Двери распахнулись, свет, еще один коридор, пол быстро понижался, мне даже почудился запах тления. В просторной комнате возбужденно суетились крепкоплечие молодцы, не первогодки, профессионалы. Судя по нашивкам, даже не рядовые. Нам махнули, меня подхватили под руки, протащили через все помещение. Старший ткнул пальцем в кпонку, через несколько мгновений дверь распахнулось. Я сперва не сообразил, что этот металлический патрон, похожий на полую ракету для запуска через океан, просто лифт. Стены зачем-то забраны толстой металлической сеткой. Меня втолкнули, за мной втиснулись трое, еще осталось места на дюжину таких же широких, пол под ногами ушел вниз, за решеткой замелькали трубы, железные кольца, потемнело. Я сообразил с тугодумием гуманитария, что проволочная решетка и есть кабина лифта, а движемся вниз по огромной металлической трубе. Под ногами железо, стены лифта по пояс обшиты еще и толстым металлическим листом, везде железо, даже на металлическом стояке не пластиковая коробочка пульта, а тоже из железа, похожая на грубо сплющенный ударами гигантского молота слиток. Дважды промелькнул свет, я чувствовал с какой немалой скоростью снижаемся. Потом движение заметлилось, со всех сторон пошли гладкие блестящие стены, а со стороны решетчатой двери поднялось ярко освещенное помещение. Десантник открыл дверь, меня вывели, все та же умело сжимая локти. Двое офицеров, что склонились над клавиатурой компа, бросили на нас короткие взгляды, их пальцы трещали клавишами, не переставая, а один еще и судорожно двигал крысой. Меня провели в дальний угол, усадили в широкое просторное кресло. Тяжело дыша и вздрагивая словно от нервного стресса, я исподлобья оглядывал зал. Яркий электрический свет, два широких стола, четыре ноут-бука, на стене простая карта, из тех, которые называют "политическими". В комнате было трое, все крепкоплечие, каждый килограммов под сотню, но ни капли жира, одни мышцы из провитаминенных эластичных канатов. Двое с широкими рязанскими лицами, которые почему-то считаются типично русскими, а третий типично славянского типа: с вытянутым лицом, высокими скулами, массивным подбородком, высокий и поджарый. У этого третьего на плечах погоны были другого типа. Звания я как не различал, так и не собираюсь, для меня что маршал, что прапорщик - одна скотина, а скотиной перестает быть, когда снимает мундир, да и то не сразу. - А, - сказал он, - окидывая меня бараньим взором, которым принято у них считать цепким и проницательным, - советничек... Садитесь, располагайтесь. Я плюхнулся на стул тяжело, дышал с хрипами, хватался за левую половину груди, болезненно морщился. Идиот, надо бы носить для таких случаев валидол или какую там дрянь глотают, выглядело бы убедительнее, но как - то не учел при всей своей футурологичности, что это хватание и запихивание в машины войдет в систему. Все-таки я старомоден, если представлял работу ученого-футуролога как протирание штанов в кабинете, пусть даже за Pentium-II и по уши в Интернете. - Как вы... смеете... - прохрипел я. - Что вы... себе... позволяете... Он поморщился: - Оставьте. Мой отец отжимается от пола тридцать раз, а я только двадцать. Он старше вас на три года. - Я не ваш... отец... - проговорил я с трудом. На меня посматривали настороженно, стволы автоматов уже не смотрели в мою сторону, но я чувствовал, что меня почему-то опасаются. Офицер ухмыльнулся: - Мы знаем, что ваш индекс здоровья вполне, вполне!.. Знаем и то, что осталось после того, как вы побывали на засекреченном объекте за городом, который гордо именовали военной базой. Так что не хватайтесь за сердце, не хватайтесь. После того, что вы оставили разгребать бульдозерам, я бы сказал, что сердца у вас как раз и нет... Офицер, который меня доставил, сказал с интересом и уважением профессионала к другому профессионалу: - Зато голова, как я понял, есть. Первый буркнул: - К сожалению, еще и руки! Не стыдно для ученого-теоретика? Я, все еще сохраняя страдание на лице, прошептал: - Я не знаю, кто ваш отец... Зато знаю, кто ваша мать... Они смотрели вопросительно, только один из десантников хохотнул баском, сообразив, что я очень интеллигентно обозвал полковника сукиным сыном, заодно оценив и его мать, а я в свою очередь отметил этого здоровенного парня как более опасного, чем эти с золотыми погонами. Глава 42 Сделав вид, что я кое-как отдышался, но только едва-едва, я спросил неверящим голосом: - И что, вот так все просто? Государственный переворот, а ни танков, не бомбежек, не орудийной канонады?.. Даже в Кремле все тихо? Он победно показал зубы, белые и ровные, как у киногероя: - Я мог бы сослаться на блестящую организацию, что и на самом деле... Но с другой стороны, в России такое творится, что всем на все наплевать. Вы еще не стали быстрыми и злыми, не стали! Если сказать, что завтра всех перевешаем, то спросите только: свою веревку нести, или же казенная будет... Английский акцент проступал все яснее пока из-под него не вылез американский, наглый и покровительственный, сразу на "ты", как слуге. Я стиснул челюсти так, что заломило в висках. Каждое слово било в мозг, как долотом. Штатовец прав, самая великая беда России, что народ за века сумели сделать покорным и богомольным. Церковь со времен князя Владимира и до сего часа велит кланяться и подчиняться любой власти. Любой. Даже если власть захватят вообще марсиане. Даже папуасы восстанут, а русские... подставят шею под ярмо. - Но почему я? - вырвалось у меня. Офицер пожал плечами: - Да не льстите себе так уж сильно. Интернированы все члены правительства. Краснохарева арестовали в его же кабинете... иных, ну, пока под арестом все. - Не может быть! - Просто старались брать поодиночке, чтобы не так заметно. Но когда не удавалось, то хватали и скопом. Хотят сохранить, понял я, как символ легитимной передачи власти. Свергли, дескать, одного диктатора, а все члены правительства на месте, все работают, ничего особенного не случилось, все по домам, ребята. Работать надо! А потом избавятся и от нас. По спине пробежал холодок страха. Не потому, что где-то пристрелят, я в самом деле живу согласно взглядам, которые проповедую, а что рухнет такое великое деяние. Ведь кто-то из членов правительства, если не все, могут не просто смириться с арестом Кречета, но и войти в состав нового правительства. Профессионалы, умеют работать. А в привычных условиях работать проще. - Если вам так важно сохранить нам жизни, - сказал я напряженно, - то здесь не просто замешана чужая рука. Она вот-вот покажется... и возьмет вожжи! Американец с интересом оглянулся: - Ого! Почему так решили? - Если бы переворот делали только наши ваньки, - сообщил я, - то здесь бы всю площадь залили кровью. Как делалось сотни раз. И никто бы ничего не сказал: свои пауки грызутся. Но если придет чужой, то ему сразу надо показаться ласковым да добреньким... Так? Он кивнул, глаза все еще смеялись, но в них появилось уважение: - Кречет не зря вас избрал советником. Да, мы в открытую покажемся завтра-послезавтра. Одновременно с финансовой помощью в пару миллиардов. Транспортные самолеты прочно забросят в Москву партии бесплатной водки. Словом, когда пьяный народ узнает правду, он скажет, что лучше американцы, чем Кречет. Что-то не так? Я уронил голову. Во рту пересохло, язык царапал горло. В груди был жар, словно туда натолкали горящих углей. Штатовский советник кроваво, подло, гадко, но все-таки прав. Они уже изучили нас. Еще с тех времен, когда начали готовить Октябрьский переворот, устраивали забастовки на нефтяных разработках в Баку. Может быть даже раньше, когда наш флот пришел на помощь восставшим против Англии американским колониям. Любое благодеяние не остается безнаказанным: екатериновская Россия единственная из всех стран показала свои мускулы и на той стороне планеты. Англия что, уже носит в зубах тапочки за могучим хозяином. Пришел черед России... Дверь с той стороны комнаты распахнулась, один за другим вошли два подтянутых офицера. Судя по движениям, поднимались снизу, так что это подземное помещение не самое глубокое. Под Кремлем, как и под центральной частью Москвы, масса подземных туннелей, из которых не все пробиты при Иване Грозном. Кое-что сделали и при Иосифе Виссарионовиче, немало при Андропове, а есть сверхсекретные ходы, о которых знает только прошлый президент с его окружением... Первый офицер поднял на меня глаза, я узнал типа, который когда-то вломился с похожим на него громилой ко мне в квартиру. Тогда этот нагло назвался Василием Васильевичем Васильевым, а второй, если не изменяет память, Ивановым. Тогда только внезапный приход шайки подгулявших гостей спас меня от неприятностей, В форме он выше, стройнее, подумать только, что форма делает с человеком, дело даже не в широком поясном ремне, - хорошо подогнанная форма заставляет человека чувствовать себя сильнее, увереннее, даже мужественнее... что сейчас вообще-то представить трудно, но я учесть должен, не дурак, хоть и академик. - О, - сказал он довольно, - какая встреча!.. Сидите, сидите. Ребята, если не скажете, почему до сих пор не привязали его к стулу, придется вас всех... исключая мистера Голдсмита, в пермские лагеря. Возможно, это было шуткой, американец тут же с готовностью загоготал, показывая огромные зубы, способные перепугать любого коня, но десантники восприняли его на полном серьезе. Привязывать не стали, но меня обыскали, вывернули все карманы, прощупали одежду и рассмотрели каждый шов. Я, наконец, не выдержал: - Да что с вами? Я как-то полагал ваших ребят похрабрее! Голдсмит перестал гоготать, глаза стального цвета уставились на меня с упорством, способным просверлить дыры. - Ребятки правы, - сказал он покровительственно, - осторожность никогда еще не мешала отваге. - Ваши крутые парни мне только в задницу не смотрели! Голдсмит снова с готовностью заржал, а Васильев смерил меня очень внимательным взглядом, словно всерьез рассматривал такую возможность. - Хочу сразу предупредить, - сказал он серьезно, - ...нам известно, как вас доставили однажды на некую дачу. Известно и о том, как вы побывали на засекреченном объекте, который громко именовали военной базой. Так что с вами никакие меры предосторожности не являются излишними. Ладони десантников на моих плечах стали еще тяжелее. Я проговорил высоким визгливым голосом, стараясь держась голос нервным и срывающимся, чтобы в нем были равные доли негодования и страха: - Не знаю, что вам наплели, но я все равно протестую! Я - Никольский, ученый с мировым именем. Мне уже под шестьдесят, молодой человек, да-да, под шестьдесят-с, а вы со мной как обращаетесь? Я вам, можно сказать, в отцы-с гожусь! Вы мне такое инкриминируете, а я даже в армии не служил по здоровью... и мне никогда не нравились даже фильмы с насилием, стрельбой, этими омерзительными драками! И сейчас я заявляю протест... да-да!... громкий и решительный протест! Ладони на моих плечах потеплели. Более того, стали легче. Я слышал, как напряженное дыхание суперменов сменилось ровным глубоким, как и положено сильным здоровым людям, которые охраняют всего лишь немолодого ученого, очень интеллигентного, который ненавидит кровавые сцены, протестует против забоя скота, проповедует вегетарианство и безполовой способ размножения. По лицу военного мелькнула тень отвращения: - Сидите спокойно. Я полковник ГРУ Багнюк, а это мои ребята из подразделения краповых беретов. Нам дам приказ доставить вас сюда, но я имею полномочия пристрелить вас. Если попытаетесь сопротивляться. Второй офицер, широкий и накачанный, сказал ровным очень правильным для русского голосом: - А также, если вас попытаются освободить силой. - Ого, - сказал я с отвращением. - Когда же, наконец, кончится это безумие... Вы что же, настолько там в своих Штатах ненавидите ученых? Он раздвинул губы, показал крупные хорошо подогнанные зубы в широкой, как кремлевская стена, челюсти: - Ученые не разносят дачи так, что от них остается только пепел да пара косточек от двух десятков человек. Ладони на моих плечах потяжелели. Я опустил голову. Голос мой срывался от негодования: - Вы поплатитесь!.. И поплатится тот, кто распространяет такую порочащую мое имя ученого клевету-с! Это для вас похвала, если кому-то дать в лицо... как это мерзко!.. а у нас, ученых, это позор, это поражение, это отсутствие аргументов! Ладони на моих плечах чуть сдвинулись, словно не понимали, то ли вдавить меня в кресло так, чтобы осталось мокрое место, то ли отпустить этого затурканного дурака, который отрицает благородное насилие. - Я не знаю, - продолжал я, повышая голос, - что вы там еще замыслили, вам не уйти от суда! Я советник самого президента! Он внимательно рассматривал меня, вслушивался в тембр голоса, интонации, наконец, поморщился, голос его стал суше: - Какой советник, таков и президент. Похоже, я его убедил, ибо он, отойдя к столу, стал внимательно перебирать отобранные у меня вещи, а ладони на моих плечах не только не потяжелели, но исчезли вовсе. Не поворачивая головы, ибо я чересчур потрясен и угнетен, я краем глаза видел, как они сели по обе стороны двери, застыли, оба тяжелые и неподвижные, как статуи Рапа-Нуи. За дверью послышался четкий перестук каблучков, немыслимый в мире солдатских сапог. Дверь распахнулась, я вытаращил глаза, но животик инстинктивно подобрал: в комнату в сопровождении десантника вошла Стелла Волконская, урожденная голубая кровь, и все-таки очень красивая, несмотря на древнюю кровь Рюриковичей. При виде меня она сделала брезгливую гримасу: - Господи, опять это чудовище? Не глядя, швырнула на стол папку с бумагами. Голдсмит торопливо развернул, глаза забегали, сканируя сразу целые столбики цифр, телефоны, адреса. Спросил быстро: - Это ваш монархический союз? - Только руководящий орган, - ответила она высокомерно. - А рядовой состав на листочке дальше. К нам примкнули еще и казаки.... Ну, не все, но часть перешла на нашу сторону. Голдсмит хлопнул ладонью по бумагам. Морщины разгладились, он помолодел, расправил плечи, в голосе прозвучала уверенность: - Прекрасно!.. Сегодня возьмем под свой контроль остатки, а завтра с утра объявим о формировании Временного Правительства... Хотя нет, само название уже запятнано. Тогда о сформировании Временного Совета, куда войдут лучшие люди нации. Да-да, по этому списку. Конечно, подредактируем, кое-кого введем еще... Она вскинула брови: - Каким образом? В нашем Совете только потомственные дворяне. Понятно, мы не претендуем на единоличное правление Россией, но в нашу партию... пусть даже фракцию, можем вводить новых членов только мы. Он поморщился, отмахнулся: - Да бросьте! Или хотите прослыть националистами?.. Вы уже вошли в политику. Значит, должны понимать, что мы ваш парламент и ваше правительство отныне будем контролировать целиком и полностью. А если хотите полную правду, то царствовать будете вы, но управлять - мы. Я громко хмыкнул. Стелла не шелохнула бровью, но я был уверен, что мой комментарий плеснул бензинчика в уже горящий костер. - Что-то вы недопонимаете, - сказала она холодновато. - Вас прислали сюда помочь... За это вы получаете нашу признательность и поддержку. Вы снова начнете вытеснять ислам... Он покачал головой: - Бросьте. Мы не можем оставить ни одну группку, пусть даже совсем ничтожную, без нашего управления. Дворяне вы или не дворяне, но руководить вами будет... ...американский солдат, - сказал я громко. - Мистер Голдсмит, она же красивая, разве не видите? Голдсмит оглянулся, губы его раздвинулись в улыбке. Стелла видела, что я и этот накачанный коммандос переглянулись чисто по-мужски: красивая женщина не может быть умной, а с дурочкой спорить - себя ронять. Краем глазом я видел и ее ненавидящий взгляд, Тем временем Багнюк выложил на стол все, что отобрали у меня при обыске: фотоаппарат, пистолет, сотовый телефон, часы. Мобильный сразу отложил в сторонку, как и часы, фотоаппарат с любопытством повертел в руках: - Что-то непривычное... А куда пихать пленку? - Без пленки, - буркнул я. - А как же? - удивился он. - Это же не музейный экспонат, - объяснил я высокомерно. - Кто теперь помнит о... как вы говорите, пленке? Вся Москва наводнена цифровиками. Здесь диск на четыре мегабайта. Сто двадцать восемь фото. А когда наснимаешь, сразу по шнурку на принтер. Или в комп, теперь только у дикарей допотопные альбомы. Проще и удобнее в гифах. Багнюк вскинул брови: - Гифах? - Или в джипегах, - добавил я любезно, - это формат электронного фото. На диске можно хоть сто миллионов фото, а много ли в толстом альбоме? Я разговаривал хоть и недовольно, высокомерно, но многословно, как всякий напуганный человек, который страшится уронить свое достоинство, и в то же время, незаметно заискивая, старается установить контакт со своими тюремщиками, расположить их к себе, ибо уже признал, что сила в их руках, и не на что надеяться, кроме их расположения. Похоже, все так постепенно и принимали. Багнюк задумчиво повертел в руке фотоаппарат: - Подумать только, ни с пленкой ни мучаться, ни с растворами, бачками, кюветками, фотоувеличителем... Голдсмит кивнул с видом полного превосходства: - Даже у вас в Москве уже продаются. Тут еще можно сразу просматривать в окошечке, как получилось, а если не понравиться - стереть на... овощ... как его, ага, хрен. И снова снимать по чистому. А пленку если испортишь, то испортишь. Это все называется апгрэйдом! Багнюк посмотрел на него искоса, вздохнул: - Страна голодает, а вы апгрейды делаете... Глава 43 Голдсмит переговорил вполголоса по мобильному, сделал знак десантникам, все ушли, в помещении остался только один из этих чудовищно квадратных и налитых мышцами здоровяков, да еще Голдсмит с Багнюком и Васильевым. Но штатовский полковник не сказал, подумал я напряженно, что самолет Кречета сбили. Он только постарался, чтобы у меня создалось такое впечатление. Либо здесь еще не получили сообщения, либо, что вернее, самолет еще не приблизился к точке перехвата. Но даже если Кречет уцелеет, что он может? Здесь его арестуют тут же. Укрыться в другой стране? Щупальца Темной Стороны уже оплели почти всю планету. Остались только быстро слабеющая Куба да несгибаемые пока что исламские страны. Но оттуда власть не вернешь. И все реформы псу под хвост. Наконец Багнюк обратил внимание на пистолет. С пренебрежительным любопытством взвесил на ладони: - Легковат... Что за тип, не пойму. - Зажигалка, - объяснил я. Он покачал головой, глаза были подозрительными: - Я такие басни слышал. Велика для зажигалки. Я кивнул, ничуть не обидевшись: - Это ж не импортная штучка, а наши умельцы пытаются конкурировать с Западом. Как могут. Оставьте ее себе. Он поглядел со всех сторон, направил в стену, нажал курок. Из дула выметнулось беззвучный огонек, затрепетал. Багнюк оглядел с любопытством, задул, снова долго вертел, наконец, осведомился с раздражением: - А где переключатель? Я не понял, вскинул брови: - Какой переключатель? - Ну, чтобы стрелять. На одном режиме это зажигалка, на другом - боевой пистолет. Я засмеялся, но с горькой ноткой за нашу отечественную промышленность: - Я ж говорю, каждый зарабатывает как может. А вид у нее таков, что сойдет и за настоящий. Могут покупать подростки, которым настоящее оружие все-таки не продадут... Как это мерзко, как это мерзко! Он подумал, кивнул: - Сволочи. Если с такой вот штукой вечером встретят мою жену, то она тут же отдаст и сумку, и туфли снимет! Да и любой ларек ограбить раз плюнуть. Я бы этих проклятых кооператоров под суд за такие изделия народных умельцев!.. Второй офицер, который Васильев, поинтересовался лениво: - На каком основании? - За развращение народа, - рявкнул он люто. - За подстрекательство к грабежам!.. Черт, да видно же на чем они зарабатывают! И не как зажигалку продают, это так, для отвода глаз, а для сопляков, чтобы чувствовали себя крутыми! Чтобы народ пугали да торгующих старушек грабили! Он злился, глаза сверкали, в раздражении заходил взад-вперед. Васильев взял пистолет, в задумчивости пощелкал, огонек то появлялся, то исчезал, тоже безуспешно попробовал отыскать скрытый предохранитель, но весь пистолет выглядел отлитым из цельного куска металла. - Еще им можно по рылу, - определил он знающе. - Смотри, на рукояти какой выступ? У меня в детстве такой кастет был. Глаза Багнюка с отвращением скользнули по игрушке, что выглядела все опаснее: - Верно. Но не придерешься при наших гребаных законах! Я помню, когда вошли в моду нунчаки, мы с ними гордо расхаживали по Киеву, заткнув за пояс! Менты видели, но сделать ничего не могли. Перочинный нож в кармане - уже статья, в нунчака - всего лишь инструмент для развития гибкости кисти. Лет десять прошло, сколько голов мы разбили этими нунчаками, пока наше законодательство начало шевелиться... - Да, по-моему, так эти статьи и не приняли. Багнюк отмахнулся: - Не знаю. Я к тому времени уже вышел из возраста нунчак. Да, мерзкая штука. - Оставьте себе, - предложил я снова в жалкой попытке как-то подольститься. - А то таскать тяжело, и отказаться неловко: все-таки подарок. Не взять, вроде бы отечественную промышленность не уважаю. Он буркнул: - Нет уж, оставьте себе. Надо быть патриотом. Да и мой шеф скажет, что я отнял. Вы ж не подтвердите, что подарили? Я признался: - Не подтвердю. Иначе я себя поставлю в очень неловкое положение. - Ну вот... Стелла присела за комп, длинные красивые пальцы запорхали по клавишам. Экран ламповый, даже под таким углом я видел четко как проявилась заставка с двухглавым орлом, курсор пополз по скринам, а когда там появились песочные часики, американец покровительственно улыбнулся, явно сравнивая скорость их модемов с нашими, плюс наши ленинские линии... Багнюк переговорил с кем-то по мобильному, кивнул, будто его могли увидеть, и еще не спрятав телефон, повернулся ко мне: - Говорите быстро. Собирался ли Кречет что-то подписать еще, кроме согласования цен на нефть? Я ответил с достоинством испуганного человека: - Я не президент. Я знаю о некоторых решениях, к разработке которых сам в некоторой мере причастен, некоторые, так сказать, с моей подачи... Он перекосился в гневе, рыкнул, я тут же съежился от гнева этого большого человека в военной форме и с блестящими погонами. - У нас нет времени! Быстро! Говорите!.. У меня крупно тряслись руки, прыгали губы, я пролепетал в панике, все еще пытаясь удержать остатки достоинства: - Вы не смеете... - Смеем, - заверил он. - Смеем! Он явно с трудом удержался от жажды ударить кулаком о стол, вгоняя в еще больший страх кабинетного червяка, но я мог вовсе плюхнуться в обморок, или оцепенеть, ничего не соображая, не воспринимая, подобно жукам, что цепенеют при виде опасности. Голдсмит сказал с отвращением, но голос старался держать сочувствующим: - Может быть, вам водички? - Д-да... - пролепетал я. - Да. Или сигаретку... Багнюк кивнул десантнику на дверь, тот мигом вскочил и выскочил, а сам вытащил пачку "Мальборо", бросил одну в рот, нехотя протянул Голдсмиту, тот выудил, и, только тогда с некоторым колебанием, протянул мне: - Я послал за водой. Но если хотите сигарету... - Не мешало бы, - ответил я с нотками благодарности в голосе. - Это как чашечка горячего кофе... Они видели, что я, уже смирившись с положением, начинаю понемногу заискивать, поддерживая разговор, стараясь не уронить чересчур сильно свое достоинство ученого с мировым именем и советника президента. Когда он протянул мне пачку, я выудил сигарету дрожащей рукой, вздохнул с облегчением, как наркоман, который в начале ломки вкатил себе двойную дозу, протянул руку к пистолету. Их глаза сразу стали профессионально настороженными. Голдсмит даже положил ладонь на торчащую рукоять своего стреляющего железа, острые зрачки не отрывались от моего лица. Я неумело взял пистолет, четыре пары глаз цепко следили за моими профессорскими пальцами. Я понимал, что если я сделаю хоть одно подозрительное движение, которое можно расценить как будто я снимаю с тайного предохранителя или переключаю с безобидной зажигалки на смертоносные пули, то, как бы они ни расслабились, как бы ни поверили в мою трусость и беспомощность ученого мирового класса, меня настигнет пуля раньше, чем сдвину ствол в нужную сторону. Глаза княжны расширились, рот округлился. Она в ужасе смотрела в мое лицо, щеки побледнели, ее аристократическая красота стала утонченнее, а голубые жилки на висках напоминали, что там течет голубая кровь. Мою руку тряхнуло, уши заложило от грохота, я тут же перевел пистолет на Багнюка, дважды нажал курок. Кисть болезненно выворачивало при каждом выстреле. В плече заныло, а когда голова Багнюка тоже окрасилась красным, я, двигаясь как можно быстрее, перевел пистолет на десантника, но тот уже в длинном прыжке оказался за столом. Я успел увидеть исчезающие ноги, повел стволом в то место, где должны быть голова и верхняя часть туловища, трижды нажал курок. После грохота выстрелов наступила оглушающая тишина. Стелла сидела, замерев, ее огромные глаза не оставляли моего лица. Не думаю, что оно было страшным, все-таки я ученый мирового класса, но явно не осталось таким, как минуту тому. Голдсмит лежал на полу, под его головой растекалась красная лужа, а Багнюк остался в кресле. Во лбу чернела дыра, которую закупоривало темным угольком, похожим на шлак от антрацита. Я держал пистолет перед собой, есть еще четыре патрона. То, что десантник захрипел, и даже то, что я наверняка всадил в него через обивку тонкого стола все три пули, еще не значит, что он мертв. Это в кино гад падает мертвым, едва выстрелят в его сторону, но на самом деле даже с простреленным сердцем человек может выжить и, хуже того, может не только драться, но и удавить голыми руками, если вот такой бык, а противник... не бык, скажем так. Сперва показались ноги в тяжелых ботинках, я удержался от соблазна выстрелить в коленную чашечку: если прикидывается, то дернется, сделал еще шажок, и быстро сунул пистолет в карман, ибо его голова была разбита пулей совсем не так аккуратно, как у Голдсмита. Впрочем, пистолет-пулемет достать уже успел, палец застыл на курке! Все это длилось считанные секунды. Хоть и звуконепроницаемый подвал, но вот-вот вернется четвертый, что ходил за стаканом воды. Я скользнул взглядом по красной луже в кресле под Багнюком, быстро подхватил его автомат. Тяжелый какой! Бегом вернулся к Голдсмиту и десантнику, подобрал их автоматические пистолеты, если эти чудовища можно назвать пистолетами, подмигнул княжне и бросился к двери. Пришлось переступить через Голдсмита, его невидящие глаза уставились на меня с немым изумлением. Я буркнул: - Каков советник, таков и президент. Княжна наконец пошевелилась, ее побелевшие губы задвигались: - Мерзавец... какой мерзавец... - Спасибо, - буркнул я. - За что? - Что смолчала. Ты же знала, я не курю. - Я не знала, - ответила она с отвращением. - От тебя тогда так мерзко пахло, что я не могла разобрать... - Это когда? - спросил я нагло. Она начала морщить свой аристократический нос, но я вцепился взглядом в голых красоток на экране дисплея, раздеваются лихо, трясут выменем с оттопыренными дойками. За спиной возмущенно фыркнула княжна, но я уже жадно бросился к компу, мазнул по клаве, скринсэйвер исчез, с готовностью выскочили окошки броузера. - Нашел время, - прошипело за моей спиной разъяренное, - дурень похотливый... Краем глазом я видел ее изысканную фигуру, вымя тоже в форме, массажи да всякое такое, вот и дойки торчат так, что едва не прорывают ткань, но пальцы мои уже судорожно бегали по клаве. Старье, а не броузер, как с таким работают, я и то вчера скачал новую версию, правда - бету, но работающую, быстро набрал команду, вышел на ICQ одного моего корреспондента, торопливо напечатал только одно слово: "Воздух!", энтерякнул, ухватил пистолет, ибо за дверью уже слышались шаги отягощенного университетским образованием. Я отодвинулся в сторону, дверь распахнулась, и в тот же миг мой палец торопливо влип в курок. Пистолет в моей руке был на уровне его пояса, чуть выше, там вроде бы печень, человек умирает от болевого шока сразу, но пока я давил курок, десантник успел увидеть трупы в комнаты и перевернутый стул, выронил поднос с прозрачным стаканом, молниеносно выхватил пистолет, успев прыгнуть в кувырке вперед, дабы сбить невидимого убийцу с прицела. Первая пуля ударила его в бок, вторая достала в спину. Он с грохотом обрушился на середину комнаты. Колени подломились, он завалился на бок. Стелла тихонько вскрикнула. Мне почудилась жалость в ее голосе, сказал резко: - Если не нашел работы инженером, мог пойти токарем! Я собрал рожки в сумку, забросил на плечо. Тяжеловато для человека, который давно уже ничего не поднимал тяжелее дискеты. С автоматом в руках я начал приближаться к двери, откуда появились Иванов и бравый десантник со стаканом воды. Стелла сказала в спину непонимающе: - Это вниз. - Да неужели? - удивился я. - Дурак. - К тому же не дворянин, -согласился я. - Чернь!.. Как там у вашего предка Пушкина: "Умолкни, чернь неправославная..." Дверь подалась без скрипа, я ожидал увидеть длинный коридор, ведущий в темные и мрачные подземелья, но широкая лесенка вела всего лишь во второй зал, пошире и ярче освещенный, чем этот. Там стол блестел коричневым деревом размером с огород, компы, экраны, под стенами силовые установки, но мебель дорогая и изысканная. - Кремлевские тайны, - пробормотал я. - Ладно, в другой раз... Так же без скрипа дверь закрылась. Я подтащил стул, подпер под ручку. Между лопаток чувствовал острый взгляд княгини, потому старался не пыхтеть, а когда закончил подбивать спинку под ручку, разогнулся с легкостью шестнадцатилетнего. - Тебя убьют, дурак, - сказала она негромко. - Не исключено, - пробормотал я. Торопливо метнулся через весь зал к той двери, откуда меня ввели, как в этот момент прогремел мощный голос из громкоговорителя: - Никольский! Вы с ума сошли!.. Весь город уже наш!.. Страна наша!.. На что вы надеетесь? В какую норку юркнете? Я прошипел замучено: - Но мир еще не весь ваш... Подобрав чужой автомат, я направил ствол в сторону изящной белой коробочки под потолком, палец попал в отверстие скобы. Спусковой крючок подался легко, послушно, с готовностью языческого бойца, слепо преданного могучему вождю. Руки тряхнуло, короткий грохот, в стене взвился дымок, полетели куски облицовки. На том месте, где был громкоговоритель, появилась безобразная дыра с салатную тарелку размером. Я, в самом деле, чувствовал себя могучим вождем, который властен над жизнью и смертью. Стелла странно посмотрела: - У тебя другое лицо... - Я оборотень, - согласился я. Ее плечи зябко передернулись: - Когда в ваших руках оружие, все вы... Подумать только, этот человек уверял, что он - академик!.. Такой наглой брехни свет не видел. - Не слышал, - поправил я автоматически. - Что? - не поняла она. - Господи, зануда с автоматом, - что может быть страшнее? - Бога нет, - сообщил я и поднялся, стараясь громким голосом заглушить звучный хруст в коленных чашечках. - Есть люди с автоматами. Она спросила резко: - Но на что ты, в самом деле, надеешься? - На себя. - Что? - не поняла она. - Ты - против всей мощи... против всей армии Штатов? - Да, - ответил я. - Я - против всей мощи. Сердце колотилось сильно, боль затихла, совсем ушла, а в теле было лихорадочное возбуждение, странный истерический восторг. Я чувствовал, что в самом деле иду на верную смерть, ибо Кремль уже захвачен, Москва в руках заговорщиков, но меня как жабу раздувало нелепой гордостью, я видел в глазах княжны, что плечи мои стали шире, грудь выдвинулась, как у петуха. Да и голос мой звучал как боевой рог, когда вызывают на поединок конных рыцарей. - Дурак, - произнесла она внятно. - Эх ты, - ответил я беззлобно, - какая ты княжна? Так, кухарка. Обыскав десантников, я снял с одного две гранаты, что-то жутковатое, не лимонки, поискал кольца, ага, вот они. Не раздумывая, рванул за одно, колечко осталось на моем пальце, подбежал к двери, распахнул и швырнул в щель. Я не успел ухватить вторую, как там шарахнул взрыв похожий на подземный ядерный толчок. Стены затряслись, послышался долгий скрежещущий треск. Понимая, что вторая граната уже ни к чему, но не в силах остановиться, я сдернул чеку, швырнул, снова отпрыгнул за косяк. В зале громыхнуло так, словно я взорвал авианосец. Дверь с треском вылетела вместе с дверной рамой. Я проводил взглядом, как все это грохнулось на середину комнаты, ломая стол. Повезло, что додумался отступить за стену, раздавило бы как комара, дверь толще шлюза в подводной лодке, сразу вступил в разгромленное помещение, автомат в полной готовности, палец на крючке, и пусть только хоть что-то шелохнется... С потолка сыпалась каменная крошка, медленно кружились, опускаясь, клочья бумаг. На полу и на столах лежали... Я поспешно отвел взгляд, даже меня эти окровавленные куски мяса вгоняют в холодную дрожь, хотя и знаю, что человек из такого же мяса, как и корова. Если разделать и положить на прилавок, хрен кто отличит. С ящиков взрывом снесло крышки. Один разворотило вовсе, деревянные планки торчали, ощерившись белыми зубами изломов. На пол вывалились странные такие многоствольные пулеметы - не пулеметы, очень странное оружие, похожее я видел только на одном из сайтов Интернета, даже читал о нем. но как это оказалось здесь... Глава 44 Княжна как привидение двигалась сзади, тихая и неслышная. Брешет, конечно, не хочет признаваться, что все поняла еще тогда. Я видел по ее глазам, догадалась, когда я протянул руку за сигаретой. Но почему-то смолчала, не предостерегла тех, союзников. - Что морщишь нос? - спросил я шепотом. - Дурно пахнет. От тебя. - Это крепкий мужской пот, - пояснил я. - Который добавляют в лучшие мужские духи, чтобы от тех... ну, разных, кто душится, хотя бы пахло мужчинами. - Ах, да, настоящими, - сказала она с издевкой. - Видишь, как тебе повезло? - спросил я. Но и после этого оскорбления она не отстала, прошептала: - Но почему пистолет у них не стрелял? - Дикари, - объяснил я с презрением. - Ты же видишь, не отличают гиф от джипега! Им даже шнурки на туфлях завязывают. Ее лицо стало напряженным, словно старалась припомнить коэффициент сжатия гифов, джипегов и мпэгов, но когда на харде шесть с половиной, на старом сказиве - три, да дэвэдэшник пишущий, то мне на самом деле плевать свысока на коэффициент сжатия, могу даже коробочку старых стомегабайтовых зипов раздарить от великой щедрости. Я присел возле разбитого ящика, потрогал странное оружие, одновременно прислушиваясь к шумам из коридора. Там затопало, словно бежало трусцой с десяток крепких солдат в полной выкладке. Я покрепче сжал приклад калашникова, нажал на спуск. Длинная очередь ушла в коридор, там был металлический визг, частое щелканье. Послышалась ругань, крики боли, стоны. Я понял, что в узком коридоре пули, помогая такому хреновому стрелку, рикошетят от металлических стен. Прислушался, грохот вроде бы стих, но на всякий случай снова выпустил такую же длинную очередь, стараясь не высовываться. Княжна пряталась за моей спиной. Глаза ее были расширенными и испуганными, словно боялась меня больше, чем тех, кто сперва стреляет, потом спрашивает. - Не боись, - процедил я сквозь зубы. - Не покусаю... - Что? - Хоть и сумасшедший, - пояснил я. - Это видно! Гранаты я заметил еще раньше, подобрал ближайшую, выдернул кольцо и, чувствуя, что делаю величайшую глупость, подержал некоторое время в ладони, отсчитывая секунды: слишком наслышался историй, как гранату перехватывают в полете и бросают обратно, где она и взрывается. Княжна взвизгнула, это придало мне мужской смелости, я продлил миг еще на пару секунд, швырнул гранату, и в тот момент, когда мои пальцы мелькнули за краем открытого зева в коридор, оттуда прогремели выстрелы. Я услышал, как рядом просвистело, щеку обдало горячим воздухом, и в тот же миг там раздался страшный треск, усиленный замкнутым пространством металлической трубы. Через несколько мгновений, во время которых я старался даже не думать, что там внутри трубы, в стене захрипело, послышался треск, а затем хриплый голос: - Никольский... Никольский!.. Вы с ума сошли... Я быстро пробежал взглядом вдоль стен на стыках с потолком. Волной взрыва телекамеры посворачивало, раздробило, а голос доносился из треснутой ажурной решетки освежителя воздуха. Голос донесся громче: - Никольский! Что за сумасшествие?.. Здесь двенадцать спецназовцев. И с десяток штатовских коммандос!.. Вас просто убьют! Сейчас, подумал я мстительно, разбежался. Вот только в белые тапочки переобуюсь. - Нам жизнь не дорога, - ответил я мрачно. - Я ж не какой-нибудь там современный князь... А вражьей милостью мы погнушаемся. Из динамика обрадовано грянуло: - Никольский, тебе обещаем жизнь, несмотря на все... бросай пистолет и выходи с поднятыми руками! - Ладно, - ответил я, - брошу. Из динамика послышалось недоверчивое: - Точно? - Бросаю, - ответил я мертвым голосом. - Тем более, что в нем только один патрон. Я в самом деле взял со стола и бросил на пол какую-то железку. Надеюсь, не мину. Чувствительный микрофон явно поймал эти звуки. И на том конце проводов явно поверили, что я не оставлю последний патрон для себя, как оставляли наши отцы и деды, чтобы не попасть в позорный плен. Княжна смотрела расширенными глазами. Я криво ухмыльнулся, поднял из ящика широкий ствол, ремень забросил на плечо. - Что ты собираешься делать? - спросила она. - Попрошу, чтобы ты вытащила у меня пистолет, - сказал я. - Поднеси вот к этой шторе и нажми курок. Все еще глядя недоверчиво, она сунула руку ко мне в карман. Я чувствовал ее быстрые ищущие пальцы, затем в кармане стало легче, тонкие пальцы княжны сжимали рукоять пистолета. Она отступила на два шага, медленно подняла, держа его обеими руками. Черное дуло смотрело мне прямо в лицо. - Не дури, - поморщился я. - На этом уже попались те дурни... Вот уж женщин учить, что... гм... Косясь на меня, она поднесла ствол к шторе. Я слышал легкий щелчок, из ствола выметнулось узкое пламя, тут же вцепилось в край пересушенной материи. Огонь побежал вверх торопливо, стараясь успеть сожрать как можно больше, пока мы не опомнились и не бросились тушить. Ее пальцы повернули ствол вверх, несколько мгновений смотрела непонимающе на крохотный оранжевый язычок. Я слышал щелчки, затем пламя колыхнулось от сильного выдоха и погасло. А пламя растеклось по всей шторе, на пол начали падать горящие клочья. Горячий сизый дым пошел в соседнюю комнатку, я не просчитался в тяге, там словно бы что-то стукнуло, словно упал стул. - Что у тебя за чертов пистолет? - спросила она. - Просто пистолет. С