мер убирал жир с боков, какими подтянул живот. Кремер ответил осторожно, но губами двигал так, чтобы адмирал мог рассмотреть и оценить его безукоризненные зубы, белые благодаря бленд-а-мету, и без желтого налета, привычного в его возрасте: - Воздушная разведка донесла, что русские спешно развернулись в боевые порядки наивысшей готовности. Истребители уже в воздухе, на палубах заметна суматоха... Все пусковые ракетные установки, судя по снимкам, полученным из космоса, в боеготовности. Стоун не поверил своим ушам: - Шутите? - Проверьте мониторы, сэр. Наши спутники держат в поле зрения весь русский флот. Любой квадратный метр палубы, сэр... только укажите какой, распечатка тут же будет на вашем столе. Стоун стиснул зубы. Офицеры смотрели с ожиданием. Он посмотрел по сторонам, все ждут ответа, но на этот раз он не смог дать ответ такой же ясный, как дал вчера вечером. По идее, эти русские должны были убраться с дороги перед хозяевами земного шара, как трусливые собаки... ну пусть не трусливые, а как слабые собаки перед идущим львом. Русских трусливыми не назовут даже враги, но что они слабее, видно всему миру, да и сами русские это знают. Так какого же черта? - И что же они? Так и не сдвинулись? - Да, сэр. Нет, сэр! Все там же. В самом узком месте пролива. Стоун ощутил, что солнце померкло, воздух стал холоднее, а его тело совсем не то, что было тридцать лет назад. - Мне нужно запросить Белый Дом, - выговорил он наконец с трудом. - А пока... снизить ход. - До малого, сэр? - До самого малого, - процедил он сквозь зубы. Глава 37 Офицеры, тихие как мыши, согнулись над пультами управления, такие же сразу серые и незаметные. Оператор, повинуясь взгляду командующего, бросился за центральный пульт. Гибкие пальцы быстро забегали по клавишам, малый экран засветился мгновенно. В глубине виднелись двое беседующих офицеров, оба тут же сорвались с места. Стоун поморщился, никак не научатся сразу замирать в фокусе, им же отмерено, явно чьи-то сынки, такие же бестолковые, как и папаши. - Командующий флотом, - бросил коротко. - Срочно Джона Лизарда! На миг мелькнули розовые пухлые пальцы, заслонив весь экран, тут же возникло другое помещение, уютное и обставленное со вкусом. Над столом подписывал бумаги немолодой человек с брезгливым выражением лица и темными мешками под глазами, что придавали вид крупного государственного деятеля. Услышав звонок, поднял голову. На Стоуна в упор взглянули серые холодные глаза. Государственный секретарь оправдывал свою фамилию, его лицо было похоже на морду старой рептилии с ее немигающим взором и недвижимыми пластинками. Когда губы шелохнулись, Стоун услышал ровный скрипучий голос: - Что у вас экстренного? - Русский флот, - выдохнул Стоун. - Они раньше нас вошли в узкий пролив. - И что же? - Там остановились. Более того, ракетные установки и пушки расчехлены. Они знают, что мы наблюдаем за каждым их шагом и показывают свою готовность к серьезной ссоре. Немигающие глаза вперились в лицо Стоуна с такой силой, что по спине пробежали холодная волна. Некстати вспомнил слухи, что государственный секретарь окружил себя ясновидцами, гадалками, магами, сам пробует себя в эзотерике, стремится продлить жизнь и для этого продаст жизнь хоть свою, хоть своих близких. - И что же? - сказал он холодно. - До встречи с ними у вас еще несколько сот миль!.. Или ближе? Неважно. Идите на сближение. А за это время постарайтесь добиться нашего превосходства. Экран погас. Стоун в ярости отпрянул от монитора. Тот оставался черным как смерть, будто не показывал только что роскошный кабинет человека, чей гигантский офис пустеет по тринадцатым числам, где нет тринадцатого этажа, а жизнь министерства подчиняется больше гороскопам, чем президенту. Лейтенант Грейс вздрогнул, услышав сдавленный вопль командующего флотом: - Чертовы чернильные души! Ничего не могут решить сами! Боятся любого слова, своей тени шарахаются!.. Стоун со стуком отшвырнул стул, прошелся, гневно раздувая ноздри и поднимая плечи. Психоаналитики говорят, что отрицательные эмоции надо обязательно выпускать, в этом случае всегда будет хороший цвет лица и баланс гормонов в крови. Грейс торопливо спросил: - Какие были указания? - Если бы, - рыкнул Стоун. - А то ответили... Похоже, мне самому надо связаться с командующим русским флотом. И что я ему скажу? Грейс придвинул кресло, Стоун сердито плюхнулся на мягкое сидение, разработанное в Масачутевском университете специально для офицеров верхнего эшелона. Офицеры в почтительном ожидании смотрели, как командующий приходит в себя, дышит медленно, по системе Мюллера, когда организм снабжается кислородом в полной мере, а большая часть поступает в мозг. Затем он неспешно собрался, лицо стало сосредоточенным. Командир корабля включил перед ним микрофон. Оператор быстро поймал волну, врубил полный словарь русского языка, щелкнул тумблером, произнес отчетливо: - На связи командующий седьмым флотом США адмирал Джон Стоун! Из динамика прозвучало на чистейшем английском - работа мощного компьютера с запасом всех слов и оборотов этого варварского русского языка! - не менее отчетливо: - Минутку... Передаю микрофон. Товарищ адмирал, говорите вон в эту штуку... да не в эту, это для машинного отделения. Офицеры переглянулись. Стоун ощутил, как и его губы раздвигает улыбка глубочайшего презрения. Из динамика донесся хрипловатый басок: - У микрофона адмирал Плотников. Стоун сказал резко: - Говорит командующий американским флотом. Ваши корабли находятся у нас на пути. Я должен заметить, что вы избрали несколько странное место для остановки. Это самое узкое место залива. Он остановился, давая русскому ответить, но тот молчал долго, очевидно полагая, что если вопроса не было, то и говорить нечего, потом все же ощутил, что он него чего-то ждут, прокашлялся и пробасил: - Ага. Стоун подавил вопль ярости, медленно подумал, спросил почти ровно: - Что за странное слово, которого нет ни в одном словаре? - Говорю, - послышался голос, - что мы там стоим. Стоун взорвался: - Я требую немедленно убрать ваши корабли! В каюте повисла напряженная пауза. Все застыли, прислушивались. Из динамика не доносились даже привычные для аппаратуры прошлого поколения шорохи и щелчки атмосферных разрядов. Затем прозвучал тот же голос, в котором не осталось и следа от ленивого славянского добродушия: - Командуй холуями, что вступили в НАТО. Понял, дурак? А мне еще раз гавкни таким тоном, я от всех твоих скорлупок только пар оставлю! Щелкнуло, словно на том конце связь оборвалась ударом кувалды по пульту, основного средства работы русских. Стоун отшатнулся, словно этой самой кувалдой получил в лоб. Офицеры вытянулись, страшась даже посмотреть друг на друга. В напряженной тишине Стоун выдохнул: - Да он... он сумасшедший! Пальцы его шарили по мундиру, наткнулись на выпуклость в нагрудном кармане, там коробочка с лучшими в мире релаксантами, но из-за офицерских спин неслышно выступил главный корабельный психоаналитик, с готовностью положил обе ладони на затылок командующему, погладил, снимая стресс: - Да, древние говорили, что люди делятся на три рода: живых, мертвых и находящихся в плавании... Так вот плавание способно сдвинуть сознание. Безбрежные океанские просторы, оторванность от семьи, секса, привычных ориентиров... Стоун проговорил сипло: - Но это у нас, людей... Однако славяне? Эти грубые варвары, эти дикие натуры... Я должен доложить Белому Дому! Голос психоаналитика журчал как ручей в зале релаксации: - Сперва надо успокоиться. К тому же в Белом Доме переложили решение на вас. Так, как и у русских, перекладывают на кого угодно. Так что сперва успокойтесь, посмотрите на вещи трезво. Через час оператор снова связался с русскими кораблями. На этот раз командующего русским флотом отыскать так быстро не удалось, словно тот сам таскал уголь из трюма в кочегарку, или на чем там ходят эти русские. Голос его был усталый, запыхавшийся: - Командующий флотом адмирал Плотников. Кто говорит? - Командующий американским флотом, - ответил четко Стоун, делая ударение на могучем слове "американский", - адмирал Джон Стоун. Мой флот движется в направлении пролива. Похоже, вы намеренно загораживаете нам путь. Я требую немедленно убрать ваши... корабли! После паузы угрюмый голос русского адмирала прорычал: - А тебя как послать: сейчас или по факсу? - Что-что? - не понял Стоун. - Повторите! Он косился на лингвистов, тех трясло, они покрылись испариной, пытаясь в считанные секунды дешифровать алогизмы языка из Старого Света, беспомощно разводили руками: русский язык труднее скифского. - Я повторю, - донесся голос русского генерала. Экран был темен, Стоун пожалел, что у русских нет такой компьютерной техники, чтобы позволяла видеть лица. - Так повторю, что никто тебе больше не повторит... Стоун наконец понял, потребовал зло: - Немедленно уберите корабли!.. Русский адмирал ответил устало и невозмутимо: - Я ж сказал, здесь и без сопливых скользко. Перевожу: вы здесь не пройдете. - Мы должны пройти, - настаивал Стоун. - У нас задание! - Тогда тащите волоком, - посоветовал русский адмирал. - Мы ведь когда-то таскали... Из варяг в греки, кажется. Стоун наконец уловил недобрую нотку, что явно отвечает за издевательство, прорычал и сам в ответ: - Мы пройдем! Пройдем. У нас вдвое кораблей, в полтора раза больше самолетов. У нас есть обязательства перед Кувейтом... Плотников перебил: - Кувейт с нами. Вас туда никто не звал. - У нас договор о взаимопомощи... Плотников проговорил с чувством невыразимого счастья: - У вас был договор. Шесть лет назад срок договора кончился! Если хоть один из ваших кораблей сдвинется на метр... нет, на дюйм, видит ваш бог, наши корабли ответят хар-р-рошим ударом! Я уже отдал приказ. - Вы не посмеете! - Увидите. Вашей нации гомосеков пора дать урок. Стоун в ярости метался по огромной каюте. Командиры кораблей вытянулись как шесты, замерли, страшились дышать. Ветеран вьетнамской войны, сын ветерана корейской, внук ветерана Второй мировой, он задыхался от гнева и унижения. Впервые кто-то осмелился преградить ему дорогу! Не ему, а американскому флоту, самому сильному в мире, кто-то осмелился преградить дорогу самой Америке! Патриот старой школы, он чувствовал, как ярость мутит рассудок, с трудом заставил себя дышать тяжело, остановился у стола, опустил тяжелые кулаки на столешницу. - Что скажете, господа офицеры? Их красивые мужественные лица, прокаленные морским солнцем, чисто выбритые, освеженные лучшим одеколоном, поворачивались за ним, как подсолнухи за солнцем. Подбородки обработаны бритвой Жиллет, что лучше для мужчины нет, а безукоризненно гладкая кожа к тому же обработана лосьоном Деним, тоже лучшим в мире, все рослые, мускулистые, взращенные на витаминах и протеинах. Стоун раньше встречался с русскими моряками, бывал на их кораблях, и всегда с удовлетворением отмечал, что его офицеры и покрепче, и одеты лучше, а уж по выбритости и шику их с русскими сравнивать нельзя. Ни в одном кабаке у русских нет шансов, когда входят его моряки. У русских просто нет шансов. Профессор Ассгэйт, глава корпуса психоаналитиков, в молчании выслушал доклады своей команды, самый младший из которых, в ранге доктора наук подспудных инстинктов, помрачнел, отпустил кивком. Стоун погрузился в кресло для расслабления, двое массажистов разминали ему плечи, а медик взвешивал на аптечных весах морковку, чтобы адмирал получил необходимые организму каротины, но не получил лишних калорий. - Ничего не скрывайте, - посоветовал Стоун, не открывая глаз. - Все равно наш флот намного сильнее. Я знаю, чтобы мы способны уничтожить русских. Потому говорите все, как есть. Для меня не будет никаких неожиданностей. Ассгэйт фыркнул: - Какие неожиданности? - По голосу чувствую, - сказал Стоун. - Ого!.. У вас пробуждаются эзотерические способности? - Какие к черту... Вы чем-то раздражены? - А как вы думаете? - спросил Ассгэйт ядовито. - Эти русские кого угодно... Вздумалось же им тоже выползти в океан! Теперь понятно, что акция была спланирована совместно с арабами. Как я их ненавижу! Стоун приоткрыл один глаз. Встопорщенный профессор покраснел от гнева, ухоженная бородка пошла клочьями, словно неряшливое облако под ударом свежего ветра. - Вы-то за что? - Ненавижу? - переспросил психоаналитик. Плечи его передернулись, он повторил с неожиданной яростью. - Ненавижу люто, по-звериному!.. Они делают всю мою работу бессмысленной. Наши прогнозы точны, ибо основаны на знании человека, знании его глубинных рефлексов, потаенных страхов, сексуальных инстинктов, подавленных желаний... Мы может точно предсказывать поведение человека в любой ситуации, но... теперь уже только американца. И, конечно же, наших западных союзников. - Что так? Психоаналитик со злостью ударил кулаком по столу: - Русские снова взяли на вооружение ту бредовую идею... хоть и соблазнительную, признаю... что человек - это не обезьяна, а нечто выше. А когда в нормальное поведение человека, основанное на базовых инстинктах животного... ничего не поделаешь. Мы, в самом деле, произошли от животного!.. когда, повторяю, на его нормальное поведение накладываются несвойственные животным такие абстрактные понятия как честь, гордость, верность слову... вы видели такие свойства у обезьяны или американца?.. то поведение человека становится непредсказуемым. Адмирал кивнул: - А значит, и угрожающим. Нет ничего ужаснее непредсказуемости. В нашем стабильном мире цивилизация может ползти вперед только при условии стабильности. Нет, русские скоро с этой идеей рухнут еще глубже, чем с провалом построения коммунизма. Мы сумеем наше загнивание подать так соблазнительно, что даже самые стойкие души... Это раньше Сталин мог ставить глушилки, а теперь каждый русский имеет доступ даже в Интернет, покупает наркотики, вкусил сексуальных свобод... Корабли двигались теперь медленно, но в медлительности чувствовалось еще больше мощи, тяжести, несокрушимости. Океан стонал, едва выдерживая стальные горы, в прозрачных водах с правой стороны двигались рыбы, а слева от кораблей падала настолько густая тень, что оттуда в панике бежало все живое. К полудню психоаналитики суммировали данные и передали старшим психоаналитикам, те обработали на компьютерах еще раз, обобщили и доложили главному психоаналитику, который начинал карьеру еще простым психиатром к клинике для тихопомешанных. Помрачневший, Ассгейт долго просматривал цифры, наконец, явился к Стоуну. Тот уже не метался, сидел в кресле обрюзгший, погрузневший, без прежнего блеска в глазах. - Осмелюсь заметить, - сказал Ассгэйт невесело, - состояние русских таково, что в бой вступят охотно. Даже с радостью! Стоун спросил недоверчиво: - Им что, жизнь надоела? Мы их сотрем в порошок. А порошок отправим к акулам. Психиатр развел руками: - Думаете, они не знают? Но половину нашего флота возьмут с собой. Все-таки советский флот... ну, пусть русский, все еще страшная сила. А бой примут, примут. Можно сказать, их отвага оттого, что из-за собачьей жизни ничто не дорого, но нам от этого легче? Мы в разных условиях. Это извечное противостояние варваров и цивилизации. Для варваров война - дело чести и славы, а цивилизованные страны только вяло отбивались, им было что терять, понимаете? - Всем есть, что терять, - огрызнулся Стоун. - Конечно, наши корабли стоят дороже... - Они это знают. И русским, в самом деле... не то, что жизнь не дорога, она всем дорога, но жажда настучать нам по рогам может перевесить... уже перевешивает!.. инстинкт самосохранения. Потом это их дурацкое нецивилизованное "авось"... Словом, они почти наверняка вступят в бой. Стоун прорычал, но видел, как на лицах офицеров отразилось понимание. - Но как отнесутся во всем мире? Психраналитик сказал мягко: - Политики скажут свое, но я скажу как психолог... Простите, но даже в стане наших союзников эта бойня будет встречена с тайным ликованием. Я не буду указывать пальцем, но Европе наше доминирующее положение как кость в горле. Конечно, они не хотят победы России, но с восторгом узнают, что половина нашего флота погибла, взяв с собой весь русский флот. Стоун сказал упрямо: - Я все еще не верю, что русские вступят в бой. - Вступят, - сказал Ассгэйт. - Они ненавидят нас, как ненавидят бедные богатых, как неудачники удачников, как проигравшие победителя. Когда русские впервые узнали, что наши матросы получают больше, чем их офицеры, вы думаете, у них не возникло желание потопить весь наш флот? А теперь эта возможность подвернулась! Кто-то простонал: - Что за варвары! Нет, чтобы самим начать зарабатывать... - Самому подняться трудно, - сказал Ассгэйт, - проще другого пустить на дно. Для равенства, так сказать. В помещение вбежал офицер по связи, торопливо положил на стол перед Стоуном фотографии. Прекрасные цветные снимки с мельчайшей четкостью показывали палубы русских кораблей, их людей. Четкость была такова, что на небритом подбородке капитана можно пересчитать все волоски. - Остальные принесу позже, - доложил он. - Наши самолеты продолжают делать облеты русских кораблей. Стоун вздрогнул, сказал нервно: - Пусть прекратят! Я не хочу, чтобы... гм... были какие-то инциденты. С варварами никогда не знаешь наперед, как поступят. Офицер вытянулся: - Осмелюсь доложить, что съемки ведутся с заоблачных высот! Фирма "Кодак" снабдила нас такой аппаратурой, что сможем заснять таракана на палубе русского крейсера. - Ну, тараканов у них хватает, - пробурчал Стоун. - Грязь, кители потрепаны, морды небритые, опухшие, палуба не надраена... Это моряки? Офицер слушал почтительно, потом заметил осторожно: - Да, но чистить пушки они не забывают. Глава 38 Стоун отыскал глазами офицера по связи. Тот послушно опустил перед адмиралом на край стола кейс, щелкнул замком, крышка поднялась, на внутренней стороне загорелся экран с эмблемой США. - Связь с президентом, - коротко бросил Стоун. - Срочно, по классу А. В помещении словно подуло ветром с горных вершин. Офицеры ежились, зябко поводили плечами. Стоун нажал зеленую кнопку, на экране высветился огромный кабинет. В самой глубине у окна, из которого открывался вид на широкую зеленую лужайку, беседовали два человека. Похоже, оба услышали сигнал, обернулись. Стоун узнал государственного секретаря с первым помощником. Лицо секретаря передернулось, Стоун поморщился, ходили разные слухи о связи госсекретаря и этого высокого мускулистого блондина, но не пойман, - не выставлен на слушание в конгрессе. Он дождался, пока госсек опустится в кресло перед экраном, произнес: - Доброе утро, если оно для вас доброе. У меня неотложное дело. - Что ж, - ответил госсекретарь утомленно. - Если не в состоянии решить сами, валяйте. Что случилось? Опять русские? Стоун проговорил, чувствуя, как нарастает раздражение: - А что, они могли куда-то исчезнуть? Мы вот-вот войдем в соприкосновение. Воздушная разведка докладывает, что через час войдем в зону досягаемости их орудий. Госсек сказал холодно: - Но ведь и они, если не ошибаюсь, окажутся в досягаемости ваших? Стоун стиснул зубы, сделал два коротких вдоха, ответил негромко: - Да, сэр. Но, похоже, русских это не особенно тревожит. - Почему? - Возможно, при их собачьей жизни... им жизнь не дорога. Госсекретарь отшатнулся, несколько мгновений всматривался в лицо Стоуна. Изображение было настолько четкое, что не верилось, что собеседники разделены расстоянием в десять тысяч миль друг от друга. - Жизнь всем дорога, - проговорил, наконец, госсекретарь. - Они блефуют! Просто блефуют. Стоун спросил упрямо: - А если нет? Я тоже уверен, что блефуют, но если нет?.. Если кто-то из них осмелится... если кто-то пойдет на провокацию, я смогу ответить ударом? Госсекретарь побледнел, голос впервые зазвучал громче, чуткое ухо адмирала различило нотки страха: - Вы с ума сошли! Наш флот создан для устрашения, но не для боя. Вы представляете, сколько стоит хотя бы один корабль? Только один-единственный самолет, а ими забита вся палуба вашего авианосца, обошелся в пятьдесят миллионов долларов!.. Да и люди нам обходятся дорого. На обучение только одного матроса уходят такие суммы, что рядового налогоплательщика повергают в ужас!.. - Но что прикажете... - Давить своим присутствием! Угрожать своей мощью. Наш флот почти вдвое превосходит ударную мощь русских. - Но они видят нас так же хорошо, как мы их... - Не жалейте горючего, которого у русских мало! Пусть ваши самолеты постоянно барражируют в воздухе. Маневрируйте, двигайтесь. Когда Стоун отключил связь, лицо его было перекошено яростью: - Маневрируйте!.. А если русские по своей дурости сочтут какой-то из наших маневров за начало атаки?.. Пусть одни самолеты порхают... Хотя и с ними опасно. Собьют, а потом заявят, что сослепу приняли за чайку. Или скажут, что американец спьяну, и, накурившись наркотиков, находился в опасной близости, угрожал людям или коровам... А меня потом затаскают по судам комитеты, начиная со страховых обществ и кончая защитой прав адвокатов. Нет, наблюдения за русскими производить только с безопасного расстояния! Из офицерских рядов неслышно выступил Ассгэйт. Все взоры были на нем, Стоуну внезапно подумалось, что в США психоаналитики стали тем же, чем были красные комиссары в Советской России. - А помните, - проговорил Ассгэйт негромко, но так, что наступила мертвая тишина, все старались не пропустить ни слова, - а помните... мы совсем недавно следили... со злорадством, следили!.. как маленькая Чечня мужественно дралась с огромной Россией. Дралась, не отступала, дралась и... победила. Помните, да? - Помню, - кивнул Стоун, потухшие было глаза зажглись, - надрали те дикари русским задницу. Психоаналитик вздохнул: - Так вот теперь, вся Россия - Чечня. Дело не только в том, что у них ислам берет верх над умирающим православием. Дело в самой России. То ли поражение в войне с Чечней заставило проснуться от спячки, то еще что... но сейчас в России слишком много горячих голов, которые рвутся отдать жизни за свое Отечество. Правда, не знают как, но опытные политики подскажут, подскажут... - Но этот русский адмирал... гм... он, судя по голосу, не восторженный мальчик. - Увы, это сумасшествие охватило и повидавших жизнь. То ли стыд, что довели страну, то ли от нищеты... что вернее, но многие из стариков готовы закончить жизнь, так сказать, красиво. Стоун отшатнулся. Психоаналитик развел руками. Для него закончить жизнь красиво, это умереть в глубочайшей старости в дорогой клинике под надзором лучших врачей, что борются за каждую секунду жизни. Через сотни трубок вовремя подкачивают в его дряхлый организм свежую кровь, солевые растворы, плазму, выводят экскременты, пичкают болеутоляющими, следят за безупречной работой искусственных аппаратов сердца, легких, почек, печени... - Дикари, - сказал он с отвращением. - Варвары, - подтвердил психоаналитик. - Умереть с мечом в руке! Если хотите, вот фразы, которых в России почти не было на протяжении последних тридцати лет, но которые теперь звучат все чаще и чаше: женских могил нет в поле. Мужчины в постели не умирают. Где казак, там и слава. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Наше авось не с дуба сорвалось... - А это что такое? - Трудно сказать. Их менталитет до конца не прояснен. В русских слишком много намешалось романтизма кочевых народов, спокойной уверенности земледельцев, безумства викингов, мистической веры в свое высшее предначертание... Наши историки твердят, что из двенадцати израильских племен одиннадцать в период изгнания осели в России и там растворились в местном населении, и только двенадцатое дало нынешних евреев. Вы не можете себе представить, что получится, если скрестить изгнанного с родины еврея с гордым скифом, затем смешать с оседлым племенем славян, добавить безумной крови викингов... От окна послышался легкий вскрик. Офицер, что заслонял собой иллюминатор, отступил. Далеко в синеве, где смыкались небо и океан, проступили крохотные силуэты русских кораблей. Они почти не возвышались над водой, едва заметные, неподвижные. - Мы вошли в зону прямой видимости! - Стоп машины, - распорядился Стоун нервно. - Стоп всем машинам! Солнце вышло из-за облачка, такого редкого в этих широтах, корабли русских стало видно четче. Все стояли так, словно развернулись для пальбы в упор. На таком расстоянии в самом деле не промахнутся даже с их примитивными системами наведения. Похоже, русский командующий рассчитал все, в самом деле, изготовился для такого боя, чтобы противник понес как можно больше ущерба. В мозгу колыхнулась ярость. Ударить изо всех орудий! Обрушить все истребители, бомбардировщики! Но следом пробилась мысль, настолько странная и непривычная, что он сам удивился, потом ужаснулся. Ему уже шестьдесят, в Лос-Анджелесе богатый дом, есть шикарная вилла, шестеро внуков, три внучки. У него хороший желудок, печень в порядке, он делает по утрам пробежку, а домашний врач уверяет, что еще долго сможет подтягиваться на перекладине и отжиматься от пола на зависть рано разжиревшему сыну. И вот теперь, когда радости жизни черпает обеими пригоршнями, когда с его шеи слезли дети, когда достаток... и все сейчас окутается огнем и дымом, просвистят осколки, его тело пронзит железо, он упадет окровавленный, и либо умрет от ран, либо утонет с кораблем, ибо основной удар будет нанесен, понятно, по флагману... Он повернулся к начальнику штаба: - Составьте донесение в Белый Дом. Мы застопорили все машины. Пусть решают там. Скажут идти на русский флот - пойдем. Но пусть ответственность будет на политиках, ибо это не что иное, как объявление войны. Он поймал скользящий взгляд психиатра, словно бы нечаянный, но он хорошо знал этого неприметного доктора наук с приметными работами по глубинным инстинктам, чтобы поверить, будто тот не понял подтекста. Белый Дом не возьмет на себя ответственность даже за раздавленную на дороге кошку, ибо на будущих выборах выступят против такого президента защитники животных. А уж пойти на риск, где могут погибнуть молодые сытые и хорошо одетые парни... корабли, что влетели не в один доллар... В наступившей тишине шумно вздохнул Кремер, командир авианосца: - Странное чувство... знать, что сейчас в тебя нацелены сотни орудий и ракет. Как будто к голой спине приложили лезвие меча. И хотя знаю, что мои предки вряд ли держали в руках меч... но все же, все же... Ассгэйт нервно потер руки, хохотнул дребезжаще: - Я бы предпочел находиться под прицелом у французов. Или англичан. - Тогда уж шведов или финнов, - буркнул Стоун. - Те вовсе спят. А это скифы! От них не знаешь, чего ожидать. Возьмет какой и нажмет кнопку... А стоит только одному выстрелить, как такое начнется... - Даже, если не ответим? Стоун бросил на психоаналитика неприязненный взгляд. Тот высказал вслух, что думал он сам, не отвечать на одиночные выстрелы, даже подать эскадру назад, пока Белый Дом не скажет ясно, что делать. - Все равно начнется, - повторил он. - Так что не поддаваться ни на какие провокации! Вечером Стоун снова прошел через руки массажистов, принял необходимые витамины, а когда опустился в мягкое кресло, больше похожее на кровать, усталость все равно обрушилась на плечи как горная лавина. Кости ныли, суставы плавились как будто из воска, попавшего под лучи жаркого солнца. В желудке появилось неприятное жжение. Пальцы сами поползли по столешнице, прозвенел мелодичный звонок. На пороге возник дежурный офицер: - Сэр? - Вызови Ассгэйта, - велел Стоун хрипло. Губы пересохли, он жестом попросил налить ему минеральной воды, кивком поблагодарил, а когда офицер вышел, с трудом удержал бокал в дрожащих пальцах. Зубы стучали по стеклу мелко и жалко, струйка холодной воды плеснула на рубашку. Когда вошел Ассгэйт, Стоун все еще пытался вытереть мокрые пятна с груди. Психоаналитика приветствовал вялым движением, кивком пригласил располагаться, наливать, расслабиться, а когда Ассгэйт тоже налил себе минеральной, проговорил все еще хриплым голосом, словно горло пересыхало с каждой минутой все больше и больше: - И вот теперь два наших флота стоят один напротив другого. А что же наше НАТО? Где Англия, Франция, все эти карликовые страны, ради которых мы... черт бы их всех побрал! Ассгэйт неспешно отхлебнул, прислушался к ощущениям: - Вы всерьез? За что люблю военных, особенно моряков, так за ваше простодушие. Стоун буркнул неприязненно: - Я не вижу особого простодушия. - Да? А наивная вера, что НАТО - союзники? Стоун дернулся, скривился от внезапной боли в шее: - Вы хоть понимаете, что говорите? НАТО - это наш союз! А наш - это значит, наш собственный. Это слуги, которые обслуживают могучего конного рыцаря. А куда рыцарь, туда и слуги. Психиатр кивнул с готовностью: - Вот - вот, это Америка и всякие там слуги... А эти всякие там помнят, что еще совсем недавно правили миром. Наши деды застали Англию великой державой, Франция тоже бывала державой номер один... при Наполеоне, да и после... Испания и Португалия тоже воевали за господство над миром. Кто-то из них и открыл Америку. Думаете, им не скребет, что их колония учит их, ведет, командует? Стоун воскликнул: - Но наше поражение - это и их поражение! - О поражении никто не говорит, - сказал психиатр успокаивающе. - Но все они, что бы ни говорили, в глубине души хотели бы, чтобы русские дали нам по носу. - Это как? Потопив половину нашей эскадры? Психиатр сказал успокаивающе: - Они знают, что у США остается еще второй Тихоокеанский, шестой... Стоун огрызнулся: - Благодарю покорно! В затопленной половине эскадры окажемся именно мы. Бьют всегда по флагману. Я все-таки не понимаю... Мы же их закрываем ядерным щитом, а они... нет, это в голове не укладывается! Он осекся, наткнувшись на взгляд психоаналитика. Тот понимал, что и командующий флотом тоже понимает, а кипятится потому, что надо выразить негодование. А на самом деле все люди, все человеки. По крайней мере, на Западе. Там все произошли от обезьяны и Фрейда. И нечего кипятиться, когда союзник подставит ножку или ударит в спину. Своя рубашка ближе к телу. Сам бы так сделал при удобном случае. Кабинет американского президента был обширен, но прост, ибо так повелось от первых президентов, выше всего ставивших реальную власть Однако дизайнеры, которые получали жалование больше, чем сотня профессоров любого их университета, сумели сделать так, что всякий входящий в кабинет, чувствовал: да, здесь центр и сосредоточие могущества всего мира, и здесь работает самый могущественный человек этой планеты. Президент США встретил госсекретаря посреди овального кабинета, быстро обменялся рукопожатием и, не поинтересовавшись здоровьем семьи и детей, спросил с ходу: - Что нового о нашем флоте? - Господин президент... - Понятно. Прошу за стол, надо взвесить все возможности. - Господин президент, с русскими возможностей чересчур много. Президент поморщился. Оба сели, не сводя взглядов один с другого. Госсекретарь, не выдержав требовательного взгляда, опустил голову, развел руками. Президент вскрикнул нервно: - Срочно придумывайте, что мы можем! Ведь мы же можем?.. Мы сильнее! Госсекретарь проговорил раздавлено: - Сразу так не решить... Экономические меры? Но мы и так отказываем им в продаже нашей новейшей технологии. Компьютеры последних моделей не продаем... - Да плевать на компьютеры! Нужно что-то экстренное! Весь мир сейчас смотрит на нас! И все ожидают, отступим мы или покажем решимость. Госсекретарь сказал осторожно: - Мы просто обязаны выказывать решимость. Весь западный мир смотрит на нас с надеждой и упованием. Мы их единственные надежные защитники. Только военная мощь США способна сдержать напор любого агрессора... Однако, господин президент, я настоятельно советовал бы... да-да, настоятельно, не идти на крайности. - Что вы называете крайностями? Госсекретарь поерзал на стуле, но президент смотрел требовательно, и он постарался придать голосу твердость: - Мир смотрит не только на нас, но и на них. На русских! Те тоже не хотят отступать. Как и мы. Они и мы оказались сейчас в такой позиции, когда отступить - потерять лицо. И сейчас решается больше, чем потеря нескольких кораблей... или даже обмен ядерными ударами подводных лодок. Президент вскрикнул в ужасе: - Полагаете, может дойти даже до такого? - Да. Они не станут выпускать ядерные ракеты по США, это было бы чересчур... хотя от русских никогда не знаешь, чего ожидать, но я полагаю, что в самом крайнем случае они могут выпустить пару ядерных зарядов по нашему флоту. Лоб президента покрылся мелкими бисеринками пота, а те сливались, превращались в крупные капли. На висках вздулись зеленые вены. Глаза впервые за все годы президентства стали испуганными. - Что с нашими союзниками? - Сегодня, - сказал госсекретарь гробовым голосом, - Англия передала по неофициальным каналам, что свои корабли не пошлет. Президент воскликнул в ужасе: - Черт, неужели даже Англия пятится? Ну, Франция - понятно, там еще со времен де Голля нас не любят, могу понять еще и немцев, все-таки полвека назад мы их поставили на колени, но Англия? Госсекретарь сказал горько: - Боюсь, они побаиваются, что после Байкала мы объявим зоной своих стратегических интересов и Трафальгарскую площадь. Президент стиснул зубы, помолчал, а когда заговорил, голос снова были сухим и ровным: - Вы полагаете... почему вы полагаете, что может дойти до столкновения? Госсекретарь наклонил голову: - Наш флот и флот русских в одинаковом положении. Теперь решается, кто кого переможет. Дело не в силе... - Переможет? Что за странное слово? - Русское. Оно означает, что дело в силе... но не только в силе. - Поясните? Вопрос был задан раздраженно, почти с криком, и госсекретарь пригнул голову, как от удара, заговорил вкрадчиво, убеждающе, ибо за слова, которые вертелись на языке, мог, в самом деле, получить по голове: - Представьте себе Шварценеггера, который прогуливается по центральной улице. Он в хорошей форме, жизнью доволен, ему улыбаются женщины, на нем костюм от Кардена, ботинки от Ле Монти, а пахнет от него мужественным лосьоном Деним. И вот навстречу прет пьяный ниггер... простите, американец афро-азиатского происхождения, пьяный в задницу. Завидев Шварценеггера, кидается к нему с намерением подраться. Что делать Шварценеггеру? - Дать по шее, - раздраженно ответил президент. - Но нигер порвет на нем костюм, заблюет дорогие ботинки, а от его грязных лап месяц будешь отмывать уже не Денимом, а теркой, что скребут коней. Ниггеру же... простите, американцу афро-азиатского происхождения плевать, что Шварцнеггер тоже порвет ему его тряпки, облюет его ботинки или то, что он называет ботинками. Это, во-первых... Он умолк в нерешительности, президент раздраженно потребовал: - Что там на сладкое? Выкладывай. - Второе гораздо хуже, - вздохнул госсекретарь. - Шварцнеггеру вряд ли будет слава от такой драчки, а вот американец афро-азиатского... Президент прервал: - Этот кабинет надежно защищен от прослушивания. А негры и есть грязные твари, не стесняйтесь. - Гм... так вот этот ниггер будет счастлив, подраться с таким героем! И уж выложится до последней капли крови, до последнего вздоха. Понимаете?.. Но есть и "во-третьих", а это вообще мрак... Дело в том, что в России пошла обратная волна. Мы слишком усиленно насаждали у них секс вместо любви, цинизм вместо чести... Словом, они пережрали. Теперь блюют и жаждут не наших сникерсов, а своего соленого огурчика и рассолу. Русские, в самом деле, готовы вступить в бой и погибнуть с каким-то дикарским истерическим легкомыслием, которого не сможет понять американская цивилизация. Они уже нарываются на драку! Они ищут повод. И если мы его не дадим... это вы хотели сказать?.. то найдут сами. Глава 39 На одном из островов Полинезии проснулся вулкан. Извержение случилось ночью, мощное и внезапное. Лавой и пеплом засыпало две крупные деревни, погибло триста человек, а когда горячим пеплом накрыло еще и два соседних острова, то от ожогов и удушья погибло еще около тысячи. От этом сообщили газеты, информация прошла по телевидению. Я буквально видел как нормальный россиянин, читая газету, покачивает головой, сочувствует, но еще больше соболезнует бездомной собаке, что вот уже второй год приходит на автобусную остановку, ждет хозяина. По-настоящему же его взорвет, когда наткнется на сообщение из зала суда, где только что закончилось слушание дела по поводу некоего Мамедова. Уроженец Дагестана, но не дагестанец, ибо нет такой национальности: в Дагестане живут больше сотни народов - этот джигит был арестован по обвинению в изнасиловании пятнадцатилетней Оли, дочери школьной учительницы. Суд однако оправдал за недостатком улик, да и сами следователи признались журналисту, что очень трудно провести грань между настоящим изнасилованием и спровоцированным, когда жертва сперва набьется на половую связь, а потом, когда ей что-то не понравится, поднимает крик, что ее принудили. Защита настаивала, что у школьной учительницы дети воспитаны иначе, чем у актрисы, но суд эти доводы не принял, как и то, что жертве еще не исполнилось шестнадцати. Суд кончился, как и ожидалось, торжеством наглеца, который на выходе из суда громогласно заявил, что будет и дальше трахать этих русских свиней, как и когда ему изволится. В зале были только родственники девочки, да десяток коллег учительницы, все с одинаково постными физиономии, скорбные, полные обиды на весь свет, что не ценят их самую важную на свете профессию и уже три месяца не выдают зарплату. Информация о таком судебном процессе прошла по телевидению, попала в местные газеты. Бдительный Черногоров, который замечал все, что творилось на территории страны, ощутил, что дело не закончилось, установил негласный надзор. Как вскоре доложили, пятеро парней из "Русского единства" вооружились монтировками и с неделю ждали бравого джигита, ибо, когда закон спит, народ вправе брать закон в свои руки. Потом к дозору присоединились еще двое, но у этих подозрительно оттопыривалось из подмышек, а держались в сторонке. Еще один дремал, положив руки на руль машины с работающим мотором. Черногоров уже забыл о своем наказе, когда информация пришла совсем неожиданная... Джигит появился совсем не с той стороны, откуда ожидали. Он шел не из дома, где в его квартире уже неделю не зажигался свет, а тащился к дому. Походка его была тяжелая, спина непривычно горбилась, плечи обвисли, а голову покрывала белая повязка. Двое, которые явно с пистолетами, поспешно переместились, держались чересчур небрежно, но взгляды их были прицельными, а вожак из "Русского единства", чуя своих по духу, попросил: - Ребята, сперва мы! Я хочу, чтобы он увидел, что его ждет. Все пятеро сошлись, взяли джигита в кольцо, а когда тот заметил их, о