ами! Он бросил мрачный взгляд на Ольху. Та смотрела прямо перед собой. Она-то знала, из-за чего Ингвар так разъярился. Ее едва-едва не убили! Ускользнула бы из-под его власти. Какой удар по ранимому мужскому самолюбию! Кони неслись без понукания, как выпущенные сильной рукой стрелы. Под копытами мелькали пятна крови, на обочине то и дело попадались трупы -- уже раздетые, а то и с выклеванными глазами. Вороны, объевшись человеческого мяса, отяжелели так, что лишь отодвигались к краю дороги, но не взлетали из-под копыт. Рудый начал придерживать коня: -- Ингвар! Ольха! -- Что ты хочешь? -- закричал Ингвар. -- Я заскочу по дороге к Асмунду. Боюсь, как бы старого медведя не взяли сонного! Ингвар мучительно огляделся по сторонам, избегая смотреть на Ольху. Спросил с натугой: -- Мы тоже заедем? Тебе одному опасно. Рудый захохотал, обнажая острые, как у волка, зубы: -- С вами опаснее! До встречи в твоей крепости. Он стегнул коня и унесся по боковой дороге, а Ингвар, как заметила Ольха, вздохнул облегченно. Конь под ним рванулся перед, распластавшись в скачке как стриж в полете над землей. И снова всюду лежали убитые, поруганные, раздетые донага, а черные как ночь, вороны даже не взлетали, а как крысы переходили от трупа к трупу. Ольха вспомнила рассказ стариков о страшном времени раздора. Его прервал только приход варягов. Тогда вороны нажирались одними глазами человеческими, но и тогда объедались так, что ходили по земле, растопырив крылья, толстые, как разжиревшие крысы. Варяги прекратили рознь между славянскими племенами, но своими бесчинствами так восстановили их же, что те в едином порыве выступили и сбросили их обратно в море. И на радостях в племенах начались торжества, снова передрались род на род, племя на племя, и пошла брань, полилась кровь, и снова вороны разжирели. Поговаривают, что русов, вроде бы, пригласили сами славяне, что отчаялись прекратить раздоры. Брехня -- наверное. Конечно, всегда найдется в племени выродок, что и Змея Горыныча готов пригласить на княжение, но чтобы пригласили целые племена? Влад, что скакал впереди, замахал рукой. Конь под ним уперся в землю всеми четырьмя, останавливаясь на полном скаку. -- Назад! -- закричал Боян. -- Их слишком много! Он поднял коня на дыбы, развернулся. Ингвар ухватил коня Ольхи за узду, удержал. Влад уже мчался навстречу. -- Кто там? -- крикнул Ингвар. -- Какая разница, -- крикнул Влад зло. Они повернули коней, понеслись по дороге влево. Это же в другую сторону, подумала Ольха тревожно. Но Влад прав. В самом деле, какая разница, чья толпа движется на город, потрясая топорами и рогатинами. И поляне, и меря, и хатники не прочь пограбить, пожечь, порубить чужое. Дорога гремела под копытами. Теперь вперед вырвался Окунь, на лице была готовность принять все удары на себя. Влад остался позади, все оглядывался. Они уже достигли кромки леса, когда дорога сзади почернела от неопрятной толпы. Завидев убегающих всадников, там замахали над головами рогатинами, палицами, топорами, но догонять никто не стал, верховых там было мало, русы отобьются без труда, и группа беглецов без помех втянулась под густые ветви деревьев. Сразу потемнело. Ольха вспомнила, что день клонится к концу. а в темном лесу ночь наступает рано. Окунь, громко уверяя, что знает здешние места как пескарь свою норку, поехал впереди, завел в дебри, пришлось спешиться и везти коней в поводу. Темнело быстро. Ингвар раздраженно вертел головой: -- Ну ты и завел... Признавайся, кому служишь? Ольха напряглась, но Окунь только обиженно дернул плечом. Лицо Бояна оставалось прежним, и Ольха с облегчением поняла, что Ингвар шутит, и с еще большим облегчением -- что Окунь так и понял, не мог понять иначе, ибо боевое братство уже переросло узы племенного родства. Соратник у них стоит ближе, чем сородич. Влад отыскал удобную широкую поляну. Стреножили коней собрали сушняк на костер. Ольха забеспокоилась: -- Огонь увидят издалека... Не опасно? -- Все на свете опасно, -- буркнул Ингвар. -- Но кто в ночи придет проверять? Боян накинул заботливо отцу на плечи шкуру, ухитрился не потерять при скачке, усадил ближе к огню. Старательно выбирал для отца самые мягкие части утки. Это когда-то Молот любые кости перегрызал как волк, теперь и хлебные корки оставляет другим, а сам норовит выковыривать мякиш. Ноги отца Боян укутал своим вязаным свитером, оставшись голым до пояса. Ольха бросала в его сторону удивленные взгляды. Павка подсел рядом, протянул руки к языкам пламени. На левой стороне лба расплывался огромный кровоподтек, но глаза были веселые. -- Ушли!.. Я думал, нам перекроют все дороги. Нет, славяне не умеют воевать! -- А вы умеете, -- ощетинилась она. -- С вашими дикими обычаями... вымрете скоро. Туда вам и дорога. Она поймала понимающий взгляд Влада. Да и два его дружинника, тоже славяне, явно не одобряют поступок Бояна. И то, что Ингвар, не вмешается, не велит оставить беспомощного старца в лесу. Павка широко распахнул глаза, не понимая, потом оглянулся на Бояна: -- А, это ты про его хрычучуна? -- Да. -- Ясно, княгиня... У вас, я ж забыл, стариков либо убивают, либо уводят в лес, чтобы их там убили звери. Верно? -- Не всегда, -- отрезала она. -- Только в голодный час. Но и в хлебное время, когда встанет выбор: спасать стариков или детей. Это ж понятно, кого спасать! -- Конечно, понятно, -- согласился Павка. -- Стариков, ясное дело. Она отпрянула, будто поднес ей к носу горящую головню. -- Почему? Что вы за народ? -- Когда-то и мы спасали детей, а стариков убивали, -- ответил Павка. -- Так говорят волхвы. Это было во времена не то фараонов... не спрашивай, думаешь, я знаю, кто это такие?.. не то гелонов. Словом, мы тоже были звери, тут гордится нечем. Когда надо выжить, в первую очередь спасаешь детенышей. О стариках начинаешь заботиться, когда... ну, когда становишься добрее. -- Добрее? -- воскликнула Ольха в изумлении. На нее оглянулся Ингвар, он замечал каждое ее движение, и Ольха понизила голос. -- Это вы-то, русы, добрее? -- Княгиня, -- сказал Павка, -- что есть ребенок? У Бояна их будет как листьев на дереве. А вот отец у него один. Другого нет и быть не может. Да и тот скоро уйдет... Я бы тоже, будь мой отец жив! Это жену можно найти другую, детей наплодить еще и еще, а отцу даже своих годов добавить не дано богами. А как бы хотелось! Ольха с удивлением учуяла глубокую печаль в голосе всегда веселого и беспечного дружинника. На миг он, сильный и уверенный, показался мальчишкой, который жаждет прижаться щекой к ладони всесильного и все умеющего отца. -- Не знаю, -- сказала она неуверенно. -- У нас детей спасают в первую очередь. -- Это и понятно. Всякий зверь своего детеныша из огня тащит. Но, положа руку на сердце, скажи: неужто твои славяне... ну пусть твои древляне, неужто они такие звери, что убьют младенца? Детей никто, как я навидался, не убивает. Даже детей врага. Самое худшее, что сделают, это продадут в рабство. Но и там останется жить. А при удаче убежит обратно. Ежели он сын Бояна, то еще и девку оттуда прихватит, а тестю подпустит красного петуха! Глава 43 Ингвар, не в состоянии заснуть, выполз из-под одеяла. Ольха мирно спала рядом, ее лицо в свете догорающего костра было мирным, совсем детским. Пухлые губы чуть приоткрылись, лицо казалось удивленным и чуть обиженным. Он отошел в темноту. Глаза начали привыкать к темноте, кое-как узрел поваленную валежину. Сел, в груди была горечь. Пекло, будто туда налили расплавленного олова. Внезапный распад Новой Руси, бегство из своего уже города, вражда полян... но хуже всего, что эта золотоволосая древлянка исчезнет из его жизни. Что в сравнении с этим даже распад Новой Руси? Глаза обвыклись вовсе, отчетливо различал верхушки кустарника, деревьев, даже валежины, только внизу все оставалось залитым чернотой. Воздух уже стал холодный, ночвой, с поворотом на утреннюю свежесть. Немного продрог, плечи сами по себе передернулись. Он совсем собрался уже подняться, мышцы напряглись для движения, как вдруг ухо уловило едва слышный скрип. Он за. мер, потому что такой скрип слышал не единожды. Напрягся, чувствуя смертный страх, через несколько мгновений обостренный в ночи слух уловил слабый щелчок, с которым тетива бьется о кожаную рукавичку лучника, и тут же качнулся в сторону. Возле щеки словно взмахнули невидимым крылом, больно дернуло за чуб, что свесился на эту сторону. Упал, издал легкий стон, а сам прислушивался отчаянно, стараясь понять с какой стороны раздался скрип натягиваемого лука. В ночном лесу было абсолютно тихо. Выждав какое-то время, он начал отползать, уперся ногами в а ствол дерева. Приподнял голову, и снова услышал зловещий скрип. Днем этот звук не услышал бы, но в ночи с ее обостренной тишиной, скрип сгибаемого дерева донесся отчетливо. Оглянувшись, он увидел, как блеклый лунный свет падает на его ноги. Даже пройдя через листву, свет луны для привыкших глаз давал четкие указания, где он весь. Не дожидаясь щелчка, он откатился в сторону. Рядом влажно шлепнуло, с таким звуком железный наконечник входит в сырое дерево, и он мотнулся вбок, вломился в кусты, перекатился через голову, сбежал вниз по широкой дуге. Сердце отчаянно колотилось. Как еще не поломал ноги, прыгая в полной тьме, натыкаясь на деревья и коряги! Лицо было расцарапано ветками. Вытирая кровь с глаз, он внезапно понял, что бежал не к месту стоянки, где мог бы позвать на помощь, а сделал круг и снова приблизился к тому месту, но уже с другой стороны. Неосознанная жажда схватки оказалась сильнее жажды уцелеть. Удача, боги ли помогли, или же сильный сумеет выжить и в чужих местах, но он услышал шорох первым, а потом заметил как шевельнулись ветви куста. Ингвар выждал, пробежал на цыпочках, а потом прыгнул в темноту, напрягши тело и выставив руки. Он ударился о твердое тело, услышал сдавленный вскрик. Кулак из темноты выметнулся неожиданно, Ингвар дернул головой, удар пришелся по скуле, второй вовсе попал в плечо, и они, сцепившись, покатились по траве. Ингвар бил головой, пытался поймать врага за горло, тот коротко и сильно выбрасывал вперед кулаки. Несколько минут осыпали друг друга ударами молча, но кусты трещали, наконец, Ингвар попал кулаком в мягкое, услышал вскрик боли. Он воспрянул духом, противник выглядит слабее, уже задыхается, дышит часто и хрипло, но вдруг сильный удар в низ живота заставил Ингвара отпустить руки, скорчиться. Противник рванулся и освободился. Затрещали кусты, сильная боль перегнула Ингвара в поясе, он только смотрел в бессильной ярости и недоумении вслед. И тут только понял, почему тот не попытался добить его. От костра слышались крики, трещали кусты, будто ломилось целое войско. В темноте замелькали багровые огоньки. Ингвар, наконец, вскрикнул слабо: -- Ко мне... Сюда! Треск усилился, кто-то заорал: -- Он там!.. Я слышал голос. Ингвар, отзовись еще! -- Сюда, -- крикнул Ингвар. Свет факелов пробился между деревьями. Ломая кусты, словно стадо свиней, к нему продрались Павка, Влад, Боян, а чуть позже пробился и Окунь. Лицо его было в крови. Плачущим голосом вскрикнул: -- Да что ж ты с нами делаешь! Я чуть без глаз не остался! Сердце Ингвара застучало чаще. В красном свете факела лоб Окуня был перерезан полоской, с которой капала темная кровь, нос расквашен сильным ударом, темные струйки сбегали на губу, а на щеке темнело пятно. -- Ладно, -- бросил Влад раздраженно. -- До свадьбы заживет. Что тут было, Ингвар? Ингвар перевел дыхание. По щеке Влада стекала кровь из рассеченной брови. Выглядел он запыхавшимся и донельзя рассерженным. Рядом с ним хватал воздух широко раскрытым ртом Боян с расцарапанным лицом, кривил рожу, бережно щупал колено, где портки были разорваны, будто на них только что висел, вцепившись зубами, медведь. -- Обыщите полянку, -- велел Ингвар упавшим голосом. -- Кто-то выпустил в меня две стрелы. Похоже, он и лук бросил, убежал без оного. -- Ты что-нибудь рассмотрел? -- допытывался Влад. -- Хоть что-то? -- Если бы ты держал над нами факел, -- огрызнулся Ингвар. -- Только и заметил, что он послабее... И, вроде бы, ниже ростом. Хотя не уверен. Влад разочарованно пожал плечами. Мало кто во всем войске русов станет бровь в бровь с Ингваром, да и в борьбе на поясах выстоит. А уж из славян и вовсе нет равных. -- Больше ничего не заметил? -- и, не дождавшись ответа сказал безнадежно, -- Тогда возвращаемся. Стражу удвоим. Утром нашли лук и даже обе стрелы. На одну намотался клок волос с его чуба, темнело коричневое пятнышко. Ингвар пощупал саднящее ухо, острый, как бритва, наконечник рассек мочку. У стрелка глаз был острый, а рука верной. Он искоса оглядывал нахмуренные лица. Теперь каждый видит, что это не киевлянин за ними последовал и догнал, не местный полянин наткнулся случайно, а кто-то из своих. Кому доверяют, от кого не сторожатся. Он видел, как Влад переговорил с дружинниками, и те разобрались по двое. Понятно, теперь по одному отлучаться -- слишком большая роскошь. Лучше пусть хоть и подозревают друг друга, но приглядывают. Влад, подрагивая плечами от утреннего холода, подошел к Ингвару. Ссадина на лбу еще пламенела, но подвойский чисто по-мужски не обращал внимания на такие мелочи. -- Добротный лук, -- сказал он со странным выражением. -- Очень даже. И стрелы. -- Ты хоть проверил, -- спросил Ингвар, -- чей? -- Да, -- ответил Влад с тем же выражением. -- И, конечно, не обнаружил владельца? Влад покачал головой: -- Как ты мог такое обо мне подумать? Ай-яй-яй! -- Обнаружил? -- не поверил Ингвар. -- Без труда. -- Так чей? Не тяни кота за хвост. Влад развел руками: -- Будешь обрадован даже больше, чем сам думаешь. -- Почему? -- Это твой лук. Ты давно его вынимал из чехла? Ингвар скрипнул зубами. Он не любил стрелять из лука, потому возил чаще на заводном коне. И хотя лук достался очень хороший, сам князь Олег подарил, но Ингвар больше любил честную схватку грудь в грудь, когда видишь лицо врага, зришь в его глаза. -- Черт бы побрал... -- Это вместо спасибо? -- обиделся Влад. -- Я такой лук тебе вернул! Рудый прав, не все возвращать надо. Настроение Ингвара испортилось. У кого-то хватило наглости подкрасться к спящему, вытащить лук из чехла, достать стрелы из тулы. Вовремя проснулся, пошел во тьму, и тогда убийца отправился следом. Судя по всему, кто-то из его дружины. И очень умелый и хладнокровный стрелок! Пока седлали коней, он наклонился к Ольхе. Она все еще спала теперь лицо было спокойное, умиротворенное. Чувствуя, что больше оттягивать нельзя, он тронул ее за плечо: -- Пора... Она открыла глаза, еще затуманенные сном, улыбнулась. Ингвар не мог шелохнуться. Улыбка была настолько чистая и светлая даже радостная, что он разорвал бы того, кому она предназначалась на самом деле. Убил бы и напился его теплой крови! -- Пора, -- повторил он уже суше, -- надо ехать. Она привстала, огляделась. Дружинники садились на коней, только Боян еще хлопотал над отцом, поил его из берестяной кружечки. Ингвар видел, как взгляд древлянки прояснился, стал тверже. Она спросила негромко: -- Ты для насмешки дал мне спать так долго? Ингвар в бессилии смотрел, как она быстро вскочила, поправила смятое платье, исчезла за плотной стеной кустов. Все, что он делает, оборачивается против него! В путь отправились позже, чем собирались. Молот был слаб, снова пытался соснуть, а Боян сон отца готов был защищать с мечом в руке. А после скудного завтрака увидели, что даже если кобыла пойдет шагом, старик долго не удержит повод. Он уставал слишком быстро, его клонило в сон, начнет раскачиваться на ходу, упадет под копыта. Ингвар поглядывал на Молота с сомнением. Подозвал Влада: -- Бери своих людей, скачи впереди. Проберись к терему, готовься к долгой обороне. -- А ты? Ингвар оглянулся на Ольху, Бояна: -- Мы будем пробираться следом. Я боюсь, что когда приедем, наш замок уже будет захвачен. -- Я буду спешить, -- пообещал Влад. Оглянулся на Молота, тот едва не падал в пламя костра, все не мог согреть старчески застывающую кровь. -- Иногда не понимаю вас, русов. Многое у вас намного лучше, чем у славян, но это... -- У нас так принято. -- Старый Покон? -- Нет, новый. По старому мы тоже стариков убивали. Влад кивнул, понимая, но не соглашаясь, свистнул своим, вскочил на коня. Они унеслись, быстрые и сильные, как волки. Боян посадил. отца снова впереди себя, держал в объятиях, смягчал тряску. За ними шел заводной конь, оседланный и готовый принять обоих всадников. Ингвар и Ольха ехали бок-о-бок. Оба не смотрели друг на друга, их взоры были устремлены перед собой, где узкая лесная дорожка превратилась в тропу, тропку, тропинку, наконец, вовсе растворилась в низкой лесной траве. Ольха чувствовала, как незримая цепь держит ее рядом с воеводой русов. Скосила глаза, в тот же миг и он вроде бы пытался искоса взглянуть в ее сторону, оба тут же вперили взоры вперед. Сердце Ольхи застучало чаще, она успела увидеть цепь! Правда, не всю цепь, а только Два главных кольца, к которым приклепана цепь. Блистающая, скованная небесными кузнецами. Одно кольцо поблескивало на пальце Ингвара, а другое... другое тепло и уютно сидело на ее пальце. У него оно плотно обхватывало безымянный на правой руке, у нее -- на левой, а так как она едет справа, то цепь, незримая для смертных, между ними провисает свободно, не натягивается, не цепляется за конскую сбрую. Павка часто выезжал вперед, возвращался расстроенный. Наконец заявил зло: -- Все! Дальше кругом завалы. -- Завалы? -- Засеки, -- поправился он. -- Похоже, местные на всякий случай перекрыли все дороги и даже тропки. Им что, пешие! Ингвар хмуро покосился на Ольху, замедленно слез на землю. Ольха, сразу все поняв, покидала седло со слезами. Поцеловала Жароглазку в бархатные губы, другую такую лошадь уже не отыскать, прошептала: -- Прости... Я постараюсь тебя как-то вернуть. Кобыла поморгала длинными ресницами. Глаза были печальные, понимающие. Ольха обняла ее напоследок, прижалась к теплой шелковистой коже. Впервые лес показался чужим, неприветливым. Мужчины сняли с коней самое необходимое, Боян посадил отца на плечи. Маленький отряд быстро углубился в чащу. Ольха старалась не оглядываться на свою Жароглазку. Если та посмотрит с укором, то не выдержит, вернется бегом, а там будь, что будет! Старик на плечах Бояна постанывал, кряхтел. Ольха на бегу расслышала старческий шепот: -- Дай мне меч и оставь... Я хочу умереть в бою. -- Да брось, батя, -- донесся сдавленный голос Бояна. -- Из тебя боец, как из моего... гм... не при родителях будь сказано. -- Зато могу погибнуть с честью... -- Ага, честь! А для меня -- бесчестье. -- Мужчины не должны умирать в постелях! -- Батя, не дави на горло... На горло, говорю, не дави. Только скажи, в твой смертный час переложу с постели на камни. -- Он пришел сейчас... -- Дудки! Сперва с внуками повошкаешься. А я им пожалуюсь, как ты мне горло давил. Боян хрипел, задыхался, тяжелая кольчуга с булатными пластинами панцыря и без того тянула к земле, к тому же с рукавами, а еще и тяжелый меч, два ножа на поясе... Но вымученно улыбался сквозь мутные струйки пота, лицо было распаренное, глаза выпучивались как у морского окуня. Ольха чувствовала неясную симпатию. Боян сам изнемог, а буде схватка -- от комаров не отобьется, но из последних сил спасает престарелого родителя, шепчет грубовато-нежные слова, утешает, да не просто утешает, а еще и убеждает, что тому важнее остаться живым, чтобы внуков порадовать, и пользу советом дать, ведь прожил и повидал больше сына, сумеет внуков научить больше, чем отец. Когда Ингвар, запыхавшись, велел остановиться на короткий отдых, перевести дух, она смутно подивилась слабости воеводы, не так уж много и прошли, но когда версты через две Ингвар снова велел остановиться, чтобы оглядеться, она вовсе ничего не могла понять. Потом случайно перехватила понимающий взгляд Павки, в сердце кольнуло жалостью. Щадят Бояна! Тот из гордости помрет, но не признается, что тяжело нести, да и боится быть обузой для них. Повинуясь неясному порыву, она оказалась рядом с Бояном: -- Какой ты... удивительный! Давай, я понесу твой меч. Старик смотрел сверху подслеповатыми глазами. Высохшие ладони обхватывали квадратный подбородок сына. Боян просипел: -- Еще... чего... -- Дай, -- попросила Ольха. -- Ни... за... что... Я воин... Обеими руками он придерживал отца за колени, и Ольха, не раздумывая, быстро отцепила его меч в ножнах. Боян зарычал, попробовал ухватить, отпустив одной рукой отца, Ольха отпрянула. Боян пошел на нее, дико вращая глазами. Ольха, отступая, уперлась спиной в ствол, сдвинулась вбок... прямо в руки Ингвара. Тот молча отнял у нее меч, прицепил на пояс и, не оглядываясь, пошел вперед. Павка подмигнул Ольхе за его спиной, вскинул кверху большой палец. Она уже знала, что у русов этот жест обозначает одобрение, жизнь, свободу, в то время как палец, обращенный вниз, обрекает на смерть. Лес поредел, пахнуло влагой. Деревья набежали, расступились, впереди была вода. Речка несла щепки, бревна, обломки заборов, даже ворота с калиткой. Два дня в верховье прошли ливни, и мутная вода стремительно неслась вровень с берегами. -- Нам только перебраться на ту сторону, -- сказал Ингвар с облегчением. -- А там уже рукой подать. -- Верст пять, -- определил Павка. -- Длинные у тебя руки! Ольха укоризненно покачала головой. Рядом хрипло дышал Боян, старик сидел на его плечах как гигантский гриб, поросший белым мхом. Ингвар теперь двигался едва ли не на цыпочках. Где вода, там и люди. Они селятся только на берегах рек. Если заблудишься, то надо только выйти к реке. А там вниз по течению, обязательно наткнешься на хатки. Вдоль берега шли две тропки, а чуть погодя Ольха услышала пронзительное блеянье. Осторожно выглянули, по ту сторону кустов паслось целое стадо коз. Двое мальчишек бросали ножик в дерево, азартно спорили. -- Обойдем, -- шепнул Ингвар. -- Назад? -- Нет, попробуем за кустами. Однако через десяток шагов в стене кустов была брешь. Когда перебегали, пригнувшись, мальчишки заметили, подняли крик. Ольха не думала, что так быстро соберется толпа народа. Похоже, поляне соседних деревень уже шли грабить или громить киян, и в это время пастушки указали на беглецов. Дальше скрываться не было смысла. Побежали вдоль берега, Ингвар хрипло кричал что-то про мост. Ольха не думала, что при таком ливне мост уцелеет, но бежала послушно рядом с Ингваром, Павка отстал, держался с Бояном. Преследователи гнались с дикими радостными воплями. Их было не меньше двух десятков, но от чего кровь застыла у Ольхи в жилах, так это то, что и спереди наперерез им бежала огромная толпа вооруженного народа. Во главе был на коне настоящий дружинник, огромный и вооруженный до зубов. В руке был меч, он указывал в сторону беглецов. За ним, как успела Ольха заметить, было не меньше дюжины пеших, одетых в доспехи дружинников, а уже за ними неслась озверелая толпа, ощетиненная рогатинами, плотницкими топорами, ножами для разделки рыбы. -- К мостику! -- крикнул Ингвар отчаянно. В двух десятках шагов ниже по течению через Почайну Ольха разглядела мост: высокий, узкий, на длинных столбах, вбитых в дно, две телеги не разойдутся, да он, похоже, и служил только людям, а телеги переправлялись где-нибудь по настоящему мосту... Задыхаясь от бега, падая на камнях и ямах, они неслись как олени. Был жуткий миг, когда Ольха уже решила, что не успеют преследователи тоже поняли их намерение и помчались к мостику, спеша перехватить раньше, но Павка добежал первым, остановился, подняв щит, и первая волна брошенных дротиков застучала железными клювами о щит, шлем, железные поножи. Ингвар рывком швырнул Ольху на дощатый настил: -- Беги! Она пробежала два шага, развернулась: -- А ты? Но Ингвар уже рубился рядом с Павкой. Они перегородили путь к мостику. Со спины зайти не давали, их два меча били страшно. Сквозь звон и грохот железа о железо раздались первые крики раненых. Ольха выхватила узкий кинжал, сделала шаг обратно. Ингвар, не оборачиваясь, закричал: -- Уходи!.. Прошу те... бя... Он содрогнулся от удара палицей по шолому, но Павка тут же проткнул врага мечом, сам отшатнулся от блеснувшего лезвия, приподнял щит, приняв удары трех копий, бешено и с леденящим душу криком ударил в ответ. Ольха видела, как Ингвар отшвырнул щит, ухватил второй меч. Он был и так страшен, а когда заорал дико, затрясся и внезапно прыгнул вперед с двумя длинными мечами в жилистых руках, шарахнулись в стороны в самые отважные. Образовалась брешь, и в эту щель с разгона вбежал хрипящий, залитый потом Боян с отцом на плечам. Он ступил на мост и упал на колени, а Молот сполз с плеч сына, повернулся и ухватился за пустые ножны. В старческих глазах блеснуло отчаяние. Мужчина должен умирать с оружием в руках... Ольху загораживали спинами, она видела, что двоим, пусть даже теперь троим, не выдержать напор дюжины дружинников, а к тем подбегали новые и новые люди. И не все с рогатинами и палицами. Ингвар снова повернул залитое потом и кровью лицо к Ольхе. Ее поразили отчаяние в его взоре: -- Уходи! Она упрямо покачала головой. Павка вдруг заорал бешено: -- Всем уходить! Я -- один... задержу... -- Нет, -- прохрипел Ингвар, отражая удары. Павка выкрикнул: -- Пока держу... рубите мост за моей спиной! Голос Павки был чист и светел, а Ингвар как-то сразу отступил на шаг, кивнул Бояну. Оба отодвинулись, и Павка остался один против целой толпы. Он отступил на мостик, щупая его ногой, сделал еще шаг, еще, так, что не только у него, но и у нападавших по бокам были только узкие перила, вскричал весело: -- Последний пир!.. Мой меч поет! На него бросились с ревом, но в тесноте мешали друг другу. Павка ударил крест-накрест, и два дружинника упали ему под ноги. На бревна хлестнули струи алой дымящейся крови. Ингвар, отбежав на два десятка шагов, со страшной силой обрушил лезвие меча на перила. Жердь с треском переломилась а вторым ударом Ингвар почти перерубил бревно под ногами. Ольха подхватила Молота под руку, уводила насильно. Старик пытался вырваться, просил дать ему хотя бы нож. Ольха охотно бы дала, но это, как видно, не в обычае русов, и она тащила престарелого воина на тот берег. Боян, все еще шатаясь от изнеможения, начал торопливо рубить бревна, едва не попадая себе по ногам. Ольха оглядывалась ничего не понимала. Павка в одиночестве выдерживал град ударов, шатался, но не отступал, а если и отступал, то на полшага, не пропуская противника мимо. Огромная ревущая толпа напирала. Во главе рубился высокий витязь, лицо его закрывала железная личина. Лик его был страшен, а секира обагрена кровью. Пивка продолжал наносить сильные удары, от которых падали дружинники, наконец, скрестил меч с витязем, некоторое время обменивались тяжелыми ударами. Толпа остановилась, шел бой гигантов. Ольха вскрикнула, когда топор витязя разрубил Павке плечо. Там показалась кровь, железо прогнулось, но Павка тут же с силой ударил мечом как копьем. Лезвие почти до середины вошло в живот противника. Павка поспешно выдернул меч, с трудом вскинул над головой, Ольха услышала его страшный крик: -- Боги!.. Вам жертвую! А за его свиной дерево трещало, щепки взлетали как стаи вспугнутых воробьев. Целый пролет обрушился в холодную воду, стремительное течение подхватило, повернуло, с силой ударило в столб, весь мост содрогнулся, затем волны подхватили и понесли вниз. Ольха расширенными в ужасе глазами смотрела в спину Павки. Несмотря на рану, тот рубился как бес: успевал поворачиваться во все стороны, выдерживал удары топоров и копий, его сумели оттеснить еще на три-четыре шага, а уже в трех шагах открывалась бездна реки. -- Еще! -- приказал Ингвар яростно. -- И этот пролет!.. Иначе перепрыгнут! Он сам с двух-трех ударов перерубывал толстые бревна, обрушивал в пенистые воды перила, настил, бревна-стояки. На той стороне, моста Павка под ударами отступил еще на шаг. По нему били как по наковальне, он шатался, но держал удары. Измочаленный щит стряхнул. Ольха с болью видела, как доспехи уже всюду окрасились кровью. -- Отойди! -- дико закричал Боян. Настил под ногами зашатался. Ингвар сильно толкнул Ольху прыгнул, а настил обрушился в воду. На той стороне моста Павка был уже на самом краю. Он упал на колени, все еще загораживая проход. Его озверело били топорами, боевыми молотами, воздух наполнился звоном, треском, грохотом. Ольхе показалось, что услышала хруст костей, сдавленный вскрик. Ингвар ухватил Ольху, лицо его было, темное как ночь, потащил. Сзади отступал, пятясь, Боян. Он вскидывал щит, ловил на него летящие дротики, закрывал отца. Выругался, булатная стрела больно клюнула в плечо. Мостик кончился, под ноги бросилась утоптанная земля. Узкая тропка повела вдоль берега, раздвоилась, один язычок юркнул под сень мохнатых деревьев. Ольха вскрикнула на бегу с болью: -- Павка!.. Он погиб, давая нам уйти. -- Да, -- ответил Ингвар. От шагал быстрым шагом, почти бежал, посматривая на нее, оглядываясь на Бояна с Молотом. -- Он спас нас... а мы... Ингвар рявкнул зло: -- Что мы? Мы должны были уйти. И должны спастись сейчас, дабы жертва была не напрасна. Боян, пятясь, едва на наступил им на ноги. В плече торчала стрела, из ранки бежала тонкая струйка алой крови. Не морщась, Боян обломил древко, чтобы не мешало, бросил через плечо: -- А разве это не лучшая на свете смерть? -- На мосту? -- спросила Ольха с болью. -- Отдать жизнь за други своя, -- ответил Боян сурово. Они выбрались на берег. Ингвар облегченно вздохнул, увидев в сотне шагов густой ельник, а еще дальше над ельником вздымались кудрявые вершины дубов, кленов, вязов. Боян присел на корточки, просунул голову между ног отца, с натугой выпрямился: -- Всего-то верст пять осталось? Глава 44 Вскоре их снова узнали, но это были уже веси во владениях Ингвара. К удивлению Ольхи, местные жители отнеслись без вражды, даже дали им двух коней. Ингвар велел явиться в терем за платой, а войт сказал почтительно: -- Да ты не беспокойся, хозяин! Если даже не заплатишь. Ты нам уже заплатил. Еще раньше. Ольха не повяла, спросила Ингвара, а тот раздраженно отмахнулся: -- Да откуда я знаю, что он имел в виду? Наверное, какую-нибудь мзду отменил. Ну, за проезд по мосту, подушное или что-то еще. -- Главное, -- сказала она удивленно, -- что нам даже помогли. -- Главное, что тебя с Молотом можно посадить на коней, -- возразил Ингвар. -- Я могу идти наравне с вами. -- Сперва посмотри, как ходят мужчины. -- Кто этого не видел? Но когда Ингвар и Боян пошли своим воинским шагом, Ольха потрясенно поняла, что и на коне за ними поспеть непросто. Оба руса в полном боевом доспехе и с тяжелыми мечами за спинами бежали как кони по зеленому лесу, прыгали через пни и валежины, проламывались как лоси через кусты, бежали без устали, бежали мокрые от пота, как две выдры, но бежали и бежали, еще успевали присматривать за Молотом и поддерживать в седле, уже и кони начали хрипеть и ронять пену. Ольха готова была взмолиться об отдыхе, как вдруг Ингвар вскрикнул: -- Замок! На дальней дороге показалось с десяток людей с кольями и рогатинами, но загородный терем был уже близок. Кони шли шагом, пошатывались, хрипели, пристыженно косились на шагающих рядом русов. На башенке блеснул солнечный зайчик. Следят за дорогой, поняла Ольха, доспех не снимают даже наверху. Значит, дела и здесь плохи. Или очень тревожны. Они были еще в сотне шагов от ворот, когда подъемный мост со скрипом и треском начал опускаться. Створки ворот пошли в стороны. Там появился непомерно широкий в плечах приземистый мужик с непокрытой головой. Длинные волосы цвета дубовой коры падали на плечи. Ольха вздрогнула, проход в ворота замка загородил явно полянин. На поясе у него висел короткий славянский меч. Длинные узловатые руки мужика свисали до колен. От него веяло силой и неприкрытой угрозой. Налитые злобой глаза люто зыркали из-под насупленных бровей. Надбровные дуги выступали как козырек на крыльцом терема. Он вгляделся в приближающихся людей с явно возрастающей угрозой в лице. За его плечами появились еще люди с топорами и копьями в руках. Передний мужик ступил на мост, не дожидаясь, пока край ляжет на той стороне. Ольха хотела слезть, встать рядом с Ингваром, но тот словно чуял, предостерегающе поднял руку. Она замерла в седле. Рядом что-то бормотал Молот, седые пряди развевало ветром. Он совсем изнемог от скачки, глаза закрывались. Мужик слегка пошатывался, словно глыбы плечей и чудовищные руки перетягивали то на одну, то на другую сторону. Край тяжело опустился, мост словно бы облегченно вздохнул, расслабил натруженные мышцы бревен. Мужик остановился на середке моста, тот Вроде бы даже прогнулся. Голос мужика был тяжелый и грозный, будто над головой прогрохотал гром: -- Кто такие будете? Ингвар ответил мертвым от усталости голосом: -- Если и ты, Мизгирь, меня не признаешь... то кто признает еще? Мужик, которого Ингвар назвал Мизгирем, подошел ближе, всмотрелся в измученное лицо воеводы, зачем-то потыкал в него пальцем. Вдруг обнял, сдавил в объятиях с такой мощью, что даже Ольха с высоты седла услышала хруст костей и скрежет сминаемого доспеха. Ингвар, морщась, высвободился, а Мизгирь захохотал неожиданно гулким басом: -- Так ты живой! -- Как видишь, -- ответил Ингвар. -- Боги! А нам сказали, что тебя убили. Он снова обнял, похлопал по плечам, пощупал, оглянулся на Бояна, Ольху: -- А эти... они тоже живые? -- Все живые, -- заверил Ингвар уже потеплевшим голосом. Мизгирь покосился на престарелого Молота: -- Гм... ну, все не все, а что ты цел, это здорово. Боян взял под уздцы коней отца и Ольхи, повел следом за Ингваром и Мизгирем. В воротах навстречу выбежал Влад, с ним были Окунь и два дружинника, которые всегда держались с Владом. Все целые, невредимые. Влад сделал движение обнять Ингвара, но, похоже, постеснялся. Он, как заметила Ольха, всегда был сдержанный в словах и движениях. Только сказал с веселой издевкой: -- Ты знаешь, за чем я их застал? -- Ну-ну. -- Краду по тебе справляли!.. Кто-то сказал, что тебя в Киеве убили. Вот тут и устроили поминки твоей душе с горя. -- Или от радости, -- буркнул Ингвар. Влад оскорбился: -- Плохо ты о своих людях думаешь! А Мизгирь, от которого несло как из винной бочки, сказал восторженно: -- А какую, в самом деле, краду справили! Какую тризну закатили! Три дня пьяные рачки ползали! Нет, зря ты не был на такой краде! Ингвар усмехнулся. Мизгирь не понимает спьяну, что мелет: -- Еще буду. Мизгирь, наконец, смутился: -- Ой, воевода... Живи сто лет! Просто никого так не провожали к Ящеру... гм, в вирий. А воевода Оглобень, брат Студена, такую речь сказал, что все рты раскрыли. Никогда он не говорил так долго и красиво! Ингвар кивнул: -- Верю. Он наверняка готовился сказать ее всю весну и лето. Дружинники посерьезнели, уловили недосказанное. Ингвар, оглянулся, проследил, как к Ольхе подбежали девки, увели мыть и менять одежку. Боян снял отца с коня, понес на руках в терем. Вокруг Ингвара толпились дружинники и челядины, приветствовали, тут же требовали указаний. Ингвар, оглядываясь на распахнутые ворота как затравленный волк, распорядился резко: -- Запереть! Выставить стражу у подъемного моста! На башнях менять дозорных чаще, дабы не заснули! -- Ожидаешь приступ? -- спросил Мизгирь встревоженно. -- А как же? -- огрызнулся Ингвар. -- Ты бы не пошел? Мизгирь почесал голову, побежал, переваливаясь с боку на бок, как сытая утка. Воздух был пропитан запахами дыма, гари. По приказу Мизгиря, а то и подоспевшего Влада, спешно жгли траву и кусты. Ингвар разглядел белые затесанные колья, в двух сотнях шагов от его крепости. Кто-то разметил, чтобы на этом расстоянии не осталось ни кустика чертополоха, ни глубокой ямы. Из окрестных весей в кремль Ингвара спешно свозили на телегах зерно, муку, мясо, птицу, гнали скот. Ингвар ждал приступа, но ночам удваивал стражу. Склонялся с наступлением темноты в охрану назначать только русов, но после долгих колебаний решил не рисковать расколом. В дружине уже нет различий между русами и витязями из местных племен. Это видели все, чувствовали на себе. Ингвару намекнули с обидой, что новое дружинное братство для его воинов выше племенных и кровных уз. Осады не было, но к его кремлю нередко подъезжали всадники, грозились, орали, размахивали оружием. Потом надолго исчезали, и жизнь за стенами крепости тянулась в тревожном ожидании, как разогретая на солнце живица за вылезающим из нее жуком-рогачем. Зверята и другие поляне, что оставались верны Ингвару, иногда надолго уходили. Ольха подумывала, что не вернутся, но возвращались все, даже Ряска, сестра Зверяты, которая раньше любила поговорить о захватчиках русах. -- А что хорошего, -- буркнула она однажды на вопрос Ольхи, -- ну, посадили они на место Олега своего князька... -- Они? -- Они, -- подтвердил Ряска, даже не понимая, что отгораживается от своих соплеменников, -- этого... Студислава, младшего брата Студена. Он дальняя родня бывшему князю... Ну, тому самому, который был до прихода Аскольда и Дира. Что-то таков дохлое, среднее между мокрой вороной и старым сомом. Уже и по имени того князя не помнят. Но сейчас, когда в Киеве разгромили все винные подвалы, им надо посадить на престол именно потомка старых киевских князей из рода полян. Тьфу!.. Вольности старые им подавай. А вольности в их разумении -- хватай, что плохо лежит, бей слабого, и чтоб никто не смел противиться!.. Да разве ж такие вольности мыслимы? Еще через неделю ночные дозорные увидели багровое зарево пожара. Горела восточная часть Киева. Потом огонь перекинулся в середину города. Ветра почти не было. Ингвар ждал, что пожар в конце-концов потушат, но тот разгорался беспрепятственно, охватил весь город. Ольха на черно-багровое облако смотрела с ужасом. Огромный город, к разукрашенным теремам и красоте которого все еще не могла привыкнуть, погибает на глазах. И почему-то его не спасают. Зверята сказала горько: -- А кому спасать? Там все друг другу в глотки вцепились. -- А что делят? -- Как что? Каждый хочет править. Пусть не Новой Русью, ее теперь не будет, а хотя бы здешними полянами. Отыскались потомки еще более древних князей, новые вожди, а соседние племена норовят оттяпать часть земель... Правда, и поляне уже посылали свои отряды на захват земель типичей и тишковцев. Ольха не поверила: -- Поляне?.. Когда у них самих такое? Еще видели бредущих по дальней дороге погорельцев. Судя по их виду, Киев выгорел весь. Спасшиеся от огня разбредаются По окрестным весям, уходят в леса, спешно роют землянки на месте своих домов, копаются в пепелище, растаскивают обгорелые ос