раженно. -- Твой ведь терем! Улыбка великого князя была просто издевательской: -- Так обрученные же! Могли и того... упредить свадьбу. Не по обычаю, правда, но такое случается. Ну-ну, не вскидывайся как конь, оводом ужаленный! Шуток не понимаешь. А раньше понимал... Я по делу зашел. Как вы тут? -- Еще друг друга не убили, -- буркнул Ингвар. Олег обратил взор на Ольху. Та независимо пожала плечами: -- Пленники живут без оружия. Иначе твой воевода уже таскал бы кишки по полу. -- Удуши голыми руками, -- предложил Олег. -- Слишком силен, -- объяснила Ольха холодно. -- А где сила, как ты знаешь, там ума не ищи. -- А где волос дорог, -- отпарировал Ингвар, -- там ум короток. -- А кто... -- Зато ты... Олег некоторое время слушал их, поворачивая голову то к одному, то к другому. На лице было неприкрытое удовольствие. Затем, когда оба готовы были броситься друг на друга, вскинул длань. Голос стал властным: -- Я зашел попрощаться. Некогда местные волхвы предсказали, что приму смерть от коня своего. По настоянию своих воевод, что за глупый народ... я оставил боевого друга, велел кормить отборным овсом и пшеницей, поить ключевой водой. Но сегодня лишь узнал, что конь мой давно пал! Ингвар судорожно вздохнул. Он ощутил облегчение, что предсказание волхвов оказалось лживым. -- Я все-таки поеду повидать своего коня, -- сказал Олег непреклонно, -- хотя бы кости... велю захоронить! Он не раз спасал меня, выносил из жарких схваток. Этот конь сам дрался зубами и копытами, как целая дружина, а в скачке ему не было равных... Эх! Он сгорбился, повернулся и пошел к двери. Ингвар воскликнул: -- Твой конь в трех днях отсель! -- Ну и что? -- спросил Олег, обернувшись. -- Да... ничего, -- пробормотал Ингвар. -- Я бы не оставил Киев, только и всего. Ольха сказала резко: -- Потому что ты -- бесчувственный. А великий князь... может быть впервые показал себя человеком! -- А ты... -- Зато ты... Олег некоторое время снова переводил взор с одного на другого, потом хлопнул себя ладонью по лбу: -- В самом деле старею, Ингвар прав. Ольха, я думаю, не стоит тебя держать ни пленницей, ни заложницей. Тебе дадут коня, сама выберешь. Верхом умеешь? Еще одного возьмешь в заводные. Не серчай за пленение. Это жизнь нас делает жестокими. Он коснулся ее щеки ладонью. Она ощутила жар, будто рука великого князя была наполнена солнцем. Или это от его слов кровь прилила к щекам? Их глаза встретились, и она увидела в них так много, что дыхание остановилось в груди. Он усмехнулся, пошел к выходу. Ингвар смотрел вслед круглыми глазами. Ольха слышала, как он ахнул, кинулся вдогонку. Свобода, подумала она с замеревшим сердцем. Слово князя твердое, она вольна выбрать коня и уехать прямо сейчас. Надо так и сделать, пока Олег еще здесь, а то начнутся всякие задержки... Прямо сейчас, даже не дожидаться возвращения Ингвара! Ингвар догнал Олега уже на лестнице: -- Великий князь! Ты ее отпускаешь? В голосе воеводы был неподдельный ужас, словно померк свет, падало небо, а земля проваливалась под ногами. Глаза стали дикими. Даже губы посинели. В зеленых глазах великого князя таились насмешка и понимание, но голос был ровным и деловым: -- Надобность миновала. -- Разве древляне стали друзьями? Олег покачал головой: -- Нет. Ну и что? Нам покорились земли рашкинцев, тюринцев, киричей... хотя какие у киричей земли, племя их признало мою власть и обязалось платить дань, поставлять молодых парней в дружину и войско. Так что земли древлян окружены. Раньше у них был выход через узкий коридор к дубиничам, их союзникам, но ты же слышал радостные вопли? -- Да, вернулся Черномырд, -- ответил Ингвар, холодея. -- С победой, как я понял. -- С победой над дубичами. Правда, у них был князем Светломырд... но, как видно, не всегда светлые силы побеждают. Или те, которые себя громче всех именуют светлыми. Словом, дубичей наклонили, там пока что наша дружина мечи не вложила в ножны. Теперь древлянам путь закрыт и на запад. А сами они жидковаты в коленях: народу маловато. Ольха уже не нужна как заложница. А само племя оценит нашу добрую волю. Оценит? Ингвар не мог шелохнуться. Новость потрясла его сильнее, чем если бы конь ударил обеими копытами под дых. Он чувствовал, как кровь отхлынула от лица, весь похолодел, губы замерзли. Олег неожиданно обнял его. В зеленых глазах князя-волхва было нечто такое, от чего сердце Ингвара похолодело. А затем и весь похолодел, превратился в глыбу льда. Никогда великий князь, заменивший ему отца, не прощался с ним так сердечно. Внизу уже хлопнула дверь, слышались голоса дружинников. Загрохотали копыта. Лишь затем Ингвар опомнился, бросился бегом наверх. Ольха в растерянности металась по светлице. Сквозь решетку окна было видно удаляющихся всадников. Красный плащ великого князя реял впереди. На стук шагов она обернулась. Ингвар поразился, увидев в ее глазах печаль: -- Он что-то утаил... Но это наполняет печалью его сердце. Ингвар, оживший, что она еще здесь, что не велела немедленно подать к крыльцу любую лошадь, ощутил себя как человек, над головой которого палач задержал готовый упасть топор. Он пробормотал торопливо: -- Это на него так непохоже! -- Почему? -- Поехал прощаться с конем! Даже не с конем -- с костями. Скажи кому -- в глаза плюнут. Она с осуждением покачала головой: -- Он проявил доброту. За это его уважать... могут начать. -- Доброту? -- повторил он с недоумением. -- Олег? Гм, стареет князь. Она видела, как он вздрогнул. Спросила: -- Что случилось? -- Он сказал, мол, Ингвар прав, я старею... Но я этого до сей минуты не говорил! Никому! Никогда! Ее голос был боязливым, как у маленькой девочки: -- А вдруг он читает в душах? Ты еще не сказал, только подумал, а он уже знает. Недаром же Вещим кличут? Плечи Ингвара зябко передернулись: -- Только не это! Бывали дни, когда я о нем такое думал... Но, наверное, в самом деле стареет. Всегда был политиком, стратегом, думал о союзе племен, государстве. Прости, я забыл, что ты и слов таких не знаешь. Она нахмурилась, уязвленная: -- Зато я знаю другие. И, кстати, мне пора ехать Домой. -- Ольха, -- сказал он торопливым жалким голосом, словно хватался за соломинку, -- слово великого князя -- закон. Ты вольна выбрать любого коня... двух коней. Но я хочу отправить с тобой дары. Древлянам, не тебе! Они, я о дарах, могут чуть загладить нашу... мою вину. Я не хочу, чтобы древляне все же враждовали с нами! Топор снова поднялся, отточенное лезвие присматривалось к шее, намечало ровную линию. Если гордая древлянка откажется, велит подать коня немедля... Ольха почему-то отвела взгляд: -- Сколько тебе понадобится... дабы собрать дары? -- Всего день-два, -- сказал он еще торопливее. -- Всего! Я просто хочу отправить дары не простые, а богатые! Действительно, богатые. Чтобы в твоем племени не держали зла. А для этого надо перетряхнуть все сундуки, скрыни, обойти княжьи оружейные, пошарить в ларцах с сокровищами. Да и тебе лично подобрать красивый кинжал взамен утерянного! Топор, огромный и с настолько отточенным лезвием, что можно брить бороду, колыхался, хищно высматривал хрящи, чтобы перерубить с одного точного удара. Ингвар с остановившимся сердцем слышал, как в углу рамы мизгирь сладострастно давит муху. Та тоненько и жалобно звенела крыльями. Наконец Ольха прямо взглянула в глаза: -- Добро. Древляне тоже не жаждут войны. Но ни часу больше. Палач закинул топор на плечо и отступил на шаг. Ни часу больше, повторял он тревожно и счастливо. Он говорил ей про день-два. Значит, задержит на два. До конца второго дня. А кто же поедет в глухую ночь? У него есть время видеть ее до рассвета третьего дня... А что потом, спросил себя и ощутил, как оборвалось сердце. Что будет потом, когда она уедет, унеся с собой его душу, мысли, оставив только оболочку? На кой бес мне твои дары, думала она сердито. И древлянам тоже. Мы сильны верностью старине! Нам заморские подарки в тягость, а в чистые души только внесут смятение и заразу. Здесь даже она, княгиня, побывав в полоне, уже почти заколебалась в своей верности древлянскому Покону! Слишком уж богато живут русы. И слишком много видели, слишком много знают. А от многих знаний многие беды, так учит Покон. Пусть эти беды лучше обрушатся на проклятых русов. А древляне будут жить в лесах, как жили их деды, деды их дедов, пращуры пращуров... Уже начали обрушиваться, подумала она. С удивлением ощутила сочувствие к странной судьбе великого князя. Что ему еще надобно, и так выше его нет на всем белом свете! Так почему же смертная тоска проступает в нечеловечески зеленых глазах? Или зрит свою судьбу, а от судьбы не уйдешь. Найдет даже под скорлупкой ореха. А еще ударит и по его правой руке, верному Ингвару. Ключница Олега вошла неслышно, в глазах был немой вопрос. -- Да, -- кивнула Ольха, -- тебе сказали верно. Великий князь отпустил меня. Завтра... нет, послезавтра я отправлюсь домой. -- А Ингвар? -- спросила ключница. Ольха ощутила, как сердце застучало чаще. С трудом совладав с собой, заставила себя пожать плечами: -- Этот воевода? Он подготовит меня к отъезду. -- Понятно, -- сказала ключница, но по озадаченному виду было ясно, что ей ничего не понятно. Или ждала другой ответ от обрученной с воеводой. -- Он сам сказал, что подготовит? -- Меня отпустил великий князь. Что может этот... воевода? Ключница опустила глаза: -- Да, конечно. Великий князь никогда не ошибался... раньше,  * Часть четвертая *  Глава 41 Ингвар, судя по всему, не ограничился сундуками. Ольха видела, как во двор въезжали подводы. Похоже, пригнал из своего загородного терема. С подвод снимали тяжелые ящики, корзины. Ингвар размахивал руками, распоряжался. Все сносили в правое крыло. Прошел день и еще день, но Ингвар говорить к ней не приходил. Даже к вечеру второго дня не явился. Ольха догадывалась, почему. Ночь она спала неспокойно, тихонько поплакала в подушку. Но княгине слезы казать не пристало и она ревела втихомолку, спрятавшись с головой под одеяло. Наплакавшись, заснула опустошенно, будто кроме горьких слез уже ничего в ней не оставалось. Сны пришли тревожные, страшные, а когда рассвело, уже лежала без сна, смотрела воспаленными глазами в полумрак потолочных балок. Со двора донеслись раздраженные голоса. Потом послышался алой голос Павки: -- Да откройте ему ворота! Головой колотится, что ли? Ольха услышала скрип ворот, затем прогремел стук копыт. Вскочив с постели, увидела через окошко, как во двор ворвался, освещенный утренним солнцем всадник. Конь шатался, ронял желтую пену. Всадник спрыгнул, упал на колени. К нему бросились от ворот и крыльца. Ольха торопливо оделась, бросилась из светлицы по коридору, сама не помнила, как оказалась внизу. Хлопнули двери сеней. Павка поддерживал всадника, к нему подбежали Ингвар, он был в расстегнутой рубашке, без пояса, Асмунд, Влад и Рудый. Гонец, молодой смуглокожий парень, был бледен как смерть. Глаза блуждали, вылезали из орбит. Он вздрагивал, будто видел страшный призрак: -- Великий князь! Великий... Он захлебывался, ему не хватало слов, будто нечто душило изнутри. Асмунд, предчувствуя недоброе, крикнул: -- Не тяни кота за... хвост! Что стряслось? -- И говори быстро, -- добавил Влад строго. -- Великий князь, -- повторил гонец с мукой, глаза его наполнились слезами, -- представился. -- Как... это... представился? -- спросил Ингвар во внезапной тишине. На гонца смотрели, раскрыв рты. Олег представился? Помер? Как мор помереть, могучий и здоровый, как дуб, выросший на просторе? К тому же ходили слухи, что князь-ведун не то знает особые травы, чтобы оставаться мужем в цвете лет, либо когда-то отведал живой воды, либо вовсе в награду или наказание лишен естественной смерти... Во всяком случае, никто из русов не помнил его молодым. Хотя, конечно, кому помнить, если человек с мечом в руке не живет долго. Первым пришел в себя Влад. Спросил дрогнувшим голосом: -- Как это случилось? -- Предательство. Воеводы переглянулись. Понятно, в открытом бою русов не одолеть. А Олега невозможно даже в спину поразить, у него как будто глаза и уши по всему телу. -- Тиверцы? -- Куда там тиверцам, -- махнул рукой гонец. Его уже поили квасом. Руки дрожали, струйки текли по подбородку. -- Что-то с колдовством... Ой пошел проведать своего боевого коня, от которого предсказали смерть. -- Ежели предсказали, -- не понял Асмунд, шел навстречу смерти? А Рудый, более быстрый, спросил: -- Конь же околел! И кости травой заросли. -- Да, ему недавно сказали, что его конь давно пал. Лет пять тому. И вороны растащили его мясо. Олег посмеялся над славянскими волхвами, пошел взглянуть хотя бы на останки коня, на котором подъезжал к вратам Царьграда. Осторожно взглянул издали, в самом деле одни кости. Подошел, поставил ногу на конский череп, сказал насмешливо, что, дескать, ни в дупу местные волхвы! Конь пал, а он, великий князь, жив! А если бы не удалил от себя коня, поверив волхвам, то конь бы не пал от горя, все еще носил бы его, скакал бы, обгоняя ветер... Он умолк. Влад сказал настойчиво: -- Ну! Ну же! -- Из черепа вылезла змея, уклюнула в ногу. Князь разболелся, к ночи умер. Вот и все. Ольху чувствовала, словно небо обрушилось на них. На великом князе держалось слишком многое. Он был непростым человеком, в его руках была как дружина, так и все волхвы, он сам повелевал, каких богов куда ставить, кому какие жертвы приносить, в какие земли купцов отправлять, а от каких пока воздержаться. И теперь так внезапно все эти воеводы, стоит увидеть их лица, чувствуют себя осиротевшими птенчиками. Внезапно Рудый подозрительно огляделся по сторонам. Поморщился, из окон уже выглядывали заспанные лица. Челядь старалась понять, почему так рано примчался гонец, и почему все главные воеводы толпятся вокруг него, как бабы возле офени. -- Все быстро наверх, -- сказал Ингвар отрывисто. -- Никому не слова. О смерти Олега да не услышит ни одна душа. -- Поздно, -- проворчал Влад. Он посматривал украдкой по сторонам. -- У них уши длиннее, чем у лосей. Захватив гонца, они быстро поднялись в комнату, которую занимал Ингвар. Ингвар на ходу подхватил Ольху за руку, и она не противилась, даже у нее мысли хаотично метались, сшибались так, что в голове стало горячо. Ингвар, на правах хозяина, принес кувшин с квасом, но тут уже Ольха молча взяла у него и принялась разливать всем в чаши, начиная с гонца. Асмунд спросил неверяще: -- Он там и лежит... мертвый? -- Утром предали земле. Тело начало чернеть, вздуваться. Дело нечистое, не до правильных похорон. А краду и тризну устроим потом, позже... Говорят, Гульча исчезла перед его смертью. А она -- чародейка! В змею тоже могла обращаться. За дверью слышались голоса, топот. Ингвар вышел в коридор, слышно было, как распоряжался. На миг заглянул Павка. Наконец Ингвар вернулся мрачнее тучи: -- Я велел, чтобы к двери никого и близко. Павка и Боян проследят. Но, боюсь, поздно... Челядь уже услышала. А челядь, это челядь. Да еще -- славянская! Про смерти да покойников и так любят почесать языки, а тут -- великий князь! Не представляю, что начнется! Рудый покачал головой: -- Разве? Все представляем. -- Только сказать боимся, -- громыхнул Асмунд. Влад сердито сверкнул голубыми глазами, словно луч солнца упал на скол льдины, но смолчал, только гордо выпрямил плечи. Ингвар сказал озадаченно: -- Все-таки не понимаю... Олег был сам вещим! Он мог такое предвидеть! -- Но не предотвратить, -- возразила Ольха. -- Предвидеть -- предотвратить, -- сердито сказал Ингвар. -- Все равно не понимаю, зачем это сделал... Зачем допустил свою смерть. -- Будто это от него зависит! -- Олег всегда мог предвидеть. Она сказала устало: -- Каждый из нас живет до тех пор, пока предвидит... правильно. Ингвар долго молчал, раздумывал. Брови снова сошлись на переносице, в голосе недоумения стало еще больше: -- И еще непохоже... Олег, который никогда ничего не делал по чувствам, вдруг пошел прощаться с конем! Это я мог, ты бы могла... но не Олег. Он всегда был таким мудрым, рассудочным, что нас порой тошнило от его правильности. Всем нам казался занудой. Его стремление делать все по уму, все обосновывать, во всем быть правильным бесило не только меня. Хотелось сделать наперекор какую-нибудь глупость! А теперь глупость сделал он сам. -- Зато его полюбили, -- сказала она негромко. -- Это желание повидаться с конем, попрощаться хотя бы с его костьми... привлекло к нему сердец больше, чем победоносный поход на Царьград. Асмунд хрюкнул и опустил глаза. Рудый посмотрел в сторону. Ингвар взгляд не отвел, и Ольха поняла, что угадала. За глупый, но человечный поступок князя полюбили. Хоть запоздало, но больше, чем за раздачи земель, людей, богатств! Больше, чем за то, что всех русов в захваченных землях сделал боярами. Гонец все еще жадно пил квас, ковш за ковшом, оживал на глазах. Серые Потрескавшиеся губы, наконец, порозовели. Он сказал озадаченно: -- Что еще не возьму в толк... Пошто он змею не зарубил? Не сразу ж помер! До позднего вечера мучился. И другим велел не трогать. Так та и просидела в черепе до ночи. После долгого молчания Рудый поинтересовался: -- А утром... Что было утром? -- А ничо. Утром в черепе было уже пусто. Правда, на заре прямо среди воинского стана нашли женщину с длинными черными волосами. Она спала рядом с конским черепом, а тот был словно разломан изнутри. Асмунд прорычал: -- Если ее звали Гульчей, то я знаю, откуда появилась! А Влад с угрюмым лицом похлопал по рукояти меча: -- А я знаю, куда уйдет. Оставив воевод, Ольха вернулась в свою комнату. Павка, охранявший весь поверх на пару с Бояном, кивнул сочувствующе. Впервые Ольха не видела в его глазах прежнего огня. Дружинник был как в воду опущенный. Боян издали помахал рукой. Он сидел у входа на лестницу, острил меч. От зловещего чирканья точильного камня по железу, у нее побежали мурашки по коже. В своей комнате она исходила из угла в угол, на душе было тяжко. Наконец стиснула губы, зажала чувства в кулак. Настоящая женщина, а тем более -- княгиня, должна поступать как надо. Как хочется -- это для челяди и скотины. Те не могут править даже собой, потому они простолюдины или просто зверины. Заканчивала сборы, когда по коридору прогремели быстрые шаги. Ингвар вбежал запыхавшись, чуб растрепался. Увидел ее, вздохнул с облегчением: -- Как хорошо, что еще не уехала!.. Боги, что с тобой? Она была в своем прежнем одеянии древлянки. Разорванном на плече платье, бахрома на подоле. Серьги и ожерелье сняла, Ингвар проследил за ее взглядом. Все верно, в его сундуке. Она не желает подарков. -- Мне пора, -- сказала она просто. -- Ольха! -- У тебя... да и всех русов, неприятности. Сейчас не до подарков. Твои сокровища пригодятся для подкупа или откупа. Д мне надо ехать. У тебя есть долг перед твоим народом, у меня -- перед моим. Он смотрел дикими глазами. В них была мука, отчаяние, еще что-то иное, невысказанное, но что-то бешено рвалось наружу. -- Ты... -- выдавил он наконец, -- ты не можешь... уехать! Она смотрела вопросительно. Потом алая краска слегка окрасила ее щеки. Потеплевшим голосом спросила тихо: -- Почему? -- Потому... потому что... -- его губы двигались, он пытался сказать трудные и непривычные слова, словно престидижитатора назвать еще мудренее, к тому же на морозе, наконец, сказал отчаянным голосом. -- Ольха, потому что... Со двора донесся шум, крики. Ингвар повернул голову, мгновение всматривался. На раскрасневшееся лицо словно упала тень от тучи: -- Ого! Вот почему! Взгляни и увидишь сама. Она не двигалась с места: -- Мне не интересно, что там. -- Да? -- он обернулся, лицо было перекошено. -- Но от этого зависит и твоя жизнь! Дороги уже перекрыты всяким сбродом, отрядами местных князьков, откуда только и взялись, все смотрят друг на друга волками... Кое-где уже начались стычки... Полно пьяных, все орут, друг друга подзуживают! Она спросила упавшим голосом: -- А я при чем? -- Да при том, -- сказал он резко. -- Что погибнешь сразу же за воротами терема! Здесь ты чужая для всех. А среди славян любой чужак -- враг. -- А среди росов? Он потемнел лицом еще больше: -- И среди росов было. Олег начал ломать этот обычай. Но, как видишь, не успел. Со двора доносились возбужденные крики, громко ржали кони. Прогремел частый стук копыт, удалился. Она слышала как заскрипели ворота. Звякало железо. Потянуло паленой шерстью. -- И что же? -- спросила она удивленно. -- Вы не в силах остановить мятеж? Или не хотите? -- Мятеж, -- огрызнулся он. -- Олег, как нарочно, разослал все войска на кордоны. Черномырд стоит у дубичей. Лебедь сдерживает волохов, Грач что-то плетет про ясов и касогов, заврался, но дело через пень да колоду делает... Да и все войска вдали от Киева! Нас, русов, здесь не больше сотни! Она прямо посмотрела ему в глаза: -- Я могу получить коня, который мне обещал князь? -- Ты получишь обещанных коней, -- ответил Ингвар хрипло. Он сразу осунулся, говорил тяжело, словно ворочал камни. -- И коней, и... я дам двух-трех крепких парней для охраны. -- Мне не нужна охрана, -- сказала она резко. -- Возможно. А возможно, даже очень... Если не тебе, то дарам, которые повезешь. Они ни кусаться, не царапаться не могут. Я распоряжусь, чтобы их сейчас погрузили. Сгорбившись, он деревянно повернулся, шагнул к двери. Задел как слепой за косяк, вывалился в коридор, оставив дверь распахнутой. Прибежал Повка, заглянул обеспокоенно, осторожно притворил. Что мы за люди, подумала она с ненавистью. Я же хочу совсем иного, я думаю о другом, грежу о другом! Что же это в человеке, что язык не поворачивается сказать правду, руки не поднимаются обнять, ноги прирастают к полу? Что в нас живет за странная сила? Она спешно сбросила в суму самое необходимое, вытряхнула, собрала снова. Руки дрожали, она чувствовала себя слабой и потерянной. Казалось бы, только радоваться, проклятые русы побеждены удивительно легко. Они настолько привыкли чувствовать себя в безопасности, что растерялись после гибели своего вожака, заперлись за высокими стенами своих теремов. А кто бездействует, тот обречен на гибель. Скрипнула дверь. Ольха обернулась в испуге, с порога успокаивающе помахала рукой Зверята: -- Милая, это я. Глаза Зверяты блестели, она лучилась радостью. В ней не было следа от привычно покорной челядинцы. Ольха ощутила недоброе предчувствие. Однако Зверята сказала ласково: -- Милая ты моя... Куда сейчас? -- Домой, -- ответила Ольха настороженно. -- Хорошо бы, -- вздохнула Зверята. -- Чай, родные заждались. Уже и оплакали, поди! Вот радости будет, когда вернешься. -- Зверята, -- спросила Ольха нерешительно, -- верно, что поляне подняли мятеж? Едва узнали, что Олег помер? -- Милая, да все одно бы поднялись. А смерть великого князя только воодушевила. Ускорила. -- А ты? Почему ты здесь? Ключница оскорбилась: -- Милая, как можно иначе? Ты такая красивая. Сердце мое к тебе прикипело. Пекусь как о родном дитяти. Потому и пришла, чтобы пособить, вывести тайно, когда наших головорезов нет близь... Только как будешь пробираться? -- Хорошо бы на коне. А потом лесами. К вам на коне не проехать. Зверята покачала головой: -- На всех дорогах люди с оружием. Молодой девке там не место. Снасильничают скопом, а потом еще и зарежут. Нет, я бы тебе посоветовала другое. -- Что? Зверята помялась: -- Ты как с хозяином? -- Ингваром? -- спросила Ольха настороженно. -- С ним, бедолагой. -- Никак, -- ощетинилась Ольха. -- Тоже мне, бедолага! -- Гм... Не обижает, я грю? Ну, не больше, чем если бы поймали те, на дороге? -- А... нет, -- ответила Ольха холодно. -- Еще нет. Сказала и устыдилась своих слов. В последние дни Ингвар ходит на цыпочках, боится смотреть в ее сторону. Зверята вздохнула, взглянула исподлобья, заколебалась, а потом заговорила быстро, будто торопилась перебежать через холодную воду: -- Тебе надо пробраться с ним в его загородный дом. Нет, милая, не спорь! Я знаю, что скажешь. Да, он рус, но человек справедливый. И среди русов бывают люди, как видишь. В его тереме будет покойно. Все русы укрепили свои терема так, что прямо кремли, а не терема. Видать, у них на севере жизнь такая тяжелая. -- Если его терем уже не захвачен, -- возразила Ольха, тут же поймала себя на том, что не спорит по сути, не отвергает терем лишь потому, что он принадлежит Ингвару. -- Вряд ли, -- покачала головой Зверята. -- Там, как нарочно, собралась сильная дружина. И челядь любит Ингвара. Не отдадут даже своим. Я, правду сказать, уже послала сынишку Окуня. Пусть вызнает все, предупредит, что едем. Ольха ощетинилась: -- Похоже, ты уже все за меня решила. И даже за воеводу! -- Милая, -- всплеснула руками Зверята, -- да рази есть выбор? Глава 42 Зверята, крепко держа Ольху за локоть, вывела в коридор. Снизу доносились раздраженные мужские голоса, громко заплакал ребенок. Павки не было, а Боян, в полном доспехе и с мечом за спиной, встретил их расширенными глазами: -- Что? Что будем делать? -- Уходим, -- распорядилась Зверята властно. -- Берем коней и возвращается в терем Ингвара. -- Да это почти через дорогу... -- Дурень, в загородный! Лицо Бояна осветилось надеждой. Он посмотрел на Ольху, снова на Зверяту, спросил дрогнувшим голосом: -- Это Ингвар так велел? -- Он, -- ответила Зверята, не моргнув глазом. -- Тогда я сейчас, -- заторопился Боян, -- сейчас! Он с грохотом пронесся по коридору. Терем наполнялся шумом, криками. Боян распахнул дверь в одну незаметную комнатенку, исчез. Зверята ругнулась, но было по дороге, они с Ольхой заспешили к выходу. Ольха на ходу заглянула в комнату, куда забежал Боян, задержалась. В дальнем углу на ложе виднелась скрюченная фигура под одеялом. Седые пряди беспорядочно лежали на подушке, почти сливаясь с ее белизной. Дряхлый старик спал, лицо было темное и сморщенное, как яблоко, пролежавшее ночь на горячих углях. Боян стоял на коленях возле ложа, осторожно трогал старика: -- Отец... Отец, проснись! Старческие дряблые веки с трудом приподнялись. Молот прошептал слабо: -- Сынок... Что случилось? -- Отец, -- торопливо заговорил Боян, -- надо уходить. няне восстали. Наши дружины все в дальних весях. Нас в Киеве не больше двух десятков. Молот с трудом приподнялся. Высохшая рука беспомощно пошарила у изголовья ложа: -- Где мой меч? Мужчинам позор умереть в постели. -- Отец, -- сказал Боян с болью и нежностью, -- твоя рука не удержит нынешний меч. Он бережно приподнял отца, тот исхудал, могучие некогда мышцы растаяли как воск на горячем солнце, а кожа пожелтела, пошла темными старческими пятнами. -- Сынок, -- сказал Молот с достоинством, -- мы должны драться! В выцветших глазах зажегся гордый огонек. Он попытался выпрямить спину. Охнул, его перекосило. -- Да-да, -- согласился Боян, -- но в удобное для нас время, и в удобном для нас месте. Он ухватил отца на руки, бегом вынес в коридор, бросив на Ольху виноватый взгляд, торопливо сбежал по лестнице. Уже на крыльце Молот, опомнившись, спросил слабо: -- Сынок... неужто бежим? -- Отступаем, -- бросил Боян. Он оглянулся, отыскивая своего коня. Возле коновязи Ингвар седлал коня. Белая кобылица из Багдада стояла уже под седлом. Уздечка была в золотых бляшках, а под украшенным золотом седлом блестела расшитой серебряными и золотыми нитями дорогая попона. Павка бегом вывел коней, увидел Бояна с отцом на руках, заорал возмущенно: -- Ты и этого старого хрычару берешь? -- Это мой отец, -- огрызнулся Боян. Павка хрюкнул недовольно, мотнулся в конюшню, оттуда уже потянулись струйки дыма, вывел еще двух коней. Боян в нерешительности посмотрел на них, на отца, наконец, усадил его в седло коня, которого Павка оседлал для себя, сам сел позади. Ветерок развевал серебряные пряди старика. В своей длинной рубашке, в какой Ольха привыкла видеть детей и женщин, он казался совсем маленьким и беспомощным. Только ширина ладоней напоминала, что некогда был сильным и могучим воином. Павка, разозлившись, седлал нового коня, а Бояну бросил с упреком: -- Забыл, как он нас гонял? Самое время его оставить! -- Тебя гонял за дело, -- огрызнулся Боян. -- А тебя? -- За дурость. Что с тобой связался. Чужие груши крал, будто своих не было. -- Чужие всегда слаще. Вон даже хоть и свою бабу, но ежели в чужом сарае... Руки Ингвара опустились, когда он увидел Ольху с узелком ее вещей в руках. Лицо его стало желтым, как у мертвеца. Он стоял и смотрел. Глаза его были полны отчаяния. Сердце Ольхи застонало от жалости. Она высвободила руку от хватки Зверяты, буркнула: -- Мое племя лежит к северу. Это по дороге мимо твоего терема. Заедем, переночую. Уже поставив ногу в стремя, она услышала сзади такой вздох облегчения, что волосы ее взвились как под ударом ветра. Вспрыгнула, подобрала поводья, сзади был шум, возня, кони вертелись, чувствуя нервозность и страх людей, и когда Ольха увидела Ингвара, то, несмотря на тревогу, едва удержала губы на месте. Ингвар, снова смуглокожий и с блестящими глазами, метался по двору, давал распоряжения, двигался как молодая молния. В нем жизни было больше, чем в целой волчьей стае. Они были уже в седлах, когда к ним присоединился Влад с тремя дружинниками. Они были на конях, при оружии. Выслушав Ингвара, Влад стегнул коня. Он и его люди вихрем вылетели за ворота. -- Вперед, -- велел Ингвар своим. Он оглянулся на Ольху. -- Надо убираться... Сюда придут в первую очередь. Они поворачивали коней к воротам, когда от терема раздался крик. На крыльцо выбежал вчерашний гонец. За короткий сон отдохнул, теперь было видно, что это битый жизнью воин, умеющий отвечать на удар ударом. Он на бегу развязывал тугой узел на мешочке, наконец, распорол ножом, отшвырнул, а в его руках блеснул пурпуром сверток. Гонец тряхнул, по ветру заполоскался в его руках красный княжеский плащ. Ингвар стиснул поводья. В нем он видел Олега в последний раз. -- Тебе, -- выкрикнул гонец. Он подбежал, протянул Ингвару. -- Велел передать перед смертью! -- Я не могу, -- ответил Ингвар хрипло. -- Он велел тебе! -- Это княжеское. Я не могу. -- Теперь это твое, -- сказал гонец твердо. -- Я не князь! Гонец швырнул корзно в лицо Ингвара. Тот поймал невольно, держал, еще не зная, что делать, но протянулись требовательные руки, отняли, он ощутил, как княжеское корзно набрасывают на плечи, застегивают на правом плече золотую застежку в виде пасти льва, после чего голос Павки гаркнул в ухо: -- Спешим! Иначе не только корзно, портки потеряем. -- Ходу, -- бросил Окунь. Боян хлестнул коня и, бережно прижимая к груди отца, пустил коня в галоп. Когда вынеслись из ворот терема, впереди с гиканьем и улюлюканьем помчались Павка и Окунь. Их длинные плети с вплетенным в ремешки свинцом с таким свистом распарывали воздух, что народ шарахался еще издали, пугливо жалея к стенам. Они мчались не к городским воротам, а как поняла Ольха, собирались куда-то наехать еще. Уже замаячил на конце улицы трехповерховый терем, но навстречу все чаще попадались орущие люди. У многих были рогатины, топоры. Вдогонку русам швыряли камни. Павке угодили в ухо, раскровянили. Перед воротами во двор была целая толпа. В створки били молотами, рубили топорами. Завидев грозных русов, толпа расступилась, но лица были угрожающими, а яростные вопли стали еще громче. С той стороны ворот послышался радостный вскрик. Створки со скрипом распахнулись, Боян первым ворвался во двор. Ингвар и Павка с Окунем отступали с обнаженными мечами, сдерживая напирающую толпу. Ингвар постоянно оглядывал на Ольху, в глазах был страх, и Ольха, чтобы его тревожить меньше, держалась рядом с Бояном. Тот поневоле избегал схватки, руки были заняты отцом и поводьями. Ворота кое-как затворили, в них тут же начали свирепо бить тяжелым. Во дворе уже собралась челядь, в руках были топоры, косы, боевые цепа. Увидев русов, угрожающе заорали, засвистели. Кто-то воровато обогнул маленький отряд по широкой дуге, бросился отворять ворота. Внезапно окно на третьем поверхе распахнулась. Показалось заплаканное лицо женщины. Она прижимала к груди ребенка. Угрюмого, насупленного, даже со двора Ольха узнала Бояневе семя. Ребенок, увидев отца о дедом, требовательно протянул руки. Боян закричал: -- Мы сейчас! Женщина охнула, едва не выронила ребенка. Глаза ее с ужасом уставились на что-то за спиной Бояна. Боян быстро обернулся, но только успел увидеть летящий в него дротик. Павка мгновенно вздернул кверху щит. Звонко звякнуло, щит едва не выдернуло из руки. Павка ругнулся, а Ингвар тут же достал смельчака длинным мечом. -- Спасибо! -- Все в долг, -- ответил Павка. Челядин рухнул, забился в смертных корчах. Кровь хлестала во все стороны, как из недорезанной свиньи. От русов отхлынули, но тут же бросились на крыльцо терема. Боян спрыгнул с коня, умоляюще оглянулся. Павка закричал с досадой: -- Да беги, беги! Я посмотрю за твоим хрычагой, не дергайся! Ингвар внезапно крикнул: -- Боян, не успеваешь. Боян дернулся, оглядываясь то на отца, которого одной рукой поддерживал в седле Павка, закрывая щитом другой, то глядя на окна терема. На крыльце толпились вооруженные мужчины, от усердия спихивали друг друга. Наконец двери слетели с петель, народ хлынул вовнутрь терема. -- Догоним! -- закричал Боян страшно. В глазах блеснули слезы, голос сорвался. -- В капусту всех... ударим дружно! -- А нам ударят в спину, -- сухо бросил Ингвар. -- Уходим. Отчаяние в глазах Бояна было таким, что Ольха ощутила, как у нее задрожали губы, а в глазах расплылось. Она сердито вытерла слезы. Если бы ненависть убивала, на седле коня Ингвара осталась бы горстка пепла. Два брошенных дротика звонко ударились о щит Ингвара. Стрела звонко щелкнула о шлем, унеслась. Он повернул коня в сторону ворот. Створки трещали, выгибались. В щели были видны озверелые лица, острия топоров и копий. Боян в последний раз оглянулся, в глазах застыла мука, бегом вернулся к отцу. Брошенный из пращи камень ударил его сзади в голову. Звякнуло так, что у Ольхи в ушах зазвенело. Боян зашатался, ноги его подогнулись. Павка подал коня в его