Дружинники, ворча, отступили, пошли к терему, волоча ноги и постоянно оглядываясь. Похоже, их воевода припер-таки этого Рудого к стене. Даже пожалел напоследок, не стал позорить при них. А жаль, послушать бы... Впрочем, и без того есть, что рассказать. -- Говори, -- буркнул Рудый, когда те оказались за пределами слышимости. Студен тоже оглянулся, принизил голос: -- Вон на древлянке вчера ожерелье было поболе, чем в десять гривен. Ты ж с нею дружен? Ежели даст за тебя в залог, то я подожду, пока отрок доскачет в твои земли и обратно. А нет, пеняй на себя. Рудый дернулся, лицо стало строже. Обронил нехотя: -- На ней ожерелье, что и за сто золотых гривен не купишь. Его изготовили для дочери императора на день рождения, но одеть не пришлось -- Олег отнял... Ну, когда мы откуп брали. Я попробую переговорить с Ольхой. Ежели согласится, то принесу этот залог. Но чтоб и муха об этом не узнала! Студен пожал плечами: -- Будь спокоен. Мне тоже ни к чему, чтобы Олег узнал. Чует мое сердце, что я переломил Несречу. Теперь сама Среча будет за моей спиной. И я выиграю у тебя еще не раз! Из Киева прискакал гонец на взмыленном коне. Князь Олег принял наедине, выслушал, велел дать свежего коня и отпустил обратно. Остаток дня был задумчив, лик его был грозен. Наутро, коротко переговорив с Асмундом и Рудым, отбыл, взяв с собой Асмунда, Ингвара и часть гостей. За старшего остался Студен. Ольха удивлялась, что русы позволяют распоряжаться славянину, но, судя по всему, у них это споров не вызывало. Студен же рьяно замещал как самого князя, так и Ингвара, раздавал распоряжения челяди, даже Зверяте. Вскоре после отъезда князя. Ольха видела, как Студен подстерег во дворе Рудого, что-то строго выговаривал. Рудый растерянно разводил руками, стоял как в воду опущенный, жалко оправдывался. Наконец Студен ухватил его за рукав, потащил к терему. Ольха передела от окна. Догадывалась, что Студен сумел дожать неуловимого Рудого. Когда послышался стук в дверь, она кивнула сенной девке: -- Узнай кто. Девка выскользнула за дверь. В коридоре послышались голоса, затем дверь распахнулась. Студен вошел по-хозяйски, он всегда двигался уверенно, за ним бочком вошел непривычно присмиревший Рудый. Вбежала рассерженная девка: -- Они сами вломились, бесстыжие! Прут, глаза заливши с утра! -- Доброе утро, княгиня, -- провозгласил Студен громко. -- Утро доброе, -- ответила Ольха бесстрастно. Рудый, пряча глаза, кивнул. Лицо его было вытянуто как у багдадского коня, который из гордости не желает есть простое сено. Одет небрежно, без обычной его щеголеватости, даже чуб распластался безжизненно, как огромная дохлая пиявка. Он только скользнул взглядом по ее груди, и Ольхе показалось, что лицо воеводы чуть просветлело, когда не увидел драгоценного ожерелья. -- Что привело вас так внезапно? -- спросила Ольха. -- Неотложное дело, княгиня, -- сказал Студен лицемерно. -- Ох, неотложное...Верно, Рудый? Рудый вздрогнул: -- Да-да, боярин. Ольха повела дланью в сторону стола: -- Присаживайтесь. Угостим, чем богаты, тем и рады... Рудый с готовностью двинулся к столу, но Студен остановил его властным голосом: -- Погоди. Дело наше такое... нежное, что хозяйка нас может погнать сразу. Давай уж начнем отсель, с порога. Разве что присядем, благо лавка рядом. Он сел, нарочито покряхтывая, выказывая всем видом дородность и зрелость лет, хотя на взгляд Ольхи никогда еще не выглядел таким опасным, матерым, налитым звериной силой. Он был похож на медведя, а Ольха знала, как неуклюжие в сказках медведи двигаются на самом деле, как стремительно бегают, прыгают через валежины чище лосей, кувыркаются через голову как ежи, на бегу догоняют оленей... Рудый сел с краешку, устремил на Ольху смущенный взор. Студен кивнул на девку. Ольха движением головы услала ее за дверь, Рудый тут же вскочил и прикрыл плотнее. Студен понизил голос: -- Ольха, у нас несколько необычное дело... Этот хмырь не сумел схитрить в игре в кости, продулся начисто. А долг не отдает. Мне кортит все рассказать великому князю. Тут мне и долга не надобно! Слаще будет видеть, что сделает с ним разгневанный Олег. Он же запретил Рудому играть во что бы то ни было. Под страхом потери всех земель, оружия и головы. Рудый повесил голову. Во всей его фигуре было столько отчаяния, что у Ольхи от горячего сочувствия к нему зачесались ладони погладить его по бритой голове, дернуть за чуб, сказать что-то утешительное. -- Но при чем здесь я? Рудый пробормотал: -- Вот видишь... -- Помалкивай, -- оборвал Студен. -- Ольха, дело вот в чем. Он берется отдать мне должок через неделю. А я-то знаю, что уже сегодня сгинет отсель, и поминай как звали!.. Он нигде не сидит долго. Но ежели внесешь за него эти десять золотых гривен... Глаза Ольхи стали огромными: -- Десять золотых гривен? Да я и одной не видела! У меня в Искоростене всего пять серебряных... Опомнись, Студен! -- У тебя есть больше, чем десять гривен, -- сказал Студен. Ольха знала, о чем говорит боярин, но сделала всепонимающее лицо. Рудый отвел взор. Ей показалось, что он покраснел. -- Что у меня есть? -- У тебя есть драгоценности, -- заявил Студен веско. -- Все видели ожерелье дочки цареградского императора. Видели ее серьги, браслеты, кольца. Ты в них прямо сама как цареградская царевна!.. Почему не носишь? Ингвар отнял? -- Нет, -- сказала Ольха с вызовом. -- Они мои. Но я не считаю возможным их носить... теперь. Возможно, как-нибудь потом. -- Когда? -- Не знаю, -- ответила Ольха искренне. -- Но это будет не скоро. Рудый поднял голову со внезапной надеждой во взоре. Студен спросил довольным голосом: -- Они в твоей комнате? -- В скрыне. -- А скрыня? -- У меня, -- ответила Ольха. -- А ключ от скрыни при мне. Но вам-то что? Все равно это не мои драгоценности. Это Ингвара. Только он может решать. Студен протестующе выставил обе ладони: -- Ни в коем случае.. Ему говорить нельзя. Он слишком верен Олегу. Олег ему заменил отца, Ингвар от князя ничего не скроет. А это будет петля для Рудого. Раньше мне этого хотелось, но сейчас, когда я начал у него выигрывать, пока топить не хочу! Так, притопить малость... Это надо сделать тайно. Ты дашь в залог за Рудого ожерелье и серьги, а я верну тебе тоже тайно. Как только от Рудого пришлют десять золотых гривен. Рудый сказал торопливо, поморщившись: -- Да пришлю я, пришлю! Мог бы и без этого поверить... -- Тебе? -- ядовито улыбнулся Студен. -- Белый свет рухнет, ежели хоть день проживешь без вранья. Итак, что скажешь, княгиня? Ольха чувствовала напряжение в его негромком голосе. Рудый смотрел на нее искательно. Ольха сказала осторожно: -- Все-таки это все принадлежит Ингвару. Он мне подарил... но я еще не приняла его подарок. Почти не приняла. И если я дам из скрыни что-то в залог за Рудого, получится, что я приняла этот подарок. Студен в досаде всплеснул руками: -- Не понимаю тебя, княгиня! Да у англицкой королевны бы руки затряслись от жадности. Все бы сделала, только бы добыть такие сокровища! А тебе дают задурно, а ты рыло воротишь. Виданное ли дело? Она отрицательно качнула головой: -- Нет. -- И еще, -- добавил Студен морщась, но уже другим тоном, _ ты все боишься, как бы кто-то да что-то о тебе не подумал не так, как тебе изводится, а тут судьба Рудого, можно сказать, решается! Так дашь залог за этого... аль мне прямо счас к Олегу гонца послать? Ольха посмотрела ему в глаза, перевела взор на Рудого. Тот угрюмо смотрел в пол. С тяжелым вздохом, чувствуя, что совершает непоправимую ошибку, она молвила: -- Дам. Но обещай не покидать терем, пока не принесут долг Рудого. -- Обещаю, -- ответил Студен поморщившись, -- хотя не понимаю, зачем это тебе. Они молча смотрели, как она отвернулась, пошарила у себя за пазухой, шагнула к полотняному занавесу. Отодвинула, скрылась за ним. Видно было по тени, как опустилась на колени, повозилась, наконец, донесся щелчок упавшего на пол замка. Ольха, судя по движением, подняла крышку, некоторое время рылась там, то ли еще не освоилась, то ли не могла удержаться от женской страсти перебрать драгоценности хотя бы те, что сверху, потом снова донесся щелчок, фигура разогнулась. Студен успел принять равнодушный вид, когда Ольха показалась из-за занавеса. У нее было встревоженное лицо, в глазах таился страх. Может быть, испугалась в последний миг, что воеводы, сговорившись, убьют ее, захватят сокровище и сбегут? За него можно купить целое царство, снарядить какое угодно войско, выстроить целые города хоть из дерева, хоть из камня! -- Вот, -- сказала она глухо. -- Ожерелье, серьги, браслеты. Студен протянул руки. Ольха спрятала их за спину. Ее взгляд был устремлен на Рудого. Тот ударил себя в грудь: -- Ольха!.. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Неужто думаешь, что я за какие-то паршивые десять гривен золота... предам? Откажусь от твоей дружбы? Глядя ему в глаза, она сказала с тяжелым сердцем: -- Нет, я так не думаю. Студен принял в обе ладони серьги и браслеты, а драгоценное ожерелье Ольха повесила ему на руки. Студен засуетился, напускное спокойствие дало трещину. В глазах появился лихорадочный блеск. Он поспешно спрятал драгоценности в сумку на поясе, поклонился: -- Спасибо, княгиня. Теперь я спокоен. Не за злато, конечно... -- А за что? -- не поняла Ольха. Студен отмахнулся с небрежностью: -- Что злато? На десять гривен больше, на десять меньше... Что оно для человека, ежели он не мужик, а мужчина? Аль думаешь, у меня своего сундука с золотишком нету? Превыше всего бережем честь. Ежели Рудый не отдаст долг, надо мной даже куры будут смеяться. Что в сравнении с таким позором потеря даже ста тысяч гривен, ста тысяч ожерелий, ста тысяч княжеств и царств? Он сказал с таким неистовством, что Ольхе стало страшновато. Будто заглянула в темную и клокочущую бездну тайного мужского мира, полную своих страстей и своих понятий о чести. А Студен, словно опомнившись, коротко поклонился, повернулся, толкнул дверь и вышел. Рудый вскочил как ошпаренный, суетливо кинулся следом. Похоже, теперь он страшился остаться с Ольхой наедине. Глава 37 Ольха все чаще подходила к окну. Во дворе шла уже привычная суета, упорядоченная, жарили и пекли без истошных воплей, спешки, деловито. И при этой неторопливости ее все сильнее не оставляло ощущение, что сделала большую и страшную ошибку. В груди разрастался тяжелый ком, давил на сердце. По дороге во двор к ней подбегали девки, спрашивали, что и где делать, она отвечала отстраненно. Спустившись во двор, долго искала Рудого. Наконец ей указали в сторону кузницы. Оттуда несся грохот и лязг железа по железу. Сквозь дырявую крышу вылетали струйки сизого дыма. Возле закрытой двери переступал с ноги на ногу белоголовый отрок. При каждом ударе молота втягивал голову в плечи. Когда Ольха приблизилась, он с виноватым видом загородил дорогу. -- Я посвящена в таинства, -- бросила Ольха сухо. -- Но это... русы, -- пролепетал отрок. -- Здесь не кузнецы, а ковали... -- У всех людей огня и железа таинства одинаковы, -- ответила Ольха наставительно. Она отстранила юного стража, толкнула дверь. Жаркий сухой воздух опалил лицо. В залитом красным светом помещении двое могучих мужиков размеренно били молотами по оранжевой заготовке. Ее держал в клещах Рудый -- мокрый от жара, закопченный, голый до пояса. Чуб прилип к голой, как колено, голове. Грохот стоял такой, что дрожала земля, искры летели в разные стороны целыми снопами. В глубине помещения работали еще на двух наковальнях, а огонь полыхал в гигантском, как чулан, горне. Рудый, передав клещи другому ковалю, ухватил ее за локоть, больно прижав как клещами, вывел на свежий воздух. -- Мечи! -- крикнул он, перекрывая лязг железа. -- Много мечей требуется!.. И боевых топоров! Приходится следить самому! -- Рудый, -- сказала она тоже громко, -- ты в самом деле послал человека в свои земли? В его глазах мелькнула тень тревоги. Сердце ее оборвалось. Холодея, повторила: -- Ты... послал... за гривнами? -- Да-да, конечно, -- пробормотал он, но она видела в по его лицу, что воевода Врет. -- А что... что стряслось? -- Рудый, -- сказала она мертвым голосом. -- Все твои люди здесь. И твой отрок по-прежнему выгуливает твоего коня. -- Я послал другого... -- Кого? -- потребовала она. -- Ну, другого... У меня много людей. -- Назови, -- сказала она, -- я ведь знаю твоих людей. Он уже пришел в себя, натянуто улыбнулся: -- Ольха, мы ж друзья! Ты мне не веришь? Она резко повернулась и почти побежала через двор. Рудый что-то крикнул вслед, но Ольха чувствовала по тону, что воевода после ее ухода вздохнул хоть и со стыдом, но и с облегчением. Крыльцо правого крыла терема было затоптано грязью. От ступенек несло кислой блевотиной. Воняло мочой, стража привыкла мочиться прямо с крыльца, от чего Ольха в окружении русов отвыкла быстро. Бегом она миновала сени, оскальзываясь на объедках и разлитой браге, вихрем влетела в коридор. Было непривычно сумрачно, в дальнем конце горел один старенький светильник. На быстрый стук ее сапожек выглянула сонная сенная девка. Лицо ее было припухлое, заспанное, пухлые губы покусаны. Сарафан сползал с голых плеч, видны были следы от грубые пальцев. -- Чо? -- спросила она всполошенно. -- А?.. -- Где воевода Студен? -- крикнула Ольха. -- Воевода? -- переспросила девка тупо, на Ольху пахнуло застоялой брагой. -- А, воевода... Это который с черной бородой? -- Да-да, он! -- Воеводы нету, -- заулыбалась девка., вздохнула облегченно. -- И его дурней нету. Ольха ощутил, как внутри все оборвалось. Помертвевшими губами вымолвила: -- Как это... Где он? -- Отбыл, -- сказала девка уже охотнее. Она пощупала плечо, где красовался синяк с багровым оттенком, поморщилась, заглянув себе в вырез платья. -- Так вдруг! Прямо среди ночи собрался и умчался. Вроде бы какое-то важное дело у него. Неотложное. Ольха впервые ощутила, что близка к беспамятству. В ушах тоненько зазвенело, будто жужжал настырный комар. Перед глазами потемнело, в ночи заблистали реденькие искорки, да и те гасли, гасли... Огромным усилием заставила себя вынырнуть, с трудом проглотила тяжелый ком в гортани. Без всякой надежды спросила: -- А куда? Не сказал? Вопрос глупый, вызванный отчаянием, откуда сенной девке знать, во та истово закивала, довольная: -- Как же, знаю! Как не знать! -- Куда? -- не поверила Ольха. -- Он сказал своим, чтобы ехали в Киев, а он сам заедет на постоялый двор к Абраму. Там у него встреча с одним торговцем. Это на перекрестке дорог из Киева на Канев. Там еще рядом дорога на Урюпино. Корчма на прибыльном месте... Ольха не поверила своей удаче: -- Это точно? Ты все расслышала верно? -- Клянусь, -- сказала девка. -- Он им три раза повторил. Тупые у него гридни, вот что скажу! Стены замелькали по обе стороны, когда Ольха неслась обратно. Выскочив на крыльцо, ослепленная ярким светом, на мгновение растерянно остановилась, вцепившись в перила. Студен уже не вернется. Он уедет в Киев вслед за великим князем, а оттуда либо в свои земли, либо уйдет с войском куда-нибудь на кордоны. Ищи-свищи ветра в поле. Ее взор упал на лениво слонявшихся по двору дружинников. -- Ее не выпустят... -- Павка! -- вскрикнула она, заприметив знакомую фигуру. -- Павка, прошу тебя! Дружинник приблизился к крыльцу. Его серые глаза цвета морской волны северного моря внимательно пробежали по ее взволнованному лицу: -- Ольха, -- сказал он дружески, -- что с тобой? Ты только укажи, кто тебя обидел. Я ему рога посшибаю враз. Ольха сама чувствовала, какое отчаяние звенит в ее голосе: -- Павка, я погибла... Все погибло. Ты можешь помочь, но не расспрашивать? Мольба в ее голосе была такой страстной, что Ольха ощутила, как на ее глаза навернулись слезы. Она смотрела на него до тех пор, пока все не расплылось, пока не ощутили соленый вкус на губах. Павка сказал осторожно: -- Ольха, ты мне как сестра. Если это не повредит Ингвару... Новой Руси, то скажи только. Моя рука и мой меч -- твои. -- Клянусь, -- сказала она страстно. -- Это не повредит Ингвару... а совсем-совсем напротив! Я боюсь, что ему будет вред, а мне -- позор. Павка смотрел пристально. Медленно глаза сощурились, губы раздвинулись в сдержанной усмешке: -- Я так хотел, чтобы ты когда-нибудь так сказала. Тогда приказывай! -- Меня одну отсюда не выпустят, а мне очень нужно. Если бы ты смог поехать со мной. -- Куда? -- Всего лишь до корчмы Абрама. Что на перекрестке. Павка задумчиво пожевал губы: -- Только и всего?.. Зачем? Ольха ощутила отчаяние: -- Павка, верь мне! Я не замыслила ничего плохого. Наоборот, я не хочу, чтобы случилась беда. Помоги мне. Клянусь, не сбегу. Но ехать надо прямо сейчас. Каждый миг дорог. -- Добро, -- ответил он, повернулся от крыльца. Ольха не поверила своим ушам: -- Что? Поможешь? -- А что... ты сбегала от меня дважды. В третий раз я тебя просто зарублю. Или сшибу стрелой. -- Договорились! -- Тебе с каким седлом, -- спросил он буднично, -- хазарским или каролингским? -- Любым! Только бы кони были быстрыми. Замерев, она смотрела расширенными глазами как, Павка бегом, разбрызгивая лужи, промчался через двор, исчез в раскрытом зеве конюшни. Прошло томительное время в ожидании, она ловила на себе любопытные взгляды. Затем прямо из конюшни вынеслись кони. Павка сидел на своем любимце, гнедом Мырдяке, в поводу держал белоснежную кобылу редкой красоты -- с длинной, как у Змея, шеей, тонконогую, с мощной грудью, пышной гривой. На ней уже была роскошная попона, а седло блистало серебряными и золотыми заклепками. -- Не хватятся? -- выдохнула она. -- Чья это? Павка помялся, вздохнул: -- Не выдавай только меня, ладно? Ингвар купил у багдадских купцов тебе в подарок. Собирается вручить по приезде. Конь -- ветер! Столько за него швырнул" не глядя, что я бы лучше табун купил. Ольха, чувствуя себя последней тварью, вскарабкалась в седло. От стыда горели щеки, пылали уши. Ингвар делает ей подарок за подарком, а чем она ему платит? -- Только бы не увидел, -- прошептала она в страхе. -- Когда он вернется? -- Ты сказало, что время дорого, -- напомнил Павка. -- А это самые быстрые кони. Стражи на воротах воззрились удивленно. Старший пробасил: -- Если я не последний дурак, то помню, что выпускать... гм... древлянку не ведено. -- Молодец, -- одобрил Павка. -- Возьми на полке пирожок. Более того, ее велело еще и стеречь. Пуще глаза. Даже пуще зеницы ока. Потому я от нее ни на шаг. Отворяй-ка ворота. Мы проедемся вокруг рва, осмотримся. Переход от насмешливо-благожелательного тона к повелительному был резок, внезапен. Страж, вздрогнув, ухватился за дубовый засов, натужился, с кряхтением вынул еще до того, как понял, что делает. Павка заставил коня толкнуть грудью створки, он не терял ни мгновения даром. Ольха съежилась, затаила дыхание. Ворота со скрипом отворились, Павка уже выдвинулся за линию, когда страж опомнился: -- Постой! Но у нее конь быстрее твоего. Сразу видно. Павка жестоко улыбнулся. Ольха не думала, что всегда веселый рус может улыбаться так хищно. -- Ты видишь, сколько у меня стрел в туле? А бью я утку в полете. -- Но как же... -- страж перевел остолбенелый взгляд на Ольху. Ей почудилось сочувствие. -- Но ведь она же... -- Каждый сам выбирает, жить ему или нет, -- ответил Павка, он толкнул коня каблуками под бока. Ольха выехала, держа лицо непроницаемым. Еще чуть-чуть, и страж бы опомнился, не разрешил им выехать. А так она долго еще чувствовала его испытующий взгляд. Потом, судя по тому, как резко исчезло неприятное ощущение, он отвернулся и стал закрывать ворота. Дорога расширялась, кони неслись над ней как две огромные птицы. Своим особым чутьем видели впереди коновязь с множеством коней, с которыми можно будет общаться, свежий овес, ключевую воду, которую из-за лености челяди не всегда получают дома. Петляя, дорога вырвалась из леса и повела к двухповерховому дому с множеством пристроек и большим огороженным двором. По мере того как кони убыстряли бег. Ольха рассмотрела невысокий забор, через который хорошо видно широкую коновязь, просторную конюшню, кузницу, над ней и сейчас вьется сизый дымок, загородки, за которыми хрюкают свиньи, кудахчут куры, гогочут гуси... -- Абрам? -- переспросила она с недоумением. -- А как же свиньи? -- Не обязательно самому есть то, что продаешь другим,. засмеялся Павка. -- Пойдем в корчму или наверх? Ворота были приглашающе раскрыты. Они ворвались во двор на рысях, у коновязи к ним подскочили два отрока. Павка бросил им поводья, одобрительно подмигнул, расторопные ребята. Ольха соскочила, голос ее вздрагивал: -- Мне лучше пойти одной. -- Ой ли? -- Павка, я дала слово! -- сказала она с отчаянием. За другое тревожусь. Ты не говоришь, что стряслось, но я чую беду. Вдруг с тобой что, как я узнаю? Она заколебалась. Лицо Павки вытянулось, в глазах проскакивали искорки страха. Она знала, что он веселится под звон мечей, даже раненый не уходит с боя, а рвется в самую гущу, а сейчас либо страшится за ее судьбу, либо... знает что-то больше нее. -- Я вернусь скоро, -- ответила она наконец. -- Если же нет... Он хлопнул по рукояти меча: -- Тогда горе тем, кто попадется навстречу. Ольха грустно улыбнулась, уже забыла, что Павка из русов, взбежала по ступенькам крыльца. Дверь распахнулась. Вырвалось облако запахов жареного мяса, гречневой каши на масле и хмельного меда, а вместе с ним с рычанием вывалились два дюжих мужика. Вцепившись друг в друга, катились по ступенькам. Ольха опасливо переступила порог. Народу в корчме было на удивление. По одежде судя, все по-дорожние, проезжие. Их отличает, как давно убедилась Ольха, особая добротность, сдержанная уверенность, ибо слабые и робкие сидят дома. Студена, сколько не осматривала плохо освещенное помещение, не увидела. Проглядеть не могла, знатного боярина узнают и со спины. На нее начали оглядываться, и она пошла под стеной, потому что в комнаты для постояльцев можно было пройти только мимо кухни. Тут же, выпустив облако пара, словно там стирают, а не Готовят еду, отворилась дверь, на пороге появился сгорбленный худой человек в ермолке и с черными прядями волос у висков. Хазарин, понял Ольха, а то и сам иудей. Она так привыкла, что постоялые дворы держат немолодые здоровяки, накопившие Деньжат на службе князя или награбившие в дальних походах, что сперва даже не поверила, что он и есть хозяин, такой худой и не раскормленный. Правда, за его спиной маячили два молодых гиганта, рубили мясо, но тем более чудно как ухитряется держать их в руках. Ведь ничего не стоит зарубить и его как те. ленка, а постоялый двор забрать. Боятся закона русов, вспомнила она Олега. Закона, за спиной которого блещут острые мечи. -- Что ты хочешь, красивая женщина, -- спросил хозяин. Ермолка была вышита странными знаками и символами, которые Ольхе показались знакомыми. -- Пообедать или остановиться на ночь? Уже почти все в корчме перестали жевать, уставились на неожиданную гостью с откровенным любопытством. -- Ни то, ни другое, -- ответила она сдавленным голосом. -- Здесь должен был остановиться... ненадолго воевода Студен. Я хотела бы его видеть. Хозяин, окинул ее быстрым цепким взглядом. Глаза его были черные, как переспевшие ягоды терна, седые брови срослись на переносице. Длинный вислый нос почти касался верхней губы, придавая лицу унылое выражение. -- Не в моих правилах беспокоить гостей, -- сказал он, наконец. Ольха вскрикнула: -- Мне нужно видеть его срочно! Он развел руками, улыбнулся, показывая, что еще не закончил, повторил терпеливо: -- Да, не в моих правилах... Так можно растерять всех гостей. Но ты, как я вижу по осанке и одежке, из знатных. Да и вряд ли воевода, как бы не был занят, откажется, если к нему зайдет такая молодая и ослепительно красивая женщина. -- Благодарствую, -- пробормотала Ольха. Он оглянулся, негромко свистнул. Из кухни высунулся широкий в плечах парень. Капли пота едва не шипели, испаряясь, на его красной распаренной роже. -- Чего? -- Покажи этой женщине... красивой женщине, -- он поклонился в сторону Ольхи, -- комнату воеводы Студена. Ольха сказала торопливо: -- Я сама. Только скажите, где она. -- Пусть покажет, -- сказал хозяин потвердевшим голосом. -- Незачем тыкаться в кладовки, чуланы... или другие комнаты. Парень выдвинулся такой рослый, что Ольхе пришлось запрокидывать голову, если бы пришло в голову его рассматривать. От него пахнуло печеным гусем с чесноком и луком. Он пыхтел, с наслаждением вдохнул воздух корчмы, прохладный в сравнении с тем, что было на кухне у кипящих котлов. Ольха тихонько поднялась по шатким ступенькам. Парень не торопился, вздыхал, вытирал пот, дышал шумно, наполняя помещение густым убойным запахом старого чеснока со старым же салом. Они прошли по узенькому коридору к самой крайней двери. Парень с сомнением посмотрел на Ольху, постучал в дверь: -- Эй, хозяин!.. Тут к тебе гостья. Пустить, аль взашей? Изнутри донесся голос, слов Ольха не разобрала, но узнать узнала, и по спине побежали мурашки. Она ощутила, как вдогонку по рукам пошла крупная сыпь страха. Шелковистые волосики встали дыбом как у перепуганного ежика. Парень удовлетворенно хмыкнул, отступил от двери и пошел обратно, почесывая взмокшую спину. Ольха повернулся ручку из турьего рога. Сердце ее колотилось тек громко, что она не слышала ни собственного голоса, ни слов Студена. Тот сидел к ней лицом за столом в одиночестве, перед ним стояли кувшин с греческим вином и большая чара. Рядом сиротливо лежала недоеденная головка сыра. Волосы Студена были всклокочены, словно после бессонной ночи. Под глазами повисли круги, но сами глаза смотрели весело. Комната была махонькой: стол, две лавки да просторное ложе на двоих, окошко-бойница, через которое не всякий кот протиснется. -- Вы оба обманули меня, -- выпалила Ольха с яростью. -- Не удивлюсь, если окажется, что вы сговорились! Брови Студена взлетели: -- Сговорились? С Рудым? Вот уж не думал, что... Впрочем, самые непримиримые противники могут в нужное время оказаться союзниками. Ты присаживайся, княгиня. -- Верни ожерелье и прочие вещи Ингвара, -- сказала она, не двигаясь с места. -- Что? -- удивился Студен весело. -- Разве ты не отдала в залог? До того, как Рудый вернет мой долг? -- Но ты обещал не покидать терем Ингвара, -- выпалила она. -- Почему уехал так поспешно? И еще я слышала, что собираешься сегодня же уехать в Киев. Он кивнул: -- Тебе все-таки сказали? А я уж тревожился, что девка настолько тупая... Холод на ее спине превратился в глыбу льда: -- Ты... сам хотел, чтобы она подслушала? -- Подслушала, -- хмыкнул он. -- Я устал повторять одно и то же, чтобы хоть что-то запомнила. Внезапно дверь за ее спиной отворилась. Сильные руки ухватили ее за локти, впихнули на середину комнаты. Дверь захлопнулась с чмокающим звуком. Слышно было как грохнул засов. Она повернула голову направо, потом налево. Ее крепко держали гридни Студена. Оба угрюмые, молчаливые, немолодые, знающие себе цену, матерые. Такие промахов не делают, обмануть подобных зверей почти не удается. -- Зачем это? -- спросила она чужим голосом. Студен сделал знак, ее толкнули к столу. Оба гридня отступили и встали спиной к двери. Ольха гордо выпрямилась, стараясь, чтобы не видели, как отчаянно бьется ее сердце. Ее взор был прямой, высокомерным. Она молча твердила себе, что она княгиня, и должна держаться как княгиня. А это даже не рус, а всего лишь славянин, хоть и княжеского рода. -- Что ты задумал? -- Сядь, -- сказал он медленно. -- Не понимаешь? До чего же мы, славяне, просты. Ну просто как дурные козы. Это русы потерлись в дальних странах, набрались коварства да хитростей... А я набрался уже у них. Не нужна ты мне вовсе, княгиня! Ну, раз ж попалась, то я использую, а потом отдам на потеху своим воинам. Не серьги мне нужны, поняла? Она молчала, помертвев. Он хищно усмехнулся: -- Боишься? -- Что ты от меня... ждешь? -- Угадай. -- Вижу по тебе. -- Не угадала, -- он налил неспешно вина в кубок, медленно выпил, цедя сквозь зубы как конь, что пьет из болота. -- Не нужна ты все вовсе. -- Тогда зачем? -- Еще не сообразила? Гридень по его знаку выскользнул за дверь. Другой тут же снова закрыл на засов, подпер спиной. Его маленькие глазки следили за каждым движением Ольхи. -- А кто тебе нужен? -- спросила Ольха помертвевшими губами. -- Кровавый пес, -- бросил Студен люто, -- кто ж еще! Он примчится сюда, едва услышит, куда ты поехала. Она все еще не понимала: -- Зачем тебе Ингвар? Почему ты его так не любишь? -- Не люблю? Это единственный человек, которого ненавижу. Ухитрялся срывать мои задумки уже трижды! И всякий раз, даже не понимая, что рвет мои сети. Но на этот раз... на этот раз боги послали мне тебя. Ингвар придет! Примчится, сломя голову. Примчится без охраны. Он -- герой! А герой должен быть горяч и необуздан. В дверь негромко постучали. Ольха встрепенулась, сердце застучало чаще. Гридень прислушался, снял засов. Ввалился второй, на щеке была кровавая полоса. Он часто дышал, глаза вылезали из орбит. Наконец прохрипел: -- Ну и здоров был, бугай! Троих наших положил! Студен напрягся: -- И что же? Где он? -- На конюшне. Связали и в ясли сунули. Если бы не накинули сеть, то отмахался бы, проклятущий! Студен перевел дух, но все еще хмурился: -- Чертовы русы... Дерутся как звери. А этот самому Ингвару под стать. Ольха спросила упавшим голосом: -- Кто? Гридень фыркнул, а Студен бросит насмешливо: -- Твой провожатый, кто ж еще? Сейчас с каленым железом выспросят обо всем. А потом с камнем за пазухой -- в озеро. Рыбам тоже надо чем-то питаться. Да и ракам. Правда, можем не успеть дотащить даже до озера. Что-то в его голосе заставило ее спросить: -- Почему? -- Дальше пойдет быстрее. Ингвар прискачет за тобой, а тут ждут, не дождутся! Есть такие, у кого с ним старые счеты, есть!.. Многим перешел дорогу, многих обидел, унизил, оскорбил. Думаешь, в корчме гуляки? Ха-ха! Такой отборной дружины нет даже у Олега. Здесь сорок богатырей, и в одиночку никто не уступит кровавому псу... А без меча Ингвара, его злости, великий князь слаб как младенец. Приходи и бери голыми руками. Вокруг него, князя Олега, уже все готово. Ха-ха!.. И змея и конский череп. Ждут только моего знака. Глава 38 Он с грохотом отодвинул лавку, поднялся во весь рост. Рыгнул, обдав ее запахом каши с луком и крепкой браги. Лицо его раскраснелось, в глазах появилось знакомое Ольхе выражение. Она невольно отодвинулась, ударилась спиной в массивное тело стража, неподвижного и твердого, как дерево. Студен расстегнул пояс. Ольха попыталась отступить в сторону, рука стража метнулась к ее локтю, сжала. Улыбка на губах Студена стала шире. Ольха опустила голову, давая им привыкнуть к ее покорности, рука незаметно скользнула к поясу. Студен подошел вплотную, грубо схватил за грудь, сдавил, глядя в глаза. Ольха охнула, изогнулась от боли, что позволило выдернуть кинжал. Студен все еще сжимал ей грудь, в глазах была свирепая радость. Неподвижный страж продолжал держать за локоть правой руки. Ольха охнула, а ее левая с силой метнулась вверх. Послышался треск. Глаза Студена расширились от боли и ужаса. Ольха дернула рукой вверх, затем торопливо выдернула кинжал и молниеносно ударила стража в бок. Тот хрюкнул, выгнулся, ухватил ее обоими руками. Ольха вырвалась, отскочила к другой стене. Студен перегнулся в поясе, обеими руками держался за живот. Огромный страж, похожий на башню, медленна сползал по стене. Колени его подогнулись, он сел на пол, голова мертво упала на грудь. Узкое лезвие кинжала пробило печень. Студен прохрипел: -- Ты... ты... тварь... -- От твари слышу, -- ответила Ольха. Ее сердце колотилось как попавшая в силки птица. Кровь бросилась в голову. Она дрожала от страха и ярости, а рукоять кинжала сжала так, что пальцы побелели. Студен отступил на шаг. Его глаза, безумные от боли, неверяще прыгнули с неподвижного тела стража на окровавленную рукоять в ее руке: -- Баба... Да я тебе... Ольха прислушалась, отскочила в сторону. Дверь распахнулась, вбежали два гридня, оба толстые и сопящие. Уставились на Студена: -- Воевода! Что стряслось? Один ахнул, увидев убитого соратника, другой быстро выхватил боевой топор. Его налитые кровью глаза уперлись в Ольху. Она ощутила, как они пошлись по ее разорванному платью, остановились на кровоподтеке на ее груди. -- Отнять нож, -- прохрипел Студен. Он отступил, сел на лавку, обеими руками все еще зажимал рану на животе. Его корчило от боли, но говорил он ясно, четко. -- Девку не убивать... пока что. Мне еще нужна... живой... Ольха выставила перед собой кинжал: -- А я не собираюсь даться живой! -- Дашься, -- прохрипел Студен. -- А ежели нет... то что ж... Ингвар все одно примчится с минуты на минуту. А он нужнее. Гридни подступали с опаской, с двух сторон. Ольха быстро поворачивалась то к одному, то к другому. Кровь еще капала с лезвия, и лица дружинников вытянулись. Третий, который лежал на полу, был не слабее их, но жизни в нем было не больше, чем тепла в жабьих лапах. Кинжал в тесной комнате надежнее огромного боевого топора с длинной рукоятью. Переглянувшись, бросились на нее разом. Ольха резко оттолкнулась от стены, гридни хряснулись друг о друга, а Ольха сильно и точно ударила одного в бок чуть выше пояса. Гридень издал страшный крик, ухватился за пораженное место, захватив и ее пальцы. Ольха отпрыгнула, не успев выдернуть нож. Гридень рухнул на стену, зато второй с ревом бросился на нее, схватил в объятия. Ольха ударила коленом в пах, он согнулся от дикой боли. Она с размаху обрушила сомкнутые кисти рук на голый затылок. Гридень всхрапнул и растянулся во всю длину. Студен что-то кричал. Ольха бросилась к двери. Она уже распахнула, когда из коридора, привлеченные шумом, сунулись сразу трое. Она ударилась о твердые тела, в страхе била кулаками и ногами, но ее оттеснили обратно в комнату. -- Схватить!.. Связать... В комнате было двое убитых, третий гридень уже встал, держался за стену и тряс головой, за столом перегнулся воевода, белый, с вытаращенными глазами, что-то исступленно орал. Дружинники ухватили Ольху, завернули руки за спину. Она била сапогами, то один, то другой вскрикивал от боли, сапоги с подковками пришлись очень кстати, пока, наконец, один, озверев, не ударил ее по лицу с такой силой, что у нее зазвенело в ушах, а рот наполнился кровью. Студен с трудом поднялся, одной рукой все еще зажимал рану, другой упирался о стол. В глазах были боль и свирепая радость. Обогнув стол, он остановился перед ней, ударил по лицу. Голова Ольхи мотнулась в сторону. Гридень с такой силой завернул ей руки за спину, что почти поднял в воздух. Студен, искривившись от боли, ударил снова, потом сцепил зубы, отнял ладонь от раны, принялся бить обеими руками. Ольха лишь однажды вскрикнула, перстень на его пальце рассек скулу, затем молчала, сколько надо было, чтобы поверил в ее стойкость, затем внезапно обмякла, повисла в сильных руках. -- Сомлела, -- услышала над ухом надсадный голос, -- что теперь? Нещадные удары прекратились. Дыхание Студена было частое, с хрипами. Хватая воздух ртом, велел: -- На постель! Всем на потеху, а затем... выколоть глаза, чтобы последнее, что видела в этой -жизни -- это меня... и обрубить руки! Пусть запомнит, кого посмела... Ее потащили, больно заламывая руки. Один с силой ударил в бок. Возле ложа Ольха воспротивилась из последних сил. Студен что-то заорал. Сзади ее толкнули, тяжелым ударили по ребрам. Ольха задохнулась от острой боли, услышала, как хрустнула кость. На ложе извернулась, пытаясь вскочить, сверху обрушился тяжелый удар: кто-то шарахнул мечом в ножнах. Она рухнула. спину ожгло болью, тело сразу онемело. -- Готова, -- услышала она надсадный голос. -- Ну, зверюга! Нет, я такую не смогу. Давай ты... -- Я потом, -- ответил другой голос, торопливый и задыхающийся. -- Это ж все равно, что медведицу... -- Ты погляди, какая роскошная баба! -- Ну вот и давай... -- Нет, мне надо сперва перевести дух, выпить... Я ж человек, не зверь лесной! Ольха лежала неподвижно, борясь с болью во всем теле и дурнотой. Теплые капли с разбитых губ попадали в рот. Она чувствовала солоноватый привкус, стискивала и разжимала кулаки. Надо драться до последнего, так учит Покон. Как бы враг не был силен. Надо драться до последней капли крови, до последнего дыхания. Лишь тогда строгие судьи пропустят в вирий. Сквозь чужое сопение, хрипы, она внезапно услышала страшный треск, грохот. Дверь слетела с петель, грохнулась на середину комнаты. Из освещенного коридора влетели один за другим двое, распластались как жабы на полу. С двумя обнаженными мечами в руках ворвался Ингвар. Лицо его было перекошено, глаза -навыкате, налитые кровью, с бледных губ срывалась желтая пена. Студен вскрикнул тонким поросячьим голосом. Гридни развернулись, выхватили мечи как раз в момент, когда Ингвар с криком, от которого застыла кровь в жилах, обрушил свой клинок. Первый гридень отразил удар, но в тот же миг второе лезвие подобно копью ударило в грудь с такой силой, что все услышали треск и хруст ломаемых костей, а острие высунулось между лопаток. Второй уже обрушивал топор, но Ольха с силой толкнула его ногой, сама упав на пол. Удар увальня пришелся мимо, острие с сочным стуком ушло в дубовый пол по обух. Пока гридень тупо пытался -выдернуть оружие, Ингвар молниеносно полоснул его по шее. Студен лишь мгновение смотрел расширенными в ужасе глазами, затем одним прыжком, которого нельзя было ожидать от раненого, оказался у окна, протиснулся каким-то чудом, исчез, оставив клок окровавленной одежды. Внизу глухо бухнуло. Ингвар бросился следом, на лице была жажда убийства, но, внезапно выронив со звоном мечи, повернулся и подхватил Ольху. Руки его тряслись, в глазах еще было безумие. Она никогда не видела его в такой панике -- Что он сделал? Что сделал с тобой? -- Ингвар, -- прошептала она. -- Что он сделал? -- Не думаю, что смог бы, -- ответила она, стараясь улыбнуться разбитыми в кровь губами. Глаза его были еще налитыми кровью, руки тряслись, но голос изменился, в нем были страх и надежда: -- Это правда? Ты... цела? Или щадишь меня? Она опомнилась, вскрикнула: -- Ингвар... но как ты смог? У ходи... он собрал полную корчму людей. Здесь у него сорок богатырей, и каждый из них... Сейчас ворвутся. Беги! Беги, Ингвар! Он прижал ее к груди,