ыбираешь. Еще не зная, кто им будет, ты выбираешь все же лучшего. Кажан переступил с ноги на ногу, взгляд его стал настороженным. В странно белесых глазах появилось расчетливое выражение. Взгляд, который бросил на Светлану, был уже взглядом собственника. -- Царевна,-- сказал он.-- Позволь мне откланяться. Чем раньше примусь за поиски, тем больше надежды на успех. Голик дернулся: -- Ты отбываешь тоже? А кому охранять двор? -- В этом нет необходимости. Все враги ушли в стан. К детинцу бояться и приблизиться. А здесь слуг хватит. К тому же меня не будет от силы недельку. Светлана покачала головой. Как будто не Рогдай охраняет двор и детинец, как может. А эти двое только шептались с врагами. В интересах ли Куявии, как говорят, что сомнительно, но теперь уже не узнать. Голик сказал ядовито: -- Да и потом, если не найдешь, возвращаться не стоит, верно? Сюда явится другой царь. А воеводы и советники у него свои. Кажан вспыхнул, с размаха хлопнул ладонью по раззолоченной рукояти меча. Светлана вскинула руки: -- Прекратите!.. Здесь в самом деле ничего не случится. Со мной останется верный Рогдай. А я сейчас же разошлю бюричей по всей стране. Нашедший царя Додона будет считаться спасителем. Понятно, он получит намного больше, чем только меня. А его ребенок станет наследником. Кажан коротко поклонился и вышел, а Голик помедлил, глядя в глаза царевне. Но сказать не решился, хотя что-то вертелось на языке. Поклонился в пояс, вышел, пятясь, не желая осквернять светлую царевну зрелищем своего объемного зада. Мрак прижался щекой к ногам Светланы, боялся поднять голову. Его мелко трясло, он задыхался от нежности и сострадания. Снова она приносит себя в жертву! Она, которая создана для счастья, обречена на постоянные муки и невзгоды! Но кто бы не отыскал ее отца, если даже сумеет, она счастлива не будет. А разве это не самое главное? Он встал, посмотрел ей в глаза. Она рассеянно потрепала его по голове, почесала за ушами. Она часто чесала его за ушами, часто трепала по шерсти, гладила по голове. Но ласкала волка, не человека. Возможно, волку этого было бы достаточно. -- Что тебе, мой лохматый? -- спросила она в ласковой рассеянности.-- Я знаю, что если бы пошел ты... да-да, ты нашел бы наверняка. Ты опять права, ответил он мысленно. Я нашел бы его, как пастушьи собаки находят потерянную овцу. Еще и потому быстрее, что я слушал самых разных людей. Ты бы удивилась, если бы знала, что о нем говорят! Наверное, не только бы удивилась. Яна тихонько как тень скользила по комнате, вытирала пыль, собирала белье. Осторожно поглядывала на печальную царевну. Не выдержала, спросила почти шепотом: -- Как это было, царевна? Светлана вздрогнула, словно пробуждаясь от тяжелого сна: -- Ты о чем? -- Царевна, я же вижу, что ты сейчас зришь... У тебя такой взгляд становится, когда вспоминаешь то страшное, что было тогда... Ну, когда тебя отдали в невесты богу Маржелю. Это было... очень страшно? Тяжелый вздох поднял и опустил высокую грудь золотоволосой красавицы. -- Страшно... и потрясающе. Я увидела огромный блистающий мир, где не могли бы жить люди. Детинцы были величественны, захватывало дух, вместо земли -- звенящий хрусталь, ворота детинца украшены драгоценными камнями с человеческие головы... Но меня взяли огромные руки и положили на жертвенный камень. Он был не похож на обычный камень, как у наших волхвов, это был скорее хрустальный гроб... Я смутно видела движения, слышала голоса и пение... Потом все исчезло. Но затем был шум, крики, звон оружия, свирепые голоса!.. Кто-то сбросил крышку моего гроба. Я была еще в полусне, я слышала только хриплое дыхание моего спасителя, даже ощутила аромат его пота... Голос Светланы прервался. Яна спросила тихонько с жадным любопытством: -- Он даже не поцеловал? Голос юной царевны прозвучал неожиданно сердито: -- Нет. Я не знаю, почему. Или настолько плохо выглядела? Яна спросила: -- А дальше? Что было дальше? -- Не знаю. Герой явно победил того, кому меня принесли в жертву. Иначе как бы я обрела свободу? И вернулась? -- Бога войны? -- переспросила служанка потрясенно.-- Победил самого Маржеля? Светлана не отвечала, смотрела в дальнюю стену. Яна в молчании собрала белье в узел. Глаза ее были пугливые как у лесного зверька, и такие же любопытные. Сказала заискивающе: -- Прости, что тревожу, но беспокойно мне! У тебя все чаще появляется этот отсутствующий взгляд. Так было в первые дни, когда вернулась... Но с того дня миновал месяц! Светлана засмеялась с горечью в голосе: -- Наверное, я схожу с ума от одиночества! Но у меня такое ощущение... что услышала тот самый аромат... Или голос. Или что-то, что напомнило о том герое. Я понимаю, глупо, но все чаще чудится, что спаситель где-то близко. Вчера вообще пришла в голову дикая мысль, какие бывают только на грани яви и сна, когда мысли смешиваются, когда уже не отличаешь безумную от просто глупой... Словом, мне померещилось, что этот герой явился и незримо охраняет меня... Я понимаю, что это от страха и одиночества, но разве каждая женщина не мечтает о сильном и надежном мужчине? Даже, если она царевна? Смутившись, уже со служанкой откровенничает, кивнула на дверь. Яна бесшумно исчезла. Светлана с нежным чувством перебирала шерсть волка. От этого лесного зверя идет странное успокоение, веет надежностью и защищенностью. Послышался топот маленьких ног. Кузя вошла, набычившись, смотрела исподлобья. Уши ее были розовые и чистые. Показала Светлане чистые ладошки: -- Вот!.. Теперь можно поиграть с Мраком? -- Поиграй,-- ответила Светлана со вздохом.-- Только он тоже что-то загрустил. Собакам и волкам передается все, что с нами делается. -- Я его развеселю,-- возразила Кузя самоуверенно. Она тут же уселась сверху, ее розовые пальчики ухватили его за уши. Мрак осторожно поднялся, Кузя счастливо визжала и хваталась за толстую мохнатую шею. -- Далеко не забирайтесь,-- предупредила Светлана. -- Мы в сад и обратно! -- Нет. Только внутри дворца. Кузя захныкала, а Мрак направился к двери. У него уже возник план, и Кузя подвернулась кстати. Кузя еще звала его тонким отчаянным голоском, надумала играть в прятки, а он уже торопливо пробирался к своему тайнику. Теперь там были доспехи всех размеров, топоры и палицы, три дротика, чекан, два шлема, нарукавники, поножи, пять швыряльных ножей. Особенно ценной оказалась кольчуга. снял позавчера с воеводы Горного Волка. Гигант был грузен, велик, и Мрак с удовольствием повел плечами, чувствуя приятную тяжесть рубашки из бронзовых колец. Он был так занят, что не сразу обратил внимание на тень, что выступила прямо из стены. А та приближалась, Мрак вздрогнул, когда за спиной раздался нечеловеческий хохот. Он обернулся, топор в руке, злой и готовый к бою, плюнул под ноги: -- Тьфу!.. Ты кто? В двух шагах колыхался в свете факела призрак. Сквозь него проступала стена. Призрак был в богатой царской одежде, с тускло поблескивающей короной. -- Трепещи, смертный!.. -- Трепещу,-- согласился Мрак.-- Вон поджилки трясутся. Ты ж из-за спины подкрался! Рази так можно? Заикой можно сделать на всю жизнь. Ты кто? Призрак сказал замогильным голосом: -- Я великий и грозный царь это страны... Был им. А ты тот, кто перебил пришельцев в некогда моем дворце. Я все видел, смертный. -- Гм... А чего вдруг решил показаться? Голос призрака стал глуше от ярости: -- Только тебе могу поведать... Я -- царь этой страны Громослав Кривозубый! Я не умер, а был убит предательски и коварно. Однажды я спал в своем саду, а мой двоюродный брат, его зовут Додон, подкрался и влил мне в ухо яд... Я скончался в жутких мучениях. -- В ухо? -- удивился Мрак.-- Почему не в рот? -- Я не храплю,-- ответил призрак надменно.-- А голову во сне изволил склонить набок. Берешься ли отомстить? Тогда укажу, где зарыл сокровища. Мрак сказал с сомнением: -- Сокровища -- это хорошо. Всегда в хозяйстве пригодятся. Но ты ж не человек, а призрак. Для тебя соврать -- раз плюнуть. Люди и то брешут как псы бродячие! Я поверю и пришибу безвинного человека... Может быть, ты просто злобствуешь, что другой на твою бабу ноги складывает. Призрак задохнулся от ярости: -- Да как ты... Я -- царь! -- А царю,-- продолжал рассуждать Мрак,-- и вовсе без вранья не прожить. Мол, в интересах страны!.. К тому же тебе ли винить своего брата? Он же по-свойски! Все равно корона и власть остались в семье. Чего уж серчать? -- Да как ты... Меня ж убили, понимаешь? У-би-ли! -- А самое главное,-- решил Мрак,-- у вас, царей, работа такая. Свои радости, свои неудобства. Вон простой мужик ходит в тряпье, ест впроголодь, зато яду кто ему подсыплет? Он сам того яду не стоит. А ты зато спал на мягком, ел только мед и сало, кого сгреб, того и... Да за один день такой жизни иной бы полжизни отдал! А ты, небось, всласть как паук на сдобных мухах напузыривался. Ну, не все коту масленица, другим тоже поцарствовать охота. И твою царицу потискать, об этом всегда мужики мечтают. Мол, воровать, так золотую гору, а жмакать, так жену Громослава... Призрак опешил, однако в запавших глазницах багровые огоньки уже разгорались в бушующее пламя. -- Так ты... не возьмешься? -- В другой раз,-- отозвался Мрак сожалеюще.-- Мне дел под завязку. Сперва пойду отыщу твоего... убивца. Призрак качнулся по стене, размазавшись как тень. Голос из яростного стал непонимающим: -- Так все-таки берешься? -- Ну... другой заказал отыскать. Призрак сказал с горьким удовлетворением: Я так и знал, что не одного меня! Он всегда увлекался ядами. Мрак подумал, стянул через голову и отшвырнул кольчугу. Сразу стало легче. Он с наслаждением почесал голую грудь. Кому осталось жить до первого снега, того никакая кольчуга не спасет. С одеждой еще проще: прикрывает спину и задницу -- и достаточно. А руки пусть голые, так привычнее. Разве что широкие браслеты из черной бронзы на запястья и предплечья, да пояс с петлями для двух ножей и баклажки. Выбраться было труднее. Злясь на полную потерю чутья, ничего не видя в кромешной тьме, он долго пробирался по тесному извилистому ходу, часто вовсе на четвереньках, обдирал бока, уже начал думать, что заблудился, пока глаза не уловили слабый рассеянный свет. Для волка это было бы что очутиться на ярком солнце. Но он все равно еще трижды стукнулся головой, пока выбрался через тайный лаз в каморку Ховраха. Ховрах спал, и Мрак, высыпав ему в калиточку пригоршню золотых монет, на цыпочках выбрался в коридор, перебежал в комнату с окном наружу. Решетку уже подготовил, впереди рассвет, дальняя дорога и пыль странствий. Уже на сапогах!  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  Глава 17 На поиски царя только из детинца выплеснулось народу больше, чем муравьев из раздавленного медведем пня. Бояре и боярские сынки, сокольничьи, псари, челядины, даже конюхи и малолетний помощник коваля. Со стен дворца было видно как по всему городу отворяются ворота, выпуская одетых в дорогу мужчин. Кажан посмеивался, он направился к воротам дворца в сопровождении десятка воинов, троих следопытов и псаря с гончими псами. Когда ему отворяли, он оглянулся и окинул Светлану цепким обволакивающим взглядом: -- Готовь свадебное платье, царевна! -- Сперва отыщи отца,-- напомнила она сухо. -- Считай, что уже возвращаюсь с ним,-- ответил он уверенно. Расхохотался, хлестнул коня.-- Встречай в венке невесты! Загрохотали копыта, за ним двинулась тяжелая дружина. Мордастые, уверенные, матерые, на сытых и борзых конях, дружно грянули походную -- веселую и мужественную. Из домов высовывались головки девушек, хихикали, строили глазки. Гридни молодцевато подкручивали усы, подмигивали. Даже кони под ними шли гордо, уверенно, играючи тугими мышцами. Рогдай, насупленный и хмурый, видел с какой горечью смотрела им вслед Светлана. Если кто и может найти Додона, то не Кажан, этот хорош только во дворе, а Руд или отвратительный Горный Волк! Светлана часто оглядывалась на стражей у ворот дворца. Овод и Ховрах стояли недвижимые как статуи. Овод от усердия, а Ховрах умел спать как конь, стоя. Наконец Светлана не выдержала: -- А ты... не желаешь? Ховрах вздрогнул: -- Чаво? -- Попробовать отыскать светлого царя Додона? Ховрах глупо открыл рот, призадумался, потом покачал головой: -- Не-а. У меня уже есть невеста. Не обессудь, но я больше люблю толстеньких. Чтоб, значитца, было за что подержаться. Мол, взял в руки -- маешь вещь! Да и на хрена мне полцарства? Батя хотел меня к хозяйству приставить: двор, коровы, две козы, куры -- так я тайком продал коров, купил меч и дал деру! На Светлану уже оглядывались с откровенным недоумением. Она ощутила как покраснела, но сказала настойчиво: -- Я знаю своих людей. И верю, что ты сумеешь отыскать царя. Ховрах почесал в затылке, сплюнул под ноги, застеснялся и поспешно затер сапогом. -- Ну, ежели такой наказ... Тогда я пойду и отыщу. Только просьба: не вешать на меня полцарства! За спиной Светланы засмеялись. Кто-то пробормотал ехидно, что там кур и свиней еще больше, чем в хозяйстве его отца, а Светлана с облегчением сказала: -- И даже в невесты не буду проситься. -- Тогда согласен,-- воскликнул Ховрах.-- А чуду-юду, ежели держит в полоне царя, я и так победю! Отроки с готовностью побежали готовить ему коня. Овод смотрел на Ховраха, раскрыв рот. Светлана сказала с улыбкой: -- Я вижу, ты готов, ибо герои долго не собираются. Но тебе пригодится в дороге немного денег. Она взглянула на Голика и сделала нетерпеливый жест в сторону Ховраха. Голик скривился: -- Он у нас орел? Орел!.. А птицам деньги не нужны. Но взор Светланы был строгим, шутку не приняла, и пухлые пальцы казначея очень нехотя начали развязывать кошель. Все глаза следили за его очень замедленными движениями. Наконец, видя, что отвертеться не удается, со вздохом зачерпнул горсть золотых монет, взвесил на руке. Ховрах, довольно улыбаясь и не отрывая жадного взора от оранжевой кучки на ладони постельничего, снял с пояса кошель, развязал, подставил горлышко, раздвигая пошире. Голик со вздохом сделал вид, что ссыпает туда монеты, ухитрившись бросить только одну, остальные стряхнул обратно в свой. Но, не давая Светлане выразить недовольство, воскликнул с неподдельным удивлением: -- Эй, да у тебя там золота больше, чем в царской казне! Ховрах заглянул в свой кошель. Глаза округлились. Голик, не давая ему опомниться, завизжал тонким поросячьим голосом: -- Вор! Обворовал царскую сокровищницу! Ховрах промямлил что-то, Светлана вскрикнула: -- Не мог он!.. Это ошибка! -- Ошибка? -- завопил Голик. Он молниеносно сунул узкую ладонь в кошель Ховраха, выудил целую пригоршню.-- А это откуда? На его ладони как жар горели новенькие монеты. Крупные, золотые. С выпуклым обликом широкоскулого бородатого человека. Ховрах что-то промямлил. Светлана бросила быстрый взгляд на него, потом на постельничьего: -- Погоди! Разве у нас есть деньги Артании? Голик возопил: -- При чем тут... Он умолк, пожирал расширенными глазами золотые монеты. Светлана с понимающей улыбкой взяла монеты, ссыпала обратно в кошель Ховраха, сама привязала ему за шнурок на поясе: -- Езжай, герой! Голик пролепетал: -- Но деньги... -- Он их не украл,-- сказал Светлана,-- сам видишь. А откуда они, разве вспомнит? Настоящие мужчины не помнят такие мелочи. Верно? Ховрах, все еще обалделый, пробормотал: -- Легко пришло, легко уйдет. Чо запоминать, когда только до ближайшей корчмы... И мы могем подвиги геройствовать. Он попятился. Отроки подвели коня могучего сложения. Красная попона покрывала спину, узда была в серебряных бляшках. Конь играл мышцами, потряхивал гривой. -- Удачливому и бес пряники носит,-- сказал он, влезая на коня.-- Где Ховрах, там и слава. Тикайте куры, я иду! Когда-нибудь и у нашей козы хвост вырастет... Вот так родишься в чистом поле, умрешь в темном лесу. То-то мне сегодня муха попалась в супе! В каждом из нас есть серой шерсти клок... Он уехал, оставив уже не только Светлану ошарашенной загадочной речью. Далеко в степи высилась на деревянных столбах вышка с крышей из веток. Судя по всему, подумал Мрак, его давно заметили, но на одинокого путника внимания не обратят. Это если бы показалось войско, на сторожевой башне сразу бы взвился столб черного дыма. Мрак пошел мимо, стараясь брести медленно, буднично. Там привязано четверо коней, явно на вышке двое, по два коня на каждого, чтобы скакать, на ходу пересаживаясь с одного на другого. Таких сторожевиков не поймаешь, коней им подбирают самых быстрых. В полуверсте впереди торчал из оранжевого песка костяк чудовищного зверя. То ли древний Змей, каких теперь нет, кончил здесь свои дни, то ли еще какой зверь невиданный, дознаваться некогда да и охоты нет, он не Олег, которому и жизнь не в жизнь, если чего нового за день не узнает. Кости белеют, изъеденные горячими ветрами, вьюгами, морозами и вымытые ливнями. Тяжелый череп наполовину погрузился в землю, хребет торчит выгнутый дугой, дальше истончается в длинный хвост, теперь рассыпавшийся на позвонки. Мрак оглянулся, трава достаточно высокая, грянулся оземь. Встал в мохнатой шкуре, уже на четырех, сразу ощутил насколько силен и налит звериной мощью. Теперь видел намного дальше, хотя голова едва торчала над верхушками травы, нюх строил картинки, и тонкий слух ловил в десятки раз больше шелеста, криков, чириканья, визга. Он слышал теперь даже царапанье мышей под землей, а когда прислушивался, то мог уловить хруст подземных корней, которые грыз хробак.. Он подобрал оружие и одежду и, держа в пасти, понесся длинными плавными скачками. Костяк увеличивался в размерах, и слышно было как в лопнувших костях тонко свистел ветер. В полых трубочках свистел и тоненько завывал на разные голоса таинственно и тоскливо. На вершине скелета сидели два ворона. Хмуро и недобро смотрели на пробегающего волка. Глаза одного были красные как горящие угли, и Мраку почудилось в нем что-то знакомое. Оба повернули головы, провожая его взглядами. Так могут смотреть только совы, подумал Мрак угрюмо. У других птиц глаза по бокам, они поворачивают головы то одной стороной, то другой... А эти птахи какие-то странные. Солнце медленно клонилось к виднокраю. Небо наливалось синевой, выступил бледный месяц, долго висел как приклеенный, а багровое солнце наконец сползло за край, но еще долго оставались светлые сумерки. Когда впереди блеснула искорка костра, Мрак ускорил бег. Пасть устала держать одежду с тяжелой палицей. Стемнело еще, и он ударился оземь, когда до костра оставалось два-три полета стрелы. Перевел дух, оделся и побрел дальше, чувствуя себя тяжелым и сразу постаревшим... В черной ночи костер горел ярко, и чем ближе Мрак подходил, тем резче отделялось багровое пламя от обступившей черноты. Огонь поднимался ровным столбом, снизу совсем оранжевый как золотой песок под солнцем, а в самой вершинке зловеще лиловый, как окалина на остывающем клинке. Постепенно рассмотрел угольно-черные фигурки людей, неподвижные и страшноватые. Их было трое, все в круге света казались каменными изваяниями. Мрак громко топал, и люди наконец повернулись. Лица у всех красные с угольно черными тенями, и носы и скулы как бы зависли в черноте. Из темноты вырезалась багровая, будто вынырнувшая из пламени лохматая собака. Зарычала, потом прижалась к земле, отползла в почтительном испуге. Из-за костра вышел рослый и с широкой грудью мужик. Распахнутая рубашка едва держалась на плечах, в черных волосах прыгали красные искры. Черная борода поднималась к глазам, лицо было резкое, настороженное. В нем чувствовалась дикость человека, который не знал города. -- Добрый вечер,-- сказал Мрак осторожно.-- Можно погреться у вас? -- Вечер добрый,-- буркнул мужик.-- Почему нет? Тепла хватает. Двое оборванцев рассматривали Мрака из-под полуспущенных век. Один выглядел беглым, налет городской жизни проступает в бледной коже и сутулой спине, второй казался сыном степи -- лохматый, настороженный как и вожак, поджарый, полный злой опасной жизни. Последний, третий, показался бы красавцем даже во дворце. Смуглокожий, с иссиня черными кудрями до плечей, он лежал у костра в свободной позе сильного человека, который может в одно мгновение взметнуться в воздух, огласить ночь боевым кличем, а в руке уже блеснет кривой меч. В нем тоже не было капли жира, поджарый и гибкий, с тонкими чертами лица, горделивый, со вздернутыми бровями. Глаза обвыклись, из темноты призывно выступили навстречу камни и чернеющий вход в пещеру. Оттуда несло запахами человеческого тела, женского -- как определил Мрак, стряпней, травами. Зашуршало, из темноты выскочила девочка, уже почти на выданье, но в стареньком платье из лохмотьев, сквозь прорехи которого проглядывало ее почти девичье тело, круглые мягкие груди. Подол не достигал коленей, и девчушка у самого входа обернулась, посмотрела на Мрака удивительно прекрасными печальными глазами, как-то призывно-тоскующе, заколебалась, словно что-то хотела сказать, но изнутри послышался грубый окрик, и она нырнула в темный зев. Мрак присел к огню. От пляшущих языков пламени шло живое тепло. Первый мужик спросил медленно: -- От дела лытаешь, аль судьбу пытаешь? -- Просто живу,-- ответил Мрак. -- А чего ж не сидишь на месте? -- Да разве то жизнь,-- удивился Мрак. Мужик оскалил зубы в усмешке: -- И то верно. Ручей жив только в дороге. Остановившись, умирает вонючим болотом. Мы тоже всегда в дороге. Из темного зева пещеры выглянула немолодая женщина. Мрака насторожило ее испуганное лицо. Глаза были страдальческие, тревожные. Она горбилась и все время пугливо оглядывалась. За подол цеплялся мальчонка лет пяти. Мужик перехватил взгляд Мрака: -- Это не наша. Нищенка с ребенком. Прибилась по дороге. Так же незаметно и отстанет. Она не родилась нищенкой, подумал Мрак невольно. Что-то осталось в фигуре, повороте головы такое, что догадаться не трудно: женщина знавала и лучшие дни... Впрочем, это не его дело. -- Как пробраться к горцам? -- спросил он. -- Тебе какая дорога нужна,-- поинтересовался мужик медленно, в голосе была насмешка.-- Короткая и трудная, или легкая, но очень долгая? Мрак ответил вопросом на вопрос: -- А я, по-твоему, на какого человека похож? Рано утром он уже прыгал с камня на камень, забираясь все выше. Это дорога была не трудная, а очень трудная, но не похоже, чтобы оказалась и короткой. Перевал намного левее, но туда еще два дня пути, а так при удаче сможет перевалить через горы сегодня. Волчья прыть здесь не в помощь, он цеплялся окровавленными пальцами за острые камни, но взбирался все выше и выше. Воздух был свежим и чистым как рыба в родниковой воде, вершины блистали, а далеко-далеко внизу зеленели проплешины полей и ниточки дорог. Он был уже почти на гребне, когда услышал хлопанье крыльев. Могучий красавец орел опускался в расщелину между камнями. Острые когти проскрежетали по гранитному излому. Он сунул клюв в щель, пытался протиснуться, заклекотал от ярости. Желтые глаза горели как бусины из янтаря. Мрак, хрипя, вскарабкивался выше. Орел покосился гневно, перепрыгнул на другой камень. Когда Мрак приблизился, заклекотал грозно, взмахнул крылами и перелетел на высокий камень в трех шагах. -- Привет, царь птиц,-- сказал Мрак, задыхаясь.-- Прости, что вторгся без... спросу... фу... Мне бы перья вместо шести... Он без сил опустился на камни. Да, он сумел. Отсюда начинается резкий спуск на ту сторону горного хребта. Он срезал дорогу по прямой, выиграл два дня пути. И пусть говорят, что помогла волчья шкура! Он с самого начала карабкался в людской личине. Волку в горах делать нечего. На самом гребне что-то белело. Присмотрелся, различил обломки скорлупы, будто оттуда вылез крупный цыпленок. Пожал плечами, тут же забыл. Переводя дыхание, он услышал рядом царапанье. В расщелине что-то шуршало, шевелилось. Мрак изогнулся, заглянул. В узкой щели копошилась, пытаясь вывернуться крупная жаба. Похоже, только что вылупилась из яйца, как сразу же свалилась сверху, дура неуклюжая. -- Эй, жабенция,-- проговорил Мрак с удивлением.-- Видывал я жаб болотных, видел озерных и речных, даже на деревьях зрел... но чтобы в горах? Жаба подобралась к полоске света ближе. Орел грозно заклокотал, повел крыльями. Жаба опасливо попятилась. Одна лапа волочилась, оставляя след из слизи и белесой крови. Мрак сочувствующе покачал головой, тут же о жабе забыл. Дыхание выровнялось, он достал из-за спины суму, на плоский камень выложил ковригу хлеба, две луковицы и ломоть жареного мяса. Острый нож красиво отхватывал ровные полоски. Орел переступал с ноги на ногу, вытягивал шею. -- Прими угощение,-- сказал Мрак. Он швырнул ломтик мяса. Орел сперва отпрыгнул, затем дотянулся клювом, ухватил опасливо. Мрак с интересом смотрел как орел подержал мясо, словно не зная что делать, затем подбросил и поймал в воздухе. По горлу прошел комок. Орел сглотнул и вопросительно посмотрел на Мрака. Мрак засмеялся, отрезал еще: -- Держи!.. Я наверстаю внизу. Все равно здесь нет ни пива, ни кваса, ни меда. Когда он бросил орлу третий ломтик, шорох у ноги привлек внимание. Жаба сидела, высунувшись из щели и жадно смотрела на мясо. Мрак пожал плечами: -- Почему бы и нет? Он отрезал ломтик, стараясь сделать его как можно тоньше. Жаба ухватила с жадностью, задрожала, здоровой передней лапой торопливо запихивала мясо в свою широкую пасть, явно боялась, что человек передумает и отнимет. -- Наголодалась? -- спросил Мрак сочувствующе.-- Ешь. Я знаю, что такое голодать. Жаба, худая и облезлая, глотала мясо с жадностью, но уже после третьего ломтика осоловела, раздулась, смотрела на мясо мутным взором, прижималась к земле. Попыталась задом вдвинуться в щель, но та теперь оказалась чересчур узка. Мрак засмеялся. Не надо быть провидцем, чтобы увидеть судьбу бедной жабы. Орел, даже поев лакомого мяса, не откажется от добычи. Даже такой худой и никчемной. Мрак поднялся, напряг и распустил ноющие мышцы. Ничего, теперь дорога вниз. А там в первом же селении отыщет постоялый двор и отоспится. Сделал шаг, услышал шорох перьев и довольный клекот. Орел уже растопырил крылья, готовился перелететь на его место. Жаба смотрела вслед Мраку выпученными глазами. -- Эх, бедолага,-- сказал Мрак досадливо. Не отдавая себе отчета зачем так делает, он вернулся, подхватил ее и сунул в мешок. Выпустит, когда отойдет в безопасное место. Орел о ней скоро забудет. У птах все просто: с глаз долой -- из памяти вон. Дорога вниз пошла так круто, что он большей частью бежал, хватаясь за выступы скал. Холодный воздух постепенно теплел, среди мертвых глыб проступили зеленые и бурые пятна мха, затем кое-где замелькала трава, пошли зеленые уступы, ущелья. Дно приближалось, Мрак уже видел скот и людей на зеленом поле, всадников на дороге. Собравшись с силами, он сбежал по косогору на дорогу. Справа тянулись поле с поспевающей рожью, слева шла крутая стена. Извилистая дорога вела к видневшимся вдали строениям. Над трубами поднимался дымок. Сердце Мрака подпрыгнуло. Постоялый двор! Взбивая пыль, он вошел через ворота, чувствуя знакомые запахи коней, повозок, грубо выделанной кожи. Люди сидели на крыльце, другие поили коней, из кузницы слышался легкий стук молотка, брань, испуганное ржанье. Мрак поднимался на крыльцо, когда ошутил в мешке шевеление. Охнул, выругался сквозь зубы. Совсем забыл про бедную жабу. Спас от орла, а что ей теперь? Холодные лапы отпихивались, жаба даже укусила за палец, но зубов еще не было, чуть придавила твердыми деснами. Мрак выудил, подержал на ладони. Она вцепилась одной передней и двумя задними за пальцы. Выпученные глаза сердито смотрели в его лицо. Дышала тяжело, с хрипами, кожа покрылась капельками пота. Как еще не задохнулась, подумал Мрак невольно. Мужик на ступеньках выпучил глаза: -- Люди, плюйте на него!.. Он жабу обедать принес! -- Дурак,-- сказал Мрак значительно,-- это заколдованная царевна. Глава 18 Жаба с ладони прыгнула ему на плечо, едва не сорвалась, одна лапа висела бессильно, но кое-как укрепилась, прижалась белесым пузом, стала почти неотличима от его душегрейки из звериной шкуры. Хрипы в ее груди стихли, теперь лишь похрюкивала как крохотный поросенок. В харчевне было дымно и жарко. За столами ели и пили люди, из которых Мрак за местных признал бы не больше двух-трех. На остальных лежала печать странствий, драк, переходов через горы, переправ через бурные реки, схваток с дикими зверьми. Да и что делать местному здесь, где все равно пахнет опасностью, ибо эти люди не знают как жить вне ее? Местный пообедает и дома, где хоть похлебка жиже, зато зуботычины не получит вместо хлеба. За свободным столом Мрак жабу посадил рядом с солонкой. Жаба тяжело пыхтела, белый зоб часто раздувался. Темно-зеленая кожа пошла крупными пупырышками. Она прижалась к столешнице, пугливо смотрела по сторонам выпуклыми глазами. За соседними столами, откуда на Мрака обратили внимание еще когда вошел, пошли смешки. Один отломил ломоть хлеба, показал жабе. Та даже не посмотрела в его сторону. -- Смотри, не идет,-- сказал он со смешком.-- Будто его считает своим батей. Второй сказал с пьяной рассудительностью: -- Жабы нас не знают. Нас... то-исть, отцов. Я про все зверье говорю, понимаешь? А вот маму... Ежели она, скажем, увидела бы этого лохматого первым, когда вылупилась из яйца, то его бы и сочла мамой. -- Почему? -- спросил первый тупо. -- А кого любой ребенок видит первым? Всегда мать. Любой ребенок. Хоть пернатый, хоть с перепонками... Мрак покосился на жабу. Та смотрела мутным взором. В ее выпуклых глазах было обожание. Если это не взрослая жаба, подумал он, тогда понятно, почему не оставил орлу на обед. Детей рука не поднимается обидеть. Любых детей. Всякий человек щенка приласкает, даже если собак не любит, котенка почешет, поросенку чмокнет... Подошел толстый мужик в засаленном переднике. Хмыкнул, спросил: -- Есть аль пить? -- И песни петь,-- сообщил Мрак. -- Песни хоть тресни,-- сказал хозяин,-- а вот с едой у нас туго. Только бараний бок с кашей да хлеб из старой муки. Малость пива осталось. -- Неси,-- разрешил Мрак. Хозяин подобрел, глаза остановились на жабе: -- А что жреть твоя подруга? -- Жаба? -- переспросил Мрак. Он повернул голову к жабе.-- Что лопать будешь? Жаба пугливо вжималась в стол, кожа на спине пошла бугорками. На хозяина раскрыла пасть и шипела, показывая красную пасть. -- У меня все есть,-- гордо сказал хозяин.-- Тут тараканы с кулак!.. И мухи как воробьи. -- Добро,-- решил Мрак.-- Подай мне бараний бок с кашей, а жабе -- тараканов. И мух налови. Хозяин посмотрел на жабу, почесал в затылке: -- Не, пусть сама охотится. Я тогда с нее ничего не возьму. Ни за тараканов, ни за ночлег. Мрак ел рассеянно, все еще чувствовал на своей холке прикосновение божественной ступни Светланы. От нее пахло так нежно, как не может пахнуть даже в вирие. И не хотелось шевелиться, выныривать в этот мир, где только смердящая харчевня, закопченные стены. Жаба чуть осмелела, ходила осторожно по столу, подбирала крошки. Заглянула через край миски к Мраку, но там пахло горячо и невкусно. Хозяин принес не большой ковш пива, а пузатый кувшин вина. Наметанный глаз уже заметил тугой кошель на поясе. Мрак успел налить первый ковшик, когда за окном послышался грохот копыт. Громкий голос велел принять коня и кормить его как самого Додона. А поить как Голика в гостях у покойной царицы. Затем простучали тяжелые шаги на крыльце. Мрак вскинул брови в великом изумлении. Он узнал бы эти шаги даже в темном лесу. Когда грузная фигура появилась в дверном проеме, всматриваясь в полумрак корчмы, Мрак крикнул: -- Давай сюда! Что тебя заставило покинуть двор? Ховрах подошел, пальцы обеих рук привычно распустили пряжку пояса. На Мрака посмотрел вопросительно: -- Я тебя знаю?.. Впрочем, сейчас познаемся. Он рухнул на скамью, возопил зычно: -- Хозяин! Вина... и еще вина! Всех угощаю! А это что за жаба? Ладно, угощаю и жабу. Жаба тоже человек. Мрак налил ему из своего кувшина: -- Хватит ли денег? -- Хватит,-- отмахнулся Ховрах. -- Откуда у тебя вдруг? -- Не знаю. Может, зарезал кого. Или с убитого снял. Пьян был... Слушай, что-то мне твоя рожа знакома... Мы с тобой вчера не дрались? -- Вчера нет,-- ответил Мрак,-- а насчет завтра, не знаю. -- Кому нужно твое завтра,-- отмахнулся Ховрах.-- Как прийдет, тогда и знать будем. Он осушил ковшик, налил снова, уже не спрашивая Мрака, снова выпил одним духом, только тогда сообщил: -- Да это и неважно. Что за пьянка без доброй драки? Хозяин принес кувшин, смотрел вопросительно. Ховрах царским жестом высыпал на стол, пугая жабу звоном металла, пригоршню золота: -- По кувшину на столы! Сколько их у тебя? Восемь?.. Да не кувшинов, а столов! Вот и ставь на усе. Пусть пьют как мочало! За счет доблестного Ховраха, ратника царской стражи. Из-за соседних столов к ним начали пересаживаться самые сметливые. Сюда в первую очередь ставят не только вино, но и лучшее мясо. Ховрах всякого хлопал по спине, кивком приглашал угощаться, пил и ел сразу много и жадно, на глазах раскраснелся, повеселел еще больше, попробовал запеть песню, но поперхнулся, мало смочил горло, полкувшина -- это смешно для мужчины, хотел пуститься в пляс, но хозяин принес еще два узкогорлых, но с раздутыми боками, и Ховрах плюхнулся обратно на лавку: -- Вот за что я царскую службу люблю? Она полна неожиданностей. Думал ли я, что поеду искать царя?.. Да на биса он мне, хоть и царь! Я хоть и сторожу его покои, но и мешок с овсом буду сторожить, если платят. Только и только, что овес буду сторожить лучше. На него много охотников. А царь кому нужон? -- Но куда-то ж делся,-- заметил Мрак. Ховрах скривился: -- Куда мог деться? Да к бабе какой-нибудь забрел. Я-де царь, пришел оказать тебе милость царскую, поваляться в твоей постели. Ну, дура-баба и старается. -- А мужик? -- А мужик свечку держит у постели. Это ж Куявия! Новые сокувшинники угодливо хохотали. Вино уже разливали сами, отроки по знаку хозяина принесли еще мяса и сыра. Один подхихикнул: -- Верно, доблестный витязь!.. Где исчо ему быть? -- Баб много,-- рассудил Ховрах.-- Как угадать, искать где? Мрак помалкивал, а мужик под смешки друзей посоветовал серьезно: -- А ты к колдунье сходи. -- Схожу,-- ответил Ховрах с пьяной отвагой.-- Где она? Подать ее сюды! Мужик торопливо ухватил сыра. Пока жевал, объяснял, давясь и поперхиваясь от усердия: -- Как выйдешь отседа... так с крыльца увидишь треглавую... не, причем тут мать Змея, гору увидишь!.. На самой вершине... пещера. Там и живет ведунья. Она никогда не спускается вниз. Наступило молчание. Мужики молча пили, опуская взоры, жевали тоже как-то медленно, словно все разом задумались о чем-то высоком. Ховрах спросил после паузы: -- Та самая? -- Та,-- ответил мужик негромко. -- Гм... Ладно, помянем парня. Пусть в вирии ему икнется. Пили, пока не начало выплескиваться из ушей. Жаба наелась и заснула посреди стола. Ховрах снял пояс и повесил на шею, чтобы не потерялся. Он раскраснелся еще больше, иногда взревывал песню, но веселье уже не шло. Мужики мало-помалу отлипали от их стола, отваливались как насосавшиеся пиявки. Кто свалился под соседний стол, кто сумел добраться до двери, и в корчме постепенно пустело. Мрак вытер ломтем хлеба остатки мясной подливы, с сожалением посмотрел в сторону окошка. Оттуда как на зло тянуло жареным мясом и свежесваренной гречневой кашей с коровьим маслом: -- И что думаешь теперь? -- Как что? -- удивился Ховрах.-- Перекусим малость, потом -- к ведунье! -- Вдвоем? -- переспросил Мрак.-- А я зачем? Ховрах удивился еще больше: -- А ежели восхочет одного из нас того... чик ножиком по горлу -- и в жертву? Я ж должен буду рассказать как ты доблестно принял мучения! Да и чтоб жертва не пропала зазря, я просто обязан буду пойти и отыскать этого дурного царя! -- А-а,-- сказал Мрак понимающе.-- Тогда заканчивай свой перекус. Солнце уже давно село. Надо выспаться. А то дорога туда долгая. Ховрах от великого изумления закашлялся, глаза полезли на лоб: -- Выспаться? Ты собираешься эту ночь спать? -- Ну... -- Странный ты,-- сказал Ховрах сожалеюще.-- Как будто и не человек вовсе... Мы идем на геройское деяние. Может быть, уже никогда не вернемся. И света белого не узрим... И он нас -- тоже. А ты собираешься спать, аки барсук недобитый? Мрак внезапно озлился на себя. Этот пропойца и гуляка больше прав, чем он, больше видевший и больше испытавший. Или это любовь так отупляет? -- Наливай,-- сказал он.-- Нет, жабе не надо. Она еще ребенок. Выступили на рассвете. Коня Ховраху пришлось оставить. Хозяин обещал присмотреть до возвращения, но по тому, как по-хозяйски осмотрел бабки, похлопал по крупу, стало ясно, что уже считает своим. -- Что,-- спросил Мрак,-- такой уж крутой перевал? -- Да не перевал,-- ответил Ховрах.-- Ведунья чужаков не любит. Говорят... многое о ней говорят. Рожа отекла с перепоя, он морщился, трогал голову с такой осторожностью, будто нес на плечах доверха наполненный вином кувшин. Но направился прямо к треглавой горе с такой устремленностью, словно только там мог избавиться от похмелья. Мрак упрятал жабу в мешок, так и не решился бросить в корчме, устремился за царским гриднем. Злой ветер задул еще с полуночи, а когда оказались на горной тропке, небо заволокло тучами, ветер набрасывался рывками, норовил столкнуть в пропасть. Ховрах ругался, клял небесных богов и подземных, те тоже виноваты, закрывал лицо от порывов ветра, но упрямо ломился к треглавой горе, что никак не приближалась, Наоборот, скрылась в тучах. Мрак, сильно наклонившись вперед, двигался сквозь холодный ветер как неторопливый ледник. Кожа задубела от холода, а когда с неба посыпался ледяной дождь, что вот-вот перейдет в снег, лишь зарычал от неудовольствия. Потом ветер стал еще злее. Темное небо грохотало, опускалось все ниже. Мрак чувствовал как волосы поднимаются дыбом, между ними шло странное шевеление. Затем ветер усилился так, что сек кожу как сотнями мелких ножей. Сцепив зубы, Мрак двигался вперед шаг за шагом. Впереди часто затрещало, через мгновение там камни вскипели белыми злыми бурунчиками. Ливень обрушился на плечи и голову с такой мощью, что Мрак согнулся, оглушенный, одуревший от грохота и шума льющейся воды. По сторонам замелькали белые крупинки, он не сразу понял что так больно лупит по голове и голым плечам. А град быстро вырос до размеров с орех, затем небесные льдинки стали с яйцо голубя, и Мрак закрутился на месте в поисках хоть какого-то укрытия. -- А что там за огонек? Ветер ревел, сек лицо колючими песчинками. Град непостижимо быстро перешел в ледяную крупу. Слова срывало с губ и уносило. Ховрах повернулся, больше похожий на заиндевевшего медведя, чем на человека: -- Ты что-то видишь? Где? Мрак едва услышал за ревом ветра, указал рукой: -- Вон там. -- Не может быть... А меня все чег