еть. Ольха неспешно вошла в воду. Дно понижалось быстро, уже в двух шагах вода поднялась до подбородка. Ингвар тоже ступил в воду, смотрел подозрительно, готовый кинуться в любое мгновение. Ольха шагнула вправо, берег там был обрывистым. Бросив презрительный взгляд на воеводу, резко опустилась под воду. В подводной части берега чернели норки. Ольха сунула два пальца в ближайшую, наткнулась на клешню, ловко перехватила Удобнее и, вынырнув с шумом, швырнула рака на берег. Окунь с воплем отскочил, а Ольха снова скрылась под водой. Почти в каждой норке сидел матерый рак. Она натаскала их больше дюжины, не сходя с места. Затем отошла на другой конец водяной ямы и, стоя в воде по пояс, стянула платье через голову, с облегчением и наслаждением принялась тереть, выполаскивать, освобождаться от пота и грязи, накопившегося за дни полона. Мужчинам не понять, как это важно: не пахнуть потом, одеть чистое! Ингвар ощутил в груди боль, судорожно сглотнул, глядя на ее обнаженную спину. Она была загорелой, в отличив от многих женских спин, которые видывал, а под чистой гладкой кожей играли мускулы. В ней было здоровье и сила. Пышные волосы, теперь намокшие, были собраны на затылке, не мешая ему жадно смотреть на ее гордо выпрямленную спину. Ольха натянула платье, повернулась и медленно пошла обратно к берегу, где с луком в руках стоял Окунь, а Боян не замечал, что раки расползаются. Ингвара она старалась не замечать, услышала только восторженный вздох Окуня, а Боян присвистнул изумленно. Мокрое платье плотно облепило ее стан, а высокая грудь от холодной воды поднялась, застыла, кончики заострились и едва не протыкали тонкую ткань. Сбоку захлюпала вода. Ингвар тащился следом, мокрый до макушки. Сторожил, поняла она с горькой насмешкой. Заходил поглубже, отрезал дорогу. Дурак, я могла бы пронырнуть мимо под водой. Только потом куда? Окунь лук со стрелами не выпускает из рук, а он влет бьет за сорок шагов голубя. Да и скорый на ноги Боян глаз не отводит. Затрещали кусты. Прибежал запыхавшийся дружинник: -- Воевода! Двое рутуллов бредут в нашу сторону! -- Кто? -- спросил Ингвар, не отводя глаз от Ольхи. -- Похожи на охотников. -- Охотников нескоро хватятся. -- Есть, -- ответил дружинник понимающе. -- Ножом по горлу и под дерновое одеяльце? Ингвар не успел ответить, как Ольха вскрикнула негодующе: -- А невиноватых за что? -- За любопытство, -- отрезал Ингвар. -- Чтоб так далеко не забредали... Впрочем, так лучших выбьем, а править будем теми, кто с печи не слезает. Ладно, свяжите их покрепче. И пасти заткните. Отпустим, когда возьмем град. Дружинник убежал, бросив на Ольху уважительно удивленный взгляд. Ингвару редко кто перечил, а тут он еще и переменил решение ей в угоду! Вот тебе и полонянка. Ингвар вроде бы ушел тоже, ей так показалось, она старалась держать его краем глаза, Боян и Окунь ловили оставшихся раков, рассуждали, как их лучше варить. Раки в этой яме водились только черноватые, самые лакомые. Ольха попыталась выдернуть колючку, запутавшуюся в волосах, поморщилась. Стиснула зубы, надо терпеть, она в мужском мире, здесь другие законы. И тут же что-то упало ей на колени. Он вскочила со сдавленным криком, глаза были расширены в испуге. Сзади раздался сдержанный смех. Оглянулась в ярости, Ингвар стоял на пригорке, на губах играла его обычная злая ухмылка. Ольга посмотрела себе под ноги. В траве блестел костяной гребень. -- Он совсем не похож на змею, -- сказал он серьезным голосом. -- Скотина! Первым ее движением было отшвырнуть ногой гребень, но решила, что со спутанными волосами будет выглядеть еще хуже. Ей безразлично, что он о ней подумает, он всего лишь рус, но сама почувствует себя больной или увечной. Небрежно подобрала изделие из кости. Довольно изящное, в другое время рассмотрела бы с удовольствием, но сейчас ее любопытство доставило бы радость только ему. Ольха отошла в сторону, села на траву. Солнце окутывало ее теплом, целовало обнаженные плечи. Выпрямившись, она принялась медленно расчесывать массу волос, распутывать свалявшиеся за ночь комки, вынимала колючки и мелкие травинки. Ингвар сидел на пригорке, строго приглядывал за пленницей. Она все еще полна дикой жизни, он обязать не спускать с нее глаз. И его взгляд по долгу службы скользил по ее прямой спине, задерживался на полной круглой груди, что вызывающе натягивает тонкую ткань из шерсти, с удивлением смотрел на тонкие запястья, чересчур изящные для женщины-воина. Вычесываясь, она запрокидывала голову, выгибалась, и ее грудь еще туже натягивала ткань. Тонкое платье не могло скрыть ее длинных крепких ног, тонких в лодыжках, с едва заметными мышцами под светло-коричневой от солнца кожей. Она расчесывалась долго и старательно, и он видел, как от такого пустяка улучшалось ее настроение. Волосы уже блестели, когда она с облегченным вздохом тряхнула головой. Целый водопад волос, разбрасывая капли воды, обрушило" на ее плечи, растекся по спине. Затем ее взгляд смягчился, стал мечтательным. Она подтянула колени к груди, обхватила руками и положила на них голову. Несколько капель с ее волос упали на его обнаженную по локоть руку. Тайком, сам не понимая, что делает, он коснулся прозрачных капель губами. Сердце сладко заныло. Он жадно слизнул, чувствуя, как от языка по всему телу пошло нежное покалывание, сменившееся сладкой непривычной для воина истомой. Он не помнил, сколько так они сидели. Затем она повернула голову, глаза ее потемнели. Ему показалось даже, что по нежному лицу пробежала гримаса отвращения. -- Откуда у мужчин гребень? -- спросила она едко. Нарочито медленно окинула взглядом его выбритую голову с единственным клоком волос. -- Или расчесываете эти мышиные хвостики? Ей показалось, что кровь бросилась ему в лицо. Но его кожу настолько прокалило солнце, что она не была уверена, было ли так на самом деле. А ответил он с неподражаемой грубостью русов: -- Мы? Причем здесь мы? У наших коней неплохие гривы. А какие хвосты! -- Скотина, -- вскрикнула она снова и отшвырнула гребень. Он бросил с жестокой насмешкой: -- Ты бы видела, какие гребни у наших женщин! Короткое перемирие кончилось, пора было возвращаться в стан. Пришел вечер, в небе зажглись звезды. Ингвар с угрюмым видом сидел возле костра. Красные блики играли на суровом лице, превращая в такое же создание ночи, как лешие, упыри или чугайстыри. Обнаженный меч держал на коленях. Красно-оранжевые блики прыгали по лезвию, и меч, казалось, жил своей жизнью. -- Пора, Ингвар, -- сказал негромко Боян. -- Рано, -- отозвался Ингвар, не поворачивая головы. Луна неслышно вплыла в черную и тяжелую, как гора, тучу. Ингвару показалось, что там ей и конец, никогда не выберется, задохнется или защемит ее, а туча и завтра утром будет победно чернеть на том же самом месте, но к его досаде хитрая луна проковыряла дырку, выползла, обламывая ногти, как пьяный Павка из чужой спальни, глупой бесстыдно засияла на торжественно черном звездном небе. Глупые звезды блистали так, что глазам стало больно. Луна проплыла над верхушками деревьев, зацепилась среди веток, повисла без сил. Боян снова подошел, потоптался сзади. Голос был умоляющим: -- Пора? -- Рано, -- отметил Ингвар непреклонно. Ждет заполночь, поняла Ольха. Тогда сон смежает веки и самым стойким. А подняться по сброшенной веревке долго ли... Выбрать только миг, когда страж ушел на другой конец, да чтоб луна скрылась за облачком. А ударить лучше на рассвете, когда сон особенно сладок. Бери их голыми руками! На душе стало горько. Славянская лень, славянская беспечность, славянское "авось"... А русы ничего не оставляют на волю случая, на авось, на прихоть богов. Сколько раз уже слышала от них в дороге: на бога надейся, а к берегу греби, бог-то бог, но и сам не будь плох... Небо готовилось сереть, в воздухе ощущалась предутренняя свежесть, когда Ингвар рывком поднялся. Взгляд был твердым, как адамант, а голос острее меча: -- Боян, останешься. Не своди глаз с... этой. Головой отвечаешь! -- Ингвар! -- возопил Боян обиженно. -- Больше доверить некому, -- отрезал Ингвар. Метнул на нее ненавидящий взор. -- Помни, она дорого стоит! Он ушел в ночь, словно сам порождение ночи, а Боян, покосившись на Ольху, возразил ворчливо: -- Заметил, наконец? Ольха не поняла, что он хотел сказать, спросила после паузы: -- Жесток ваш воевода? -- Крут, -- ответил Боян, в голосе не было осуждения. Скорее наоборот, чувствовалось одобрение, а то и восхищение. -- И плачем не выпросишь отдыха! -- Так чего же гнетесь перед ним? Выбрали бы кого помягче. -- А зачем? -- улыбка Бояна была снисходительной. -- От лени добра не жди. Да еще на войне. С нашим воеводой можно до Царьграда дойти и раненым не быть. Себе он вовсе отдыха не дает! Он прислушался, конский топот давно утих. Ольха с недоверием наблюдала как Боян отвязал ее от дерева, кивнул приглашающе в сторону костра. Ноги ее застыли, она заставила себя идти, не пошатываясь, села к огню поближе. Лицо ее опаляло жаром, не сразу поняла, что стучит зубами вовсе не потому, что утренняя сырь проникла в кости. Неясное предчувствие беды зарождалось изнутри, как хищный зверь подкрадывалось к сердцу. Солнце еще не озарило верхушки деревьев, когда Боян поднял Ольху. Он повел ее настороженно, не забывал ее успешные побеги. За ними с обнаженными мечами двигались еще трое русов, их Ингвар оставил в помощь Бояну. Ворота крепости рутуллов были распахнуты. В лужах крови лежали двое стражей. Русы с оружием 1? руках попадались навстречу, глаза горели как у волков. По дороге к княжескому терему попались еще три трупа, но к удивлению Ольхи больше убитых не встретили. Разве что видели мужиков с перевязанными головами, алая кровь еще сочилась сквозь белые тряпицы. Ингвар с тремя старшими дружинниками стоял на крыльце. Все трое держали щиты на уровне груди, зорко и настороженно посматривали по сторонам, готовые защищать воеводу до последней капли крови. У одного в щите торчали три стрелы, у него был деревянный щит, обтянутый воловьей кожей и скрепленный медными полосами. Во дворе перед крыльцом в окружении копий стояли двое рутуллов. Длинноволосые, как все славяне, бородатые, приземистые. Один бесспорно волхв, они везде одинаковы, другой явно вождь, этот выделялся седой гривой волос, гордым обликом, такие люди рождаются с умением повелевать. Был он в простой рубашке и белых портках, бос, но держался как будто это он оставался верховным князем, а Ингвар с его русами -- дешевыми наемниками. Одежда была в красных пятнах. Ольха рассмотрела и длинные порезы на груди и плече. Будто кто-то толкнул Ингвара. Он быстро повернул голову, ожег Ольху и Бояна злым взглядом. Тут же взор смягчился. Ольха поняла, воевода дергается как на раскаленных углях: и везти ее сюда опасно, и оставлять в лесу еще опаснее. -- Еще раз повторяю, -- сказал Ингвар свирепо, и тут Ольха с удивлением заметила, как лютый голос постепенно меняется, из него уходит ярость, остается только самодовольство победителя. -- Ваш град захвачен! Мои стрелки готовы поджечь его с четырех сторон. Княжья оружейная заперта моими людьми. И охраняется! Если драться, то надо было раньше. Сейчас это будет только кровавая бойня. Вы поляжете все. А нам нет нужды вас истреблять. Конечно, в бешенстве подумала Ольха. Кого тогда грабить? Вождь зажимал ладонью плечо, кровь струилась между пальцами. Он тоже, похоже, ощутил изменение в голосе свирепого победителя. Угрюмо оглядел его исподлобья: -- И что ты хочешь? -- Мира. -- Мира? -- переспросил вождь горько. -- И для этого аки хорь в курятник проник ночью? И зарезал стражей и убил моих воев? Ингвар покачал головой: -- Что есть пятеро погибших для такого града? Они защищали свое племя, пока другие дрыхли. Честь им и хвала. Мы поможем похоронить их, составить краду и тризну. Если дозволишь, конечно. Но мы не сожгли ни одного дома, не убили ни одного ребенка, не обесчестили ни одной девки... Разве не так? Русы громко закричали, подтверждая его слова. Ольха видела, как на площадь перед теремом, осмелев, выходят женщины, а за ними и мужики. У кого на поясе висел хотя бы нож, русы загоняли обратно, выпускали только неоружными. Ингвар заговорил быстрее, потому что большое скопление рутуллов даже без оружия могло оказаться опасным. -- Рутуллы известны за твердость в слове, -- крикнул Ингвар. -- Если сейчас заключим мир, то я знаю, что условия его не нарушатся! Вождь из-под насупленных бровей зыркнул на лучников, что с зажженными стрелами стояли по городской стене, на крышах теремов, посмотрел через плечо Ингвара на выбитые окна и двери в тереме, где блистало чужое оружие, откуда слышался тихий женский плач. -- Что ты хочешь? -- спросил он снова. -- Дани, -- ответил Ингвар. -- Если хочешь оставаться князем. Дань куницами, лисами и мясом, а также людьми и серебром. Но ежели твое племя захочет войти в Новую Русь, то дань не требуется. Только будете принимать участие в обустройстве наших общих земель. Вождь подумал, качнул головой: -- Нет, лучше платить дань. Сколько? -- Как и другие, -- ответил Ингвар. В голосе воеводы Ольха явственно ощутила великое облегчение. -- Ты мудрый вождь, и ты наверняка уже прикидывал, как повернется дело, ежели сюда придет киевский князь. И как лучше поступить. Не скажу, что дань легка. Но не настолько тягостна, чтобы ради нее класть головы. Так что, я думаю, мы порешили... Верно? Вождь заколебался, его ненавидящий взор отыскал Любаву. Она стояла рядом с Павкой, прижималась к его плечу. Глаза ее были затуманены, по губам блуждала слабая улыбка. -- Еще одно дело, -- сказал вождь угрюмо. -- Говори, -- поощрил Ингвар, но голос его потвердел. -- Наш град был захвачен предательски. -- Для нас это военная хитрость, -- прервал Ингвар. -- Что ты хочешь? Говори короче. Вождь посмотрел на него налитыми кровью глазами. Рядом сопел и стучал в землю посохом дряхлый волхв. За спинами дружины русов нарастал ропот. Любава ничего не слышала, куталась в расшитый бирюсой платок. Павка уловил кивок воеводы, оставил девку и поспешил на крыльцо. -- Русы, как я слышал, тоже тверды в слове, -- заговорил вождь медленно. -- И своих людей не выдают. Как и тех, кто им доверился. Но мы же предателей караем нещадно! И от этого правила отцов не отступим. Рутуллы заорали, загукали, поднялся лес рук. Кулаки у лесных рутуллов была не намного мельче кулаков русов. Любава вздрогнула, впервые ощутила неудобство, отступила к самой стене терема под защиту длинных мечей русов. -- Это единственное препятствие? -- спросил Ингвар медленно. Скулы его напряглись, черты лица стали хищными. -- Да, -- ответил вождь гордо. Он огляделся, рутуллы одобрительно загудели. -- Но я не вижу, что сможете сделать. А без этого мира не будет. И дани не дадим. Ингвар кивнул, спросил громко: -- Русы! Что в награду возжелала эта женщина? Рутуллы замолчали в ожидании, а от русов загудело нестройное: -- Баба... -- Что еще на уме? -- Так и сказала: "То, что носите на левой руке..." -- Понятное дело... Ингвар с усмешкой повернулся, посмотрел на Любаву. Она чуть побледнела, в глазах появилась неуверенность, но в пышной фигуре страха не было. Во всех племенах были наслышаны о верности слову русов. И о том, что своих друзей никогда не выдают. А силой отнять нечего и думать, русы свирепы, как буря и сильны, как дикие туры. -- Так расплатимся же! -- сказал Ингвар громко. Он сунул меч в ножны, вытащил левую руку из широкой ременной петли щита, быстро и сильно швырнул. Лишь на мгновение замешкались трое его телохранителей. Их тяжелые щиты, у кого окованные железом, а у кого и цельножелезные, полетели в Любаву. Не оставляя копий, которыми сдерживали толпу рутуллов, русы из сотни Влада дружно взмахнули левыми руками. Щиты взлетели в воздух как стая железных птиц, на миг затмили солнце. Взвился и оборвался, сменившись хрипом, отчаянный женский крик. Щиты стучали уже друг о друга, гремели, образовав пологий холм. На стене терема появились свежие зарубки от ударов железными краями. Щиты, словно черепахи, двигались, засыпая, замирая, наконец, застыли, а с ними затихли и стоны. В мертвой тишине Ингвар повернулся к вождю: -- Что скажешь теперь? Тот застыл с вытаращенными глазами. В лице было безмерное удивление. Толпа рутуллов потрясенно молчала, еще по лесному тугодумию не поняв, что стряслось. -- Да, но... -- Что еще? -- потребовал Ингвар. -- Ну... вы, ребята... Не ожидал. Да и кто бы... Ингвар кивнул, его взгляд отыскал превратившуюся в каменный столб Ольху. Боян с готовностью подтащил ее ближе. Русы сомкнулись вокруг воеводы, Ингвар спустился с крыльца. Рутуллы потрясенно смотрели на гору щитов, под которыми была погребена та, которая не подумала, что на левой руке русы носят не только легкие браслеты, но и тяжелые щиты. Ингвар прошел мимо вождя, задев его плечом. Они на миг сомкнули взгляды, и старый рутулл, отвечая на невысказанный вопрос руса, медленно кивнул и чуть раздвинул губы в восхищенно-осуждающей усмешке. Ингвар неспешно двигался прочь от княжеского терема. Рутуллы возбужденно галдели как стая галок, суетились, а русы уже разбирали щиты и быстро отступали, сдвигая ряды. Ингвару подвели коня, он неспешно поднялся в седло. Огляделся, вскинул руку: -- Прощайте!.. Увидимся через полгода. Зимой. И первым повернул коня к воротам. Конников с ним было не больше десятка, на коне через стену не перелезешь, но Павка свистнул по-разбойничьи, навстречу побежал отрок с двумя конями в поводу. Боян и Павка помогли Ольхе взобраться в седло. Боян развязал ее руки сзади и связал спереди. Ольха ухватилась за луку седла. Павка ухватил ее коня за узду, снова свистнул. Их кони галопом понеслись в раскрытые ворота. Все это время Ольха чувствовала пристальный взгляд. Ей не надо было оглядываться, что увидеть, кто смотрит на нее неотрывно и хищно. Это ощущение между лопаток она не спутает ни о каким другим. Глава 15 Сквозь конский топот услышала рассудительный голос Боя-на: -- Не тужи по бабе, бог девку даст. -- Да ладно тебе, -- донесся раздраженный голос Павки. -- Я сам испугался, когда ее увидел... Целый стог! Чуть не удавила. В прошлый раз, клянусь, в самом деле была камышиночкой. -- Да, -- пробурчал Боян. -- Толстая девка -- это уже не та сладость. Не понимаю, зачем славяне их так откармливают? Но, говорят, боги таких любят больше. Недаром же их всегда первыми волхвы берут в жертву богам? Или это по старому доброму правилу: на тебе, боже, что нам негоже? -- Худую бы я не отдал, -- заявил Павка. Некоторое время Ольха не слышала их разговора, копыта стучали чересчур громко, потом пошли по мягкой траве, и до ее слуха донесся уверенный голос Бояна: -- Ингвар придумал бы, как взять так ли иначе. А как он понял, что ее не жалко? -- На меня посмотрел, -- признался "Павка пехоты. Опять Ольха долго слышала лишь перестук копыт, а затем донесся задумчивый голос: -- Да... Он умеет не только смотреть, но и видеть. Как думаешь, рутуллы дадут дань? -- Дадут. -- Взяли врасплох. Теперь могут подготовиться лучше. -- Ты ж знаешь, он их уже завоевал по-настоящему. Да не мечами вовсе... А когда ту девку щитами забросал! Проклятый, подумала Ольха с ненавистью, сквозь которую пробивалось странное восхищение. Он в самом деле завоевал рутуллов. Сердца завоевал. А это самое коварное и подлое завоевание. Руки ее оставались свободными, однако ноги связали у коня под брюхом. Соскочить на скаку нечего и думать, а чтобы не умчалась вместе с конем, его длинный повод привязали к седлу коня Бояна. Ингвар дважды оказывался рядом, на скаку проверял придирчиво узлы. Бросил ободряюще: -- Вечером будем в Киеве! -- Катись к Ящеру, -- отрезала она. Они неслись вдоль небольшого озера, навстречу катились сбитые в комья волны тумана. О кусты и деревья рвались, исчезали между листьями, но у самой воды туман был плотным, осязаемым. Туман-глушил звуки, даже стук копыт почти исчез, и Ольхе почудилась, что она скачет в одиночестве, а длинный ремень от морды ее коня тянется просто в неизвестность. Мощный стук копыт вывел ее из оцепенения. Из тумана вынырнули две исполинские фигуры на огромных, как горы, конях. Туман еще-- скрывал их наполовину, делая призрачными, но от того казались еще страшнее и огромнее. Сердце Ольхи затряслось как овечий хвост, призраков боятся даже богатыри. Она вспикнула тонким голоском: -- Великаны! Мгновенно вблизи раздался голос Ингвара: -- Велеты? -- Д-да... Голос ее дрожал и срывался, потому что великаны двигались прямо на нее, грозя втоптать в землю, оставить мокрое пятно красного с желтым цвета. И в то же время ощутила облегчение,. что Ингвар оказался рядом. Ингвар бросил ладонь на рукоять меча, всматривался, нахмурившись и сопя, как бык перед схваткой. Великаны приближались, земля гремела под копытами исполинских коней. Туман постепенно отступал, отпускал их, клубясь за плечами и спинами незнакомцев. Ольха, наконец, поняла, что это не великаны, а двое людей, похоже -- русов, хотя все же громадного даже для русов роста. А передний так и вовсе грузный, тяжелый, похожий на скалу, взобравшуюся на другую скалу, побольше и массивнее. Ингвар заулыбался, распахнул объятия: -- Асмунд, Рудый! Передний всадник угрюмо, как показалось Ольхе, смотрел с высоты седла, а второй спрыгнул с легкостью белки, травинка не шелохнулась. Однако, когда обнялись с Ингваром, раздался металлический грохот, будто столкнулись две башни. -- Будь здоров, малыш! -- И ты, вуйко Рудый! -- Здоров ли? -- Хуже некуда! А ты? -- Слава богам, средне. -- Как это? -- Между плохо и очень плохо: Наконец перестали давить друг друга в объятиях, выбивать пыль и ржать как два коня. Рудый обернулся к всаднику, которого назвал Асмундом: -- Так и будешь там сидеть? Ольха ждала, что второй богатырь слезет с огромного коня неспешно, величаво, больно сам велик и дороден, но Асмунд перекинул ногу через седло, прыгнул с неожиданной легкостью. Правда, Ольха ощутила, как вздрогнула и качнулась земля, а конь что-то пробормотал и вздохнул с облегчением. -- Откуда? -- буркнул Асмунд. Голос его напоминал рев медведя, как и сам он был похож на хозяина лесов, разве что медведя Асмунд задавил бы с легкостью, а дива, еще, наверное, не встретил. Лицо его было обезображено... нет, украшено, поправила себя Ольха, ибо некрасивое лицо Асмунда с белеющими шрамами выглядело значительнее, чем чистые лица молодых воинов. -- А что у нас есть, -- ответил Ингвар невесело, -- кроме походов в лес? Еще двенадцать племен примучил. А на две дюжины только посмотрел издали. -- Только к дани примучил? -- спросил Рудый живо. -- А как насчет расширения земель? Ольха ощутила на себе его внимательный взгляд. Он был в полном доспехе, дорогом и сделанном настолько умело, что Ольха не могла оторвать взгляда, лицо смуглое, битое ветрами, зноем и морозами, брови над переносицей сошлись иссиня-черные, а выбритые щеки отливали синевой, как у очень чернобородых людей. Глаза смотрели прицельно, с хитростью, словно уже замыслил какую-то пакость и приглашал разделить риск и добычу. -- Расширение? -- переспросил Ингвар горько. -- Лучше и не заикаться. Из этих двенадцати хотя бы половина зимой вспомнила, что явимся на полюдье. А кто-то и вовсе навострит лыжи... Вы в Киев? Рудый помедлил, очень внимательно смотрел на Ольху. Ей не нравился его ощупывающий взгляд, хищный и насмешливый. Она гордо отвернулась. -- Пора, -- донесся голос Рудого. -- Давно не виделись со старым князем. Асмунд, ты как? -- Поедем с ними, -- прогудел Асмунд. -- Все одно к вечеру должны успеть к городским воротам. Он неспешно снял шлем, размером с пивной котел. Бритая голова блестела, красная и распаренная, а чуб был белым, как осыпанным снегом. В левом ухе рассыпала искры золотая серьга. Как у Ингвара, отметила Ольха невольно. Только вместо рубина здесь блистал неведомый зеленый камень удивительной красоты. -- Привал? -- спросил Ингвар. -- Дадим коням перевести дух, -- согласился Домунд. -- А потом без задержек! Мать городов русских уже за ближайшими холмами. Костер разожгли тут же на берегу озера. Дружинники с готовностью выложили все припасы. Уже не откладывая назавтра, вечером копыта их коней простучат по мощеной бревнами главной улице стольного града. Дружинники купали коней, мылись, орали дурными голосами как дети, гонялись друг за другом, подныривали и утаскивали за ноги. Благо, дно чистое, песчаное. На середке озера, полускрытый редеющим туманом, весело ржал и бил по воде ладонями Рудый. Ингвар крикнул с берега: -- Что стряслось? -- Нашлись рубашка Асмунда1 -- выкрикнул Рудый, давясь смехом. -- Когда я ему спину тер! Ну, не глиной, конечно. Песком, галькой, конским скребком... И вдруг вижу, она там, под третьем слоем благородной грязи. Ольха недоумевающе посмотрела на Ингвара. Тот отмахнулся: -- Это ж Рудый. -- Ну и что? -- Рудый не заснет, если человек пять не обманет, не понасмешничает. Видишь, Асмунд даже не обиделся. Рудый мог бы многое сделать, но для него нет ничего святого, ничего большого или чистого. Она вдруг ощутила, что разговаривает с киевским воеводой как с человеком, а ведь это захватчик, который и ее племя пытается примучить к покорности. Волна враждебности поднялась из глубины сердца. -- Если тебе хочется большого и чистого, -- бросила она холодно и враждебно, -- пойди помой моего коня. Или коня Ас-мунда, у него гора, а не конь. Ингвар не сразу понял: -- Зачем? -- Ну, -- бросила она с тем же ожесточением, -- я буду точно знать, что это не от коня прет такой вонью. Она брезгливо повела носом, отвернулась. Чувствовала, затаив дыхание, что воевода потоптался некоторое время за спиной, яростно сопел. Она ждала, даже напряглась, сейчас люто схватит за плечи, развернет к себе, гаркнет что-нибудь свирепое в лицо, накричит, а то и ударит, вряд ли его осмеливались так оскорблять... но вдруг услышала удаляющиеся шаги. Когда рискнула чуть повернуть голову, Ингвара нигде не было. Среди груд одежды на берегу не сразу узнала красные сапоги Ингвара, его доспехи, рубашку, одежду, широкий пояс. Туман почти рассеялся, она увидела Ингвара почти на середине озера. Он стоял по пояс в воде и остервенело драл себя конским скребком. Рядом плавали, полоскались, его онучи. Ольха ощутила, что ее брови сами собой поднимаются крутыми дугами, а губы будто кто тянет за уголки в стороны. Небо хмурилось с утра, но тучи образовались как-то неожиданно, прямо из безобидных облаков. Блеснули слабые молнии, предостерегающе зарычал небесный зверь. Дружинники нехотя выскакивали изводы. Асмуад похлопал Ингвара по плечу: -- Вон, видишь прямо по дороге? Первая полявская весь. Если дождь догонит, переждем под крышей. -- Надоели задержки! Я уже неделю тому должен был проскакать по Киеву. -- Летние грозы коротки. Гром прогрохотал мощнее, тучи на глазах наливались тяжестью. Серый цвет сменился угольно черным, в недрах тучи молнии сверкали чаще. Рудый заорал что-то веселое, указал на вое. ток. Там, вдали, на грани видимости, возникла серая стена. Ольха не сразу сообразила, что видит яростно бьющие с неба струи, навстречу которым от земли вздымается пыль. Стена медленно, но неотвратимо двигалась в их сторону. Павка и Боян забросили Ольху в седло, связали под брюхом коня ноги. Она заметила, что Рудый бросил в сторону Ингвара укоризненный взгляд. Тот ответил неприязненным взглядом, даже зубы оскалил предостерегающе, как волк, охраняющий свою добычу. Мол, не знаешь, что это за зверь, защищать не берись. Быстро собрав все хозяйство в дорожные мешки, наспех приторочили к седлам, повскакивали на коней, с гиком погнали от стены падающего дождя. Вдогонку ударил холодный ветер, в котором уже чувствовалась водяная пыль. Они галопом вылетели из леса, пронеслись по широкой пробитой телегами дороге. Мимо замелькали избушки. Ольха потрясенно заметила сразу, что они не бревенчатые, как у древлян, а слеплены из глины, или же покрыты глиной настолько, что бревен не видно вовсе. Крыши под соломой, а не покрыты гон-той, как у древлян! Ингвар издали высмотрел хатку побогаче, направил коня прямо через невысокий забор из переплетенных прутьев. На кольях торчали глиняные горшки, висели расшитые рушники, но конь перелетел как птица, подгоняемая грозой. Ничего не задел, на прежнем галопе внесся под навес, и в тот же миг во двор с грохотом обрушился ливень. Ольха едва не завизжала. Холодные струи ударили с такой силой, что пригнули к гриве коня. Она словно оказалась в водопаде, ослепла и оглохла от шума бьющей в землю воды. Только конь как-то видел, внес под навес, и тут же ощутила сильные руки. Не успев ничего понять, мокрая и дрожащая, она свалились с седла прямо Ингвару в объятия. Павка, сухой и довольный, перехватил ножом веревку, ее ноги опустились на землю, и Ингвар тут же поспешно отпустил пленницу. -- Добро пожаловать к полянам, -- сказал он неуклюже. -- Здесь переждем. Дождь скоро кончится. Павка, гордый, что первым успел укрыть себя и коня от дождя, накинул Ольхе не плечи короткое походное одеяльце. Она бросила короткий взгляд на Ингвара, тот недовольно оскалил зубы, но смолчал. Им приходилось кричать, чтобы слышать друг друга. Струи воды мощно били по крыше, прямые крупные капли ударяли в землю с такой силой, что фонтанчики грязи взлетали на высоту человеческого роста. Стоял неумолчный грохот, словно тысячи раков размером с коней скреблись в глиняном горшке. Над головой непрерывно полыхало, а страшные раскаты грома приблизились. Их сменил неумолчный зловещий сухой треск такой силы, что голова дергалась как от ударов. Ольха едва удерживалась от того, чтобы не сесть на корточки и коленями зажать уши. От грохота вздрагивала земля. Кони визжали от ужаса, дружинники спешно закрывали им глаза и уши. Ольха ощутила на своем плече крепкие пальцы. Ингвар набросил ей на голову и плечи конскую попону, ухватил за руку. Они проломились сквозь ревущую стену воды, перебежали через двор. Ингвар ударился в дверь, влетели в сени, дверь в избушку оказалась не запертой. Не в избушку, а хатку, сказал Ингвар недружелюбно. Он сразу же выпустил ее руку, небрежно стряхивал воду с одежды. Ольха, мокрая и дрожащая, все же оглядывалась с невольным любопытством. Стыдно сказать, но за пределами своих земель побывала впервые. На рутуллов смотрела во все глаза, дулебам дивилась, от дрягвы пришла в изумление, а сейчас она у загадочных полян, которые первыми пришли на эти земли, ведомые князем Кием и его братьями! Дверь в полянскую хатку низкая, не захочешь, а согнешься. И оконца узкие -- не пролезешь. Врагу один путь ворваться вовнутрь -- через узкую дверь. Пригнувшись, подставляя шею под острый топор хозяина. Так можно обороняться от целой толпы. Это понятно, у самих древлян примерно такие же двери. Ингвар, пригнувшись, вошел из сеней в жилое. Ольха выглянула в окно. Сквозь струи ливня смутно видела дружинников. Уже снимают с коней потнички и попоны, но трое остались в; седлах. Правда, под навесом. Явно будут на страже. Вздохнув, она отвернулась. Отсюда убежать еще труднее. Пол земляной, утоптанный до твердости камня. Посреди избы -- ровным колечком закопченные валуны очага. Крыша над ним раскрыта, зимой затыкают, а дым уходит через раскрытую дверь. А вот когда дрова прогорают, наступает самое важное: дать уйти угару и сразу же закрыть дверь, сохраняя тепло. Сколько народу сгинуло в Искоростене, сколько угорело до блевоты, когда поторопились заткнуть продых в крыше и закрыть дверь! Крыша без потолка, лишь балка-матица с неопрятно серыми ребрами стропил. Черная мизгиря в углах, такая же свисает с потолка, похожая на ведьмины космы. Стены тоже черные, в саже. Крупный мизгирь заканчивает плести сеть прямо в окне. -- А где же народ? -- спросила она. Ингвар пожал плечами: -- В поле, конечно. Это не лес. Там и дождь переждут. -- А детвора? -- А детвора как раз в лесу шастает. Птичьи яйца собирает, ягоды, грибы, лук, хвощ... Близь этих деревень даже волков нет, великий князь велел выбить! Она все еще оглядывалась в удивлении. -- Разве их возможно выбить? -- Когда власть сильна, возможно все. Она отвернулась с неудовольствием. Он вовремя напомнил, что он рус. Человек победившего племени. Уже без прежнего восторга новизны она смотрела на лавки под бревенчатыми стенами. Таких у древлян нет. Судя по ширине, они не только для толстых задниц, на таких и спят холостые парни и девки, взрослые дети. Правда, когда похолодает, спать можно и на полатях -- широких, как перекресток дорог. Полати перекрывают весь угол хаты от исполинской печи до массивных бревен стены. Ольха прикинула, что на полатях поместится с десяток взрослых, а то и больше. Древляне такими большими семьями не живут, не прокормятся. Хотя, сказала себя независимо, вовсе не обязательно, что семья здесь большая. Лесу много, могли построить просто на вырост. Мол, заведем кучу детей, будем всех держать при себе. Была и вторая комната, но вход был занавешен тонкий полотном с диковинными цветами и василисками. Должно быть, там спал хозяин с хозяйкой. Осмотревшись, Ольха заметила и второй угол, где под потолком было свернутое полотно. Наверняка его тоже опускают на ночь. Значит, один из сыновей хозяина уже привел жену, на ночь отгораживаются от младших братьев и сестер. -- Подумаешь, -- сказала она дерзко. -- У наших бояр дома такие же! А то и лучше. Ингвар смотрел с недоумением: -- Бояр? -- Ну да. Он внезапно расхохотался: -- 3дорово! Тогда тебе будет, на что посмотреть в Киеве. Она насторожилась: -- Ты о чем? -- Ольха, -- он оборвал смех, голос воспарил, и Ольха ощутила, как воевода в своем презрении к ее невежеству оплевывает ее сверху, пачкает пометом. -- Ольха Древлянская... Ты в самом деле -- дерево! Это же простая хатка простого полянина. Она не поверила: -- Простого? -- Не веришь, зайди в остальные дома. Это же простая весь, где не живут бояре. Но эту весь вот уже двадцать лет не грабят, не зорят, сюда не совершают набеги. А самое главное, что народ поверил, что их грабить больше не будут. Вот и строят добротно, на века. А монеты, если такие заводятся, не закапывают в горшках в землю. Она нахмурилась: -- Ты хочешь сказать, что народ доволен? -- Конечно, недоволен, -- признался Ингвар с неохотой. -- Редко найдешь семью, чтобы не проклинали русов. Захватчики, грабители, кровопийцы, растлители... ну, и все, что только можешь придумать. Но жить все-таки стали безопаснее и богаче! Ее голос был сух: -- Лучше в опасности, но при свободе. Вскоре, прорезаясь через неумолчный шум дождя, послышались звонкие детские голоса. Ольха поразилась, что мокрые, как мыши, дети, завидев вооруженных людей во дворе, вбежали через калитку без страха, смотрели с жадным любопытством. С ними явился Павка, потрепал одного за вихры, спросил весело: -- Чьи вы, такие конопатые? Ответил самый старший, лет семи мальчишка: -- Жуковы. Наш тятя. Жук, сейчас в поле... А вы кто? -- Княжьи дружинники. Переждем дождь малость, если вы не против, дальше тронемся к Киеву. Хошь с нами? -- Не хочу, -- ответил мальчишка серьезно, -- а тетя говорит, что проливной перешел в обложной. И дедуля сказал... Потому нас послали до дому. Ингвар выругался сквозь зубы, выглянул в окно. Мощные струи ливня сменились частым дождем, не таким сильным, но упорным и неприятным, а вместо черных туч небо затягивало серым, гнетущим. Павка покачал головой: -- Ну, ежели и дедуля сказал... Старикам кости подсказывают. Ингвар, мы тогда займем сеновал, а вы располагаетесь здесь. Хозяев определим в сарай, за скотиной присмотр нужен. -- Ладно, -- согласился Ингвар сквозь зубы. -- Если придется ночевать, то придется. Под этим дождем все равно в Киев раньше не приедем. Дороги раскиснут. Глаза мальчишки, голубые, как у Ингвара, счастливо заблестели. Голос он постарался сделать солидным, мужественным, раз уж из всей родни оказался самым старшим: -- Ночуйте. Коней можно поставить во-о-о-он туда, воды я помогу набрать. Если что, кликните Лютика. Это я. А вечером и маманя явится, она тяте помогает. Накормят!. Дружинники по двое-трое разъезжались по избам. В доме Жука остались Ингвар с Ольхой и два руса. Ночь обещает быть теплой, дружинники упросились ночевать тоже на сеновале. Ингвар не спорил, понимал, что ждет их на сеновале, где в веси полно молодых спелых девок. Даже не предупреждал, чтобы спали по очереди. И Ольха впервые увидела, что такое жить в безопасности. Глава 16 В единственное окошко с трудом протиснулась бы разве что кошка, да и то худая, но Ингвар и его оглядел придирчиво, зачем-то простукал стены. Ольха покачивалась от усталости. Не глядя на нее, он велел: -- Ночевать будешь здесь. Если что понадобится, скажешь, язык не отвалится. -- А где будешь ты? -- спросила она враждебно. -- Здесь, -- ответил он холодно. -- Где? В этой комнате? -- Угадала, -- ответил он зло. -- Мог бы даже разделить с тобой ложе, если бы ты не храпела. -- Я? -- И еще ты из тех, -- добавил он, -- кто стягивает одеяло. Так что и не надейся. -- Я? Когда это я стягивала одеяло? -- Извини, -- сказал он, -- не одеяло, а попону. Задохнувшись от негодования, она наблюдала, как он бросил ворох шкур на пол у двери, сел, с трудом стягивал сапоги. Ноги, судя по тому, как кривился, распухли, повредил в болоте или при скачке. Со вздохом облегчения он лег, разбросал могучие руки. Ступни торчали из портков багровые, похожие на переваренных раков. Ольхе показалось, что он сразу занял половину комнаты. Он покосился на нее, поскреб волосатую грудь. Ногти были толстые и крепкие, как копыта дикого коня. Ей показалось, что он хотел что-то сказать, в глазах мелькали странные огоньки, но передумал, расслабился и закрыл глаза. Она ощутила неясную досаду. Несмотря на усталость, сон не шел. Лежала, прикрыв глаза, даже сделала дыхание ровным. Пусть думает, что она спит. Она не желает слышать его ненавистный отвратительный голос победителя. Который даже ее может взять по праву победителя. Ее плечи зябко передернулись. Да, она в руках врагов, захвативших ее в плен. И единственная ее защита, что она слишком ценная добыча, чтобы поступить с нею вот так. Олег старается подчинять племена без лишней -- крови. Он бережет как русов, так и жизни славян. Не из жалости, конечно. Если раньше как волк нападал на стадо и старался загрызть как можно больше, то теперь это его овцы, которых собирается стричь основательно, по-хозяйски. Но для этого будет их беречь и кормить, охранять и не давать драться друг с другом. Я добыча, с которой вынуждены обращаться бережно. С этой успоко