похоже -- рубашку, легко и красиво набросила на себя, мелькнул ее точеный профиль, тут же она сместилась в сторону. -- Туда! -- закричал Томас как раненый зверь, к которому внезапно вернулись силы.-- Я снова ее потеряю!!! -- Здесь мир тесен... Но Томас уже несся по переходам, коридорам, ревел как безумный, сшибал и вышибал, орал, сыпал проклятиями. Олег поспевал еле-еле, хотя и не тащил на себе столько железа, любовь зла, посох в его умелых руках мудреца и отшельника мелькал как крылья ветряной мельницы, расшибая головы, ломая спины и крылья. Они поворачивали, взбегали по лестницам и сбегали вниз, пока Томас не замедлил бег. Лицо было растерянным, в глазах отчаяние: -- Черт побери этот хехалот! Я запутался в этих залах! -- Надо бы все спалить,-- предложил Олег. Он тяжело дышал, зеленые глаза хищно блестели как у волка в лесу.-- Чтоб по второму разу не бегать... Вон какие светильники... В каждом масла по ведру! Томас повел очами по сторонам, Олег услышал его сдавленный крик. Совсем близко, в соседнем зале горел свет, по прикрытому шторой входу медленно прошел знакомый силуэт. Женщина села, наклонив голову. Одна рука мерно двигалась, Олег почти увидел в собранных в пучок пальцах иголку. Потом она вскинула голову, подняла иголку на уровень глаз, начала тыкать в нее нитку. -- Яра!!! -- закричал Томас как тысяча воинов на поле брани. Олег бросился за ним со всех ног, но рыцарь и в железе несся как могучий тур, полог отлетел в сторону, Томас на миг исчез, а когда Олег ворвался следом, там в испуге вскочил из-за стола со свертками пергамента седой старик, краснорожий и с косматыми бровями. -- Кто? -- вскричал он в испуге.-- Кто вы? -- Где Яра? -- заорал Томас бешено. Он огляделся дикими глазами.-- Где? Тут только один выход!!! А Олег гаркнул в лицо старика: -- Ты кто? Старик отшатнулся, но не от страха, а безмерного изумления: -- Меня всяк знает!.. А зовут меня Николаем-угодником... Он поперхнулся, глаза полезли на лоб, ибо крепкие пальцы Олега ухватили за горло так, что даже Томас услышал скрип старческой кожи. -- Ах, так это ты? Он бросил угодника на стену, тот ударился затылком, стал сползать на пол, но Олег мигом оказался перед ним, обе руки подхватили как пушинку, снова ударил затылком о каменную стену: -- Мерзавец! Мы все знаем! Николай вскрикнул тонким заячьим голосом: -- Да, но что делать?.. Всевышний перестал что-либо делать! Он же с сотворения мира пальцем не шевельнул!.. Ну разве что два-три раза... по мелочи... да и то в древности!.. Мир брошен на произвол!.. А белый свет не может быть без хозяина... Олег рычал как зверь, держа его за горло. Похоже, его самого ошарашило такое быстрое признание их врага. Зеленые глаза как два кинжала впились в красное, теперь багровое от удушья лицо: -- И этот новый хозяин -- ты? -- Я не хотел,-- вскрикнул Николай-угодник.-- Мне самому быть бы только помощником! Но все указали на меня... -- Кто? -- Престолы, силы, серафимы, архангелы, власти... Ну, пусть не все, зато самые... Другие спят на ходу, а эти... -- А эти на ходу подметки рвут,-- рявкнул Олег, он снова ударил святого лбом, на стене пятна крови стали больше, струйки поползли по камням, ненадолго скапливаясь на стыках.-- Мерзавцы... Николай рухнул на пол, кулак калики весил со скалу, кровь брызнула из разбитых губ. Томас выхватил меч, вдруг да заговорщик попытается улизнуть, загородил дорогу. Николай обратил к нему искаженное мукой лицо: -- Я помню тебя, рыцарь! Разве не я подарил тебе лошадку?.. Томас замер, меч сразу потяжелел, лезвие опустилось к полу. Затем Томас отбросил меч и бросился к упавшему с воплем: -- Санта Клаус! -- Томас! -- вскрикнул калика предостерегающе. Он прыгнул на врага, озверелый, в глазах была безумная ярость, и Томас, в считанные мгновения поняв, что любимый Санта Клаус сейчас погибнет, качнулся навстречу, они сшиблись, помещение вздрогнуло, прокатился гул. Два тяжелых тела рухнули как горы, круша и ломая все, что попадалось под их могучие тела. Калика пытался вырваться, Томас удерживал изо всех сил, а когда калика с яростью ударил Томаса кулаком в лицо, тот все равно держал, хотя в голове зазвенели колокола, а соленая кровь брызнула из разбитых губ. -- Не...дам... -- Дурак, отпусти! -- Ни...за... что... Олег занес кулак для второго удара, сокрушительного, но сбоку мелькнуло, захлопали крылья, их обдало порывом ветра. Олег в бессильной злости опустил кулак: -- Пусти, меднолобый... Эта сволочь уже удрала. Руки Томаса разжались, но рыцарь не поднялся, лежа вытирал кровь из разбитого лица. В глазах его была ненависть. -- Мерзавец...-- процедил он.-- Язычник! Вот зачем пробрался в самое святое для истинного христианина. Но тут ты ошибся! Я тебе помешал, а теперь он вернется со всем своим воинством. Калика дышал тяжело, морщился, прижимал ладонь к левому боку. Между пальцами струилась кровь, алыми каплями падала на белые мраморные плиты. -- Да,-- сказал он хрипло,-- эта сволочь сейчас вернется. Чем это он меня? Или это ты? Томас, он враг... -- Ты -- враг! -- Нет, Томас. -- Врешь. Почему говоришь это только сейчас? -- Я сам только сейчас понял. Томас, надо уходить. Томас с трудом перевернулся, поднялся на колени: -- Нет, ты не уйдешь. Я тебя задержу. Олег прокричал разбитым ртом: -- Ты еще не понял?.. Это и есть враг... -- Нет! -- крикнул Томас так, что вздрогнули стены.-- Ты его ненавидишь, как все, что создано во славу Господа... Ненавидишь больше всех! Олег поднялся, хватаясь за стену. Лицо было измученным, а голос внезапно упал: -- А ты? -- Я? -- задохнулся Томас, набрал в грудь воздуха для крика, но опомнился, сказал ненавидяще.-- Мне, как благородному рыцарю, отвратительна любая угодливость... даже от простолюдинов. Но у него это от слабости душевной, от желания всем угодить! Он и подарки детям разносит, а что от детей взять? Это не короли. -- Сегодня нет,-- сказал Олег.-- Сегодня нет... Хотя некоторые уже стали. Томас насторожился: -- Что? -- Он уже получил силы больше, чем выказывает. Не заметил? У него нет врагов, а во всех христианских странах... а там народцу все больше, уже поговаривают, что после смерти вашего бога, он сядет на его трон. Томас закричал: -- Замолчи! Или я сам убью тебя! Господь бог бессмертен, он не может умереть! Олег отступил, в зеленых глазах стояла такая тоска, что Томас задохнулся от бури в груди, но пальцы лишь крепче сжали рукоять меча. Олег пошел к двери: -- Будь здоров, сэр Томас. -- Ты куда? -- крикнул Томас зло. -- Раз уж я здесь, погляжу, что за змеиное гнездо мы разворошили... Томас выставил перед собой меч, направив острие в голую грудь отшельника: -- Не выпущу. Это мой мир, я давал обет защищать. А ты -- враг. Олег покачал головой: -- А если попытаюсь? -- Убью,-- сказал Томас. Он провел по губам шершавым, как терка, языком, повторил хрипло и убежденно.-- Убью! -- А как же... дружба? Томас вскричал как раненый зверь: -- Молчи! Сам знаешь, в мир пришло... нечто выше дружбы, выше кровных уз, выше всего! Наш Господь ревнив, он требует всего... и мы отдаем все! Олег смерил взглядом расстояние от кончика меча до груди, его зеленые глаза снова уперлись в Томаса: -- Ты уверен, что успеешь? Томас ощутил в груди странное жжение. Острый конец посоха упирался ему в грудь, там блестела искорка. Мышцы отшельника были толстые, как сытые удавы. Страшное острие пронзит стальной доспех как пленку бычьего пузыря. Взгляд калики печален, но Томас помнил, с какой холодной жестокостью язычник убивал и тут же забывал про жертвы. -- Рази,-- выдохнул он со странным облегчением.-- Может быть, и я успею... А нет, то сложу голову, защищая Пречистую Деву... Внезапно в глазах Олега блеснула тревога, он чуть повернул голову. Томас тоже скосил глаза в ту сторону, и лишь когда в ушах прогремел страшный звон, когда оглох и ослеп от искр в глазах, понял, что подлый отшельник не родился отшельником, знает все хитрые уловки, а его, героя сарацинских походов, поймал на самом простом... Он рухнул на пол, пытался ухватить противника, теперь уже противника, за сапог, но толстая подошва мелькнула перед лицом и пропала. Томас поднялся на четвереньки, тряхнул головой, в ушах звенели все колокола, словно сам себе саданул железным сапогом по железной голове. В глубине зала мелькнула фигура в звериной шкуре. Красные волосы развевались как пламя, что грозит сжечь весь... этот хехалот. -- Черт бы тебя побрал,-- выкрикнул Томас яростно.-- Я сам... своими руками привел врага престола Господа своего прямо в хеха... небесный дворец, полный благочестия и святости! Рыча от стыда и бешенства, он поднялся, держась за стену, тряхнул головой, очищая взор. По мраморным глыбам сползали капли крови, его и Николая-угодника, он же Санта Клаус, а может и проклятого язычника. Стиснув челюсти, он собрал рыцарскую волю и достоинство в кулак, бросился с обнаженным мечом в руке через анфиладу залов. Глава 12 Три или четыре величественных зала были пусты, еще в двух он смял стражу. В голове была ослепляющая ярость, он помнил лишь, что кого-то рубил, кого-то просто сшиб так, что несчастный ударился о стену, где вспыхнуло, и на пол осел белоснежный хитон с множеством крыльев. Когда понесся дальше, взрывая благоговейную тишь грохотом тяжелых сапог, внезапно услышал негромкий вскрик: -- Эй, рыцарь!.. Он оглянулся, настороженный и злой, готовый увернуться как от брошенного дротика, так и летящей стрелы. В боковом коридоре возник высокий сухощавый серафим. Меч торчал из ножен, руки серафима были далеки от рукояти. Он приложил палец к губам, сказал так же негромко: -- Если ищешь женщину, то не здесь, не здесь... -- А где? -- выкрикнул Томас во всю мощь легких... Серафим поморщился, но все же указал, правда, совсем в другую сторону: -- Третий зал... поворот налево... еще двое ворот. Там на двери крылатый лев с бычьей головой... Он не договорил, как Томас развернулся, стены замелькали, светильники слились в блистающие полосы. Двери распахивались как от пинка, хотя Томас иной раз вроде бы не успевал поднять ногу. Мимо двери с крылатым быком едва не пробежал, тот похож разве что на толстого ягненка, но меч в руке протестующе дернулся, сделал слабую попытку вывернуться. Томас с ходу шарахнул ногой, створки распахнулись с такой силой, что от удара о стены посыпались драгоценные камешки. Комната невелика, но украшена богато. Томас отметил это сразу, хотя взгляд зацепился за женскую фигуру, что стояла возле окна. Женщина повернулась лицом к нему, Томас вскрикнул потрясенно: -- Яра! Она смотрела неверящими глазами. Вскрикнула как раненая птица, ее руки потянулись навстречу: -- Томас! Ты... пришел сюда с мечом в руке? -- Я пришел за тобой,-- ответил он с гордым достоинством. Подумал и добавил,-- Любимая. Она кинулась к нему, вытянув руки, а он, отшвырнув меч, схватил в объятия, жадно целовал ее волосы, ее лицо, мокрые от слез щеки, счастливые любящие глаза. Она вздрагивала и цеплялась за него, а в его сердце как пламя в горящей башне полыхала ярость. Как посмели держать против воли!.. Она не простолюдинка какая-нибудь, а урожденная княжна, а самое главное -- невеста Томаса Мальтона, за доблесть и воинское умение избранного советом воинов королем! -- Я видел, как ты одевалась,-- сказал он счастливо,-- как ты вдевала нитку в иголку! Она удивленно отстранилась: -- Что? Я со времен своего детства не держала иголку в руках... -- Но я же видел ясно,-- начал он, сверху что-то зашелестело. Он все еще держал Яру, когда ее глаза вдруг расширились, она уперлась ладонями в его широкую грудь, уклоняясь от горячих ищущих губ: -- Томас! Сзади... Страшный удар в затылок потряс как удар топора молоденький ясень. В глазах вспыхнули звезды на черном небе. Он смутно чувствовал, что руки и ноги зажаты словно в тисках кузнеца-оружейника. В ушах длился затихающий звон, будто со всей дури ударили молотом по листу железа, и тот еще вибрирует, медленно затихая. Он смутно понял, что звенит от удара по шлему. Звезды медленно гасли, а из темноты выступили стены, почему-то пололок. Сверху нависла торжествующая харя. Томас ощутил, что лежит на полу, рванулся, но руки остались прижаты к телу, а ноги не слушались. Он с трудом приподнял голову, его железное тело было так скручено толстыми веревками, что те почти закрыли весь металл. Громкий насмешливый голос произнес: -- Вот теперь, когда обе птички в моих руках... Сильные руки подхватили Томаса, прислонили к стене. В трех шагах стоял, широко улыбаясь, тот самый серафим, который указал дорогу. Томас с содроганием смотрел в светлое лицо. Глаза, огромные и пылающие, теперь налились багровым. Брови изогнулись как изломанные стрелы, отчего лицо выглядело не только величественным и грозным, но и злым, даже злобным. Пухлые губы растянулись в торжествующей усмешке, в них появилось нечто змеиное, а ровные белые зубы показались Томасу зубами хищного зверя. Ярослава сидела рядом с Томасом, туго связанная, но, похоже, ее пальцем не тронули. Она прижалась к нему плечом, и Томас, сразу ощутив прилив сил, потребовал надменно: -- Назови себя, презренный, который бьет в спину! Серафим всплеснул руками, ворох белых крыльев за спиной заколыхался, распространяя с сильным ароматом фимиама и легкий запах серы: -- Рыцарь с головы до ног! Не в спину, кстати, а в затылок. Я и есть Уриил, если тебе это что-то говорит, меднолобый. -- Ничего не говорит,-- бросил Томас надменно.-- Безродный плебей! Если твои слуги сейчас же развяжут меня, я постараюсь, чтобы тебя не наказывали слишком жестоко. Поторопись... иудей! Уриил хохотнул: -- Уже не иудей. И здесь, и в исламе я больше, чем иудей. А завтра весь мир будет в моем кулаке... Но ты, меднолобый, оказался прав насчет Николая-угодника. Конечно же, этот простак не мог стоять во главе заговора. А твой звероватый друг, что показался мне умнее... впрочем, умнее тебя даже твои сапоги... он промахнулся. -- И чего ты хочешь от нас? -- потребовал Томас.-- Выкупа? Уриил ответил рассеянно, он все время к чему-то прислушивался: -- Выкупа? Какой выкуп можешь предложить ты... тому, кто уже и так владыка мира? -- Владыка -- Господь,-- сказал Томас твердо,-- а ты... пар, пыль. Я не знаю сколько таких помещается на острие иглы, но на острие моего меча поместится побольше, чем десять тысяч! -- Гордая речь,-- ответил Уриил рассеянно, он все еще прислушивался к тому, что происходило за дверью.-- Да, Сатана внедрил в вас такое, что ничем не выбить... Эй, это не его поступь? Оба стража разбежались по сторонам двери. Томас напрягся, уже и он уловил торопливые шаги, в этот миг раздался грохот. Дверь слетела с петель с такой мощью, что грохнулась на середину комнаты, Уриил едва успел отпрыгнуть. В дверном проеме стоял, окутанный тончайшим облаком пыли, красноволосый волхв. В руках был боевой посох, он стоял в боевой стойке. Томас раскрыл рот, пытаясь предупредить, но сильные пальцы стиснули горло, а с другой стороны шею кольнуло острым. Скосив глаза, увидел отточенное как бритва лезвие, что надрезало кожу прямо над сонной артерией. Даже не поворачивая головы, со смертным холодком понимал, что другой страж точно так же держит острый нож у нежного горла Ярославы. Уриил сказал очень быстро: -- Застынь!.. Даже не дыши. Одно движение, и твои друзья умрут. Томас видел, как зеленые глаза изучающе пробежали по всему помещению. Он не взглянул на связанных, но Томас был уверен, что калика увидел все, и от стыда стиснуло дыхание, а кровь ударила в голову с такой силой, что в ушах зашумело, а в глазах встала красная пелена. -- И что еще? -- проговорил калика медленно, почти не двигая губами. -- Ты сейчас сложишь оружие... Просто разожми пальцы, пусть дубина упадет на пол. Олег прорычал: -- Я если не послушаю? -- Умрут, как я уже сказал, раньше, чем шевельнешь пальцем,-- бросил Уриил резко.-- Ты не успеешь, разве не понятно? Томас прохрипел: -- Олег, не слушай... Все равно убьют... Олег проговорил медленно: -- Он прав. Если сложу оружие, все равно убьешь их, а кроме того, еще и меня. Уриил нехорошо улыбнулся: -- Я не пытаюсь обмануть. Убью, бросишь оружие или нет. Я к этому шел слишком долго, мой упорный враг. Но я не убиваю торопливо, как трусливый волк. Ты и твои друзья проживете чуть дольше... Правда, всего лишь, пока я, торжествуя, отвечу на твои вопросы. Ведь победа не в тот миг, когда сносишь голову врага, не когда вырываешь его окровавленное, еще трепещущее сердце! Торжество в те минуты, когда видишь связанного и поверженного, когда сравниваешь его жалкие попытки сопротивления со своим грандиозным замыслом, со своим предвидением, когда он корчится в муках больших, чем если бы посадили на кол или заживо сдирали кожу!.. А кроме того, у тебя останется крохотная надежда, что пока разговариваем, что-то произойдет, случится чудо, вас спасут. На этом все попадаются!.. И хотя помощи ждать неоткуда, а всяк на что-то надеется... Олег поколебался, зеленые глаза затравленно перебегали с одного лица на другое. Уриил широко улыбался, в глазах уже было торжество. Томасу зажимали рот, он прохрипел: -- Дерись... Олег!.. Забудь о нас... Ярослава исхитрилась вонзить зубы в ладонь стража, тот с воплем сдвинул ладонь, она отчаянно вскрикнула: -- Дерись! Нас здесь нет... Ее пронзительный голос перешел в хрип, толстые пальцы другой руки сомкнулись на ее горле. Лицо покраснело, но глазами умоляла Олега драться, им уже не поможешь, но отомстить он должен... Томас хрипел. Его свалили, Уриил наступил сапогом на горло. Томас стал багровым, глаза выкатывались из орбит, грудь судорожно дергалась, гоняя взад-вперед отработанный воздух. Олег сказал угрюмо: -- Ладно, сдаюсь... Но не души их, пусть тоже узнают, как было. Уриил расхохотался: -- Конечно! Пусть узнают о величайшем плане... прежде чем проститься с жизнью. Олег медленно положил под ноги посох. Уриил покачал головой, осторожный, сделал выразительный знак, и Олег нехотя пнул ногой. Посох подкатился к Уриилу, серафим поднял, с пренебрежительным интересом оглядел: -- Такой палкой сражался?.. Связать его! Олег не противился, руки скрутили за спиной жестко, едва не выворачивая суставы. Один встал на стол, перебросил веревку через крюк на потолке, а другой конец с петлей одели на шею Олега. Страж дернул за свой конец, петля потянула Олега вверх. Он ощутил как сдавило горло, теперь уже он побагровел, невольно поднялся на кончики пальцев. Уриил захохотал: -- Вот теперь ты не опасен. Давит? Хорошо. Теперь весь мир ощутит такую петлю на горле. Здорово я вас натравил на этого дурака. Конечно же, какой из Николая-угодника бог? Да еще Всевышний? Но он на виду, о нем говорят, мужики взывают к его помощи, детям раздает подарки... Но вам пора бы знать, что из тех, о ком говорят, редко кто в самом деле добивается власти. Приходит другой... -- Ты? -- спросил Олег и, не дожидаясь ответа, сам ответил,-- Конечно, ты умнее... К тому же он недавно пошел по людям, а ты с ними общался с начала начал. Уриил кивнул с победной усмешкой: -- Это ты сейчас такой умный! Не так ли? -- Так,-- признал Олег. Голос его был хриплым. Страж, то ли опасаясь могучего противника, то ли из жажды потешить хозяина, натягивал веревку так, что лицо калики из багрового становилось синюшного цвета, нехотя чуть приотпускал, когда с губ пленника вместо слов срывался только хрип.-- Значит, Сатана не при чем? -- Конечно же, дурачье,-- сказал Уриил брезгливо.-- Понятно, старик был рад, что двое таких сами забрели, но, конечно же, это не он заманил вас в свое царство. Калика прохрипел, как показалось Томасу, даже с некоторым облегчением: -- Тогда многое понятно... А то думал, что с ума схожу... слишком много глупостей, никакой логики... Томас перебил: -- А какой резон тебе, мерзновеннейший из предателей? Уриил холодно посмотрел на железного рыцаря, перевел взор на калику: -- Пересмотр взглядов, скажем так. Ты разве никогда не пересматривал? Калика подумал: -- Пожалуй, нет. -- Ну и дурак. Хотя врешь... Я помню тебя совсем другим, -- он коротко взглянул на связанного рыцаря, хмыкнул,-- знал бы этот меднолобый с каким чудовищем... по нынешним меркам... идет! И вовсе не в эйнастии дело. Он виновен в делах гораздо страшнее, Ну, пусть не пересматривал, но ты менялся. Так и я не тот, каким на свет... тогда, в Начале. Он начал поднимать карающий меч, Томас задержал дыхание, а калика сказал торопливо: -- Я понял, почему. Ты был единственным, кто постоянно общался с людьми. С Адамом, Каином, Авелем... Ною передавал весть о потопе, Моисею сообщил повеление вывести евреев, Навину являлся, пророкам... Словом, посмотрел на людей, кое-что понравилось... Но больше то, что люди взяли от Сатаны... Ты же опускался и в ад... Уриил засмеялся, даже меч слегка опустил: -- Достаточно и людей. В них столько... что в ад спустился в первый раз уже... как бы сказать точнее, уже подготовленный. От людей набрался! От них ощутил, что это великолепно -- нарушать запреты, грешить, брать чужое, какое наслаждение ломать, рушить, жечь! Олег сказал тоскливо: -- Но ваш верховный бог... Что с ним? Почему молчит? Уриил засмеялся: -- А есть ли он? Сатана есть, видно. А тот, кого называют Всевышним? Томас прошептал в муке: -- Но он должен быть! Как же без него? Уриил вместо ответа лишь насмешливо оскалил зубы: -- Эх, рыцарь... Это язычнику вера велит сражаться до конца, а ты, христианин, должен смириться со своей участью. Ты был побежден еще в тот день, когда выехал из замка! Идти против небес... Томас поник головой. Краем глаза видел, как напрягся калика, все еще пытается освободиться от пут, хотя лицо побагровело от захлестнувшей горло веревки. Ярослава все еще смотрит с надеждой. -- Да,-- прошептал Томас,-- я не должен был поднимать дерзновенную руку на небо... Это все язычник, он меня подбил. Прошу не милости, а лишь прочесть молитву и поцеловать свой крест... -- Обойдешься,-- сказал Уриил небрежно, он обрекающе вскинул руку, Томас вскрикнул отчаянно: -- Но это молитва.. уже тебе! Я с молитвой называю тебя Верховным Сюзереном... А тогда ты можешь убить уже не как мятежника... я презираю мятежников, их надо истреблять как бешеных собак... а как своего слугу!.. Для рыцарей нет ничего дороже верности! Уриил довольно оскалил зубы. По его кивку рыцарю развязали руки, но тут же уперли острия дротиков с двух сторон в бока. Томас распухшими руками, посиневшими от тугих веревок, медленно снял тяжелый крест, ослабевшие пальцы скользили по гладкому металлу, едва удержали. Он видел багровое лицо Олега, веревка натянулась, волхв уже приподнялся на носки, но губы кривятся в презрении, проклятый язычник, даже с одной ногой в могиле, а все презирает святые реликвии... Распухшие губы бережно коснулись креста. Он заставил их шевелиться, но Уриил захохотал издевательски: -- Я все о тебе знаю! Ты даже из единственной молитвы запомнил только три первых слова! А губами шлепаешь, будто все заветы читаешь. Пора заканчивать, меднолобый. Я уже потешился вволю. Помощь не придет, разве не понятно? Томас прошептал побелевшими губами: -- Пора. Прости меня, Яра, если что я не сумел... -- Я люблю тебя, Томас! -- вскрикнула она. -- И я... Глава 13 Он еще раз посмотрел на Олега, вершина креста была направлена в его сторону. Пальцы Томаса чуть вздрагивали, он закусил губу до крови, по подбородку поползла тоненькая струйка крови. Внезапно крест в его пальцах щелкнул, блеснуло как серебристая рыбка, во мгновение ока просвистело через комнату. Веревка оборвалась с легким треском. Олег рухнул, его ноги метнулись в стороны. Оба стража, как подкошенная острой косой трава, рухнули, звонко хряснувшись затылками. Олег перекатился через голову, взвился в воздух. Уриил, что занес меч над Томасом, как ужаленный обернулся. Толстая нога калики ударила его в лицо с такой силой, будто обрушилась гора. Томас подхватил меч, взмахнул, и руки калики разбросало в стороны. Он стряхнул обрывки веревки: -- Рискованно! -- А ты как мне в прошлый раз? -- огрызнулся Томас.-- Я чуть заикой не стал! Он бросился к Ярославе, а Олег вытащил из-за пояса Уриила острый нож, хладнокровно ухватил серафима за бороду. Обнажилось белое горло. -- Теперь и пауки не помогут, верно? Уриил с трудом разлепил один глаз на обезображенном лице: -- Дурак... Я становлюсь Владыкой Мира... Я дам тебе все... -- Дашь? Язычники берут сами. Он полоснул по горлу, брезгливо держа нож на вытянутой руке. Кровь брызнула широким веером, залила белоснежные плиты кричаще пурпурными струями. На той стороне Ярослава торопливо освобождала ноги. Они с Томасом то бросались друг другу в объятия, то начинали наперебой рассказывать, как страдали один без другого. Олег прошел мимо стражей, один начал подниматься, и он ударил носком окованного железом сапога в голову. Глухо хрустнуло. Второй был без сознания или притворялся таким, но Олег без злобы ударил и его в висок, убедился по вспышке света, что рассчитался окончательно, подобрал свой посох. Томас все еще обнимал Ярославу, Олег с брезгливым удивлением поднял с пола крест Томаса: -- На. Теперь я вижу, что в кресте в самом деле что-то есть. Томас вытащил из веревки застрявшее лезвие, не длиннее пальца, но острое, как бритва, снова бережно упрятал в основание креста, с трудом свел половинки, от усилий мышцы вздулись даже на шее, снова приведя скобу в боевое положение. -- Я ж говорил! -- выдохнул он с упреком.-- А ты не верил в собственный народ! -- Я думал, умельцы остались только в Киеве,-- ответил Олег недоверчиво,-- но чтоб в глухой деревне... полупьяный деревенский кузнец... кривой да еще левша... Правда, грубовато. Вон следы молота. -- На внешность смотрят только у женщины,-- сказал Томас победно. Он обнял Ярославу.-- А у любой вещи надо зреть душу! Ты сам левша, если на то пошло. Потому и везет в драках, что ждут удара справа. А умения ни на дюйм... Можешь идти? Он старался говорить сильным мужественным голосом, рядом все-таки испуганная женщина, но чувствовал как его трясет, словно черт грешника. Почему никто не сказал, что, между небом и адом нет четкой границы, как нет между днем и ночью! Есть сумерки, есть рассвет, в аду отыскался Иаред, даже Везельвул помог... кто бы подумал!.. Зато здесь врагов как собак на попелище. Вот тебе и небо. Калика напряг и распустил мышцы. -- Идти? Да мы пронесемся как стая волков с крыльями! Как стадо бешеных туров по льду!.. От этого хехалота камня на камне... Томас спросил внезапно: -- Но как ты догадался, что нам являли только призрак Ярославы? -- Потому что ее облик принимал мужик,-- сказал Олег с отвращением.-- Это же надо! Дурак. Ты ж сам видел, как одевалась "Ярослава". Видел? Ну-ну. Ничего не заметил подозрительного? Томас подумал, вспоминая, помотал головой: -- Нет. -- Гм... Ну, ничего, свою женщину и не надо знать слишком... хорошо. Просто знай, что ни одна в мире не одевает свитер или рубашку как мужчина. Ты ж видел, та фигура сперва сунула руки в рукава, а потом быстренько просунула голову в разрез рубахи. Это чисто по-мужски! Чтоб сразу нырнуть и тут же вынырнуть, пока никто не успел подкрасться, ухватить... А женщина когда одевается, то сперва засунет голову, а потом в таком виде, как страус с головой в песке, долго барахтается, просовывает руки в рукава, ни черта не видя вокруг. Томас смотрел изумленно: -- А что такое страус?.. Прости, я хотел спросить, ты прав... теперь и мне это понятно. Но ты лишь по одному признаку... Калика удивился: -- По одному? Да их тысячи! К примеру, когда вдевал нитку в иголку. Мужчины иголку держат неподвижно, а суют в нее нитку, а женщины как раз нитку держат неподвижно, а надевают на нее ушко иглы. Ну, а когда стало ясно, что он не женщина вовсе, то стоило взглянуть на тень еще разок, чтобы я знал его рост, вес, возраст, болезни, цвет глаз, имя, дурные привычки, размер обуви, длину ногтей, размер печени... Ну, идем? Вместо Томаса ответила Ярослава. Голос ее был чистым и сильным: -- Летим! Ты прав, святой волхв. Хоть меня здесь не истязали, но разлучили! Меч Уриила не исчез, лежал на выжженном пятне, оставшемся после хозяина, и Ярослава подняла его с легкостью. Высокая, сильная и полная языческой силы, она показалась Томасу чем-то похожей на ту всадницу, что так вовремя помогла добить дракона. -- Вперед! В помещении полыхнуло чистым радостным светом. Дальняя стена исчезла, а на том месте вспыхнул бело-оранжевый огонь. Он не слепил, но Томас ощутил, что ярче нет ничего на свете. Прогремел неспешный величавый рокот, Томас потрясенно различил в нем слова. Хотя мог поклясться, что он сам вычленяет слова из грохота, легкого дрожания пола и стен, бликов огня: -- Не стоит... Вы уже разнесли все, что нужно. Томас мгновенно закрыл Яру широкой спиной, Зу-л-Факар угрожающе нацелился острием в сторону огня. Калика перехватил посох по-боевому. Ярослава с мечом Уриила встала рядом с Томасом. -- Кто ты есть? -- потребовал Томас дерзко.-- Я не вижу твоего герба, не вижу девиза, посему разговаривать буду как с простолюдином! Огонь вспыхнул чуть ярче, но даже подозрительный Олег не уловил угрозы. Голос ниоткуда, огромный и мощный, наполнил все здание хехалота: -- У меня много имен... Но ты можешь, доблестный сэр Томас Мальтон из Гисленда, называть меня просто Творцом. На Томаса словно гора обрушилась, ударилась о шлем и железные плечи, но устоял, и гора рассыпалась на мелкие камешки. Дрогнувшим голосом переспросил: -- Всевышний? Олег затравленно зыркал по сторонам. Хотелось и бежать, и драться, но могучий голос приковывал внимание, заставлял вслушиваться: -- Томас... и вы, его друзья... мы не враги. Опусти меч... или держи, если тебе так удобнее. Я хочу объяснить... На разгоряченного Томаса сзади пахнуло ароматом роз. Он мгновенно обернулся с мечом в руке, увидел, как захлопнулась дверь. Яру трясло, она суетливо дергала за рукав: -- Томас... Олег убежал! В голове Томаса перемешалось, перед ним Творец, но Яру держали здесь против ее воли, и при одной этой мысли как могучий прибой била горячая кровь, сердце стучало яростно, он начинал дышать чаще, а мышцы дрожали от жажды прыгнуть на врага и бить, крушить, сечь, ломать, но голос, который звучал в зале, как и в голове Томаса, произнес настойчиво: -- Томас, это я, твой Верховный Сюзерен... Томас преклонил колено, сердце стучало бешено, он с трудом сумел совладать с дрогнувшим голосом, что пытался сорваться на мышиный писк: -- Приветствую тебя, Господь. Прими все мое почтение... и передай поклон Пречистой Деве. Я служил тебе верно и преданно, Господь. Хочу служить, как и служил, но мне надо выяснить... что стряслось. И верно ли я поступал. Он не добавил, что должен определить, чувствовать ли себя связанным клятвой вассала, или же волен порвать, как волен порвать всякий честный рыцарь, если сюзерен сам нарушил соглашение. В этом случае вассал волен искать другого, более справедливого. Томас чувствовал, что от осознания правоты голос обрел твердость, а когда поднял глаза на Всевышнего, в теле не было страха, а только восторг, как у юного оруженосца, допущенного на турнир лицезреть сильнейшего из рыцарей Британии. -- Я знаю ответы на твои вопросы,-- ответил мощный голос, и опять Томас не мог определить откуда он звучит, и звучит ли вообще, или же слышит в дрожании стен, звоне своих доспехов, раскате далекого грома.-- Но они слишком... чтобы ты их принял... Томас повертел головой, всмотрелся в сгусток белого пламени, что горел, не сгорая, висел над каменными плитами, не касаясь их, не сжигая: -- Ты Огонь? -- Нет,-- ответил Голос.-- Но простой люд... неважно, король или пастух... так слеплен, что должен зреть, с кем говорит. Приходится то в облике горящего куста, то во сне... А сперва наломал дров, когда в личине зверя или, скажем, рыбы. Тут же начинали бить поклоны, приносить жертвы. Однажды явился в облике быка, так сразу отлили тельца из чистого золота!.. Всем надо что-то вещественное! Ведь кланяются не мне -- иконам. Сотни тысяч вопросов метались в голове Томаса, толкались и даже дрались, распирая череп до боли. Он спросил первое же, что вынырнуло ближе: -- Господь, а правда ли, что Иисус -- твой сын? А то я слышал, такое говорят! И что вы с ним... ну, одно целое?.. Голос прозвучал так же мощно, но с отеческой насмешкой: -- Ты сам знаешь, как много после войны появляется героев! И как много у победителя находится соратников, без которых, оказывается, не было бы победы... Увы, я один. И ни души не шагает рядом. Так что не надо никого присобачивать в соратники... Нет, он только раб наш, которого мы облагодетельствовали и поставили в пример сынам Израиля... Правда, достойный человек, страстный пророк, но... не забивай голову такими вещами, молодой рыцарь! Ты ведь хотел спросить другое, верно? Томас вскрикнул в горе: -- Значит, я зря нес Грааль в Британию? Голос прозвучал так же мощно, но Томас ощутил словно головы коснулась огромная отеческая ладонь: -- Мы сами делаем вещи священными... Да что там вещи! Богов даже... как сами же их низвергаем. Успокойся, сэр Томас. Если ее считают священной столько людей, она способна творить чудеса! Яра, что до сих пор молчала, тряслась, неожиданно спросила тонким, как у мышонка, голосом: -- Господь, объясни мне, простой женщине, за что наслал потоп? Ведь согрешивших было не так уж и много? В сиянии заблистали грозные искры. Огненный шар расширился, сильнее опалил жаром лица. Томас на всякий случай прикрыл Яру, а густой голос после паузы сказал медленно, и Томасу в нем почудилась боль: -- Бесчеловечно?.. Но Томаса избрали королем, и он уже начинает догадываться, что король вынужден поступать не так... как простой бесхитростный рыцарь. Да, согрешивших была горстка! Но те, не грешившие, виновны в том, что не остановили ту горстку. Милая княжна, любой человек, ежели не препятствует преступлению, становится сообщником! Дело даже не в этике, а в простой выживаемости. Общество равнодушных скотов, пусть и безгрешных, обречено на вымирание. Я лишь ускорил... Ради прихода новых. Ярослава тяжело вздохнула. Томас спросил с обидой: -- А мы? -- Вы их начало. Я не ошибся, потопив старый народ, которому должен был творить чудеса, руководить каждым шагом, очищать для них землю от чудовищ, растить хлеб на голой земле, разрешать их мелочные споры, утирать носы, успевать выхватывать камешки из-под ног... А вы, нынешние, во мне почти не нуждаетесь. Да что там "почти"! Совсем обходитесь. Томас замер: -- И ты... Господь наш... не осерчал? -- За что? -- удивился Огонь.-- За что, что дети наконец-то не нуждаются, чтобы им вытирали носы? Да это счастье для родителей. У вас хватает силы и гордости решать все самим. А преступления тоже останавливаете сами. Томас недоверчиво хмыкнул. В огненном шаре вспыхнули багровые искорки гнева. -- А то, что вломились сюда силой, в поисках справедливости, не говорит о вас? Кто из прежних осмелился бы спорить? Только возносили молитвы, просили милости, просили урожая... это-то даже не вспахав!.. просили рыбу с небес, просили, просили, просили! Мой путь был... не скажу, что неверен, но... Когда я создал первых людей, это было... озарение, что приходит лишь однажды в бесконечность... а чаще не приходит вовсе. Это было мое лучшее творение, и я понимал, что уже никогда не повторю этого шедевра... Потому трясся над ним, создал для него сад Эдема, оберегал от всего. Да, Сатана вывел из райского сада, заставил трудиться в поте лица своего, заставил освоить землепашество, скотоводство, строительство... Да что я перечисляю! Вся цивилизация -- его рук дело, не спорю. Я надолго потерял контроль, ибо его желания были намного проще, понятнее, и усваивались с охотой. Я жевал вяло о всеобщей любви, о духовности, а он учил, как ковать мечи, как захватить добро соседа, а его обратить в рабство, заодно взять в наложницы его жен и дочерей... Томас горячо дышал, в глазах стояли слезы сочувствия: -- Господи... -- Наконец он вторгся и в ту область, которой раньше пренебрегал. Стал строить церкви. Насадил ереси, перехватил христианство... Томас вскрикнул в ужасе: -- Господи, разве это не от тебя? -- От меня,-- ласково прозвучало из Огня,-- но только отчасти... Я сумел покончить с рабством, ибо принявший веру Христа не может себе подобного держать в неволе, а он объявил о всеобщем рабстве перед Моим лицом... Томас пробормотал: -- Но если рабство... от твоего имени... -- У меня не может быть рабов,-- прервал голос мягко,-- и если человек думает, что он мой раб, то он раб Его. И сила Его умножается стократно!.. И когда Сатана захватил власть на всем белом свете, когда все церкви перешли в его руки, когда все монастыри, храмы, епископы, папы, архимандриты, митрополиты -- все от Него, я долго пребывал в растерянности и тоске... По ту сторону двери послышались тяжелые шаги, хлопанье крыльев. Затем - глухой удар, вскрик, протяжный стон. Звякнуло, донесся сиплый клекот. Дверь с грохотом распахнулась. Через порог быстро шагнул Олег. Дыхание было хриплым, грудь тяжело вздымалась, зеленые глаза блестели. Когда разжал кулак, с лвдони ссыпались окровавленные перья. Томас успел заметить сбитые в кровь костяшки пальцев. -- Пытались задержать, -- буркнул Олег.-- Должны бы видеть по моему пречестному лицу, что здесь как раз мое место. А где же... Зеленые глаза недоверчиво впились в сверкающий шар. Свет шел чистый, ясный. И слишком похожий на свет Рода, Ярилы, Даждь-бога, Хорса и прочих солнечных богов скифов, сколотов, славян. Он ткнул пальцем в сторону солнечного шара: -- Это... оно и есть? -- Сэр калика, -- воскликнул Томас свистящим шепотом, -- как ты можешь! Это не "оно", а сам Господь!.. наверное. В зеленых глазах волхва отражались блики, но не белые, а золотистые. Лицо каменное, похоже, калика не мог сообразить как себя вести, но наконец с самым безучастным видом подул на окровавленные костяшки: -- Прямо перед дверьми наткнулся... Архангелом назвался, Варахиилом. Я по всей стене как медузу, прежде чем эта ворона за меч... Будто не помню, что архангелов всего семеро! Из Огня глухо прозвучало: -- Ну... Вообще-то зря... Он в самом деле архангел. И меня не предавал. Томас ахнул, закусил губу, сейчас грянет божий гнев, а Олег бросил с вызовом: -- Разве их не семеро? В голосе Всевышнего словно бы проскользнула неловкость: -- Семеро... Но... гм... наслоение мыслей, противоречия... Их семеро... но правы и те, кто насчитывает восьмерых. К удивлению Томаса, который при умных разговорах сразу ощутил себя так, будто при нем начали скрести ножом сковороду, калика кивнул: -- Ну, это и черепахе ясно. Томас сжался, ожидал вспышки гнева, но, видать, сюзерен в самом деле настолько высок, что не замечает дерзостей... или же замечает, но относится к ним, как мудрый дед к репликам глупого правнука. -- Им не удалось сломить вас блеском, мощью, величием. И когда ворвались, вы били