- что бритвы. Сухо хрустнули панцири -- рядом с Кириллом сшиблись черный с рыжим. Рыжий свирепо сжал черного жвалами за голову, литой хитин отвратительно захрустел, жвалы стали погружаться, но с боков на рыжего набросились двое черных, вонзили серпы жвал. -- Совсем озверели люди, -- проговорил Дмитрий, голос его дрожал. Меч Дюрандаль он держал наготове. -- Такие охотничьи угодья! А пастбищ вообще на сто мурашников хватит! Кирилл шагнул вперед, опомнился, заставил себя уцепиться обеими руками за ствол. Внутри кричало, мышцы дергались, он ненавидел чужаков, он должен их рвать на части, вонзать жвалы, рвать на части... Господи, но ведь он -- доктор наук, высоколобый, а каково испытателям, у которых и так доминируют рефлексы? Он громко продекламировал, стараясь в хриплый, потрясенный голос подлить едкой насмешки: -- И рыжий о черный ударился щит, Ни вздоха, ни стона -- война шелестит. И черное войско, и рыжая рать, И рыжие черных спешат доконать... -- Кто это? -- спросила Саша очень тонким голосом. -- Николай Ушаков. "Муравьи". -- Да нет, кто сейчас напал? -- переспросила Саша, в ее глазах сверкнул гнев. -- Амазонки полиергус. Обычный грабительский поход за рабами. -- За рабами? -- ужаснулся Дмитрий. Мимо него два черных лазиуса бежали бок о бок с рыжим, как сложенная тройка братьев-разбойников. Дорогу им загородил старый ветеран, в котором Кирилл узнал колченогого солдата. Черный лазиус злобно хватил его жвалами, искалечив вторую лапу, помчался догонять атакующую колонну. Кирилл проникал неохотно, чувствуя на себе вопрошающие взгляды испытателей: -- Квислинги... Нет, янычары. Когда-то этих лазиусов похитили куколками. Они вылупились у рыжих, им и служат. Воюют тоже. Саша сказала с напряжением, не открывая глаз от бегущих мимо них рыжих. -- Разве позволим этим тварям напасть на мирный муравейник? -- Это не наша война, -- повторил Кирилл резко. -- Опомнитесь. Это му-ра-вьи! Рядом пробегал рыжий. Дмитрия как ветром сдуло, он в один прыжок оказался на спине врага и очень точно, подражая Кириллу, одной рукой ухватился за стебель головогруди, другой всадил острие Дюрандаля в спинной ганглий. Муравей как будто попал в густой кисель. Сделав пару шагов, повалился набок. Лапы скрючились. Дмитрий скатился кубарем, обеими руками выдернул меч с застрявшими в зазубринах клочьями рыжего хитина. У Саши загорелись глаза: -- Димка, как ты... Я даже не знала, что их можно... Дмитрий раздул грудную клетку, как боевой петух, кивнул на Кирилла: -- У нашего инструктора чему только не научишься! Ты бы видела, какого жука он завалил с одного удара! Саша с недоверием оглядела Кирилла. Поверила или не поверила, но спросила с мольбой: -- Как им помочь? Эти сильные, лютые. А лазиусы мирные, слабые... Дмитрий умело поразил второго рыжего. Саша, не дождавшись ответа, выхватила у Кирилла шпагу, бросилась на ближайшего рыжего. Яйцеклад осы-риссы скользнул по литому хитину, Сашу отбросило. Кровавая корка на плече лопнула, брызнула алая струйка. -- Бесполезно! -- крикнул Кирилл. -- Вот если бы снять горнистов. Господи, мелькнула паническая мысль, уже и он заговорил на жаргоне меднолобых! Да что же те с лифтом застряли? Не видят разве? -- Кто это? -- спросила Саша. -- Которые горнисты? -- Которых ведут в поход, -- ответил Кирилл вынужденно. -- Без них атакующие колонны распадаются, возвращаются... Он кивнул на муравья, бегущего во главе отряда. Муравей трясся, подпрыгивал, брюшко дергалось, распространяя резкий запах. Дмитрий опередил Сашу, его Дюрандаль проломил хитин с сухим хрустом. Муравей дернулся, страшные жвалы щелкнули, едва не достав Сашу. Лапы и усики обреченно подогнулись. Муравьи пробежали мимо, но вскоре начали останавливаться, ощупывать воздух усиками, словно измеряли невидимую стену. -- Заработало! -- выкрикнул Дмитрий. Он метался среди муравьев, стараясь поразить самых крупных. -- Который еще? Покажи на главных! Какие у них знаки различия? -- Может быть указать сразу на маршала? -- спросил Кирилл зло. -- Здорово бы! -- Маршалы в атаки не ходят. Дмитрий пристыженно остановился -- цивильный лучше знает ситуацию! -- и тут же его сбили с ног. По нему пробежало множество лап, оставляя глубокие царапины. Поднявшись, угрюмо признал собственный промах: -- В атаку ведут ротные и батальонные, а их до чертовой матери! Всех не перебьешь. Саша с хриплыми воплями неумело тыкала шпагой. Наконец воткнула в бок пробегающего муравья, но сама покатилась от мощного толчка. Муравей как боевой механизм нацеленно унесся дальше, не замечая пустяковой раны. На повороте шпага чиркнула о дерево, ее толчком выбросило. Саша ринулась подбирать, ее стоптали, она поднялась помятая, в царапинах. Кирилл взобрался по стволу подмаренника. Дмитрий азартно вскрикивал, рубил и колол. Саша ковыляла в укрытие, держа глазами Кирилла. -- Дмитрий! -- закричал Кирилл, срывая голос. -- Прекращай! Это все глупо! И бесполезно... Черные набрасывались втроем-вчетвером, отпиливали головы, брюшки, но мимо проносились все новые и новые рыжие. Кирилл вскарабкался выше, увидел, что главный вход уже завален трупами черных и рыжих, в воздухе мелькает лес крючковатых лап, блестящих жвал. Группа рыжих, расшвыряв сражающихся, прорвалась в тоннель. Навстречу выскакивали лазиусы, цеплялись, как огромные черные псы... Из дальнего тоннеля рыжие начали выносить беспомощных куколок. Черные набрасывались на грабителей с мужеством отчаяния, рыжие спешили унести краденное. Дмитрий увидел первого рыжего с украденной куколкой, хотел броситься наперерез, но Кирилл спрыгнул ему прямо на спину, заорал в ухо: -- Бесполезно! Их не меньше десяти тысяч в атаке. На этом участке у них только фланговый маневр. Да-да, они знают фронтальные атаки, контратаки, отвлекающие маневры, боковые захваты, обходы и удары с тыла... Дмитрий угрюмо опустил оружие. Кирилл поднял руки, скрестил, дважды наклонил кистями вверх. Сигнал "Подать лифт" напоминал сигнал лазиусов "Помоги нести добычу". Саша тоже увидела грабителей, взвизгнула тонким голосом, выбежала из-за укрытия. -- Дурочка, -- ругнулся Дмитрий. Сбросив руку Кирилла, он бросился к десантнице. Среди зелени мелькали желтые коконы. Грабители неслись из муравейника лавиной. Саша на миг исчезла среди яростно сражающихся. Дмитрий ожесточенно орудовал мечом, защищая упавшую Сашу. Их сбили с ног, через них прокатилась волна муравьев с куколками в жвалах. Кирилл быстро выхватил окровавленных испытателей, в два прыжка оказался за полем битвы. -- Вы с ума сошли, -- выдохнул он, тяжело дыша. -- У вас гипертрофированное чувство справедливости! Саша виновато улыбалась. Губы у нее были почти такими же белыми, как и лицо. -- Я была не права, -- сказала она негромко. -- Простите, Кирилл Владимирович. Вы угадали, я очень жажду встречи с иными разумом. Это помутило мой собственный. Лифт грохнулся о землю. Всех троих подбросило к потолку. Дмитрий выругался. Саша упала на больную руку. Дверь распахнулась, на миг мелькнула розовая стена с извилистыми канавками. Это был чудовищно громадный палец с грубо обрезанным ногтем -- то ли топором, то ли рольгангом, на котором обрезают рельсы. Они вышли, прямо перед ними была Дверь. -- Я же говорил сто раз, что отсюда ни черта не разберешь! Нет, Мазохин сыпет инструкциями... Необозримая Дверь излучала тепло. Дмитрий положил пальцы на металлическую пластинку. -- Я вас разубедил, -- ответил Кирилл медленно Саше, -- но, разубеждая вас, засомневался сам. -- Ты? -- спросил Дмитрий. В его глазах было сомнение. -- Я видел в миллионы раз больше, чем другие мирмекологи. Но все укладывается в привычную схему! Я готов предположить... пока только предположить, что у муравьев если не разум, то уже и не инстинкты. Что-то третье. А если инстинкты, то достигшие такого уровня, что пора их квалифицировать иначе... Саша смотрела в зеленую чашу. Слова ее прозвучали глухо и невпопад: -- Они... погибли? -- Нет, -- ответил Кирилл поспешно. -- Если бы напали Тапинома или Тетрамориумы... Рыжие не закапываются. Лазиусы отсидятся в нижних этажах. С ними личинки, пакеты яиц, царица. Через пару недель снова выйдут из нор. Дмитрий провел пальцем по сенсорной пластинке. Появилась крохотная щель, покрытая металлокерамическими плитками. -- Возможно, еще вернемся, -- вдруг сказал Дмитрий. Бравада бравого десантника улетучилась, на Кирилла смотрели глаза неглупого и много повидавшего человека. -- Сам понимаешь, сюда ломимся не ради изучения насекомых. Пока что экономика правил бал... Медики обещают панацею от всех болезней, анабиоз, регенерацию, чуть ли не бессмертие. Ракетчики клянутся запустить отсюда тысячи минизвездолетов. В наши исследования деньги вбухали электронщики, энергетики, экономисты. Человечество разрастается быстро, скоро зубы на полку. А энергетические проблемы? Запасы нефти, угля, газа, металла -- особенно редких! -- не бесконечны: переходим уже на голодный паек. Все трое проскользнули в камеру. Зажегся свет. Дверь так же медленно начала закрываться. -- Конечно, -- сказал Дмитрий серьезно, -- в будущее смотрим не только мы, микромирщики. В Звездном планируют расселить человечество по планетам, в Тимирязевке вырастили синтетический хлеб, в Дубне вот-вот расщепят вакуумную энергию... Начальство смотрит: откуда принесут результаты получше? Туда пошлют разведчиков побольше, оснастят получше. Как, ребята, результаты у нас терпимые?  * II ЧАСТЬ. РАЗВЕДКА БОЕМ *  Глава 11 Кирилл Журавлев сидел на складном стульчике перед кустом чертополоха, когда сбоку упала густая черная тень. Он вздрогнул, вздернул голову. К нему неспешно приближался Климаксов, директор института. Как всегда, подтянутый, моложавый, элегантный, с профессионально-приветливой улыбкой. Даже безупречные керамические зубы сверкали доброжелательно, и лишь только глазами директор института самую малость выказывал сдержанное неодобрение. Кирилл Журавлев, доктор наук, часами сидит перед развесистым кустом бурьяна, рассматривая каждый листик в лупу, словно в институте нет ультрасовременной аппаратуры, которая влетела ох в какую копеечку! -- Кирилл Владимирович, -- заговорил Климаксов выверенным голосом руководителя, -- только что звонили из Звездного. Просили до четырех не уходить. Кирилл непроизвольно бросил взгляд на часы. До четырех можно успеть до Урала и обратно. Кто-то несется во весь опор на чумацких волах? Конечно, ретро уже не в моде, но неужели до такой степени... Климаксов снова охотно посверкал ослепительными зубами: -- Похоже, там еще не решили. Ждут чье-то веское слово. А потом уже к вам кто-то приедет... Или не приедет. Тренированное лицо директора излучало нейтральную доброжелательность. За все годы он так и не определил собственного отношения к Журавлеву. В его институте, где двадцать лет назад ученые старались походить на капитанов футбольных команд, боксеров, свободных художников, а ныне рядились под жизнерадостных манекенов с обложек журналов мод, эта белая ворона Журавлев оставался единственным, кто при выборе одежды интересовался только размером, не знал модных поэтов, забывал анекдоты, не бегал трусцой, в экстрасенсах не сек, на премьеры не рвался, зато весомых научных работ ухитрился выдать вагон и маленькую тележку. Климаксов не считал себя дураком, да и не был им, но уже начал присматриваться: вдруг время перемен? Все труднее играть передового ученого, каким желают видеть тебя общественность и вышестоящие товарищи. Ведь не слабее Журавлева, мог бы замахнуться и на большее... -- Кирилл Владимирович, -- закончил Климаксов доброжелательным тоном, -- вы представляете, так сказать, в определенных сферах... Здесь хоть на ушах, как говорит нынешняя молодежь, или хоть на бровях... -- На бровях -- это по другому поводу, -- сердито сказал Кирилл. -- Да? -- приятно удивился Климаксов, его красивые брови поднялись. -- Ну-ну, вам виднее. Я хочу попросить только, чтобы на людях вы держали марку. Высокую марку нашей фирмы! Комильфо, дорогой. Комильфо! Он удалился красивой спортивной походкой. Очень-очень современный ученый, умеющий работать с компьютерами, общаться с дипломатами, давать интервью прессе. С ним ушла черная тень, непривычно огромная и темная для такого улыбающегося человека. Сверчки снова затирлинькали, сперва нерешительно, с оглядкой, и, не получив по башке, радостно заверещали, наверстывая минуты-годы жизни насекомых. Заросли чертополоха двоились и троились а глазах Кирилла, накладывая на каждое изображение по два призрачных, сотканных из лунного света, хотя был жаркий день июля 2089 года. Сердце тукало часто-часто, уговаривая поверить, что друзья -- Дмитрий и Саша -- наконец-то вспомнили о нем. Приедет скорее всего Немировский. Он легче на подъем, проще, бесцеремоннее. Вернее, умеет быть проще и бесцеремоннее, облегчая жизнь себе и другим. Лупа нависала над широким листом огромной каплей. С краю под нее стремительно врывалось очередное чудовище, быстро проносилось через пик, только в самом центре лупы обретая не растянутые вдоль и поперек размеры. Хотя лупа едва ползла, прожилки листа бежали, как шпалы под скоростным поездом. Мелькнули и пропали за кадром два красных холма, похожих на колпаки противоатомных убежищ. К ним уже неслись боевые шестиножники марсианских машин. Сейчас муравьи попрут божьих коровок от беззащитных тлей... "Здесь хоть на ушах..." Климаксов признает только голое экспериментирование, которое именует точной наукой. Он начинал еще в эпоху, когда в НИИ лавиной хлынули компьютеры. Тогда в биологии, чтобы доказать, что они тоже ученые, а не шарлатаны-экстрасенсы, вынужденно пихали математику в любую щель, а от нападок прикрывались дипломами программистов. Попробуй доказать, что наблюдения -- стадия еще более высокая! Наука начиналась с наблюдения, потом перешла к экспериментированию -- весь первоклассный двадцатый век ушел на экспериментирование. Эксперимент вырывал некий ответ, на нем строилась наука, но всем ли силой вырванным ответам можно верить? Даже природа может солгать, если ей приставить нож к горлу. Тучи над ним сгущались, а Кирилл не чувствовал себя гордым дубом, чтобы подвижническим выстаивать под ударами молний, терпеть стада свиней, которые пытаются содрать кору, рвут его корни в поисках желудей... И все-таки половину лета он просидел на раскладном стульчике перед чертополохом, вместо того, чтобы как нормальный ученый выпрашивать больше часов работы с компьютерами, чертить графики, писать заявки на оборудование, требовать средства, людей. Правда, когда он вернулся из Малого Мира, никто уже не посмеивался над его чудоковатостью, победителей не судят, но с того времени уже прошло два долгих года. Это два столетия в нашем быстро меняющемся мире. Почти так, как в Малом. Мощная лампа солнца висела уже над головой. От жары начал плавиться небосвод, тяжелые капли солнечных фотонов больно били по голове, сползали по плечам, спине. В черепе мозгам вроде бы становилось тесно, как забродившему тесту. Стараясь заставить себя работать, Кирилл начал поголовную перепись. В прошлый раз он насчитал 897 постоянных жильцов, из них 650 тлей, остальные -- трипсы, листоблошки, божьи коровки, клещи, сирфиды, пауки, моллюски... А сколько визитеров? Тех же муравьев? Такое не смоделируешь. В искусственных муравейниках муравьи ведут себя совсем иначе... Он еще спорил с оппонентами, подбирал убийственные доводы -- Кирилл был из тех, у кого остроумие проявляется на лестнице... И вдруг -- на чертополох снова упала тень. Точнее, не упала, а обрушилась. Тень была такой густоты и мощи, словно дотянулась с Луны. В ней, как в черной дыре, сразу умолкли кузнечики, погасли божьи коровки, исчезли бабочки. -- Здр-р-равствуй, Кирилл Владимирович! -- прогремело с небес. Кирилл вскочил, опрокинул стульчик. Перед ним высился Ногтев. Вокруг него нарушалась гравитация, изгибалось пространство-время и, как от квазара, струилась странная мощь. -- Здравствуйте, -- пролепетал Кирилл. Он запоздало понял, что о приезде Фетисовой или Немировского не стали бы предупреждать самого директора института. Ногтев раздвинул каменные губы, на миг вспыхнул протуберанец улыбки: -- Не ждали? А я просил задержать вас до конца дня. Рассеянный народ ученые! -- Нет-нет, -- ответил Кирилл торопливо, -- меня предупреждали. Это я сам... Пойдемте ко мне? Ногтев шагал рядом, искоса рассматривая Кирилла. Кирилл тоже украдкой посматривал на шагающий монумент, стесняясь разглядывать слишком пристально. Неловко разглядывать в упор горбунов, инвалидов, и хотя Ногтев вроде бы не горбун, не инвалид, но его переразвитая мускулатура, слабо замаскированная валиками жира, злорадно кричит, что ее хозяин когда-то больше работал бицепсами, чем извилинами, а это, по глубокому убеждению Кирилла, и было наибольшим уродством. -- Вы не изменились, -- решил Ногтев наконец. -- Сколько пробежало? Полтора года? А как вечность... Нет, два года. Помню, вы требовали немедленно повторной экспедиции к этим... черным лазиусам. -- Было такое, -- ответил Кирилл неохотно. -- У вас хорошая память даже на мелочи. -- Ну это не мелочи... Что удивительно, двух лучших испытателей перевербовали! Едва отбился от Фетисовой и Немировского. Не обижайтесь, что отказали. У нас жесткая программа, свое бы успеть. У корпуса, где у Кирилла была комнатка, Ногтев отмахнулся. У подъезда стояла длинная легковая машина. Дорога, блестящая, она выглядела взбунтовавшимся компьютером: из распахнутой дверцы свисали безжизненно человеческие ноги. Одна штанина задралась, по голой ноге ползла крупная муха. -- Подъем, Володя, -- негромко велел Ногтев. Водитель вскочил, одурело помотал растрепанной, словно ее запекали в духовке, головой. По красному лицу бежали мутные струйки пота. Сонно улыбаясь, он быстро обогнул машину, распахнул дверцу: -- Прошу вас, Аверьян Аверьянович! Ногтев приглашающе повел ладонью: -- Кирилл Владимирович?.. Прокатимся, поговорим. Сиденье дружески приняло Кирилла в объятия. Не машина, а сплошной деловой комфорт без крупицы развратной роскоши. Бесшумно тронулась с места, словно электромобиль, но скорость набирала как ракета. Дорожные столбы почти сразу же слились в серую полосу. -- Вы были, -- сказал вдруг Ногтев, -- руководителем первого длительного выхода в Малый Мир. -- Я не был руководителем. -- Ну-ну, вы забыли. Испытатели называют руководителем вас. И по назначенному сверху, то есть моему назначению, и по авторитету, что ценнее, как вы понимаете. Я тогда здорово рисковал, Кирилл Владимирович! Вы хоть понимаете? -- Понимаю, -- тоскливо ответил Кирилл. -- Я тоже живу на этом свете. -- Вам повезло, все прошло удачно. Мне не только не снесли голову за самовольные действия, а даже милостиво изволили похлопать по плечу. -- Только-то? -- удивился Кирилл. -- Ну премии не главное ведь? -- Не главное. Но только не все прошло удачно. Фетисова была серьезно ранена. -- Разве серьезно? А вот затем в самом деле все стало очень серьезным. Дальше Ногтев не проронил ни слова. У массивного здания из серых гранитных глыб они оставили машину, поднялись на второй этаж. Оглянувшись от дверей на машину, Кирилл увидел торчащие ноги водителя. В кабинете Ногтев кивнул Кириллу на кресло, продолжил, словно разговор не прерывался: -- Очень серьезно. Погибло несколько человек. Сейчас в Малом Мире уже действует постоянная станция. Персонал -- двенадцать человек. Осталось двенадцать. Включая Фетисову и Немировского, которые не являются специалистами. Они сейчас не то охранники, не то ковбои, не то эти... которые таскают корм в муравейник. -- Фуражиры, -- подсказал Кирилл. -- Вот-вот, фуражиры. И вообще единственные подсобники. Лицо Ногтева стало темным, морщины на лбу стали резче. Кирилл сказал осторожненько, стараясь как-то приглушить боль Ногтева: -- Я слышал, что в любом новом деле существует процент допустимости несчастных случаев... Когда испытывали шаттлы, вроде бы отпустили на программу до двадцати катастроф. Ногтев бросил глазами молнию: -- Не слышал. В нашей передовой стране таких циничных расчетов быть не может. Человек -- звучит гордо, человек -- высшая ценность, человек... Ну да ладно! Беда в том, что несчастных случаев на станции становится не меньше, а больше. А ведь живут под бронированным колпаком, где все необходимое, включая любое оружие. Почти любое. Вы втроем прошли голыми и босыми через ад, побывали в муравейнике и вернулись невредимыми... -- Да где же невредимыми? -- Не спорьте. Вы не видели, что было потом! Потом начались потери. Он тяжело дышал, огромные ладони сжались в кулаки. Кирилл поерзал, горячо сочувствуя, осторожно поинтересовался: -- А что... намерены сейчас? Ногтев разжал кулаки, положил ладони на стол. Его запавшие глаза остановились на лице мирмеколога: -- Кирилл Владимирович, мы снова к вам. Не скрою, повоевать пришлось. Призвать со стороны -- признаться в поражении. Но ваш тогдашний успех перевесил. Хотя, опять же не скрою, на другую чашу весов камней навалили немало. А вместе с камнями -- звания, титулы, награды, авторитеты. Много говорилось о промискуитете... то бишь приоритете нашей фирмы, как будто не в одной стране живем, а гражданские -- не совсем люди... Он замолчал, но глаз с его лица не сводил. Кирилл проговорил, едва ворочая пересохшими от волнения губами: -- Знаете же, я заранее... На мирмекологии замешан. Даже во сне постоянно брожу по тропам Малого Мира. Но у вас еще что-то в рукаве? Ногтев кивнул. На этот раз отвел глаза, голос упал до хрипоты: -- Есть. У вас, между прочим, шестое чувство, как у муравьев... -- У муравьев нет шестого чувства, -- поправил Кирилл педантично. -- Да? А я где-то читал... Кирилл Владимирович, на этот раз лихим кавалерийским наскоком не сдюжить. Там большой коллектив, за сутки сам Бог не управится. Теперь уже Кирилл не отрывал глаз от лица Ногтева, а тот напротив, отводил глаза. -- Ваши сотрудники, -- спросил Кирилл напряженно, -- там живут постоянно? Как я понимаю, в Малом Мире нельзя есть... -- Они прошли полную подготовку. Месяц на операцию, выкарабкивание... Да, в Малом Мире нельзя долго существовать, просто лишь уменьшившись в размерах, это басни для деток. Наша система легких, почек, сердца... Да что там сердце! Клетки тела без особого вреда можно уменьшить в три-четыре раза, только не в сотни. Осуществимо технически, но работать... Нет, не смогут. Словом, если в Малый Мир надолго, то лишь за счет выживания лишних клеток. -- Лишних? -- Вы тоже считаете, что лишних у нас нет? Я, на свою беду, тоже. И вот в утешение придумана теория, что мы напичканы бездействующими клетками. Якобы достались еще от обезьян, ящеров, даже рыб. Если от них избавиться, у нас останется вообще с гулькин нос. Кирилл молчал, замороженный страхом. Глаза Ногтева стали грустными, даже печальными. Кирилл не мог себе представить, чтобы железный Ногтев мог выглядеть таким печальным. -- Но как же... -- Как будто бы хватает, -- ответил Ногтев неохотно. Кирилл сглотнул комок в горле, сказал осипшим голосом: -- Я не страдаю, что мускулы у меня не такие шикарные, как у Немировского. У муравьев еще меньше. Но как же мозги... Ногтев ответил тяжело, словно из последних сил тащил на гору камень Сизифа. -- Предполагают, что человек использует лишь часть своего интеллекта. -- Слышал, -- кивнул Кирилл, -- но вот какую? Оценки расходятся. -- Кирилл Владимирович, все, что могу сказать в свою защиту и защиту проекта, что там уже полтора года живут люди. Прекрасные специалисты! Делают потрясающие открытия, работают сутками, вот-вот загребут Нобелевские премии. Эти подвижники не стали безмозглыми насекомыми, теперь у нас есть связь, наблюдаем. Кирилл отвел глаза, не мог он слышать умоляющие нотки в голосе этого сильного человека. -- Тем прекраснее, -- продолжал Ногтев настойчиво, -- только не очень умелые в житейском смысле люди! Они и здесь такие, увы. Первыми попадают под троллейбусы, а уж там... Он замолчал, только его лицо продолжало говорить. Кирилл не выдержал: -- Я готов, готов. Совсем готов! Когда смогу вернуться? Сколько времени продлится командировка на этот раз? Ногтев долго молчал. Так долго, что Кириллу впервые стало страшно. Лицо Ногтева сделалось землистым, а глухой голос донесся словно из другого измерения: -- Кирилл Владимирович... методика возвращения только отрабатывается. Ломать, как говорили предки, не строить... Вышибать лишние клетки научились быстро, а вот возвращать... Пока что это дорога в один конец. Кирилл спросил почти шепотом: -- Люди согласились? -- Кирилл Владимирович, не только у вас бзик. Есть чокнутые на металлургии, на энергетике, акустике, электронике... Вы подумайте! Не спешите, но... и не затягивайте. Глава 12 Кирилл заглянул через открытую дверь на кафедру. Рабочий день уже кончился, в пустой лаборатории сосредоточенно сопел Рузский. Он склеивал рассыпавшегося майского жука. Обычно экспонаты готовили студенты или даже старшеклассники, тем самым изучая насекомых, но если заурядного жука взялся восстанавливать аспирант, это неспроста... Особенным виртуозом слыл профессор Кузнецов. Он ухитрялся сворачивать крылья бабочек и укладывать под надкрылья жуков. Принимая зачеты, он предлагал определить вид и семейство, зевал, скучал, нетерпеливо спрашивал: "Как, вы еще не готовы?", а несчастный студент, судорожно перебирая шпаргалки, дергался, взмокал, не в состоянии понять, где же ошибся, почему признаки не совпадают. Правда, Кузнецов сам однажды долго ломал голову, когда молодой, но очень серьезный доктор наук Жанна Реникова прислала ему пойманную в Киргизии самку формика руфа с филигранно подклеенными мощными яйцекладами формика поликтена. -- Кузнецов ушел? -- спросил Кирилл в щель. Рузский вздрогнул. Затем его бородатое лицо расплылось в широчайшей улыбке. Журавлев одобрял трюки с подменами. Настоящий биолог с пеленок должен чувствовать, что у жука не могут отрасти булавовидные усики бабочки или прыгательные ноги зеленого кузнечика! -- Кузнецов уходит с работы с немецкой точностью, -- ответил Рузский почтительно. -- Остальное время он самый что ни есть русский боярин. Кирилл кивнул, закрыл дверь. Его старый учитель профессор Кузнецов любил по-боярски поспать, на кафедру являлся поздно. Там он сперва плотно обедал, рассказывал массу анекдотов, одновременно сыпал идеями, часто придуманными от хорошего настроения, но часто и очень обещающими. Еще он любил перекинуться в картишки, делал ставки на ипподроме и нигде не проигрывал. С ним бы посоветоваться! Не шутка -- в один конец! -- но придется решать самому. Самому же себе Кирилл, как всякий интеллигент, верил меньше, чем другому человеку. В Малом Мире на станции двенадцать человек. Достаточно, но еще сие ни о чем не говорит. Разные причины могли загнать их туда. На Северный полюс стремились тоже не за уютом. На станции могли оказаться честолюбцы, мизантропы, фанатики всех мастей... Правда, двенадцать человек -- это двенадцать. Уже не одиноко. Вернувшись домой, остановился на пороге, заново осматривая квартиру. Стандартная комната, стандартная мебель, стандартные книжные полки со стандартным набором книг... Как говорят друзья, ни удавиться, ни зарезаться нечем. Одно отличие от стандарта, да и то во вред репутации -- пять трехлитровых банок и два аквариума с... муравьями. Были бы рыбки, можно было бы женщин приглашать, а так каждая перекашивается в визге: убери, выброси, это же гадость, насекомые! А потом навязывают, а то и сразу приносят сиамских котят, щенков, попугайчиков. Искренне уверены, что он прослезится от счастья. Женился на последнем курсе, но кандидатскую защищал уже вольным казаком. Детей не было. Сперва жена берегла фигуру, потом оказались уже на разных льдинах. Университетские девицы умело расставляли сети, но с муравьями он был счастлив всегда, а от общения с женщинами оставался сиропный привкус неискренности. Худшее в том, что сиропом пахло с обеих сторон. Он подбросил сахару в кормушку, снял трубку телефона: -- Алло?.. Виктор, привет. Да, я... Слушай, мне предлагают длительную командировку... Ну почему обязательно в развивающуюся... В самую что ни есть развитую. Это твое дело, можешь не верить... Да, заедь утром. Могу оставить под ковриком, если не успеешь. Отбывая в командировки, он отдавал ключи школьному приятелю, тот после очередного развода жил в коммуналке. Виктор исправно кормил муравьев, подливал им воду, по собственной инициативе приносил из общей кухни тараканов, таких жирных и крупных, что едва помещались в спичечных коробках. Кирилл по возвращении находил пустые бутылки, женские шпильки, однажды выудил из-за дивана лифчик, зато муравьи были сыты и веселы. Трудно приглашать гостей, когда вот уже несколько лет муравьи по квартире ходят свободно, устраивают сражения, делят территорию, устанавливают иерархию отношений, выясняя, кто из них доминант, кто субдоминант, кто субдоминант второго и третьего порядка, а кто просто дичь... Еще задолго до первого рейда в Малый Мир, где пропала Саша Фетисова, он, мысленно уменьшившись, бродил подземными переходами в банке, таскал землю, охранял, охотился, бдил, пас тлей, гонял божьих коровок... Это помогло найти Фетисову. А вот сейчас вяло жует бутерброд, прихлебывает остывший чай и смотрит на муравьев, смотрит... Не решается? В институт Ногтев отвез его на другой день рано утром. Трижды проверили и перепроверили документы. Когда поднялись в зал, Кириллу показалось, что они, уже уменьшившись, попали во внутренности компьютера. Везде сверкали панели вычислительных машин, на экранах плясали разноцветные кривые, над головой шелестели воздухоочистители. Пахло электричеством, энергией, сжимаемым пространством. Кирилл ошеломленно оглядывался. За два года командный пункт по отправке космических кораблей превратился в пункт отправки суперзвездолетов. Или даже галактолетов. А может быть, отсюда теперь руководили движением звезд. Прежние работники, которых запомнил Кирилл, выглядели перед нынешними как слесари-монтажники перед академиками. Воздух трещал, раздираемый мощными силовыми полями. Хищно блестел металл, пластик. Даже сотрудники выглядели не то компьютерами, не то пришельцами из мира высоких энергий. -- Растем, -- буркнул Ногтев неопределенным тоном. Кирилла подвели к операционному столу. Несколько пар рук помогли взобраться. Сверху пошел вниз потолок, в гигантском параболическом зеркале колыхалось, как в ртутном шаре, его исполинское бледное лицо. Качнулись ущелья морщин, на выбритом поле подбородка торчали в лунках пни срубленных бритвой волос. Он с облегчением закрыл глаза под маской наркоза, только бы не видеть медленно подъезжающий широкий стол с набором хирургических инструментов, где ярче всего блестели острые ножи. Он сделал глубокий выдох, и сознание покинуло его почти сразу. Глава 13 Тошнота, головокружение и холод в желудке, словно съел пять порций мороженого, сидя на карусели. Не открывая глаз, он медленно пустил пальцы по груди, животу. Вздутые, как Змиевы валы, по груди шли бугры, круто сворачивали к бокам, оттуда снова возвращались на живот. Самый плотный рубец тянулся от правого бока к левому, будто Кирилл Журавлев, доктор наук, совершил харакири, но отечественная наука спасла недоумка. Оглушенная анестезией нервная система приходила в себя с трудом, пугливыми толчками. Пальцы не сгибались. Суставы ныли, словно его только что сняли с дыбы. Когда второй раз пришел в себя, над ним колыхалось бледное лицо с блестящими глазами. Блеск резанул по глазам Кирилла, он снова опустил веки. -- Кирилл Владимирович! -- услышал он резкий голос. -- Вы можете видеть! Не бойтесь, перестаньте жмуриться. Розовый туман, проникающий через веки, сменился ярким светом. Кирилл с трудом свел глаза в фокус. Перед ним стояла огромная раскоряченная морковь, по ней ползали черные жуки. Когда в глазах перестало двоиться, он распознал человека в ярко-красном комбинезоне. Жуки превратились в геометрически правильные черные пятна. Человек походил на помесь мухомора и божьей коровки, только лицо его было бледное, с теми чертами, которые в старину называли интеллигентными, а глаза живо блестели. Комбинезон облегал плотно, голову скрывал капюшон, надвинутый так низко, что Кирилл не видел даже бровей незнакомца. -- Все в порядке, -- заверил блестящеглазый. -- Я местный врач, Михаил Андреевич Кравченко, к вашим услугам. Ваш переход прошел вполне благополучно, не волнуйтесь. Вы готовы. -- Готов... -- простонал Кирилл. Собственный голос показался ему карканьем простудившейся вороны. -- Что вы понимаете под словом готов? Кравченко ухмыльнулся: -- Готов, это... готов к труду и обороне. К подвигам! Все выше и дальше. -- Я не готов к подвигам... Что у вас за странная такая психотерапия? Не у Малюты Скуратова проходили преддипломную практику? Кравченко успокаивающе положил ладонь ему на лоб: -- Ну-ну... Зачем вам старые внутренности? Их было так много. Вы даже не представляете, сколько. Одних только толстых кишек... -- Не надо подробности, -- быстро сказал Кирилл. -- Я почти готов, как вы говорите. В смысле готов к труду и обороне, к чему угодно. Особенно готов встать и уйти. -- Вот видите, как хорошо, -- заверил его Кравченко, в его глазах мелькали странные огоньки. -- Лекарства быстро выветриваются, вы в самом деле можете уже подниматься. Только сразу натяните нашу защитную шкуру. Это аналог местного хитина. Кутикула, как называют некоторые. Вы как специалист подберете название поточнее. Он с таким видом потряс перед Кириллом вторым комбинезоном, словно тот должен был прямо со стола прыгнуть в него с ликующим воплем. Кирилл опустил взгляд на грудь, поспешно поднял глаза. Скопище багровых рубцов, вздутые вены, выжженная кожа на животе, словно там бились лбами танковые армии с применением авиации. -- Рассосется, -- пояснил Кравченко с сочувствием. -- Влезайте, влезайте! У меня шрамов больше, хотя вам в это сейчас трудно поверить. Ничего, жив. Он помог слезть со стола, начал поспешно запихивать Кирилла в комбинезон. Ткань плотно обжимала тело, как противотромбофлебитные чулки. Кирилл с трудом высунул лицо через эластичную дыру, чувствуя себя выглядывающим из продырявленной камеры футбольного мяча. Комбинезоны, похоже, делали для детсадовцев. Кирилл сейчас не отбился бы и от тли, и Кравченко без помех расправил на нем комбинезон, натянул резиновые рукава с перчатками. Потом перед ним поплыло. Когда очнулся, на губах был холод и горький привкус. Он сидел на грубо сколоченном стуле. Блестящие глаза Кравченко смотрели из клубящегося тумана. -- Пройдет, -- донесся из тумана успокаивающий голос. -- Все такое прошли! Первым было куда хуже. Я знаю, первым из постоянных был я... Пришлось самому себе делать некоторые корректирующие операции. Кирилл содрогнулся. Среди хирургов пошла мода удалять себе аппендиксы и желчные пузыри собственными руками, но здесь речь шла уже не об аппендиксе... -- А если бы... -- проговорил Кирилл дрогнувшим голосом. -- Мне ассистировали Немировский и Фетисова, -- отмахнулся Кравченко. -- Они могут оперировать? -- удивился Кирилл. Это не обязательно. Могут подавать ножи, зажимы. Фетисова стояла со шприцем наготове, на случай, если я благородно сомлею при виде крови, а Немировский подавал ножи и комментировал... Не знаю, сумел бы, говорю честно, если бы не его милые комментарии, советы. Вам бы его послушать! -- Спасибо, не надо. Комбинезон, чтобы не засохнуть на солнце? -- И вообще на воздухе. Какая у нас дворянская шкура, лучше нас знаете. А в нем микробы не проберутся, водонепроницаем, бритва не возьмет, гарпуном не пробить... Правда, здешние букашечки в любом комбинезоне переломают кости, так что в жвалы не надо. Да, ткань пропитана сильнейшими инсектицидами. Любой хищный жук, схвативший вас, тут же задерет лапы кверху! -- Это неплохо, -- сказал Кирилл с сомнением. -- К сожалению, ткань небезопасна и для человека. Если поцарапаетесь, старайтесь не коснуться. -- О, господи! Кравченко сокрушенно развел руками, но глаза его смеялись: -- Только начинаем! Без ошибок у нас ничего не делается. Я как врач первым встречаю новичков, так что давайте сразу покажу средства выживания. Я чувствую себя не столько врачом, сколько инструктором зеленых -- или голубых? -- беретов. За его спиной стена была в ярко-красных и оранжевых баллонах, острых баграх, гарпунных ружьях, странных пистолетах с широкими стволами. -- Подводной охотой не увлекаетесь? -- поинтересовался Кравченко. -- В снаряжение входит гарпунное ружье. Не для охоты, для выволакивания себя из-под обвалов, липучки, паутины, капли росы... Ясно? Стреляете, гарпун цепляется, потом тянете за линь. Только не рыбу, а себя. -- Толково, -- одобрил Кирилл. Кравченко усмехнулся уголками губ: -- Были привлечены лучшие специалисты по вооружению. Такого напредлагали! Выбирали, что попроще... Вы только поосторожнее с баллончиками. Не опробованы в серии, некоторые взрывались. Это было зрелище! Он восхищенно покрутил головой. Кирилл пугливо смотрел на гарпунное ружье: не любил технику вообще, а НТР в особенности. Проще было бы на старой резиновой тяге! -- А вот набор аэрозолей, -- говорил между тем Кравченко, в глазах его появился нехороший блеск. -- А чем опасны они? -- спросил Кирилл подозрительно. Кравченко сказал победно: -- Многих хищников отпугивают на все сто процентов! -- Наконец хоть что-то... -- ...зато других хищников, -- закончил Кравченко сладеньким голосом, -- почему-то привлекают со всех окрестностей. Похоже, даже из-за границ Полигона летят, ползут, скачут, пресмыкаются... Такое может быть? -- Бабочки чуют друг друга за километры, -- ответил Кирилл. -- Знаете что, я человек сугубо штатский. Даже в армии не служил. Пусть пока оружие отдохнет от меня. Он был так слаб, когда решился двинуться вдоль стены, его даже не бросало к потолку или к стенам, как в первые минуты два года назад. -- Где остальные? -- спросил он, борясь с головокружением. -- Работают, -- ответил Кравченко с удовольствием. Лицо его порозовело. -- Здесь столько работы! Все боятся минуту потерять, спят по три-четыре часа. Могут в зубы дать, если оторвешь от работы. -- Меня больше не интересуют Немировский и Фетисова. Уж их-то отрывать можно! -- Не скажите. У них собственные увлечения, -- ответил Кравченко глухо. -- Подождите до вечера. Перед сном люди соберутся в кают-компании. Такое правило! Я должен обследовать всех. Хоть бегло, но обязательно... А утром Мазохин, наш начальник