к, надеть на голову и обе руки браслеты. Ничего, пока тот добежит туда и назад... Потом мир грохнул и разлетелся в огненной вспышке. Я успел только заметить, как быстро-быстро замигали -- все лампочки, а стрелки на циферблатах скакнули и закружились... В комнате колыхались два белых пятна. Одно склонилось прямо надо мною. Я напрягся и вернул себе зрение. Это была женщина, Галя. А ее муж метался по залу, бешено щелкал тумблерами, рвал рубильники, выдергивал из штекеров оголенные провода. И орал, ругался. Лицо было перекошенным. К чему крик и паника? Все окончилось благополучно, видно по ее сияющему лицу. Успели. Я поднялся. Голова сразу закружилась, в глазах потемнело, в дикой черноте замигали звездочки. -- Лежите! -- закричал он яростно.-- Вам нужно лежать! Но все уже прошло. Я был здоровым и чувствовал это. И не стоило причитать, что мне грозила опасность. А тебе она не грозила? К тому же моему здоровью все слоны в Африке завидуют. Женщина подбежала со стаканом спирта. Удачно на этот раз сбегал парень. Да только зря. -- Спасибо,-- сказал я,-- что-то не хочется. Осторожно взял спирт из ее дрожащей руки и поставил на стол. У меня рука не дрожала. Оба смотрели на меня во все глаза. Неужели изменился? Вряд ли. Во всяком случае, не внешне. -- Да,-- сказал я.-- Понимаю. Но не сейчас. Мне нужно подумать. Очень о многом подумать. Кивнул им и пошел к выходу. Они шли сзади, губы у них шевелились, но я прислушивался только к собственным мыслям. Нужно остаться наедине с самим собой и подумать. Теперь, после расщепления генетической памяти, подумать есть о чем. Да, только что я был дружинником у князя Ярослава, потом рубился на поле Куликовом. На горячем казацком коне несся с оголенной саблей на солдат наполеоновской гвардии... на белогвардейцев... на германский танк... Были походы и сражения, удалые пиры и торжественные тризны... Но все это было не главное. -- Вы слышите меня?! -- надрывался мужчина. Я кивнул и тут же забыл о нем. Это было не главное. Раньше всегда считал, что и все мои предки вели такой же образ жизни: от жизни старались взять побольше, а дать поменьше. Но как же с теми, кто сложил голову на плахе за крамольные слова, кто пошел на каторгу с пометкой "политический"? Чего мне не хватало, когда отказался от губернаторской родни, бросил университет и начал мастерить бомбы для убийства царя? Знал же, что вместо сытой обеспеченной жизни кончу на виселице или каторге! -- Послушайте,-- сказал им на пороге.-- Большое спасибо! Завтра зайду и все расскажу. А пока -- спокойной ночи! Крепко пожал им руки и вышел на улицу. Громадный город уже спал. Шел я медленно. Домой идти не хотелось, а куда нужно идти еще не знал. Впрочем, целая ночь впереди. К утру придумаем, куда идти. И вообще, зачем живем на свете. ЭФФЕКТ ПРИСУТСТВИЯ Возле ворот королевского дворца золотой цепью были прикованы два исполинских огнедышащих дракона, чуть дальше на погнутых дюзах стоял небольшой космический корабль с лопнувшей обшивкой. Возле него лежала русалка. По дороге попадались летающие блюдца самых разных габаритов, а уж боевым марсианским треножникам и числа не было. Лобода угрюмо шагал среди всей этой бутафории и старался подавить нарастающее раздражение. И раньше слышал какие колоссальнейшие суммы тратятся на декорации и съемки, но голые цифры не так действовали на воображение, как прогулка по павильонам. Это нужно было только представить: в США на съемку фильма "БЕН-ГУР" Голливуд затратил пять миллионов долларов, а на "Клеопатру" -- двадцать пять миллионов! На фильм "Ватерлоо" была истрачена сумма в полтора раза большая, чем на настоящую битву под Ватерлоо! Во что обходится иная халтура нашему государству, Лобода не знал, но не без оснований предполагал, что и она влетает в копеечку. Он споткнулся о фанерного робота и брезгливо обошел пластиковые щупальца осьминога. Где-то в одном из этих бесчисленных захламленных павильонов шла съемка экспериментального цветного широкоформатного стереоэкранного звуковкусо-... тьфу, в общем, модернового и супермодернового фильма. Пожалуй. Искусство в кино умерло, едва успев родиться. После Великого Немого появилось звуковое, затем цветное, широкоформатное, объемное, панорамное и пошло-поехало... Все старались перещеголять друг друга. Добиться злополучного эффекта присутствия, дался им этот эффект, В ход пошли даже запахи и климатизаторы. Разумеется, при такой постановке дела целые научно-исследовательские институты начали выбрасывать деньги в трубу, выполняя заказы кинообъединений. Вот почему он сейчас вместо того, чтобы сидеть возле вычислителя, петлял среди диковинок в поисках своего коллеги Стефановского, который соблазнился высоким гонораром и взялся за монтаж новой проекционной установки. На этот раз киношники задумали вообще грандиозную вещь: изображение, создаваемое специальными проекторами, можно будет не только увидеть, но и потрогать! Особая аппаратура должна передавать и такие характеристики объекта, как твердость, упругость и температура. .Лично он гордо отказался монтировать аппаратуру, и администрации удалось уговорить его помочь лишь в заключительной, фазе синхронизации тактилоскопа и ольфатронной приставки. В этой области Лобода по праву считался одним из лучших специалистов, хотя далеко не последнюю роль в его согласии сыграло желание вырвать Стефановского из цепких лап искусства, а также умопомрачительный гонорар, который для него не имел ровно никакого значения, но вот жена, дети, теща... Спрашивать дорогу не хотелось, но самостоятельно теперь и назад не дойдешь. У первой же кинозвезды узнаю дорогу, решил Лобода, но сколько ни присматривался, кинозвезды не попадались. Несколько раз мимо шмыгали девчонки с усталыми и перепуганными мордашками, парни таскали нелепое сооружение на резиновых колесиках, а за ними повсюду бегал коротенький человечек и кричал в рупор истошным голосом. Лобода подошел к маленькому крикуну: -- Где здесь идут съемки фильма "Джинн из бутылки"? -- Тринадцатый павильон,-- буркнул коротышка и ринулся на кого-то с явным намерением убить, разорвать, стереть в порошок, распылить на атомы или кварки. Лобода подивился на такой творческий азарт и пошел дальше. Тринадцатый павильон оказался на самых задворках съемочного городка. К тому же он был еще и самым маленьким и убогим, хотя именно здесь снимались самые фантастические сцены. Киты кинофикации уже уяснили, что наибольшую прибыль дает "Творческое объединение фантастики", но пока держали его в черном теле. Фонарь с предостерегающей надписью не горел, и Лобода распахнул дверь. Господи, ну и нелепица! Здесь было все: боевые лазеры пришельцев, разумные дельфины и осьминоги, мутанты, привидения... Хорошо еще, что все это сборище штампов лежало по углам, иначе этот паноптикум халтуры для Лободы был бы нелегким испытанием. Он пробрался в просмотровый зал и ахнул. Потом стал медленно свирепеть. Под стеной стояло два новеньких вычислительных агрегата высшего класса "АЛКОМА": именно таких безуспешно добивались его кафедра, и вот на тебе... Из зарослей шлангов и пластмассовых конструкций, пятясь, вылез Стефановский. -- Ты один? -- спросил Лобода.-- Видно народец здесь дисциплинированный, после звонка никто не задержится. Сумки, разумеется, пособирали заранее. Это же отлично для нас, не люблю зевак за плечами, особенно подающих советы. Тебе еще много осталось ковыряться? -- Синхроматика, а так все узлы проверил,-- пропыхтел Стефановский. Пот градом катился по его румяному личику, а у рубашки только манжеты и остались сухими. -- Тогда приступим,-- сказал Лобода с отвращением. Несмотря на немыслимый гонорар и остроумное решение проблемы взаимодействия аппаратуры, ему пришлось буквально силой усаживать себя за пульт. Во всяком случае, он никому не признается, что выполнял работу в киностудии. И почему это балбесы всех мастей так стремятся стать киноактерами? А тупари с манией величия прут в кинорежиссеры? -- Поехали,-- сказал Стефановский. Для него существовали только сверхсложная задача и прекраснейшее электронное оборудование в его полном и бесконтрольном распоряжении. К десяти вечера удалось наладить трехмерное изображение, в центре зала начался процесс материализации пары громадных огнедышащих динозавров, плод буйной фантазии юного сердцем автора в период расцвета фантастики. Неуязвимые для любого вида оружия, бессмертные и чудовищно коварные, эти монстры из книги "Джин из бутылки" приводили в трепет уже третье поколение школьников и режиссеры, хоть и с привычным запозданием, решили и сами снять обильную жатву с беспризорной нивы. -- Давай перекусим,-- предложил Лобода в самый ответственный момент. Не обращая внимания на бурные протесты Стефановского, разложил на панели колбасу, сыр и достал из портфеля две бутылки пива. -- Эх ты... -- Эх я,-- согласился Лобода. Прихлебывая пиво, оон взглянул на свой труд со стороны и подивился результатам и затраченным усилиям на такое, казалось бы, пустяковое дело. Подумаешь, очередной боевик. А тут, чтобы не прогореть в соревновании с телевидением, кинообъединение берется решать задачи, которых побаивается и Академия. Динозавры ревели, выдыхали огонь и серу через красиво нарисованные ноздри, били по бокам чудовищными хвостами: словом, вели себя строго по канонам послереволюционной фантастики и нового бума середины шестидесятых годов. -- Хватит,-- крикнул Лобода,-- выключай! Публика останется довольна, только не представляю, во сколько обойдется билетик! Иди сюда, а то прикончу и твое пиво. Стефановекий, как паучок, опустился к импровизированному столу и с урчанием впился крепкими зубами в ломоть сыра. -- Ты бы выключил эту штуку,-- сказал Лобода, поморщившись. -- Я выключил,-- ответил удивленно Стефановский. Он оглянулся и начал медленно бледнеть. Лобода отложил колбасу, ему стало нехорошо. Кинопроектор был выключен, но динозавры продолжали растерянно топтаться на месте. На паркете оставались следы их огромных лап. -- Что же это? -- растерянно спросил Стефановский. Его испуг помог Лободе высказать страшное предположение: -- Переданных характеристик оказалось достаточно, чтобы они зажили своей псевдожизнью! -- Это невозможно! -- пискнул Стефановский. -- Невозможно,-- согласился Лобода,-- хотя, кто его знает... Он хотел добавить, что никто еще, собственно, и не пробовал вот так, но даже в этот момент удержался. К чему повторять общеизвестную истину, что руки человеческие способны творить и не такие чудеса. И они их творят. Динозавры нерешительно переминались с ноги на ногу, но было видно, что им здесь явно не нравится. Дыхание становилось все чаще, а хвосты работали, как цепа на току. Стефановский с ужасом представил, что будет, если вырвутся из павильона, ведь от них практически нет защиты; Лобода в этот момент прикидывал колоссальнейшие возможности, которые откроет промышленное применение этой установки, то бишь материализатора. Ведь можно вообразить любую вещь, а с помощью материализатора создать ее! Это ли не золотой век человечества, в котором воплотятся в жизнь самые смелые мечты? И в это время динозавры рванулись к ним. К ВОПРОСУ О ЕВГЕНИКЕ "Пустынная и дикая местность на самом краю земли, в стране скифов. Никогда еще не ступала здесь нога человека. Сюда-то, на край Земли, привели слуги Зевса титана Прометея, чтобы приковать его несокрушимыми цепями к вершине скалы..." Наталья Алексеевна прохаживалась по аудитории. Пересказ древней легенды увлек ее: еще школьницей она познакомилась с этой трагедией Эсхила, древний шедевр на всю жизнь очаровал ее. "...но не вечно будет страдать Прометей. Он знает, что злой рок постигнет и могучего громовержца. Не избежать ему злой судьбы! Будет он свергнут с высокого царственного Олимпа. Станут тогда люди подобны могучим титанам, освободят Прометея и его родных братьев, тоже выступивших против Зевса: младшего Атланта и старшего -- Менетия. И станут люди сильными, и станут могучими, и станут прекрасными..." После лекций она успела забежать в книжный магазин, где для нее молоденькая продавщица достала из-под прилавка сборник японских вака. Наталья Алексеевна выбила чек и, улыбаясь, поспешила дальше. В "Фотолюбителе" она купила пачку цветной фотобумаги. В довершение всего она успела вскочить в отходивший троллейбус. Обычно же она ждала его минут двадцать. Какой-то юноша мгновенно уступил ей место и стыдливо отвернулся к окну. Вероятно, один из ее "хвостистов". По лестнице она взбегала вприпрыжку. До прихода мужа оставалось достаточно времени: можно приготовить ужин и даже привести в порядок комнату. К ним собирались зайти с визитом Волховские со своим чадом. На лестничной площадке четвертого этажа стоял мужчина. Он встретил ее странно напряженным взглядом. Ему было за сорок, одет прилично, но что-то в его облике настораживало. -- Наталья Алексеевна? -- спросил он скорее утвердительно, чем с вопросом. -- Да,-- ответила она,-- меня зовут Наталья Алексеевна. -- У нас к вам серьезный разговор,-- сказал мужчина, и его глаза блеснули.-- Позвольте представиться. Иосиф Давыдович Гальперин. Доктор медицинских наук. Вот мои документы. Наталья Алексеевна не взглянула на протянутые бумаги. -- Согласитесь,-- сказала она,-- все это несколько странно.. -- Согласен,-- Гальперин позволил себе слегка улыбнуться.-- Даже очень странно. Но вы все поймете. Нам, то есть в данном случае мне, необходимо поговорить с вами. Это очень серьезно. Наталья Алексеевна посмотрела на крохотные часики. -- В таком случае... через два часа вернется с работы мой муж... и мы охотно выслушаем вас. -- Я понимаю,-- сказал Гальперин.-- Но не стоило бы откладывать наш разговор. Не пугайтесь. Да, все это очень странно. Вы ведь гуманитарий. У вас исследования ведутся в пыли архивов, тихо и спокойно. А вот мы... У него было умное и почему-то печальное лицо. Лицо все понимающего и все прощающего человека. -- Хорошо,-- она вдруг решилась неожиданно для самой себя.-- Пойдемте в комнату. Ее сломило слово "исследование". Чуть ли не каждый день газеты сообщают о победах в той или иной области медицины. Ставятся удивительные эксперименты. Правда, непонятно, какое отношение может иметь она к медицине. Они сели в комнате друг против друга. Гальперин заметно нервничал и, видимо, не знал, с какого конца начать. Глаза его мерцали странным зеленоватым светом. И от этого всего Наталью Алексеевну охватило нехорошее предчувствие. -- Скажите,-- вдруг выпалил Гальперин,-- вы хотели бы стать матерью вундеркинда? Гениального ребенка? Наталья Алексеевна пожала плечами. -- Я уже имею двоих детей. Витю и Галочку. Мне этого вполне достаточно. -- Вы меня не поняли. Не вундеркинда. Не ребенка, который, став взрослым, превратится в заурядность. Я имею в виду нормального ребенка, который вырастет и станет гением. Гением! -- Простите... -- Знаю, это кажется бог знает чем. Но наши расчеты абсолютно правильны. Ваш будущий ребенок будет иметь КИ, равный ста двадцати единицам! А знаете ли вы свой КИ? Он равен всего-навсего двадцати двум. У вашего мужа -- двадцати четырем. Не обижайтесь, у меня тоже не столько, сколько хотелось бы. Тридцать семь. А ведь меня считают очень одаренным человеком. Талантливым. А теперь сравните -- сто двадцать! Наталья Алексеевна не знала, что ответить. -- А теперь мы подошли к самому щекотливому,-- сказал Гальперин и нахмурился. Куда и подевалась его горячность. Горящие глаза фанатика погасли, на щеках образовались складки, лоб прорезали крупные морщины. -- Будь мы абсолютно похожи на папу или маму,-- сказал он вяло,-- эволюция на Земле давно прекратилась бы. Совершенно... И счастью, есть еще изменчивость. Есть кроссинговер. Во время мейоза некоторые гомологичные хромосомы попарно сближаются друг с другом и коньюгируют. Обмениваются аналогичными участками. Хромосома разрывается. Обрывок ее вместе с оторвавшимися генами переходит в другую гомологичную хромосому... Для Натальи Алексеевны все это было китайской грамотой. Но она терпеливо слушала. -- ...перекрест хромосом может быть тройным. В нашем случае... все четыре хроматиды примут одновременное участие в кроссинговере. И дадут наилучшую комбинацию. Мы все проверили несколько раз. Считали на Большой Академической! Поверьте, ошибки быть не может. У вас и у Демьянова должен родиться ребенок с колоссальными способностями! Последнюю фразу он проговорил скороговоркой и опустил голову. -- Ка...кого Демьянова? -- спросила Наталья Алексеевна, похолодев. "...Богини судьбы, вещие мойры, вынули жребий морской богине Фетиде: кто бы не был ее мужем, от него у нее родиться сын, который будет могущественней отца и свергнет его с трона..." Она читала совершенно машинально. Перед глазами все еще стоял этот странный человек. Он тогда почти кричал: -- Нам нужны гении! Мир задыхается без них! Вы полагаете, что человечество со временем стало одареннее? Нет! Оно стало просто образованнее. Увеличилась сумма знаний, но не умение применять их. Только гении делают эпохи. Это они пробивают новые дороги, по которым идут талантливые люди и ведут за собой так называемых одаренных и способных. А средние или нормальные люди могут совершать очень мало. Вы просто не представляете, до чего же человечеству необходимы гении! Что она ему тогда ответила? Перед глазами все еще стоял этот Демьянов. Совершенно случайно она немного знала его. Неприятный субъект, почему-то возомнивший себя неотразимым сердцеедом. Вечно напомаженный, прилизанный, трусоват и способен на мелкие подлости. Это все, что она о нем знала. И комбинация их генов способна создать гениального ребенка! Трудно было поверить, но имелись неопровержимые выкладки. Она может стать матерью гения. Институт эмбриологии имел генетические карты всех граждан города. Потребовался многолетний труд "комбинаторов", как их называли, чтобы выжать наилучшие сочетания хромосом. Она может родить гения! Но только от Демьянова. Его посредственность каким-то образом удачно реагирует с ее посредственностью. -- Вас никто ни о чем не просит, никто ничего не требует,-- подчеркивал несколько раз Гальперин.-- Я вас только информирую. В конце концов, мы со временем отыщем и холостых мужчин, и незамужних женщин, чьи хромосомы смогут коньюгировать самым удачным образом. Есть шанс, что они полюбят друг друга и поженятся. Но об этом говорить рано. Я ничего не знаю. И никто ничего не знает. Это вопрос этики, и у нас никто им еще не занимался. Мы открыли эффект гениальности. Мы можем указать путь. Но решать вам... Ночью она говорила с мужем. Он долго молчал, она настороженно прислушивалась к его дыханию. И его плечо, на которое она всегда клала голову, внезапно окаменело. -- Не знаю,-- сказал он наконец.-- Решай сама. Гении в самом деле нужны человечеству. Твой Мефистофель или, как там звали посетившего тебя дьявола, прав на все сто процентов. В конце концов, я могу полюбить малыша. Во всяком случае, он не заметит разницы в отношении ко всем троим нашим детям. Ее не будет. Послушай, Наташа, а может, тебе не стоило говорить мне об этом? В его голосе слышалось страдание. Предпочитал быть обманутым? А теперь будет подозревать ее в любом случае... Поистине, ее посетил дьявол! "...Могучий Геракл убил смертоносной стрелой орла, и разбил своей тяжелой палицей оковы титана. И сказал тогда Прометей: "Пусть не вступает громовержец в брак с морской богиней Фетидой. Пусть ее отдадут в жены Пелею и будет сын Фетиды и Пелея величайшим героем Греции..." -- У них родился Ахилл, да? -- спросила, не вытерпев, курносая студентка с первого ряда. -- Да, это был Ахилл,-- тихо сказала Наталья Алексеевна. После лекции она пошла домой пешком. И выбрала не самую ближнюю дорогу. У Фетиды родился могучий Ахилл. Совершил несколько подвигов и погиб при взятии Трои. Но разве мог он сравниться с бессмертными богами! Превзойти их? Свергнуть с трона Зевса, освободить скованных титанов из тартара, сделать все человечество могучим и мудрым? Нет, Ахилл был одаренным человеком, считая по современной шкале, но не гением. Подвиги совершил, но ничто в мире не изменилось. Новую эпоху ему не дано было открыть. Это мог бы сделать не родившийся сын Фетиды и Зевса... Казалось бы, что за вопрос? Она обязана родить гения, раз уж появилась подобная возможность. Ведь для блага всего человечества. Но не слышится ли здесь иезуитское "цель оправдывает средства"? Макиавеллевское "все средства хороши, если они ведут к цели"? К великой цели нельзя идти при помощи мелкой подлости -- это основа всякой нравственности. Но как же быть в ее случае? -- Мы не хотим замахиваться на любовь,-- говорил Гальперин,-- на самое святое. На семью. Женщина не автомат, сконструированный по принципу наибольшей целесообразности. Но уже сейчас в кодексе о браке есть параграф, обязывающий супругов знать о состоянии здоровья друг друга. Перед вступлением в брак. И в брачной анкете есть подобные вопросы. Конечно, любовь слепа. Влюбленный всегда эгоист, его кумир для него лучше всех на свете. Это чудесно. Беда только в том, что, если люди начнут жить по этим самым прекрасным принципам, обществу лучше не станет. Общество -- это уже не собрание отдельных индивидуумов. Что хорошо для отдельного человека, может оказаться неприемлемым для общества как целого. Понимаете? Она понимала. Но легче не становилось. -- Все мы частицы общества,-- продолжал он,-- и должны помнить об этом. И думать о пользе для него. Но это вопросы этики. Здесь не помогут никакие законы. Более того, они окажутся бессмысленными и даже вредными, как дискуссии в газетах на тему "Любить ли Пете Машу?" Каждый решает за себя. В соответствии со своими собственными нравственными законами. Судья -- совесть... Этично или неэтично? Двадцатый век все время заставляет нас задавать этот вопрос. Пересадка сердца, выращивание детей в колбе, использование гипноза в политических целях, искусственное осеменение.... Искусственное осеменение. Ее проблема близка. Можно понять отчаявшихся супругов, которые прибегают к такому крайнему средству. Но у нее уже есть двое нормальных здоровых детей, которые обещают стать полноправными членами общества. Найдутся людишки, которые станут обвинять ее в корысти, нездоровом интересе, стремлении к сенсации. Ну да таких можно не принимать в расчет. Они и костер Бруно сочтут за стремление прославиться. А вот что скажут настоящие люди? ПОТОМОК ВИКИНГА Неужели я женщиной был рожден и знал материнскую грудь? Мне снился ворох мохнатых шкур, на которых я мог отдохнуть. Неужели я женщиной был рожден и ел из отцовской руки? Мне снилось, что защищали меня сверкающие клыки. Р. К и п л и н г, Единственный сын Весть о случившемся за несколько минут облетела институт, и в лабораторию начали стягиваться потрясенные сотрудники. Юрий Захаров сидел на подоконнике и смотрел во двор. Суровое скуластое лицо выглядело непроницаемым, в мощной фигуре не чувствовалось ни малейшего напряжения. Больше всего он напоминал в этот момент былинного витязя, который выкроил для отдыха несколько минут между схватками. Именно это сравнение пришло в голову Говоркову, руководителю группы, когда он ворвался в лабораторию и увидел виновника переполоха. -- Это правда? -- гаркнул он с порога. Захаров почтительно встал с подоконника, спокойно посмотрел в багровое мясистое лицо Говоркова. -- Правда. Мы зашли в тупик. Опыты над собаками ничего не дадут, пора это признать. -- И ты посмел? -- Нарушить букву инструкции? Да, посмел. Посмел продолжить опыт. -- Мальчишка! Отвагой рисуешься? За громоздкой тушей Говоркова мелькали лица сотрудников лаборатории. Вскоре в коридоре их набилось как селедок в бочке. Чувствуя, что ему нужна хотъ какая-то поддержка, Захаров заговорил, глядя в устрашающе багровое лицо с расплюснутым носом и мощной челюстью -- Говорков в молодости был неплохим боксером, но апеллировал одновременно и к молчаливому большинству. -- Леонид Леонидович, это не рисовка! Наше открытие может повторить судьбу некоторых других изобретений: ученый совет поаплодирует нам за изящную теорию, издаст брошюрку, и этим все кончится. Только потому, что мы уцепились за букву и не желаем спасти собственный препарат! Говорков тяжело качнулся вперед, прошествовал грузно к столу, опустился в кресло. -- И ты ввел себе антигенид,-- сказал он мрачно.-- Непроверенный, не апробированный препарат... -- Мы апробировали его на трех десятках собак! Все они живы и здоровы. -- А тринадцатый день? Почему перестают узнавать? Захаров пожал тяжелыми плечами. -- Это же просто... Гены продолжают расщепляться, собаки вспоминают все больше и больше прежних хозяев. То есть, хозяев их предков... -- Можешь не объяснять,-- сказал Говорков нетерпеливо. -- Они путают нас с прежними. Мы кажемся чужими. -- Это еще нужно доказать. -- Как? Они не делятся впечатлениями. Все реакции в норме. Это не тот случай, когда можно собрать данные по энцефалограммам, температуре или реакциям на раздражители. На пороге Говорков обернулся, окинул всех недобрым взглядом. -- Присматривайте за ним. А я понесу голову на директорскую плаху. И вышел, плотно притворив за собою дверь. Захаров перевел дыхание и снова взобрался на подоконник. Там, в институтском садике, начинали цвести абрикосы, зеленела первая травка, порхали бабочки. Сотрудники как блеклые тени неслышно задвигались, стали перемещаться по всему просторному помещению, медленно приближаясь к подоконнику, на котором он сидел. Они напоминали Захарову персонажей из старой затрепанной черно-белой ленты. Из группы выделилась Таня, худенькая девушка с башней пепельных волос и вечно печальными глазами. Она подошла совсем близко и смотрела снизу вверх в упрямый подбородок этого ковбоя и вечного воина. -- Это правда, Юра? И что же теперь делать? Она выглядела так беспомощно, что захотелось погладить ее по спине, как, кошку. -- Что делать? -- повторил Захаров.-- Пока включай магнитофон, буду трещать сорокой радостной. -- Ой, сейчас! -- сказала она обрадовано. Совершенно безынициативная, она высоко ценилась всеми за точное и добросовестное выполнение самых скучных, а порой просто неприятных работ. Алексей Раппопорт, бледный и утонченный теоретик, принес портативный магнитофон и, пыхтя, взгромоздил на стол. -- Юра, ты очень рискуешь... -- У меня были причины,-- ответил Захаров жестко. Раппопорт боязливо окинул взглядом грозное лицо с насупленными бровями, покосился на сильные руки с тяжелыми кулаками. -- Твой отец? -- Да. И дед. Я хочу знать, почему так получилось. И я узнаю! -- Да, конечно,-- прошептал Раппопорт. Он, пощелкал пальцем по микрофону, присматриваясь к мигающему огоньку, ткнул в клавишу с надписью "Запись". Резко очерченное лицо Захарова вдруг напряглось, окаменело. В мозгу вспыхнули воспоминания: лихая кавалерийская атака на укрепления Врангеля, беспримерный рейд против белополяков и... на взмыленных лошадях стремительный натиск на цепь людей с красными звездами на буденовках... Да, отец как-то рассказывал, что его дед и бабушка в гражданскую оказались по разные стороны баррикады. Потом, через много лет пришлось за это страдать сыну и даже внуку... Он еще с полчаса сидел молча с закрытыми глазами и каменным лицом, потом превозмог себя и сказал, не открывая глаз: -- Что-то неясное. Идет война с Ливонией. Войсками командует мой отец, великий царь всея Руси Иван Четвертый, по прозвищу Грозный... Раппопорт торопливо прикрыл ладонью микрофон и сказал быстрым шепотом: -- Видимо, Иван, старший сын Ивана Грозного, имел связь с какой-либо простолюдинкой... Захаров равнодушно кивнул, зато Раппопорт, ощутил, что у него от волнения подгибаются колени. Значит, династия древних князей и полководцев былинной Руси не прервалась! -- Они выкололи мне глаза...-- сказал Захаров тихо,-- когда я был Василием, сыном Дмитрия Донского... Возле него стояли, затаив дыхание, уже с десяток сотрудников. Захаров неуверенно улыбнулся: -- Странно чувствовать себя в нескольких лицах... Только что мне выкололи глаза, а тут вспоминаю, как, будучи Димитрием Шемякой, выколол глаза дяде Василию, которого впоследствии прозвали Темным... Очевидно, те ветви впоследствии породнились... Он потянулся, хрустнув суставами, слез с подоконника. -- Это надолго,-- сказал он им,-- Вероятно, не стоит составлять подробнейшее генеалогическое древо моего рода. Через месяц в любой аптеке будет продаваться антигенид, кого заинтересует потомок Рюрика? Отыщутся и наследники Демокрита или последнего царя Атлантиды, даже пришельцев из космоса, если таковые существовали! Мы имеем дело с бессмертием, понимаете? Правда, наше бессмертие простирается только в одну сторону. А сейчас миллион моих предков -- они были любителями плотно покушать -- требуют обильной трапезы. Он мимоходом дружески коснулся плеча Тани, и та вспыхнула от счастья. На пороге обернулся, сказал отчетливо: -- Думайте над перспективой применения антигенида. Думайте все! И вышел широким шагом. Через полчаса, когда вернулся из буфета, в лаборатории уже сидел сам Говорков и ждал. Едва Захаров занес ногу через порог, взгляды их встретились, как остро отточенные шпаги. -- Захаров,-- сказал Говорков с нажимом,-- отныне и до конца невольного эксперимента вы переводитесь на спецрежим. Жить и спать будете здесь, в лаборатории. Еду вам тоже... Хотя в этом отношении сделаем скидку: столовая на втором этаже, можете пользоваться. -- Спасибо,-- сказал Захаров. -- Пожалуйста,-- ответил Говорков сердито. Он уловил иронию.-- Сейчас принесу БИАН, рН-метр, энцефалографы и прочее -- будь готов. Особенно проследи за биохимическим и газовым составом крови. Мне кажется, что соотношение кислых и щелочных продуктов резко изменится, и тебе придется худо. По водородному показателю у нас спец Татьяна. Пусть следит за концентрацией ионов... Простите, вам кого? Он обратился к длинному худому мужчине в старомодном костюме. Кажется, тот примчался с соседней кафедры. -- Мне... гм... я слышал, что здесь произошло расщепление генетической информации... Это вы сделали? Он безошибочно обернулся к Захарову. Тот кивнул. -- А не подсказали бы вы, где спрятали свою знаменитую библиотеку, когда были Иваном Грозным... -- Не знаю,-- ответил Захаров весело.-- Вероятно, я ее спрятал уже после женитьбы. -- А-а... Гм... Тогда взгляните, существовала ли докириллица, письменность такая, еще до изобретения Кириллом славянского алфавита? Наконец Говорков опомнился и грозно поднялся с места. Они были почти одинакового роста, но общего между ними было не больше, чем между жирафой и современным танком. -- Мне,-- сказал Говорков тоном, не предвещавшим ничего доброго,-- мне как представителю биологии весьма приятно, что даже филологи научились правильно выговаривать слова "генетическая информация". Он надвинулся на побледневшего как смерть представителя словесности, и тот, как раб персидского сатрапа, не оглядываясь, ягодицами нащупал дверь. Говорков грозно посопел вслед, повернулся к Захарову, тот все еще стоял возле двери. -- Ну? -- Леонид Леонидович,-- ответил тот,-- я, конечно, могу до одури рассказывать о боях и походах, о том, как, будучи скифом, сдирал кожу с врагов и делал из них фирменные колчаны для стрел, или о том, как пил коллекционные вина из черепов восточных завоевателей. Но ведь это не главное... -- Не главное? -- переспросил Гаворков. Он указал на кресло, оба сели.-- Для тебя, я понимаю, главное было разобраться в той тягостной истории с родителями. Извини, пожалуйста... Но даже и это не самое главное. Личное, оно и есть личное. Но я бы и жизнь отдал за возможность увидеть историю человечества собственными глазами! Понимаешь, собственными! Да что там увидеть! Пройти с человечеством всю историю, быть его членом от самых древнейших времен и до наших дней! Они посмотрели друг на друга, и засмеялись. Следующие десять дней Захаров не отрывался от магнитофона, надиктовывая подробности древнеславянских обрядов, вспоминая старинные обороты речи. Несколько бобин с лентами заполнил скифскими мифами и легендами. Потрясенные коллеги, затаив дыхание, слушали гортанную речь половцев, певучий язык иберийцев, странные наречия древнейших семитских народов... -- Тащите нерасшифрованные клинописи,-- говорил Захаров, посмеиваясь,-- не могу сосчитать, сколько помню древнейших языков. Потешу лингвистов... Он уже вспоминал свою жизнь на сотни тысяч лет в глубину, но дальнейшие, сведения особой ценности не представляли: те эпохи походили друг на друга, как капли ртути из одного термометра. -- Эксперимент можно считать законченным,-- сказал Захаров Говоркову, который тоже не выходил из лаборатории.-- Кстати, память предков пробудилась уже примерно на три миллиона лет, но я еще хомо сапиенс. Вижу, как питекантропы бродят в чаще, но это не предки, а соседняя ветвь вида. -- Другое интересно,-- сказал Говорков задумчиво,-- почему природа поставила предохранительный заслон? Почему эволюция не позволила передавать знания по наследству? Захаров пожал плечами. -- Это было бы так здорово...-- сказала Таня мечтательно. -- Пора комплектовать группу добровольцев,-- сказал Захаров твердо.-- Надо брать побольше масштабы. -- Подождем до тринадцатого дня,-- предостерег Говорков. -- Подождем,-- согласился Захаров.-- Только признаюсь честно: не пугает меня эта чертова дюжина, хотя могу объяснить ее по-халдейски, шумерски, дорийски, самнитски... -- Верю,-- сказал Говорков твердо,-- однако подождем. Захаров не взбесился и на тринадцатый день. Не рехнулся и на четырнадцатый. Сохранил ясный разум и скептическую улыбку и на пятнадцатый. А на шестнадцатый спросил нетерпеливо: -- Когда? Говорков сидел за новым комплектом аппаратуры. Красное мясистое лицо за время эксперимента обрело бледно-зеленый цвет. Щеки опали. Под глазами проступили темные полумесяцы. -- Что "когда"? Думаешь, мне приятно ночевать возле тебя? Но и спешить рановато и страшновато... Слишком дело грандиозное... Захаров метнул пламенный взгляд, ввалившиеся глаза сердито сверкнули. -- Тем более не стоит оттягивать! -- Гм... Ну считай, что убедил... Захаров вскочил и смотрел непонимающе, как массивная туша руководителя лаборатории поднялась и пошлепала к сейфу. -- Но какой смысл? На мне все проверено. Очередь за группой! -- Проверено на тебе... Так уж и проверено? А вдруг у тебя иммунитет? Он вынул шприц, набрал несколько кубиков прозрачной жидкости. Повернулся к нему, подмигнул. Это выглядело устрашающе, словно вампир подбадривал перепуганную жертву. -- Вот оно, величие момента. Новая эра! Он потер ваткой белую кожу, вонзил стальное жало. -- Э-эх! Поехали! Этот день и всю следующую неделю Говорков находился на седьмом небе от счастья. Уже на первых минутах получил приятный сюрприз: его дед, оказывается, был полиглотом, и теперь возбужденный мозг вспоминал английский, японский, испанский, немецкий и китайский языки! Кто-то из предков оказался видным корабельным инженером, кто-то промышлял на большой дороге, нашлись даже церковнослужители... Сотрудники ходили на цыпочках. Никто не осмелился потревожить шефа, обратить внимание на странности в поведении Захарова. Прошла еще неделя, и Говорков однажды сам задержал взгляд на ведущем работнике... Захаров шел к нему из другого конца лаборатории. Ступни у него оказались подвернутыми внутрь, неимоверно длинные руки почти доставали колен, нижняя челюсть свирепо выдвинулась, маленькие дикие глазки хищно поблескивали. -- Кха... кха...-- прохрипело у него в горле.-- Назад... Стой... Путь без возврата... Говорков в ужасе вскочил на ноги, попятился. -- Назад...-- снова прохрипел Захаров с натугой.-- Два миллиона лет -- люди... сто миллионов -- звери... не совладать... Назад! Побледневший от внутренней боли Говорков смотрел, как он стянул скатерть на пол и лег. Громко захрустели осколки посуды. Подошла Таня и заревела в два ручья, размазывая ладонями по щекам синюю краску с ресниц. -- Что же... это... Леонид Леонидыч? -- спросила она сквозь рыдания. -- Это... конец,-- ответил он тихо.-- Проснулась не только человеческая память, но и звериная. И этот процесс продолжается. Инстинкты далеких предков полностью загасят искорку разума... Ибо разум существует ничтожно мало... Значит, этим путем идти нельзя... Как видишь, Таня, отрицательные результаты тоже дают пользу. Но шутка получилась слишком горькой, Таня заплакала еще громче. Где-то истерически звонил телефон, в лаборатории появились незнакомые люди. В течение дня Захаров или то, что осталось от его личности, метался с ревом по опустевшему помещению, злобно скалил зубы. Передвигался скачками, попадаться ему на глаза боялись. Постепенно он покрывался шерстью. Говорков подозвал Раппопорта. -- Смотри, в этом сейфе находится вся документация. Чертежи, расчеты, записи опытов, протоколы испытаний, словом, все, что понадобится для нового поиска. Продолжать тебе. Возьми ключ. -- Леонид Леонидович...-- прошептал Раппопорт потрясенно. В глазах у него стояли слезы. -- Запомнил? Ну дай обниму тебя напоследок! Уже на выходе он обернулся и увидел покрытое шерстью животное, которое медленно опускалось на четвереньки. А на улице бушевала весна. Теплый ветер обрывал лепестки абрикосового цвета и щедро усыпал ими высохший тротуар. По разлинованному асфальту прыгали веселые маленькие человечки, пахло свежей зеленью. И горько уходить такой весной... Он теперь знал, почему эволюция не позволила передавать знания по наследству. Стать высокоорганизованным мог только вид, готовый получать новые знания, даже ценой жизни. ЕЩЕ НЕ ВЕЧЕР Через дорогу на детской спортивной площадке одинокий парнишка бросал мяч в баскетбольное кольцо. Он все бросал с середины площадки, надеясь попасть в корзину. Начинало темнеть. Если у парня хватит упорства, то еще до темноты он добьется своего. Похоже, что это тренируется будущий чемпион, и я желал ему достичь успеха раньше, чем погаснет последний луч солнца, а сам проскользнул в сборочный цех, стена которого закрывала горизонт. Машина стояла прямо в центре. Всего три метра в ширину и два в высоту. Толстенный слой пыли, накопившийся на поверхности за полгода после сборки, лежал серым бархатом на поверхности машины, на ее панелях. Легкое пластиковое кресло, несущая рама на поддоне с атомными элементами питания. Сердце у меня колотилось, когда я встал на ступеньку, взглянул на панель управления. Машиной н