нь-ше, чем письмо
попадет в нужные руки. Если уж отправ-лять, то надо было делать раньше. Еще
когда Агафирс начал стягивать войска в кулак на своих землях...
Со стены очень хорошо было видно, что во вражеском лагере все еще царит
странная нервозность. Всадники носятся во все стороны, часть шатров за ночь
как будто свалила неведомая сила, ставят заново только сейчас, во все
стороны вокруг лагеря разосланы летучие отряды...
Один всадник галопом понесся в сторону города. На стенах следили за ним
внимательно, кое-кто уже начал натягивать лук. Воин рассерженно все
пришпоривал бед-ного коня, тот понесся галопом. Однако, не доезжая на
выстрел из лука, всадник резко остановил коня, подняв его на дыбы, прокричал
страшным голосом:
-- Не спасут вас проклятые колдуны!.. Мы все равно сровняем с землей
это проклятое место!.. А вы все отве-тите за кровь наших лучших людей!
-- О чем это он? -- пробормотал Окоем озадаченно. Он посмотрел на
Олега, тот молчал, зеленые глаза бесстрастно следили за всадником. Лицо
глашатая от бешенства стало багровым, на шее и даже на лбу взду-вались
толстые синие жилы. Его трясло, он бессильно дергал повод, глаза сверкали, а
в уголках рта показа-лась слюна. Со стен что-то прокричали. Всадник
при-встал на стременах, погрозил кулаком.
-- Наш доблестный вождь... наш Агафирс, -- проорал он дико, -- сказал,
что за сегодняшнюю ночь вы запла-тите кровавую цену!
Окоем уловил, что волхв при последних словах словно бы застыл, даже
дыхание остановилось. В зеленых гла-зах росли удивление и злость.
-- Что случилось? -- спросил Окоем.
-- Не понимаю, -- прошептал Олег. -- Агафирс... жив?
Окоем осмотрел на войско врага, на Олега, снова на растревоженный
лагерь.
-- А что с ним могло случиться?
Олег покачал головой, сказал упавшим голосом:
-- Да-да, ты прав... Звезды и все такое... Окоем долго смотрел на
лагерь агафирсов, вслуши-вался, затем его острые глаза прошлись по Олегу,
его усталому лицу, рукам, на которых свежие ссадины, испачканной в земле
одежде.
-- Похоже, -- сказал он с расстановкой, -- можно не спрашивать, где ты
был ночью.
Олег ответил непослушным голосом:
-- Вот и не спрашивай.
-- Но я вижу по твоему лицу, -- сказал Окоем почти злорадно, -- что не
все удается и тебе... мудрый!
Олег проговорил мертвым голосом:
-- Все не удается даже богам.
Снизу послышалось звяканье металла. На стену рез-во взбежал Скиф, в
полных доспехах, шлем блестит, но глаза довольные.
-- Доброе утро, --поприветствовал он. -- Что-то у противника
стряслось... А вы ранние пташки! Только что с Олегом... Такой помятый вид,
будто бражничал всю ночь, а потом обошел всех непотребных девок!.. А у нас
поймали лазутчиков... Ума не приложу, как они оказа-лись так близко от
стены... в тех проклятых развалинах, почему наши стражи ничего не
заметили?.. Не иначе как проклятые колдуны... Правда, их самих кто-то
потрепал, потрепал.
Окоем хмыкнул:
-- Иначе бы и не поймали.
-- Верно, -- согласился Скиф. -- Их было пятеро, но в живых оставалось
только двое. Да и те израненные, даже ползти не могли. Видать, колдовства не
хватило, чтобы вернуться.
-- Или их не стали забирать, -- предположил Окоем.
-- Как это?
-- А не колдуны вовсе, -- ответил Окоем хладнокровно. -- Что я,
колдунов не зрел? Да и ты их встре-чал, встречал, по морде лица вижу. Это не
колдуны, а так... Они ж сами сказали! А перед смертью чего врать?
-- Воинская хитрость, -- предположил Скиф. -- На-стоящий воин дерется
до конца!.. Они ж какую чушь пле-ли, что проклятый колдун, которого они
преследовали, обернулся черной тучей, поразил их молнией и улетел!. Ха,
что-то я не слышал грома, а какая молния без грома? Ты такое
видел?
-- Тыщи раз, -- ответил Окоем. -- Когда далеко.
-- Так это ж было по ту сторону городской стены! Мы б оглохли от
треска. Так что брешут, брешут. Мо-лодцы, до конца держались. Как думаешь,
Олег?
Олег кивнул:
-- Да, конечно. Когда бьет молния, то либо пожар, либо обугленные да
оплавленные следы. Наверное, мол-ния -- это такой твердый... или почти
твердый огонь, как думаешь?
Скиф брезгливо отмахнулся:
-- Не мое это дело, из чего молния, раз я не могу взять ее в руки. Но
их потрепала не молния, тут ты прав. Ско-рее их рвал какой-то зверь, у
которого и зубы -- ого, и когти--о-го-го, да и вообще...
Он не сумел объяснить, что такое "вообще", двигал пальцами, морщил лоб,
наконец плюнул им под ноги, повернулся и пошел на другую стену.
Глава 38
Над землей медленно ширился слабый болезненный свет хмурого утра.
Чародеи собрались в шатре Хакамы. Пришли все шестеро, как только убедились,
что ника-ких вражеских воинов в лагере Агафирса нет. Ковакко, зеленый от
страха, метался по шатру, спотыкался о ноги чародеев. Беркут буркнул
брезгливо:
-- Сядь. Без тебя тошно.
-- Не могу! -- выкрикнул Ковакко. -- Ты делаешь вид, что это не он
начертал кровью? Пусть Агафирс и его воины думают что угодно, но мы-то
понимаем, кто это был! Посмотри еще раз!
Беркут не повернул головы. Другие тоже старались не смотреть на
размашистую надпись: "Еще не поздно вернуться!"
Россоха подал голос:
-- Не кажется ли вам, что Олег все же как-то сохра-нил свою мощь?
Беркут буркнул еще злее:
-- Мы все лишились магии. Он -- тоже.
А Боровик добавил нервно:
-- Мы на всякий случай это проверили не один раз. Помнишь, подсылали к
ним по дороге людей? Даже ког-да ему грозила гибель, он отбивался без магии.
-- Может быть, не хотел выказывать?
-- Хитрил?
Беркут возразил зло:
-- Он слишком осторожен. Если есть возможность от-биться издалека...
магией, он обязательно бы так сделал. Россоха развел руками:
-- Тогда... как объяснишь?
-- Это я должен разводить руками, -- ответил Беркут раздраженно. -- Мы
все знаем, что в лагерь Агафирса мышь не проползет. Богоборец не рискнул бы,
даже если бы там всех сторожевых убрали! Да вы и сами его знае-те. Но он
побывал в лагере! Он убил шестерых в шатре Агафирса... страшно подумать,
если бы Агафирс случай-но не задержался у костра со своими старыми воинами!
Полог мягко отодвинулся, заглянуло смеющееся лицо Хакамы. Оглядела всех
быстрыми веселыми глазами, уди-вилась:
-- Вы что такие взъерошенные?
Чародеи мрачно смотрели, как волшебница легко про-шла на середину,
повернулась на одной ноге, словно под-росток. Глаза ее сияли.
-- Еще один день прошел!.. Все ближе и ближе к на-шему освобождению!..
А вы почему все такие?
Россоха сказал мягко:
-- Хакама, перед нами не надо играть. Это в твоем шат-ре побывал Олег.
Это тебе он написал предостережение.
Беркут хмыкнул:
-- Мягкий он наш! Добрячок... Как утерпел и не сло-мал шею? Таких быков
ломал, а такую шейку... гм... я бы ее двумя пальцами.
Хакама вздрогнула, рука ее невольно поднялась, паль-цы пощупали шею, в
самом деле тонкая, засмеялась, но теперь и сама чувствовала, что смех
принужденный.
-- Беркут, у тебя и шуточки!.. Ладно, не стоит себя так уж... Давайте
принимать все как есть. Да, каким-то обра-зом он проник в лагерь. Да, он
сумел убить военачальни-ков. Да, он посеял панику в лагере, из-за чего
десятки лю-дей убили и ранили друг друга. Ну и что? Все равно с нами такая
мощь, что снесет город Гелона как песчаный домик.
Они смотрели на нее с надеждой. Ковакко сказал громко:
-- Хакама права. Пусть он даже каждую ночь будет проникать в лагерь и
убивать по сто человек. Но с нами сто тысяч отборной конницы! И все время
прибывают новые отряды.
-- Да, конечно, -- подал голос Россоха. -- Хакама права, да и ты прав.
Но что, если в следующий раз в числе этих ста погибших будем мы семеро? А
Хакаме он не ограничится предостережением?
В палатке повеяло зимой. Ковакко передернул плеча-ми, съежился. Другие
колдуны кутались в халаты, пере-глядывались с неуверенностью.
Хакама снова вскинула руку, ее тонкие пальцы едва не коснулись шеи, но
опомнилась, засмеялась и ска-зала властно :
-- Мы настолько сильны, что даже скрываем свою силу. Но полагаю, сейчас
пора поделиться друг с другом своей мощью. Не секрет, что каждый из нас
имеет какие-то безделушки, что накапливают магию. Мы мало обращали внимания
на все эти скатерти-самобранки да сапо-ги-скороходы, ибо движением пальца
делали больше и лучше, но теперь...
Беркут с досадой стукнул кулаком по колену:
-- Я дурак! Мне сколько попадалось таких вещичек! Посмотришь с
любопытством: как это, мол, эта накап-ливает, а остальные нет, и
отбрасываешь. Эх, если бы тот ум, что у нас сзади, да вперед...
-- Так у тебя ничего нет? -- удивилась Хакама;
Беркут буркнул:
-- Есть одно колечко... Вот оно. Безделица. Если в сон клонит, стоит
потереть -- сразу как огурчик. Ходишь вприпрыжку. Но уже наполовину
потускнело. Значит, еще пару раз попользую, и станет обычным кольцом. Так
что берегу.
-- И это все? -- спросила Хакама настойчиво.
-- Все, -- ответил Беркут сердито.
Колдуны украдкой переглядывались. Врет Беркут, врет. Это Богоборец
чистосердечно выложил все свои тайны, даже день и час рождения назвал, но
никто из них не скажет, что у них есть. Даже тот, у кого ничего нет, сделает
вид, что есть нечто огромное и ужасное, но просто бережет для нужного
случая. Когда боятся -- тогда уважают. Со слабыми не считаются ни звери, ни
люди, ни колдуны.
Хакама оглядела их лица, складка на лбу стала глубже.
-- Ладно, -- сказала она тверже, -- никто не выложит свое самое важное.
Это понятно. Но когда придет реша-ющий миг, я хочу, чтобы никто из вас не
заколебался использовать всю ту мощь, что у вас есть!
Холод сгустился, чародеи ежились, словно в шатер ворвался еще и
холодный зимний ветер, что внезапно и страшно пронизал до мозга костей
незащищенные тела.
Они помнили свою первую битву с Богоборцем.
Со стороны главных городских ворот раздались кри-ки. Олег видел, как
Скиф с мечом в руке ринулся меж-ду домов. Следом побежали воины, но кричали
не сви-репо, а скорее восторженно.
Он влез на стену, с той стороны ворот сотен пять гелонов отражали
нападение легкой конницы агафирсов. Отбивались умело, выставляя копья,
сшибая с седел, а, тем временем ворота распахнули, на помощь высыпала толпа
горожан.
Скиф заорал предостерегающе, меч в его руке заблистал как молния, когда
он врубился в гущу агафирсов. Среди подошедшего войска выделялся статный
воин в доспехах гелона...
-- Турч, -- вырвалось у Олега, -- цел... Говорят же, что так просто
герои не пропадают...
А Турч и Скиф, двое самых умелых, плечом к плечу прикрывали отступление
потрепанного войска ополченцев. Со стен на агафирсов летели камни, по
всадникам часто и прицельно били из луков.
Плечом к плечу они оба и отступили за ворота. Там с боков набежали,
разом навалились на створки, сдерживая напор агафирсов, заложили в петли
целое бревно.
Олег, не помня себя, сбежал со стены, обнял Турча:
-- Как?.. Как ты уцелел?
Турч, сильно похудевший, измученный, сдавил Олега так, что у того
вырвался стон.
-- Не только я, не только!.. Семьсот человек удалось собрать из
уцелевших. Мы сперва побили несколько отрядов, что искали продовольствие,
разграбили и сожгли обозы, а потом решили пробиваться к городу. К счастью, у
них что-то там случилось ночью, иначе нам так легко не удалось бы к
воротам...
Скиф вмешался, толкнул Турча:
-- Иди в мои покои. Помойся, отдохни. Тебя шатает, как тростник на
ветру! Ты сумел спасти людей, не бро-сил их, у меня не будет лучше
военачальника. Иди, а я пока за тебя здесь пораспоряжаюсь...
Турч скупо улыбнулся.
Только к полудню Агафирс вывел из лагеря войска. На городской стене тут
же под руководством Турча и Скифа приготовились сбрасывать камни и бревна на
лестницы, лить кипящую смолу на осаждающих. Всад-ники долго группировались,
выстраивались, к ним то и дело подъезжали военачальники, что-то объясняли.
Олег поднялся на стену еще раньше Турча, отсюда хо-рошо видно луки в
руках всадников. Пока не заметно людей с лестницами... Прискакал еще один,
могучего сло-жения воин, доспехи горят как жар, конь настоящий зверь. Когда
всадник повернулся к городу и начал что-то объяснять всадникам, Олег
вздрогнул, а в груди болезнен-но дернулась жилка. Агафирс, сильный и
яростный вои-тель, старший сын Миш... старше Гелона и Скифа на пол-часа,
которому всю жизнь приходится доказывать, что он чего-то стоит, что он не
хуже братьев!
Мелькнула мысль, что его рукой водили боги, ког-да не дали убить в ту
страшную ночь Агафирса. Он все-таки сын Колоксая... Это со стороны он --
яростный и свирепый воин, а внутри испуганный ребенок, кото-рый все еще
доказывает всему миру, что он умеет ру-ководить сам, управлять страной сам.
Если он дока-жет... если ему не надо будет этого доказывать больше, то
возможно, есть какой-то путь примирения?
Солнце играло на дорогих доспехах, блестело на кон-ской сбруе. Олег
всмотрелся в красноречивые жесты, ко-торыми Агафирс сопровождал свои
объяснения, и как будто услышал его слова:
-- У нас есть чем ответить! Слишком близко мой брат ставил к городской
стене дома и домишки!.. Сейчас он поймет, в чем его ошибка. Действуйте!
По мановению его руки к городским стенам поскака-ли сотни всадников с
натянутыми луками. Рядом с каж-дым несся еще один, держа наготове горящий
факел. Подскакав поближе, всадники останавливались, стрелок накладывал на
тетиву стрелу с намотанной на бронзовый наконечник паклей, второй с факелом
тут же поджигал стрелок торопливо спускал с тетивы, пока горящие кап-ли не
упадут на одежду или тетиву.
Сотни дымящихся стрел взвились в воздух. Словно широкий огненный мост,
возводимый невидимыми кол-дунами, возник на земле и пошел быстро расти по
кру-той и широкой дуге в направлении к крепости. Искры падали и на землю, на
стену, а затем дальний конец мо-ста исчез за крепостной стеной.
Стрелки быстро накладывали новые стрелы, факель-щики поджигали паклю, и
снова и снова горящие стре-лы летели через городскую стену.
Страх стиснул сердце Олега холодной безжалостной лапой. Крыши домов
усеяли огненные пчелы. Кое-где расцветали страшные огненные цветы, красные
лепест-ки поднимаются вверх, но люди уже на крышах с ведра-ми воды наготове,
спешно заливают, другие поднимают снизу на веревках полные ведра, а третьи
торопливо зачерпывают в колодезях. Самые сметливые, намочив тряпки, быстро и
ловко прихлопывали пламя.
И все-таки то в одном месте, то в другом раздавались крики, туда
устремлялись мужики с баграми, ра-стаскивали горящие сараи, мастерские,
торговые лавки. От жары слезились глаза, вспыхивали волосы.
Стрелы долетали даже до стен старого города, там за-горелся дом Окоема.
Прибежали, сообщили, но верхов-ный жрец, чьи люди и младшие жрецы гасили
пожары вблизи городской стены, лишь посмотрел хмуро в сто-рону своего дома,
скрипнул зубами, сказал с яростью:
-- Мой дом -- Гелония!..
Олег услышал, оглянулся, в самом деле огромный дом Окоема стоит
несколько в стороне от других, ветер дует от них, пожар не перекинется. А
что верховный жрец приносит свой дом в жертву, то... что ж, так и должен
поступать человек.
Жаль только, что так поступает редко.
В трех шагах от него стоял, широко расставив ноги, Скиф. Лук в его
могучих руках сгибался и разгибался бес-прерывно, тетива звенела, а стрелы
исчезали, едва по-явившись. Справа и слева от него точно так же звонко
щелкали тетивы. Стрелы срывались со злым комариным звоном. По всей стене
лучники, стоя плечом к плечу, быстро-быстро натягивали луки, стрелы уходили
по дуге вниз, а там, в плотной массе всадников с огненными стре-лами, падали
сами всадники, а раненые кони, обезумев от боли, с диким ржанием начинали
метаться по полю.
Один, потом еще двое стрелков на стене вскрикнули, выронили луки.
Одного горящая стрела поразила в горло, одного в плечо, третьего в грудь, но
эти стрелы попали из-за недолета, а пока агафирсы стремились перебросить
горящие стрелы через стену подальше в город.
Стрелки со стен били их торопливо, безжалостно. Агафирсы подошли
слишком близко, все как скот на бойне, огненных стрел все меньше...
Скиф покосился на Олега, прокричал зло:
-- Даже я, паршивый стрелок, набил их уже целую кучу!..
-- Много вдов будет в стране Миш, -- согласился Олег. -- Будет плач и
слезы...
Все новые и новые всадники неслись к городу, оста-навливались,
выпускали стрелы, если успевали: на сте-нах города, где перестали ждать
штурма, бросали копья и хватались за луки. Скиф думал, что это никогда не
кончится, как вдруг всадники начали пятиться. Только сейчас он заметил, что
уже все поле перед стенами по-крыто трупами. На некоторых горит одежда,
подожжен-ная собственными стрелами.
На стенах кричали яростно, рой тяжелых стрел несся со злобным
жужжанием. Устрашенные агафирсы начали поворачивать коней, видно было, как
взмахивали рука-ми, роняя поводья, сползали под копыта собственных коней.
Прошел час, и от агафирсов прибыл глашатай. Про-трубил в рог, требуя
внимания, закричал трубным зве-нящим голосом, который услышали по всей
стене:
-- Великий Агафирс предлагает перемирие!.. На два часа.
Скиф поинтересовался:
-- Только на два? Зачем?
-- Мы заберем раненых и убитых под стенами, -- ответил глашатай с
достоинством. -- Чтобы предать их земле с почестями.
Скиф открыл уже рот, чтобы согласиться, но Олег с такой силой ткнул его
в бок, что Скиф охнул и поперх-нулся. Олег зло гаркнул:
-- Передай, что перемирия не будет!
Скиф ахнул, а глашатай тоже, казалось, онемел от та-кой великой
наглости и дерзости. После паузы крикнул с великим изумлением:
-- Ты не понял?.. Это для того, чтобы забрать павших. Олег ответил зло:
-- Это ты не понял! Это война, а не воинские игры. Пусть тем, кто пал,
вороны выклюют глаза, а волки но-чью выжрут внутренности. А раненые пусть
мрут в му-ках, ибо они знали, на что шли.
Глашатай уехал, но все оглядывался с изумлением. Скиф спросил
напряженно:
-- Я что-то не понял. Какая-то хитрость? Олег зло огрызнулся:
-- Какая хитрость! Наоборот, никаких хитростей. Пусть все будет как
есть. Неприукрашенно. Не будем войну превращать в красивое зрелище! Если
соблюдать правила, если воевать в красивых костюмах и с улыб-ками на лицах,
то сама война вроде бы и не ужасное дело. Совсем не ужасное, а так, что-то
вроде веселого, хоть и чуть грубоватого зрелища. Самую малость гру-боватого.
А вообще-то красиво. А противники полны уважения друг к другу,
раскланиваются... Дурь! Это война, на которой людей и скот убивают, поля и
дома жгут, колодцы засыпают. И не надо это зло приукра-шивать, понял? Пусть
эти мрут... пусть кричат, пусть мое сердце от их криков разорвется, но зато
кого-то это устрашит, и в новую войну не ввяжется!
Скиф отодвинулся с отвращением:
-- Ну ты и чудовище...
-- Пусть буду чудовищем я, -- ответил Олег с му-кой, -- но только бы
прекратились войны!
-- Никогда, -- ответил Скиф твердо, -- никогда не прекратится! Это
благородное дело мужчин. Это победа, это честь, это слава, это мужество
воочию. Нет, никог-да я тебя не пойму... К счастью, наверное.
Но отменять это бесцеремонное распоряжение не стал, чего опасался Олег.
Весь остаток дня раненые стонали под стенами, кричали, проклинали, вопили
жуткими го-лосами. Несколько раз агафирсы пытались вывезти хотя бы тех, кто
подает голос, но со стен по твердому приказу Олега таких спасителей убивали
стрелами.
Когда новых убитых стало почти столько же, сколько и погибших стрелков
из лука, часть гелонов начала по-говаривать, что вообще-то этот
красноголовый чужак прав, врагу надо наносить как можно больше урона, а раз
уж приперла под стены такая сила, то тут не до раскланиваний. Но даже такие
все равно смотрели на красноволосого человека как на отвратительное чудовище
и брезгливо отодвигались, когда он проходил мимо.
Агафирсы мужественно дрались за то, чтобы вынес-ти раненых. Сам Агафирс
привел два отряда человек по сто, одни выносили раненых, а другие
обстреливали лучников на стенах. Гелонов было убито трое, а семе-ро ранено,
но трудно, стоя на открытом месте, попасть в того, кто стреляет из-за
укрытия, а стрелки со стен усеяли телами новых отважных все пространство
во-круг крепости.
На этот раз уже половина защитников города говори-ла, что красноголовый
мудрец хоть и чудовище, но во-инскую уловку придумал хорошую. Подлую,
нечестную, но хорошую. Старых раненых вынесли, но зато новых добавилось
вдвое больше!
Пусть чудовище, думал Олег тоскливо, пусть что угод-но, но пусть война
будет такой, какая есть: подлая и нечестная вся. С благородными ритуалами
или без, но она -- война.
Солнце медленно распухало, увеличивалось, сполза-ло к темно-красному
краю земли. Весь запад неба из темно-синего превратился в багровый. Олег
посмотрел, подумал, сказал с холодной жестокостью:
-- Что-то под стенами тихо.
-- Померли, -- сказал Скиф с надеждой. Он был бле-ден, по лицу катились
крупные капли пота. -- Наверное, померли.
Жаль, -- сказал Олег бессердечно. Подумал, по-смотрел вдоль стены. На
гребне несколько стрелков всматривались в даль. Женщины по эту сторону
город-ской стены торопливо наполняли камнями корзины. Их поднимали на
веревках, а от чанов с кипящей водой не-сли ведра, от горячего пара
отворачивали лица. -- Ага, это сгодится!
Что?
Олег, не отвечая, подозвал стрелков, велел:
Плесните кипятком на тех, до кого достанете!
Скиф ахнул. Мужчины угрюмо косились на Олега, но воспротивиться
загадочному волхву, который отда-ет приказы в присутствии тцара, не
решились. Скиф и Олег видели, как они с размаху выплескивали, обжи-гаясь о
горячие ведра, кипяток как можно дальше. Го-рячие струи падали широким
веером. Некоторые не-подвижные тела у подножия задергались, поднялся жуткий
крик, прозвучали жалобные стоны, проклятия, крики о помощи.
Гелоны едва не плакали от жалости. Олег сказал.
угрюмо:
-- Хорошо. Надеюсь, агафирсы не оставят боевых друзей в беде.
На него смотрели с ненавистью. Кто-то процедил за спиной, что самого бы
его туда, вниз, да сверху кипяточ-ком. Олег резко повернулся, но на него все
смотрели со злобой и недоброжелательством.
-- Стреляйте лучше, -- сказал он горько. -- Вон бегут... Со стороны
агафирсов в самом деле, не выдержав криков, ринулись беспорядочной толпой
всадники. Кто пытался поднять тяжелое тело прямо на скаку, но большинство
сразу соскакивали, поднимали раненых, торопливо укладывали поперек седла...
и тут их самих находили стрелы со стен, камни, кипящая смола, вар, поленья.
Раненые и обожженные кони с диким ржанием убе-гали. Два-три рухнули
вместе с всадниками, видно было" как бешено бьют копыта, круша черепа,
грудные клет-ки, ломая руки и ноги хозяевам. Олег закричал грозно:
-- Не стрелять!.. Прекратить!.. Пусть кричат! Пусть зовут на помощь!
Глава 39
Только глубокой ночью агафирсам удалось вынести тех раненых, кто дожил
до ее наступления, да убитых. Со стен сбрасывали факелы, стреляли в
копошащиеся тела стреляли на стук копыт, на скрип телег. Ночь была
бес-покойная, а утром в корчмах похвалялись, кто сколько уложил со стены.
Но тогда же на рассвете со стен не увидели ни одного трупа. Агафирсы
вывезли даже тех, кто пал убитым в ночи.
Олег с башни наблюдал за вражеским лагерем. Лицо его было суровым и
безжалостным. Глаза блестели сухо, словно осколки слюды.
-- Сегодня приступа не будет, -- сообщил он.
-- Почему? -- спросил Скиф недружелюбно.
-- Измотаны за ночь. А сейчас хоронят. Потом бу-дут приспосабливаться,
искать новую тактику. С людь-ми, которые не соблюдают правила... это о нас,
надо быть осторожнее. Поверь, именно теперь нас начина-ют уважать и
побаиваться.
-- Из-за нашей дикости?
-- Из-за того, -- сказал Олег терпеливо, -- что мы плю-ем на
общепринятые правила... выгодные в данном случае агафирсам, а воюем по своим
правилам. Выгодным нам.
Скиф смотрел исподлобья, в чистых синих глазах были недоверие и почти
вражда.
-- Не понимаю, -- ответил он резко. -- Не понимаю!
Окоем взглянул на молодого правителя с понимани-ем. Чем-то они
показались Олегу похожими: молодой яростный воин и очень немолодой служитель
богам, ко-торый никогда не брал в руки меч.
-- Если они ворвутся, -- сказал Окоем осторожно, -- разве не выместят
злобу?
-- Выместят, -- согласился Олег. -- Но пусть знают, что и для них это
не прогулка. Не охота на оленей! Ты видел, сколько агафирсов полегло, когда
вытаскивали своих? И никакой тебе добычи. В другой раз подумают, идти ли на
войну вообще. Окоем подумал, сказал:
-- Что-то в твоих словах есть... но уж слишком это все... люто. Ты
хочешь сделать войну настолько свире-пой и гадкой, чтобы отбить к ней охоту?
-- Улавливаешь, -- ответил Олег с надеждой. -- Раз-ве не путь?
Окоем нахмурился, долго смотрел под ноги.
-- Не знаю, -- ответил он наконец. -- Один путь по-кончить с войнами --
это все больше обставлять их зако-нами, правилами, ограничениями. Чтобы
превратить их в конце концов из кровопролития в нечто вроде состяза-ний. На
состязаниях тоже и люди ломают шею, и кони разбиваются, а народ так же
шалеет от крови и молит бо-гов, чтобы даровали победу именно своим. А ты вот
пред-лагаешь поступить наоборот: сделать войны чересчур же-стокими и
кровавыми, чтобы все меньше достойных людей бралось за оружие. Конечно,
всегда найдутся врож-денные ублюдки, которых не заставишь работать, им бы
только убивать да грабить... вот и пусть бьются друг с дру-гом, не жалко. Ты
в самом деле не прост, странный волхв! Но, мне кажется, первый путь проще.
Он просто понят-нее. Да и хотят люди воевать, хотят!
-- Хотят, -- согласился Олег с ненавистью. -- Хотят, Ящер бы их всех
побрал! Хотят, сволочи. А надо, чтоб не хотели.
-- Надо, -- согласился Окоем. -- Понимаю, ты молод. Хочется переделать
людскую природу сразу. Увы, юно-ша... Наверное, проще все-таки постепенно...
очень по-степенно вводить разные правила. Не только позволять Друг другу
выносить раненых с поля боя, но и догово-риться не трогать мирных жителей,
не жечь поля, не за-сыпать колодцы... От этого трудно удержаться, понимаю,
но если бы мы жили тысячи лет, то можно бы постепен-но-постепенно,
незаметно-незаметно... Понимаешь?
Олег сказал с яростью:
-- Нам не дано жить столько. А увидеть мир луч-шим, чем это кровавое
болото, я жажду при жизни! Люто жажду!
Окоем ответить не успел, из-за стены раздались кри-ки. Олег повернулся,
между лопатками стало так холод-но, что невольно отвел плечи, стараясь
защитить пора-женное место.
По грохоту слышно, что войско Агафирса идет на приступ. Всеми силами.
Часом раньше Агафирс собрал в своем шатре воена-чальников, указал, кому
с какой стороны вести войска. Опытные полководцы, они выслушали в
почтительном молчании. Все было обговорено раньше, Агафирс лишь подтвердил,
что все по-прежнему, а крепость они возьмут так же, как брали многие и
раньше.
По всему лагерю всадники вскакивали в седла, кони привычно занимали
свои места в строю. Огромное вой-ско, разбившись на квадраты, замерло в
ожидании.
Агафирс вышел из шатра, солнце на миг ослепило, заб-листало на
доспехах, железном шлеме, украшенном золо-том топоре. Оруженосец бегом
подвел коня. Агафирс одним прыжком оказался в седле, повернул коня, суровое
лицо дышало отвагой, а глаза гордо блестели.
-- Воины! -- крикнул он сильным голосом. Огромное войско замерло, даже
кони перестали отмахиваться от оводов, повернули головы. -- Герои! Мелкие
стычки за-кончены. Отныне никаких переговоров с врагом. Запом-ните, теперь
это не противник, а враг!.. С противником поступают благородно... или
неблагородно, смотря как он заслуживает, а с врагом поступают как с врагом
всегда. Надеюсь, вам не надо объяснять разницу. Этот проклятый город должен
быть уничтожен!.. Как и само понятие стра-ны Гелонии. Жрецы говорят, что они
смотрели звездные карты грядущего, там ни слова, ни знака о Гелонии! Нет
такой страны... Так что убивайте, убивайте, убивайте!.. Мужчин, женщин,
детей, скот, деревья!.. Город сжечь, а то место, где он стоял, посыпать
солью, чтобы и трава не росла на этом проклятом... проклятом...
Он задохнулся от переполнявшей ненависти, лицо на-лилось кровью, а
глаза, и без того круглые как у орла, выпучились в приступе неудержимой
ярости. Воины дружно вскинули к небу руки с топорами. Земля вздрог-нула от
мощного крика тысяч здоровых мужских глоток.
Все шестеро чародеев собрались возле шатра Хакамы. Беркут с
удовольствием наблюдал за могучим вой-ском. А устрашенному Россохе
показалось, что по все-му лагерю внезапно выросла стальная щетина, а небо и
земля дрогнули перед мощью голосов новых повели-телей земли.
Хакама захлопала в ладоши. Глаза горели торжеством, на щеках расцвел
румянец. Она помолодела и похороше-ла в радостном возбуждении.
-- Ну что? -- спросила она победно. -- Разве все не свершается с
изумительной точностью, как предначерта-но звездами? Сегодня и завтра будет
великий штурм, се-годня город может устоять... хотя не понимаю, как усто-ит
перед такой силой, но смиренно склоняю голову перед властью звездного неба,
но завтра падет точно, завтра наши... противники, назовем их так, погибнут.
Будут уби-ты. Но именно завтра день Битвы Муравья с Рекой, не так ли?.. А мы
все знаем, что произойдет в этот знаменатель-ный, предначертанный ходом
всего Мироздания день!
Боровик кивнул. Солнце играло на его лысине. Круп-ная муха села на
самую вершину блестящего черепа, на-чала чесать крылышки, поскользнулась и
упала как с высокой горы. Боровик поймал на лету, не глядя, ото-рвал крылья
и бросил под ноги.
-- Да, -- признался он с некоторой неохотой, -- как ни пытались мы
вмешаться, поторопить события... а ведь пытались, не будем друг от друга
таиться!.. но все равно события нарастали медленно, как поднимается вода в
наводнение. А завтра тот день, когда плотина рухнет.
Ковакко жирно захохотал:
-- Ты прав, мы все пытались. Но что предначертано звездами, то не
вырубишь топором. Сейчас же, если бы мы все вдруг бросились помогать
Богоборцу, спасать его уже ничто не спасет его от гибели. День Битвы Муравья
с Рекой! Подумать только, его гибель была предначер-тана еще задолго до его
рождения!
-- Да что там гибель, -- буркнул Беркут. -- Даже рож-дение! Все
предначертано еще до появления белого све-та. Возможно, еще до звезд... ибо
звезды -- только знаки, по которым мы читаем судьбу миров, стран, людей...
Не так ли, Россоха?
Россоха вздрогнул, поежился. Он чувствовал себя как никогда скверно.
-- Ты знаешь сам,-- ответил он неохотно. -- Не надо быть великим
знатоком звездного неба, чтобы читать там свою судьбу. Или судьбы близких,
если знаешь их день и час рождения.
Ковакко вдруг зябко передернул плечами:
-- Не знаю. К счастью, я совсем не умею читать звез-ды. А то бы вдруг
увидел и свой день... Бр-р-р!
По небу плыло странное оранжевое облако, похожее на снежную гору, даже
не гору, а целый горный хребет, залитый солнцем. Вершины причудливые,
множество уступов, наплывов, выступающих скал, пещер, но низ этой плывущей
громады чернее дегтя, и что пугало всех больше всего, абсолютно плоский,
ровный, как будто эта масса скользит по незримому, но твердому своду.
И сколько встревоженные люди ни провожали взгля-дами эту медленно
двигающуюся громаду, вершинки ос-тавались причудливо легкими, ажурными, как
взбитая пена, но низ сплющен незримой тяжестью, сплющен о невидимую твердь.
Окоем отошел от окна, покачал головой:
-- Не к добру сие знамение. Ох, не к добру! Олег молчал, лбом уперся в
поставленные на стол ку-лаки, думал, а Скиф хотел смолчать, но он не волхв,
из самого сердца вырвалось злое:
-- Знаешь, Окоем!.. Иногда я понимаю, за что мой брат поставил тебя
верховным жрецом, но... не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предсказывать
беды, если в город-ские врата вот-вот ударят тараном!
-- Не к добру, -- повторил Окоем. Потом, словно только сейчас поняв,
что сказал Скиф, сказал укориз-ненно: -- Боги могли бы подать и другое
знамение!.. Но сегодня будет страшным, а завтра...
Скиф вспыхнул, хотел возразить злее, но Олег опус-тил ладонь на его
руку, сказал негромко:
-- Погоди. Что там за шум?
Из коридора слышались громкие голоса. Скиф по-морщился, шагнул в
сторону двери.
-- Погоню на стену, нечего им...
Дверь распахнулась, едва не ударив в лоб. Влетел Ярильник, молодой
воин, приставленный к Скифу Турчем. Лицо его и без того круглое, как луна,
растягивалось в улыбке в стороны, будто тянули за уши.
Мой господин!.. У нас гости!
Кого черт принес, -- проворчал Скиф,-- Гони в шею... Нет, погоди. Кто
там?
Ярильник заулыбался во всю ширь, не ответил, выбе-жал, и почти сразу в
комнату вбежала легкая стройная девушка, худенькая, с тонкими руками и
тонкой шеей Она показалась Олегу похожей на молодого олененка еще
нескладного, но бесконечно милого, доброго, довер-чивого, что еще не знает
жестокостей большого мира.
Завидев Скифа, счастливо вскрикнула. Лицо его осве-тилось счастьем,
блаженством. Она с ликующим щенячь-им визгом бросилась к нему, Скиф
растопырил руки, она подпрыгнула и оказалась у него на груди, и только тогда
Олег узнал ее, сейчас в мужской одежде, покрытую плот-ным солнечным загаром.
-- Ляна, -- бормотал Скиф потрясенно, -- как ты здесь оказалась?
Она торопливо и жадно осыпала его мелкими детски-ми поцелуями. Он
держал ее на руках как ребенка, она по ее хрупкой фигурке и была еще
ребенком, чистым и восторженным, а глаза светились как звезды.
Скиф осторожно опустил на землю, но она снова бросилась ему на шею и
повисла, дрыгая ногами. Он с застывшей улыбкой погладил ее по спине, по
голове, наконец мягко расцепил ее руки. Ноги Ляны коснулись земли, он сказал
мягко:
-- Ляна, ты зря сюда прибыла... Я даже не знаю, как ты сумела
пробраться.
Ее тонкие красиво очерченные брови в безмерном удивлении взлетели на
середину чистого лба.
-- Да очень просто!.. Я проехала прямо через их ла-герь. Через самую
середину. Мой конь ни на кого не на-ступил, он очень осторожный и чуткий...
Нас никто про-сто не заметил. И не остановил.
Скиф открыл рот. Закрыл, снова открыл, глаза полез-ли на лоб.
-- Ты... это всерьез?
Он беспомощно оглянулся на Олега и Окоема. Око-ем хмурился,
рассматривал Ляну с открытой неприяз-нью. Олег улыбнулся:
-- Здравствуй, Ляна. Да, благородный Скиф, такое бывало и раньше.
Великая Изгильдина однажды проеха-ла через лагерь вооруженного врага, это
засвидетельство-вано в ряде старых хроник. Никто ее не видел и никак не
обнаружил, так как защитой ей служили ее добродетель и невинность.
Скиф побледнел, на лбу выступили мелкие капельки пота.
-- Боги, Ляна!.. Ты ехала через лагерь, полный муж-чин? Боги могут и
недосмотреть, а если бы тебя кто-ни-будь да заметил?
Она засмеялась чисто и звонко, Олегу почудилось, что по всему помещению
покатились крохотные коло-кольчики.
-- Я знала, что не обнаружат!
-- Но... как?
Она смешливо наморщила носик:
-- Откуда я знаю? Знала, и все тут. Чувствовала.
Скиф дрожащей ладонью вытер лоб. Он представил себе, что было бы, если
бы в толпе грубых мужчин, не видевших женщин уже недели, а то и месяцы,
вдруг да обнаружили бы такую лазутчицу. Плечи сами собой пе-редернулись, он
в страхе отогнал жуткое видение.
-- Боги, Ляна... У меня сердце выскочит! Что за день такой? Город
вот-вот возьмут штурмом, здесь не останется даже целого камушка, а тут--
ты...
Окоем кашлянул, сказал настойчиво:
-- Тцар, нам нужно вернуться к обороне. Если и погибнем, то погибнуть
мы должны сражаясь. Отпусти девушку, пусть пока сменит одежду, помоется,
пусть ее покормят, дадут отдохнуть. А мы пока решим, где по-ставить запасной
отряд лучников.
Скиф вспыхнул, громким голосом кликнул Ярильника. Тот явился, веселый,
свежий и счастливый, словно не провел ночь на страже у городских ворот.
-- Отведи Ляну в мои покои, -- распорядился Скиф. -- Пусть помоется,
отдохнет. Покормите. Ляна, прости, но сейчас...
Она отступила на шаг. Глаза ее сияли.
-- Скиф, я все понимаю! Скиф, сбылась твоя мечта ты -- повелитель
большой страны!
-- Иди отдыхай, -- напомнил Скиф.
Она пятилась к двери, не в силах оторвать от него во-сторженных глаз.
Ярильник распахнул перед нею дверь подхватил под локоть, там порожек, а она
все смотрит влюбленно на молодого героя, дверь со стуком захлоп-нулась.
Олег обратил внимание, что Окоем смотрел на Ляну с неодобрением, а
когда она проходила мимо, он даже брезгливо посторонился, чтобы она его не
задела. Скиф тоже заметил, спросил резко:
-- Окоем, что случилось?
Жрец сухо поклонился. Чуть-чуть, что не ускользнуло от взгляда Скифа.
Раньше Окоем кланялся почти-тельнее.
-- Мир тесен, -- произнес Окоем нехотя. -- Все, что случается в одном
конце, узнают и на другом. Скиф насторожился :
-- Договаривай.
-- Правителям правда бывает неприятна.
-- Я еще не правитель, -- прервал Скиф. -- Говори.
Окоем сказал сухо:
-- Как знаешь. И до Гелонии дошли слухи, что несравненная Ляна... о ее
красоте наслышаны, потому и говорят... дошли слухи, что к ней ночами ходил
их пра-витель Зандарн вместе со своими придворными. Они у нее хорошо
проводили время!.. Говорят, она ублажала их всех вместе и порознь...
Скиф вскипел, рука метнулась к мечу.
-- Да как ты смеешь!
Олег быстро перехватил его за кисть. Запястье у Скифа почти вдвое шире,
чем у взрослого мужчины, но паль-цы Олега обхватили легко, сдавили как в
тисках.
Окоем ответил со злостью и гневом:
-- Думаешь, мне это приятно сказать, тцар?.. Ведь ты -- лицо страны.
Как ты, так и твоя женщина долж-на быть безупречной. От этого зависит
благополучие и спокойствие народа. И его добродетели. У развратных
правителей и народ... становится недостойным. А тебе, Скиф, достался
прекрасный народ!
Скиф побледнел, челюсти сжал так, что кости едва не проломили череп.
-- Доказательства, -- прохрипел он неистово, -- до-казательства!
-- Думаешь, я бы упомянул, если бы это были только слухи?
--А что?
-- Слухи очень точно описывают, где у твоей Ляны ро-динка... это на
левой ягодице... красное родимое пятныш-ко размером с божью коровку под
правой грудью... а пу-пок у нее в форме полумесяца серпом кверху... Так ли
это?
Скиф смертельно побледнел. Руки его бессильно опу-стились, он рухнул за
стол и уронил голову на столеш-ницу. Окоем сел рядом, обнял молодого героя
за плечи. Лицо его выражало глубокое сочувствие.
Олег поднялся, развел руками. Окоем кивнул, Олег указал на дверь,
мимикой показал, что у него хватает важных дел, ему надо идти, а эти сопли
пусть разма-зывают без него.
Когда дверь за красноголовым волхвом захлопнулась и они остались
наедине. Окоем сказал настойчиво:
-- Есть только один способ проверить... и, главное, Убедить народ.
Скиф сказал глухо в столешницу, что сразу запотела от его горячего
дыхания, голос звучал снова зло и не-преклонно:
-- Да мне плевать, кто что скажет и тем более поду-мает! Мне Ляна
верна, я нисколько не сомневаюсь в ее любви и верности.
-- Я тоже, -- ответил Окоем.
-- Ты? Что ты о ней знаешь?
-- Скиф, я прожил немало. Повидал немало. Я сразу могу сказать о
человеке, едва увижу, хорош он или плох. Эта девушка -- сам свет, сама
чистота.
-- Ну вот видишь... -- сказал Скиф с надеждой. Окоем сказал с горечью:
-- Но не все так же... мудры, скажем так, как я. Были бы все таки