принесли в себе, на зеркало неча пенять. Его рука автоматически вздернулась, палец нажал курок, гарп в прыжке вздрогнул, а сам Кирилл так же неторопливо шел дальше, думал с горечью о сложностях, которые пришли в этот мир. Он только чуть отклонился, когда тело гарпа пронеслось мимо и тяжело ударилось сзади. Солнечные лучи отступали вверх по стволам деревьев, вслед ползли сумерки. Пора возвращаться, но там придется смотреть в глаза друзей, в честности которых не сомневаешься! Под подошвами мягко пружинили ворсинки. Кирилл прыгал с листка на листок, почти не всматривался в наступающую темноту, чутье говорило, что опасности поблизости нет, никто не готовится прыгнуть на него, ухватить из-под земли, выстрелить кортексоном... Внезапно его ноги погрузились в мягкое, холодное, ухватившее почти нежно, но цепко. Кирилл рванулся, обжавший его ноги осьминог чуть подался следом, но затем властно потянул Кирилла назад. Кирилл вмялся плечом в мягкое, холодное, гадкое. Он рванулся, в голову ударил страх. Попал не в лапы богомола или муравьиного льва, ухватило что-то более сильное, более реликтовое, древнее! И держало так крепко, что он почти сразу перестал биться. Развернулся в тугом объятии, и в лицо пахнуло жаром от стыда и злости. Ниже пояса блестела тяжело осевшая у основания водяная сфера. Вершина была бы по брови, но, к счастью, влип не в середину. Если бы не барахтался в панике, философ несчастный, детектив доморощенный, сумел бы осторожненько выбраться... Слабеющими пальцами поднес ко рту сразу три капсулы. Глотнул с трудом, но холод отступил, в застывающих внутренностях потеплело. Потерял бдительность, как говорят боевые испытатели. Привык обходиться без глупых драк, а здесь не обойтись без гарпунного ружья или бластера! Холод накатывал волнами. Вязкая вода не выпускала, но можно двигаться как кот ученый по кругу, а там что-нибудь да попадется, не может быть, чтобы не встретилось! Увы, дураки только в сказках счастливы. Магическое авось не сработало. Бог сказал внятно: на меня надейся, но бластер с пояса не снимай, хлебалом не щелкай, держи ушки на макушке. Совсем рядом с листом, где он влип в каплю, виднеются огромные камни, сухой ствол дерева, огромный каркас майского жука, похожего на абстрактную скульптуру, опаленную атомным взором... Даже палкой дотянулся бы! Холод победно загонял остатки тепла вглубь. Кирилл из последних сил попробовал сдвинуть водяную цистерну с места. Листочку не было суток от роду, волосики на нем упругие, восковые. Капля держится на них, листа не касается. Хватило бы сил сдавить, перекатить с листа на землю, но еще Архимед говорил про точку опоры... Он рванулся из последних сил, кончики пальцев почти коснулись огромного валуна, но пленка дернула назад, рука врезалась в ледяное желе по плечо. Водяная сфера перерезала его наискось по груди. Сердце заломило от боли. Над головой прогудел тяжелый ночной жук, грузно упал рядом с листом. Со скрежетом, расшвыривая глыбы, быстро сработал тоннель, зарылся. Опять не повезло! Упал бы на лист, капля росы скатилась бы... Холод подавил последние остатки тепла. Застывающими глазами видел вспыхивающие цифры на темном ободке часов: 2 11 05, 2 11 06... Очнулся от лютого холода, его трясло Он стоял на четвереньках, спину невыносимо жгло, руки и ноги были в воде, снизу тянуло космическим холодом. Вода кипела, бурно испаряясь под косыми лучами солнца. Вовсе не молекулы, а куски водяной пленки, ломтики воды отрывались, отламывались, уносились вверх и тут же растворялись в воздухе. Шатаясь, он поднялся на ноги, упал навзничь. Спину чуть охладило, зато солнце согрело комбинезон с этой стороны, тепло побежало по телу. Кирилл кое-как поднялся, пошел по их временной станции, цепляясь за листья, падая, упорно выбирая залитые солнцем участки. Когда показался нелепый бурый ком грязи, что был замаскированной гондолой, Кирилл освоился уже настолько, что отобрал сладкий хлебец у жучка-джунгика. Жук уже наелся, от хлебца остался лишь ломтик размером со спинку кресла. Возле станции его встретил белый от ярости Ногтев: -- Где ты шляешься? Тебя собирались разыскивать поисковыми группами! -- Разыскивали? -- Нет. Я запретил. Не хочу терять и других. Да и Саша отсоветовала. Сказала, что ты не пропадешь, еще и пленных приведешь. -- Зачем нам пленные? -- пробормотал Кирилл с набитым ртом. Рассказывать про то, как глупо попался, не хотелось. Ногтев посмотрел на хлебец в руках мирмеколога, в глазах начальника экспедиции появилось уважительное выражение пополам с размышлением. Похоже, он вычислял прежние размеры хлебца. -- Ксерксы тоже на месте? -- Нет, оба ушли искать тебя. Ты за время прогулки что-нибудь придумал? -- Еще нет. -- Ничего, -- сказал Ногтев медленно. -- Решим и эту задачу. Он проводил долгим взглядом спину мирмеколога. Хороший аппетит у его заместителя, с виду не скажешь! Это хорошо. Кто много ест, тот много работает. Что ж, если начальник не дурак, он умеет подобрать работящего заместителя. Причину катастрофы выяснили наполовину. То ли от сильного толчка, то ли под напором ветра горелка сдвинулась в сторону. По той же редкой случайности кран был открыт на максимум, пламя дотянулось до ткани мешка. Ногтев учинил команде разнос за расхлябанность. Эти дни растаскивали сухие стволы, распилив их на сотни меньших, дыру заделывали, нервно оглядывались на каждый шорох, треск, скрип. Над головой часто проносились жуки, размером с носорогов, трещавших как перегруженные военные вертолеты. Часто-часто взмахивали прозрачными крылышками, бросая на землю искорки, комарики, мошки, размерами от мизинца до слона. На земле тоже бегало и ползало, не обращая внимания на людей. Целую неделю воздушный мешок освобождали от будяка, латали. Дмитрий и Саша, радуясь освобождению от технической работы, завалили экспедицию добычей. Кирилл признал далеко не все, одно страшилище занес в каталог как "Диплодок Фетисова вульгарис". Саша хоть и обиделась за вульгарис, но была польщена, а Дмитрий избегался, разыскивая для себя чего-нибудь подиковиннее. Правда, второй вид открыл не он, а его друг Дима, который вместе с Сашей деятельно очищал заросли от потенциальных противников, стаскивал обрадованному Хомякову. Тот не мог нахвалиться на старательных работников. Дмитрий кисло поздравил ксеркса, а сам ушел в джунгли поглубже. Ногтев вместе с Хомяковым обследовал ближайшие заросли, брал образцы сока, занимался ремонтом, но Кирилл постоянно чувствовал на себе его тяжелый взгляд, настойчиво-вопрошающий. Из подозреваемых Кирилл исключил Ногтева, Дмитрия с Сашей, Кравченко, затем Хомякова, Цветкову... Остались Забелин и Чернов, но стоило вспомнить их честные глаза... Оставался он сам! Озлившись, пошел по второму кругу. Получилось, что на диверсию способны все. Даже ксерксы, как агенты скрытой цивилизации. Даже он, Кирилл Журавлев, мог оказаться чем-то вроде Джеккила и Хайда! Наконец, ремонт закончили, горелку обезопасили. Ногтев пересмотрел пункты безопасности, ужесточил, вызвав ропот. Чудил начальник, казарменные привычки проснулись! Атавизм. Гондола лежала на опушке леса. Дальше тянулся луг, в воздухе чувствовалась близость реки. Гондола самым краешком коснулась натека смолы, и Ногтев издал грозные указы о неприлипании к живице. Ее накапало рядом целые озера. На горизонте темнели пластинчатые горы, иногда уже расклеванные чудовищно огромными существами Большого Мира. Ксерксы подолгу пропадали в разведке. Оба приносили массу живой добычи, пытались кормить Ногтева. Конфликт дипломатично улаживал Хомяков. Отбирая добычу, приговаривал, что позаботится сам, спасибо, ребятушки, отправляйтесь снова, сколько добра пропадает. По нему все, что не съедал он сам и команда "Таргитая", пропадало в этом мире зря. Постепенно ксерксы теряли жесткие волоски, на хитине проступали следы схваток. Муравьи на чужой территории отступают без боя, но ксерксы слишком привыкли быть сильнейшими, чтобы уходить, не давая сдачи. В первые дни, занятые лихорадочной работой, люди не замечали облепивших их клещей, кровотелок, сосальщиков, и Буся с Кузей устроили настоящую бойню. Они резво прыгали с одного человека на другого, перед глазами то и дело мелькали их драконьи тельца, в мощных челюстях с хрустом лопались крошечные кровососы... Оба нажрались, раздулись как аэростаты, отяжелели. Лапы едва держались за ткань комбинезонов. Когда Дмитрий в конце недели потыкал Бусе в сомкнутые губы клещика, Буся с отвращением посмотрел мутным взором и брезгливо отвернулся. В конце недели Ногтев спросил у Хомякова: -- Не перебарщиваете ли со съестными припасами? У нас гондола, не летающий остров прожорливых лапутян. Хомяков явно встревожился, это было видно по его участившейся речи: -- Экологическое равновесие беспокоит?.. Самолет с ядохимикатами убивает больше, чем сто миллиардов таких экспедиций! К тому же используем самую малость, остальное скармливаем местному населению. Круговорот веществ, как сказано у известного вам Карла Маркса. А мы только руку набиваем. Дескать, это вкусно, это вкуснее, а это хоть калорийное и витаминное, но для гастрономического разврата не очень-то... -- Бьюсь об заклад, -- сказал Ногтев с подозрением, -- вы уже начали собирать рецепты для первой книги о вкусной и здоровой пище! Хомяков замялся, уже явно хотел ускользнуть с ответом, как мокрое мыло из ладони, но воздух ли виной, гравитация, уменьшение атмосферного или какого давления, вдруг сказал: -- Кроме прямой работы... я должен подготовить тему "Особенности адаптации в осенний период в свете решений декабрьского Пленума"... Он замолчал, и Ногтев сказал нетерпеливо: -- Очень важная тема. И что вас затормозило? -- Ну, -- сказал Хомяков несчастным голосом, он отвел глаза, -- тема важная, жить ей века... Но я человек простой, бесхитростный, не семи пядей во лбу. Пусть, думаю, ее поднимет кто-то талантливее, а я сделаю что-нибудь проще. Для массы, так сказать, для простого народа. Чтоб в каждой семье, чтобы руководствовались, чтобы читали... На остатки убитых насекомых, которые уносили за лагерь, собирались стаи хищников, слетались местные стервятники, сбегались шакалы и гиены этого мира. Дмитрий с Димой устраивали чикагские бойни. Хомяков из добычи вырезал по ломтику, экспериментировал на кухне. Цветкова похудела еще больше: дала однажды волю женскому любопытству, заглянула на кухню, где Хомяков готовил филе из ноги таракана. Зато Ногтев посвежел, поздоровел, даже поправился благодаря настойчивой заботе ксерксов. Глава 27 На последний день перед стартом исчезла Фетисова. Когда прошли сроки, на поиски вышли все, только Ногтев остался охранять "Таргитай". Кирилл поднялся в воздух последним. Не верилось, что Фетисова попала в беду, из которой ей не выпутаться самой. Супердесантница, молниеносная реакция, сверхвыживаемость, постоянная бдительность... Он покружил над лагерем, но вычислить путь Фетисовой не смог -- она могла руководствоваться умом и женской логикой. А пускаться вслепую -- позор для серьезного мирмеколога! После той ночной прогулки, когда он позорно влип в каплю росы, он нагрузился оружием как Рембо в Афганистане. Под ним проскакивали зеленые поля листьев, приходилось часто опускаться, смотреть под ними. В руках он держал наготове бластер, оглядывался, вздрагивал, завидев блестящее. Заглядывая в одну из нор, едва не угодил в мандибулы сороконожки. Пока та выскакивала наверх, расшвыривая камни, он в панике скакнул как кузнечик, в спешке забил крыльями. По сторонам замелькало зеленое, метались тени, а он, как пуля, понесся вверх вдоль странной серебряной трубы. Толстая, массивная, она выходила из бесконечности и уходила в расплывающуюся бесконечность. Через каждую сотню метров от трубы отходили рукава потоньше, на них блестели шарики размером с кулак. Потом тонкие трубы стали попадаться чаще, и Кирилл понял, что летит вдоль радиальной нити к центру паутины. Слева белела стена с темными проплешинами. Мегадерево, похоже -- береза. Основание рамы крепится к нему, сама паутина соткана с размахом, в расчете на хороший улов. Глупо Фетисовой попасться в простейшую сеть, но проверить надо, у нее уже бывало всякое... Кирилл полетел наискось, придирчиво осматривая паутину. Основной канат сплетен из тонких нитей, но эти нити крепче стальных канатов, если взять равные по диаметру. Паутинная рама и радикальные нити хорошо натянуты, пружинят под ударами ветра. Невежды полагают, что паутина вся липкая, но по такой сам паук не побегал бы, прилип бы сразу. И рама, и радиальные нити, даже спирали плетутся из сухих нитей, паук в самом конце работы нанизывает на них липкие капельки... Кирилл измерил взглядом расстояние между коварными шариками. Паук оставляет место, чтобы бегать и по спирали, не задевая липучек, но глупые насекомые не подозревают об опасности... А как насчет Фетисовой? Перестав махать крыльями, он опустился на ветку мегадерева. Почти наступил на серебряную трубу паутины, что паук захлестнул петлей на ветке, так надежнее, а липучка -- лишь для добычи. Важно не потерять саму паутину. Она убежище и ловушка, здесь можно прятаться от непогоды, врагов. Здесь хранятся в коконе яйца, здесь можно защищать молодых паучков! Кирилл потрогал радиальный трос. Поработал мастер! Пауки видят слабо, даже скакуны различают добычу лишь в двух-трех шагах, остальные ориентируются по движению воздуха да дрожанию паутины. Прилипни сюда мошка, паук сразу нарисует ее портрет, возраст, пол, упитанность... Но если прилипнем Фетисова, какой портрет нарисует паук? Присмотревшись, на грани видимости заметил кокон. Или что-то напоминающее кокон. Не сразу даже попал руками в петли, полетел рваным трепыхающимся полетом, держась над паутиной. Еще два спеленатых кокона! В первом, судя по размерам, крупная муха, во втором -- нежная мошка, такому пауку-гиганту на один зуб, то есть, на одну холицеру, а вот третий... Он вернулся на ветку мегадерева, оставил в расщелине коры крылья. Сперва он бежал по толстому радиальному канату, потом перескочил на спиральную нить, пришлось на бегу перепрыгивать через липкие, размером с дыню, шары. Спиральная нить чуть подрагивала, снизу была пустота, земля расплывалась. Он был на высоте тысячеэтажного дома. Вдруг ощутил под ногами ответную вибрацию. Хозяин высчитал массу новой жертвы, прикинул, поколебался, но все же покинул центр паутины, побежал навстречу. У Кирилла расчеты заняли больше времени, инстинкт в этой ситуации деликатно помалкивал, но все же массу и скорость паука определил, даже примерный возраст вычислил... Паук выбежал навстречу огромный, как электричка на монорельсе. Кирилл оттолкнулся, его подбросило, он сделал тройное сальто и опустился на соседнюю нить. Увидел бы Дмитрий, умер бы от зависти. А тут удался такой трюк, а свидетелей нет. Паук затормозил на том месте, где только что билась добыча, пощупал воздух педипальцами. Размером с тяжелый КРаЗ, нить прогибается, волосатые лапы толщиной с трубы для газопровода. Мускулатура рельефная, а мышцы головогруди, как у Арнольда Шварценеггера. Восемь блестящих глаз, ярких, почти осмысленных. Глядя в них, не всякий студент вспомнит, что эти глаза едва отличают свет от тьмы. Паук развернулся к Кириллу. Между ними было пустое пространство, но паук смотрел так прямо, осмысленно, что Кирилл осторожненько отступил. Может быть, лабораторные опыты чего-то не учитывают? Паук все-таки как-то видит? -- Ладно, не сердись, -- сказал Кирилл. -- Какой из меня деликатес? Он побежал по серебристому канату. Блестящие шарики липучки неслись навстречу. Прыгал, едва попадал на канат, а когда движением воздуха снесло, кое-как зацепился в падении, и дальше уже бежал медленнее, глядя под ноги, косясь на паука, что догонял по параллельному монорельсу. На ближайшем перекрестке паук круто свернул, перебежал на линию Кирилла, канат под ногами мирмеколога затрясся. Не оглядываясь, доверяя инстинкту, он бежал до тех пор, пока педипальцы не дотянулись до его плеч, затем прыгнул -- тройное сальто, снова подошвами на параллельный канат! Сегодня явно в ударе. Он с разбега налетел на третий кокон, поспешно рванул оплетающие его веревки. Канат под ногами затрясся. Веревки не поддавались, Кирилл тратил драгоценные секунды, дергал, наконец, кое-как раздвинул на краешке, там блеснуло сизым металлом... В следующее мгновение Кирилл прыгнул в сторону, уже не удивился, попав после сальто над пропастью точно на канат. Паук, промахнувшись, набросился на запеленатую осу-наездницу, быстро-быстро набросил липкие веревки, укрывая закованную в прочнейший хитин противницу. Уже с впрыснутым ядом, наполовину разжиженная соком, еще дергалась, вырывалась, жила... Кирилл подбежал к ветке мегадерева. Тот же инстинкт заставил оглянуться, и на грани видимости увидел расплывающееся красное пятнышко. Еще раз перепрыгнул, побежал, прыгал сразу через два-три липких шара... Этого противника паук не счел серьезным. Или не знал, стоит ли его съесть. Фетисова была укутана небрежно, голова торчала из кокона целиком, комбинезон просвечивал. Обе руки ее были плотно прижаты к бокам тремя рядами паутины, ноги связаны двумя рядами, справа на поясе висел бластер, слева -- двойной запас боеприпасов, из-за плеча выглядывали отточенные гарпунные стрелы. Кирилл откинул с ее лица капюшон. Саша вздрогнула, в ее глаза мелькнул ужас, но тут же сменился радостью, стыдом, даже негодованием: -- Кирилл Владимирович... Опять вы! -- Ничего страшного, -- успокоил ее Кирилл. -- Сейчас что-нибудь придумаем. Нить уже не дрожала, прыгала под ним, подбрасывала. Кирилл вскинул бластер, нажал на спусковой крючок. Их подбрасывало так сильно, что Саша решила, что мирмеколог обязательно промахнется. Комок клея пронесся рядом с пауком, ударился в дальнюю нить. -- Это его займет малость, -- сообщил Кирилл. Сунув бластер в кобуру, он наклонился к Саше, уже не обращая на паука внимания. Саша в ужасе смотрела на чудовище, которое остановилось перед ними в двух шагах, буквально дотягивалось страшными мохнатыми лапами. Затем паук круто развернулся, бросился к новой добыче. Только теперь Саша поняла, что мирмеколог не промахнулся вовсе, а почти не целясь, снайперски попал в едва заметную отсюда нить. Кокон, в котором оказалась Саша, был из тонких веревок, похожих на рыболовную леску с палец толщиной. -- Ой, -- сказала Саша напряженным голосом, -- он возвращается... Кирилл, не прекращая отделять кокон с Сашей от радиального каната, вытащил бластер, выстрелил. Саша смотрела, побелев, расширенными от ужаса глазами. Мирмеколог нажал на курок, не глядя, а сгусток клея точно ударил в дальнюю спиральную нить, паук остановился, в нерешительности потоптался прямо перед ними, едва не наступая на Кирилла, но все же повернулся к раскачивающейся вдали нити. Кирилл, орудуя баллончиком, разжижал соединительный канат, что держал кокон на радиальном тросе. Паук снова зигзагами перебежал на их нить, мчался, страшный и не рассуждающий, как асфальтовый каток. Кирилл выстрелил, все так же не глядя, но бластер задержал в руке, в кобуру не убрал. Паук остановился, заколебался, но возвращаться к новому несъедобному комку не стал, пошел вперед. Кирилл выстрелил еще раз, сунул бластер в кобуру. Саша видела надвигающийся темный туннель, на холистерах виднелись крупные шары яда, но вдруг на солнце заблестела тонкая нить, паук едва не сорвался в пропасть, схваченный за переднюю лапу. Он яростно забился, канат заходил ходуном, Саша в страхе закрыла глаза. Мохнатая туша прыгала совсем рядом. Тонкая нить, что приклеила чудовище к канату, выглядела ненадежной. -- Он сейчас освободится... -- прошептала она в панике. -- Верно, -- подтвердил Кирилл довольным тоном. Подхватив ее на руки, он побежал по канату, направляясь к мегадереву. Фетисову умница-паук запеленал по струночке, можно даже балансировать ее на канате, только бы "умеренный до сильного" оставался вверху, не вмешивался... -- Он освободился, -- вскрикнула Саша. Кирилл на бегу повернул ее лицом в другую сторону. Канат трясся как при землетрясении. На бегу приходилось резко выдвигать неподвижную мумию то вправо, то влево, восстанавливая равновесие. Канат запрыгал резко, рывками. Кирилл с разбега выбежал на серое твердое плато, упал, хватая ртом воздух. Саша лежала рядом, лицо ее было даже не белым, а голубым пополам с серым. Паук добежал до края нити, остановился. Он был в двух шагах, нависал над ними, закрывая солнце. Чудовищная голова покачивалась из стороны в сторону, все восемь глаз блестели как выпуклые стекла. -- Сейчас схватит, -- сказала Саша, ее голос дрогнул. -- Надо стрелять... -- Не стоит, -- ответил Кирилл. Он сел, глядя на паука. Рука мирмеколога даже не сдвинулась к оружию. Паук прислушался, повернул голову в их сторону. -- Стреляйте, -- попросила Саша. Она изо всех сил крепилась, чтобы не завизжать в страхе, не взмолиться: стреляйте, спасите, унесите меня от этого чудовища! -- Зачем, -- удивился Кирилл. -- Паук нас не видит. Или вы жаждете отмщения? -- Не месть... -- Тогда зачем? Кушать его не станешь, жестковат... На дамские сумочки не годится... Саша смолчала. Паук был ужасен, каким бы красавцем его не считал мирмеколог. Мохнатые лапы, острые когти, ядовитые холицеры, гора мускулов... Паук разочарованно повернулся, канат снова начал раскачиваться под его весом. Саша проводила мохнатую спину долгим взглядом, судорожно вздохнула: -- Вы и здесь блюдете экологическое равновесие? Кирилл поднялся на ноги, ответил спокойно: -- А какой смысл убивать его? Саша посмотрела в его безмятежное лицо, ничего не сказала. Кирилл забросил ее на плечо, шагнул к краю. Дальше начиналась пустота. Земля была так далеко, что расплывалась в серо-зеленом тумане. Голос Саши дрогнул от негодования: -- Вы так и потащите меня? -- Саша, -- ответил Кирилл успокаивающе, -- тебя освободят в лагере. Эти нити прочнее стальных канатов, я здесь ничего не могу. Этими веревочками из паутины звездолеты бы поднимать на стартовые площадки! -- О Господи, -- прошептала Саша. -- Так и потащите?.. -- Ты можешь что-то придумать лучше? -- Нет, но... -- Ничего не идет в голову, -- признался он. -- Потерпи, Саша. Я побегу изо всех сил. Жаль, что не могу унести тебя на крыльях. Он прыгнул с ветки мегадерева. Кокон с Сашей прижимал к груди, сам падал, растопырив ноги, тормозил воздух как мог, чтобы успеть рассмотреть место внизу, успеть при необходимости хоть малость спланировать в сторону... При его росте горизонт всегда был в десятке шагов, не дальше. Кирилл часто взбирался на верхушки стеблей, высматривал направление, стараясь заглянуть за кочки, завалы. Над головой чаще всего была зелень первого неба, а когда выскакивал на открытое пространство, то в немыслимой высоте зеленело второе небо -- кустарников. Если бывал просвет между гигантскими ветвями, то смутно темнело изумрудное небо мегадеревьев... А поляризационным зрением Кирилл пока что не обзавелся, солнце сквозь такие барьеры угадывать не научился. Через каждые четверть часа снова вскакивал повыше, оставляя Сашу, высматривал, нацеливался. Проголодавшись, пришиб по дороге молодого сочного клещика, предложил Саше: -- Слопаешь? Саша с отвращением покосилась на клеща, у которого еще дергались лапы: -- Вы будете его есть... живого? -- Жарить не на чем, -- объяснил Кирилл, он напряженно всматривался в колышущуюся перед ним зелень. -- Так питательнее. -- Маньяк, -- проговорила Саша. Отвернуться девушка не могла, просто закрыла глаза. Кирилл все еще всматривался в неясные очертания, машинально сел, как ему показалось, на бревно. Саша дернулась, он поспешно скосил, пробормотал извинения, и уже стоя, с хрустом разломил легкий панцирь, под которым скрывалось нежное мясо, подрыгивало желе густого сока... Он старался не чавкать, хотя без шума трудно высасывать плотную жидкость, и Саша вздрагивала, пытаясь отвернуться. Эти женские мерехлюндии Кирилл игнорировал. Опасности нет, а расшаркиваться не станет, сама без всякого повода изменила отношения к лучшему. Холодноватый тон, снова на "вы" и по батюшке, скрытая настороженность, даже недоброжелательность. За что? Он вскочил на ноги, чувствуя прилив сил. Спросил дружелюбно: -- Еще не заснула? Спи, я донесу, как на пухлой перине. Саша промолчала, только нервно дернула уголком рта. Кирилл забросил ее на плечо, чувствуя, что несет спеленатую египетскую мумию. Опускаясь со стебля в очередной раз, он услышал внизу истерический визг. Прыгнул, на лету изготовился к бою. Небольшой водяной слоник, размером с крупного пса, стоял на коконе и осторожно трогал усиками лицо Саши. Кончики сяжек задумчиво пробежали по губам, пощупали щеки, остановились на плотно закрытых глазах. На визг внимания не обратил, будучи глухим, как все слоники, иначе бы остался заикой на всю оставшуюся жизнь. Кирилл с разбега пинком сбросил любопытного. Визг еще продолжался, хотя обиженный слоник уже умчался, поджимая зад. Кирилл потрогал Сашу за щеку, она взвизгнула еще громче. -- Саша, -- сказал Кирилл громко. -- Это уже не сабатос чувис, а гомо сапиенс. Она приоткрыла один глаз, визг оборвался. Ее бледное лицо медленно стало заливаться краской. -- Простите, -- сказала она. Голос дрожал, но тут же выровнялся, в нем появились прежние суховатые нотки. -- Странно и непривычно чувствовать себя беспомощной. Я всегда была хозяином... хозяйкой положения. -- Скоро тебя освободят, -- заверил Кирилл, -- потерпи малость. Он подхватил ее, бросил вперед крупными многометровыми прыжками. Саша утихла, ему смутно показалось, что он ощущает сквозь свой комбинезон и ее кокон тепло. -- Уже близко, -- сказал он. -- Ох, скорее бы... -- Терпи, терпи... Вдруг он сообразил, что у нее могут быть и другие муки, кроме мук неподвижности. Хотя часть влаги уходит через дыхание, испаряется через кожу, но часть должна уходить и старым привычным способом. -- Саша, -- сказал он доброжелательно, -- ты себя не мучай. Что за глупые предрассудки? -- Что вы имеете в виду? -- спросила она настороженно. -- А ничего особенного, чистую физиологию. Не надо терпеть, комбинезон отмоем изнутри. -- Кирилл Владимирович, -- сказала она ледяным голосом, -- я прошу вас умолкнуть. Он пожал плечами, едва не сбросив ее в глубокую пропасть, ибо перепрыгивал в этот момент с одного стебля на другой на высоте сорокаэтажного дома. Воздух был теплый, от земли поднимались цветные шарики пыльцы, солнце светило ласково, не обжигая. Саша молчала, не двигалась. Кирилл, наконец, встревожился, заглянул ей в лицо. Она тут же открыла глаза, почувствовав его взгляд. -- Спи-спи, -- сказал Кирилл поспешно, -- я подумал, не случилось ли чего... -- Чего именно? -- поинтересовалась она таким тоном, словно заговорил айсберг. -- Ну... так просто. Удобно ли тебе? -- Очень, -- сказала она саркастически. Всю жизнь мечтала побывать в этом коконе! -- Если что, Саша, не стесняйся! Мы же друзья. Она смолчала, медленно опустила ресницы. Лицо ее было высокомерным. Возможно, она впервые в жизни услышала о существовании туалетных комнат. Кирилл на бегу схватил тлю, а его ладонь оказалась на миг зажатой между щекой Саши и ее плечом. Их глаза встретились, он с опозданием выдернул руку. Девушка не закрывала глаза, смотрела тревожно, вопрошающе. Краска залила не только щеки, но и лоб, шею, однако глаза она не опускала. -- Ничего не бойся, -- проговорил он, чувствуя, что слова получаются неуклюже. -- Мы уже почти у лагеря... Он подхватил ее, ринулся через заросли. Уши горели, от них можно было прикуривать, если бы кто еще придерживался той дурной привычки. Трижды из засады на его уши прыгали клещи-скакуны, ориентируясь по тепловому излучению, а для тхермелов, видящих мир лишь в термоизлучении, это были только пылающие уши, что стремительно неслись через темный и холодный мир. Глава 28 -- Немедленно старт, -- сказал Ногтев, едва увидел бегущего мирмеколога с Сашей на плече. -- Из графика выбились! -- Погоним во всю муссонную мощь, -- заверил его Забелин. -- На большой высоте, -- добавил Чернов. -- Там ветер сильнее! Ткань долго шевелилась, расправляя складки. Наконец, сморщенный мешок лениво поднялся в воздух, там медленно раздулся в шар, туго натянул канаты. Забелин и Чернов обрезали привязные канаты, гондола закачалась на коренном якоре. Воздух был тяжелым и неподвижным, как шестипроцентное молоко. -- Поехали, -- велел Ногтев. Дмитрий брызнул растворителем, канат лопнул. Гондолу дернуло вверх, занесло вбок, справа из тумана выдвинулась изъеденная оврагами стена мегадеревьев. Забелин и Чернов метались как угорелые, маневрировали двигателем, справа и слева все чаще проносились огромные серые массы. На какой-то миг Кирилл потерял ориентиры: летят ли вверх или вниз к земле? Однажды страшно дернуло, Забелин слетел с мостика, но недрогнувший Ногтев уже перехватил рукоять горелки, а Дмитрий молниеносно выстрелил. Черешок листа, о который зацепилась стропа, согнулся, шар свободно рванулся вверх. Еще через пару минут по глазам ударил яркий свет. Внизу осталась огромная зеленая масса мегадерева, что уменьшалась. Огромные поля зеленых листьев превратились в лоскутки, ветки мегадерева тоже уменьшились, наконец, само мегадерево стало размером с обычное дерево, ушло в сторону, его место заняло другое, третье. И вот шар поднялся так высоко, что одним взглядом можно было охватить сразу десяток мегадеревьев. Кирилл спустился вниз, где Хомяков помогал Кравченко освобождать из кокона Сашу. Она сердито сверкнула на него очами, браво спрыгнула со стола. Затекшие ноги подломились, она упала прямо в руки Кирилла. -- Сейчас-сейчас, не спеши, -- сказал Кирилл торопливо. -- Хочешь, я донесу тебя туда... -- Господи, что за дурак... Он передал ее в руки Кравченко, Хомяков делал знаки за спиной Саши, что-то выгонятельное, и Кирилл, разведя руками, полез обратно наверх. Ногтев был на мостике, неподвижный, как воздух, в котором застыл "Таргитай". Горизонт отодвинулся, далеко-далеко висел огромный багровый шар, очертания его расплывались на полнеба, подрагивали. -- Сколько пробудем в воздухе? -- поинтересовался Ногтев. -- Недели две? Месяц? -- Вряд ли... В график войдем раньше, а тогда можно снова... -- Но недельку-другую проведем в воздухе? -- Боюсь, придется. Ногтев подумал, сказал: -- Ничего, здесь даже безопаснее. Ночи летом короткие, а ветер несет безостановочно. Сверху видно хорошо, можно вести наблюдения. -- Только бы сова с дуру не набросилась, -- сказал Кирилл. -- Или летучая мышь. Нет, для мыши добыча великовата, а вот если филин -- орел ночного неба... Или тоже не рискнет связываться с неизвестным противником? Да, вы правы, здесь безопасно. Саша его старательно избегала, и Кирилл, тоже чувствуя непонятную неловкость, старался не подходить к ней. Забелин с Черновым под руководством Дмитрия разработали правила нового вида спорта, целыми днями бегали по стропам, воздушному мешку. В график вошли на шестой день, но двигались пока без посадок. Кирилл все чаще проводил время с Ногтевым на мостике. С грустью чувствовал, что боевое товарищество с Сашей и Дмитрием дало трещину. Дмитрий не отдалился, был таким же приветливым, готовым на любые авантюры, но еще больше на авантюры теперь были готовы Забелин и Чернов, и Дмитрий чаще общался с ними, чем с серьезным другом-мирмекологом. Саша сторонилась Кирилла, не хотела вспоминать о недавней беспомощности. Только Ногтев становился ближе, понятнее, разговаривать с ним было интересно. -- Страшноватая красота, -- сказал Ногтев в один из таких дней, когда они вдвоем стояли на мостике, глядя вниз на землю. Все спали, "Таргитай" шел бесшумно, ровно. -- Этот мир необитаем! Умом понимаю, что там живут люди, животные, птицы, там огромные заводы, фабрики, ученые центры... Но чувства говорят, что весь этот необъятный мир принадлежит только нам. Микролюдям! -- Ум и чувства издавна в споре, -- пробормотал Кирилл. -- Да? Но это преступные чувства. Умом я еще с человечеством, а чувствами уже отделен. А как дело с вами, Кирилл Владимирович? -- Ну... я все-таки больше доверяю уму. Хотя понимаю, что подавляющее большинство руководствуется чувствами. -- Простейшими чувствами! -- Ну, и простейшими тоже. Однако здесь одни интеллектуалы! Они живут мозгами. Ногтев покачал головой, губы его скептически поджались: -- Да? Вы не замечаете, что все мы здесь постепенно меняемся? -- Да вроде бы нет, -- ответил Кирилл с неопределенностью. Ногтев хмыкнул, в его голосе Кириллу почудилось сожаление: -- Да, вы специалист по насекомым. Меняемся, Кирилл Владимирович, меняемся. Только на Забелина и Чернова посмотрите! Это были такие сухари, такие фанаты физикохимии... А сейчас опыт бросят, только свистни насчет вылазки, охоты. Да и вы тоже... -- Я? -- удивился Кирилл. -- Ну уж нет! Каким был, таким и остался. -- Да? Ну-ну. Дай Бог. Как вы считаете, готов этот мир для нас? -- Мир готов, -- ответил Кирилл с сожалением, -- мы не готовы. Сюда с радостью хлынут диктаторы всех мастей! В старом мире хоть как-то можно прижать фашистский режим, даже апартеид рядился в белые тоги, а здесь. Тысячи лет можно прожить без контакта с соседями. Рай для мафии, захватившей власть в какой-нибудь банановой республике. Да и не только в банановой... Тут не только могут называть своими именами все города и все проспекты, но и вообще... -- Что "вообще"? -- Даже не представляю, что может здесь возникнуть. Тамерлан, Аттила, Чингисхан -- это невинность в сравнении с тем, что может возникнуть здесь. И антиутопии Замятина и Оруэлла покажутся раем. -- Ну, люди достаточно грамотные, не допустят, -- возразил Ногтев. -- Найдутся религиозные фанатики, гангстеры, мизантропы, психопаты. Заберутся в дебри, где их отыскать и за миллион лет. Из собственных семей могут вырастить монстры-нации, расы, государства. Их не обнаружить, пока сами не захотят обнаружиться. К тому времени они могут разрастись до таких размеров, что империя Карла Великого рядом с ними покажется детской площадкой! -- Гм... Но нельзя перебарщивать с контролем. Одно общество страшно. Легко просмотреть истину. Пусть цветут все цветы, как сказал один философ. -- Цветы бывают и ядовитые. -- Ядовитыми лечат. -- Если в малых дозах... Трудное у нас положение, Аверьян Аверьянович, ни за чью спину не схоронишься. В старом мире профессиональные страдальцы за общество: писатели, ученые, философы. Байкал спасли, поворот северных рек предотвратили, с проблем экологии глаз не спускают... А здесь надо делать все нам. С нуля... Багровый шар опустился за темный край. Западная часть мира была кроваво-красной, раскаленной. Воздух прогрелся, держал гондолу теплой. Внизу по земле уже потянулись угольные тени, удлинялись, подминая кусты и мегадеревья. На мостик взбежал ксеркс. Коротко взглянул вниз, интереса не высказал, исчез в тумане. Ногтев показал головой: -- Эти парни тоже меня тревожат. Джокеры! Один Бог знает, что у них в бронированных котелках варится! -- Ну, мы не только с ними поспешили. С другой стороны, если бы начали согласовывать... Ногтев остро взглянул на мирмеколога: -- Наверху поняли бы, для чего затевается экспедиция? Утром впереди за верхушками деревьев высветилась широкая полоса света. Край -- черный, Кирилл с трудом узнал бывший красный, далее пошли оттенки желтого, оранжевого, зеленого, голубого, синего, фиолетового и того сказочно прекрасного цвета, который скучно зовут ультрафиолетом. -- Веселка, -- проговорил Ногтев тепло. -- Так ее звали в древности. Неужели тогда видели такую же? -- Таких данных нет, -- ответил Забелин. -- Эта радуга похожа на силовое поле неизвестной породы. Исполинская дуга уходила за пределы видимости. "Таргитай" несло над лесом, а над холодной поверхностью мегаозера он начал постепенно терять высоту. Краски радуги незаметно блекли. Никто не заметил, когда проскочили через гигантскую цветную арку. Снизу тянуло холодом, шар снижался. Лишь когда вода сменилась каменистым берегом, "Таргитай" пошел ровно. Ногтев уменьшил пламя, Дмитрий и Саша хищно пригнулись у пушек. Гондола неслась над камнями, постепенно опускаясь, появилась длинная вытянутая тень, она стремительно летела впереди, прыгая на горы-валуны, ныряя в расщелины. Дмитрий хрипло вскрикнул, из его пушки с громким хлопком вылетела гарпунная стрела. Саша в последний момент поспешно повернула турель, выстрелила с опозданием. Гондолу от выстрелов качнуло, затем она дернулась и застыла, будто вмороженная в лед. Ногтев прильнул к иллюминатору. Дмитрий и Саша выпрыгнули из нижних люков, держа бластеры наготове. Особенно бравый вид был у Саши. -- Мастерски! -- одобрил Ногтев. -- Впервые по-человечески. Справа от гондолы блестела отполированная стена камня, слева в десятке шагов поднималась гора мегадерева. На камне блестела серебристая нашлепка, тянулся в гондолу прочный канат, а в мегадереве торчала толстая гарпунная стрела. Гондола висела на канатах, точно посередине, едва касаясь днищем земли. Сверху бесшумно опадал огромный красный шар. Он был похож на космический корабль с бесшумным гравитационным двигателем. С ленивой грацией лег на валуны, закрыв огромное пространство. Из люков выпрыгнули Забелин, Чернов, Хомяков, их обогнали ксерксы. Все бросились прижимать к земле еще теплую шевелящуюся ткань. Воздух уходил неохотно, вздувал мешок пузырями. Даже Ногтев с Кириллом помогали скатывать мешок в плотный пакет, лишь десантники караулили, их пальцы подрагивали в нетерпении на спусковых крючках. -- Тип жизни, -- быстро сообщил Кирилл. -- Фауна 256, флора 718... Ногтев перебросил листы, сразу несколько пар глаз просканировали информацию, руки расхватали снаряжение, соответствующее фауне 256 и флоре 718, простучали подошвы, и гондола опустела. Воздух был непривычно чистым. Прозрачным и легким, как спирт. Не то, что микробов, не было даже сгущений, рефракции, хотя от валунов несло сухим жаром. Разнеженный, наполненный запахами воздух явно отступил над натиском холодного однородного озера, медицински чистого. Ксерксы сделали пару ориентировочных вылазок, запомнили место посадки, отлучились на пару минут, еще раз проверили, пересчитали, затем в спешке начали перетаскивать из леса гусениц, многоножек, кивсяков, жуков... Хомяков радостно квохтал над ними, ксерксы явно стремились перетаскать всю живность, и перетаскали бы, но Дмитрий ревниво переключил программу. Хомяков остался с запасами один, а ксерксы вместе с Дмитрием встали на посту.