к счастью, плашмя, -- он подал коня назад, с ужасом понимая, что сейчас самое время для противника насесть, обрушить град ударов и добить. Но Мангольд не нападал. Томас тряхнул головой, очищая взор. Черный рыцарь непонимающе смотрел на свой меч, потом перевел горящий взор на Томаса и его сверкающий белым огнем меч. Во всей его фигуре Томас видел потрясение. -- Эй, -- сказал Томас хрипло, -- заснул? Мангольд страшно вскричал, язык был незнаком, бросил коня вперед. Томас с блистающим мечом встретил яростный натиск. На холме затаили дыхание, когда мечи, черный и светлый, столкнулись в воздухе. Звон раздался больше похожий на крик, а искры разлетались как сверкающие, так и черные. Мангольд рубил, орал что-то, а Томас отражал удары, к нему возвращалась уверенность, он сам начал выбирать момент для разящего удара. Мангольд, напротив, оглядывался все чаще на свой шатер, даже попробовал, умело орудуя поводьями, попятиться к нему и своим людям. Томас захохотал: -- Отступай, отступай!.. Через сотню миль будет обрыв, искупаешься в море... Мангольд проревел страшным голосом: -- Я только хочу не тащить далеко твои доспехи! Из шатра выскочил слуга, лицо белое. Развел руками, ухватился за голову. Мангольд попятился сильнее. -- В чем дело, сэр Мангольд? -- осведомился Томас. -- Если живот схватило, то я могу подождать... Оба услышали крик с пригорка, где остались сэр Эдвин с людьми. Калика успокаивающе махал руками. -- Все хорошо!.. - донесся до Томаса его крик. - Там какой-то колдун пытался... не знаю, что... но сейчас грызет стрелу, что застряла в его кишках! Даже сквозь прорезь в шлеме Томас увидел, как побелело лицо Мангольда. В его огромной фигуре ясно проступил страх, и он начал поворачивать коня. -- Еще один колдун? -- вскричал Томас звонким страшным голосом. -- Так вот как достаются тебе победы, презренный!.. И такое ничтожество добивалось руки Крижаны? Он вскинул меч обеими руками и с такой силой обрушил на врага, что в плечах хрустнули суставы. Мангольд пытался уйти из-под удара, но одна рука дергала поводья, а другой не успел вскинуть меч, закрыться от удара. Блистающее широкое лезвие коснулось середины шлема черного рыцаря. Раздался скрежет, лязг, грохот. Меч развалил Мангольда, как трухлявый пень, обернутый жестью. Лезвие обагренного меча остановилось уже на дорогом седле боевого жеребца. Разрубленные половинки рухнули по обе стороны дрожащего животного. Слуги, что бросились было к ним, остановились. Глаза были круглые, как у сов. Томас дышал тяжело, у самого глаза вылезали на лоб, горячая кровь шумела так, что едва услышал предостерегающий крик Олега: -- Яра! От шатра метнулся черный, рассыпающий багровые искры шар с конскую голову. Калика, почти не целясь, выпустил три стрелы. Яра нырнула под коня, шар пронесся над седлом, вынырнула с другой стороны, а стрелы пронзили тонкую ткань шатра и пропали. Раздался страшный крик. Шатер заколыхался, шест с треском переломился. Ткань медленно опустилась, под ней забарахтались какие-то странные фигуры, потом все затихло. Калика снял тетиву, смотал в клубок и спрятал за голенище сапога. -- На сегодня хватит... Эдвин смотрел на человека в звериной шкуре ошеломленно. Люди Огрина, из тех, что остались, не спускали с калики вытаращенных глаз. Томас махнул слугам Мангольда. -- Ваш хозяин, знаете это или нет, продал душу дьяволу. За это тот помогал ему одолевать рыцарей, что дрались честно. Но в рукояти моего меча вбит гвоздь из креста, на котором распяли Христа!.. Да-да, сэр калика, а может, я вытащил из старого меча и забил в этот? Старший слуга попятился. -- Я не хочу к нему прикасаться! Он... он был с силами ада? Томас заверил: -- Эту душу уже уволок дьявол. А плоть всего лишь мясо для червей... Доспехи пригодятся кузнецу. На подковы или на гвозди. Он вытер меч о попону коня Мангольда. Жеребец косился налитым кровью глазом, хищно раздувал ноздри. Возможно, это был не конь, а демон, который обязан служить продавшему дьяволу душу, так пусть им займется калика: он с демонами на короткой ноге. Томас благоговейно поцеловал рукоять, на которой помещались обе его широкие ладони, бережно засунул в ножны. Сэр Эдвин повелительно сказал слугам Мангольда: -- Возвращайтесь в замок. Сегодня к вам приедут от нас люди. Захваченные земли снова вернутся законным хозяевам. Один спросил тупо: -- Это значит... Мальтонам? -- А тебе советую, -- сказал Эдвин строго, -- поскорее убираться в те места, откуда прибыл. Иначе с тобой будет то же, что и с твоим хозяином. Слуги смотрели на разрубленное, как туша барана, тело все еще неверяще. Уже не огромный рыцарь, а груда железа с мясом внутри лежала в луже крови. Оруженосец наконец отыскал убежавший на другой конец островов голос: -- Но эти земли нам дал король... Эдвин сказал строго: -- По настоянию Мангольда и его родни. Но сейчас король может пересмотреть свое решение. Вернулся сэр Томас! Он кивнул в спину удаляющегося Томаса. Калика и Яра пустили коней следом. Спина рыцаря стала еще прямее, а плечи раздвинулись. Победа над непобедимым Мангольдом больше, чем победа над другим рыцарем, подумал калика, внимательно глядя в спину молодого рыцаря. Для Томаса это намного больше. Сэр Эдвин ехал темный, как туча. С возвращением Томаса нарушилось хрупкое равновесие британского мира. Мангольд убит, что просто невероятно, но Мангольд был верным королю. Тот и поднялся на престол только благодаря тому, что в крестовый поход ушли почти все противники! Ответный удар нанесет не только родня Мангольда. Король не захочет отдавать земли Мальтонам. И не станет. Хуже того -- не сможет. Глава 8 Дорога шла мимо монастыря. Томас, увлеченный разговором с Ярой и Олегом, не заметил, как подъехали к воротам. Огрин сказал настойчиво, что надо бы отслужить мессу о благополучном возвращении из Святой Земли. Томас нехотя согласился, и вчетвером они вошли в большой зал, оставив коней с воинами. Шла служба. Томас сразу заметил, с какой яростью калика смотрит на пышное богослужение. Спросил сочувствующе: -- Очень не нравится? Волхв буркнул: -- А неужто нравится тебе? Томас оскорбился, наежился. -- Это мой бог! -- А ты послушай, что они поют. Отсюда было слышно плохо, но хор пел великолепно. Чистые жалобные голоса вознеслись под сводами, и толпа подхватывала припев: -- Господи помилуй!.. Господи, помилуй! Томас ощутил что-то не то, но слова были привычные, не задевали сознание. Ощутил затем раздражение. Калика слишком вслушивается во все, всматривается. Конечно, если вслушаться, то слова гадкие. Недостойные благородного рыцаря. Для простолюдинов еще кое-как, да и то не для всех. Свободным йоменам тоже просить милости у кого-либо недостойно. Даже у Бога. Богу тоже не нужны неумехи... Впрочем, в святом писании что-то сказано по этому поводу. Мол, как раз такие и угодны. Неисповедимы пути Господни! -- Не знаю, -- сказал он раздраженно. -- Я никогда не просил милости. Ни у людей, ни у... тех, кто выше. -- Гордый, значит, -- сказал калика понимающе. -- А это смертельный грех в глазах вашего хозяина. Гордый раб опасен. -- Я не раб... -- начал Томас угрожающе, но осекся. Хор в этот момент как раз запел: "Спаси раба своего". Калика ехидно улыбался. Томас исповедовал правило: "На бога надейся, а к берегу греби". Огрин повернул к ним озабоченное лицо: -- Что-то случилось? -- Да, -- отрубил Томас. -- Надо спешить, а мы тут хвалы Господу слушаем! Делами надо доказывать, делами! А не льстивыми языками. Он резко повернулся и вышел. Когда из ворот показались ошеломленный Огрин и хитрый Олег с недоумевающей Ярой, он уже был в седле. Сердце Томаса трепетало от счастья, ибо дорога выбежала на знакомый холм. Дядя смотрел с нежностью, но разговором занимал калика. Почему-то волхв старой веры очень заинтересовался увлечением сэра Эдвина. -- Не библиофил, -- донесся голос дядя, -- я библиотаф... Люди Огрина придерживали коней. С холма видно замок Мальтонов, если дорога свободна, можно вернуться сразу. У старого Мальтона и без того хлопот полон рот, не до гостей. У Томаса вырвался крик. Он въехал первым на вершину холма, дальше расстилалась равнина. А еще дальше, на вершине высокого круглого холма, стоял огромный замок рода Мальтонов. Утреннее солнце освещало стены, башни, крышу из красной черепицы. Ярко блестело металлическое кольцо на воротах. Он был все еще огромен и величествен, этот замок Мальтонов, но Томас не думал даже, что за такой короткий срок придет в такое запустение. Словно тяжкая болезнь посетила владения гордых рыцарей. Даже стены, казалось, осели и постарели, а камни из серых стали седыми, дряхлыми. Но хуже того, на дороге перед замком стояли три шатра, ворота были закрыты, подъемный мост поднят, а перед самими створками лежало трое в лужах крови. Со стены сыпался град камней и стрел, отгонял смельчаков, пытавшихся вынести убитых. -- Дядя! -- вскричал Томас отчаянным голосом. -- Что стряслось, дядя? На холм въехал сэр Эдвин. Лицо вытянулось, он выругался: -- Негодяи!.. Как-то дознались, что я уеду, воспользовались случаем. Я не великий воин, но рука моя все еще способна держать меч... Томас, это Герман и Бодман, братья Мангольда. Они попытались захватить замок врасплох, явно ночью. Но МакОгон... -- Старый МакОгон еще жив? -- воскликнул Томас. Сэр Эдвин взглянул на племянника искоса: -- Он еще не так стар, как тебе кажется. И в состоянии предусмотреть многие козни врага. Как видишь, не дал захватить врасплох! А осаду взбешенным братьям с такими силами вести не по зубам. Томас заскрипел зубами, выхватил меч. Он был страшен, как воскресший древний бог войны, которому поклонялись англы-язычники. -- Смерть! -- прохрипел он. -- Никого не щадить! Земля загрохотала под копытами, а вскоре добавился грохот десятка конников. Все в едином порыве неслись на дерзнувших осаждать замок среди белого дня, в полной уверенности, что все здесь принадлежит толь