н вскарабкался по стенке гондолы к Ногтеву. -- Сейчас пойдут самки, это намного зрелищнее. Самцы еще продолжали лезть из нор, когда среди ксерксов появилась первая молодая самка. Голова ее была с половину туловища самца, а когда вылезла из норы целиком, Ногтев ахнул. Линкор с громадными блестящими крыльями! Мощная литая голова, крупнее чем у любого солдата, огромные глаза, длинные лапы. Его грудь была широка, в валиках мускулов, а неимоверно раздутое брюхо напоминало удлиненную цистерну молоковоза. Вокруг самки суетились рабочие. Ее теребили, пытались тащить, ощупывали. Она вырвалась, с неожиданной резвостью пробежалась, стуча когтями. Крылья вдруг вздыбились, завибрировали. Огромное тело напряглось, она сорвалась с места так стремительно, словно ее выстрелили. Уловив сигнал, за нею взвились самцы. Ногтев покачал головой: летуны неважные, поднимаются без всяких маневров по косой дуге... Теперь огромное плато кишело самками. Громадные, блестя панцирями, с неистертыми волосками на груди и лапах, они выбегали изо всех нор, выстреливались в воздух. Среди их громадных роскошных тел рабочие муравьи терялись, как теряются легковые автомобильчики среди тяжелых автокранов. Воздух над пнем засверкал перламутровыми крыльями, наполнился острым запахом. Со всех сторон его прочерчивали черно-красные тела. Вдруг небо прочертила огромная быстрая тень. Докатилась воздушная волна. Кирилл качнулся, а неподвижному Ногтеву указал вниз, за пределы пня. Ногтев перебежал на ту сторону, высунулся через борт. Вдоль пня молниеносно шныряли черные как смола хищные бегунки. Ксерксы свирепо бросались на врагов, если удавалось схватить -- рвали на части. На стеблях вокруг пня появились пауки, богомолы, хищные жуки. Чужие муравьи держались за пределами утоптанной ксерксами площади, опоясывающей пень. Там и сейчас носились разъяренные ксерксы, но вот первая из уцелевших в воздухе самок упала на землю, суетливо побежала, ведомая инстинктом спрятаться после свадебного лета, зарыться, откладывать яйца, создавать новую семью... Бегунки ударили с двух сторон, жадно вцепились, застонали от наслаждения, вонзая жвалы в нежнейшее молодое тело, такое крупное и полное сладкого жира! Редкие самки шлепались обратно на пень, но запах старой королевы гнал прочь, и молодухи убегали, пытаясь проскользнуть через кордоны чужих муравьев, пауков, жуков, всего хищного, ненасытного, что в этот счастливый и трагический день стягивалось к муравейнику со всего света. Из черных нор непрерывным потоком извергались уже целые живые гейзеры. Молодые самцы и самки взлетали так часто, что над каждой шахтой стоял столб из черно-красных тел и слюдяного блеска. Вершину этого столба, выходящего за предохранительную сеть, рассеивала, судя по воздушным волнам, целая стая птиц, набивших до отказа зобы телами юных принцесс. Отяжелев, птицы рассядутся по всей сети, глядя на воздушную оргию осоловевшими глазами, не в силах ни летать, ни дальше набивать переполненные чрева. Пауки, раскинувшие сети вокруг муравейника, не успевали к каждой запутавшейся самке, богомолы спешно выпивали только брюшки, жуки сгрызали одни яйцеклады, жадно хватали следующих, следующих! По прикидке ошалевшего Ногтева, взлетело уже пять-шесть десятков сумеет зарыться в землю... Кирилл смолчал, научившись щадить друзей, что в подземных норах большинство самок погибнет от мороза, голода, захлебнется весной, когда растает снег! -- Единицы уцелеют, -- прошептал Ногтев горько. -- Но все-таки уцелеют... -- А больше и не надо, -- откликнулся Кирилл торопливо, стараясь держать голос на оптимистической нотке. -- Иначе весь мир был бы заполнен ксерксами! -- Понятно... Но все-таки жаль. Сколько гибнет! Это же молодежь, впервые в жизни выходят на свет... И почти все гибнут. Дети гибнут. -- Аверьян Аверьянович, не превращайтесь в одного из ксерксов, как уже почти превратились Фетисова и Немировский. Ласточки, которые сейчас жрут ксерксов, тоже наши. И пауки, и богомолы. Ногтев, не отвечая, плотно вжался в щель между двумя гарпунными пушками. Вокруг мелькали черно-красные гиганты, слышался хруст панцирей, сухой треск прямых крыльев, запах стоял мощный, едкий. Гондола скрылась под массой карабкающихся крылатых. Они взбегали по канатам, срывались, шлепались в кишащую массу, но уже другие карабкались на раскачивающийся воздушный мешок, толпились на макушке, взлетали, многие падали, не успев растопырить крылья. На пне мелькали только стремительные ксерксы. Люди, ведомые Дмитрием и Сашей, давно ретировались в пещеры, а Ногтев и Кирилл оказались отрезанными в гондоле. Горелка уже погасла, слабо надутый мешок вяло колыхался в воздухе, медленно проседая, старея, покрываясь морщинами. Ногтева несколько раз сбили с ног, но шеф сидел на четвереньках, крепко уцепившись обеими руками за железные скобы люка. Ксерксы носились осатанело, в воздухе стоял треск, шорох, шелест крыльев. -- Надолго это? -- прокричал он, едва не срывая голос. Кирилл был в трех шагах, но шум заглушил Ногтева. -- Надолго это сумасшествие? -- заорал Ногтев, страшно вздувая жилы на лбу. -- Такую погоду испортили! -- Они ждали именно такую! -- закричал Кирилл, приблизив руку к уху Ногтева. -- Тепло, влажно... После дождика легче копать, им это важно. Молодухам надо срочно рыть норки, пока их не скушали. И ветра здесь не слышно, для них тоже важно. Летуны плохие, ветер сразу прервет свадьбу! -- Сколько доится гулянка? -- Недели две. А иногда и все лето. -- Нам столько ждать нельзя! -- прокричал Ногтев. -- Придется раненько встать! -- выкрикнул Кирилл. -- Они будут спать... -- Угомонятся? -- не поверил Ногтев. -- Мне кажется, всем загулам загул. Как-то я был на свадьбе моего друга Толиба в Душанбе... -- Муравьи как и мусульмане вина не пьют, так что ночью им холодно. Давайте вернемся... Этот день потерян. -- Не загрызут по дороге? -- Рискнем. Вообще-то им не до нас, но сейчас они не зря взвинчены. Идет охота на их детей! Перебежками, то и дело становясь в чемоданчики, падая и прижимаясь к дереву, они проскользнули к ближайшей норе. Там их сбивали с ног, растирали по стенам, топтали, но все-таки основная масса ксерксов металась наверху. Кое-как добрались до конференц-зала, куда уже стянулись остальные. Ночью не стали, при свете пропановых горелок готовили воздушный шар. Продуманный план полетел вверх тормашками, теперь надо было успеть перестроиться до первых лучей солнца. Вкалывали без привычных шуточек, трепа. От пропановых горелок шло тепло, к ним часто подбегали греться. Время от времени оттуда доносился испуганный вопль: сверху валилось огромное мохнатое чудовище вроде птицы Рох, начинало метаться, хлопая горящими крыльями, разбрасывая людей, аппаратуру... На беду один из ксерксов, ночных сторожей, увидел добычу, набросился, на его призыв выбежало еще несколько страдальцев от бессонницы. Растащив обгорелых мошек, муравьи остались, с вожделением глядя на хлопающих крыльями вокруг пропановых горелок ночных бабочек, мошек, комаров. Едва какая разиня приближалась к огню слишком близко, ксеркс подпрыгивал, лязгал жвалами, с торжеством тащил в нору. Ногтев торопил людей, сам таскал за двоих. Бледные бесцветные лица сотрудников вскоре начали оживляться красками. В небе зажглись кучевые облака, словно скирды сена, подожженные стрелами половцев. Солнце не пропановая горелка, не пригасишь даже на время. Ногтев скомандовал: -- Пора! Иначе улетим с этими, крылатыми... Кирилл Владимирович, ничего не забыли? -- Разве что присесть на дорожку. -- Присядем мысленно. Из шахты выбрались усталые Дмитрий и Саша. Они пинками и уговорами подгоняли сонного Диму, тот останавливался, в задумчивости водил сяжками, подставлял бок, как гигантский поросенок, между сяжек сидел нахохлившийся Буся, уже ленивый, сытый, доверху напиханный клещиками. Когда почти вся команда забралась в гондолу, из темных ходов на холодный утренний воздух начали выходить первые ксерксы-солдаты. Ногтев разъярился: при перекличке снова исчезли оба испытателя! Дмитрий и Саша, как оказалось, успели разыскать в катакомбах деревянной горы интеллектуального муравья Сашку, разбудили, вывели сонного на поверхность и тоже всеми дозволенными и недозволенными средствами заставили озадаченного ксеркса залезть в гондолу. Он упирался, требовал объяснений, но Саша -- продукт хитроумной цивилизации, была изобретательна и настойчива, ей помог Дмитрий, и простодушный Сашка, несмотря на свой хваленый интеллект, не успел опомниться, как очутился в гондоле, а Дмитрий с торжеством посадил ему на башку Кузю. Сбитые с толку ксерксы растерянно пошли, шевеля сяжками, по верхней палубе. Дима наткнулся на Цветкову, и Дмитрий завистливо присвистнул, когда простоватый ксеркс начал ощупывать радистку. Дима сильно в чем-то сомневался, что-то недопонимал, его сяжки застывали, возвращались на подозрительные или неунифицированные места, старательно сканировали, трогали, обнюхивали... -- Дает! -- вздохнул он, толкнул локтем Сашу. -- Как на таможне... Помнишь, иранцы нас трусили, наркотики искали? Я тогда нажрался местных блюд с украинским салом, а те все не могли разобраться, чем от меня несет... -- От тебя несло не только пряностями, -- уточнила Саша. -- Это юная принцесса, боюсь, вместо феромонов юного ксеркса побрызгалась французскими духами... -- Как она могла! -- воскликнул Дмитрий с отвращением. -- Слишком красивая. Ты хочешь, чтобы она была еще и умная? -- Но ксерксы могут ее неправильно понять... Он хотел броситься на помощь, Саша ухватила его за рукав комбинезона: -- Оставь... -- Но ей сейчас достанется! -- Вон Кирилл смотрит. Это его дело, -- проговорила Саша злорадно. -- Он тоже шуток не любит! И баб не любит... У нас не экспедиция, а летающий монастырь. Он подбежал к близкой к обмороку Цветковой, вклинился галантно, потрепал Диму по голове, увел помертвевшую радистку от контроля излишне бдительного ксеркса. Он пожалел, что не дал ей подержать милого Бусю, но и отбирать у Димы как-то неловко, друг все-таки, пусть пока играется... Вокруг гондолы бегал, нервно оглядываясь на темнеющие норы, Мазохин, он отвечал за порядок. Когда из каверн пня на поверхность полезли огромные самки, Мазохин побелел, едва не бросился заталкивать их обратно. -- Отдать концы, -- рявкнул Ногтев. -- Скорее, скорее! Как в армии! Освобожденная гондола подпрыгнула, туго надутый воздушный мешок стремительно повлек ее наверх. Один могучий ксеркс успел вцепиться жвалами в трап, повис, Дмитрий выстрелил репеллентом, ксеркс дернулся, жвалы скрежетнули по металлу, и муравей полетел вниз. Шар уносило вверх так стремительно, что Ногтев едва не загасил горелку, кинувшись уменьшать пламя. На короткое мгновение Кирилл увидел, как над ними из бесформенной синевы неба выступила огромная решетка, налилась резкостью, красный раздутый шар стремительно несся к ней, на толстые стальные тросы толщиной с его туловище. Когда верхушка шара угрожающе приблизилась, Ногтев бросился уменьшать огонь. Оглушительно громко выстрелило. Огромная стена уходящих в расплывающуюся бесконечность столбов дрогнула и стремительно пошла вверх и в стороны, открывая широкую щель. Шар несся вверх, встречный воздух дул с силой урагана. Кирилл видел на севере отвесные горы, шар несся вверх вдоль странных гор. Наконец, Кирилл увидел вершину странной формы, с огромными пещерами и нависающими скалами, и когда шар оставил горы внизу, потрясенно понял, что эти горы -- наблюдающие за стартом люди, открывшие на несколько мгновений ворота в металлической сети, которая прикрывает Полигон... Перегнувшись через борт, Журавлев увидел, как сеть снова упала на прежнее место. Внизу предметы уменьшались, горы превратились в людей, странно расплюснутых, двигающихся очень медленно. Сам Полигон был крохотной площадкой, вокруг него шла стена, вокруг стены простиралось гладкое вытоптанное место, только с одной стороны вплотную к Полигону подходило гигантское здание. Шар стремительно несся вверх, сам Полигон и люди-горы превратились в крохотные, а немыслимая каменная гора, от которой шли волны тепла, тянулась в высоту и тянулась, равномерные провалы -- в каждом поместится Полигон -- шли через одинаковые интервалы. Наконец, гора резко оборвалась, открыв абсолютно ровную, как срезанную гигантской бензопилой вершину. По краю тянулся железный забор, огораживая со всех четырех сторон. В одном углу сгрудились гигантские люди. Все как один смотрели через бинокли им вслед. Ногтев тоже смотрел вниз, лицо его было угрюмым. Шар поднимался выше. Наконец, здание института осталось далеко внизу, а человеческие фигуры расплылись. Шар несло быстрее, внизу потянулся незнакомый пейзаж, непонятные исполинские сооружения. Исчез привычный лес трав. Шар несся над верхушками мега-деревьев, исполинских настолько, что путешествие от верхушки до основания займет, если пешком, несколько суток... Кирилл услышал тяжелый вздох. Ногтев бросил на него косой взгляд, повернулся к горелке. Пламя гудело ровно, шар поднимался выше, в главный слой муссона. "Таргитай", так назвали воздушный шар, неподвижно висел в воздухе, словно впаянный в лист стекла цветной пузырек. Забелин заверил, что масса циклона перемещается на юг со средней скоростью десять метров в секунду, как и обещано. Первый час полета осваивались, только Дмитрий и Саша спешно перекрашивали шестиногих тезок. Ногтев с капитанского мостика посматривал на их работу с сомнением. Могучие красивые ксерксы превращались во что-то нелепое, ярко-красного цвета, на плоской голове и боках появились черные круги и треугольники, не то божьи коровки, не то мухоморы. -- Клоуны какие-то, -- проворчал Ногтев. Он повернулся к Кириллу. -- Арлекины! Знали бы они... Как только согласились? -- Их уговорили, -- мягко сказал Кирилл. -- В гнезде другие муравьи сгрызли бы краску. Там казарменный порядок, который вы так любите, а здесь мы все в таких комбинезонах. И на станции все. Даже Мазохин. -- Ну, Мазохину сам Бог велел... А вот Дмитрий из своего бронетранспортера сам клоуна делает, это удивительно. -- Когда понял, что это для безопасности, трижды перекрасил! Да и Саша постаралась... Ногтев с сомнением покосился на ксерксов. Яркая клоунская раскраска никак не ассоциировалась с боевой десантной униформой. Надо отвыкать, напомнил он себе. Здесь наоборот: десантную маскировку носят самые беззащитные, кому надо прятаться. Ксерксы раскрашены как языческие боги негритянских племен. Нечаянно увидишь -- заикой станешь. -- Характеры у них не испортятся? -- Это не люди, чтобы из-за пары лычек... Их семьи здесь, а у муравьев цивилизация альтруистическая, для других, для семьи добро делают охотнее, чем для себя. -- Неужели еще есть такие? Понятно, почему мир не завоевали, ракеты не запускают, северные реки не поворачивают... Сразу потеряв к ним интерес, он пошел на другую сторону, там Дмитрий зачем-то перелезал через перила, прикрыв неразлучное страшилище клейкой лентой. Он покарабкался вверх по канату, добрался до воздушного мешка, надолго исчез, потом появился с другой стороны, спускаясь по канату вниз головой. Буся сидел, вцепившись в комбинезон покрепче, не доверяя липким лентам. Ногтев смолчал, и Саша, которая не могла допустить, чтобы мужской пол срывал лавры славы, резво побежала, плечи приподняты, спина прямо, вдвое быстрее Дмитрия, побывала на воздушном мешке, попрыгала на канатах. Ногтев снова смолчал, и на воздушном шаре побывали Забелин, Чернов и даже Хомяков. Воздержались только сам Ногтев, Кирилл, Кравченко и Цветкова. Ногтеву не позволяло высокое положение, Кирилл не видел вызова интеллекту, Цветкова боялась высоты. Кравченко был занят пробами воздуха, а лазить по мешку ему было просто неинтересно. Эйфория полета, свободы от недремлющих телекамер, от опеки гигантов захватили всех настолько, что даже Ногтев не удивился, когда на капитанском мостике появился осмелевший Дмитрий: -- Аверьян Аверьянович, разрешите обратиться! Наблюдается необходимость испытать старт с двигающегося объекта. Для безопасности гражданского персонала, для выявления экстремальных ситуаций! Разрешите! Он тянулся, выкатывал грудь, ел глазами. Ногтев смотрел благосклонно, величаво покачивал головой. Понимал, почему обращается к нему, а не к Кириллу, почему уже держит в руке пакет со сложенными крыльями, демонстрируя скорость, сноровку, которую не сможет оценить мирмеколог. -- В старт я верю, -- ответил Ногтев степенно. -- А как насчет финиша? Дмитрий ударил кулаком в браво надутую грудь: -- Догоню, как Ахилл черепаху! Шар, по сути, стоит на месте. Относительно этой массы воздуха стоит. Я не буду выходить за пределы. Ногтев кивнул, глаза его лишь на миг блеснули острыми иголочками: -- Разрешаю. Только оставь свое чудище. Дмитрий с великой неохотой отодрал когти Буси от комбинезона, пересадил муравью Диме. Дима все беспокоился, пытался лезть по канатам на воздушный мешок, как делали другие, то вообще выпрыгнуть из гондолы, но с толку сбивали успокаивающие феромоны. Их периодически выпускали два баллончика, укрепленных на бортах гондолы, Да и люди, их семья, их прайд, не тревожились, а что возбуждены, то не слишком тревожно, скорее радостно... Под взглядом зевак, Дмитрий пробежался по мостику, без толчка рухнул вниз. Его фигурка быстро удалялась, уменьшалась. Потом под ним вспыхнули слюдяные искорки, его тут же занесло в сторону, он выровнялся, понесся почти на невидимых крыльях. Общий вздох вырвался у зрителей. Красное пятно комбинезона Дмитрия сперва расплылось, затем растворилось на серо-зеленом фоне земли. Лицо Ногтева было каменным, ни один мускул не дрогнул. Саша судорожно вздохнула, ее пальцы побелели, крепко обхватили поручень перил. Через несколько долгих минут красное пятно проступило впереди "Таргитая", налилось цветом, все различили человеческую фигурку, что медленно приближалась к "Таргитаю", искорки вокруг нее вспыхивали часто-часто. Дмитрий описал широкий круг вокруг гондолы, затем пошел по сужавшейся спирали, держа "Таргитай" в центре. Саша следила за ним, подавшись вперед, едва не вываливаясь из гондолы. Она покачивалась, словно это ее поддерживали ладони воздуха, мышцы подергивались. Рядом с ней появилась голова интеллектуального муравья Сашки. В выпуклых фасетках многократно отразилась летящая фигура. В верхних омматидиях -- темнее, в нижних -- белесая, полупрозрачная, словно летел чертеж человека, зато в средних отразилась укрупненно, с деталями, контрастная и в полном цвете... Через мгновение муравей равнодушно отвернулся, но Саша замерла, боясь поверить внезапно промелькнувшей мысли. Кирилл утверждает, что муравьи не умеют фиксировать внимание, но зачем ему фиксировать, если в кратчайшее мгновение успел увидеть так много, так полно? У бортов обеспокоенно передвигались Забелин, Чернов, Хомяков. Даже Кирилл держал бластер наготове, хотя знал, что он далеко не Вильгельм Телль. Когда Дмитрий с размаху ляпнулся на мостик, Ногтев сказал тяжелым как гора голосом: -- Ты выходил из зоны видимости. Все твое фанфаронство шло без наблюдения из шара! -- Аверьян Аверьянович! -- возопил Дмитрий, чувствуя, что гора вот-вот обрушится. -- Я видел "Таргитай" хорошо! Он крупнее, чем я, ни на миг не терял его из вида! -- Но мы тебя потеряли. Случись что, помочь бы не смогли. -- Аверьян Аверьянович, я не заметил ни стрекоз, ни ласточек! -- У мошек зрение еще острее, -- отрезал Ногтев. -- И летают лучше. И все-таки их жрут. От полетов отстраняешься до особого распоряжения. Прошу запомнить: кто нарушит правила безопасности, от полетов будет отстранен. Дмитрий с унынием сложил крылья. Буся с радостным визгом прыгнул ему на плечо, стал перебирать волосы, заглядывать в ухо. Дмитрий шумно выдохнул: -- Один ты, Бусенька, меня любишь... Они пошли в нижний отсек вместе переживать наказание. Буся преувеличенно активно искал несуществующих клещиков на Дмитрии, повизгивал, шевелил в ушах Дмитрия пальчиками. Эмпат, он все чуял и почти все понимал. Кирилл молчал, пока Ногтев сыпал громы и молнии. Потом спросил вежливо: -- Аверьян Аверьянович, а какой смысл в лихачестве вообще? Ногтев с минуту смотрел в его лицо, не понимая, потом повернулся к экипажу и громыхнул во весь голос: -- И вообще полеты отменяются до особого распоряжения. Ввиду... ввиду нецелесообразности. Забелин, который уже вытаскивал из нижних отсеков два пакета крыльев, для себя и Чернова, вздохнул, укоризненно посмотрел на мирмеколога и потащился обратно. Ногтев еще сердито сопел, когда на мостик прибежал запыхавшийся Кравченко. Губы его тряслись, он смотрел дико, постоянно оглядывался через плечо: -- Аверьян Аверьянович, -- сказал он, деликатно кашлянув, -- муравьи роют. Ногтев, еще не остывший от нагоняя Дмитрию, развернулся к нему, как башня, недовольно рыкнул: -- Что значит, роют? Как это роют? -- Жвалами... И лапами тоже. Обычным для них методом, как говорит Кирилл Владимирович. Передние лапы у них загребательные, средние -- прогребательные, а пара задних -- выгребательные... Ногтев побагровел, как индийский петух, раздулся в размерах. -- Они что же в гондоле роют? -- Вот-вот, -- подтвердил Кравченко радостно, довольный, что Ногтев все наконец понял. -- Видимо, решили рыть туннель. Уровень влажности не устраивает, как предполагает Кирилл Владимирович. Или решили, так сказать, просто углубить, улучшить жилищные и бытовые условия. Нижние стойки перегрызли, чего никто не ожидал, выдирают пластиковую обшивку... Надо заметить, прочность стоек и обшивки оказалась ниже расчетной! Или прочность резцов на жвалах не учли... Ногтев люто сжал кулаки. Пока он планировал, как улучшить жилищные условия на долгие месяцы экспедиции -- жить придется в тесной гондоле -- ксерксы уже начали действовать. Без приказа! Партизанщина, отсебятина! -- Остановите их! -- велел он. -- Нет-нет, запрещать не надо, это ведет к застойным явлениям. Займите чем-нибудь другим. -- Например? -- спросил Кравченко осторожно. -- Ну, чем мы всю жизнь занимаемся? Мероприятиями какими-нибудь. Пусть один носит балласт из правого угла в левый, а другой -- из левого в правый. Как любая работа у нас делается. Главное, чтобы занять активным бодрящим трудом! Воздушный шар несло на высоте в три-четыре сотни метров. Внизу проплывали рощи, светлые квадраты полей. Зрение пасовало, невооруженным глазом с этой высоты люди видели только цветные пятна с размытыми краями. Но через бинокли и зрительные трубки, которыми запаслись все, различали в деталях мега-деревья, зеленые холмы, ручьи, громады человеческих жилищ, широкие укатанные полосы спрессованной земли, что служили там дорогами для огромных машин... Кирилл прожил в Малом Мире год, но только сейчас с пугающей ясностью понял, что площадь для заселения расширяется не в сотни тысяч раз, как считал прежде, а как минимум в сотни миллиардов. В Большом Мире города плоские, пленочные, даже с самыми что ни есть небоскребами. Здесь можешь поселиться у подножья дерева, на ветвях, в стволе, корнях. От города, что находится у корней, до города на вершине дерева -- столько же верст, сколько от Москвы до Питера! Воображение отказывалось все это представить... Смутно вырисовывался школьный глобус, потом сотни, тысяч глобусов, пока Кирилл не представил себе чашу Центрального стадиона, заполненную с верхом глобусами, каждый размером с кулак. И все ждут человека, как Дикий Запад ждал колонистов, как Дальний Восток русских переселенцев... Не надо космических кораблей, сотен лет полета, не нужно переделывать природу: бороться с ней, поворачивать реки вспять... От подмосковной полянки до лужайки на Украине дальше, чем от Земли до Марса? Но между планетами тянется мертвая пустота, а здесь -- благодатнейшая земля. Конечно, не один Журавлев такой умный, чтобы не подумать о переселении сюда многих людей, если не всего человечества. Только все молчат, устрашенные самой мыслью. Одна Фетисова сие проповедует, но с нее взятки гладки -- ребенок. Даже ее страсть к оружию, к дракам, к военной форме -- такое детство, что не знаешь: сердиться или погладить ее по головке и дать конфетку. Фетисова видит за всем этим только богатейший край, бескрайние земли. Но его, Журавлева, мучает мысль: на таких бескрайних землях не расщепится ли сам вид гомо сапиенс? Если на тесной земле ухитряются сосуществовать государства с разным общественным строем, всевозможными религиями, традициями, целями, то какие причудливые формы могут возникнуть на земном шаре, размером с Солнечную систему? На Земле, напомнил Кирилл себе хмуро, все-таки существует контроль со стороны ООН, международных организаций... Хоть вшивенький, но существует. Диктаторы, маньяки и демагоги во главе государств стараются не заходить слишком далеко. Лишат кредитов, объявят эмбарго, бойкот, к тому же жители слушают чужое радио, общаются с туристами, сравнивают... А что может возникнуть здесь, если от границ одного образования -- рискованно даже назвать государством -- до границ другого -- миллионы километров? На смотровой площадке всегда кто-нибудь торчал, глазея на мир. Забелин, Чернов и Хомяков сперва вкалывали так бешено, как и на станции, но здесь необходимой для работы аппаратуры не было, а беспечные испытатели с их панцирными друзьями действовали разлагающе, к тому же внизу проплывают просто сказочные виды... Как-то летели над бескрайним маковым полем. Среди нежной зелени, скорее салатной, чем зеленой, ярко пламенели гигантские красные чаши, нацеленные в небо. В центре каждого рефлектора торчал оранжевый, словно раскаленный, столбик приемника. Вокруг теснился штакетник тычинок, хорошо различимых в мощный бинокль. Когда Кирилл впервые навел бинокль, он отшатнулся от победно красного цвета. Лепестки горели жарким пламенем и, сконцентрировав жар в чаше, посылали остронаправленным пучком в небо, то ли в надежде на ответ дальней звезды, то ли посылали сигнал на "Таргитай", принимая его за летящее блюдце... Весь мир был в ярко-красных рефлекторах, отовсюду смотрели чаши на высоких столбах, непропорционально тонких для таких огромных живых рефлекторов. Кирилл, как единственный биолог, указывал, объяснял, называл. Забелин и Чернов, прекрасные металлурги, не узнавали даже одуванчика, лишь Дмитрий определил десятка три растений, удивив Кирилла. Кравченко доложил Ногтеву, что на данной высоте насчитал двенадцать с половиной тысяч спор грибов на кубический мегаметр воздуха. Ногтев не знал, какие меры надо предпринять по этому поводу, поэтому сперва просто усомнился, что медик все их пересчитал. Обиженный Кравченко повел его смотреть ловушки для грибных спор, цветочной пыльцы, бактерий, даже хитрых вирусов, которых изловить труднее всего. Ночью дежурный беспечно заснул, а так как масса циклона слегка остыла за ночь, то теплый воздух в мешке поднял шар настолько высоко, что путешественники едва не замерзли. К счастью, сработала придуманная Забелиным и Черновым система срочного обогрева. До утра летели, держась подле пропановой горелки. Поверхность земли выглядела чужой, словно облетели ее на космическом корабле. Даже облака ползли внизу. Странно, в воздухе во множестве плавали крохотные цветные частички: круглые, овальные, ребристые, усаженные шипами, иногда едва заметные, иногда с кулак. Когда же Кирилл направил стекла бинокля вверх, то и там на пределе видимости двигались крохотные точки. Еще чуть выше, и световое давление начнет вышвыривать их за пределы земной атмосферы. Замерзшие споры начнут долгое путешествие в безднах космоса... В поисках мертвой, но готовой ожить планеты. Глава 24 Не стучали по рельсам колеса, не грохотали встречные электрички, но все равно Кириллу не спалось. Рядом шумно сопел Дмитрий, на груди его сидел кошмар, похожий на филина, смотрел на Кирилла подозрительно неотрывно. Кирилл поднялся, обошел спящего по широкой дуге. Безобидное вроде бы существо, но как-то не по себе с ним рядом в темноте. Только глаза и зубы блестят. Нехорошо блестят. Внизу в нижних этажах загромыхало, шелестело, скрежетало. Видимо, неутомимые ксерксы все-таки решили вернуться к идее углубить подвалы. Или рыли туннель от Лондона до Бомбея. На площадке, которую окрестили капитанским мостиком, рядом с дежурным Черновым, сонным и раздирающимся в зевоте, стоял неподвижный как гора Ногтев. Небо уже посветлело, на востоке горизонт окрасился в розовый цвет, но лицо Ногтева оставалось зеленоватым, напряженным. -- И вам не спится? -- буркнул он, завидев Кирилла. -- Вроде даже качки нет, а тревожно... Первая посадка сегодня? -- Да. -- Куда сядем? -- По программе, в любое место. Специально выбирать не будем. Лишь бы не в огонь или воду. Хотя оба Дмитрия готовы и туда хоть сейчас. Ногтев с сомнением посмотрел вниз. Первые лучи солнца уже коснулись воздушного мешка, но внизу все было залито чернотой. -- Сесть -- проблема, взлететь еще проблемнее... Подождем, пусть люди проснутся как следует. И внизу прояснится. А то посадим так, что Фетисова возликует: новая колония, новое человечество! -- У нас рация, -- напомнил Кирилл, скривившись при одной мысли о радистке. -- Пошлем сигнал бедствия. СОС или "Майский день", как его еще называют. Нас тут же изымут. Ногтев засмеялся: -- Если Фетисова на всякий случай не погладит рацию ломиком! Для верности. Около часа опускались всеподжигающие лучи с облачков на темную землю. Вспыхнули верхушки мегадеревьев, оранжевые искры медленно сползли вниз, перебросились на пригорки. "Таргитай" снизился, пошел над зелеными горами мегадеревьев. Ногтев бросил нервный взгляд на мирмеколога, тот торопливо кивнул. Пламя горелки, удушенное рычагом, мгновенно угасло. "Таргитай" пошел вниз по длинной дуге. Кирилл затаил внимание. Зеленые массивы верхушек деревьев откачнулись, освобожденные порывом ветра, гондола шла слишком низко... Днище звучно чиркнуло по широким листьям. Кирилл увидел торчащий навстречу лист ребром, ярко-зеленый, наполненный соком, уже облепленный стадами тлей. Он приготовился к сотрясению, вцепился в скобы покрепче, но толстое ребро беззвучно смялось, тли сорвались с зеленого поля, и гондола пошла дальше через шелест и треск. Впереди блеснул просвет, и "Таргитай" медленно опускался почти вертикально: мегадеревья экранировали поляну от ветра. Малые завихрения повлекли "Таргитай" по кругу над поляной. Ногтев выглядел серым, даже губы стали пепельного цвета. Глаза были стеклянными. -- Якоря! -- рявкнул он. Дмитрий и Саша выстрелили почти одновременно. Гондола дрогнула от отдачи, но шар понесло дальше, внизу мелькали огромные отполированные валуны, каждый в десятки раз больше "Таргитая". Саша быстро перебежала к нитемету, нажала почти не целясь, на спусковой крючок. Пахнуло озоном, мгновенно застывающая нить ударила в блестящую каменную стену. Гондолу тряхнуло, занесло по дуге, затем черный куб нехотя опустился на землю. Дмитрий выстрелил еще раз. Острие вогналось в сухой обломок мегадерева. Из нижних люков выпрыгнули Чернов и Забелин, умело закрепили гондолу липкими нитями, и тут же их обоих, всю гондолу, весь мир накрыло ярко-красной, еще теплой бескрайней тканью. Около часа прошло в беготне и суматохе, пока собирали мешок и укрывали в ближайшей расщелине. Ксерксы растерянно метались, сшибали людей с ног, тоже пытались тащить ткань. Ногтев лично отгонял обоих, опасаясь за тонкую ткань. Пока прятали мешок, ксерксы в лихорадочной спешке затащили в ближайшую расщелину оборудование, схватили и унесли в самое глубокое место Ногтева и Цветкову. Цветкова была на грани истерики, а Дмитрий, гордый за простого и рыцарственного муравья, галантно объяснил, что бравые ксерксы не думают о собственной безопасности, они бросаются спасать самое ценное, самое дорогое... Но при изысканных комплиментах, которые вымерли еще при дворе Людовика, он забыл упомянуть по рязанской забывчивости, что ксерксы в первую очередь затащили в укрытие металлические баллоны с феромонами, принимая их за личинок юного возраста. Ногтев тоже не возликовал, когда страшные жвалы сомкнулись у него на груди, а перед глазами замелькала земля, словно под колесами взлетающего самолета. Он приготовился к самому худшему, но ксеркс деликатненько уложил его на груду баллонов, умчался, тут же второй принес бледную и с закрытыми глазами Цветкову. Затащив оборудование из опасной зоны, где летают птицы, снуют хищные жужелицы, прыгают пауки, богомолы и чернушки, собрав всю семью в щели, откуда хорошо обороняться, ксерксы успокоились. А так как Ногтев сразу расставил часовых, что было абсолютно верно и входило в первую часть программы, у обоих ксерксов включился второй этап программы: они одновременно ринулись на охоту. Молодая семья должна стремительно расти, дать потомство, завоевать территорию, потеснить соседей, подчинить других муравьев, завести скот, возделывать поля... -- Чересчур старательные дуболомы, -- проворчал Ногтев, стараясь приглушить страх, не показать его подчиненным. -- Почему не предупредили, что они будут такими активными? -- Да они всегда такие, -- ответил Кравченко, которого принесли в щель последним. -- Гм... им отводилось место где-нибудь между сенбернарами и боевыми лошадьми. Не люблю неожиданностей. Они вылезли из щели, готовые к тому, что их затащат обратно. Но ксерксов уже не было в поле зрения, только Забелин и Чернов под руководством мирмеколога старательно маскировали гондолу стеблями травы, листьев. Дмитрия и Саши не было видно, но где-то затаились, держа поляну под прицелом бластеров. Самые опасные часы дежурства отданы им. Кирилл помахал Ногтеву и хирургу: -- Как убежище? Ногтев ответил неудовлетворительно: -- Сырое, глубокое и очень темное. -- Это хорошо, -- сказал Кирилл серьезно. -- Можем снимать скафандры на ночь. Ксерксам надо доверять, они лучше нас чуют... Инстинкт! Кравченко покрутил головой, в его глазах было восхищение: -- Как работали, а? Как атомные вихри. Без понуканий, указаний. Как будто от скорости зависели их жизни. -- Они уверены, что от их скорости зависит жизнь всего отводка, -- сказал Кирилл очень серьезно. -- Это важнее, чем собственные жизни... Но я рад, что вы поняли, не жалуетесь. Ногтев вскочил на горку камешков, огляделся орлиным взором. Гондола уже скрылась под маскировочной сетью, куда умело воткнули зеленые листики. Красный мешок упрятан в расщелине целиком. -- Что понимать, -- буркнул он, не давая инициативе уйти из рук. -- Я сам отдал приказ о перебазировании в укрытие. Все как запланировано! Эти двое тут же приступили, пока остальные на красоты пялились... Вот пример для остальных! Хорошие парни, как в армии! Надо только проверить, не повредили ли чего в спешке! Они нам сэкономили массу времени. Разве что переложить кое-что иначе... Они вернулись в расщелину. Кирилл подумал, что ксерксы, застав вещи "разбросанными", снова переложат, сообразуясь со своими пока еще непостижимыми нормами, но такие новости Ногтеву лучше подавать мелкими дозами. Над гондолой по качающейся под ветром веточке конюшника ходил взад-вперед Дмитрий. Буся на его плече сидел напружиненный, готовый отражать атаки, защищать гондолу, стрелять из бластера, изничтожать врагов... Собаки становятся даже внешне похожи на хозяев, мирмекофилы подражают муравьям, а здесь Буся копирует Дмитрия так усердно, что вся станция покатывается со смеху, только Дмитрий этого не понимает, сердится. Вместо гондолы возвышался серый неопрятный камень, внешне неотличимый от соседних, с прилипшими серыми травинками, наполовину вросший в землю. Блестели серебряные нити паутины, висела засохшая мошка. Даже Кирилл с десяти шагов не отличил бы эти блестящие сверхпрочные струны от настоящей паутины. -- Игорь, -- позвал он, -- ты где? -- Здесь, -- откликнулся свежий голос Забелина, -- у нижнего люка. Ногтев распорядился о круглосуточном дежурстве. -- Но ведь люк закрыт? -- Микроб не протиснется! -- Зачем же... впрочем, полковника трудно понять. А где неразлучный с тобой Чернов? -- Ему повезло. Саша взяла его на разведку. Ходят по спирали вокруг места посадки. -- Повезло? Ничего нового. Когда сменишься, ты тоже походи. Одному, конечно, еще нельзя, опыта маловато, но как раз Дмитрий освободится от дежурства. Он всегда готов! В голосе Забелина была откровенная зависть: -- Кирилл Владимирович, как вы не понимаете? Саша Фетисова -- женщина, удивительная женщина! Чернов сейчас ходит с ней по зеленому лесу, сопровождает к цветам, говорит комплименты... -- Комплименты? -- не поверил Кирилл. -- Да она его прибьет! Я скорее скажу комплимент атомной бомбе. Или бешеной сколопендре, которой наступил на лапу. Голос Забелина был печальным и мудрым, словно он был всевидящий бог, а Кирилл глупый туземец: -- Эх, Кирилл Владимирович... Знали бы вы людей хоть вполовину так, как муравьев. Кирилл чертыхнулся, пошел обратно к расщелине. Знал бы людей так, как пожелал Забелин, сидел бы в президентском кресле. Или мог бы сидеть. Но пусть с "порождением крокодилов" возятся другие, защищают диссертации по общественным дисциплинам, а он займется милыми муравьями и дальше. Но Забелин, а? Обозвать Сашу женщиной? Услышала бы! Почти весь день приспосабливались в расщелине для жилья. Ногтев сомневался, предлагал ночевать в гондоле, там безопаснее. Но еще безопаснее, возразил Кирилл, не соваться в Малый Мир вообще, не брать в руки палку, не слезать с дерева, вообще не вылезать на сушу. Когда наступил вечер, все забились поглубже, и почти все впали в ночное оцепенение. От стен тянуло живительной сыростью, холодом, выступили капельки влаги. Ночевали, сняв комбинезоны, сбившись в комок, подражая муравьям. Ногтев побродил по расщелине, напоминавшей ему Дарьяльское ущелье, отыскал засыпающего мирмеколога: -- Кирилл Владимирович, сделайте исключение из правил! По-стариковски не могу уснуть на новом месте... Поговорим? Кирилл с трудом дотянулся до аптечки на поясе. Ногтев сам вытащил ампулку, сунул Кириллу между застывающими губами. Кирилл с трудом глотнул, по телу медленно пошло тепло. Ногтев нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он был бодр, словно уже выспался и надрался горячего кофе. -- Что-то стряслось? -- спросил Кирилл встревоженно. -- Пока нет, но гнетет предчувствие. Необычно, всего не предусмотришь, а предусмотреть надо все. Мы с вами начальство, отвечаем и за непредвиденное. Они карабкались наверх, цепляясь за выступы, прилипая к гладким камням, где уже скапливалась ночная влага. Верх ущелья был перекрыт пленкой, имитирующей каменную россыпь. Ногтев первым вылез из-под края, вздрогнул, увидел на серебристом пне страшную рогатую голову. Заслышав содрогание почвы, рогатое чудовище мгновенно развернулось в их сторону. Блеснули острейшие серпы жвал, чут