неухоженный дом... хотя пока что таким до странности не выглядит, хуже другое! Древлянской княгини и след уже простыл, а когда убежала и спросить не у кого, да и не станешь при князе. Все его труды понапрасны. Он ощутил такую горечь, что в глазах потемнело. Она тяжко оскорбила его, унизила, втоптала в грязь. Никто и никогда еще так не издевался над ним. А он... Что он? Как повернется резко, так рана открывается. Еще чуть глубже, уже держал бы ответ перед богами! Они поднялись на второй поверх. Гридни. Ингвар о трудом узнавал знакомые лица, кланялись, распахивали двери в горницы, светлицы, палаты. Везде светло и чисто, пахнет свежевымытыми полами. И еще странно знакомым запахом, от которого у Ингвара защемило сердце. Неужели память о ней так глубоко впечаталась в его сердце, что всюду чудится ее присутствие? Или в самом деле успела и здесь побывать? Тяжелые занавеси с окон, которые Ингвар привык видеть и считать вечными, как стены, исчезли. Вместо них висели кружевные легкие занавески из белой ткани. Солнечные лучи преобразили вечно мрачные палаты. В коридорах и палатах стало чисто и солнечно. Похоже, на этот раз чьи-то руки наконец-то прочистили трубы. Дым уходит без помех, а раньше, как Ингвар помнит, заполнял комнаты, расползался по коридорам и палатам, ел глаза. Олег одобрительно кивнул: -- Хорошо следишь за домом. Чувствуется живая рука. -- Да, гм... стараюсь... -- пробормотал Ингвар. Его мрачный и угрюмый дом-крепость в самом деле выглядит светло и почти празднично. Даже вечно темные чаши светильников, оказывается, могут гореть как золото. Их надо только отмыть, отскоблить от копоти, натереть, почистить... Но это же уйма работы! -- В порядке держишь, -- повторил Олег. -- Ну, пойдем на самый верх. -- Гм... Зверята старается, -- промямлил Ингвар. Мысли сшибались и разбегались как? вспугнутые тараканы. Неужто Павка сообразил предупредить Зверяту? Или она сама догадалась, что пожалует князь, успела навести такой порядок? Нет, она бы не успела... Никто бы не успел. Да и вообще... Зверята сама выбирала темные шторы. Еще объясняла со знанием дела, что снаружи не увидят, что делается внутри дома-крепости. К тому же в плотной ткани стрелы застрянут, не причинив вреда. -- Позвать Зверяту, -- крикнул он кланяющимся челядинцам. -- Могла бы встретить нас и на пороге! Он шел почтительно на шаг позади князя. Когда Олег внезапно остановился, что-то рассматривал впереди, Ингвар обгонять не стал, не к лицу такое свиноцтво. Голос князя был странен: -- Так-так... Теперь мне ясно, почему этот свинарник блещет как начищенный таз! Ингвар, наконец, продвинулся вперед, ахнул, даже пошатнулся. Удар под ложечку был силен, он застыл, не в силах ни вздохнуть, ни выдохнуть. С верхнего поверха спешила раскрасневшаяся Ольха. Она была в прежнем домотканом платье, рукава засучены чуть ли не до плечей, скрывая дыры, кисти обеих рук покраснели, словно от долгой стирки. -- Приветствую, красавица, -- сказал Олег медленно. Его зеленые глаза колдуна внимательно пробежали по ее фигуре, остановились на румяном лице. Снова у нее возникло странное ощущение, словно князь-волхв проник в ее душу, увидел все, коснулся едва слышно самых тайных струн и деликатно отодвинулся. Но уже с полным знанием о ней. -- Добро пожаловать, князь, -- ответила она с легким поклоном. Так кланяются старшему по возрасту или волхву, но не старшему князю. Если князь Олег и заметил, то не показал виду, или же, как подозревал Ингвар, ему было безразлично. -- Ну, -- сказал князь, он бросил быстрый взгляд на остолбеневшего Ингвара, -- покажи мне мою комнатку. Здесь, как я вижу, все на тебе держится. Она, ни мало не смутившись, пошла рядом с князем, повела на самый верх. Ингвар смятенно плелся следом. Не убежала, хотя при ее хитрости да при его растяпах это нетрудно. Еще и шкуру его спасла. Но почему, почему? Где здесь ее лесная хитрость, лесное коварство? На верхнем поверхе дубовый пол еще блестел от влаги. Две девки поспешно вытирали его отжатыми тряпками. Завидев князя с гостями, с визгом убежали. Олег посматривал на древлянскую княгиню. Показалось, или в самом деле они устрашились именно ее, а не грозного воеводу, победителя рашкинцев и героя битвы при Ладоге, Ингвара Северного? Разве что не успели вовремя вымыть полы... Ему отвели комнату лучшую, он и не ожидал иного, но его охране и знатным мужам комнаты древлянская женщина распределила так умело, что любой окажется под рукой, буде князь изволит, но в то же время никто не толчется под ногами, как собаки на кухне. -- Спасибо, -- сказал он, нарочито обращаясь к Ингвару. -- Потешил князя!.. Ублажил. -- Стараюсь, -- пробормотал Ингвар. -- Молодец! -- Как могу... -- Орел!.. Как тебе все это удалось? Вопрос застал Ингвара врасплох. Промямлил, переступая с ноги на ногу и чаще обычного пожимая плечами: -- Ну... Э-э-э... Всегда держу в чистоте и порядке. -- Хоть и не показываешься? Вопрос таил в себе неприятности. Ингвар сказал поспешно: -- Как это не показываюсь? Дом в порядке, видно же, что живу... хоть и не каждый день, но наезжаю. Да-да, наезжаю. Князь покачал головой. В зеленых глазах поблескивали грозовые огоньки. Губы тронула загадочная улыбка. -- Ладно. Перед сном встретимся за ужином. Ингвар сказал с поклоном: -- Я пришлю сказать, когда ужин будет готов. -- Добро, -- он повернулся уходить в свою комнатку, затем спросил внезапно, -- хозяйка, когда позовешь на ужин? -- Хоть сейчас, -- ответила она уже без поклона. Ее серые глаза бесстрашно встретились с его нечеловечески зелеными. -- Ужин готов. Но сперва стоит выбить пыль с дороги, помыться. По движению ее руки двое гридней сняли с князя его пурпурный плащ. Третий протянул руку за перевязью с мечом. Поколебавшись, князь отдал оружие, оставив на поясе только нож, повернулся и шагнул через порог. Когда остались одни, Ингвар впервые не мог найти, что сказать. Чувствуя, что выглядит глупо, проговорил со смятенным раздражением: -- А как, в самом деле, тебе все удалось? Она не смотрела ему в лицо. Голос ее был другой, без прежней воинственности: -- А что? Здесь все сразу поняли. Чистили и скребли эту конюшню целую ночь. Грязи выволокли, весь Киев утопить можно. Чувствуя себя еще в большем смятении, князь тоже называл его дом свинарником, спросил глухо: -- Нет, как ты догадалась? Она удивилась: -- Политика князя! Стоит понять его главную цель, остальное вое как на ладони. Объединяет племена в одно большое, а безопасно ли в нем -- проверить можно только вот так, наездом. Он посрамленно покачал головой: -- И ты... когда Павка примчался... Она все еще отказывалась смотреть ему в лицо: -- Поняла, что твой загородный дом поедет смотреть князь. А раз уж я здесь, хоть и в цепях и оковах... Он не поверил: -- В цепях? Оковах? -- Ну все равно. А я не привыкла жить в конюшне, хотя ко ней люблю. Он буркнул: -- Ты ж говорила, что на коне ездить не умеешь. -- Сюда ж приехала? -- Ты сказала... -- Ну, мало ли что я говорила. Она впервые посмотрела ему в глаза. Лицо ее было бледным и слегка усталым, словно Ночь не спала, а вместе о дворовыми девками мыла, чистила, скребла, начищала, проверяла все ли готово к приезду великого князя. Только из-за брезгливости к грязи, подумал он настороженно, или здесь что-то еще? В княжеском тереме ее все настолько полюбили, что уже начал сомневаться в преданности слуг, а здесь даже князь Олег назвал ее хозяйкой. Забыл великий князь за важными делами, кто она на самом деле, или оговорился умышленно? Но если князь так сказал, то здешняя челядь уже наверняка считает ее хозяйкой, а его, так себе... Странно, вместо злости ощутил непривычно сладкое чувство. Почему-то приятна была несбыточная и просто дичайшая мысль о своем заклятом враге, как о полновластной хозяйке его богатого, но запущенного дома. -- Ты спасла мою шкуру, -- сказал он неожиданно. Мгновение назад показалось бы нелепым так раскрыться, ко сказал, и не ощутил позора в таком признании. -- Она того не стоит, -- согласилась она. Добавила, видя, что он просто по мужской тупости не понял. -- Дырявая... Даже под ноги не постелешь. Он понял наконец, ощутил, как слабая улыбка раздвигает губы: -- Уже почти зажило. Ты очень целебные травы наложила. Я даже не знаю, если ли что на свете, чего не умеешь делать? -- Есть, -- ответила она. Ее глаза погасли. -- Я не умею добыть себе свободу. Улыбка замерзла на его губах. И в груди кольнуло острым, словно наконечник стрелы добрался до сердца. Он знал, что прав, прав в великом, правдами и неправдами строя Новую Русь, но почему тогда эта малая неправда ранит так больно? -- Князь погостит всего пару дней, -- сказал он торопливо, словно это что-то объясняло. -- Потом этого всего... не надо. -- Мне просто чем-то хотелось заняться, -- сказала она, голос ее стал прохладнее. -- Хотя бы убрать свой тюремный подвал. Он ощутил как непонятная злость взяла за горло. С чувством вины сказал яростно: -- Проклятие, женщина! Это не тюремный подвал! Это целая палата под самой крышей! Самое светлое место во всем... во всем доме! -- Просторный тюремный подвал, -- сказала она, глядя ему в глаза. -- Светлый тюремный подвал под крышей. Ужинать пригласили, едва воеводы сошлись к Олегу. Студен заворчал, у него разговор к великому князю. Новая Русь обустройства требует, Асмунд же толкнул в бок Рудого, довольно потер ладони. Рудый кивнул понимающе. Если и сегодня готовит Ольха, то даже великого князя, обычно в еде воздержанного, из-за стола придется вынимать силком. Спускаясь в обеденную палату, уже поводили носами. Вкусные запахи щекотали ноздри, заставляли дергаться кадыки. Во рту накапливалась слюна. На столе расставляли глубокие миски с ухой, когда Олег с воеводами спустился в палату. Асмунд тут же ухватил ложку побольше, локти расставил пошире, мол, это пространство на столе будет освобождать от еды, как от противника, он сам. Еще и другим поможет, куда дотянутся его руки. Олег, посмеиваясь, взял ложку. Над миской из старого серебра поднимался пар. От дразнящего запаха в животе взвыло, уж очень медленно хозяин присматривается к оранжевой пленке, ловит запахи. -- А где же хозяйка? -- спросил князь внезапно. Воеводы переглянулись. Рудый сказал медленно: -- Да-да, где она? Великий князь уже догадался, кто варил уху. Асмунд зачерпнул, поперхнулся горячим, рожа стала устрашающе красной, прохрипел: -- Да, позвать... И наказать, что такую горячую варит... Все взоры обратились на Ингвара. Тот заерзал, словно сидел не на лавке, а на жаровне рядом с дичью. А я при чем, едва не вырвалось затравленное. Она сама без его ведома и позволения творит, пока он с великим князем Русь обустраивает... -- Ну же, Ингвар, -- поторопил его Олег. Внезапно наступила тишина. Асмунд и Рудый застыли с ложками в руках. У Асмунда медленно отвисала нижняя челюсть. Теперь уже Рудый поперхнулся, закашлялся. Глаза его полезли на лоб. Ингвар решил, что воевода удавился, ждал, что Асмунд с готовностью, даже преувеличенной готовностью постучит пудовым кулаком по спине Рудого, всякий раз вбивая его лицом в стол, но глаза простодушного Асмунда стали еще крупнее, чем у Рудого. Оба неотрывно смотрели поверх головы Ингвара. Удивленный, Ингвар обернулся. Его дыхание оборвалось, будто конь ударил копытом под ложечку. Внезапно наступила полная тишина, словно его поразило громом. По лестнице в их зал спускалась Ольха. На ней было голубое платье, волосы украшены цветными лентами, коса перекинута через плечо на грудь. Если и было платье раньше не по ней, то девки подогнали быстро и умело. Она показалась Ингвару такой тонкой в поясе, что он невольно спрятал под стол руки. Пальцы зудели от уже знакомого желания обхватить ее, проверить, соприкоснутся ли кончики. У нее была тонкая белая шея, красивые запястья с узкими ладошками и гибкими пальцами, грудь ее была высокой, женственной. Узкий разрез платья показывал тонкие нежные ключицы. Лицо ее было гордым, даже надменным, но Ингвару почудилось скрытое смущение. Гордая княжна не хочет признаться, что вынуждена одеть платье с чужого плеча? От ненавистных русов? Когда она сошла в зал, Олег встал, следом поднялись Асмунд, Рудый и Студен. Ингвар засопел, но воздел себя тоже, стараясь, чтобы она заметила, что встал неохотно, заодно с друзьями и своим князем, просто чтобы не выбиваться из общего ряда. И не выказать неповиновения повелителю Новой Руси с его причудами. Ольха наклонила голову чуть-чуть, принимая его объяснение. Ее холодный взгляд заверил, что она и не подумала бы, что он может встать из вежливости, она никогда на него такого не подумает, а кто скажет -- не поверит. -- Боги, -- сказал Рудый придушенным голосом, -- я даже не знал... Какие же диковинные цвета в наших лесах? -- Цвет папоротника, -- предположил Асмунд, Посмотрел на Ольху, поправил себя. -- Нет, Ольху ставить рядом нельзя. Любой цветок скукожится от зависти. Олег молча улыбался одними глазами. Они стали яркими, как два волшебных опала. От них шел странный колдовской свет. Ольха не смогла удержать чуть разъехавшиеся в стороны уголки губ. Их восторг самый настоящий, неподдельный. Даже жрякать прекратили, хотя до этого не представляла той силы, что вырвала бы из цепких пальцев ложки с горячей ухой. -- Где ты, говоришь, твое племя? -- спросил Рудый. -- Я поеду туда жить. Если надо, стану древлянином, буду по деревьям лазить... Асмунд укоризненно покачал головой: -- Ну и дурень ты, Рудый, местами. Где ты еще такую красу увидишь? Таких племен нет. В каждом такие рождаются раз в сто лет. -- А то и реже, -- согласился Рудый. Он подобрал, наконец, свою ложку, не глядя попытался зачерпнуть ухи, промахнулся. -- Как ты сумела подобрать такое... такое красивое платье? Он явно хотел сказать что-то другое, и Ольха еще сильнее почувствовала свои рдеющие щеки, а жаркий румянец перебрался уже и на уши. -- Это Зверята... Она настояла. Рудый перевел взгляд на Ингвара. Тот хлебал уху, губы распухли от горячего. Глаза уткнулись в миску. Рудый покачал головой: -- Во жрет! Как Асмунд после Ладожского сидения. Все же, какая молодец Зверята. После того, как Ингвар заставил ее раскрыть сундуки его матери, она сделала все, чтобы это не было зря. Ольха вздрогнула. Олег зачерпнул ухи дул осторожно в ложку, но посматривал на все с живейшим интересом. Ингвар бросил на Ольху быстрый взгляд и снова уткнулся в миску. -- Сундуки его матери? -- переспросила Ольха медленно. -- Да, -- сказал Рудый невозмутимо. В его хитрых глазах прыгали бесики. -- Ингвар так ими дорожил, так дорожил! Это все, что осталось от матери. Как он сам не надевал, ума не приложу. Ольха почувствовала как странная теплая волна захлестнула сердце. Вели Рудый не врет, а так нагло при всех врать не станет, то это Ингвар заставил ключницу расстаться с сокровищами. Но зачем? С какой целью? Несмотря на внутреннее сопротивление, все-таки чувствовала тепло. Так приятно, оказывается, когда кто то о тебе заботится. До этого времени она всегда заботилась о других. О младших братьях, о граде, торговле, войске, припасах на зиму, бортниках и охотниках, капище... Почему-то приятно, хотя мог затеять это, чтобы как-то унизишь, на чем-то поймать... Нет, все равно приятно. Она кивнула, чувствуя, как горячая кровь залила уже и щеки: -- Благодарствую... Хотя не знаю, зачем это сделано. Ингвар прорычал, расплескивая уху по столу: -- Князь стряхнул тебя на мою ответственность... надеюсь, подтвердит! А раз уж это на мне, то должен как-то... -- Благодарствую, -- сказала она холодно. А Рудый, довольный и с блестящими глазами, оказал громко, о подъемом: -- Молодец Ингвар! Какой ловкий ход! Все равно, что украсть онучи, не снимая с ротозея сапог. Когда вое время думаешь, как избавиться поскорее, то и придумываешь. Ты прав, красиво одетую невесту скорее возьмут! Да уже сегодня начнут из рук рвать. Княже, твои гости приедут скоро? Взоры обратились к великому князю. Тот неспешно хлебал уху, довольно жмурился. Ольха ощутила, что и она задержала дыхание. Олег отозвался неспешно: -- Кто-то к концу ужина успеет, другие будут завтра утром. Надеюсь, Ингвар сумеет накормить всех. Асмунд толкнул Ингвара. Тот, побледнев, смотрел неотрывно на Ольху. Ингвар вздрогнул, кивнул торопливо: -- Да-да, княже. Всех, кто приедет, накормлю и напою. И спать найдется где. -- Погуляем, -- сказал Рудый ему заговорщицки. -- Стряхнешь с рук пленницу, закатим пир, потом сами закатимся к девкам. Я заприметил новенький выводок. Свежие, как роса на лепестках розы! Ну, помнишь, как мы однажды... Ты тогда ухватил сразу двух... Ингвар ерзал, пытался перебить Рудого, толкнул к нему блюдо с жареным гусем, но Рудый продолжал говорить громко, восторженно: -- Или ты трех загреб? Помню, та рыжая тоже вроде бы... -- Рудый, -- сказал Ингвар угрожающе. -- Или и та мясоморденькая... -- Рудый! -- проревел Ингвар. Рудый посмотрел в багровое лицо Ингвара, вдруг хлопнул себя по лбу: -- Стой, чего это я? Мы ж говорили совсем о другом. Верно, ребята? О том, что такую красавицу сегодня же возьмут в жены. Ингвар наконец-то избавится, освободится... Свобода -- великая ценность! Вон ради нее восстания поднимают. -- Заберут, -- подтвердил Асмунд убежденно. -- Как пить дать! -- Наконец-то Ингвар избавится... -- Отдохнет... -- Отоспится! -- Да, представляю какой сейчас у него сон... -- А какой будет! Четверо мужчин смотрели на Ингвара. Но он чувствовал только взгляд серых глаз, и не знал, что сказать, в какую щелочку забиться, как суметь провалиться сквозь землю, чтобы на свете и пыли от него не осталось, чтобы и не помнили. Руки судорожно терзали гуся. Он откусил такой кусок мяса, что поперхнулся, и Асмунд любовно бухнул огромным, как молот, кулаком по спине воспитанника. Глава 29 Еще во время ужина прискакали на взмыленных конях трое бояр. Не очень умные, не больно знатные, однако это, как говаривал Олег, племена и части племен, что составляют Новую Русь. С ними надо бережно. Ингвар морщился, но натужно улыбался всем. Если Олег постоянно приглашает и таких на пиры, охоту, то без этого не обойтись. В славянских племенах близость к правителю значит многое. Ночью приехали еще, а утром, как сообщил Олег, приедут остальные. Еще дюжин пять, если не больше. Пир в честь великого князя разгорался с каждым часом. Ольха поняла, что продолжится без перерыва и утром. Она дивилась роскоши, с которой принимали гостей. С князем прибыла, немного отстав, его старшая дружина, можи, отроки, но всем нашлось место, а когда из подвалов начали выкатывать бочки с вином, а повара длинной вереницей понесли на столы широкие подносы с зажаренными кабанами, гусями, индюками, ставили блюда, откуда через края свешивалась медвежатина, оленина, мясо молочных поросят, несли огромные груды печеных перепелов, куропаток, рябчиков, мелкой дичи, вроде голубей и дроздов... Она сама руководила угощением, но не знала, что золотой и серебряной посуды хватит на всю дружину. Зверята долго гремела связками ключей, поднимала крышки сундуков, а когда посуду понесли на столы, Ольха ахнула, не удержалась. Золотыми были не только ложки и чаши, но даже миски и широкие блюда, где помещались по толстому гусю с задранными к потолку культяпками и еще оставались места для обжаренных перепелок. Чаши были украшены крупными рубинами и изумрудами, ручки золотых ложек сплошь в затейливых узорах. Ольха не припоминала, чтобы даже у великого князя на пиру она видела золотую посуду. Ложки -- да, но не тарелки, миски, золотые подносы. Здесь кроется какая-то тайна. Возможно, для нее жизненно важная. Зверята придирчиво оглядела палату, подвигала губами, считала гостей: -- Павка! Возьми двух... нет, лучше трех. Выкатывай из третьего подвала хиосское! Павка умчался, а Ольха, стыдясь, что не знает что такое хиосское, спросила тихонько: -- Медовуха? Зверята вскинула густые, как у медведя, брови: -- Вино! -- Ви... но? Да, я уже пробовала в Киеве. Как его делают? Это из ягод? -- Бедолажка, -- сказала Зверята с жалостью, -- окромя бражки да медовухи... да настоя из мухомора, что еще в лесу увидишь? Это перебродивший сок винограда... ну, ягоды такие! Слаще малины, а растет гроздьями, как смородина. Только каждая виноградная смородина с орех, а то и крупнее. Ольха верила и не верила. Но Зверята на шутницу походила меньше, чем ее растоптанные мужские сапоги на лапти. -- В наших лесах я не встречала... винограда. -- Милая, и я не встречала. Он растет далеко. За морями! -- Но как же... -- Князь Олег недавно вернулся из похода. На Царьград! Император откупился, дав богатую дань. Оттуда у нас паволоки, злато и серебро, жемчуга, рубины и яхонты, бочки с редким даже для царьградцев вином. И много-много разного. Чего ни пером, ни слыхом, ни видом. Да ты сама уже встречала... -- Пришлось, -- призналась Ольха. Она покраснела, вспомнив, как опозорилась, испугавшись говорящей птицы. -- Это все из Царьграда? Зверята покачала головой: -- В Царьграде есть все, но дешевше бывает купить прямо в Багдаде. -- Бог-даде? -- Милая, как много тебе предстоит узнать! Но для этого надо жить здесь. Уже в Новой Руси. Ольха ощутила, как возвращается знакомое чувство враждебности. Уже как-то забыла, что и Зверята ее враг. Пусть не явный, она даже не из племени русов, но все же служит им. Блюдет интересы Ингвара. Потому будет гнуть линию князя, Ингвара, всех захватчиков-русов. Пир длился до утра, затем до обеда. К этому времени прибыла вся свита. Не отряхнув пыль, дюжие мужчины, как подростки, бросались к накрытым столам. Палата наполнилась гамом, смехом, веселыми воплями, толкотней. К ароматам мяса, рыбы и ухи добавились запахи пота, выделанной кожи, сапожного дегтя. Среди знатнейших, они сели к великому князю. Ольха узнала Черномырда, Лебедя, Студена, Влада, еще каких-то знатных, лица которых уже запомнила с прошлого пира. Хазарского посла среди них не было, зато напротив Олега села черноволосая маленькая женщина. Гульча, вспомнила Ольха с холодком, как будто оказалась на краю пропасти. Когда и новоприбывшие разместились. Ольха уловила настойчивый кивок великого князя. Она села за стол напротив, его зеленые глаза встретились с ее ясным взором. Ей на миг показалось, что великий князь. Который выглядит настолько несокрушимым и уверенным, как будто и не человек вовсе, ощутил некоторое смущение. Словно знал, что не прав, что делает недоброе дело, но отступить не может. -- Все великолепно, -- сказал он медленно. -- И стол, и прием, и размещение. Как тебе удается с такой легкостью руководить чужими людьми? -- Это все Зверята, -- ответила Ольха. -- Ладно тебе, -- усмехнулся Олег. -- В первый раз приезжаю, что ли? В прошлый раз такая толчея была. То все гурьбой у колодца, то всем разом нужно... не за столом будь сказано, то опять кому-то чего-то не хватило. Ингвар сопел, угрюмо ковырялся в разваренной рыбе. Ольха перевела взор с хозяина крепости на великого князя: -- Мне не показалось трудным помочь уставшей женщине. Я с детства привыкла управляться с большим хозяйством. А отец меня учил управлять очень большим! Олег кивнул, понимал о каком хозяйстве говорит. В ее словах звучал вызов, но Ольхе показалось, что великий князь воспринимает ее дерзкие слова как старый мудрый дед принимал бы прихоти малого и не шибко умного ребенка. -- Ты хорошо управилась, -- сказал он так же медленно. -- Это было нетрудно, -- ответила она с тем же вызовом. -- Я уверен, ты смогла бы управиться и с еще большим хозяйством. -- Я уже говорила, -- напомнила она. За столом справа и слева притихли, начали прислушиваться. Никто еще не разговаривал с великим князем так дерзко. Олег отодвинул блюдо, взглянул в упор на Ольху. -- Тогда есть ли что-нибудь на свете, милая, что ты не умеешь? Она ощутила, как горячая кровь прилила к щекам. Краем глаза видела, как напрягся Ингвар, не спускает с них глаз. Но это было не время и не место, чтобы говорить что-то всерьез. За пиршественным столом такие вопросы не решают, а только обозначивают. -- Я плохо владею двуручным топором, -- ответила она. -- Тяжеловат. Бояре и воеводы заухмылялись. Ольха подарила им холодный взгляд, добавила: -- Но со своей саблей я встану против двух увальней с их топорами! Боярин наискось от Олега за столом нахмурился: -- Это нас называет увальнями? Раздражение просилось наружу, иначе взрыв будет хуже. И Ольха сказала Олегу, не подарил боярина даже взглядом: -- А таких можете выставить троих-четверых. Боярин всхрапнул, начал подниматься. Глаза и рожа налились кровью. Смеясь, его осаживали с обеих сторон. Он ненавидяще смотрел на древлянскую княгиню. Олег властным движением руки опустил его на место. Глаза князя блестели в хитрой насмешке: -- Верю. Я встречал таких, кто пятерых лучших воинов... Так что не стоит драться. Я не хочу терять своих бояр и воевод. Да, теперь я вижу, как трудно приходится Ингвару. Он повернулся к своему любимому воеводе. Тот пожал плечами, вымученно улыбнулся, снова пожал плечами. Ему самому показалось, что слишком много суетится и пожимает плечами, вроде бы и не он, уже смотрят с удивлением, но, что сказать и как держаться, не знал впервые в жизни. Бояре похохатывали, но Ольха заметила, что на нее посматривают уважительно. В их взглядах не было привычной покровительственной усмешки. Черномырд заметил: -- Эта девка умеет готовить как никто, любая работа в ее руках горит. И что же, никто до сих пор не возжелал ее в жены?.. Княже, я беру! Ольха застыла. Она видела, как вскочил Ингвар, как смеялись и указывали на нее гости, как Олег медленно улыбнулся, развел руками. Когда князь заговорил, голос рокотал довольно, благодушно: -- Ну, наконец-то... Я уж думал, не дождусь. Хотя бы Ингвара пожалели! Если бы он знал, что так обернется, ни в жисть не вез бы сюда древлянку. Верно, Ингвар? Ольха заставила себя посмотреть на искаженное лицо молодого воеводы. Тот стоял, упершись обеими руками в крышку стола. Пальцы и даже кисти рук побелели, в лицо Ингвара разом осунулось, пожелтело, резче стали твердые складки в уголках рта, глубже морщины на лбу. Кто-то сказал весело: -- Ну, тхор! У тебя шесть жен! Да наложниц не меньше трех десятков! Ты ж говорил, что и тех раздать собираешься! Черномырд взревел зычно: -- Тех -- да! А за такой жемчужиной да не пойти за тридевять земель? Олег посмотрел довольно на Ольху: -- Ну, дочка, пришел твой час. Пойди наверх, приведи себя в порядок, переоденься. Первым ее желанием было убежать куда глаза глядят прямо сейчас. И чуть было не кинулась из-за стола к выходу. Волна горячей крови как при буре ударила в голову, а горечь и злость поднялись из глубин души. Но наставники приучали подчинять желания мысли. Она кивнула медленно, видела испытующий взгляд князя. Не верит, видно за версту. Неспешно повернулась и заставила себя двигаться вверх по лестнице. Зверята ждала на ступеньках. Вид у ключницы был испуганный и вместе с тем обрадованный: -- Не хмурься, милая! Черномырд -- боярин знатный. Богат, здоров, не злой вовсе. Жен, если и бьет, то редко, и всегда за дело. А вообще-то они с ним как за каменной стеной. Будешь и ты жить, как все люди. Ольха сказала мертвым голосом: -- Замолчи. Или я выброшусь из окна прямо, сейчас. -- Боги тебя спаси! Судя по изменившемуся лицу Зверяты, она в самом деле испугалась до смерти. Ольха с горечью подумала, что не в жалости дело, суровая ключница трепещет, что будут нарушены княжеские планы. Пока она поднималась до своей светлицы, мысли метались быстро, но без паники. Сколько раз прикидывала все возможности бегства? Правда, на этот раз, не отставая, в трех шагах идут двое. Боян и Павка! Уйти не дадут. Вряд ли решатся убить или даже ранить, но руки у них как железные крюки, схватят и свяжут. Даже если просто поднимут крик, то ей уже не сделать лишнего шага. Зверята заверещит, девки... Они остались за дверью, а Ольха в своей комнате быстро выглянула в окно. Двор тоже полон челяди, но ее глаз выхватил сразу троих мужчин, что смотрели на ее окна. Ждут! Кто-то понимает, что она попытается бежать. Сейчас даже не уверена, что это Ингвар. Очень уж понимающе смотрел на нее князь. Словно видел наперед каждый ее шаг. Чувствуя себя совершенно потерянной, дала одеть себя девкам, механически поворачивалась, когда одевали украшения, кольца, браслеты, бусы. Зверята сунулась с румянами. Ольха так же механически отстранила. Отец и наставники учили ее драться до конца. Другая девка на ее месте уже выбросилась бы из окна или как-то наложила бы на себя руки. Человеческая жизнь хрупка, как паутинка, оборвать легко. Но так облегчаешь врагу победу. Только и того, что не дашь насладиться ею в полной мере. Но если наложишь на себя руки, то возврата уже не будет. Ни к жизни, ни к возможности дать сдачи. Ее повели вниз, на этот раз Боян и Павка прямо-таки дышали в затылок. Они поедали ее глазами. Ольха краем глаза видела на их лицах кроме восторга еще и страх ослушаться кого-то сильного, упустить ее из виду хоть на миг. Еще наверху услышала пьяные выкрики, смех" шутки, но когда появилась на лестнице, в палате настала тишина. Даже самые удалые гуляки протрезвели, смотрели как на нивесть как залетевшую к ним жар-птицу. Первым нарушил тишину Червомырд. Раскинув огромные руки, проревел: -- Иди ко мне, моя лапочка! Ольха смотрела неотрывно на великого князя. Он виновник всех ее бед. Этот мудрый человек с печальными глазами. Вещий Олег, который якобы может заглядывать в грядущее. А сейчас продолжает надругательство над ее племенем. На Ингвара старалась не смотреть. В душе была та горечь, к которой боялась прикоснуться. И боялась понять, почему. Князь Олег раскатисто рассмеялся: -- Молодец Черномырд! В бою ты быстр как пардус, хоть и грузен аки конь, и соображаешь скорее молодежи. Эта древлянка в самом деле -- сокровище. Я рад, что ты заметил раньше многих. Черномырд радостно скалил зубы. Ольха посмотрела на Ингвара. Тот был белым, как мел. Губы его дрожали, он не отрывал глаз от великого князя. За столом уже хлопали Черномырда по спине, поздравляли. -- Ты молодец, -- закончил Олег. -- Я рад, что воевода северных земель соображает как... как хитрый лис. Даже жаль, что тебя опередили. В мертвой тишине все ждали. Ольха, замерев, прижала руки к груди. Она не замечала, что дышит часто, будто пробежала целую версту. Великий князь обвел чуть насмешливым взором огромную палату, мол, почему такое внимание к такой мелочи, как простые заручены, или, на языке лесных древлян -- обручение, протянул пустой кубок отроку, выждал пока тот наполнит, отхлебнул, прислушался к ощущениям, одобрительно крякнул: -- Доброе вино привезли... А я уж хотел было взять молодыми полонянками. Зачем, когда свои девки краше? А вина в ваших краях чего нет, того нет. Он отхлебнул еще. Черномырд в мертвой тише замершей палаты осторожно напомнил: -- Княже, ты говорил, что меня опередили. Когда же это было? Ты ж сам велел ей пойти прибраться. -- Конечно, -- подтвердил Олег. -- Негоже ей, княгине, что весь день и ночь убирала, чистила, варила и готовилась принять такую ораву, сидеть в будничном в присутствии князя. Потому и послал одеться. Разве она так не ярче? Ольха ждала, замерев. Олег кивком указал на Ингвара: -- Этот упросил отдать ему. Еще, когда мы подъезжали к его владениям. Все у щи прожужжал, какая она красивая, да как жить без нее не может... Чуть бы раньше тебе, Черномырд! Черномырд с досадой стукнул кулаком по столу: -- Если бы столько дней держал взаперти, рассмотрел такую жемчужину давно! Олег кивнул Ольхе: -- Сойди, дочка, к нам. А ты, Ингвар, возьми ее за руку. Ошеломленная, Ольха сошла в зал, Ингвар оказался рядом. Он схватил ее руку с такой силой, что она чувствовала, как ее пальцы слиплись в одно целое. Его пальцы были горячие, вздрагивали. Зверята мотнулась сюда, мотнулась туда, появились девки с рушниками, кольцами. У нее все было готово, у нее все всегда было готово. Девки пропели обрядовые песни, перевязали их руки рушниками, посыпали головы житом, провели вокруг стола и поставили перед князем. Олег смотрел чуточку насмешливо. Ольха старалась не встречаться с ним взглядом. Он был мудр и понимал слишком много. Даже то, в чем она сама не хотела себе признаваться. -- Благословляю вас, дети мои, -- сказал он непривычно мягко, даже. Ингвар покосился удивленно. -- В нашем жестоком времени много сирот, вы -- не исключение. Родители твоего жениха погибли в том же году, что и его... По странному совпадению, в тот же день и в том же месте... Но дрались, не поверишь, на одной стороне. Он обнял их по очереди, усадил по правую руку от себя. Ольха все еще не могла придти в себя. Когда пир пошел дальше, она выждала, когда никто не смотрел на них, шепнула: -- Зачем он это сделал? -- Что? -- шепнул Ингвар. -- Ну, придумал, что ты первым хотел взять меня. Я же помню, как ты клялся, что лучше быть вздернутым, чем сидеть со мной рядом! Ингвар покосился по сторонам, не слышит ли кто, ответил сердитым шепотом: -- А ты клялась, что умрешь, но не пойдешь за проклятого руса! Тем более, за кровавого пса... Но не мри раньше времени. Я не знаю, зачем князь все это делает, но я на тебя не претендую и пальцем не коснусь. Можешь не страшиться. -- Я не страшусь, -- ответила она тем же сердитым шепотом. Асмунд, сидевший напротив, стал вроде бы прислушиваться к их перебранке. Ольха сладко улыбнулась старому воеводе. Ингвар растянул губы в стороны с таким усилием, словно лицо было из чугуна. Странно, но она в самом деле не чувствовала ни прежнего страха, ни отвращения. Напротив, мысль о том, что Ингвар возьмет ее в свои сильные руки, обнимет, его горячий рот накроет ее губы... нет, даже думать об этом нельзя. Горячая кровь бросается к щекам с такой силой, что она сама чувствует жар. А во всем теле наступает такая сладкая слабость, что ложка выпадает из руки. И кажется, что все видят и понимают, о чем она думает. Они касались локтями, но смотрели не друг на друга, а вместе на впереди сидящих. Вместе, подумала она со странно щемящим чувством. Смотреть вместе в одном направлении... Если бы он не был проклятым русом, кровавым псом великого князя! Он именно тот, кого она видела в мечтах. Сильный, красивый, благородный. Именно такого она бы любила... Вздрогнула так сильно, что Ингвар спросил тихо, не поворачивая головы: -- Что-то случилось? -- Да нет, ничего. -- Уверена? -- Смотри в тарелку. Да, как бы не прятала от себя это слово, но именно такого она и полюбила. Именно его -- кровавого пса князя! Ингвар украдкой, когда Ольха не смотрела в его сторону, наблюдал за нею. Она выглядела очень юной и беззащитной среди множества грубых и сильных мужчин. Он чувствовал сильнейшее желание как-то защитить, укрыть, спасти, спрятать. Если бы можно было посадить ее как царевну-лягушку в платочек и носить с собой, он был бы счастлив. Он вздрогнул, потрясенно поняв, что в самом деле был бы счастлив. Не расставаться с нею -- вот счастье. Не расставаться никогда. Быть всегда, всюду вместе. С нею, лесной княгиней, которая била мечом прямо в сердце. Она не знает еще, что попала очень точно. Свалила его одним ударом как лесного кабана. Ольха опустила голову, и он сразу ощутил боль и тревогу. -- Скажи, что тебя здесь тревожит? В ее глазах заблестели слезы. Губы набухли, задрожали. Голос был едва слышен: -- Не знаю... Раньше я могла посоветоваться с няней. -- Я могу послать за ней. -- Правда? -- Если это хоть чуть тебя утешит. Она слегка улыбнулась, как будто умытое дождем солнышко выглянуло из-за туч. В глазах было недоверие, но и благодарность за то, что почему-то старается как-то скрасить ее неволю. -- Не знаю. Наверное, не надо. Я должна сама находить ответы. У него на языке вертелось, что готов хоть сейчас голову себе разрубить, даже тупым топором, если это поможет ей найти хоть один подходящий ответ. Но что его помощь? Будет тонуть, но не ухватится за его протянутую руку! Он для нее все еще кровавый пес безжалостного князя-кровопийцы! И таким останется. -- Да, -- сказал он с усилием, -- ты ведь княгиня. -- Уже нет... уже нет. Она в самом деле чувствовала себя испуганной девочкой в темном незнакомом лесу. И даже не тем, что Киев ошеломил. Обилие мощи и богатства подавляет постоянно. С детства готовили к неожиданностям, но никто не подготовил к тому, что сердце начинает стучать чаще, когда этот человек сидит рядом. Сама придвигается ближе, будто тянут на веревке, чтобы он задел ее хотя бы локтем, трепетно ждет, чтобы заговорил с нею. Кто-то внезапно заорал пьяным голосом: -- Горько!.. Горько! На жениха и невесту снова обратили внимание. Несколько голосов поддержали: -- Горько! Мед горький! Вино горькое! -- Надо подсластить! Ольха вспыхнула, растерялась. Ингвар смотрел прямо перед собой, рифленые желваки играли под туго натянутой кожей. Челюсти были сжаты так, что перекусил бы топорище. Олег успокаивающе помахал рукой: -- Тихо! Это не свадьба, забыли? Черномырд, уже смирившись с потерей, крикнул весело: -- А почему не свадьба сразу? Тут бы им и простынь чистую подложили. -- С меткой? -- крикнул кто-то. -- Да уж как водится! Олег движением руки опустил Черномырда на место: -- Заручены для того и заручены, чтобы заручиться на будущее. Подумать, остыть, еще раз подумать. Чтобы ежели соединить руки, то уже навеки! Черномырд оскалил зубы, улыбка была грустная. Что говорить, когда князь не хуже его знает, что нет ничего на свете вечного, а любовь -- самое непрочное из творений богов. Даже если не вредить, она уходит сама по себе, а ведь в их кровавом мире полно лжи, предательства, измены, отказа от прежде любимых! А Ингвар прошипел в тарелку: -- Вот видишь, до свадьбы еще далеко! -- Сколько? -- Не знаю, но еще будет время отказаться. -- Спасибо князю, -- прошептала она. В душе странно смешивались облегчение и досада. Рядом что-то жевал Ингвар, ее жених, но она заметила, что и его движения были чисто механическими. Вряд ли понимает, что попадает в рот, и что вообще делает. Гости пьяно разговаривали, поглядывали то на него, то на Ольху, чаще -- на Ольху. Он ловил обрывки разговоров: -- Повезло же дурню... -- Бог помогает калекам да убогим. Вот и ему помог! -- Да пошто убогий? -- спросил кто-то. -- Как есть... Он же помешан на крови, на боях. С бабами у пего плохо. -- Не могет? -- Похоже, совсем неспособный к энтому делу. Ингвар почувствовал как кровь бросилась в лицо. Покосился, не слышит ли Ольха, но та смотрела в тарелку, клевала по зернышку, чаще отхлебывала из кубка светлое вино, разбавленное ключевой водой. --