ко им.. До замка было еще далеко, но отдохнувшие за ночь кони неслись с холма, а потом по равнине резво, тяжело задышали не скоро, но со стен их уже заметили, засуетились. Из шатров начали выбегать сверкающие доспехами рыцари, когда тяжелая конница обрушилась на них. Томас рубил быстро и страшно, словно в руке был не двуручный рыцарский меч, а легкая сарацинская сабля. Олег и сэр Эдвин неслись, как два демона смерти, справа и слева за ними оставались только поверженные, опрокинутые, распростертые, оглушенные. Они домчались до рва, развернулись и понеслись снова, рассыпая страшные удары во все стороны. Подъемный мост начал опускаться. Цепи скрипели, подрагивали, мост опускался рывками. На воротах были следы ударов, выжженные пятна, а в стенах каменные глыбы кое-где выщербились. Тяжелые створки поползли в стороны, и из ворот выметнулись всадники с копьями, а следом выбежали пешие с топорами и дротиками. Во главе несся громадный рыцарь с непокрытой головой, длинные седые волосы развевались, как крылья. В его вскинутой руке был окровавленный меч. Воин был страшен, лют, полон звериной силы. -- Руби! -- ревел он. -- Пленных не брать! Калика крикнул Томасу с упреком: -- Вот у кого ты научился такой немягкости! Сражение было жестоким, но коротким. Кто и пытался драться, того раздавили с двух сторон. Томас и МакОгон мгновение смотрели друг на друга через горы трупов, затем Томас бросился к седому воину в объятия. -- Наставник! Они обнимались, но Томас ощущал напряжение в МакОгоне и не сразу вспомнил рассказы рыцарей о нем, Томасе Мальтоне, который с каждым боем становится все страшнее, а лик его бывает так ужасен, что способен перепугать даже зеркало. И после боя еще долго остается ужасным. Томас не раз хотел взглянуть на себя, но откуда взяться зеркалу на поле боя, разве что теперь можно спросить у Яры, раз она не расстается с гребешком... Наконец МакОгон чуть отстранился. -- Я слышал, что ты высадился на берег. А раз так, то ударишь сразу, даже если будешь один и без меча. Потому я посадил на коней всех, у кого были, а пешим велел стоять у ворот с топорами наготове. Как видишь, получилось! А кто эти доблестные... Взгляд его упал на Яру, он поперхнулся, глаза выпучились, как у совы. Томас хмуро улыбнулся. В Британии не привыкли видеть женщину в седле да еще с саблей в руке и луком за плечами. Яра мило улыбнулась МакОгону и сказала раздельно: -- Меня зовут Яра, я приехала из далекой Руси. Меня здесь никто не знает. Здесь я ненадолго, скоро отправлюсь обратно. МакОгон медленно поклонился. Томасу показалось, что они обменялись долгими многозначительными взглядами. Похоже, старый воин что-то понял в женщине-воине, и между ними установилось какое-то взаимопонимание. Подошел сэр Эдвин. Лицо его было несчастным: -- Надо было все-таки брать в плен, потом взять выкуп... А так мы поссорились сразу с тремя владетельными сеньорами. Все трое потеряли здесь кто сына, кто брата! -- Скоро потеряют и головы! -- свирепо сказал Томас. -- Пойдемте в замок. Я хочу обнять отца и поцеловать мать. А этими займутся вороны да волки, если их еще не истребили более хищные звери вроде сэра Мангольда! Томас заставил коня ступить на ветхие доски, те подрагивали, излохмаченные железными подковами. На стенах люди с оружием радостно кричали, потрясая оружием. Сколько Томас ни всматривался, знакомых лиц не увидел. Тяжелое предчувствие закралось в душу. Открылся широкий вымощенный каменными плитами необъятный двор. Плиты были подогнаны так, что стебель травы, как подметил Томас, не мог протиснуться, но теперь поверхность напоминала мшистое болото: плиты одни просели, другие задрались краями, трава пробивалась злая, если бы не стаптывали, то заполонила весь двор. На том конце двора двери замка распахнулись. По ступенькам сбежал высокий человек с такой же седеющей головой, как у Эдвина, широкий в плечах, все еще быстрый. За сэром Торвальдом едва поспевали телохранители. Он еще издали раскинул руки. Томас, как на крыльях, пересек двор, упал в объятия отца, как всегда падал, счастливый и визжащий, знающий, что попадает в защищенное ото всех бед и детских несчастий место, где тепло и уютно... И сейчас счастливо обнимался, целовал седую голову отца, не сразу понял потрясенно, что не он прячется в объятиях отца, а сам обнимает его, постаревшего и сгорбившегося, и что уже отец, его всегда несокрушимый и уверенный в собственной мощи отец, ищет в его объятиях защиты. Глаза защипало, Томас ощутил, как задрожали губы. Он с новой силой обнял отца, поцеловал, прижал к груди и так застыл, не в силах отпустить, расцепить руки. Щеки обожгло, он не думал, что слезы могут быть такими жгучими и горькими. -- Отец... -- Сынок... В груди была сладкая боль пополам с щемящей тоской и привкусом страха. Он врывался в горящие города, прыгал с высоких башен, убивал драконов и спасал принцесс, но за спиной все-таки оставался огромный надежный отец-великан, оставались теплые руки, что сразу превращались в уютное гнездышко, убежище. Отец был реальным миром, куда он возвращался из того, где водил победоносные армии и скакал на красивом коне. Теперь же он стоит на этой земле. И некуда укрыться. Теперь он на полголовы выше своего отца, выше дяди Эдвина, это они ищут в нем надежды, утешения. Может быть, даже спасения. Он стиснул челюсти, все еще прижимая к груди исхудавшее тело отца. Слезы прожигали щеки, Томас часто моргал, стараясь, чтобы мокрые дорожки быстрее высохли. Поверх головы, где за его отсутствие прибавилось много седых прядей, увидел обеспокоенное лицо Яры. Она украдкой подала ему знак. Держись, сказали ему ее глаза. Ты можешь все. Ты настоящий. Судорожно вздохнув, словно после долгого плача, он заставил себя отстраниться. Мгновенно пришло чувство одиночества, абсолютной потери. Ты не одинок, возразили ему лиловые глаза. Когда-то надо покидать родительские объятия. Родители не вечны... Они были бы счастливы держать нас в объятиях, защищая от жестокого мира, но их руки постепенно слабеют. Да, так же глазами ответил он. Зато сильнее стали мои. Теперь это мой долг их охранять, защищать от жестокого мира, дать возможность чаще бывать в том мире, где мы все находим счастье и утешение... -- Как мама? -- спросил он хриплым голосом, в котором все еще стояли слезы. -- Ждет. Она... нездорова. -- Что с ней? -- встревожился Томас. Сердце в страхе сжалось, как заяц под кустом при виде коршуна. -- Слабеет. Она жила надеждой на твое возвращение... Но о твоем приближении не было слухов. А потом пришел еще вчерашний день... Сэр Торвальд покачал головой. Томас спросил быстро: -- Они... повенчались? -- Нет. Крижана заявила, что ее поведут к алтарю только в цепях. Сейчас там решают, что делать... Ну, родители, что выкручивают ей руки, братья, жених.... Томас, чувствуя себя непривычно огромным, обнял отца и дядю за плечи, пошел с ними через двор к раскрытым дверям замка. Оттуда уже выбегали с ликующими воплями дети, дворовые люди, челядь, повара, истопники. Уже на крыльце сэр Торвальд спохватился: -- Дорогой сын, ты в чужих странах набрался и странных обычаев... -- Я? -- Ты не представил своих спутников, -- напомнил отец. Его синие глаза с трудом оторвались от лица сына, такого мужественного и красивого, обратились к калике и Яре. Томас виновато хлопнул себя по лбу. -- Прости!.. Мы настолько неразлучны, что когда ты обнимал меня, мне казалось, что обнимал их тоже. Это сэр калика, его зовут Олег Вещий. Он великий отшельник, знаток старины, дядя с ним, как я вижу, уже снюхался. Сэр Торвальд чуть наклонил голову. -- Будь гостем в нашем доме, сэр Олег. Здесь все к твоим услугам. И библиотека, которую натащил мой ученый брат... А кто эта юная леди? -- Боевой друг, -- ответил Томас быстро. -- Ее зовут Яра. Мы не однажды дрались спина к спине... А где сейчас МакИтра? -- Уехал к западному берегу. -- Сэр Торвальд оглядел Яру, сказал неожиданно: -- Она понравится твоей матери. Широким жестом пригласил их в дом, где уже возбужденно метались слуги, с нижнего этажа донесся запах от разжигаемых очагов, там на кухне уже ставят котлы на печи, огромные кастрюли. За обедом сэр Торвальд вспомнил: -- Да, я послал гонца к доблестному барону Стоуну. Там будут счастливы узнать о твоем приезде. Ну, конечно, не все. Сам барон понимает, что твое положение шаткое, а сыновья его тебя ненавидят и боятся... Зато это даст жизнь Крижане. Томас торопливо кивнул. -- Да-да, конечно. А как насчет... -- А кто такая Крижана? -- поинтересовалась Яра. -- Да это все наши друзья, -- ответил Томас еще торопливее. -- Так ты говоришь, МакИтра уехал на запад? Торвальд посмотрел удивленно, перевел взгляд на Яру. В глазах старого воина мелькнула странная искорка. -- Нам нужны союзники, -- проговорил он медленно, -- но где их взять? Все либо куплены королем подарками да раздачей чужих земель, либо страшатся потерять и то, чем еще владеют. МакИтра ищет хотя бы одного-двух, кто мог бы помочь людьми, оружием. -- Одного-двух? А сколько против? -- Увидишь, -- пообещал сэр Торвальд. -- Завтра в долине Тарана начинается ежегодный турнир. Съедутся сильнейшие рыцари со всей Британии. Король увенчает венком сильнейшего, герольды занесут его имя в списки победителей. Возможно, если ты сумеешь себя показать на турнире... -- Я покажу, -- пообещал Томас грозно. -- ...то мнение владетельных сеньоров изменится. А король, как бы он ни относился к тебе сам, вынужден считаться с мнением знатных людей. Калика шумно почесал грудь, хмыкнул: -- Конечно, изменится! Особенно после того, как он этих владетельных посбрасывает с коней в грязь. Они прямо возлюбят его. Сэр Торвальд с сомнением похрустел пальцами. -- Боюсь, что наше христианское возлюбление не заходит так далеко. Неужто и турнир не поможет? Яра увидела, что дядя Эдвин смотрит на брата с любовью и нежностью, как на большого ребенка. Сэр Эдвин раньше оставил меч, раньше начал искать иную правду, помимо правды меча, и уже мог посмотреть на брата со стороны. -- Все равно я еду на турнир, -- сказал Томас упрямо. -- Придумал что-нибудь? -- Нет. -- Но тогда... -- Под лежачий камень, как говорит калика, вода не течет. Я выеду на турнир, а там решим. Мне с добрым копьем в руке всегда думается лучше! А когда еще и длинный меч в руке, то какие только умные мысли не приходят! Утром Томас сквозь сон услышал какую-то суматоху. Рука тут же метнулась к мечу, но нащупала лишь подушку. Он открыл глаза. Возбужденные голоса доносились со двора. Томас бросился к окну, ахнул. Окруженные остолбенелой челядью, посреди двора стояли трое коней. Томас сразу их узнал, и стало понятно, почему никто не лезет вперед. Таких коней здесь не видели, он сам не видывал, пока не побывал в ту странную ночь на сборище славянских богов. Белый жеребец блистал, как серебро, длинная пышная грива и такой же роскошный хвост струились в утреннем ветерке, но глаза горели багровым, словно внутри черепа были угли. Черный конь казался вылепленным из ночи, ни единого светлого пятнышка, только багровые глаза роднили с серебряным жеребцом. А гнедая кобылка была просто ожившим пламенем, ее грива развевалась, она нервно переступала с ноги на ногу, грызла удила, готовая сорваться в любой миг и унестись на край света. Олег держал их всех под уздцы. Он выглядел сонным и неторопливым. Томас сбежал вниз, одеваясь на ходу, едва не вышиб двери. Холодный воздух на крыльце не отрезвил, сердце застучало еще сильнее. -- Олег!.. Откуда? Калика поднял на него насмешливые глаза. -- Кто рано встает, тому бог дает. -- Но... Ладно, я не спрашиваю, кто тебе дал их здесь. Или как они перебрались через море. Их можно... взять? Калика почесал голову, задумался. Ответил с неуверенностью в голосе: -- Ну, ежели хочешь. А то принуждать тебя как-то нехорошо. Яра еще спит? -- Не знаю, -- ответил Томас, его руки дрожали от желания коснуться своего коня. -- Вряд ли она пьянствовала всю ночь с солдатами. Смотри, и седла те же! Он поставил ногу в стремя и с некоторым усилием поднялся в седло. Жеребец был огромен, весь из толстых жил и тугих мускулов, в нем клокотала звериная сила. Томас коленями чувствовал напряжение -- жеребец был готов сорвать с места, ждал только сигнала. Он был послушен, но он жаждал двигаться. -- Сказочно! -- выдохнул Томас. -- Этот конь понесет тяжелого рыцаря в полном вооружении, как ребенка! Сэр калика, у меня есть меч моего предка, есть конь твоих богов и доспехи сэра Огрина. Осталось только укрепиться духом... а об этом я позабочусь сам. Калика бросил поводья вороного и гнедого коня слугам. -- Пусть напоят коней ключевой водой, иную не пьют, а я пока пойду поговорю с сэром Эдвином. У него есть интересные книги... Глава 9 Турнир должен был состояться в долине Тарана. Так называли неширокое вытоптанное поле, даже трава не росла на твердой, как камень, земле. Справа и слева высились дубы-великаны. Огромные ветви опускались до самой земли, в глубоких дуплах жили филины, дикие пчелы прятали мед, а стада крупных жуков с огромными, похожими на оленьи, рогами собирали сок. Ровное утоптанное поле обнесли новой оградой, старая сгнила за зиму, а в противоположных сторонах этого цирка, если считать рыцарский поединок ближе к гладиаторскому бою, или стадиона, если принять его за более позднее развлечение, были поставлены красивые ворота, увитые цветными лентами и гирляндами цветов. Через них должны въезжать рыцари, уже издали разглядывая противника, горяча коней, крепче сжимая копья. У ворот стояли пышно одетые герольды, трубадуры, толпились оруженосцы и слуги, готовые бегом принести хозяину щит или копье взамен поврежденных. Вблизи от турнирного поля уже стояли шатры -- остроконечные, как у саксов, круглые, как у англов и славян, с распорками и без, как у сарацинов. Томас решил, что кто-то помимо него уже вернулся из славного квеста, привез с собой добычу. Калика молча кивнул на двух смуглокожих слуг в пестрых тюрбанах. Они были вооружены кривыми саблями, в зеленых шароварах, подпоясаны шелковыми поясами. -- Слуги из пленных сарацин! -- Это не может быть сэр Хольтман, -- сказал Томас убежденно, -- тот не покидал Британию! -- Ему могли подарить их. На другой стороне турнирного поля возвышался огромный шатер. Его приготовили для рыцарей победнее, что приедут без шатров, а то и вовсе без слуг и оруженосцев. Вокруг в готовности полыхали жаровни, в походных кузнях раздували угли, оружейники готовились чинить доспехи как можно быстрее. В сторонке на столах разложили еду, питье как для состоятельных, так и для самых бедных. Турнирное поле было окружено крепкой оградой, а за ней возвышались в несколько рядов скамьи из свежевыструганных досок. Передний ряд был отдан людям простого звания -- знатным не к лицу сидеть ниже простолюдинов, к тому же в разгаре боя нередко тяжело вооруженный рыцарь проламывал ограду и валился, истекая кровью, на зрителей. Два ряда выше обычно занимали свободные йомены, а еще дальше располагались места для людей благородного звания. Места для короля и его свиты были украшены пышно и кричаще-ярко, словно он с окружением только что явился из восточных стран, привыкнув к сарацинской изнеженности и роскоши. Ему даже устроили трон, по бокам поставили два кресла, широкие и с резными спинками, для канцлера и казначея. Над этими тремя местами был поставлен балдахин, на острых концах шестов трепетали по ветру флажки с королевским гербом. Вокруг трона уже толпились пажи, оруженосцы, телохранители, бароны из мелкопоместных, которых оттеснит свита, которая явится вместе с королем. Группа воинов, что явились с Мальтонами, не заметили, как прибыли король и его близкие, настолько были заняты подготовкой к турниру. Тот обещал быть непростым. Когда трубы протрубили начало турнира, с королевской стороны на арену выехали трое зачинщиков, сторонников партии короля. Их кони были покрыты белыми попонами, рыцари выглядели одинаковыми в блистающих доспехах, с опущенными забралами. С другой стороны выехали один за другим рыцари, принявшие вызов. Снова протрубили трубы. Рыцари помчались друг на друга, в самой середине арены сшиблись с таким лязгом, словно столкнулись наковальни. Двое из принявших вызов вылетели из седел, грохнулись оземь, поднимая пыль. Третий удержался, но потерял стремя, и, когда вернулся к герольдам, его тоже признали побежденным. Зрители орали, свистели, топали ногами, бросали в воздух шлемы и колпаки. Калика заметил, что сэр Торвальд с осторожностью присматривается к толпе. Похоже, королевская партия уже осточертела. Новый король бесчинствами и нарушением прав как знатных, так и простых йоменов уже восстановил против себя многих. Правда, это ничего не значит. Народ и множество владетельных сеньоров могут возмущаться сколько угодно. Король, несмотря на его бычью силу, не глуп. Он удержал старых сторонников, а новых осторожно покупает, самочинно раздавая земли и владения ушедших в крестовые походы. Так что он крепок, как никогда, а поддержка сторонников позволят ему бесчинствовать и дальше. И сейчас ему ничто не помешает стереть Томаса в порошок. Ему только надо придать этому вид законности. Пока шел торг -- за пределами арены побежденные выкупали своих коней и доспехи, что по условиям турнира стали добычей победителей, -- на арены тем временем выехали еще трое от партии короля. Сердце Томаса заколотилось чаще. Он увидел, как из шатра медленно вышел огромный рыцарь в черных, как ночь, доспехах. Он был почти на голову выше других, грудь его была настолько широка, что никакие латы ему не были бы впору, а эти ковали ему лучшие оружейники. Это был грозный и непобедимый Торкзельд, гроза побережья, победитель Морского Змея. И это был тот, кто обязательно выйдет победителем турнира. Когда рыцари сшиблись, снова был треск ломаемых копий, грохот, звон, крики боли, дикое ржание. Выбежали оруженосцы и слуги, кого увели, кого унесли. Зрители приуныли -- выигрывали только рыцари из окружения короля. В третий круг выехал Торкзельд. С ним были еще двое, но Томас видел только этого непобедимого рыцаря, который ко всему еще был сыном короля! -- Пора, -- сказал Томас. Ему подвели коня, калика держал его под уздцы, глаза были серьезными: -- Ты знаешь, что он постарается не просто выбить тебя из седла? -- Догадываюсь, -- ответил Томас. Вид у него был повзрослевший, угрюмый. Помимо рыцарской чести есть еще и стремление убрать помеху с пути. Земли Мальтонов король уже роздал троим соседям, усилив их лояльность, осталось захватить лишь замок. Если бы не его неожиданное появление, король уже прибрал бы замок к рукам. Похоже, он оставил бы его себе или передал бы Торку, наследнику престола. Слишком хорошо замок стоит. И укреплен хорошо, и места сказочной красоты... Томас взобрался в седло, взял в руку копье, синие глаза потемнели. Рядом похрустывало кожей новенькое седло под МакОгоном, он изготовился драться с рыцарем, что ехал слева от Торкзельда. МакОгон сам был огромен и силен, его герб на щите необычной формы знали рыцари всей Британии. Он только сидел не на своем коне, которого тоже знали, а на тонконогой лошади рыжей масти. Она не выглядела такой же мощной, как его конь, но то ли МакОгон решил поберечь силы своего уже немолодого коня, соратника многих битв, то ли поддался уговорам Яры сражаться на ее коне. Справа от Томаса с помощью двух оруженосцев взобрался в седло сэр Торвальд. Под ним был огромный жеребец, которого уступил для боя калика. Вид у отца был виноватый, униженный. Не нашлось третьего бойца, чтобы выйти против троих из партии короля. Из всех рыцарей, толпившихся на этой стороне турнирного поля, съехавшихся со всех концов Британии, не нашлось, едва завидели несокрушимого Торка и его двух друзей, таких же могучих, свирепых, не брезгующих ничем ради победы. Яра вполголоса разговаривала с МакОгоном, но Томас видел ее обеспокоенные взгляды, которые она бросала в его сторону. МакОгон, старый и опытный ветеран многих битв, слушал ее, к удивлению Томаса, внимательно и уважительно. Кивнул, соглашаясь, приложил пальцы к шлему. Трубы зазвучали неожиданно громко и резко. За шатрами грянула резкая сарацинская музыка. С западной стороны на арену из-под арки выехал Торкзельд. Он был настолько громаден и грозен, что два других рыцаря оставались словно бы в тени, хотя оба были сильнейшими рыцарями Британии. -- Наш день, -- сказал сэр Торвальд, лицо его помолодело. -- Сегодня мы покроем себя славой... чем бы ни кончился бой! -- Тони с надеждой, что выберешься на берег, -- сказал Томас. Его глаза не отрывались от могучей фигуры Торкзельда, лишь бросил короткий взгляд на калику, тот постоянно твердил эту поговорку. -- Мы еще на конях. И копья у нас целые. Он пустил коня вперед. Втроем выехали на арену, разъехались в стороны. Снова прогремели трубы. Томас страшно вскрикнул, нагнетая свою ярость в коня, а на трибунах замерли. Рыцарь в сверкающих доспехах несся с такой скоростью, что в мгновение ока преодолел две трети турнирного поля, и они сшиблись, когда конь Торкзельда сделал первые два скачка. Торвальд и МакОгон почти не отстали. Удар был страшен, на трибунах умолкли, оглушенные грохотом, будто сто тысяч кузнецов разом ударили молотами по наковальням. Взвилась желтая удушливая пыль, закрыла все облаком. Из облака пыли к западным воротам выскочили трое, к восточным -- один. Все узнали исполинскую фигуру Торкзельда. Он был без копья, как и трое его противников. Когда пыль осела, все увидели двух рыцарей. Один лежал недвижим, раскинув руки, другой пытался подняться. Выбежали оруженосцы, помогли выбраться с поля раненому, другого вынесли на руках. Слуги ловили обезумевших коней. Трое развернули коней. Оруженосцы с готовностью побежали через поле, держа копья. Их глаза сияли. Явно не ждали, что их хозяева выстоят против таких противников. -- Пресвятая Дева! -- прошептал сэр Торвальд. Он был потрясен, но глаза сияли. -- Мы вышибли таких... таких рыцарей! МакОгон проворчал: -- И мы не лаптем щи хлебаем. -- Что? -- не понял сэр Торвальд. -- Говорю же мы тоже не лыком шиты, -- ответил МакОгон так же загадочно, словно говорил на другом языке. -- Честно говоря, если бы не этот конь-зверь, могло бы случиться иначе. Я успел ударить раньше, чем мой противник прицелился. -- Я тоже, -- признался сэр Торвальд. На том конце арены оруженосцы подали новое копье Торкзельду. Он развернулся и в бешенстве, не дожидаясь сигнала герольда, помчался на троих. Томас запоздало пустил коня навстречу. Они сшиблись в середине поля. Удар был такой, что дрогнула земля, а под королем подломился трон. С проклятиями он рухнул на спину, а на арене снова взвилось облако желтой пыли. Но всадники вылетели из облака такие же грозные и неуязвимые, только у каждого в правой руке были обломки копий, что разлетелись от удара вдрызг по самые рукояти. Им подали новые копья, и они, дав коням отдохнуть несколько минут, ринулись снова. На этот раз они сшиблись грудь в грудь. Над ареной прогремел сухой треск ломаемых копий, те разлетелись в мелкие щепки. Кони взвились на дыбы, попятились. Томас и Торкзельд удержали коней, пустив в ход шпоры и удила, а на трибунах все затаили дыхание. Впервые кто-то выстоял против Торкзельда, впервые кто-то не уступает! Внезапно Торкзельд взревел от ярости. Его рука метнулась к бедру, и Томас дрогнул, когда в руке гиганта блеснул огромный меч. -- Защищайся или умри! -- крикнул Торкзельд так страшно, что оруженосцы и герольды дрогнули, остановились. Сэр Торвальд крикнул, срывая голос: -- Ваше величество, это не по правилам! На трибунах раздались крики: -- Это турнир, а не бойня! -- Остановить! -- Куда смотрит король! -- Бесчинство! Томас поспешно потащил меч. Пальцы дрожали, без нужды сжимали рукоять с такой силой, что вминались, как в глину. Сквозь узкую прорезь он видел огромную фигуру мрачного рыцаря. Тот вскинул меч и послал коня вперед. -- Смерть ублюдкам! -- раздался такой страшный голос, что у Томаса похолодело сердце. -- Живи, Британия! -- вскрикнул он и бросил коня навстречу. Они сшиблись, как две брошенные навстречу одна другой железные горы. Кони поднялись на дыбы, бились передними копытами, рвали друг друга зубами. Это были уже не кони, а звери, которым передалась ярость седоков. Торкзельд ударил мечом со всей яростью. Щит Томаса лишь смягчил удар, но в голове зазвенело. Кусок щита просвистел мимо, с силой вонзился в землю. Томас поспешно вскинул меч, но лишь сумел отпарировать новый удар. На трибунах в это время приближенные короля умоляли прекратить поединок. Драться мечами на турнире против правил, к тому же доблесть и умение Томаса вызвали симпатии даже у тех, кто не одобрял искателей приключений, что ушли воевать в чужие страны. Король поколебался, но в это время его сын обрушивал удар за ударом на рыцаря в серебристых доспехах, у того разлетелся щит, погнулись доспехи, он шатался, конь под ним пятился. -- Нет! -- отрезал король с той же свирепостью, с какой его сын наступал на противника. -- Пусть закончат свой спор! -- Но прольется кровь! -- На каждом турнире ломают руки и ноги, ломают спину, вышибают зубы. По его жесту герольды, уже вступившие на турнирное поле, попятились назад за ограду. Зрители не дыша поднялись с мест. Торкзельд наседал, рыцарь в серебристых доспехах уже шатался в седле. Внезапно конь Торкзельда дико заржал, ржание перешло в хрип. Конь Томаса вцепился зубами в горло черного жеребца -- на землю брызнула красная струйка. -- Проклятие! -- вскричал Торкзельд бешено. Конь под ним пошатнулся, и он едва успел качнуться в сторону, когда конь упал, забил ногами в воздухе. Торкзельд успел выдернуть ноги из стремян, упал, покатился в пыли и грязи, но мощь его была столь велика, что он вскочил на ноги, словно на нем и не было тяжелых доспехов. Щит, звеня и подпрыгивая, укатился на край поля. Томас повернул коня, крикнул мощно: -- Ты побежден! -- Нет! -- закричал Торкзельд таким голосом, что на трибунах сердца мужчин похолодели. -- Пока в руке меч, я только победитель! Томас слез с коня. Раздробленный щит он стряхнул с руки, меч в его руке тускло поблескивал. Шаги рыцаря были нетверды, но с каждым мгновением он, казалось, восстанавливал силы. С мечами в поднятых руках они сшиблись снова, и удар и грохот металла были таковы, будто снова ударились две железные горы. Противники вскрикивали, нанося удары, тяжелые мечи со свистом вспарывали воздух. Доспехи стонали, прогибались, а самые сильные удары разрубали даже стальные пластины. Серебристые доспехи забрызгало кровью. На трибунах жалобно вскрикивали -- к серебристому рыцарю все испытывали острую симпатию. В окружении короля снова начали уговаривать прекратить жестокий бой. -- Ни за что! -- взбешенно рявкнул король. -- Вы хотите лишить Торкзельда заслуженной победы?.. Здесь сражаются настоящие мужчины!.. Впервые видите кровь на турнире? -- Но, ваше величество... -- Нет! С турнирного поля неслись частые тяжелые удары. Два рыцаря уже шатались, почти не двигались с места. Мечи поднимались медленно, а когда обрушивались, у противника не было сил уклониться или парировать. Доспехи забрызгало кровью, они погнулись, полопались, торчали острыми краями. Король побледнел, закусил губу. Похоже, уже сам жалел, что не прекратил жестокий бой, но теперь отступать было поздно. Незаметно для подданных он сунул руки под мантию и делал там странные знаки. Сперва ничего не ощущал, затем услышал далекое громыхание, вздохнул с облегчением. Прямо над турнирным полем сгустилось темное облако. В нем блистали молнии, гремел гром. Большинство зрителей не отрывали глаз от жестокого поединка, но кое-кто вскинул голову, со страхом тыкал пальцем вверх. Томас шатался, серая жгучая пелена соленого пота выедала глаза. Он задыхался от жары, доспехи давили, он чувствовал, что умирает. Руки едва поднимали меч, но черный рыцарь, которого он видел в узкую прорезь шлема, тоже шатался, черный меч едва не выскальзывает из потных пальцев... Внезапно над головами глухо прогремело. Люди вскинули изумленно головы -- откуда гром в безоблачном небе? -- в тот же миг сверкнула черная злая молния. Томас знал, что черных молний не бывает, но это была черная молния. Она ударила в поднятый меч Торкзельда. Меч вспыхнул, рассыпая искры. Томас и все на трибунах увидели, как преобразился черный рыцарь. Раны закрылись, края трещин в панцире сдвинулись и слились воедино. Он уже не шатался, а словно бы стал выше ростом. В движениях его появилась мощь и звериная свирепость. Он замахнулся и нанес страшный удар с неистовым криком, который потряс, казалось, саму землю: -- Умри! Томас, видя неминуемую смерть, ударил мечом навстречу. Но слабо, без прежней мощи, только вскрикнул: -- За честь и славу англов! Мечи сшиблись в воздухе. Звон оглушил зрителей, но был еще и дикий крик, словно кричали сами мечи. Серебристый меч рассек черный меч, как луч света рассекает тьму, но брызнула кровь, черная, ядовитая, распространяющая зловоние. Где она падала, там вспыхивали огоньки, вздымался черный ядовитый дым. Зрители вскрикнули. Серебристый меч ударил острием по черному шлему, как уже бил, но раньше только срубил все перья, сейчас же со скрежетом рассек шлем, рассек череп, проник до нижней челюсти, где и застрял. Торкзельд медленно повалился на спину. Меч выдернуло из рук Томаса, он едва не упал от изнеможения. Шатаясь, опустился на колено, но заставил себя встать, подошел к упавшему и, упершись ногой в грудь, ухватился обеими руками за рукоять меча Англа, с силой потянул на себя. Меч вышел нехотя, но уже был чист, кровь черными каплями скатилась на землю. Томас оперся мечом о землю. Послышался крик, быстрые шаги. Чьи-то руки сорвали с него шлем, сквозь пелену пота он увидел встревоженное лицо Яры. Она спешно вытерла ему платком лицо, велела кому-то: -- Быстро снять с него доспехи!.. Если он ранен... Я не ранен, хотел ответить Томас, но язык от смертельной усталости не повиновался. Плечо Яры было сильное и от прикосновения к нему Томас ощутил, как возвращаются силы. Он дышал часто, с хрипами, но теперь уже мог выталкивать горящим ртом какие-то слова. -- Победа!.. Я сразил Торкзельда! -- Томас, ты не ранен? -- Яра... что это было? Над головой раздраженно прогремело, словно в пещеру уползал, огрызаясь, огромный зверь. Темное облако быстро таяло и наконец растворилось без следа. Меч в руке Томаса рассыпал белые радостные искры. С трибун казалось, что весь серебристый рыцарь окружен сиянием. -- Меч Англа -- меч воина, -- напомнила Яра. -- А воины не терпят колдовства. На поле выбежали оруженосцы, пажи, слуги. Торкзельда подняли, кто-то закричал сорванным голосом, полным ужаса: -- Великий и непобедимый Торкзельд мертв! Взоры собравшихся со всей Британии рыцарей, знатный людей, торговцев и свободных йоменов обратились к королю. Он медленно поднялся на ноги. Такой же громадный, как Торкзельд, широкий в плечах, только тяжелее и... много опаснее. Его горящий ненавистью взор, как раскаленное лезвие, воткнулся в победителя, который стоял над трупом его убитого сына. И во взгляде его было обещание гораздо более страшной смерти. Глава 10 Они вернулись в замок на взмыленных конях. МакОгон остался у ворот, отдавал приказы, укреплял вороты, послал подводы в окрестные села за припасами, на случай если осада будет долгой, а что осада будет, никто не сомневался. К вечеру замок жужжал, как растревоженный улей. Все уже знали о том подвиге, который совершили трое из замка, и о том переполохе. Но сэр Торвальд ходил чернее тучи. Турнир окончился не так, как он рассчитывал. Что предпримет король? Мстительный и своевольный, не терпящий прекословия, разве такой простит гибель единственного сына? Начали прибывать подводы с ветчиной, солониной, мешками муки, пшеницы. Все стаскивали в подвалы, из соседних сел пришли кузнецы, походные горны поставили прямо во дворе. Без всякого зова явились около двух дюжин рыцарей-соседей. С ними пришли опытные воины, около сотни. Сэру Торвальду доложили, что через два-три дня пришлют помощь владетельные бароны, которых теснят приближенные короля. Бесчинства короля и его подданных переполнили их чашу терпения. Нужен только вожак -- с возвращением молодого Томаса им оказались Мальтоны. Уже к ночи загремели звонко трубы, которые заставили Томаса вздрогнуть. Ворота распахнулись, въехала группка всадников. Рядом с немолодым воином в богатой одежде ехала на красивой молодой лошадке очень юная девушка с золотыми волосами. Они были убраны под вышитый жемчугом убор, глаза девушки были скромно опущены, но алые щечки горели. Калика быстро взглянул на Томаса. Тот, покраснев, беспомощно взглянул на отца, на сэра Эдвина. Те переглянулись и, как сговорившись, посмотрели на Яру. Она сидела по другую сторону стола, смаковала пирог с лесными ягодами. Рядом калика своим ножом деловито резал жареного гуся на части. Наконец дверь распахнулась. Герольд стукнул о пол и провозгласил: -- Благородная леди Крижана, дочь барона.... Его оттолкнули, и Крижана, как вихрь, влетела в зал. Ее огромные глаза сияли, белые нежные руки были вытянуты. У Томаса перехватило дыхание, настолько она была хороша. На полголовы ниже Томаса, она была стройная и легкая, ее фигура еще больше округлилась в нужных местах, а в поясе она была настолько тоненькой, что ободок бокала мог бы заменить ей пояс. Она вся выглядела нежной и чистой, как ангел. -- Томас! Томас едва успел выбраться из-за стола и подхватить ее. Она вцепилась в него и вскарабкалась выше, как на дерево. С радостным визгом целовала и обцеловывала, отстранялась, чтобы видеть его мужественное лицо, снова прижималась счастливо. Все в зале цвели улыбками, видя такое неподдельное счастье. Почти все. -- Я так счастлива... Так счастлива! -- девушка захлебывалась словами, глаза ее сияли. -- Ты успел... ты спешил!.. Я бы и так не пошла за него, но все равно так счастлива, что ты загнал коней, но успел за день до свадьбы... Томас краем глаза увидел, что Яра смотрит на них с жестоким выражением на лице. Она медленно опустила надкушенный пирог на блюдо. Калика ухмылялся, смотрел на молодого рыцаря, как смотрят на канатоходца, что идет по туго натянутой тонкой веревке между двумя высокими башнями. Отец улыбался от уха до уха. Глаза были просто подлые и хитрые. Томас кое-как оторвал от себя Крижану, что цеплялась за него, как обезьяна за дерево, бережно опустил на пол. Она поправила прическу, лишь тогда повернула сияющее лицо к присутствующим: -- Простите, сэр Торвальд!.. Простите, сэр Эдвин! От ее сияющего лица и глаз светлели лица присутствующих. Она наконец заметила калику и женщину в одежде воина. -- Это твои друзья? Томас сказал неуклюже: -- Да, леди... милая Крижана. Это вот мудрый отшельник из славянских земель, а это... гм... благородная Яра. Крижана светло и чисто улыбнулась им обоим. -- Приветствую вас! Спасибо, что прибыли вместе с Томасом. Дороги кишат разбойниками, а втроем безопаснее. Если бы я знала, что по прибытии сразу ты отправишься на турнир, я бы обязательно поехала туда. Олег кивнул, Яра смотрела хмуро и зло. Она вытащила свой нож, придвинула к себе ближе блюдо с поросенком. Крижана улыбнулась ей, женщина-воин и должна выглядеть злой, повернулась к Томасу: -- Ты счастлив, дорогой? -- Дальше некуда, -- пробормотал Томас. Он рванул ворот, в зале что-то стало так жарко, что у него горели уши, полыхала шея, он чувствовал, как по спине текут крупные, как жуки, капли пота. Крижана прижалась к Томасу, не чувствуя стыда, потому что все знали, как она ждет, и что будет, если он успеет вовремя. Отец приблизил губы к уху Яры, но сказал достаточно громко, чтобы слышали все: -- Не правда ли, счастливая пара? Все ждут, когда они поженятся. Голос Яры был, как раскаленное железо, когда его опускают в ледяную воду: -- Они обручены? -- С детства! -- Я никогда об этом не слышала, -- сказала она, и Томас увидел, что ее глаза из лиловых стали зелеными, а воздух заблистал крохотными, как обломки стекла, искрами. -- Ну, -- выдавил он, чувствуя себя, как христианин в руках сарацин, -- забот было много, кто говорил о домашнем? Да и не носят у нас обручальные кольца до того, как святой отец обручит в церкви. Яра сказала низким голосом, к которому примешивалось шипение змеи: -- Очень удобный обычай. -- Да в чем дело? -- возмутился он. -- У нас были стычки с врагами, великанами, колдунами. Нас били, клевали, топтали, бросали в темницы. Мы срывались с высоких башен, тонули в седых океанах, и алою кровью своею... гм... Разве было время говорить о мелких домашних делах? Глаза Крижаны стали тревожными. Она спросила робко: -- Неужто... неужто ты ни разу не упомянул обо мне? Сэр Торвальд сказал звучно: -- Я уверен, ты была в его сердце! -- В самой глубине, -- добавил сэр Эдвин. Томас простонал беззвучно. Крижана, ласкаясь, заглянула ему в глаза. -- А как же... ты обещал идти в бой с моим именем на устах... Ты взял меня своей прекрасной Дамой Сердца... Стон внутри Томаса стал громче. Отец нагло улыбался от уха до уха, зубы выставил как крокодил. -- Так и было, -- сказал Томас затравленно. -- Просто я не кричал об этом на каждом углу. -- Томас! -- Ну что?.. Я безгрешен, как десять тысяч ангелов, что помещались на острие иглы! Яра фыркнула громче. Крижана оглянулась на нее. -- А кто все-таки эта женщина? И почему ты все время оправдываешься перед ней? Томас хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная штормом на берег, а шторм был нешуточный. Дядя скалил зубы, отец улыбался хитро и противно. -- Разве я оправдываюсь? -- Ты все время оглядываешься на нее! -- Я вообще молчу, как калика... как рыба об лед! -- Я вижу, -- сказала она таким жалобно-обвиняющим тоном, от которого у всех сжалось сердце, -- что пока я ждала его годы и годы, он скитался по восточным землям, искал утех встречных женщин, не пропускал, как теперь вижу, ни одной девки... -- Девки? -- спросила Яра опасно спокойно. -- Это у него от меня, -- сказал отец гордо дяде. Улыбка раздирала рот. -- Я умел! Но дети пошли хлипкие. У Томаса скоро и последняя ускользнет, как песок меж пальцев. Томас метнул на "пророка" гневный взгляд. Слезы заблестели в прекрасных глазах юной невесты. -- Я ждала... Я так ждала! Мой рыцарь был самый смелый, самый отважный. Он придет и спасет меня... Но когда пришел, он уже был с пожилой женщиной.... Томас искоса бросил взгляд на Яру. Она, похоже, поперхнулась, и некому постучать по спине: лицо угрожающе побагровело, глаза полезли на лоб. Ее голос был таким тихим и тонким, словно вылезал, обдирая ногти, из-под упавшего дерева: -- Пожилой? -- Что мне теперь делать? -- вопрошала Крижана. Слезы наконец прорвали запруду и брызнули, потекли жемчужинами по прекрасным нежным щекам. -- Я готовилась растить его детей, воспитывать их такими же отважными и благородными, как их отец... Она с мольбой обратила свои лучезарные глаза, ныне озера