мотрел мимо Ингвара на русов. -- С рыла по гривне. Сколько вас? -- Подсчитываешь, сколько взять? -- спросил Ингвар с улыбкой, но в небрежном голосе с каждым словом стала нарастать жестокая нотка. -- Нас восемь племен в одном могучем кулаке. Кулаке великого князя Олега. Десять тысяч мечей, тридцать тысяч топоров, сорок тысяч лучников и пятьдесят тысяч тяжелой дружины на конях. Неплохая может быть плата, если мы придем! Хочешь, чтобы явились? Говорил он громко, уверенно, с жестокостью в голосе и взоре. Пусть слышат и те, кто целится в него из зеленых зарослей. Дулебы гордятся силой и яростью, но и они не будут биться головами о стену. Их полегло две трети племени всего двадцать лет тому, когда впервые соприкоснулись с кулаком Олега. Мужик несколько мгновений прожигал его свирепым взглядом. Ингвар застыл, чувствовал как подрагивают стрелы на натянутых тетивах в кустах. Наконец мужик проревел тем же злым голосом: -- Я сотник Снег. Мы охраняет наши земли. -- Я Ингвар, воевода киевский. -- Мы не видели вашей пленницы, -- сказал Снег с усилием. -- Но вы можете пройти через наши землю. -- Спасибо, -- сказал Ингвар иронически. -- Только без захода в веси и города, -- добавил Снег угрюмо. Было видно, как тяжело далось ему разрешение на проход русов. За его спиной мужики заволновались, зароптали. Ингвар страшился, что у кого-нибудь из лучников дрогнут пальцы. Конь под ним переступил с ноги на ногу, осторожно шагнул вперед. Снег нехотя сдвинулся в сторону. Как же, сказал Ингвар про себя. Не заходить в веси! Если ее выведут к нему с веревкой на шее, он и шагу не сделает к ихним вонючим хаткам. А так сами боги не остановят! В излучине реки за высоким частоколом из бревен ютилось десяток бревенчатых избушек. Ингвар подумал хмуро, что будь их две или три, дулебы их все равно бы окружили высоким забором. Даже две сторожевые башенки, совершенно бесполезные здесь, подняли на высокие столбы. Вон отсюда видно лохматые головы стражей. От кого берегутся? Или уж очень повоевать хочется? Снег отправил с ними двух провожатых. Ингвар повернул коня в весь, Ольха ее не могла миновать. И то невероятно, что сумела убежать так далеко! Провожатые хмуро шли по бокам. Ни они, ни Ингвар больше не вспоминали о запрете заходить в веси и города. Запах свежепролитой крови встретил их прямо в воротах. Чуть погодя пробивались сквозь тучу жирных зеленых мух, Ингвар сразу начал искать налитыми кровью глазами жертвенник Ярилы. Нет, здесь у дулебов больше чтили Перуна. Его столб был вымазан свежей кровью, на жертвенном камне лежали еще теплые внутренности, по отесанным стенкам сползали потеки слизи, в коричневой жирной земле копошились белые толстые черви. Ингвар зябко передернул плечами. Судя по внутренностям, на жертвенном камне располосовали подобно большой рыбе взрослого сильного человека. Скорее всего, пленного. А вон на кольях насажены сердце и печень -- так жертвуют Перуну, богу дружинников. Хотя в это время во всех племенах благодарят Велеса за добычу, урожай, лесные ягоды! Их провожали десятки враждебных глаз. Ингвар чувствовал как на загривке начинают шевелиться волосы. Здесь все было пропитано враждой. Женщины все до единой с закутанными платками головами, скрывая волосы. Похоже, это от дулебов пошло слово "опростоволоситься", открыть свои волосы. Даже мужчины по большей части в шапках, а то и повязанные платками, будто прячут волосы от солнца! Вождь дулебов, приземистый мужик с бычьей шеей, длинноволосый и с бородой до пояса, восседал на широкой лавке с высокой спинкой. Лицо в шрамах, к тому же разрисовано цветной глиной и охрой. На голой груди, необъятной, как Рипейские горы, пестрят нарисованные той же охрой и красной краской когти, зубы, стрелы. На шее ожерелье из кабаньих клыков. Руки, как бревна, толстые жилы вздуваются подобно сытым змеям. Глаза сидят глубоко в прорезях черепа, массивного, как гранитный валуи, обкатанный морскими волнами. Нижняя челюсть как у дикого жеребца, тяжелая и недобрая, а выступает вперед так, что видны зубы, острые, как у волка. Рядом никто сесть не осмеливался. Даже воины-богатыри теснились под другой стеной. Ему же не больше тридцати, подумал Ингвар с отвращением. А борода как у дряхлого старца. Или здесь, чем длиннее борода, чем выше почет? Тогда взяли бы вождем козла... Он усмехнулся, представив себе на месте вождя козла с длин ной бородой. Вождь люто сверкнул глазами. Похоже, привык, что перед его ужасающим обликом трепещут и самые смелые. И похоже, подумал Ингвар вдогонку, что у дулебов в вожди избирают все еще не за умение воевать и править, а за крепость мышц и лютый нрав. -- Кто вы, посмевшие войти в наши земли? Голос его прогремел, как раскаты грома над вершинами деревьев. В напряженной тишине слышно было, как Ингвар без нужды почесался, бросил с небрежностью: -- Я воевода великого князя Олеги Вещего. Послан с передовым отрядом. Вождь свирепо зыркал из-под массивных надбровных дуг: В помещении стояла мертвая тишина. Наконец вождь проревел еще более страшным голосом: -- По какому делу? -- Не тебе спрашивать, -- ответил Ингвар холодно. Он слышал, как ахнули воины дулебов, а его дружинники задержали дыхание. Воевода, по их мнению, дразнит зверя без всякой нужды. А зверюка тут лютый, только покажи палец -- руку отхватит. Одно дело сойтись в славном бою, другое -- когда тебя насадят, как щуку, на копья. Вождь сделал знак своим воинам. Мгновенно два десятка пик опустились, уперлись в грудь Ингвара. Он все так же холодно усмехнулся: -- Войско Олега Вещего будет здесь через три дня. Ну же, раб! Наверно, умеешь превращаться в птичку? Но и тогда великий князь изловит, ибо превращается в орла. Или знаешь, как, подобно мыши зарыться в землю? И все твое племя зароется вместе с тобой? И сумеешь увести всех женщин и детей? Опять он слышал по наступившей тиши, как разом его люди затаили дыхание. Если вождь сделает знак, то русы под их мечами и копьями падут все. Дулебов в десятки раз больше. А после унижения под властью обров из самого покорного племени превратились в озверевших, где даже дети жаждут убивать чужаков. Вождь скрипнул зубами так, что мороз пробежал по спинам многих воинов: -- Что здесь ищет... Олег? -- Великий князь, -- напомнил Ингвар тем же ледяным тоном. -- Он собирается наказать одно непокорное племя. Ты, наверное, понимаешь, что если Олег хочет наказать, он накажет. И, кик ты знаешь, он может по дороге истребить и пару других племен. Как кабан, который раздавит улитку, даже не заметив. Вождь впился взглядом в надменного воеводу-- Русы храбры, сильны и свирепы, что больше всего чтимо в мужчинах, но и русы не прут на рожон. С чего бы этот человек, с которым идет всего дюжина воинов, это проверили, так дерзил? А если в самом деле за ними движется, все пожирая на пути, большое войско? Двадцать лет тому русы ступили на землю дулебов, потому в племени дулобов сейчас не увидишь мужчин старше двадцати пяти. Остальные полегли в сече, а молодых девок русы увели и продали в рабство иудеям-рахдонитам, а те отвезли их вовсе в заморские страны. Ему тогда было восемь весен, его тоже едва не отдали на продажу, да один рус сжалился над плачущей матерью, отпустил мальца. Все остальные в племени -- моложе. Ингвар обвел гордым взором деревянные башни, стены, терема, конюшни, сараи. И вождь увидел через глаза руса, как все это вспыхнет под градом стрел с горящей паклей. Как падут под двуручными мечами русов молодые дулебы, как заплачут женщины, как свяжут и уведут молодняк на продажу. На этот раз племя могут вырубить в корень. Князь Олег, если верить слухам, жесток. И с великим трудом, наступая себе тяжелой подошвой на горло, вождь прохрипел: -- У нас нет споров с князем русов. Ингвар покосился на замерших Павку, Бояна, Окуня. Даже побелели, бедолаги. Знали бы, что он сам весь белый, но глубоко внутри, где никто не видит, а сердце трясется, как овечий хвост. Но этот вождь оценивает только размер кулаков и длину мечей. Такие люди вежливую речь понимают лишь как знак слабости. Заговори с ним как с равным, сразу отрубленными головами русов украсят свои ограды! -- Великим князем Новой Руси, -- сказал Ингвар надменно. Он стоял, а вождь сидел, но Ингвар использовал и это в свою пользу, смотрел свысока с брезгливой жалостью, как на калеку. -- Тем, самым которому ты платишь дань. Массивное лицо вождя налилось дурной кровью. Он приподнялся, рот открылся для грозного наказа... копья уже начали впиваться сильнее, кололи в грудь и бока, как вдруг вождь шумно выдохнул воздух, сел. Багровое лицо очень медленно начало бледнеть. Он все еще оставался устрашающе раздутым, но красные огоньки в глазах погасли. Ингвар зевнул, небрежным мановением руки послал дружинников вперед. Он чувствовал их напряжение, но в его дружине трусов не осталось, воеводе верят, и сейчас с гомоном пошли из терема вождя. Тот зыркнул вслед люто, поспешно гаркнул что-то двоим воинам, и те, оставив оружие, бросились следом. Ингвар вопросительно поднял брови. Вождь объяснил нехотя: -- Покажут твоим людям, где расположиться на ночлег. -- Клопов нет? -- спросил Ингвар. -- Только комары, -- буркнул вождь. -- А муравьи? -- Муравьи? -- переспросил вождь озадаченно. -- Муравьев вроде бы нет. -- Странно, -- промолвил Ингвар задумчиво. -- Я слышал от князя Олега, что муравьи даже Ящера пробуют утащить в свою нору. Он посмотрел на вождя пустым взором, как на колоду для рубки мяса, повернулся с небрежностью, на хмурых бородачей обращая внимания не больше, чем на доски в заборе, вышел. Единственный способ уцелеть, напомнил себе еще раз, это идти напролом. Говорить и делать вид, что огромное войско вот-вот пойдет через земли дулебов. И от их поведения зависит: остаться им жить или же исчезнуть. Второй раз Олег не оставит за спиной мятежное племя! Поверят, сказал себе без особой уверенности. Ну кто подумает, что он рискует жизнью и головами людей, только бы догнать одну-единственную женщину? Глава 8 Изба, которую им выделили на ночь, Павке показалась просто лучшей во всей веси. Новенькая, с большими окнами, под правой стеной бежит веселый ручей, чистый и светлый. Рядом с избой сарай, настолько просторный, что можно было разместить и коней. Русы с облегчением вздохнули. Павка и Боян тут же вызвались ночевать с конями. Боян чувствовал вину, упустил полонянку, а Павка просто жалел друга, да и коней любил. -- Расстарался, бирюк лесной, -- сказал он, кивая в спину вождю. -- Петушится, а. у самого поджилки трясутся! Еще бы и девок в такую хатку прислал... -- Он поступил как вождь, -- не согласился Ингвар. -- Бирюк бы сразу в драку, а этот проглотил обиду. Чуть не удавился, но проглотил. Значит, не зря его выбрали. -- Выходит, и девок пришлет? -- обрадовался Павка. -- Вряд ли. -- Жаль... А то бы! Нас сколько, тринадцать? Нам бы четырнадцать девственниц на эту ночку. -- Зачем? -- не понял Ингвар. -- Пустили б им кровь по ляжкам. -- Нет, зачем четырнадцать? Павка облизнулся: -- Ну, каждому по девке, окромя тебя и Бояна. Тебе о судьбах Новой Руси думать надо всю ночь, не отвлекаться, у Бояна тринадцать коней для потехи, развлекайся вволю, а мне надобно не меньше трех. -- Ну ты и зверюга, -- поразился Ингвар. -- Да нет, две бы -комаров с моей задницы сгоняли. Там у меня кожа нежная, ровно у младенца. Не зря Боян присматривается, а глаза у него становятся какие-то задумчивые... Вон как у тебя сейчас. Ингвар отмахнулся, ушел. Павка с его беззаботной болтовней не рассеял недоброго предчувствия. Он, Ингвар, не родился в лесу, но воевал в нем всю жизнь и, когда за плечами не огромное войско, а малая дружина, то куда важнее видеть безопасной дорогу к отступлению, чем к возможной победе. А эта новенькая изба стоит последней, самой крайней. Дальше в полусотне шагов высится крепостная стена с двумя мощными башнями. На ней не меньше троих стражей, а когда русы только подъезжали к терему, Ингвар рассмотрел на башне десятка два вооруженного народу. Башня выше избы, оттуда легко бить стрелами по окнам. И нечего радоваться, что окна широкие. -- Отдыхать по очереди, -- сказал он негромко Окуню. Глаза Окуню расширились: -- Ждешь беды? Ингвар кивнул: -- Оглянись. Если прямо за избой была крепостная стена с двумя. сторожевыми башнями, то сзади, по обе стороны той дороги, где их провели, стояли мрачные амбары, конюшни, склады. Дорога узка, но отступать можно только по ней. Однако, если на крыши вывести стрелков... или даже простых мужиков и баб с камнями и кипятком, то перебьют половину дружины раньше, чем те достигнут ворот. А там полягут остальные. -- Пуганая ворона куста боится, -- заметил Окунь, -- но, по чести говоря, мне тоже не по себе. Похоже на ловушку. Ты им предложи, что останемся вон в том сарае. Нам ведь только переночевать, а утром уедем. Стоит ли нести грязь и пыль в такую чистенькую избу? Для них это прямо княжеский терем! Павка возмутился: -- Ингвар! Пошто обижать людей? Нам там снеди наготовили. Авось, все-таки баб молодых подлежат. Мы ж витязи хоть куда! От нас порода только улучшится. А чтобы ее не подпортить, я и ваших девок возьму на себя. Измученные нелепой скачкой через лес дружинники зароптали. Ингвар поймал и насмешливые взгляды. Похоже, начнут еще смотреть как-- на труса, ставшего воеводой лишь благодаря беспредельной преданности великому князю! Он вспыхнул: -- Добро. Но когда вас будут привязывать за ноги к вершинкам, не жалуйтесь! Кто стремится лечь в постель помягче, просыпается на жестком. Не оглядываясь, прошел во вторую комнатку. Ее оставили для воеводы. Окунь пошел следом, спросил в спину: -- Как ты ее найдешь? Ингвар нахмурился, но Окунь спрашивал без иронии, без намека на безнадежность искать иголку в стоге сена, к которому де дадут и приблизиться. В голосе молодого, но не по годам рассудительного дружинника было лишь страстное и почтительное желание учиться у более знающего, опытного, умелого. Ингвар ощутил себя как на краю пропасти. Окунь смотрит с обожанием, уверен, что воевода уже знает, как поступить, ему всегда все удается, все у него получается. А когда женится, то черти ему будут детей качать, чтобы по ночам не плакали. -- К успеху ведет много дорог, -- ответил Ингвар многозначительно. -- Бывают среди них и ложные. Но проигрывает тот, кто выбирает только одну. Олег говаривал, что если не помогла львиная шкура... Он повернулся к углу, где стояло его ложе. Там копошилась как ящерица, что торопливо роет нору, сенная девка. Она торопливо стряхивала пыль с ложа, заменяла простыни, стелила новое одеяло, взбивала подушки. -- Эй, иди-ка сюда. Девка обмерла, ворох одеял вывалился из ослабевших рук. Медленно обернулась к русам, розовощекое лицо, покрытое веснушками, медленно бледнело. Ингвар поморщился: -- Не бойся. Я по другому делу. Здесь у вас находится моя сбежавшая пленница. Если я не смогу получить ее добром, то возьму силой. А это большие неприятности для дулебов. Окунь, слушавший с таким почтением, что раскрыл рот и глупо вытаращил глаза, теперь закрыл рот, пожевал губами: -- Ингвар, она даже не понимает, о чем ты. Девку трясло, растопыренными глазами уставилась в лицо грозного руса, поглядывала на его руки, такие хищные, что сейчас схватят, сорвут одежду, будут мять больно и свирепо. Ингвар поморщился: -- Я должен был это сказать. А теперь смотри. Он вложил ей в безжизненную ладонь золотую монету. Девка, наконец, оторвала взор от грозного лица. уставилась на монету. Таких отродясь не видывала. С кругляшки золота на нее смотрел горбоносый мужик, голова венце из листьев, а вокруг головы, как слепни, вьются по кругу закорючки. -- Если узнаешь что-то о ней, -- сказал Ингвар раздельно, -- то я добавлю еще две. Но если не узнаешь... то эта монета все равно твоя. Поняла? Девка смотрела расширенными глазами. Зрачки от страха стали белыми. Окунь оглядел ее, пощупал грудь, пышную, крупную, предложил сочувствующе: -- Надо ее понять, тогда придет в себя. Ее за тем и прислали, чтобы ты потешил плоть. А теперь не понимает, что тебе еще восхотелось. Ингвар оглядел девку, пышную, краснощекую, молодую. На миг ощутил желание, еще вчера бы без колебаний швырнул ее на ложе, с наслаждением бы насытил свою звериную половину, но сейчас что-то погасило эту искру. Без натуги, ясным голосом и без сожаления бросил: -- Сам тешь. Настоящий воевода избегает сластолюбия как зверь ловчих ям. -- Ну, -- сказал Окунь, -- слава богам, я еще не воевода! Он повернул девку, задрал подол, наклонил, а Ингвар сел на лавку, с облегчением стянул сапоги. Ступни были красные, как у гуся лапы, распухли. Сапог на стыке с голенищем протерся, протекает. Скорее бы в Киев, там у него три пары в запасе. Со стороны ложа послышался долгий вздох облегчения. Окунь слез, поддергивая портки, сапоги так и не снимал, а девка все еще не двигалась, пока Окунь дружески не похлопал по заднице: -- Все, больше не нужна. А нашему воеводе нужна та девка, о которой он говорил. Поняла? Девка соскочила резво, опустила подол. В глазах уже не было страха, даже сочувствующе улыбнулась грустному Ингвару. Окуню показала язык. Тот ободряюще погладил по толстой ляжке. Схватив какое-то тряпье, исчезла. -- Думаешь, получится? -- поинтересовался Окунь. -- Я, что, свое получил... Впервые в жизни удалось опередить Павку! Хоть и на дармовщину. Девку-то присылали тебе. -- Не получится, -- ответил Ингвар отстраненным голосом, мысли его были далеко, -- попытаем другую тропку. Не найдем -- протопчем. К победе много путей. -- Еще больше -- к поражению, -- напомнил Окунь. Ужинали скудно. Дулебы, рискуя вызвать недовольство, на столы поставили кислые щи да пареную репу. Русы, на что уж проголодались, роптали. Щи хлебал только неразборчивый Боян, да и тот заметил, что щи -- это помои от борща русов. Ингвар готовился ко сну, когда в дверь постучали. Насторожившись, он кивнул Окуню, будь наготове, открыл дверь, держа за спиной длинный нож. Из темноты послышался торопливый шепот: -- Это я, Ганка, сенная девка. -- Входи, -- пригласил Ингвар. Девка неслышно скользнула в комнату, обмерла, увидев воеводу русов с обнаженным ножом. А Окунь широко улыбнулся: -- А у меня как раз снова зачесалось в том же месте. -- Я... я... узнала... -- пролепетала Ганка. -- Говори, -- потребовал Ингвар. Окунь убрал меч, широко улыбнулся: -- Меня не бойся, красавица. Аль я был груб? Девка несмело улыбнулась, вряд ли кто называл раньше красавицей, но Окунь умел быть сладким-- на язык, а Ингвару сказала поспешно: -- Беглянка за два дома влево. Я вызнала, что она упросила дулебов дать ей ночлег. Утром отправят обратно. Сопровождать будут трое дулебских витязей. Ингвар протянул ей на ладони две золотые монеты: -- Сделай из них серьги. Думаю, таких нет даже у жены вашего князя! Утром вождь дулебов был еще мрачнее, чем вчера вечером. Зыркая исподлобья, пробасил неприятным голосом: -- Великий князь в самом деле собирается к нам на полюдье? -- Как и ко всем, -- ответил Ингвар настороженно. -- Но он не дерет шкуры с полян, уличей, рашкинцев... -- Они уже в Новой Руси, -- объяснил Ингвар. Он посматривал украдкой по сторонам. Дулебы могли уже за ночь получить помощь из других весей. Всего-то надо две-три дюжины для короткого боя. -- А дулебы -- нет. Потому вы обложены данью. Как чужаки. Войдете в состав Новой Руси... Вождь отшатнулся: -- Ни за что! -- Тогда останетесь покоренным врагом, -- закончил Ингвар жестко. -- За вами будет глаз да глаз. Думаете, сумеете подняться? Да ежели утаите хоть один беличий хвост... все войско русов будет здесь через три дня. Не ради хвоста. Непослушание Олег карает сразу и люто. И вам лучше бы войти в Новую Русь. -- Нет, -- отрезал вождь. -- У нас есть свой князь. Мы не водим посадника Олега. Ингвар пожал плечами: -- Дело ваше. Меня интересует, нашли мою беглянку? -- Нет, -- заявил вождь. Он не смотрел воеводе русов в глаза, но голос был твердым. -- Я спросил стражей на воротах. Никто из чужих не входил. У нас мышь не проскользнет незамеченной! Ингвар пристально посмотрел ему в глаза: -- И никто не выходил? -- Нет, -- еще резче ответил вождь. -- Даже охотники? -- поинтересовался Ингвар. Вождь ощутил, что допустил промах: -- Ну, охотники, бортники, рыбаки -- не счет. А из чужих никто не входил, никто не выходил. -- Ладно, -- сказал Ингвар медленно и многозначительно, -- спасибо за прием, за ласку. Ты -- вождь. Знаешь, что от твоих решений зависят жизни людей. Правильно решишь -- будут жить, ошибешься... или соврешь -- их смерть будет на твоей душе. Верно? -- Верно, -- подтвердил вождь настороженно. -- Вот и хорошо, -- сказал Ингвар почти ласково. -- Такое бремя у вождей, сам знаешь. Вождь, нахмурившись, смотрел в удаляющуюся спину громадного воеводы русов. И по мере того, как заморские захватчики седлали коней, чувство страха и неуверенности становилось сильнее. Где-то он, допустил ошибку. Этот рус намекнул достаточно прозрачно. Только что не указал пальцем. Но где он ошибся? И только, когда русы выезжали за ворота, он заметил, что их всего десять человек. Ольха покинула терем приютившего ее боярина с первым проблеском света. Ее тайком вывели за ворота, только тогда дулебы подвели ей и троим воинам коней. Крепкие, мрачные, суровые, они выглядели бывалыми ратниками, и она с благодарностью подумала, что если раньше древляне и дрались с дулебами, то ненависть к русам объединила оба племени. -- В добрый путь, -- сказал боярин. -- Не хватятся! Русы -- тупые, как их сапоги. -- Пусть боги отблагодарят вас, -- ответила Ольха искренне. Конь под ней был неказистый, но с упругими мышцами, длинноногий, с живыми огненными глазами. Он уже нетерпеливо долбил землю, мол, он создан для скачки, а тут снова стой, слушай... Дулебы уже взобрались в седла, угрюмо посматривали по сторонам. Ольха чуть тронула коня каблуками. Тот оскорбленно дернулся, могла бы и поводьями, рванулся с места, как выпущенная из лука стрела. Ольха охнула, ее отшвырнуло встречным ветром, едва удержалась в седле, долго тщетно ловила поводья. Над головой и по обе стороны тропинки мелькали деревья и кусты, сливались в сплошную зеленую стену. Копыта стучали глухо, земля после ночного дождика оставалась рыхлой, гасила звуки. Дулебы нагнали ее уже на второй версте. Двое пошли впереди, третий упорно держался за спиной гостьи, защищал от неожиданностей сзади. Ольха чувствовала себя защищенно. Мужики крепкие, рослые, отважные, хотя и не такие гиганты как Ингвар, воевода киевский. Неожиданное тепло разлилось по ее телу, когда вспомнила, как он смотрел на нее. Если бы судьба не свела их врагами! Она счастливо неслась сквозь лес по широкой дороге между толстых дубов. Впереди в стене деревьев появилась щель, быстро расширялась. Там был простор, свет, ибо ночь уже отступила, лишь в лесу еще гнездилась под широкими ветвями, опустившимися до самой земли, кусты окутывала как темное облако, а там утро блистало победно, торжествующе, в щель виднелся краешек облака, пугающе алый в еще сером утреннем мире, дрожащем от сырости и холода. Внезапно сзади щелкнуло, она услышала хрип. Затем донесся странный глухой стук, будто что-то тяжелое упало на землю. Оглянулась, кровь застыла в жилах. Пальцы онемели, разогретый в ладони повод выскользнул, больно хлестнул по лицу. Воин, что скакал задним, свалился с седла. Нога его запуталась в стремени. Конь, испугавшись, начал убыстрять бег. Дулеба волочило лицом вниз, раскинутые руки бессильно загребали землю. В спине торчало древко короткого копья. В страхе она посмотрела вперед, но и там лишь один остался в седле. Он приник головой к гриве, та окрасилась красным. Ветром срывало капли крови и рассеивало позади в воздухе. Ольха с ужасом ощутила на губах соленое. Лошадь второго мчалась, высоко запрокидывая голову, чтобы не запутаться ногами и поводе, что сгребал по земле грязь. Седло было пустым. Еще не поняв, что случилось, она чудом поймала повод и ударила коня в бока. Тот зарычал, как зверь, и рванулся вперед. Она пронеслась мимо раненого, голова дулеба была рассечена, вырвалась на простор дороги, за которой блистал рассвет... -- Стой! Ее будто ударили по лицу хлыстом. Она сразу узнала ненавистный говор руса, хотя еще не поняла, кому принадлежит. У всех русов голоса сильные и вызывающе властные. Конь рванулся еще быстрее, завизжал от ярости, а затем будто налетел на скалу. Ольху мотнуло в седле, снова чудом удержалась, но выронила поводья. Конь бросил задом, затем взвился на дыбы, яростно забил в воздухе копытами. Ольха ощутила, что отделилась от седла. Сильные руки подхватили у самой земли. Она увидела смеющееся лицо руса, который всегда был близь Ингвара. Он поставил ее на ноги, раскрасневшийся, запыхавшийся: -- Ну вы и неслись! Я уж, грешным делом боялся, что проскочите! Ольха оглянулась, упавшее сердце замерло вовсе. Еще двое вышли из зарослей, деловито добили раненых, шарили в их сумках и одежде, снимали ножи, браслеты. Они устроили засаду на повороте, поняла Ольха, когда любой конник замедляет скачку. Двое ударили почти в упор дротиками, а один даже затаился на ветке, под которой она с дулебами пронеслась так опрометчиво. И где дулеб буквально сам ударился лбом о подставленный топор. -- С тобой всего трое? -- допытывался рус. -- А нам сказали, что поедут пятеро. Мы б тогда вовсе одного послали. Я бы сам пошел, пусть остальные отсыпаются. Это было явное хвастовство. Как не сильны русы, подумала она с бессильной яростью, только внезапность помогла победить так легко. Но молодой дружинник ликовал, раздвигал плечи, выпячивал грудь, и Ольха опустила голову, сказала безнадежно: -- Да, я вижу... от Ингвара не уйдешь. -- Вот-вот! -- подтвердил он довольно. -- Ладно уж... А что теперь? -- Теперь дождемся Ингвара, -- объяснил он словоохотливо. Огляделся. -- Да прямо здесь! Ну, только в сторонку от трупов. А то мухи, мыши набегут. С поляны, которую он выбрал для отдыха, хорошо была видна дорога. Когда поедет Ингвар с оставшимися дружинниками, только слепой не заметит. Двое других, Боян и Окунь, привели коней, расседлали и пустили пастись. Ольха с горечью подумала о павших дулебах. Их трупы даже не оттащили с дороги. Все трое развели костер. Солнце только-только окрасило далекий виднокрай, воздух оставался холодным, как лезвие меча. По рукам пошел бурдюк с медовухой, прямо на траву выкладывались ломти хлеба и сыра. В сумке у дулебов нашелся огромный кус мяса, две жареных утки, крупный гусь, и дружинники совсем повеселели. Даже пожелали, чтобы боги взяли дулебов на поля Вечной Охоты. Глава 9 Ольха украдкой всматривалась в лица пленивших ее людей. Все равно в них нет злости, а на нее посматривают даже с сочувствием. Как на красивого теленка, подумала она со злостью, которого пришла пора резать на мясо. Тот самый рус, молодой и самый веселый, она часто слышала его смех и шуточки, принес ей бурдюк с хмельным медом. -- Хочешь хлебнуть? -- Нет, -- ответила она едва слышно. -- Меня зовут Павка, -- сказал он жизнерадостно, ничуть не смутившись. -- Если по-вашему, по-славянски, то Мизгирь. Можешь звать меня и так, мне все равно. Уже все русы говорят и по-вашему, а дети наши и вовсе полянский язык родным сочтут...Это отец мой вашу речь не выучит, годы не те. Хоть сюда еще раньше меня пришел. Еще с Аскольдом. -- А как зовут твоего отца? -- поинтересовалась она тем же замирающим голосом; -- Корчага, -- ответил он довольный, что пленница не отказывается от общения. -- Хорошее имя, -- признала она равнодушно. -- Древлянское. У нас тоже каждый десятый либо Корчагин, либо Корчвой, а то и вовсе Корчевский или Корчевич. Все пошли от Корча или Корчаги, что забрел в наш лес лет сто тому. Павка обрадовался: -- Вот здорово! А наш прадед тоже пришел на остров лет сто назад. Может быть, родные братья? Княгиня, только свистни, я всегда сородичам в помощь! Его позвали к костру. Он подмигнул Ольхе, убежал. Ольха сидела, прислонившись к дереву, жалкая, понурившаяся. Павка быстро отхлебнул пару раз, на Ольху и оттуда посматривал с сочувствием. Наконец снова оказался возле, предложил жизнерадостно: -- Золотоволоска, не плачь... Хошь, я покажу тебе своего страшилку? Ольха на этот раз огрызнулась: -- Пошел прочь, дурак. Снова застыла в своем безнадежном горе. Павка сходил к своим, принес ей утиную лапку, зажаренную в ароматных листьях, разогретую над костром. Ольха отказалась. Павка сказал просяще: -- Ты такая печальная... Давай, я все-таки покажу тебе своего страшилку? -- Сгинь, -- отрезала она. Павка в самом деле сгинул к бурдюку, чьи бока усилиями Бояна и Окуня заметно опали, как у отелившейся коровы. Друзья что-то сипло пели на своем языке. Ольха слышала только. протяжный сильный рев, от которого мурашки бежали по коже. Русы песню ревели тоскливую, словно жизнь у них была совсем собачья. Солнце окрасило верхушки деревьев, когда Павка подошел снова. Вид был веселый: -- Сейчас подъедет Ингвар с остальными сонными курами. Да ты не убивайся уж так... Эх, ты как хошь, а я все-таки покажу тебе своего страшилку! Ольха взорвалась от ярости и унижения: -- Если ты... если осмелишься... если только начнешь спускать портки, то я... я тебя разорву! Челюсть Павки отвисла. Выпученными глазами смотрел на древлянскую княгиню, потом вдруг его румяное лицо залила густая краска. Он пролепетал смущенно: -- Боги... Что ты подумала? Ольха сама растерялась, очень уж у руса вид был необычный. Павка торопливо шарил в карманах портков, суетился, приговаривал что-то негодующе, наконец, выудил нечто зеленое, как молодая лягушка, бросил ей, будто боялся даже прикоснуться к ее руке. В ее ладонях оказалась вырезанная из камня фигурка. Ольха не могла удержаться от улыбки. Зеленый камень, невиданный в ее краях, позволил передать мельчайшие морщинки, а резал страшилку волхв-умелец долго и любовно. Человек это был или мелкий бог, но был он настолько ужасен, с такой широкой пастью, где можно пересчитать все зубы, достаточно острые. Ольха щупала пальцем, что она ощутила отвращение, восторг и жалость одновременно. -- Кто это? -- спросила она с неловкостью, не поднимая глаз. Павка тоже не смотрел ей в лицо, все еще смущенный, а голос был нарочито небрежным: -- Мы его кличем Страшилкой. Откуда-то из дальних стран завезли в Царьград. Ну, а ромеев пограбили всласть, когда ходили мы походами в далекие края, у берега Эвксинского бросали якоря... Может, это ихний бог, а может, кто соседа изобразил. -- Соседа? -- Ну, таким он его видит. Ольха повертела так и эдак, любовалась редкой работой. Резал из камня великий умелец, на лике маленького страшилки видны как морщинки, так и остроконечные волчьи уши, короткие рожки, а из ощеренной пасти торчат четыре клыка. Остальные зубы человечьи, их можно пересчитать. Даже на крохотных лапках различимы коготки, а мелкие насечки так искусно изображают густую шерсть, что Ольха почти чувствовала ее под пальцами. Никогда ничего подобного не видела. Понятно, подумала внезапно со щемящем чувством потери, из дерева, пусть самого крепкого, такое чудо и не сотворить, не вырезать! Павку позвали, он сунул страшилку в карман, подмигнул и вернулся к друзьям. Ольха нетерпеливо дожидалась, когда он наклонится над углями. Наконец, все трое с веселыми возгласами принялись разрывать последнего дулебского гуся, а она неслышно отступила за дерево, попятилась, скользнула за кусты. Она видела вершинки старых деревьев и, собрав все силы, бросилась к ним. Тут же со стороны дороги донесся победный стук множества копыт, ржанье. Кто-то пел звонким молодым голосом. Прежде чем проскользнуть между огромными стволами, она успела увидеть скачущих коней. Впереди мчался на вороном жеребце Ингвар, собранный, как зверь перед прыжком. Ольха видела как он в нетерпении наклонился вперед, будто готовился схватить ее в свои хищные лапы. -- Умойся, -- прошипела она злобно. Стена деревьев осталась за спиной, дальше распахнулось небольшое пространство, а потом -- чутье не подвело! -- навстречу мчались завалы, валежины, выворотки. Она неслась, как молодой олень, перепрыгивала ямы и пни, издали чуяла трухлявые валежины, на которые становиться опасно, подныривала под зависшие на ветках гигантские стволы, где не протиснуться всаднику, и бежала, бежала, бежала... Ингвар увидел, как впереди на дорогу выбежал Павка. Двое дулебов лежали у обочины, третьего бросили прямо поперек тропы. Конь прошел по краю, Ингвар пригнулся, над головой пронеслась толстая ветка, с ободранной корой. Явно Павка отсюда рубил или метал, он любит такие места. -- Ингвар! -- крикнул Павка весело. -- Их было всего трое! -- Ну и что? -- Даже погреться не успели! -- Где пленница? Павка посерьезнел: -- Княгиня? Горюет. Только возрадовалась свободе... и тут ты -- хыщник. -- Веди, -- велел Ингвар. Не покидая седла, он повернул коня, выехал на полянку. Боян и Окунь помахали ему от костра гусиными лапами, но Ингвар, не замечая их, шарил взглядом по поляне. Только одно дерево посреди поляны, раскидистый дуб, ветви чуть ли не до земли. Дупло с кулак размером. Он обернулся к Павке, у того вдруг стало серое лицо. И по мере того, как Ингвар, раздуваясь от гнева, смотрел на Павку, тот из серого стал желтым, как мертвец, а потом и вовсе побелел. В два прыжка оказался у дуба, дважды обежал, зачем-то заглянул в дупло и даже под вылезшие из земли корни. Ингвар развернулся в седле с такой скоростью, будто поскользнулся на льду: -- Искать! Эти вороны. Ящер их забери, ее потеряли! Дружинники, ничего не спрашивая, в диком галопе пустили коней в разные стороны. Павка тоже со всех ног понесся к своему коню. Боян и Окунь, выронив остатки гуся, бросились через поляну. Ингвар ощутил как мир померк, по всему телу стегнула боль. В страхе привстал на стременах, огляделся, стараясь стряхнуть пелену с глаз. Справа ручей, за ним широкий заливной луг, слева редколесье, назад дороги нет, там дулебский град, догонят, а вот там вершинки стоят чересчур густо. Если убегать, то лишь в места, куда на конях не пробраться. И где рожденная в лесу древлянка чувствует себя как белка на дереве, как рус в океане. -- Без нее не возвращаться! -- закричал он страшно. Пелена перед глазами внезапно налилась алым, закрыла лес, небо и землю. Он прокричал, срывая голос. -- Сам вас разметаю лошадьми! Его трясло, от бешенства едва не пошла пена. Он ночь не спал, не мог дождаться рассвета. Коня гнал так, что тот едва не заплакал, а сам предвкушал как увидет ее, как гордо соскочит на землю... нет, еще с седла окинет ее горделивым взором победителя, усмехнется небрежненько. Как даже подумать могла, что минует его длинной руки? Стена деревьев надвинулась стремительно. Под стук копыт едва успел пригнуться, острым суком задело по бритой голове. Ощутил боль, затем увидел красные капли, ветром их расплескало по щеке и унесло прочь. Конь с храпом проломился сквозь кусты, перепрыгнул валежины, на полном скаку с трудом, едва не заварившись набок, обогнул гигантский выворотень. Внезапно сердце Ингвара подпрыгнуло, словно пыталось в одиночку перескочить завал. Поперек пути лежало, уперевшись в землю обломками толстых ветвей, огромное дерево. Неповрежденные ветки торчали вверх и в стороны. А между землей и деревом пламенел клочок ткани! Ингвар соскочил на ходу, упал на колени, подполз под ствол. Едва коснулся пальцами лоскутка, как ноздри дрогнули от едва слышного запаха. Все тот же терновник, дикий своевольный запах. Запах, который шел от ее волос, ее одежды. Пальцы с непривычной бережностью сняли ткань. Он почти увидел, как древлянка с разбега упала под опасно нависший ствол. Стоит только обломиться хоть одной ветке, остальные не выдержат... Страх ударил в грудь с такой силой, что он ощутил резкую боль. Ветки уже подрагивают, гнутся, а тяжелый ствол, способный раздавить в лепешку пару дюжих медведей, в любой момент может рухнуть на землю! Уф, все-таки, судя по следам, проползла под створом сквозь завесу веток, извиваясь, как ящерица. Еще раз кольнуло в сердце, когда заметил на остром суку капельку свежей крови. Поцарапалась дурочка, а вдруг даже поранилась? У нее кожа такая нежная, шелковистая на ощупь, незащищенная. Ее может повредить листок, упавший с дерева! Он посмотрел на свои мускулистые руки почти с ненавистью. Кожа -- как у черепахи панцырь, сухожилия -- просмоленные канаты! Выругался в бессилии. Все-таки лес не для женщин. Даже рожденных в самой дремучей чаще. Павка подъехал, когда Ингвар свистел, заложив четыре пальца в рот, подзывал коня. Дружинник держался ниже травы, тише болотной воды. Стыд и срам были на лице, а глаз не подымал вовсе. Когда заговорил, голос вибрировал, как осенний лист на осеннем ветру: -- Там сплошные завалы. Еще с прошлой войны остались! -- Что тебе мешает еще? -- свистящим от бешенства голосом спросил Ингвар. -- Да нет, ничего! Просто обогнем, только и делов. -- След потеряем. -- Вряд ли она свернет. Отсюда, ежели по прямой, как ворона летит, не больше сорока верст до земель древлян. -- Ворона только в степи летает по прямой, -- напомнил Ингвар раздраженно. Лес наполнялся голосами, храпом испуганных коней. Их заставляли опускаться на колени, проползать под зависшими на ветвях деревьями, переступать валежины, осторожненько обходить трухлявые пни, под которыми могли оказаться ямы. Наконец Боян сказал со вздохом: -- Все. Дальше не пройти. -- Надо возвращаться, -- сказал Павка с надеждой. -- Другого пути нет, -- сказал еще кто-то. -- Есть -- отрезал Ингвар. -- Куда? -- спросил Павка отчаянно. Ингвар ответил так, как и боялся услышать от него Павка: -- Вперед! Пешими. Коней оставили под присмотром двух дружинников, а сами пошли продираться сквозь чащу. Теперь было проще, человек пройдет там, где не пройдет ни конь, ни олень, ни ловкая белка. Человек пройдет везде... если ему припечет. Но что припекло их воеводе? Когда даже Ингвар потемнел, как грозовая туча, начал все чаще останавливаться, посматривать назад, Павка вдруг завопил обрадованно: -- След!.. Человечий! Боян бросил на друга косой взгляд. Павка запоздало понял, что тот заметил тоже, но смолчал, надеясь, что воевода вот-вот даст приказ повернуть обратно. Оттиск каблука был едва заметен, древлянка и здесь старалась бежать, рискуя вывихнуть лодыжки, либо по стволам упавших деревьев, либо прыгала по выступающим из земли корням, либо неслась, как молодой олененок, по толстому ковру прошлогодних листьев. С коня могли бы не заметить, но, к счастью, сами брели пешими, склонялись под нависающими ветвями, едва-едва носами не вспахивали землю. Понимает, подумал Ингвар злорадно и в то же время с тревогой, п