Савелий торопливо переломил ружье, выловил в глубине кармана патрон с жаканом. Ланитар осторожно тронулся вперед. -- Стой,-- сказал Савелий.-- Дозаряди второй ствол. Таков закон. -- Зачем? Даже в темноте было видно, как узкие плечи ланитара сдвинулись и разошлись. -- Дозаряди! -- прошипел Савелий.-- Нельзя спорить с лесом. Это у вас там, если зацепил хоть. чуть -- убил наверняка. А у нас не током бьют -- пулями. Подранишь такого зверя -- в гроб ложись. Он почти насильно всунул ему в руки свою заряженную двустволку. В наступившей тишине вдруг робко затирлинкал тоненький голосок кузнечиковой скрипки, ей отозвались зеленые кобылки. Вскоре все звенело чистыми звонкими голосами. Огромные пушки страшных сапиенсов замолчали, заговорили насекомые музы... Савелий подтолкнул заворожено слушающего ланитара, они двинулись вперед. Очень сильно пахли ночные травы, густой душистый запах буквально забивал ноздри. Савелий безотчетно отметил, что завтра пойдет хороший дождь. Вдруг куча хвороста, мимо которой шли, стремительно взметнулась вверх. В двух шагах, словно огромный извергающийся вулкан, поднялась ревущая туша, страшные лапы раскинулись на полнеба, глаза горели красным огнем, пасть и оскаленные зубы надвинулись так быстро, что Савелий не успел повернуть ружье... Страшный удар, и ружье полетело в сторону. Савелий успел пригнуться и выхватить нож, но ударить уже не успел. Неимоверная тяжесть навалилась, пригнула, расплющила о землю. Он услышал хлопок выстрела, потом еще один. Гора на спине вроде бы полегчала. -- Жив? -- услышал он испуганный голос. -- Вроде бы... Ланитар подважил тушу ружьем, и Савелий кое-как вылез. Трава была мокрая от росы, прохладная. Он стал хватать пересохшими губами редкие капельки. Ланитар молча отстегнул фляжку и приложил к губам товарища. Савелий напился, кивком поблагодарил запасливого друга. -- Ты был прав,-- сказал ланитар, убедившись, что Савелий пришел в себя.-- Свалил только вторым выстрелом. Ну и живуч, зверюга! -- Дело в зарядах. У вас все по-другому. Если стрелять электричеством, то все равно куда попадать. Хоть в палец поцель -- убьет. А с нашими пулями надо бить точно. Но ты, паря, молодец! Ланитар с почтением смотрел на тушу гигантского плотоядного. Свирепый зверь лежал на брюхе, мощные лапы вытянулись вперед. Страшные крючковатые когти пропахали в почве две канавы. Ланитар представил себе, что он оказался бы под такой лапой, содрогнулся. Одним ударом чудовищный зверь снес бы голову и зашвырнул ее в глубину леса. -- Шкуру подстелишь под ноги,-- сказал Савелий деловито.-- Теплая шкуряка, мягкая. А череп повесь в гостиной. Вон какие клыки агромадные! Гости ахать будут. Разделав тушу, Савелий тут же отнес шкуру в старенький космолет ланитара. Роскошный трофей занял почти половину крошечной каюты. Притопал ланитар и с натугой затолкал в корабль огромную тяжелую голову хищника. -- А теперь -- спать! -- скомандовал Савелий. На востоке уже серело. До восхода солнца осталось совсем немного, а нужно еще малость соснуть. Хорошо бы, конечно, соснуть как следует. Утром -- вылет. Он уже принял молчаливое приглашение будущего кума. Посмотрим, устоит ли шкура летающего дракона против жаканов? Это не всякие там новомодные штучки с лучами да электричеством. А засядут к тому же вдвоем. И только одна мысль мешала заснуть сразу. Где он присобачит в доме длиннющую драконову шкуру? САВЕЛИЙ И ДИНОКАН Во дворе загремела цепь, отчаянно завизжал пес. Савелий подошел к окну, намереваясь цыкнуть на глупую собаку. И запнулся с открытым ртом. Здоровенный кобель скулил хриплой фистулой и с закрытыми от ужаса глазами втискивался в самый дальний угол будки. За изгородью стояла на задних лапах громадная лупоглазая ящерица и заглядывала через забор. От жары ее пасть раскрылась, как у крокодила. Вся она была серо-зеленая, только на животе блестели потертые желтые чешуйки. Под лягушачьим торсом отвисала дряблая морщинистая кожа. -- Вам кого? -- спросил Савелий. За его спиной охнула и взвыла жена. Из собачьей будки ответило глухое эхо. -- Савелий тут живет? -- спросила ящерица скрипучим голосом. Ее лягушачьи глаза уставились на таежника. -- Это я буду,-- ответил Савелий.-- Заходите, коли дело есть. Гостем будете. Он вышел во двор, загнал в сарай козу, зашвырнул туда же любопытного поросенка. Ящерица наблюдала за его действиями одобрительно. Савелий шуганул со двора гусей и лишь тогда отворил калитку. -- Здравствуйте,-- сказала ящерица, заходя.-- Я от ГАО, галактической ассоциации охотников... -- Да вы заходите в дом,-- сказал Савелий.-- Поговорим в горнице. Это двор. Он проводил гостя в комнату, усадил за стол. Обомлевшая жена заметалась между погребом, кладовой и печью. Опять привел чудище! Сам бродяга, бродяги в дом и прут. Вот уж рыбак рыбака... Когда остепенится, заживет как все люди? -- Знаю, что вы очень заняты, и долго не задержу вас,-- произнес гость общепринятую в Галактике формулу вежливости.-- Дело в том, что к нам в ГАО поступило предложение принять вас членом нашей организации. Как стало известно, один ланитар вместе с вами охотился в вашем огороде на... э-э... медведя. Я правильно назвал это чудовище? А потом уже вы помогли ему подстрелить летающего дракона. Эти действия вполне отвечают духу и букве устава ГАО. Галактическое братство, бескорыстная взаимопомощь, отсутствие какой-либо фобии... На голосовании ваша кандидатура прошла. Слово за вами. -- Гм,-- сказал Савелий раздумчиво.-- Дело непростое, с маху решать не годится. Пообедаем, обмозгуем со всех сторон. А пока перекусим, чем бог послал. -- Правильно,-- одобрил представитель ГАО. С маху такие дела берется решать только молодняк. Мария быстро собрала на стол и юркнула из комнаты. Гаоист оказался мужик не дурак, быстро сообразил что к чему. Через полчаса он уже распустил чешуйки на толстом брюхе и, хлопая Савелия по спине холодной зеленой лапой, втолковывал прямо в ухо: -- Пойми, хомо, охотиться сможешь на любой планете Галактики! На любого зверя, птицу или рыбу! Он ударил себя кулаком в грудь. Перепончатая лапа смачно шлепнула по чешуйкам. -- Мы охотники-профессионалы! Не для баловства, для жизни добываем пропитание тяжким и опасным трудом. Так неужто и не поможем друг другу? Вот сейчас, например, инсектоны много терпят от динокана. Страшное чудовище! Многие пробовали справиться, но мало кто вернулся. -- Так чего ж мы сидим? -- сказал Савелий и поднялся. В голову немного шибануло, но на ногах держался крепко. Да и соображал нормально. Ящер тоже выглядел прилично, только лупатая рожа раскраснелась да глаза налились кровью. -- Где этот динокан? -- спросил Савелий грозно.-- У меня в ногах драконья шкура поистерлась. Пора менять! -- Сейчас, хомо, сейчас,-- сказал ящер с готовностью.-- Мы так и знали, что ты согласишься помочь несчастным инсектонам. Все-таки ты сам млекопитающее, поймешь повадки чудовища. -- Мария! -- рявкнул Савелий. Со двора донеслось сердитое: -- Чего тебе? -- Собери в дорогу! Он ободряюще потрепал ящера по костяным пластинкам спины, снял со стены двустволку. -- У меня, паря, это делается быстро. Подсумок полон, патронташ набил, ружье в исправности всегда. Могу ночью вскочить с постели и погнаться за зюбряком. В комнату, глядя на ящера исподлобья, вошла жена. В руках держала выгоревший на солнце видавший виды рюкзак. -- Порядок? -- спросил Савелий. -- Да,-- ответила она сердито.-- Все положила. А в газете курица и пять бутербродов с домашней колбасой. -- Замучаешь ты меня домашней колбасой,-- сказал Савелий недовольно.-- Ладно, мы пошли. Сделаю дело -- вернусь. Они с ящером вышли на околицу, углубились в рощу где стоял обшарпанный двухместный космолет с яркой надписью на боку: "Инспекция ГАО". Усаживаясь, ящер одобрительно заметил: -- Жена у тебя, хомо, хорошая. Только сердитая что-то. Не любит нас, пресмыкающихся? -- Да нет,-- ответил Савелий,-- на личность она не обращает внимания. В человеке главное -- душа. Просто не любит, когда ухожу на охоту. Хочет, чтобы стал садовником или огородником. Тьфу!. -- У меня тоже так,-- сказал ящер, вздыхая.-- Прямо домашняя война. Да чтоб мы, благородные охотники, в огородах колупались? Он сердито надвинул на кабину колпак и рывком поднял машину. Встречали их два толстеньких, ростом с индюка, бело-розоватых существа. Головы у обоих были круглые, как воздушные шарики, а громадные стрекозьи глаза занимали половину лица. Над лысыми макушками колыхались гибкие усики. -- Вот,-- сказал ящер бодро,-- привез землянина. Неустрашимый охотник-профессионал. Для него зничтожить вашего динокана, что чихнуть после простуды. Ах, вы не чихаете? Ну все равно, прошу любить и жаловать, а я отбываю. Будьте здоровы! Он повернулся к Савелию. -- Полечу в ГАО, передам ваше согласие на вступление. Вернусь часа через три. Возможно, окажусь чем полезным. Он повернул руль, опустил лапу на педаль. Космолет подпрыгнул и растворился в непривычно зеленом небе. Инсектоны смиренно посматривали на Савелия. Один спросил робко: -- Вы в самом деле возьметесь защитить нас, мирных земледельцев? -- Конечно,-- ответил Савелий бодро,-- показуйте зверя. -- Пойдемте,-- сказал инсектон тоненьким голосом. Когда шли через деревню, Савелий осторожно обходил копошащихся в придорожной пыли ребятишек, степенно здоровался со стариками, что грелись на солнышке, сидя на завалинке. Потом они перешли по шаткому мостику через быстрый ручей и двинулись к видневшимся вдали скалам. Местность была странная. Трава желтая, как глина, а глина зеленая, словно трава. Небо не синее, а зеленое, и солнце будто не солнце, а громадная луна в треть неба. "Ничего,-- сказал себе Савелий, шагая за инсектоном,-- у нас есть земли, где полгода день, полгода ночь. Вот это чудо, так чудо. Или взять Африку, где слоны водятся. А есть еще страны, где растут пузыри с колючками. Кактусы называются..." Задумавшись, он чуть не наткнулся на проводника. Тот очень медленно перебирал подкашивающимися лапками. Гладкое упругое тело съежилось, обвисло складками. И весь он стал маленьким и очень жалким. -- Что с тобой, паря? -- спросил Савелий встревожено.-- Прихворнул вдруг? -- Ни... чего,-- ответил инсектон едва слышно.-- Все... нормально. Просто... солнце зашло. Савелий недоумевающе посмотрел вверх. Большое лохматое облако наползло на местное светило, Двигалось оно быстро, через две-три минуты солнце снова сияло на зеленом небе. Инсектон сразу подбодрился. Его тело раздулось и стало упругим, лапы замелькали чаще. -- Странный ты, паря,-- сказал Савелий.-- Под солнцем раздуваешься, в тени съеживаешься. Это потому, что насекомый? -- Потому,-- ответил инсектон печально.-- Ты, хомо, млекопитающее, тебе хорошо. От температуры воздуха не зависишь, сам себе делаешь температуру. У тебя ведь постоянная? -- Еще бы! -- ответил Савелий.-- В любое время дня и ночи, зимой и летом. -- Ну вот,-- сказал инсектон уныло,-- а у меня на солнце жар, в тени озноб, а осенью мы вообще замираем. -- Как мухи? -- Как стрекозы,-- ответил инсектон. На странном безгубом лице промелькнула грустная полуулыбка.-- Нашу планету населяют только рыбы, насекомые и пресмыкающиеся. Жизнь зимой замирает. Один только динокан свирепствует... -- Что за зверь? -- Чудовище. Тоже, как и ты, млекопитающее. Потому ему любая погода нипочем. А зимой он разрывает наши норы и поедает...-- инсектон всхлипнул, по зеленому лицу потекли слезы,-- нас, наших жен и детушек малых... -- Найдем управу,-- пообещал Савелий твердо. -- Это ж только представить себе,-- сказал инсектон потрясенно,-- не замирает даже зимой! -- Ну и что? -- буркнул Савелий.-- Эка невидаль! Я тоже не замираю. Зимой у нас жизнь бьет ключом. Как и летом. Инсектон съежился от страха. Он невольно ускорил шаг, оглядываясь на грозного землянина глазами, полными ужаса. Савелий усмехнулся и пошел быстрее. Через час ходьбы они подошли к подножию ближайшей горы. Инсектон нерешительно остановился: -- Вот здесь динокан спускается с гор... Можно мне уйти? -- Иди,-- сказал Савелий великодушно. Он сбросил рюкзак, сел на большой камень. Инсектон нерешительно топтался рядом. -- Вы даже не спросили, какой он,-- сказал он неуверенно,-- я могу обрисовать, если хотите, внешний облик... -- Не надо,-- прервал Савелий добродушно.-- Знаю. Ростом мне по грудь, молодой, сильный, линяет, худой, отличный бегун, хорошо прыгает, у него хорошее зрение и слух, когти не прячет, самец... -- Достаточно! -- вскричал изумленный инсектон.-- Я-то всего этого не знаю. И никто не знает. Кто вам рассказал? Савелий указал на едва приметный след на влажной траве. -- И вы по одному отпечатку... -- По отпечатку,-- сказал Савелий покровительственно.-- Самый паршивый следопыт по единственному волоску определит пол, возраст, рост, силу, здоровье, сыт или голоден, местный или пришелец из другого леса... -- Довольно,-- воскликнул инсектон и замахал лапками.-- Я не следопыт, охотничью премудрость не усвою. Я только огородник. Он пошел обратной дорогой, часто оглядываясь на страшное млекопитающее, которое взялось защитить их от другого страшного млекопитающего. Савелий положил рюкзак рядом, развязал. Бутерброды с домашней колбасой Мария готовить умела тоже... Он успел после ухода инсектона заморить червячка, а потом еще и плотно подзакусить, прежде чем охотничий инстинкт подсказал: пора. Все так же неторопливо запихнул остатки снеди в рюкзак, взял ружье, взвел курки. По склону горы словно катился тяжелый камень. Вздрагивали деревья, падали хрупкие стебли хвощей и королевских папоротников. Слышался треск, хруст, приглушенный рык сильного животного. Из зарослей шагах в двадцати от Савелия выскочил громадный зверь. Ростом он был с теленка, только страшная пасть и когтистые лапы говорили ясно: хищник. Увидев человека, зверь сделал два прыжка и остановился в десяти шагах. Однако жертва бежать почему-то не бросилась. Динокан угрожающе зарычал. -- Господи,-- сказал Савелий жалостливо,-- до чего скотину довели! Запаршивел, отощал, ребра пырчат, шерсть клочьями... Он вынул из рюкзака бутерброд с домашней колбасой, кинул зверю. Динокан поймал на лету, грозно клацнул челюстями. -- Ну как? -- спросил Савелий. Динокан опустил хвост и униженно помел по траве. -- То-то,-- сказал Савелий удовлетворенно.-- Настоящей еды ты, брат, и не пробовал. И никогда здесь не попробуешь. Лови еще! Он подбросил второй бутерброд. Динокан клацнул, глотнул два раза. Глаза из красных стали зелеными, помасленели. Он опустил голову и осторожно подошел к Савелию. -- И не стыдно тебе? -- спросил Савелий укоризненно.-- Здоровенный кобель, а воюешь с жабами да мухами. Оттого и отощал как мартовский кот. Разве ж мухами наешься, даже если они с корову? Настоящей еды ты и не нюхал. Пожуй, убедись! Он снова сел на валун, перебросил рюкзак на колени. Динокан стоял перед ним и смотрел с ожиданием. Савелий достал куриную лапку, осторожно протянул зверю. Динокан жадно втянул незнакомый запах, ноздри затрепетали. -- Оп! -- крикнул Савелий. Динокан снова поймал на лету, захрустел. А когда покончил с пищей богов, посмотрел на человека приниженно и покорно. -- Пропадешь,-- сказал Савелий со вздохом.-- Молодой еще. Возьму-ка я тебя, брат, с собой. Будем на медведя ходить, ишь какой вымахал. Да и сохатый от тебя не уйдет, ты зверь справный. И заживем мы с тобой, Васька! Он поднялся, закинул рюкзак на плечи. Динокан вздохнул. Савелий отошел на несколько шагов, оглянулся. Зверь стоял на прежнем месте и с тоской смотрел на царя природы. -- Пошли,-- сказал Савелий и похлопал по ноге. Динокан вихрем сорвался с места, мигом очутился рядом. -- Пошли, Васька,-- сказал Савелий ласково и потрепал динокана по лобастой голове. Наклоняться не пришлось. Зверь довольно оскалился и побежал рядом. Когда они проходили через поселок, Савелия удивила мертвая тишина. На улочке не оказалось ни одного ребенка, с завалинок исчезли старички. Он пожал плечами и повел динокана дальше. А обомлевшие от ужаса инсектоны с дрожью следили из леса за странными действиями человека, который затащил упирающееся чудовище в воду и принялся натирать мокрым песком и глиной, приговаривая: -- Это ж надо столько блох завести... Шалишь, не дам нести в двор заразу. Ты у меня отседова выйдешь стерильным... А потом динокан уже сам порывался в реку, намереваясь поплавать, но Савелий снова и снова натирал его песком и окунал в воду. Ящер прибыл точно в обещанное время. Он степенно вылез из кабины космолета, но тут же с невероятной скоростью юркнул обратно. Только зеленый хвост мелькнул в воздухе да взметнулся песок под когтистыми лапами. -- Тю, сдурел,-- сказал Савелий сердито.-- Собаку мне спужаешь, паря. Потом сам переполох выливать будешь. Динокан угрожающе заворчал. На крутом загривке вздыбилась жесткая шерсть. -- Свой,-- сказал Савелий, успокаивая.-- Свой, хоть и ящерка. А ты, паря, не прячься. Я пошутил. Этот песик всякие образины видывал, не спужается. Вылазь! Дверь космолета чуть приоткрылась, гаоист сказал сердито: -- Я сам его боюсь! Видывал их изображения в местном храме... Будь поосторожнее, хомо, это ж лютый зверь! -- Теперь это Васька,-- сказал Савелий.-- С собой беру, а то зачахнет. Своего пса со двора сгоню. Жрет как свинья, а двор не стережет. Только курей душит да за кошками гоняется. А с этим и на мишку можно идти. Беру, ибо жалеть надо животных. Убивать -- много ума не надобно, а жалеть только человек умеет. -- Жалеть,-- возразил ящер нервно. Он приоткрыл дверцу вполглаза.-- Если ты, скажем, кошку пожалел, я бы еще понял. Хоть она тоже млекопитающее, но мягкая, пушистая, мурлычет. Я видел такую у тебя в доме. -- Ошибаешься, паря,-- сказал Савелий твердо.-- Можно приручить любого зверя, который бегает в стае, но одиночек не берусь. И никто не возьмется. Кошка вовсе не приручена. Была дикой тварью, дикой и осталась. Только приспособилась к жизни среди людей. Любая собака, даже самая махонькая, за хозяина душу отдаст, а вот кошка -- пусть ее хозяина режут рядом с ней -- будет преспокойно умываться. В нашем таежном селе в каждом третьем дворе свой волк живет! Тоже в некотором роде динокан... У соседей прирученный волк подох с тоски, когда его хозяин спьяну в реке утоп. -- Надеешься приручить? -- спросил ящер недоверчиво. -- Динокан зверь из стаи,-- ответил Савелий.-- Уже по природе способен к дружбе. Для него дружить -- необходимость. И подчиняться более сильному -- необходимость. Понял? Иначе как бы существовала стая? Ты, паря, мне верь. Мы, таежники, природу понимаем правильно. Иначе сами сгинули бы в тайге ни за цапову душу. -- Ладно, хомо,-- сказал ящер неуверенно,-- ты убедил, но лучше я посижу в машинном отделении. А вы лезьте в кабину. Может, ты и прав, но для меня это только красивая теория. Ты -- другое дело. В твоем дворе всякие чудища ходят. Видно, таков стиль землян: врагов превращать в друзей! Едва Савелий затащил упирающегося динокана в космолет, ящер тут же дал старт. На этот раз он явно побил все рекорды скорости: звезды мелькали, словно искры из трубы курьерского поезда. Савелий одобрительно крякнул, когда ящер посадил машину почти возле дома. Динокан выпрыгнул и мгновенно подхватил, клацнув зубами, прошмыгнувшую полевку. -- Молодец! -- сказал Савелий и потрепал его по холке. Ящер тут же шмыгнул на свое сиденье. Оттуда, из безопасного места, помахал зеленой лапой и сказал: -- Я все уладил. В воскресенье ждем за членским билетом. Учти, прием и вручение билетов -- все в торжественной обстановке, будут охотники с разных концов Галактики. Так что рубашку надевай получше. После торжественной части, сам понимаешь, небольшой банкет, то да се... Познакомишься с мужичками из других миров, послушаешь их рассказы, сам что-то расскажешь. А там, глядишь, сдружишься с кем-нибудь. У нас не скучно, хомо. Но, прежде чем стартовать, он с ужасом и восхищением посмотрел на сильное тело зверя: -- Хозяйственный ты мужик, хомо! Такую зверюку к делу приспособил. Тебя брось в воду, так выплывешь с рыбиной в зубах. Клянусь космосом, в Галактике не пропадешь. ЗУБАРЬ Савелий брел по колено в теплой прогретой воде. В энцефалитке, в болотных сапогах до пояса, при карабине -- он чувствовал себя защищенным от всех неожиданностей, только бы удержаться на твердом, не ухнуть в глубину. Раздвигая отяжелевшие от воды кусты, чутко прислушиваясь, он свирепо думал, что в этом году речка затопила столько-то там Швейцарий, Андорр и Люксембургов, а может, и не только Швейцарий -- он хорошо знал географию только своего Тетюхинского края,-- но все равно, они там с погодой непотребничают, реки вспять гонят, над головой спутники мельтешат: неба не видно, это ж сколько железа вверху носится, подумать страшно, вот и зарезали, загубили природу... Савелий не останавливался, проскакивал островки просохшей земли, снова плюхался в воду, раздвигал мусор, отталкивал трупики птиц и мелких зверьков, ревниво и с горечью осматривал охотничьи владения. Пусто... Он прыгнул на кочку и уже в воздухе дернулся, словно мог вернуться. Под каргалистой березкой бессильно распластался невиданный зверь с доброе бревно. Как ящерка, серо-зеленый, но в длину под три метра, рыло длиннющее, глаза взял от громадной жабы, еще весь в костяных досочках, особенно на голове и спине, только пузо вроде как пузо. -- Ах ты ж, несчастное... Савелий, подавив удивление, шагнул ближе. Зубарь -- зверя Савелий тут же окрестил зубарем,-- не отрывая морды от земли, скреб по грязи выпирающими ребрами. Шкура, сухая как бумага, обтягивала их так плотно, будто под ней, кроме скелета, ничего не осталось. Вытаращенные глаза смотрели тускло, их заволакивало серой пленкой. Сапоги Савелия выросли прямо перед мордой зубаря, тот хотел отползти, но лапы только дернулись, царапнули влажную землю. Глаза зубаря вовсе прикрыла кожистая пленка. Он ждал смерти. Савелий нагнулся. Челюсти зубаря были легкие и высохшие как дощечки, что лежали много месяцев на солнцепеке. Пасть открылась длинная, вся в алмазно острых зубах, Савелий уважительно передвинул пальцы ближе к безопасному краю. Зубарь не противился, и Савелий, придержав носком сапога пасть в раскрытом виде, отыскал в кармане ломоть хлеба, бросил зверюке вовнутрь, туда же вытряс крошки из карманов. Зубарь приоткрыл глаз, недоверчиво покосился на человека. Савелий убрал сапог, челюсти деревянно треснулись. Зубарь не шевелился. Савелий вздохнул, шагнул мимо. Дальше островки цеплялись один за другой, там вешние воды силу потеряли, земля приподнялась. -- Мария,-- сказал он дома,-- я сегодня зубаря встретил. -- Зюбряка? -- Да нет, зубаря. Зюбряк с рогами, а этот с зубами. Зубоносец! Страшноватый такой урод, аж жалко. -- Такого не знаю,-- ответила Мария безучастно. Она собирала на стол. Муж проголодался, устал, нужно накормить его, как положено кормить мужчину во всей его мужеской силе. -- И я не знал,-- признался Савелий. Мария раскрыла рот, даже остановилась. Ее муж знал все на свете, то есть в тайге, а чего не было в тайге, того, по ее мнению, и знать не стоило. -- Пришлый, что ли? -- Да. -- Из-за реки, наверное,-- предположила Мария.-- Какая там только нечисть не живет! Только байлазовцам там и место. Савелий довольно хлебал борщ пряча усмешку. На той стороне село Байлаза, жил там один, что-то у них с Марией не выгорело насчет свадьбы, с тех пор она уверилась, что все проходимцы родом из Байлазы. -- Вряд ли,-- усомнился он. -- А ты откуда знаешь? -- Бывал в тех краях. Там все такое же. -- Чего ты там шастал? -- спросила она подозрительно, даже посуду перестала тереть. -- Интересно,-- ответил он простодушно. -- Ах, тебе интересно! А я день-деньской сижу одна, а ты за рекой шляешься, тебе там интересно, лишь бы не дома... Утром Савелий собрался в путь ни свет ни заря. Мария заворчала спросонья, он сурово одернул: -- Божья тварь погибает. Как не совестно! -- Так бога ж нет,-- сонно ответила Мария из-под одеяла. -- Может, и нет, а тварь есть. Не веришь, пойди потрогай зубы. Мария, охая и ежась, выползла из постели. Божья тварь, по рассказу Савелия, не выглядела божьей, бог не стал бы творить такое страшилище. Разве что это дело рук врага его, который создал эту мерзость тайком да запустил в сад божий: в Уссурийскую тайгу. Или эта тварь самозародилась и самовывелась в канализациях города -- рассказывают и не такие страсти -- и ныне поперла в мир. Так ведь город тоже создание врага рода человеческого, а тайга, особенно в их Тетюхинском краю,-- единственно правильное место... Все же покорилась и, подгоняемая Савелием, собрала кастрюлю с ливером, даже укутала в тряпки, чтобы сохранить тепло. Савелий собрал рюкзак, Мария же с облегчением снова юркнула в постель, даже не дожидаясь, когда захлопнется дверь. Островок вырос, зубарь оказался на маковке острова, почему-то на боку. Живот был серо-желтый, запавший почти до спины, перепачканный гнилью, по бокам остро выпирали ребра. Кожа на лапах собралась в складки, хвост пошел трещинами. -- Навались,-- велел Савелий. Он опустил кастрюлю перед узкорылой мордой.-- Не знаю, что у вас там едят, но тут лопай что дают. Да и с такими зубищами траву не жрут, я ж понимаю. Сам не вегетарианец. Зубарь с трудом приоткрыл глаза. Челюсти дрогнули, он тужился раскрыть пасть. -- Дожился,-- укорил Савелий. Он взялся за челюсти зверя, стараясь не порезаться об острые, как бритвы, зубы. Зубарь не противился. Савелий осторожно положил зубарю на язык крохотный, еще теплый кусок мяса. Язык дернулся, потянулся в пасть. Савелий едва дождался, пока зубарь трудно и мучительно двигал языком. Наконец по горлу поползло маленькое вздутие, неторопливо и туго приближаясь к желудку. Зубарь медленно оживал. Савелий скормил ему весь ливер. Зверюга даже попыталась вылизать кастрюлю, не сумела из-за длинного носа, зато сожрала тряпку, пропахшую мясным духом. Савелий опустился на валежину, набил трубку. Зубарь снова закрыл глаза, уже сыто, осоловело. -- Далеко ж ты забрел...-- сказал Савелий, с удовольствием посасывая трубку,-- но раз уж забрел, живи... Все мы должны жить. Всем есть место под этим солнцем. А что отощал, то ничего... Край у нас богатый, корма хватит любой твари... Зубарь приоткрыл глаз, покосился на пустую кастрюлю, шумно вздохнул. -- Если, конечно, ушами хлопать не будешь,-- продолжал Савелий, не обращая внимания на то, что у зубаря ушей не наблюдалось.-- Я из тебя паразита делать не собираюсь, ты останешься зверюкой, корм самодобывающей. Так жить труднее, зато правильнее. И у зверя гордость имеется... А может, только у зверя и осталась? Кряхтя, он поднялся. Кряхтел просто так, захотелось пококетничать возрастом, в теле же переливалась гремучая сила. -- Будь здоров, зубарик! Через недельку он резво бежал вдоль берега там же по краю Байлазы. Вода спала, река вошла в берега, но земля жирно чвиркала из-под сапог коричневыми струйками, угрожающе подавалась вниз, погружалась, и он шел как по болоту: незнакомая зелень, водоросли, высыхающие на солнце пучки выдранной травы, которые вода принесла невесть откуда, может, из краев, откуда и зубаря приперла... От кустов мороз по коже бежит: с веток мертво свесили мокрые ослизлые ноги клочья травы и тины, везде чудятся морские чудища, мертвые или живые, иные клубки травы подсохли: брось спичку -- вспыхнут как порох, встанут факелами среди болотища. Он на ходу высматривал, куда ставить ноги, потому зубаря увидел, лишь когда чуть не столкнулся с ним. Зубарь выскочил из реки в трех шагах и, весь мокрый, блестящий, с разинутой пастью, неуклюже переваливаясь как утка, спешил в лес. Позади еще колыхались кусты. Савелий остановился, зубарь остановился тоже, повернув к нему раскрытую пасть. Приподнявшись на всех четырех коротких лапах, он держал брюхо над землей, даже хвост не касался земли, хотя под бревновидной тушей лапы казались худыми и ослабшими. Он стоял неподвижно, как статуя из камня, маленькие глазки смотрели как... Ни одна живая тварь не смотрит так, ни медведь, ни олень, ни глухарь! Так мог бы смотреть придорожный валун, обрети он глаза, так бы смотрел зыбучий песок. Этот зубарь и похож на живой и двигающийся камень или в лучшем случае -- на ожившее бревно. -- Пшел,-- сказал Савелий.-- Чо стоишь? Беги, догоняй! "До чего же тварь не наша",-- подумал он. Волосы на руках зашевелились, встали. Изюбрь и тот смотрит человечьими глазами, в самой малой птахе лесной и то есть от человека, а это бегающее бревно! Да не просто бревно, а затонувшее сто миллионов лет, ставшее камнем, живущее уже по законам той, другой жизни... Или еще той, что сто миллионов лет до человека... -- Пшел,-- повторил Савелий громче.-- Брысь с дороги!.. Зубарь не двигался. Его пасть чуть присомкнулась, затем челюсти снова шевельнулись, верхняя поползла вверх, словно ее тянули невидимые цепи. Блеснули длинные и частые зубы, за ними лежал странно серый язык, совершенно сухой, хотя зубы блестели от слюны. -- Брысь, говорю! -- рявкнул Савелий. Он замахнулся прикладом. Зубарь чуть присел, изогнул шею, готовясь принять удар и еще больше раскрывая пасть. В этом тоже было что-то от ожившего камня: живой зверь испугался бы или разъярился, а этот механически примет удар, тут же, как оживший капкан, цапнет за приклад, размелет его в щепы... -- Ах, чертяка... Савелий потоптался и, не сводя глаз с зубаря, пошел огибать зверя по дуге, а земля проседала, ноги проваливались до колен, и так добрел опять до тропки. По сапогам ползла грязь и жирная вода, Савелий опустил голенища до коленей, погрозил зубарю. Зубарь оставался на прежнем месте. Он еще больше походил на камень, ибо налетел ветерок, кусты качнулись, все пришло в движение, только зубарь не шевелился и все тем же неподвижным взглядом следил за Савелием. -- Ты даже и не скотина,-- ругнулся Савелий. Он пошел дальше, прислушиваясь к каждому шороху, стараясь растворить неприятный осадок. Ишь, неуступчивый. Правда, он, Савелий, царь природы, и не домогается, чтобы ему завсегда уступали дорогу, даже неудобно порой, что хозяин тайги или красавец благородный олень поспешно уходят в сторону, будто чужие в лесу, ворюги какие, но все-таки привык уже, удобно так, не этому кривоногому уроду менять порядки в исконно нашенском лесу... Потом пришло короткое жаркое лето. Зубарь больше не попадался, хотя Савелий вдоль Байлазы ходил часто. Пошли осенние дожди, урочище на правом берегу стало непроходимым вовсе, и Савелий постепенно перестал вспоминать чудную зверюгу. Только к зиме, когда вовсю ударили морозы, подсушили землю, он сходил в Кедровое урочище, поворчал, что опять эти чертовы спутники да ракетные самолеты урожай орехов испоганили, вернулся с пустыми руками, благо хоть капканы выставил. Большой выход туда сделал, когда выпал снег. С ружьем, набив рюкзак капканами, встал у крыльца на лыжи, с удовольствием растопырил до упора реберные дуги, заполняясь свежим воздухом. Всякий раз тайга другая, и всякий раз хорошо! Мария шла следом. Ее лыжи были пошире, ибо и сама Мария пошире Савелия, за плечами у нее карабин и рюкзак с расфасованными ломтиками мяса для капканов. Савелий двигался широко, размашисто, с горок мчался, не сбавляя скорости, внизу нетерпеливо дожидался Марии, что все притормаживала, и снова бросался вперед, радостно чувствуя сильные упругие мышцы. Миновав перелесок, выскочил с разбега на берег реки. Тело уже наклонилось, изготовившись к быстрому спуску на лед, но сзади ойкнула Мария, ноги сами развернули лыжи поперек, уперлись. На излучине, где быстрое течение не дало затянуть реку льдом, резвились... зубари. Трое лежали у самой полыньи, вытянув морды и подобрав лапы, став еще больше похожими на бревна, еще двое тяжело кувыркались в воде, но не просто так, а по делу: ловили рыбу, что отовсюду плыла к полынье хватить глоток воздуха. Те трое, что лежали, казались толстыми, костлявые щитки на спинах раздвинулись, и оттуда, законопачивая щели, выбивалась красновато-бурая шерсть. Вода выплескивалась на край, замерзала. Один зубарь вынырнул с рыбиной поперек пасти, подпрыгнул, уцепился когтями за лед, вылез с натугой. Еще один попытался выбраться следом, но сорвался с шумом, обдал других брызгами. Тот, что выбрался, не спеша улегся, рыбина еще трепыхалась, и зубарь поедал ее неторопливо, со смаком. -- Не голодают,-- сказал Савелий наконец. -- Господи,-- выдохнула Мария за спиной.-- Страсти какие! Вот уж не думала, что на свете такое бывает. -- Бывает всякое. Только вот как теперь нам быть... -- А что нам? -- не поняла Мария. -- Да ведь если зубари появились, то так все не останется... Так все было, когда их не было. Он поправил ружье, шагнул, но Мария схватила его за рукав. Пальцы у нее что волчий капкан. -- Куда? -- Пойду посмотрю. Он высвободил руку: медведя волчий капкан не удержит, заскользил вниз. Там чуть притормозил, чтобы не слишком быстро, зубари испугаются или решат, что нападает. Сзади шелестнули лыжи, щелкнул курок. У Марии был самозарядный карабин "Лось" с магазином на пять патронов. Один из зубарей лениво отодвинулся, уступая дорогу, второй приподнялся, открыв лапы -- крепкие, мускулистые, укрытые от мороза короткой рыжей шерстью,-- проводил Савелия знакомо странным неподвижным взглядом. -- Вишь,-- сказал Савелий негромко. Он подмигнул Марии, что встала плечом к плечу, побледневшая, с пальцем на курке,-- уже не трусят. -- А ты и рад? -- Не знаю еще... Но свой уголок должна иметь каждая тварь. Если его нет -- помрет, как ни корми. Так что пусть пока... -- Пока? -- Да, пока. -- Но до каких пор "пока"? -- Не знаю, Мария. Он медленно прошел мимо полыньи, пробуя лед, "лесенкой" взобрался на противоположный берег. Вот здесь встретил весной уже ожившего зубаря, когда тот не уступил дорогу... А теперь их целая куча. Вечером, когда вернулись и ужинали в жарко натопленной хате, Мария вдруг сказала: -- А что будем с ними делать? -- С кем? -- спросил Савелий, прикинувшись непонимающим. Ставили капканы, видели шатуна, спугнули стадо свиней, приметили лежки оленей -- событий много, мог и не понять. -- С зубарями твоими, с кем еще! -- Знаешь, Мария... Почему мы с ними что-то должны делать? Живут себе, ну и пусть живут. Мария всплеснула руками: -- Ты что же, исусиком прикидываешься? Они ж не просто живут, они нашу рыбу жрут! Савелий медленно хлебал борщ. Мария и зимой готовила так, что из щелей наружу перли настоящие летние запахи свежих овощей, в это время все зверье знало, что можно на ушах ходить вокруг дома, в окна заглядывать -- охотник ложку не бросит. -- Нашу? -- переспросил он медленно.-- Какая ж она наша, когда в реке! -- А чья, уже зубарина? -- Не наша, но и не зубарина. Она... природнина. А мы вместе с зубарями ее ловим и пользуем. Хватает пока. -- Мы -- это мы! -- закипятилась Мария.-- Зубари... Какая от них польза? -- Они ж только появились, а тебе сразу пользу... Мы вон сколько тысяч лет топчем землю, а польза от нас где? Зубари ж климат не портят, реки вспять не повертают, с ракетами ни-ни-ни... Вон, в пингвинах дуст находят, это опять мы нашкодили, а не зубари. -- Так что ж нам, вешаться? Пусть вместо нас зубари? -- Зачем так... Места всем хватает, если не рвать друг друга за глотки. А вред... И от зубарей какой-то прок есть наверняка. Всякая тварь, что землю топчет, по деревьям скачет или в воде плещет, пользу несет. Мария грозно остановилась посреди комнаты, уперла руки в бока: -- Не виляй! Какую пользу несут зубари? -- Опять за рыбу гроши. Пожить нужно, понаблюдать... Да и то можно обмишулиться. Мария отмахнулась, сердито бросила уже из другой комнаты: -- А их пока столько наплодится, что потом и армия не перебьет. Нас сожрут и все окрест! Дверь за ней бухнула, задрожали стекла. Савелий раздраженно отпихнул миску. В сарае отыскалась работа, ненадолго забылся, но тяжелый осадок остался, загустел, разросся, начал колоть, как крупный песок в сапоге, перерос в тревогу. Разделав шкурки, распял их на стене. Вроде бы порядок... Осталось подпереть дверь колом, можно возвращаться в дом. В комнате над столом фотографии веером. Дед, бабушка, отец и мать Марии, его родители... А вот дети: сыны, что первыми оперились и упорхнули в город, на лесосплав, в армию, и дочка, что уже третий год студентничает в областном центре... Савелий зябко передернул плечами. На миг представилось, что дети здесь, в доме. Вот выбегают, там солнце, трава, несутся к речке, с визгом прыгают в воду... Карабин сам прыгнул в руку. Савелий одним движением подхватил запасную обойму, толкнул дверь. Мороз ожег кожу, но Савелий сам был налит тяжелым огнем. Лыжня стремительно, обрадовано даже, повела через лес. Мария ждала его час за часом, наконец, растревожившись, стала собираться сама. Патроны для двустволки отобрала только с жаканами, с которыми Савелий ходил на медведей, быстро оделась. Уже взялась за дверную ручку, когда заметила через окно знакомую фигуру на лыжах. Савелий шел тяжело. Она успела раздеться, даже поставила на плиту разогревать борщ. Савелий ввалился неловко, карабин не повесил, бросил на лавку. Мария бросилась к мужу. Лицо Савелия было смертельно усталое. -- Не тронул? -- спросила Мария. -- Нет. -- Почему? Ты ж было решил... Я видела! Он поймал ее за руку, усадил. Тяжелая ладонь опустилась ей на затылок. Над ухом прозвучал его усталый голос, глубокий, грустный. -- Все-таки не могу... Истреблять ни за что? Они ж не сами сюда... Это ж мы натворили такое, что они аж сюда добежали! Может, это последние зубари на свете? Спасения ищут, а я их побью только потому, что у меня есть ружье, а у них нету. Я ж хуже самого распоследнего зубаря буду! И еще... Стоял я там, смотрел так, что аж в глазах потемнело, и почудилось вдруг, да так ясно, что если вот сейчас решу, что зубари полезные, что пользу приносят или хоть будут приносить, что их надо жить оставить, то и нас, людей, скорее сильных, чем разумных, посчитают за полезных тоже... -- Кто? -- спросила она, не поняв.-- Бог?.. Летающие блюдца? -- Не знаю. Мы, наверное, так и посчитаем. ЭТО О НАС. Регистратор смотрел на них с тоской. Оба еще молодые, однако настолько похожие друг на друга, словно прожили в мире и согласии много лет. Вообще супругов легко с первого взгляда вычленить из любой компании, любой толпы. Они становятся похожими словно брат и сестра, или, как осторожно сказал себе регистратор, даже больше, д а ж е б о л ь ш е... Е