редине, когда внезапно с грохотом и свирепым воем стремительно вырос огромный МАЗ с бампером до середины шоссе. За стеклом мелькнуло перекошенное лицо. Сзади послышалось нарастающее завывание милицейской сирены. Зверев не ждал покорно своей участи. Он бросился вперед, почти успел уйти от удара, но широченный бампер задел его краем, отшвырнул как тряпичную куклу. Ленка вихрем оказалась возле него, подняла его голову. Зверев был мертв, изо рта и ноздрей текла темная кровь. В глазах Ленки была смертельная боль, словно грузовик ударил по ней, круша кости, душу, гордость, веру... -- Что он наделал? -- закричала она отчаянно.-- Что он наделал!!! Я отвел взгляд. Я просто грузчик, но я знал, что он сделал. ЛОКАТОР Панель гигантской машины искрилась сотнями циферблатов, больших и малых экранов, множеством разноцветных лампочек. Это была знаменитая электронно-вычислительная машина "Алкома-12". Я находился в зале машинных расчетов и чувствовал себя очень уютно в старом глубоком кресле. Его спинка едва слышно поскрипывала, когда я наваливался всей тяжестью, деревянные подлокотники поблескивали от прикосновения сотни рук. -- Олесь,-- сказал я,-- как попала сюда эта архаика? В твоем страшном царстве машин пристало бы что-нибудь соответствующее. Олесь возился с перфокартами. Он был высоким и сильно сутулым парнем. На длинном некрасивом носу сидели огромные очки. В свои тридцать лет он уже заимел изрядную лысину и бледное нездоровое лицо. На мое замечание он буркнул: -- Завтра специально для тебя принесу зубоврачебное кресло. -- Ну зачем же такие жертвы? -- сказал я томно. Хотя, честно говоря, именно такие страшилища дожили и подошли бы такому чересчур строгому помещению. Здесь все блестело и сияло чистотой и хромированными деталями, а холодный блеск металла спорил безжизненностью с люминесцентными экранами. А мне почему-то больше нравились запыленные помещения, полные старых книг и картин, когда в каждом углу висит роскошная паутина, а пол испещрен следами мышиных лапок... -- Готово! -- объявил Олесь. Он вставил последнюю катушку, в стремительном темпе сыграл на пульте управления. Пальцы у него были гибкими, как у музыканта. Я тут же подумал, что это сравнение устарело. Скоро, желая похвалить музыканта, будут сравнивать его с виртуозным программистом. -- Ты всерьез? -- спросил я недоверчиво. -- Разумеется,-- ответил он очень серьезно. -- Поручаешь машине подобрать невесту? -- Все верно, поэт. Все верно. Я не люблю, когда меня называют поэтом. Как-то нескромно звучит, хотя действительно зарабатываю на жизнь стихами. -- Брак по расчету... Ужасно! Не представляю, как вы посмотрите друг другу в глаза. Я бы со стыда сгорел. Твоя избранница должна быть такой же толстокожей, как и ты! -- Проповедуешь стихийную любовь? -- спросил он. -- Да, любовь должна быть неожиданной. Случайной. Чтобы нечаянно встретились, взглянули друг другу в глаза и -- разгорелось пламя! Понимаешь, глаза в глаза! Он некоторое время молча смотрел на меня поверх очков, словно бы я сморозил невесть какую глупость, а не высказал кредо настоящей любви. Потом быстро подошел к двери, ведущей на балкон и резко распахнул. -- Иди сюда, поэт! Я нехотя вылез из кресла. Олесь стоял у перил и смотрел на улицу. Ощутив мое присутствие, молча указал вниз. По улице текла полноводная людская река. Из подъездов контор и учреждений выливались новые ручейки, из массивных ворот расположенного напротив военного училища вырвался сильный и бурный поток зеленого цвета. Чуть дальше к полноводному течению присоединялись черные струйки служащих главков, потом влился веселый жеребячий ручеек светло-зеленых штормовок студенческих стройотрядов, мощной струей хлестнул оранжевый поток рабочих-- дорожников, выплеснулась мутная пена из дверей гигантского пивного бара. Русло было испещрено черными дырами подземных переходов и метро, над ними завихрялись людские водовороты. И все же исполинская река не мелела, ибо на всем ее протяжении из множества дверей выплескивались новые ручьи. Иногда возникали круговороты возле лотков с пирожками, время от времени можно было увидеть буруны фонарных столбов, но в целом река текла, не встречая препятствий. Вдоль всей улицы ее жадно сглатывали разномастные автобусы, трамваи, троллейбусы, маршрутные такси. Значительная часть проваливалась в черные дыры метро и продолжала путешествовать подземными потоками, часть всасывалась корнями лифтов и затем возгонялась по стволам небоскребов, но река все так же текла неудержимо, напористо, неистощимо, неуклонно, неукротимо, настойчиво... И не было ей ни конца, ни края. Как и всякая бурная вода она несла в себе и долю мусора. Трудолюбивые рыбки-санитары -- названные здесь дворниками,-- усердно вылавливали сор, старательно чистили дно великой реки. На перекрестке река разветвлялась. Соседний квартал выглядел сахарным островом в море кипятка. На миг промелькнуло нелепое опасение: не рухнет ли под напором, не растворится ли? -- Здесь около ста тысяч человек,-- сказал Олесь. Он все также хмуро смотрел вниз.-- Из них десять тысяч незамужних девушек! Скажи, ты с каждой из них знаком? Учти точно такое же столпотворение в моменты пик наблюдается во всех центральных районах Москвы. В других городах страны -- примерно такая же картина. А теперь объясни мне, как ты с каждой из живущих на Земле девушек сможешь посмотреть "глаза в глаза"? Я молчал. Не хотелось признаваться, что и самого мучила мысль о необъятности мира. Столько останется непрочитанных книг, стольких прекрасных девушек даже не увижу... -- Извини, чуткая душа,-- сказал он едко,-- но ты очень похож на одного моего друга. Он приоткрыл дверь и громко позвал: -- Вася, друг! За дверью послышался шорох Олесь приоткрыл створки пошире и в щель важно вошел большой черный кот. Хвост он держал трубой, на меня посматривал недружелюбно. -- Вот существо,-- сказал Олесь,-- которое тоже довольствуется "стихийной" любовью. Радиус его действия ограничивается крышами двух соседних домов. Кот потерся о его ногу и что-то сказал на кошачьем языке. -- Он спрашивает о твоем радиусе,-- перевел Олесь.-- Знаешь ли ты всех девушек в своем доме? Не говоря уже о соседних. Кот смотрел на меня зелеными глазами. В животе у него противно урчало, Олесь достал сигарету, закурил. Потом сказал: -- Кроме того, признайся: "глаза в глаза" -- басня. Поэтическая метафора. Твое приличное воспитание не позволит знакомиться на улице. -- Не позволит,-- согласился я неохотно. -- Вот-вот. Значит выбор у тебя еще более ограничен, чем у Васьки. А я поведу поиск по всему земному шару! Чтобы найти ту, Единственную. А теперь скажи мне, поэт: кто из нас больший романтик? Он бросил сигарету на пол, яростно затоптал. -- Я не верю в машины,-- сказал я упрямо. Он отмахнулся: -- При чем тут машины? -- Все знают, что самец бабочки находит самку за десятки километров. Одни говорят о запахе, другие ссылаются на биополе, третьи и вовсе докатываются до телепатии... Но дело не в этом. Самец как-то "вычисляет" местоположение бабочки и летит к ней, хотя на его пути порхают сотни и тысячи таких же!.. Увы, это только на наш взгляд точно таких же. А ему нужна Та -- Единственная. -- И ты как бабочка! -- сказал я с негодованием. Он все так же криво усмехнулся: -- Дружище... Мне надоело встречаться с не теми женщинами. Надоело -- не то слово. Я уже не выношу чужих женщин. -- Давно ли ты стал не выносить? -- спросил я иронически. Все мы знали его влюбчивость, знали о четырех его браках. Он ответил очень серьезно: -- С тех пор, как понял, что они чужие. -- Все женщины одинаковые,-- попробовал я отшутиться,-- различаются только габаритами, возрастом и мастью. -- Я тоже так думал. Я подсчитал, что за всю историю человечества,-- учти! -- за всю тьму веков, ни разу не встречались юноша и девушка, как говорится, созданные друг для друга. Ни разу! Это страшно. Во все времена женились на чужих невестах, выходили замуж за чужих женихов. Отсюда недоразумения, размолвки, ссоры. Чужие и есть чужие. Я даже не могу и представить, каким будет брак, если отыщется та самая, Единственная. Это должно быть и правду что-то необыкновенное, небывалое, непохожее на все остальные заурядные браки! Мы вернулись в зал. Я снова опустился в кресло, стараясь выразить в словах невообразимое чувство протеста перед машинизацией вопросов любви и брака. -- Все упирается в машину. Все-таки, я не позволил бы ей выбирать мне жену. Олесь следил за светящейся линией на одном из экранов. Вдруг сделал несколько быстрых переключений и лишь тогда ответил: -- Молодец. Герой! Страдалец за доброе старое время. Но все-таки, учти, не машина мне подбирает невесту, а я -- через машину. Машина -- мой локатор. Ты знаешь, что такое локатор? -- Все равно,-- сказал я упрямо.-- Кибернетика в любви -- кощунство. А я, как и всякий нормальный человек, стою за освященные атрибуты. Лунный свет, тихий сад, журчание ручья... И никаких тебе транзисторов. Только соловьиная трель! -- А все-таки достижения техники не гнушаешься и на свидании,-- сказал он иронически.-- Снимал бы часы. Ведь счастливые часов не наблюдают? И вообще, одевался бы в звериные шкуры. Заодно иди громить технику, как некий писатель на Западе, купивший три роскошных автомобиля, но предпочитающий ходить пешком. Бедолага из-за этого ни разу не побывал на зарубежных пресс-конференциях. Сейчас модно вздымать нежную душу против уж-жасной технизации и тянуть в доброе старое пещерное время, но вся эта мышиная возня обречена на провал. И раньше было немало попыток остановить цивилизацию, но это не удалось ни в пещерный век, ни во времена средневековья, ни удастся и сейчас! Не кричи так,-- сказал я.-- Не кричи. Тебе выть надо, а не кричать! Его руки порхали над белыми зубами клавиш, и тем никак не удавалось цапнуть его за пальцы. -- Ты полагаешь, что все учел? -- сказал я, переходя в новое наступление.-- Учел все свои н а с т о я щ и е требования? Закажешь одно, а подсознательное "Я" желает другое. Мечтаешь о блондинке, а твое альтер эго ищет только рыжую. Или возьмем другой случай, когда ты сам не знаешь, что ищешь. Например, ты уже встречался с блондинками, брюнетками, шатенками -- худыми и толстыми, рослыми и коротышками. Все нравилось, со всеми было хорошо. И только я, твой приятель, заметил интересную деталь: у всех девушек была капризно оттопыренная верхняя губка. Именно это и придавало им в твоих глазах неописуемое очарование. А ты этого и сам не знал. Так можешь ли быть уверенным, что учтешь все подобные вещи? Он обернулся, посмотрел поверх очков. -- Возражение резонное,-- сказал он, глядя с сожалением.-- Веское возражение. Достойное поэта. Ты и взаправду не знаешь таблицу умножения?.. Гм, никогда бы не подумал. Неужели всерьез полагаешь, что я сяду перед микрофоном и буду бубнить: "Хочу блондинку, с длинными шелковыми волосами, лучезарными глазами, нежным сердцем, маленьким ротиком и ласковыми ладонями"? -- Примерно так,-- ответил я, стараясь сохранить достоинство,-- Конечно, ты можешь дойти и до таких вмешательств и непристойностей, как пожелаешь узнать ее возраст, объем груди, талии... -- ... и бедер,-- добавил он замогильным голосом. -- И бедер,-- сказал я с достоинством. -- Так и говори, поэт. -- Не думаю, чтобы кто-то откликнулся на такие гнусности. Он встал, потянулся. Суставы захрустели, однако сутулая спина осталась сгорбленной. Длинные худющие руки с растопыренными бледными пальцами больше подошли бы узнику Бухенвальда или средневековому аскету. -- Поэт! -- сказал он презрительно.-- Литератор! Чистая непорочная душа. Ты еще не знаешь до каких гнусностей -- с твоей точки зрения -- может дойти настоящий кибернетик! Пора тебя обшокировать по-настоящему. Ты будешь раздавлен, поэт! -- Ну-ну,-- сказал я неуверенно. -- Ничего такого я не ввожу в машину. Примитив. Да и зачем? Я вложу свои данные. Не разумеешь? Знакомлю с энецефаллограммами, щелочным составом крови, строением нейронов и схемой их связей, хромосомами, ДНК... и прочими необходимыми вещами. А машина уже сама подберет то, что я ищу. Ну как? Я чувствовал себя так, будто меня окунули в зловонную лужу. А потом еще истоптали сапогами. Состав крови, хромосомы, перестальтика, экскременты... -- Ты это всерьез? -- спросил я хрипло. -- Как бог свят! -- ответил он и захохотал. Он всегда смеялся неприятно, но на этот раз хохот был просто отвратительным. -- Тем хуже для тебя,-- сказал я. -- Почему? -- спросил он. В стеклах очков отражался закат солнца, и я вместо зрачков видел багровые блики. На миг ситуация оказалась знакомой. Но тогда меня звали Фаустом, а его... его тоже звали иначе. -- Почему? -- повторил он вопрос. -- Потому, что ты получишь то, что заслуживаешь,-- ответил я зло. Он позвонил через неделю. Голос показался мне взволнованным. Когда срочно попросил приехать, я поколебался, но не поленился одеться и выйти на улицу в слякотную погоду, хотя все еще не остыл от злости. Едва я вошел в зал машинных расчетов, Олесь протянул длинную ленту с крохотными дырочками. -- Что это? -- спросил я сердито. Никому не нравится, если его тычут носом в собственное невежество, к тому же момент не слишком подходил для шуток. Но Олесь не шутил. Он спохватился и сказал: -- Ах да, ты не знаком с двоичным кодом... Это адрес. Один-единственный. Она выдала его сразу после твоего ухода. Ты еще фыркал на лестнице, как рассерженный кот, а я уже держал это в руках. -- И что тебя тревожит? Я оглянулся. Старое кресло стояло на прежнем месте. Это немного примирило меня, и я опустился на мягкое сидение. -- Понимаешь... Все получилось несколько иначе. Во-первых, я полагал, что "Алкома" выдаст несколько адресов. Таким образом, у меня осталась бы хоть какая-то свобода выбора. Во-вторых, я сразу же написал письмо. Объяснил незнакомке, что и как... -- Ну и...? -- подтолкнул я, ощущая нарастающее волнение. -- Вот тебе и "ну и",-- сказал он сердито.-- Взгляни. Он протянул еще один листок. Я покосился на бумажку подозрительно, но это был простой бланк телеграммы. Там стояло всего два слова: "Еду. Ива." -- Красивое имя,-- сказал я примирительно.-- Оригинальное. Ни разу не встречал. -- При чем тут имя? К тому же на телеграфе наверняка перепутали. Скорее всего Ева или Ира. -- Или Ида... -- Да перестань ты с именами! Она вот-вот явится! Он смотрел растерянно, за толстыми стеклами его очков беспомощно мигали покрасневшие глаза. Тонкие пальцы ерошили остатки шевелюры. Я невольно ощутил злорадство. -- Решительная девушка,-- сказал я. -- Очень решительная! А я хотел постепенно. Познакомиться сначала. Словом, чтобы все было как положено... В этот момент раздался стук в дверь. Олесь вздрогнул и побледнел. Я ощутил, что сердце забилось намного быстрее. -- Это она,-- прошептал он. -- Может кто-нибудь по делу? -- предположил я неуверенно.-- Твой шеф? Он отрицательно покачал головой и обречено двинулся к двери. Я с замиранием сердца следил за его скованными движениями. Вот он взялся за ручку... В коридоре стояла девушка. Некрасивая, сутуловатая, с короткими волосами мышиного цвета. -- Ива,-- сказал он нерешительно с полувопросом. -- Нов! -- сказала она. Голос у нее был резкий, без привычной женской мягкости. Они одновременно протянули друг другу руки. И в момент, когда вытянутые кончики пальцев коснулись друг друга, вспыхнуло ослепительное сияние! Я отчетливо видел огромную искру, проскочившую между руками. Как молния, как ослепляющая дуговая сварка! Они изумленно и радостно смотрели друг на друга. Он уже был рослым, стройным и широким в плечах, с красивыми мужественным лицом языческого бога. Она порывисто вложила прекрасные ладони в его сильные пальцы. Ее темные бездонные глаза сияли, как два солнца. У меня под ногой хрустнули стекла его очков. В зале полыхал белый плазменный огонь, немыслимое пламя звездных недр! Почти теряя сознание от потрясения, я взглянул на панель. Все приборы кричали о чудовищно высоком уровне энергии. В помещении явственно сгущались могучие силовые поля. Пространство-время начинало деформироваться. -- Гинандроморфы! -- вскрикнул я в ужасе.-- Народ, мощи которого страшился сам Зевс! Я вспомнил древнее прекрасное сказание о людях прошлых времен, перед которыми трепетали боги-олимпийцы. Чтобы лишить их-- силы, громовержец разорвал их пополам и разбросал по всему свету. С тех пор, лишенные своей прежней мощи, половинки ищут друг друга, ошибаются, снова ищут, опять ошибаются, и в конце-концов смиряются, ибо жизнь коротка... Могучие и красивые титан и титанида счастливо смотрели друг другу в глаза. МЕТАСТАБИЛЬНОСТЬ Она стояла на том же месте, как и в предыдущие дни. Маленькая, худенькая, с длинной гривой черных волос цвета воронового крыла. За последние три-четыре дня она, как заметил Александр, заметно похудела. На ее бледном личике крупные глаза казались совсем огромными. "Глаза на ножках", подумал он с сочувствием. Он заскочил в ближайшее кафе. После работы всегда хотелось зверски есть, а дома его ждали только консервы да полголовки засохшего сыра. Здесь же по крайней мере можно выпить стакан горячего кофе, съесть пару сарделек с булочкой. За дальним столиком расположился Дмитрий, его коллега по лаборатории. Элегантный плащ он повесил на спинку стула, чтобы не испачкать, галстук слегка расслабил и даже расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Самый красивый мужчина в институте, разносторонний спортсмен, охотник, игрок сборной страны по бриджу. Но для Александра было важнее, естественно, что товарищ по работе обладает острым целенаправленным умом, всегда четко знает, какое направление в работе выбрать в данный момент из сотни равноценных и потому почти никогда не оказывается в тупике. Его мозг не знал усталости. Он мог шестнадцать часов подряд биться над сложнейшей проблемой, затем ночь сидеть за шахматами, а с утра браться за самые запутанные задачи. Александр взял кофе с сардельками и булочкой и присоединился к Дмитрию. Тот был насуплен и, против обыкновения, ел молча. Александр расправился с первой сарделькой и тут заметил через окно одинокую фигурку. Девушка сиротливо шла от института. Ее голова была опущена, спина горбилась. Она походила на маленького обиженного муравья из детского мультика. -- Не дождалась,-- сказал Александр сочувствующе.-- Жаль. Интересно, кого бы это? Дмитрий посмотрел на него подозрительно. Александр простодушно любовался тонкой фигуркой. -- Она ждала меня,-- ответил Дмитрий коротко. -- Тебя? -- удивился Александр. -- Меня. Что тут странного? -- Да нет, ничего. А почему ты не вышел? Александр пожал плечами. Девушка была уже далеко, наконец скрылась за поворотом. -- Не захотел. -- А почему ей так прямо не сказал? -- Говорил. -- И что? -- Как видишь. Они помолчали. Александр позавидовал умению товарища очаровывать женщин. Где он не появится, красивая половина человечества не сводит с него глаз, старается понравиться. -- Здорово она к тебе привязалась. -- А, привязалась! Просто причину отыскала. -- Какую? -- Вескую, по ее мнению. Думает, что заставит этим жениться. -- Ух, ты... Быстро ты с ними... Дмитрий не ответил, только пожал плечами. Дескать лишний вопрос. Мы не дети, должны понимать друг друга. На другой день Александр пришел на работу не выспавшийся, к тому же опоздал. Вчера вечером домашние затеяли эксперимент с изучение иностранного языка в состоянии гипнотического транса. Лариса промучилась с ним до утра, пытаясь вогнать в гипнотическое состояние, и в результате чего он отправился в институт, так и не сомкнув глаз, и опасаясь, что забыл те слова, которые изучил еще в школе по нормальному методу. Дмитрий чисто выбритый и подтянутый, в аккуратно отутюженном халате сидел за их общим письменным столом. Перед ним как и во все предыдущие дни громоздилась целая кипа книг, журналов, рефератов. -- Послушай,-- сказал он оживленно, едва Александр вошел в лабораторию,-- вот еще интересное место: "... и крикнул Ватину страшным голосом, и обернулись на его крик враги. А увидев могучего демона, обратились в камень..." И здесь то же самое! Сначала увидели, так сказать, лишь потом превратились в камень. Не от заклинаний, а от внешнего, так сказать, облика перципиента. -- Здорово,-- согласился Александр. У него раскалывалась голова.-- В нартском эпосе тоже есть похожее сказание. Гунда и Нартгжоу превращаются в камень, а еще герои многих крымских сказаний... -- Жена Лота,-- подсказал Дмитрий. -- Даже и она обратилась в соляной столб от одного вида страшного зрелища, а не от каких-нибудь проклятий! Словом, древние источники дают достаточно материалов для подтверждения нашей версии. Теперь осталось найти этот компонент... -- Легко сказать: найти! -- желчно усмехнулся Дмитрий.-- Как будто мы не ищем все эти шесть лет! С того дня, как была основана лаборатория. -- У тебя есть таблетки от головной боли? -- спросил Александр. -- Откуда? -- удивился Дмитрий.-- У меня ничего не болит, дружище. -- Ладно... Побудь и за меня, схожу в медпункт. Вернулся Александр чуть посвежевший, хотя непрестанная зевота грозила вывихом челюсти. Головная боль уже почти стихла. -- А твоя девчонка снова торчит у входа,-- сообщил он. Дмитрий недовольно поморщился. -- Брось о ней, слышишь? Ее время прошло. Пора бы понять, что я... ну, словом, не желаю. -- Гм... А как же насчет старомодной порядочности? -- Ты же сам сказал, старомодной. Я же человек современный. Не желаю связывать руки. -- Ладно-ладно, дело ваше. Кстати, вот еще пример: Медуза обращала в камень тоже одним своим видом, а не проклятиями. -- Есть, сгодится. И тоже эта версия подтверждает гипотезу о метастабильности человеческого организма. Кто-то или что-то способно нарушить в человеке эту структуру и перестроить ее совершенно иным способом. Но что? Он зло оглянулся на прекрасное оборудование лаборатории. Две современных ЭВМ, вибростенды, центрифуги, сотни других приборов и установок -- увы, не приблизили к разгадке проблемы ни на шаг. Другие группы, которые поставили себе задачи попроще, давно уже справились с темами, теперь успешно разрабатывают другие, тоже в пределах здравого смысла. А они выдвинули гипотезу о нестабильности структуры человека и вот уже шесть лет пытаются подобрать к ней ключ. При благоприятном решении перед человечеством откроется заманчивая перспектива... Человек сможет тогда перестраивать свой организм произвольно! -- Слушай,-- предположил Александр нерешительно,-- летаргия, амбивалентность, проекция... Они тоже результатов не дали. А нет ли связи с такими понятиями, как... совесть, порядочность? Погоди, это не так уж дико! Мы всегда рассматривали этих превращальщиков в камень как обязательных носителей зла, а всегда ли так? Вон даже Медуза, по исследованиям Голосовкера, была юной прекрасной титанидой, самой красивой на земле, ей завидовала сама Афина! Именно Афина подбила Посейдона, который, превратившись в коня, гнусно овладел спящей Медузой... И у той от омерзения и ненависти в глазах появилась такая тоска, что всякий, на кого она смотрела, превращался в камень! Данил Данилович, их коллега за соседним столом, прислушался, подтвердил: -- И я читал. Это самые старые мифы, забытые уже при нашествии данайцев. А потом память о прекрасной титаниде забылась, а остались слухи о злобной женщине со змеями на голове... Дмитрий, скептически улыбаясь, сказал: -- Сперва дайте мне параметры совести. Что такое вытеснение или интериоризация -- я могу описать. Дайте мне формулу порядочности, и я тут же ставлю опыт. В обед сотрудник из соседней лаборатории сказал, пока стояли в очереди с буфет: -- Рискуете, братцы... Все, что изобретается, легче обратить для разрушения. Атомная энергия, например... Пока научитесь делать людей оборотнями, сколько их превратите в... боюсь сказать, во что. Ломать легче, чем строить. -- Рискуем,-- согласился Дмитрий.-- Однако, вся наша жизнь -- риск. Сейчас же, как мне кажется, при нашей нервной сумасшедшей жизни с ее бешенным ритмом... все больше вокруг метастабильных людей! Все мы в той или иной мере нестабильны. Малейший толчок -- и с нами черт те что делается... Перед концом работы в лабораторию заглянул Макар Макарович, проныра из зала машинных расчетов. -- Дмитрий Львович,-- сказал он, интригующе улыбаясь,-- вас дама ожидает... Симпатичная такая... Ай-яй-яй!.. Конечно, быль молодцу не в упрек, но вы уж совсем законспирировались... Дмитрий побелел от ярости. -- Послушайте,-- сказал он свистящим шепотом.-- Скажите этой даме, пусть убирается к такой матери! А то позову милицию. Свинство, уже и на улице проходу нет! -- Дмитрий Львович, как можно... -- К такой матери,-- подтвердил Дмитрий мрачно.-- Не забудьте! Макар Макарович исчез. Александр осуждающе покачал головой. -- Зря ты так... Явно же не просто так... И ты любил, и она же не зря так... -- Заткнись,-- прервал Дмитрий резко. И вдруг дверь лаборатории резко распахнулась. На пороге стояла та самая девушка, "глаза на ножках". Ее лицо пылало гневом. Она шагнула вперед, прежде чем растерявшийся Дмитрий успел подняться с места. Пальтишко ее распахнулось, бледное лицо разрумянилось. А глаза... В них была боль. Всесокрушающая, черная... Александр хотел что-то сказать, но язык прилип к гортани. Он разом понял причину нарушений метастабильности. Для этого стоило только взглянуть ей в глаза. А ее страшный взгляд был направлен на Дмитрия. Ее черные волосы развивались вокруг бледного лица, придавая странно знакомое сходство... С кем?.. Она все сильнее и сильнее вонзала взгляд за спину Александра. Тот отступил на шаг, удивляясь, почему друг внезапно замолчал. И пальцы его наткнулись на еще теплый камень. СТРАННЫЙ МИР... Длинная ящерица грелась на пригорке. Я уже начал осторожно приближаться к ней, держа сачок наготове, как вдруг сверху в просвет между деревьями скользнул белый блестящий диск и грузно опустился среди цветов. "Летающее блюдце" -- понял я, все еще держа сачок наготове. "В лесу... Может, тоже редких ящериц ловят? Вот бы влезть к ним, полетать по другим мирам!" Дверца раскрылась, на траву выпрыгнули два зеленых человечка. Первый раскрыл рот и сразу затараторил: -- Какие краски, какой вид!.. А фауна, а флора! Бесподобно!!! -- Сумел, старик,-- отозвался второй,-- ничего не скажешь... Лебединая песня. А какие изумительные растения измыслил! Я сидел за кустом удивленный, что все понимаю. Правда, я точно так же восхищался природой и потому в конце концов решил, что ценители прекрасного всегда друг друга поймут, даже если с разных планет, язык прекрасного у них один. Оба существа, восторженно вереща, расползлись в разные стороны, осматривая каждый камушек, каждую травинку. Скоро один удалился за пределы слышимости, а второй пошел на четвереньках, рассматривая букашек, и скоро оказался перед кустом, где прятался я. Видя, что он вот-вот боднет меня, а потом еще вдруг помрет с перепугу, я приподнялся и сказал очень вежливо: -- Здравствуйте, не правда ли чудесный день? Зеленый человечек вздрогнул, затравленно оглянулся в поисках блюдца, но оно оказалось за моей спиной. -- Здравствуйте! -- пролепетал он,-- а в-в-вы кто? -- Человек,-- ответил я.-- Хомо сапиенс. Хомо хабитулус. И еще человек, которому нужно знать, почему вы здесь очутились? Он испуганно косился на мое лицо, которое должно было казаться зверской рожей, ибо мои худые бледные руки рядом с его лапками выглядели лапищами лесной гориллы. Когда я улыбнулся, он задрожал при виде моих зубов: -- Не ешьте меня! Я все скажу! -- Давай, говори,-- согласился я и улыбнулся шире. -- Нас здесь много,-- пролепетал зеленый человечек.-- Вы даже не представляете, сколько кораблей кружит вокруг вашей планеты! А сколько еще висит в длиннющей очереди, что тянется на три мегапарсека... И билеты стоят бешеные деньги. Я удивился: -- Но почему к нам такой пристальный интерес? Зеленый человечек опасливо оглянулся по сторонам, зачем-то заглянул в мышиную норку и только тогда прошептал, вытянувшись ко мне на цыпочках: -- Дело в том, что ваш мир... не отредактирован! -- Как это? -- не понял я. -- Дело в том,-- терпеливо объяснил зеленый человечек,-- что у нас искусство не бесконтрольно. Оно должно работать, служить обществу. На творцах гигантская ответственность! Поэтому любое произведение обязательно проходит через художественный совет. Если Совет примет, то после тщательнейшей редакции выпускает в гигамир! Но обязательно, после самой тщательнейшей редакции! -- Но как же... -- Совпали редчайшие обстоятельства. Во-первых, творец был немолодой и весь заслуженный с головы до пят. Во-вторых, редактрисса попалась молоденькая и робкая: не решилась править великого, чьи произведения проходила в школе... К тому же половина Совета была на отдыхе, другую свалил вирус омоложения... -- Неотредактированный...-- прошептал я. -- Да-да,-- сказал зеленый человечек.-- Отсюда ляпы вроде причинности, неопределенности, ограничения скорости света, двойной природы света и прочих нелепых физических законов... Творцы бывают невнимательными, а чего стоят такие надуманные проблемы как совесть, мораль общества... -- Придуманные? -- воскликнул я. -- Ну, созданные! Вы не представляете, какие очереди, какие очереди на просмотр! Сколько споров! -- Почему? Мы -- плохие? -- Нельзя сказать однозначно. В том и сложность, что нельзя сказать однозначно. У некоторых ваш жестокий и порнографический мир вызвал такое негодование, что требовали полного изъятия! -- Как это? -- насторожился я. Он развел зелеными лапками: -- Ну... как у вас изымают книги, фильмы... Изъять и... уничтожить. Я пришел в ужас: -- И что решили? -- А что толку? Вы есть. О вас говорят, спорят. Так что уничтожить вас невозможно, с произведениями искусства только так. Но вот подредактировать вас хотели бы многие. -- А не вычистили бы и ценности? -- Вы рассуждаете, как и творец этого наивного и нерационального мира... Впрочем, вы ведь по облику и подобию... Судить не берусь. Я потрясен. Такого драматизма не встречал нигде. Ночь не заснул после первой же встречи с вашим драчливым и стремительным миром, а теперь постоянно подключаюсь к жизни Цезаря, Коперника, Рембранта... Да что великие! Жизнь самого незаметного человечка порой исполнена такого драматизма, что неделями ходишь очумелый. А звери, рыбы, насекомые, растения? Даже у них своя жизнь, свои образы, свои характеры! Это и есть мастерство! Он разгорячился, уже бил зеленой лапой по моему колену, жестикулировал, убеждал. Появился второй зеленый человечек и потащил его в летающую тарелку, а тот оглядывался и доказывал мне, в каком странном и чудовищном мире я живу. Они улетели, а я остался в своем странном чудовищном, жестоком, наивном, неустроенном, драчливом, нежном, порнушном, нерациональном, красочном, н е о т р е д а к т и р о в а н н о м мире. Но теперь, я смотрел на свой мир иначе. БУМЕРАНГ Владислав несся как булыжник, выпущенный из баллисты. Игорь держался за ним, но не мог вот так ловко проныривать в микроскопические щели в толпе, мягко нажимать, раздвигая плотную толпу, не умел вскакивать сбоку раньше других на эскалатор, а за другом все получалось, да и сам Владислав раздувается от довольства, что добрейший Игорь будучи на два года старше и с кандидатской на носу, послушно следует сзади, всецело на него полагаясь. Они прогрохотали ботинками по движущейся ленте эскалатора, отпихивая зевак, которым нужно обязательно стоять слева, загораживая проход, вовремя заметили подкатившую электричку, даже успели добежать до третьего вагона, откуда ближе до пересадки. Запрыгнули в последнюю минуту. Владислав даже двери чуть придержал для Игоря. Запыхавшись, они шумно переводили дыхание, кто-то бросил сочувствующий взгляд, остальные держались индифферентно. Владислав и Игорь прошли в салон, там попросторнее, но оказались прямо перед двумя молодыми наглыми развалившимися на сидении широкими работягами в спецовках, правда, чистыми -- иначе и в метро бы не впустили, у их ног стоял ящик с инструментами. Оба крепкие, налитые здоровой наглостью, они захватили половину лавки, а с той стороны было пусто, словно даже воздух стремился отодвинуться в разные стороны вагона. Владислав поморщился, покосился по сторонам. Эти двое... Начнется ржачка над похабными анекдотами, а ты стой столбом и делай вид, что не слышишь, а то ведь, перехватив взгляд женщины -- а их вон сколько,-- вроде бы вынужден призвать их к порядку, а оно надо -- лезть в драку? Любой из этих мордоворотов не смолчит, ответит покрепче, и ты опять в проигрыше: для него свара даже драчка -- обычнейшее дело, он и на работе расскажет с гордостью, как попал в ментовку, а там отметелили и отпустили, даже протокол не составили. Ну, а составят, что с него возьмешь? Не уволят, и ниже, чем он есть, не поставят... Он потянулся было перейти в другой конец вагона, но уперся Игорь. Там народу побольше: приезжие с узлами, толстые бабы с грудой детишек, неопрятно одетая пара очень восточного типа... Ладно, останемся в неприятной близости, когда не знаешь, чего ждать?.. Не знаешь ли?.. У них и рожи вроде бы пьяные... Один из этих мордоворотов перехватил взгляд Игоря, скривился, отвел глаза, затем снова посмотрел внимательнее, словно мысли прочел, стал наливаться непонятной злостью. Он раздувался, став похожим на авиабомбу, и Владислав ощутил всей кожей колючие волны недоброжелательства. Он все же решил уйти от греха подальше, у этих "людей снизу" слово с делом не расходится. Скандал, так скандал, ругань так ругань, а подраться захочется -- так без раздумий кулаки в ход пустят. Это не развинченные интеллигенты, которых из-за их закомплексованности вовсе невозможно довести до взрыва... ... но было уже поздно. -- Глянь,-- сказал один, указывая дружку на Владислава пальцем,-- какой галстук! Тебе такие портянки и не снились... А чо он бороду не отпустил, а ? -- Мыться не любит,-- бухнул второй.-- Капуста из щей в бороде застревает, насекомые заводются... А может, и вовсе не растет... у энтих, ну... которые не могут, она ж, грят, не растет вовсе. Владислав нервно топтался на месте. Уйти сейчас -- дать понять, что сбежали от насмешек, эти гады восторжествуют еще больше. -- А очки? -- снова спросил первый, буравя Владислава колючими глазами.-- Тиллигент должен носить очки, они ж газеты читают!.. Они ж умные! -- Не заработал на очки,-- предположил второй.-- Все на алименты уходит. Да и на таком шнобельке пинснэ не усидит... что за нос? С таким только книжки читать, к бабам не ткнешься. Владислав задергался. Не дашь же по морде, сам не оберешься неприятностей. Да и морды у обоих -- кирпичом не своротишь. Хотел было уйти, но первый легко подставил ногу, и Владислав, что ретировался с гордо поднятой головой, позорно повалился на людей, от неожиданности хватаясь руками и боднув кого-то, опрокинул чьи-то корзины. Сзади, а теперь и сверху довольно ржали те двое. Игорь суетливо помогал Владиславу встать. Но мордоворот, все так же сидя, схватил Владислава за лацканы и рывком поднял с пола, намеренно прихватив рубашку так, чтобы побольнее стянуть горло. -- Уже и на ногах не держится,-- сказал он сочувственно второму.-- С утра! А чо сделаешь, теперь и тиллигенты пьют, как лошади? -- Как две лошади,-- поддакнул второй.-- Вишь, морда опухла? -- Может от книжек? -- предположил первый.-- Глаза какие-то начитанные-начитанные... Владислав, дрожа от негодования, пулей вылетел на остановке. Игорь сочувствующе держался рядом, сопел, мигал добрыми выпуклыми глазами. -- Он у тебя пуговицу оторвал,-- сообщил он виновато. Владислав лапнул ворот, ощутил шероховатую вмятину. Скотина, с мясом выдрал, а пуговицы дорогие, фирмовые. -- С рукава срежешь,-- говорил Игорь рядом,-- а сюда перешьешь, я так всегда делаю... Ты не расстраивайся! Гигантский червяк. Мозгов меньше, чем у амебы. На таких и обижаться как-то странно. Себя унизить. Владислава трясло еще сильнее. В голове бешено крутились, сталкивались, взрывались картины сладкой мести, и все равно обида душила, а ведь обижаться -- все равно, что на пса из подворотни, что норовит цапнуть всякого прохожего, или на разъяренного быка, что ринулся на твою красную рубашку... -- Скоты, какие скоты! -- Да брось ты,-- буркнул рядом Игорь. -- Как только и живет такое! -- Брось! Садись, поехали. Мимо катились, затормаживая, вагоны. Распахнулись двери. Игорь подтолкнул друга, тот вошел и вынужденно одел маску отрешенности. Игорь топтался сбоку, устроил друга у стенки, вежливо оттеснив парочку в угол, оживленно рассказывал случаи, анекдоты, передразнивал приехавшую комиссию. -- Не старайся,-- горько выдавил Владислав.-- Эти хамы испортили весь день. Сегодня какая с меня работа! -- Ничего,-- отозвался Игорь оптимистически,-- за сто тридцать мы и так делаем много. В этот день они действительно работали, спустя рукава. Правда, сто тридцать отработали честно. Это остальные -- слабосильные девчонки, вчерашние выпускницы -- только красятся, бегают по магазинам да вяжут на работе кофты, а они двое тянут весь отдел, но сегодня после работы нужно ехать монтировать аппаратуру на Ивановке, а завтра утром в Рашкинское на объект... Дело в том, что сто тридцать -- в самом деле не деньги для здоровых парней, и они подрабатывали слесарями-монтажниками: добавочные двести рэ на улице не валяются. Работа сдельная, сколько заработал -- столько получил, потому вкалывали без перекуров, в гастроном не бегали, после итээровской службы прихватывали часок-другой, а в среду у обоих -- творческий день: архитекторы как-никак, в этот день успевали с утра переделать львиную долю работы. Сегодня Владислав захандрил. Игорь скривился, но настаивать не стал, те скоты подпортили впечатлительному другу настроение. Он только постучал ногтем по циферблату часов: завтра вставать очень рано, самому Владиславу придется туго -- сова, а не жаворонок, как Игорь... В среду Игорь безжалостно растормошил друга, напялил на сонного комбинезон и выволок на улицу. Воздух был свежим, в полусне чирикнула птица, вдали проползла поливочная машина. Владислав спал на ходу. Игорь шагал свеженький, посмеивался. Первый объект находился вблизи, через квартал. Провозились около двух часов. Обрадованный мастер долго жал руки: думал, что провозятся с неделю, как принято