ой-то налево тянет. Но раз уж у тебя такие глазищи, то давай туда. У меня уже суставы лопаются как сосульки. За поворотом скалы ветер чуть утих, свистел наверху, а сзади выл отчаянно и слышно было как скребет когтями гранитную стену. Впереди мелькнула красноватая искорка, снова пропала. Ховрах воскликнул: -- Мы спасены! -- Это в самом деле факел? -- крикнул Мрак недоверчиво. Он не чуял за ураганным ветром запаха горящего дерева.-- Кому это сигнал?.. Нас никто не ждет! К счастью. Скала поднималась выше, укрывая их от ветра. Злой рев раздраженно и разочарованно удалялся. Теперь оба видели вдали крохотную избушку. Из трубы пытался выбраться крохотный дымок, его сразу срывало ветром, разметывало в клочья. В двух окошках был слабый свет. А на самом краю пропасти вздымалась на трех деревянных столбах небольшая вышка. На ней и полыхал багровый огонь, видимый издалека. -- Кому это сигнал? -- повторил Мрак. Он настороженно всматривался в странный домик, забравшийся так далеко от общего людского жилья, и этот огонь -- сигнал. Ховрах угрюмо шел впереди, с пыхтением ломился сквозь встречный ветер. -- Кому? -- повторил Мрак. -- Никому,-- буркнул Ховрах, он даже не обернулся.-- Здесь живет сумасшедшая. -- Сумасшедшая? А огонь почему? Он нам был кстати... Могли бы в потемках вверх тормашками в пропасть. Он догнал Ховраха, вместе ломились через злой ветер. Ховрах проворчал с неудовольствием: -- Она была из знатной семьи. Не захотела замуж за того, за кого выдавали. Уговорилась с другим! Тайком построили тут избушку, тут встречались. Она приходила раньше, зажигала огонь, ибо он мог ускользнуть от своих только ночью. А когда подошло время ее выдавать за другого, они уговорились бежать. Она собрала свои платья и драгоценности, пришла, разожгла для него этот огонь... Тогда тоже была такая же темная ночь, буря, и она все подкладывала хворост, чтобы огонь был виден издалека. Ховрах угрюмо умолк. Они уже приближались к домику. Мрак спросил осторожно: -- Что-то стряслось? -- Парень не пришел,-- буркнул Ховрах.-- Костер полыхал всю ночь. А на следующую ночь она снова разожгла. И на следующую... И так отныне делает каждую ночь. Мрак зябко передернул плечами. -- Несчастная. И сколько так ждет? -- Кто знает? -- ответил Ховрах глухо.-- Когда я был маленьким, я уже видел этот огонь. А мне уже за сорок. Бревна стены были черными, между ними забился снег. С края крыши свисали сосульки, сейчас промороженные, только сквозь щели в ставнях пробивался желтый живой свет. Ховрах зашел на крыльцо, достаточно высокое, чтобы зимой не занесло снегом, громко постучал. Дверь скрипнула, Ховрах тут же втиснулся в узкую щель сразу всем грузным телом. Мрак поспешно шагнул следом, не следует выпускать теплый дух жилья. За дверью в сенях стояла со светильником в руке маленькая сгорбленная женщина. Мрака поразили глаза, сперва вспыхнувшие безумной надеждой, затем в них мелькнуло отчаяние, разочарование, боль, и лишь спустя несколько долгих мгновений женщина сглотнула комок в горле, сказала тихо: -- Входите... Кто бы вы не были, но все люди. -- Надеюсь,-- пробормотал Мрак,-- спасибо, этот огонь наверняка спас наши шкуры. По очереди с Ховрахом отряхнули крупинки льда. Мрак потряс головой, во все стороны разлетелись крохотные льдинки. Женщина отворила дверь в комнату. Оттуда пахнуло теплом, Мрак сразу ощутил запахи смолистого дерева, что неспешно сгорает в очаге, но почувствовал и запах запустения, временности, словно женщина лишь переночевала здесь, а завтра уйдет дальше. В комнате Мрак лучше рассмотрел женщину. Она была немолода, очень немолода. Он не вызвался бы сказать, сколько ей, ибо редкие из них годам к сорока перестают меняться, так живут до самой смерти, которая всем всегда кажется внезапной. Глаза женщины были огромные, страдальческие, вспыхивающие то надеждой, ведь эти же двое как-то пробрались через метель, то снова становились испуганными: за этими не было погони, они могли ощупывать каждый камень, прежде чем поставить на него ногу... Ховрах уже сидел перед очагом, держал над огнем красные распухшие ладони. Мрак сбросил полушубок, сел на лавку. Женщина перевела взгляд с Ховраха на него, и Мрак понял, что ее интересует только он. Пока пили горячее, отвар оказался с бодрящими травами, женщина сидела молча. Взгляд ее был устремлен в окошко. Там было видно только бушующий ливень, но она все смотрела и смотрела. Даже в ее напряженной спине было столько ожидания и отчаяния, что у Мрака запершило в горле. Он подержал пустой ковшик в ладонях, сомкнул пальцы. От толстых глиняных стенок переливался сухой жар, размораживал застывшую кровь в ладонях. -- Что ищете? -- спросила женщина мертвым голосом. Мрак сказал с неловкостью: -- Не обращай внимания, мать. Наша суета -- это так, пустяки... Ховрах обиделся: -- Это царя отыскать -- пустяки? Да ежели не найти, то завтра же... ну пусть через неделю это воронье, гордо именуемое себя Орлами, Волками и прочим зверьем, слетится в Куяву как на дохлую корову! Но на этот раз уже не уберется. А нам лучше иметь одного дурня на троне, чем ватагу зверья. Женщина спросила без интереса: -- Царь исчез? -- Уже с неделю,-- ответил Ховрах обидчиво.-- Да ты, поди, знаешь. Лучше тебя нет ведуньи на всем белом свете! Так говорят, и я верю. Ты и сейчас еще красавица, а в молодости была... ого!.. Да ты и сейчас еще молодая и красивая... Женщина устало отмахнулась: -- Уймись, Ховрах. Здесь твои подкаты не сгодятся. Царь исчез в долине? -- Да,-- ответил Мрак неуклюже.-- Он должен был бы добраться быстро... Лишь только скинул бы веревку. Она чуть повернула голову, Мрак увидел бледную улыбку на бескровных губах. -- Его нет в долине, доблестный Мрак. Но в любом случае ты должен опасаться не только царя, но еще больше -- Горного Волка. -- Этого Волка Ущелий? -- воскликнул Ховрах.-- Да, с тем зверюкой лучше не сталкиваться. Он побеждает всех. Мрак проворчал: -- На всякую силу находится другая сила. Женщина долго молчала. Мраку показалось, что она забыла про них. Наконец тихим голосом, похожим на легкое дуновение ветра, произнесла: -- Горного Волка тебе не победить. -- Возможно,-- согласился Мрак.-- А возможно и нет. Она покачала головой: -- Его вообще убить невозможно. -- Ну? -- Поверь, чузежемец. Мрак проворчал: -- Все-таки поверить не берусь. Говорят, даже боги умирают. -- Горный Волк не бог, но умереть ему не дано. Что-то странное в словах женщины заставило его спросить настороженно: -- Почему? Умирают все. Она с усилием повернулась от окна. Отчаяние в ее глазах было невыносимым. Но Мрак увидел как к отчаянию добавилась еще и горечь. Мертвым как вьюга голосом сказала медленно: -- Горному Волку повезло... Неслыханно! Однажды, это было лет десять тому, сам Маржель забрел в одинокое жилище его матери. Он бродил по землям и народам, воспевал подвиги, смерть в бою, голодал и мерз как все смертные. И когда бедная женщина накормила и напоила, выставив на стол все, что было в доме, к тому же зарезала для гостя единственную в хозяйстве курицу, Маржель растрогался и спросил, что бы она больше всего хотела узнать. -- Догадываюсь,-- кивнул Мрак.-- Мать есть мать. -- Да. Мать сразу же спросила, где сейчас ее сын. Маржель ответил, что в долине, где граница между Артанией и Славией. Мать робко спросила, что сын делает, и Маржель ответил, что бьется один с тремя противниками. Мать в ужасе воскликнула, не скажет ли гость, сколько ее любимому сыну осталось жить такой жизни... И Маржель, посмотрев в огонь, увидел, что соратники Горного Волка уже пали, он окружен врагами, а сзади подкрадываются с длинными копьями... И он честно ответил матери, что ее сыну отпущено столько же времени, как вон той догорающей головне в очаге. Она замолчала, посмотрела прямо на Мрака. Тот пожал плечами: -- Признаюсь, не знаю, как поступила. Зарыдала? Начала рвать на себе волосы? Порвала одежды в знак скорби? Бросилась в ноги Перуну? То бишь, Маржелю? -- Нет,-- ответила женщина.-- Она бросилась к очагу и голыми руками выгребла из россыпи углей догорающую головешку. Мрак задержал дыхание. Он словно ощутил в воздухе запах горящего человеческого мяса, когда руки матери выгребали из раскаленных углей, где плавится даже металл, крохотный кусочек дерева. -- Понятно,-- сказал он с благоговением.-- Только руки матери... Только ее любовь! Да, я знаю, слово богов нерушимо. Даже другие боги не могут его изменить или нарушить. Так что Горный Волк может за себя не страшиться? -- Он и раньше не страшился. Хотя, конечно, теперь очень гордится своей неуязвимостью, но приписывает своему воинскому умению. Которое, правда, в самом деле велико. Мрак хмурил брови, кряхтел. Предположил с неловкостью: -- Горный Волк -- подлая тварь... но не могу же прийти к старой женщине, сказать: отдай ту головешку, я спалю ее вместе с твоим сыном! -- Ты не можешь,-- согласилась ведунья,-- но другие... -- Что? Уже приходили? -- Никто на свете, кроме меня, не знает о таком пророчестве. Кроме меня, матери и самого Маржеля. Но любовь матери безмерна. Она все равно страшилась, что когда-то секрет ее сына раскроется. И тогда кто-то из врагов явится за головней. Однажды ночью она переоделась простолюдинкой, прокралась к выходу из города. С тех пор ее никто не видел. Нищенкой ли скитается, отшельницей ли живет в лесу -- кто знает? Горный Волк счастлив своими кровавыми победами, а мать счастлива, что попрежнему может заботиться о своем ребенке, оберегать его. Для матери это самое важное, чтобы ее дите уцелело. А каким бы не был для других чудовищем, но для матери всегда останется тем крохотным розовым младенцем, который пачкал белье, и тем карапузом, что со счастливым смехом бегал за бабочками... А Ховрах закончил похлебку, выскреб котелок, с сожалением заглянул вовнутрь: -- Хорошо готовишь. Только твоя сестра может с тобой в этом потягаться. Да и то, не знаю, не знаю... -- Брунька? -- спросила женщина с бледной усмешкой.-- Ты и у нее побывал? Ну, Ховрах... -- Чудесная женщина,-- сказал Ховрах быстро.-- Тоже почему-то в одиночестве. Я не один предлагал ей пойти замуж. Отказывается! Сидит как сыч вдали от людей. Почему? Такая красивая! -- Колдуны редко встречаются.-- сказала она,-- Почти не дружат. Друг на друге не женятся... А жаль. Могли бы родиться удивительные дети. -- Почему не женятся? -- Спор из-за пересоленного супа может вызвать грозу, поджечь лес, уничтожить посевы... У колдунов обычно горячий нрав, иначе не стать колдунами. Так что им лучше жить в одиночестве. Ховрах задумчиво поскреб голову: -- Да, на такой лучше не жениться. -- Чародейство,-- сказала женщина тихо,-- это как огонь. Люди научились им пользоваться, не понимая его природы. Да и сейчас не понимаем. Так и с чарами. К чародею нужно относиться с почтением, как к человеку, у которого в руке пылающий факел. И тот и другой могут принести как вред, так и пользу. Но только сумасшедший бросится наносить вред ни с того, ни с сего! Ховрах еще раз заглянул в котелок, поднялся с великой неохотой: -- Ага, а если колдун в самом деле сумасшедший? Такое может быть? -- Может. -- А бывают? -- Да. За все время я слышало про одного. Нет, даже про двух. -- Ого! -- А сколько сумасшедших среди простых людей? Разве меньше? Ховрах обиделся: -- Погляди на нас! Разве не видно, что таких как листьев в лесу? Глава 19 Когда покинули ведунью, а дольше засиживаться у страдающей женщины было бы недостойно, Ховрах сказал довольно: -- Видишь, что значит корчма? Там все узнать можно. У Мрака перед глазами все еще стояло измученное лицо. Он оглянулся, избушка едва виделась, но ему почудилось бледное пятно в единственном окошке. -- Как же будешь искать царя дальше? -- А в корчме,-- объяснил Ховрах.-- Туда сносят все слухи. -- Ладно,-- сказал Мрак,-- ежели я больше не нужен для жертвы, то я пошел. Прощай! -- Береги жабу,-- напомнил Ховрах. -- Что вы все о жабе? Хоть кто бы сказал: береги себя. Он круто свернул и побежал вниз, прыгая по камням. Вскоре спустился в долину и пошел по выбитой конскими копытами дороге. Слабое осеннее солнце доставало до земли жиденькими лучами, и он выудил жабу из мешка, посадил на плечо. Жаба благодарно сопела в ухо, за шерсть безрукавки держалась цепко. Он все еще вспоминал, понурившись, отчаянные глаза ведуньи, когда услышал конский топот. Не оглядываясь, уже по стуку копыт видел, что догоняет его конь с легкими сухими ногами, не могучий и не шибко выносливый, но очень быстрый, стремительный, весь словно выточенный из дерева, без капли жира, перевитый сухими мышцами и жилами. А всадник не велик и не грузен, иначе копыта стучали бы реже и глуше. Он многое еще мог бы сказать как о коне, так и о всаднике, любой опытный охотник расскажет, но остальное неважно, а важно лишь то, зачем всадник догоняет и почему не замедляет стремительный галоп! Солнце светило сбоку, он мог бы попытаться и по тени, но не успевает, это не драка с толстым мужиком, здесь все на скорости, точности... и он, собрав все мышцы, внезапно пригнулся, вы бросил вверх руку, ощутил удар, кисть ожгло болью, откинулся назад, упершись ногами. Рвануло сильно, но устоял, а на дороге впереди с силой ударилось оземь загорелое тело, подпрыгнуло и покатилось по твердой земле. Конь пронесся дальше, вздымая пыль. замедлил бег, оглянулся, сошел на обочину и принялся жевать траву. Мрак, морщась, разматывал узкий ремешок. Тот обвился вокруг кисти, резное кнутовище болталось у земли. Еще чуть, и плеть рассекла бы до крови. Жабу тоже сбросило толчком, она кувыркнулась в пыли, поднялась и непонимающе смотрела на Мрака. Он поднял, сдул пыль, снова посадил на плечо. Жаба теперь вцепилась всеми четырьмя, еще и прижалась пузом. Всадник с трудом перевернулся на живот, приподнялся на четвереньки. На Мрака зло и растерянно смотрела молодая женщина. Она была хороша, распущенные волосы перехвачены узким обручем с камешком на лбу. Звериная шкура, заменяющая платье, из двух частей, оставила голым живот, руки, а также левую грудь -- небольшую, коричневую от солнца. На поясе болтался небольшой нож в ножнах, но меч и лук, как заметил Мрак, остались притороченными к мешку позади. Мрак с любопытством наблюдал как она передумала встать, просто села в пыли посреди дороги. На плече, локте и вдоль бедра тянулись кровавые ссадины. -- День добрый,-- поприветствовал Мрак.-- Как там внизу? Пыль теплая? В светлых глазах женщины недоумение сменилось стыдом и унижением. Ее пальцы ухватились за рукоять ножа, глаза отыскали лицо сбросившего с коня. Он улыбался, темные как кора старого дуба глаза смеялись: если мало упасть с коня, то давай, выхватывай то, что у тебя там есть. Она поморщилась, чувствуя как кровь и сукровица проступили сквозь облепившую ее пыль: -- Ты кто? Голос был злой, низкий, с волнующей хрипотцой. Мрак широко улыбнулся: -- Мужчина. Глаза женщины сверкнули ненавистью. Чужак оскорбил снова, и все с улыбкой, что оскорбительнее слов. Даже оскорбительнее падения с коня. И смотрит как смотрит мужчина на лежащую перед ним женщину! Она наконец встала, слегка побледнела и чуть закусила губу. Пыль покрывала половину лица. Глаза брезгливо смотрели на жабу. -- И что ты хочешь теперь делать? Мрак оскалил зубы: -- С тобой?.. Ты шутишь! Возьми. Он бросил ей плеть, повернулся и зашагал по дороге в лесу. Ненависть в глазах женщины сменилась недоумением. Затем еще большей злостью и унижением. Она без нужды поправила грудь, что смотрела поверх края волчьей шкуры, пошла прихрамывая, следом, ее конь пасся впереди в сотне шагов. Верный и чуткий, он не позволит приблизиться этому лохматому полузверю... Мрак, проходя, похлопал коня по шее, обернулся, сказал сильным звучным голосом, в котором насмешки было больше, чем гор в Куявии: -- Здесь, как я погляжу, у тебя еще есть... ха-ха!.. лук со стрелами, даже меч... Ты можешь попытаться и с ними. Он хлопнул коня по крупу огромной как лопата ладонью, пошел дальше. Даже по спине было видно, что продолжает смеяться. Униженная, втоптанная в грязь, она дохромала до коня-предателя, хлестнула плетью: -- Тварь!.. Как ты мог?.. А если бы он тебя забрал себе? Конь отбежал, пугливо косился огненным глазом. Ей стоило усилий его поймать, он вздрагивал и всякий раз отбегал, не давая прикоснуться. А ненавистный мужчина продолжал удаляться, но теперь видела как легко и быстро несет свое крупное тело. В его движениях сквозила чуткость лесного зверя. А то, с какой легкостью перехватил плеть и сдернул с коня, говорит о многом. Как о его умелости в схватках, так и о многом еще. Ободранное ребро жгло, пыль намокла и, высыхая под жгучим солнцем, взялась корочкой. Рукоять легкого меча настойчиво покачивалась, напоминая о себе, даже задевала пальцы, норовила юркнуть в ладонь. Так же точно влезло вкрадчиво кнутовище, едва завидело впереди бредущего в пыли мужчину... Она видала как он чуть сбился с шага, пошел иначе, и с пугающей ясностью поняла, что этот человек, не оглядываясь, угадывает что она делает, и сам соразмеряет свои движения. Если она замахнется мечом, то он уже готовится то ли скакнуть в сторону, то ли нырнуть под брюхо ее коня и одним движением перерезать ему жилы... Он уже знает, что она сделает. К тому же он снял с плеча чудовищную жабу, наверное, талисман, спрятал в котомку. Он готов! Ее пальцы отпрыгнули от меча, словно тот лежал в огне. Осторожно пустила коня по другой стороне дороги: -- Эй, ты кто? Он чуть скосил в ее сторону насмешливые глаза: -- Глухих дважды к обеду не зовут. Она сказала, снова сердясь: -- Это за версту видно, что ты -- всего-навсего мужчина!.. Я спросила имя! -- Меня зовут Мрак,-- ответил он хладнокровно,-- а тебя? Она поколебалась, велика честь для мужчины задавать ей вопросы, потом вспомнила как спорхнула с коня, бросила зло: -- Ты идешь по нашей земле, Мрак! -- Эх, Мара... Зачем ты такая сердитая? Она поперхнулась на полуслове. Брови взлетели до середины лба: -- Откуда знаешь, что меня зовут Марой? -- Разве не сказала? Гм... Ты не сильно ушиблась? -- Нисколько,-- прорычала она, ибо в этот момент как раз войлочный край попоны царапнул по раненому бедру.-- Кто ты и что ты такое? Он шел, глядя вперед на приближающийся лес, но Мара видела по его лицу, что краем глаза он цепко держит ее в поле зрения, как и ее руки. Это был едва ли не первый из мужчин, который не пялился на ее грудь. -- Это можно спросить и у тебя,-- сказал он медленно, насмешка все еще не покидала его ненавистный голос.-- Ведь поляницы, как я слыхивал, по эту сторону реки не переходят. Что вас сюда перегнало? Саранча напала? Она скрипнула зубами. Пальцы снова задергались возле рукояти меча: -- У нас договор был с царем. Теперь его нет. Мы вольны поступать, как хотим! Мрак кивнул, голос был чересчур серьезным и глубокомысленным, чтобы снова не заподозрила насмешки: -- Ну, тогда конечно... Когда у соседа пожар, то хватай у него все, что сможешь. Но не жалуйся, если воткнет нож в спину, когда будешь обеими руками нести награбленное. Она спросила резко: -- Ты мне не ответил! Кто ты и что ищешь? Он чуть повернул к ней лицо: -- Ого! Разговариваешь так, словно имеешь право спрашивать, а у меня право только сопеть в две дырочки да отвечать по твоему окрику. -- Я имею,-- сказала она угрожающе. -- Да? Что же тебе дает это право? -- Это,-- ответила она надменно. Ее маленькая ладонь легла на рукоять меча. Он шел, глядя на вырастающую стену леса. От деревьев уже тянуло прохладой. Ответил не сразу, но насмешка из голоса исчезла: -- Да? Она стиснула рукоять так, что косточки побелели на пальцах. Чувствовала, что незнакомец следит за каждым ее движением, и хотя в ладонях у него ничего не было, он не казался безопаснее. -- Да! -- Ну, докажи свое право. По спине Мары пробежали мурашки. Пальцы внезапно ослабели. Теперь он просто убьет. Она ему надоела, уже раздражает. И теперь просто убьет голыми руками и оставит с перебитой спиной посреди пыльной дороги под знойным солнцем. Она поспешно убрала руку, а конь, чувствуя ее внезапный страх, подался к обочине еще дальше. Мужчина, назвавшийся Мраком, ускорил шаг. Могучие деревья были уже в десятке шагов шелестели приглашающе, запах зелени манил, обещал прохладу и спасение от дикого зноя. -- Ты не куяв,-- внезапно сказала она.-- А бы сразу узнала куява, как бы не оделся. И не похож на артана. Кто ты есть? Он подошел к деревьям, оглянулся. -- Я -- человек. А племя мое -- люди. Но если хочешь знать, откуда я родом, то я вышел из Леса. Нас звали неврами, гипербореями... Но это не важно, верно? Верно лишь то, кем человек считает себя сам. Он повернулся, шагнул за деревья. Мара несколько мгновений остолбенело смотрела как исчезает его широкая спина, наконец соскочила с коня: -- Постой! Никогда не видела настоящего невра... Что о вас только не говорят! Он уходил, не обращая внимания. Она догнала, это стоило усилий, хотя он шел, а она мчалась как лань, ухватила за локоть: -- Стой! Если пойдешь прямо, то наткнешься на наш полевой стан. Он по ту сторону этого леса. Тебе не повезет, как в этот раз! Он шел все тем же быстрым шагом, а ее тащил как вцепившегося в медведя щенка. В голос вернулась насмешка: -- Это те, где две сотни коней, меньше сотни баб... ох и запах от них!.. и еще зачем-то десятка два волов?.. Она уперлась обеими ногами, остановила, но не знала, что сказать, смотрела выпученными глазами. -- Да,-- призналась, совсем сбитая с толку,-- но это только передовой отряд. А на волах привезли шатры. Возглавляет сама царица Медея, а от нее пощады не жди. Ты умрешь медленно и страшно. Она мужчин не любит. Он пристально смотрел в ее лицо, где как в бегущей воде ежесекундно менялись выражения. -- Зачем говоришь это мне? -- Не знаю... Наверное, хочу просто узнать больше о таких странных людях. А ты, похоже, расскажешь больше, если тебя накормить и напоить. -- И почесать,-- добавил он серьезно. -- И почесать,-- согласилась она, не замечая невеселой насмешки,-- чем под самыми страшными пытками. Он несколько мгновений испытующе смотрел ей в глаза. Мара на этот раз смотрела открыто, и, странное дело, внезапно захотелось, чтобы этот грубый зверь взял ее огромными лапами с двух сторон за пояс чуть повыше бедер... а то и за бедра, притянул к себе, прижал к грубому и дурно пахнущему телу подлого и лживого мужика. А она, всегда умеющая за себя постоять, на какие-то сладостные мгновения ощутит себя слабой и беспомощной, о которой заботится и защищает более сильный и надежный... Она с усилием стряхнула странное наваждение: -- Ты зайдешь в наш стан? Тогда я пойду впереди, предупрежу. Иначе тебя изрешетят стрелами раньше, чем ты как дикий кабан вылезешь, ломая кусты. Мрак пожал плечами: -- А почему нет?.. Две сотни коней, сотня баб да десяток волов... Почему не зайти? Она стиснула зубы, напоминая себе люто, что мужчин надо воспринимать такими, какие есть. Их не переделаешь, разве что убивать, а раз этого убивать пока... не задумано, то надо соглашаться или поворачиваться и уходить. -- Тогда иди прямо,-- велела она, снова становясь надменной и не терпящей возражения,-- никуда не сворачивай. А я вернусь к коню, поскачу по опушке. Это малая дуга, я подготовлю царицу Медею. Когда ее тонкая фигурка исчезла за деревьями, Мрак грянулся о мягкий мох, больно укололся о сучок, поднялся волком. Уже привычно сложил нехитрое имущество на портки, завязал в тугой узел, запихнул обратно палицу, что норовила вывалиться. Ноздри ловили густые струи воздуха, в которых различались запахи всех коней, и сейчас он мог не только пересчитать, но и рассказать, сколько в табуне кобыл, указать на двух жеребых... Все-таки лес, а деревья, хоть и мелкие, все же деревья, а не груды камней или голая равнина степи. И здесь чувствует себя лучше, чем рыба в воде. Кони и поляницы были по ту сторону стены могучих деревьев. Такие вырастают на опушке, защищая остальной лес от натиска знойной степи, огромных стад туров, но Мрак в красочном запахе видел коней и людей так же четко, словно уже стоял в поле. Он выронил узел, оборотился, оделся, постоял малость, привыкая к облику слабого в одном, сильного в другом человека. Затем медленно двинулся через кусты, пока не вышел на опушку. Полуобнаженные женщины рубили молодые деревца, ставили под сенью огромных ветвей шатры, стаскивали сухие ветки и бревна в кучи, утаптывали места для костров, спешно снимали с заводных коней закопченные котлы. По всему было видно, что поляницы только что переправились через реку. Коней небольшими группками развели к наспех устроенным коновязям, к мордам подвязали мешки с овсом. Кони жевали, монотонно вздергивая мордами, подбрасывали остатки овса. Он вышел из-за деревьев и открыто пошел в полевой стан. Поляницы заметили не сразу, слишком заняты работой, затем с яростными криками -- все же бабы, отметил Мрак -- ринулись наперерез. Лица яростные, перекошенные. Каждая хватала нож, топор или дротик. Он развел руками, показывая, что в ладонях ничего нет: -- Я к Медее! Женщины окружали его по широкой дуге. Хищные, злые, а выглядеть старались еще злее. Их лица и тела были разрисованы краской. Узоры жуткие, пугающие, со змеями и пауками, но только больно умный волхв не заметит их сильных женских тел, широких бедер, оттопыренных ягодиц, а станет рассматривать голографию, то-исть, рисование по голому. Одна потребовала хмурым сорванным голосом: -- А кто сказал, что ты нужен Медее? -- Я сказал,-- ответил Мрак сочувствующе, понимал как женщина напускает на себя страшный вид, чтобы не показать как ей боязно самой.-- Останови меня, и услышишь, что она тебе скажет. В окружении острых копий он двинулся к самому большому шатру. Одна поляница скользнула вовнутрь, послышались приглушенные разговоры. Волчьи уши сейчас бы, подумал Мрак досадливо. Полог распахнулся, его придерживала поляница. Медея вышла, и взгляд, которым окинула лохматого мужчину, не обещал ничего, кроме быстрой смерти. Она была все в том же наряде: вязаном свитере под самое горло, широкой юбке с золотыми бляхами, это было царственно и походно одновременно, и Мрак пожалел, что царица не в одеянии обычной поляницы. Грудь ее оставалась высока, сама Медея ослепляла белой как снег нежной кожей, и Мрак боялся представить ее в звериной шкуре с выпущенной на свободу левой грудью. Похоже, что-то отразилось в его лице. Медея холодным голосом бросила: -- Говори быстро. Если потревожил меня зря -- умрешь здесь же. Она кивнула женщинам. Острия копий больно уперлись Мраку под ребра. Одно сзади кольнуло под левую лопатку. Он покачал головой, здесь женщины еще злее, чем в замке. Они всегда злее и наглее, когда сбиваются в кучи, это по одиночке овечки... Стараясь не делать резких движений, он выудил из сумы скрыньку на цепочке, буркнул небрежно: -- Грубая ты, Медея. Я всего лишь проходил мимо. Дай, думаю, зайду... Вдруг это ты обронила. Ее рука жадно выхватила крохотную скрыньку. Расширенными глазами смотрела, щупала, гладила кончиками пальцев. Мрак видел как борется с желанием открыть, взглянуть что внутри, не украдено ли ее сокровище. Потом ее взгляд обратился к Мраку. Он увидел как медленно меняется ее взгляд от ликующего к подозрительному. Не ты ли, сказали ее глаза, и срезал с моей шеи? Мрак смотрел честными наглыми глазами. Мол, скрынька же у тебя, что старое ворошить и докапываться? Ежели во всем копаться, то столько грязи и дерьма нароешь, что и жить в нем не захочешь. Ведь выкопанное дерьмо обладает таким волшебным свойством, что закопать его трудно, а забыть и вовсе нельзя. -- Ладно,-- сказала она все еще враждебно,-- будь сегодня моим гостем. Но если до захода солнца тебя увидят вблизи, умрешь медленно и страшно. -- Жизнь -- дорога к смерти,-- сказал Мрак, вспомнив заумные изречения волхва Олега.-- Или вообще дорога смерти. Это когда идешь по жизни, а всех встречных бьешь по голове. Я могу тебя о чем-то спросить, Медея? Она кивнула, отступила вглубь шатра. Мрак подмигнул разочарованным женщинам, Таргитая бы сюда. Даже Олег мог бы перестать страдать о рыжеволоске Лиске... В шатре было по-женски пестро, ярко и пахло пряностями. Ковры, подушечки, чашечки с маслом, благовониями, хотя на взгляд Мрака вонь не может быть благой, все равно вонь, и он, оглядев внутренность шатра, поморщил нос, благо вони достаточно. -- Присядь и расскажи,-- велела Медея, она села на ковер, подогнув ноги,-- как к тебе попало... это? -- Кто-то обронил,-- буркнул Мрак. Темные глаза Медеи внимательно следили как он сел напротив: -- Да? А как ты узнал, что это мое? Мрак вспомнил, что Медея никогда не вынимала скрыньку в присутствии посторонних, пожал плечами: -- Значит, ты выронила. -- Я не роняла,-- возразила Медея.-- К тому же шнурок срезан! -- Да? -- удивился Мрак. Его косматые брови взлетели.-- Может, перетерся? -- Нет, не перетерся. Мрак предположил медленно: -- Тогда тот, что внутри, перегрыз? Царица поляниц некоторое время смотрела ему в лицо. -- Значит, ты открывал... А я полагала, что секретный замочек надежен. Ну да ладно. Ты сам понимаешь, раз уж узнал такую мою тайну, что просто не могу оставить тебя в живых... Она подняла руку, намереваясь подать знак. Прислушалась. Донесся быстро нарастающий конский топот. Медея насторожилась, поднялась, бросив взгляд на невозмутимого мужчину. Топот стал громче, оборвался перед шатром. Фыркнула лошадь, слышно было тяжелое дыхание. Женские голоса доносились громкие, возбужденные. Медея приоткрыла полог, стараясь держать одновременно взглядом и Мрака. -- Царица! -- донесся возбужденный голос.-- К нашему стану скоро выйдет один воин!.. Он не куяв, даже не артан... Называет себя гипербореем, но такой страны... фу, как я мчалась!.. нет, совсем чужак. Говорит, что он -- невр. Я, правда, их никогда не видела, но он все равно вылитый невр... Глава 20 Медея бросила быстрый взгляд на Мрака: -- Да? И когда же появится? -- Он ходит быстро! К вечеру уже будет здесь. Я нарочито гнала коня во всю мочь, чтобы ты заранее решила, что делать... Медея отступила, придерживая полог. Голос был холоден как лед: -- Зайди. Мара ахнула, глаза ее полезли на лоб: -- Мрак?.. Ты уже здесь? Мрак зевнул: -- Я тут и ночевал... Верно, Меда? Царица сказала ледяным голосом: -- Я только для друзей Меда. А для бродяг, что калечат моих воинов... ведь это ты ее так ободрал?.. я -- грозная царица поляниц, внучатая племянница царя Тараса. Что ты с нею сделал? Мрак почесал затылок, чувствуя желание сесть и, вытянув шею, почесать ногой за ухом: -- Да как сказать... как-то и неудобно... Вот так и сказать при всех... Она ж мне тоже спину ногтями ободрала. Глаза Медеи полезли на лоб. Мара вспыхнула: -- Царица! Не верь ему. Не верь! Ты посмотри на него. Разве не видно, что он не такой? Медея посмотрела на своего странного гостя. Похоже, он в самом деле не такой. Ему не жилистую и высушенную солнцем Мару, а целое племя женщин бы впору. Или одну, но -- царицу. -- Еще одна странность,-- сказала она тем же холодным тоном.-- Но я, если не могу понять их сразу, решаю просто. Этому я научилась у примитивных мужчин. Если скрыню нельзя открыть ключом, ее можно разбить топором. Она вскинула руку, открыла рот, явно собралась звать стражей, как Мара воскликнула: -- Погоди! Посмотри, что у него в мешке? Медея требовательно перевела взор на Мрака. Тот пожал плечами, запустил пятерню в мешок. Насмешливое выражение сменилось умильным. Он вытащил руку, жаба спала на ладони, свесив лапы. На правой лапе была засохшая слизь и корочка засохшей крови. Мрак потрогал ее пальцем. Жаба приоткрыла один глаз, зевнула сладко и перевернулась на спину. Пузо было бесстыдно голое, белесое, нежное. Мрак пощекотал пальцем, жаба поежилась от удовольствия и раскинула лапы. Мара смотрела с отвращением. Медея перевела недоумевающий взгляд на довольного Мрака: -- Это что? -- Жаба. -- Это я вижу,-- сказала Медея зло.-- Я могу отличить жабу от коня. Но зачем она? -- Просто живет. Мара смотрела, открыв рот. Медея спросила нетерпеливо: -- Это я тоже понимаю. Но тебе зачем? -- Ни за чем,-- ответил Мрак.-- Просто. Медея смотрела так, будто старалась выдрать его сердце и рассмотреть своими глазами. Спросила медленно и отчетливо: -- Ты хочешь сказать, что.. э-э... носишь жабу с собой просто так... не для какой-то пользы... что жаба самая обыкновенная? Мрак возразил с негодованием: -- Какая-такая обыкновенная?.. Она замечательная! Как от орла пряталась!.. Как хитро выглядывала! А какие у нее лапы с перепоночками, а пузо какое мягкое и перламутровое!.. А сколько бородавок на спине, прямо вся в пупырышках... Мара побледнела, зажала ладонью рот и опрометью выскочила из шатра. Медея проследила за нею долгим взглядом, а когда повернулась к Мраку, на ее губах впервые появилось подобие улыбки. Мрак кончиками пальцев чесал жабу, та нежилась, выгибалась томно, вытягивала лапки. Даже передней уже шевелила понемногу. Медея села напротив. Глаза ее внимательно пробежали по жабе: -- Что у нее с лапой? -- Повредила. Ничего, у них заживает быстро. -- Да... Кто она тебе? Вопрос был неожиданным, Мрак удивился: -- Как кто? Боевая спутница. С нею я уже не один! Мы разговариваем. -- И она понимает? -- До последнего слова,-- ответил Мрак уверенно.-- Правда, виду не показывает. Жабы, они все такие застенчивые. Медея вздохнула, открыла скрыньку, повернула к Мраку. Там было искусное изображение на эмали толстого рыжего пса. Таких толстых Мрак в жизни не видел. -- Это мой Юша,-- тихо сказала Медея, она оглянулась по сторонам и понизила голос до шепота.-- Он уже старенький, почти не ходит, но я его люблю. Это моя тайна, я никому не показываю. Все начнут советовать, чтобы я взяла молодого и сильного пса, раз уж люблю собак, а этого отдала на живодерню. Ее взгляд невольно соскользнул на ноги Мрака. Из собачьих шкур получаются самые лучшие сапоги. Мягкие, износу не знают, воду и даже воздух держат. Только сдирать шкуры приходится с живых, иначе кожа начнет пропускать воду. -- У меня сапоги из оленя,-- пояснил Мрак.-- Я не боюсь замочить ноги. Чище будут. -- Из оленя не жалко,-- согласилась Медея.-- Олень для того и создан богами, чтобы его били и ели. Ты как насчет оленины? -- Если жареной,-- задумчиво сказал Мрак,-- да с подливой из лесных ягод... и печеных яблок добавить бы... Медея хлопнула в ладоши. В шатер ворвались сразу с трех сторон, острые копья заблистали над головами, многочисленные как звездный рой в летнюю ночь. Жаба зашипела, прижалась к плечу Мрака, словно готовилась прыгнуть и защищать друга и хозяина. Он чувствовал как часто-часто бьется ее перепуганное сердечко. -- Эмена,-- велела Медея властно, ее пальцы уже захлопнули скрыньку.-- Приготовь для гостя оленину. А ежели углубитесь в лес, то может повезет забить лося. Мне кажется, он больше привычен к лосятине. Эмена смерила его недобрым взором: -- Да это такой лось... Мрак ей бесстыдно улыбнулся, показав острые волчьи зубы. Подмигнул, и Эмена ушла, презрительно фыркнув и покачивая упругими ягодицами. В шатер к Медее были допущены на пир трое из ее лучших поляниц. Медея ела к удивлению Мрака мало. Он отводил взор, старался не пялиться на ее роскошную грудь, на ослепительно белые как алебастр плечи, безукоризненно вылепленные, зовущие, сочные, но глаза сами поворачивались в орбитах, он смотрел ей в глаза, темные и смеющиеся, потом взгляд сползал по спелым как вишни губам, пытался задержаться на нежной шее, но его неудержимо тянуло как в омут по ложбинке между молочно-белых шаров, что смыкались плотно, пытались выбраться наверх из широкого разреза платья. Медея загадочно улыбалась одними уголками губ. Поляницы ели в охотку, но вина почти не пили, на Мрака поглядывали недружелюбно. -- Кстати,-- сказала Медея, глядя ему в глаза,-- тот герой... или сумасшедший, который перебил кучу воинов Горного Волка и Руда... Мрак спросил удивленно: -- Я слыхал, они друг друга били? -- Пусть так думают,-- отмахнулась Медея.-- Я чувствую, это был один человек... Так вот он только связывал моих воинов. Но ни одной не убил. Мрак пожал плечами: -- Повезло. -- Я не верю в везение,-- ответила Медея,-- которое повторяется. А мои воины уцелели трижды! После чего я и увела их. Дабы не искушать судьбу. Он зевнул: -- Не знаю. Я человек простой и даже совсем простой. Меня и близко не допустили бы к дворцу. Медея усмехнулась: -- Но многое из дворцовой жизни тебе известно. -- Ну, собаки лают, ветер носит,-- ответил Мрак равнодушно.-- Чего не наслушаешься! Всяк рад перемыть косточки. Вот про тебя дивятся, зачем, мол, ей на исподнем белье две красные ленточки?.. Я им говорю, а вам какое собачье... или собачачье дело? А они: антиресно, мол, раньше она носила желтые! Медея дернулась, лицо ее побелело и застыло. Остановившимися глазами смотрела на безмятежного Мрака: -- Кто... говорит?.. Где?.. -- Да в селах,-- отмахнулся Мрак,-- на постоялых дворах, в харчевнях... на перекрестках дорог, в рыбацких хижинах, у охотничьих костров, на переправах... Она слабым голосом промолвила: -- До...вольно. Верю. Только ума не приложу... откуда? -- Челядь,-- буркнул Мрак пренебрежительно.-- О царях знают все. Для челяди нет царей. Она в замешательстве порыскала глазами по сторонам, словно искала на что перевести разговор, с неудовольствием скользнула взглядом по его палице и двум швыряльным ножам на поясе: -- С твоими мышцами можно бы завести лучше. -- Какое есть. -- Я узнаю марки людей Горного Волка,-- сказала Медея медленно, ее глаза хищно сузились. -- Выиграл в кости. -- У живых? -- спросила Медея с лицемерным удивлением.-- Я узнаю значок воеводы Горного Волка. А его нашли с разрубленной головой. Ее глаза насмешливо обшаривали его лицо. Мрак пожал плечами: -- Да? Не повезло ему... Но, ты сказала, твои девки остались целы? Глаза Медеи утратили насмешливый блеск: -- У меня не девки... а свирепые воины. И я думаю, что кому-то просто повезло застать их спящими. Иначе бы с ними так просто не справиться. В другой раз этому неизвестному так не повезет. Мрак пожал плечами: -- Да, в мире все меняется. Но многое зависит от того, на какой стороне твои свирепые окажутся. -- Здесь, в степи, нам ничто не грозит. Наши стрелы бьют метко, а кони догоняют птиц. Мрак скользнул взглядом по ее развитой фигуре: -- Ты ездишь на коне? Она фыркнула: -- Где ты видел коня, чтобы не упал? Да не при виде меня, а подо мною! Я езжу в колеснице, как и надлежит царице. Как-то видела в дальнем походе молодого носорога... Такой живчик, просто прелесть! Я прямо влюбилась. Быстрый, сильный, веселый. Вот на нем бы... Фыркнул, унесся, только и видела. Когда поляницы п