трепетало как маленькая птичка, и Мрак смутно удивился сладкому щему в груди. Попробовал заставить лапы шевелиться, но странное колдовство приковало у ничем не примечательной стены. Он не помнил сколько так стоял с закрытыми глазами. Очень нескоро сумел заставить лапы повиноваться. Те понесли его к знакомой каморке Ховраха так медленно, словно удалялся от источника жизни. У Ховраха все было так, словно Мрак и не выходил оттуда. Густым мощным ароматом вина пропитались даже камни. А запах жареного мяса был так свеж, будто Ховрах припрятал целую тушу. Мрак лапой приподнял крышку корзины, не удержался от смеха. Там ждут своей очереди, явно для ночного бдения, ломти сыра, мяса, три жареных карася, мешочек орехов, а на самом дне затаился бурдючок с раздутыми боками. Ховрах просто чудо, подумал с неясной завистью. Живет в свое удовольствие, и как живет! И все у него получается... Дверь под его лапами приоткрылась неслышно. Снаружи никого, только едва слышно потрескивают смолистые факелы на дальней стене. Мелькнула размытая тень, а снизу донесся мужской смех. Мрак ощутил как широкий коридор радостно заскользил под лапами. Стены бежали навстречу, впереди появилась широкая лестница, ступеньки бросились ему под лапы. До покоев Светланы оставался поверх, когда по ушам хлестнул счастливый визг: -- Моя собачка! Он едва успел повернуть голову, как откуда ни возьмись налетело пушистое, золотоволосое, пахнущее молоком и сладостями. Маленькие руки с такой силой вцепились в шерсть, что Мрак протащил их хозяйку, наконец нехотя остановился, попытался освободиться, но Кузя уже повисла на нем, верещала, теребила, щипала, тащила за собой, и оглушенный Мрак поневоле повиновался. У двери Светланы стояли двое немолодых стражей. Увидев черного волка переглянулись, а Кузя закричала еще издали: -- Быстрее отворяйте!.. Я привела свою бедную собачку! Один из стражей проворчал, глядя с опаской на огромные клыки бедной собачки: -- Да уж... А не сожрет ли царевну? В лесу, поди, оголодал. Второй отворил дверь с превеликой поспешностью. Мрак услышал звуки свирели. Кузя подтащила Мрака к двери почти силком, а в комнату уже въехала, лежа на его спине. Знакомые запахи нахлынули с такой мощью, что Мрак остановился оглушенный. Сердце колотилось, подбасывало довольную как хомяка Кузю. -- Светка!!! Мелодия оборвалась. У окна застыл в страхе Иваш. Пальцы как перебирали дырочки на дуде, так и замерзли. Выпученные глаза не отрывались от страшного зверя с оскаленной пастью. Светлана приподнялась на кресле, рухнула снова. Затем только на лице проступила радость: -- Мрак! Ты вернулся? -- Он опять стал собачкой,-- объяснила Кузя. Мрак нерешительно вильнул хвостом. Тут лишь Светлана подпрыгнула, наконец поверив, брови высоко взлетели. -- Мрак?.. Дорогой мой Мрак? Мой любимый! Она распахнула объятия. Мрак не успел опомниться, как очутился в ее руках. Сам он едва успел сделать шаг, Светлана налетела, обхватила, прижала к груди с такой силой, что свет померк в волчьих глазах, а сердце от счастье едва не выпрыгнуло через горло. -- Мрак, мой любимый... Куда исчез так внезапно? Он лизал ей нежные руки, трясся, вилял хвостом и всем телом, подпрыгивал, в нем был безумный восторг, скулеж, счастье, что захлестывало разум, волю, все чувства, кроме восторга и ликования при виде Ее, слыша Ее голос, впитывая Ее запах! -- Мрак! Мой замечательный... Как мне тебя недоставало, если бы ты знал! Какой я была одинокой без тебя... Она ласкала его, прижимала, Мрак ощутил как на шерсть упала и начала пробиваться к его коже горючая слеза. По щекам Светланы пролегли две мокрые дорожки. Она тихонько всхлипывала, ее пальцы вздрагивали, но прижимала волчью голову к груди с силой и отчаянием, будто через минуту его должны вырвать из ее рук, забрать уже навсегда. Он взвыл от страдания, что не может сказать человечьим языком, как он сам страдал без нее, как тосковал и выл на луну, как мечтал вернуться быстрее, как можно быстрее. Вой превратился в щенячий скулеж, визг, и Светлана засмеялась счастливо, прижала еще крепче, зарылась лицом в густую шерсть. Так они сидели, прижавшись друг к другу и почти не дыша. Оба не решались шевелиться, боясь спугнуть счастье. В сторонке Иваш раздраженно выговаривал Кузе, та сердилась и обзывалась, попробовала оттащить волка от старшей сестры, что завладела ее черной собачкой целиком, Мрак счастливо лизнул Светлане руку. От избытка чувств хотелось упасть и умереть у ее ног. Более счастливого мига в его жизни еще не было. Иваш проговорил боязливо: -- Он убегал... не взбесился ли? Кузя завопила что-то возмущенное, от ярости нечленораздельное, Светлана с укором покачала головой: -- Ты посмотри в его счастливые глаза. Нет, с ним все в порядке. -- Но убегал... -- Он волк, а не собака,-- объяснила Светлана.-- Дикий волк! Вольный. Он не обязан сидеть там, где нам хочется. Здравствуй, мой любимый Мрак... Мой любимый! Ее тонкие нежные пальцы не отпускали его шерсть. Любимый, горячей молнией пронеслось у него по жилам. Она так и сказала! Сердце рвалось от боли, но он заставил себя под утро слезть с ее постели. Через открытую дверь видел спящую Яну, но служанка не проснулась, когда приподнял ковер и отодвинул камень. Ход показался нескончаемый. Едва протиснулся в свою комнату, как за дверью раздались шаркающие шаги. Послышался зычный голос стража. Ответил раздраженный писк незнакомца. Мрак поспешно перекинулся в людскую личину, бросился к разбросанной одежде, когда послышался стук в дверь. За порогом стоял толстенький ухоженный старичок-волхв. Мрак был уверен, что теперь, отмытый, одетый богато и причесанный, он выглядит по-царски, но волхв, придирчиво осмотрел Мрака, долго хмыкал, морщился с неудовольствием, заявил негодующе: -- Запустить себя до такого краю!.. Понадобится с неделю, а то и больше. -- На что? -- спросил Мрак настороженно. -- На твой человечий облик. Ты ж зверь, а не человек. Мрак исподлобья смотрел на маленького пышно одетого волхва. От того несло как от напомаженной девки. В носу свербило, он едва не расчихался ему в лицо. -- Я вроде бы человек,-- сказал он осторожно. Волхв взмахнул дланями: -- Человек? С такими рубцами? Шрамами?.. Перебитым носом? Да еще в двух местах? -- Трех,-- поправил Мрак. Волхв даже отпрянул: -- Да как с этим можно жить? -- Живу,-- ответил Мрак. -- Жил,-- возразил волхв.-- Желание моей повелительницы -- закон. Я сделаю из тебя человека! Не красавца, конечно, красавцем тебя сами боги не сумеют... Сама Леля бы удавилась, на тебя глядя, но кое-что у меня получится. Мрак смотрел исподлобья. Леля не удавилась, когда его зрела, но в чем-то этот дурень прав. Светлане будет приятнее видеть чистое лицо без жутких шрамов. -- Что я должен делать? -- спросил он. Улыбка волхва стала неприятной: -- Терпеть,-- сказал он зловеще.-- Только терпеть. Была боль, но не столько от рук волхва-лекаря, это Мрак выносил безропотно, а что не видел Светланы. Волхв хмурился, бурчал, иногда бушевал, и тогда от его гнева прятались помощники, но в общем был доволен. Он убирал шрам за шрамом, ломал и заново сращивал кости и хрящи носа, сломанную челюсть, а Мрак, опоенный дурманящим зельем, почти не чуял боль, терпел покорно, а кости срастались удивительно быстро. Когда пришел день натянуть новое мясо и срастить кожу, волхв даже мурлыкал под нос песенку. Дикий видом лесной человек на глазах превращался в сурового облика мужа, с правильными чертами, прямым носом и тяжелой нижней челюстью. Темнокоричневые глаза остро смотрят из-под густых черных бровей, взгляд тяжел и пристален. Статью и обликом теперь походит на главного воеводу, что командует войсками всего царства. Когда Мрак, приходя в себя, принялся яростно чесаться, волхв ухватил за руки: -- Не погуби свою новую личину! -- Зудит, нет мочи... -- Терпи. Он подвел его к огромному зеркалу. Мрак отшатнулся. На него взглянуло суровое лицо красивого мужчины. Черный как ворон, хмурый, надменный, с ровным носом и чистым лицом, ни единого шрамика, даже совестно, глаза стали вроде бы крупнее, или это волхв своими чарами приподнял брови, изогнул по-иному. -- Это не я,-- сказал он невольно. Волхв довольно хихикнул: -- Ты. Своей рожи не знаешь? -- Я ее такой никогда не видывал. Волхв понимающе кивнул: -- Ясно. Тебя по ней били и уродовали с детства. Верно? Мрак все еще в удивлении и недоверии всматривался в зеркало. На душе стало немножно совестно. Будто одел чужую личину, обманывает людей. -- Ну... Первые шрамы получил, насколько помню, лет в пять-шесть... А потом пошло. Рубец на рубце... -- Привыкай. Это ты. -- Непривычно,-- признался Мрак. -- Это ты. Таким твое лицо должно было стать без шрамов... Если бы ты жил, скажем, не в лесу, а здесь при дворе. Мужчина, глядевший на Мрака из зеркала, выглядел чересчур красивым, раздражающе могучим. Взгляд по-волчьи острый, брови сшиблись на переносице, придавая лицу властное и надменное выражение. Это был человек, привыкший командовать войсками, вершить судьбы царств и народов, править странами. Он был могуч, знал это и желал, чтобы другие это поняли сразу. Волхв добавил с хитринкой: -- Пора показаться царевне... Ей, как полагаю, понравится. -- Думаешь? -- Уверен! -- оскорбился волхв.-- Для того и старался. Дыхание стеснилось в груди Мрака. Сладкая боль стиснула сердце. Только бы ей понравилось, ведь ему все равно в какой он личине, в волчьей даже свободнее. Если ей нравятся такие мужчины, он будет таким, какие ей по сердцу! Во дворце мельтешило, кипело, бурлило. Из окрестных сел свозили битую дичь, откормленных свиней, гнали стада гогочущих гусей, которых две недели силком кормили отборными орехами, везли рыбу, в корзинах и бочках тащили горы лесных ягод. Мужики свозили рожь, пшеницу, овес. От мельниц тянулись вереницы подвод с мукой любого помола. Везли крупы, везли гречку, пшено, ячмень. Из подвалов доставали тысячи пудов меда, масла, сыра... Бесчисленными рядами тянулись бочки с зернистой и паюсной икрой, не говоря уже про отборную сиговину, стерлядей, белужину, осетрину. На свадьбе дочери царя Громослава ни в чем не должно быть недостатка. Первое, чем обмениваются придирчивые гости, это: "Хороший был стол" или же: "Царь Артании свадьбу служанки справил лучше"... А Мрак, запершись в своей комнатке и дрожа от нетерпения, поспешно поменял облик. Трое суток над ним колдовал волхв-лекарь! Трое суток не видел Светланы, только чуял ее едва слышный запах... Да, царевну пугает его человечья личина... но он все равно сумеет сесть у ее ног! Жаба заворчала на волка, отодвинулась в угол. Мрак лизнул ее в морду, жаба прижалась к полу, спина вздулась пупырышками. У царевны в покоях был Додон. Он расположился у окна, перед ним на блюде была горка белых зерен: семечки для него лузгали особо отобранные девки. Светлана сидела у ног, в ее глаза были любовь и сострадание. Ее дядя выглядел больным, лицо пожелтело и осунулось, под глазами висели темные мешки. На огромного волка он посмотрел с брезгливым безразличием, а Светлана сразу же запустила обе ладони в густую шерсть, прижалась щекой к лобастой голове. Волк замер, перестал дышать от счастья. Додон взял в горсть семян, но есть не стал, ссыпал обратно: -- Светлана... Будь ты моей дочерью, я бы не любил тебя больше. Но беда наша в том, что от любимых требуем больше, чем от нелюбимых. Горный Волк ушел, но готовится к прыжку! Мрак чувствовал как в его шерсти задрожали пальцы Светланы. Голос ее был полон слез: -- Дядя! Не принуждай меня выходить за этого... за это чудовище! Волк вздрогнул, а Додон сказал невесело: -- Ну, он конечно, не таков красавец, как Иваш... но для мужчины внешность не главное. Мужчина, ежели на облик чуть лучше обезьяны -- уже красавец! Она зарыдала: -- Ни за что! Волк снова вздрогнул, ее нежные пальцы потрепали его по загривку: -- Это не тебе... Ты у нас красавец. Но этот варвар, он же попросту зверь в людской личине! У него глаза темные как в лесном болоте вода, он смотрит хищно, лицо недоброе. Он отвратителен, я его не люблю и боюсь!.. Я лучше брошусь из башни, чем выйду за него! Даже ради спасения царства. Огромный волк поднялся, тоскливо взвыл. Додон оглянулся а окно, в темном небе из-за черных веток мертво смотрела полная луна. -- Эк его разбирает,-- вздохнул он.-- Зверь!.. Не могет удержаться. Но ты ж не зверь, Светлана! Ты человек. Правда, любой человек -- это зверь до пояса, как говорят волхвы, но мы-то знаем, что на самом деле он зверь до кончиков ушей. Только и того, что говорить насобачился. Но все равно грызется со всеми и гавкает. Но мы, цари, мы не звери. Все чувства наши -- в тряпочке. -- Дядя! -- Милая моя... Разве не видишь, что без твоей жертвы наша Куявия рухнет? Ты ее уже спасла однажды. Спаси еще! Мрак разговаривал с Хозяйкой без страха. От дурости или невежества... или еще почему, но она пришла на помощь, хотя не знаю смертного, ради которого шелохнула бы пальцем. -- Почему? -- Не знаю,-- ответил он ошеломленно.-- Или ценит выше, чем мы, или же в самом деле стоит больше, чем выглядит. Но для нас важнее другое. Человек, с которым Хозяйка разговаривает на равных, может остановить Волка! Но кто захочет за просто так? А ради такой жены... После долгого молчания Мрак услышал за спиной раздавленный голос Светланы: -- Ладно, дядя. Ради спасения страны... Не оборачиваясь, он вышел и жалко потрусил по коридору. Хвост его волочился во земле. Во рту была горечь, будто наглотался желчи. Глава 28 Он заблудился в подземелье. В голове стоял гул, мышцы стонали от боли. Он бесцельно стукался головой о камни, по морде уже бежала кровь. Дважды черная пелена застилала глаза. Очнувшись, он находил себя распростертым на каменном полу, а один раз в чувство привела холодная вода, когда упал поперек подземного ручья. Не доживу до первого снега, мелькнула мысль. Ощутил облегчение, ведь эту боль можно оборвать прямо сейчас. Либо броситься на меч, либо просто разогнаться и грянуться головой о стену! Странно ободренный, он наконец отыскал выход. Правда, не в свою комнату, а в помещение для челяди на первом поверхе. Гм, если выйдет голым, то трудно пройти незамеченным. Ругнулся, чувствуя как от сердечной боли не работает голова. Никто не заставляет идти голым... человеком, когда можно голым волком. Правда, у своей двери пришлось потоптаться. Волчьими лапами открыть запоры было не просто, да и народ постоянно шныряет. К свадьбе готовятся! Он снова ощутил такую боль, что в глазах потемнело. Но к счастью, вокруг опустело, поспешно перекинулся в человека, открыл дверь и прокользнул в комнату. Издалека донесся удивленный возглас. Начал одеваться, но руки перестали двигаться, и он снова рухнул на пол. Боль была острой, словно ножом медленно распарывали грудь и живот, резали жилы. Когда в дверь постучали, он не ответил. Постучали снова, и дверь с грохотом распахнулась. Ввалились двое гридней с топорами в руках, за ними шел злой Ховрах. -- Что надо? -- прорычал Мрак. Он чувствовал, что страшен обликом, и стражи попятились. Один промямлил, защищаясь: -- Нам сказали, что огромный волк... ага, волк к тебе пролез! -- Сам запоры отодвинул,-- добавил второй торопливо. А Ховрах заорал, не давая Мраку раскрыть рот: -- Дурачье! Сами знаете, что именно вам надо есть, а не вино пить! После первого кувшина уже мерещится! Что за народ пошел такой слабый? Где этот волк? -- Но нам сказали...-- пролепетал первый. -- Дурачье тоже,-- изрек Ховрах.-- Да и влез бы, ну и что? Может, похмелиться искал. Это мой друг, мы с ним даже песни пели. Пошли, там еще осталось. Он обхватил их за плечи и вытолкал, подмигнув через плечо Мраку. Рожа Ховраха была красная, потная и довольная. Мрак остался без чувств, без мыслей и без сил, и уже думал что умер, но когда боль стала совсем невыносимой, понял, что жив. Мертвые боли не знают. Если болит, то жив. Если болит душа, значит, есть. Хватаясь за стены, опустился в нижние палаты. Еще издали услышал запах мужского пота, кожи, масла для смазки оружия, а вскоре донеслись грубые голоса гридней, хохот, скрип лавок и столов. Он остановился на пороге. Палата прыгала в такт биению сердца, а шум крови в ушах заглушал пьяные вопли. Дружина заканчивала обед, отроки уносили пустые миски, расставляли кубки с брагой, вином, пивом. Ховрах высился во главе стола, держал не кубок или чашу, а кувшин, горланил песню. С появлением Мрака говор оборвался, Ховрах тоже умолк. Все повернули головы к Мраку. Взгляды были оценивающие, опасливые и даже враждебные. Пришелец появился во дворце слишком внезапно, разом оказался близок к вожаку разбойников и даже Хозяйке Медной горы. И непонятно, что еще от него можно ждать в их простом и понятном мире. Мрак тяжело прошел к столу Ховраха, рухнул на лавку. Ховрах рассматривал его с превеликим удивлением: -- Эй, почему у тебя две головы? -- А чем двухголовый хуже безголовых? Ховрах кивнул отроку, тот примчался с новым кувшином и кубком. Ховрах наполнил, заявил гордо: -- Эй вы, безголовые! Да знаете ли, что это я направил сего витязя в волчьей шкуре на верный след? Кто-то спросил ехидно: -- А что ж ты сам не привел царя? -- Я похож на дурака? -- обиделся Ховрах.-- Стану я портки рвать по скалам, когда в корчме тридцать бочек вина, сорок бочек хмельного меда, сорок бочек пива, а еще толпа спелых как репки девок! И все ждут, чтобы я обратил внимание! Он придвинул Мраку полный кубок. Мрак отхлебнул, не ощутив вкуса, во рту как на пожарище, сказал хриплым, не своим голосом: -- Есть важное задание. И как раз такое, что сам захочешь выполнить. -- Я? -- изумился Ховрах. Он захохотал.-- Сам? -- Еще и проситься будешь,-- заверил Мрак. Он понизил голос.-- В горах бесчинствует отряд Гонты. Ты слыхивал, разбойники. Только и делают, что грабят, пьют да дерутся. На той неделе, я слышал от него самого, разграбили винный подвал одного знатного боярина. Мне нужен человек, чтобы отвез бы им весточку... Ховрах подумал, спросил с осторожностью: -- А велик был подвал? -- До конца лета будут пить -- не просохнут,-- заверил Мрак.-- Но там особо задерживаться не стоит. Надо еще в одно место. И быстро. В глазах Ховраха было выражение, что ежели и доберется до разбойников, то до конца лета не выберется. Разве что поможет справиться с запасами раньше. -- А исчо куды? -- спросил он. -- К Медее, царице поляниц. Отвезешь ей пару слов от меня. Там кроме вина еще и тыщи молодых баб. Они мужиков раз в году лишь по весне видят. Там ты меня и дождешься. Ховрах даже кувшин отодвинул, глаза выпучились. -- Дождусь,-- сказал он преданно.-- Я дождусь, ты... того... не спеши! Ради меня спешить зачем же? А не лучше ли сразу к Медее? Или сперва к Медее, а потом к этому... винному подвалу Гонте? -- Гонта по дороге,-- объяснил Мрак,-- да и без словца от него Медея тебя не пустит. Ховрах с грохотом отодвинул лавку, поднялся. Грудь его была браво выпячена. Мощным голосом рявкнул: -- Готов ехать хоть счас! Да заради Отечества я на все завгодно. -- Тогда выводи коня,-- решил Мрак. Собравшиеся ошалело наблюдали как Ховрах, ленивый Ховрах, рвется отдать все силы службе. Видать, этот новый витязь, коему полцарства обещано, умеет взять за горло. С таким не будешь ниже травы, тише воды -- враз рога посшибает. Отправив Ховраха, Мрак велел стражам сообщить Додону, что он хочет молвить слово. Страж довольно грубо ответил, что светлый царь почивать изволит. Если так, отрезал Мрак, то он сейчас уезжает без этого слова. И катись здесь все пропадом, а о нем больше не услышат. Страж заколебался. Мрак выглядел необычно: снова в душегрейке из звериной шкуры, плечи голые, блестят в тусклом свете как шары из темной меди, волосатая грудь видна до пояса. С одного плеча надменно смотрит толстая жаба, из-за другого злобно выглядывает великанская дубина. А к царю с оружием не велено... -- Жди,-- велел он наконец,-- сейчас доложу царю-батюшке. Пока ждал, Мрак ловил на себе любопытные и уважительные взоры. Вблизи царских покоев всегда снует народец, норовит лишний раз попасться на глаза грозному царю. Авось, запомнит, пожалует одежкой со своего плеча или кусом с царского стола. -- Ты того,-- шепнул один опасливо,-- больно горд... Кланяйся царю ниже! -- И не спорь,-- подсказал другой,-- не спорь! -- Он царь,-- сказал кто-то с оттенком благоговейного страха.-- Его слово -- все! Выше нет и быть не должно. Все царской воле должны быть покорны. А у тебя спина больно прямая! И последний успел шепнуть благожелательно: -- Царю нужны не праведники, а угодники! Дверь распахнулась, появился страж. От Мрака враз отхлынули. Он сказал негромко, но чтоб услышали: -- Спасибо, люди добрые. Вижу, за меня радеете. Потому и советуете... Но у каждого своя дорога. Страж крикнул: -- Эй, воевода Мрак! Светлый и милостивый царь изволит со своей неизреченной милостины... тьфу, милости... изволит принять тебя. Это значит, ежели исчо не понял, то иди к нему. Но ежели твое дело не столь важное, то не сносить тебе головы! Мрак усмехнулся, а, проходя мимо стража, внезапно ухватил его за нос и сжал, неотрывно глядя в лицо желтыми волчьими глазами. Тот скривился от боли, рука дернулась к ножу на поясе. Мрак улыбнулся предостерегающе, верхняя губа приподнялась, показав острые клыки. В горле нарастало глухое рычание. Взгляд желтых глаз переместился на нежно белое горло стража. -- По...ща...ди,-- промычал страж. Он всхлипнул.-- Пощади, доблестный Мрак! Мрак отпихнул к стене, с отвращением вытер о его же нарядную одежду пальцы, оставляя красные следы. Страж дрожал, остальные молча смотрели как широкий в плечах варвар крупными шагами вошел в царские покои. Додон сидел на постели. Лицо было заспанное, глаза зло уставились на Мрака. Возле постели на полу сидели Голик и Кажан, а у окна хлопотал над притираниями и снадобьями волхв-лекарь. За волхвом придирчиво следил Ковань, сгорбленный и нахохленный как мелкая хищная птаха. Воздух был заполнен тяжелыми ароматами благовонных смол. Острые глаза Мрака углядели, что пол сплошь усеян крохотными тельцами комаров. -- Что тебе еще? -- просипел Додон. Он откашлялся, сплюнул на пол. Голик и Кажан наперегонки бросились убирать царский плевок.-- И чего так вырядился? Мрак поклонился, как кланяются старшему по возрасту: -- Уезжаю. -- Куда? -- встрепенулся Додон. -- Руд и Медея уехали к себе,-- сказал Мрак,-- но Горный Волк, как все говорят, готовит войско. И скоро ударит. Лицо Додона искривилось. День начинается с плохих новостей. Хотя это не новость, но слышать о ней все равно не хочется. -- А ты при чем? -- Поеду посмотрю,-- ответил Мрак.-- Может быть, что-то сделаю. Он кивнул, повернулся и вышел. Спиной чувствовал обалделые взгляды четверых, а когда перешагнул порог, то добавились и взгляды стражей и сенных бояр. Бес с ними, подумал он хмуро. Только вот Светлана! В груди нарастала злая боль. И он знал с пугающей ясностью, что теперь от нее не избавится. Он скакал по горной дороге, пока впереди в дерево с сочным чмоканьем не вонзилась стрела. В расщепе трепетало белое перо. Он придержал коня, выдернул стрелу, осмотрел. Кусты раздвинулись, вышел молодой парень в драной одежде. Был он худ, костист, но улыбался: -- Я помню тебя, лохматый. Но ведь Гонта сказал, что вы квиты? И чтобы больше не попадался на пути? -- Мало ли что говорится спьяну,-- бросил Мрак небрежно. Он слез с коня, взял повод.-- Пойдем, у меня есть к нему разговор. Разбойник покачал головой, но без спора повернулся, исчез в зарослях. Мрак уверенно вломился следом. Там был едва заметный след, почти незримый для человека, но не волка. Мрак почти видел сквозь толщу кустов и проводника, и дальнюю каменную стену, покрытую трещинами, разломами, где есть вход в пещеру, сейчас открытый настежь. Возле костра сидел лишь один, лениво наблюдал за котлом с водой. Огонек горел едва, ждать похлебки придется долго. Еще один равномерно вжикал точильным камнем по лезвию меча, щупал ногтем, смачивал маслом в тряпице. Проводник что-то крикнул, и когда Мрак продрался на поляну, из пещеры выбрался на четвереньках Гонта. Разогнулся, смотрел прищурившись на Мрака. Был он все так же взъерошен, с голой грудью, диковат. Зубы оскалил в приветствии, но голос звучал предостерегающе: -- Что скажешь, лохматый?.. Мы уже не грабим Хозяйку, как и договорились, хотя отступного дает все же маловато. Чего тебе еще? -- Был у тебя Ховрах? -- спросил Мрак. Гонта зябко передернул плечами: -- Еле отправили дальше. Чума это была на наши головы, а не Ховрах! Все про какой-то подвал допытывался. Чуть не умер с расстройства, когда узнал, что там ничего не осталось. Мрак сел подле костра, бросил в огонь пару прутьев. -- Но не умер? -- Если бы не отвели в пещеру, где кое-что осталось от каравана с артанским вином, то не знаю, не знаю... Мрак забеспокоился: -- А сейчас он не там? Гонта с удивлением покрутил головой: -- Верные у тебя люди! Он чуть не умер с горя, когда расставался с нашими кувшинами... а мы награбили вина с разных караванов, столько у царя нет, но все твердил о каком-то долге, о верности службе, об Отечестве и жажде отдать всю кровь и все соки... Правда, когда уезжал, все оглядывался. Ладно, я кое-как собрал людей, как ты просил. Но если не дашь объяснение, которое бы меня устроило, то висеть тебе на ближайшем дереве, несмотря на нашу старую дружбу. Мне пришлось уговаривать, упрашивать, заманивать, обещать золотые горы. Здесь не только мои люди, а собрались и другие отряды. А где твои золотые горы? Мрак повел дланью в сторону стольного града: -- Там. -- Там меня ждет виселица или смерть в бою на потеху. -- Ежели воровать по-мелкому,-- согласился Мрак.-- Крупный разбойник сам ловит и бьет мелких, дабы добычу не перехватывали. И дичь не вспугивали. У тебя есть случай! Вот ты в прошлый раз говорил, что царь -- тот же разбойник, тоже народ грабит. Это все дурь. На самом деле царь не такой же разбойник, а самый крупный из разбойников. Он захватил все... ну, сколько мог захватить. Остальные земли держат другие разбойники. И на этой земле никого не грабит догола, а всех понемножку. Понемножку, зато -- всех! Всю страну. И у него не твои десяток молодцов, а огромная дружина. Целое войско. Его слушали с раскрытыми ртами. Мрак говорил веско, медленно роняя слова, словно вбивал колья. Гонта спросил непонимающе: -- А как мы можем... стать крупнее? -- Сейчас наш большой разбойник дрожит как осиновый лист на ветру. Его вот-вот задавят соседи-разбойники. Горный Волк изготовился к прыжку! Опоры нет. Но вы могли бы стать этой опорой! В случае победы ты стал бы, скажем, правой рукой Додона. Вон того кудрявого поставил бы заведовать всеми царскими конюшнями, раз коней так любит... Всем бы твоим людям нашлись теплые и сытные места. И грабить бы не надо вот так, самолично. Этим занимались бы для тебя сборщики налогов. Гонта долго слушал, хмыкал, подбрасывал веточки в костер. Вода наконец закипела, туда бросили почищенную рыбу. Один из разбойников подсел ближе, лениво сгребал ложкой на длинной ручке пену. -- Ты меня не убедил,-- сказал Гонта.-- Хотя и говоришь... здорово. Но я берусь помочь. Не ради денег или теплого места при дворце. -- А почему? -- Есть у меня счет к Волку. Мрак покачал головой: -- Это с того поединка? -- У меня там погибли двое,-- отрезал Гонта зло.-- Это были славные парни. Их кровь на Волке. Так что помогу, чем смогу. Мы живем разбоем, но честь нам дорога. И ради сладкой мести можем пройти мимо тугой калитки. Мрак поднялся: -- Хотел бы отведать вашей ухи, но надо заскочить еще в одно местечко. Оттуда пришлю гонца. Злость в глазах Гонты медленно уступила место веселому любопытству: -- К поляницам? -- Угадал. -- Хотел бы с тобой... да побаиваюсь. Говорят, мужиков привязывают к диким коням и отпускают. Чем так пришелся по ндраву? Не думаешь, что этого Ховраха уже разметали по степи дикие кони? Конь подбежал, услышав свист. Мрак признался: -- Честно говоря, побаиваюсь. Чутье говорит, что все утрясется, но ум кричит, что Ховраха уже вороны клюют. Он вскоил в седло. Гонта крикнул вдогонку: -- А ты на чьей стороне? -- Я вообще в стороне,-- ответил Мрак. Горечи в его голосе было достаточно, чтобы заполнить ущелье средних размеров. В старину земля была настолько жирной, что из нее можно было выдавливать масло. Но прошли века, теперь под копытами его коня гремела сухая как высохшая черепица земля, вздымалась удушливая желтая пыль. Дорога постепенно опускалась, горы уходили в стороны. Наконец они выпустили Мрака, оставшись позади, а впереди разом раскрылась ровная как выструганный стол степь. Ни единого бугорка, только сухая трава, а сверху необъятный синий купол с раскаленным до оранжевого цвета слитком металла. Мрак чувствовал сухой жар, как в кузнице, что разом обрушился сверху на голову и плечи, прогрел, разогнал кровь, выжег сырь и недобрый туман гор. Земля гремела под копытами. Иногда проскакивали мимо зеленых островков, трава там тянулась на версты, даже кусты стояли плотные как щетина на спине вепря, явно там пробился наверх ключ, но чаще трава была жесткая, низкая, а земля сухая и твердая. Едва из-за виднокрая показались кончики шатров, как заклубилась в двух местах пыль, а в ней различил крохотные искорки. Конь охотно перешел с галопа на рысь, а затем и на тихую грунь. От него тоже шел сухой жар, а влажная кожа высыхала раньше, чем взмокала. С двух сторон к нему неслись поляницы. Прокаленные солнцем, в звериных шкурах, но с голыми руками и ногами, обнаженной левой грудью, лица дикие, рассерженные. Заранее готовые дать отпор мужицким шуткам, наглым взорам. Мрак остановил коня, вскинул ладони над головой и помахал. Женщины все еще сжимали в руках короткие дротики. Глаза смотрели подозрительно. -- Я к Медее,-- крикнул Мрак. -- Кто таков? -- крикнула одна женщина. Вторая заехала чуть сбоку, дротик угрожающе смотрел Мраку в бок. -- Ее друг. -- У нашей царицы нет друзей! -- А вот тут вы неправы, лапочки,-- сказал Мрак ласково.-- Есть. И я не единственный. На него смотрели зло, подозрительно, но с замешательством. Слишком уверенно говорит, а глаза смеются. Первая женщина люто скрипнула зубами: -- Ты должен умереть! -- Только в твоих объятиях,-- согласился Мрак.-- Вон ты какая хрупкая, кости как у птички... Он тронул поводья, и поляницы невольно развернули коней. Первая покосилась на свои руки, длинные и сильные, широкие в кости, вспыхнула от ярости, насмехается волосатый, затем перевела взгляд на его руки, прикусила губу. А может и не насмехается. Его руки вдвое толще, кости шире, а сам так громаден и дик, что в самом деле рядом с ним сама хрупкость и беззащитность... Она выпрямилась, только теперь замечая, что левая грудь обнажена. И что ее касается не только лучи солнца и порывы ветерка, но и мужской взгляд. Особый взгляд, который ни с чем не спутаешь. Вторая выпрямилась, отчего грудь, что вызывающе смотрела кончиком стрелы прямо перед собой, теперь даже приподнялась, будто стрелу готовилась выпустить по низкому облачку. Конь под нею горячился, часто перебирал ногами, всхрапывал, громко прядал ушами, будто щелкал кнутом. Шатер быстро приближался. Уже видны были костры, крытые телеги, множество коней, что в сторонке обдирали пышный куст. Поляницы к удивлению Мрака, собравшись вокруг костров, по большей части чинили одежду, шили новую, нанизывали на нитки бусы, пели негромкие и почему-то печальные песни. Трое поднялись с копьями в руках, одна побежала к шатру царицы. Длинные ноги красиво месили сухой степной воздух, полный запахов полыни и ковыля. Мрак невесело скалил зубы. Не от хорошей жизни девки живут врозь от мужиков. А все рассказы про гордую степную жизнь, вольницу и героику -- блажь. Не бабье дело скакать на горячем коне, метать стрелы в живого человека, а то и рубить его острым металлом. Но сказать такое вслух -- голову потерять. Женщины правду любят еще меньше царей. Им нужно поддакивать да похваливать. Медея не появилась, но вышла поляница, жестом пригласила войти. Даже полог придержала, так что сразу не прибьют. Да и женское любопытство не позволит вот так круто в лоб, чтобы уши отвалились. Медея возлежала на низком ложе. Судя по разворошенному узлу с одеждой, она перед гостем-мужчиной все же переоделась. А то и просто оделась. Так что он опять не увидит как выглядела бы в облике простой поляницы с коротким подолом и обнаженной левой грудью. А посмотреть, как он помнил, есть на что. -- Что уставился? -- спросила она подозрительно. Опустила глаза на свою могучую грудь, свитер не скрывал пышные формы, стряхнула невидимую пылинку.-- Как я слышала, ты отыскал царя. Глава 29 Мрак ногой придвинул скамейку и, не спуская с Медеи взгляда, сел напротив. Хрюндя тяжело соскочила на скамью, подумала неспешно, спрыгнула на землю, осторожно пошла обследовать углы шатра. -- К добру ли отыскал,-- ответил Мрак невесело,-- не знаю. Ты слышала, что стряслось во дворе? -- Немного,-- ответила она, но по безразличному тону понял, что царица знает больше, чем видел он сам.-- Что-то не выглядишь счастливым. -- Счастливым? -- Ты ведь жених,-- напомнила Медея. -- Да,-- сказал Мрак. Сам почувствовал, что голос у него недоумевающий и растерянный,-- но я представлял это иначе. В глазах Медеи промелькнуло нечто напоминающее жалость. Словно видела могучего кузнеца, ковавшего тяжелые мечи, который взялся на своей массивной наковальне тем же молотом быстро перековать гребень для волос в филигранные серьги. -- Что будешь есть? -- спросила она со вздохом. -- Я ем все, что бегает, летает, ползает и плавает. -- Это хорошо,-- сказала Медея непонятно.-- Ешь вперед, пока можешь. В шатер начали вносить еду, и Мрак ощутил, что с утра во рту маковой росинки не было. В животе радостно взвыло, завозилось, подготовливая емкости. Приоткрыв полог, женские руки опустили на пол большой пузатый кувшин. Мрак придвинулся ближе. Медея понимающе улыбнулась. В тени жарко и пыльно, и если горло не промочить, то потрескается как высохшая глина на солнце. -- С чем на этот раз? -- спросила она. -- Да просто на тебя пришел посмотреть,-- ответил Мрак с набитым ртом. -- Врешь, меня все боятся. -- Ну тогда, если честно... Не обессудь за правду, но захотелось еще раз поесть жареного гуся с подливой из степных ягод. С прошлого раза каждую ночь снился. -- Тоже хорошо сказано,-- одобрила Медея.-- Хотя мог бы сказать, что я тоже каждую ночь снюсь. А что? Я хуже жареного гуся? Куда там гусю, подумал Мрак. Гусь тоже истекает сладким соком, но в Медее его... гм... Он с трудом оторвал взор от ее необъятной груди, при таком могучем размере торчит как у девчушки-подростка, сглотнул слюну вместе с мясом гуся, ответил осевшим голосом: -- Да ты прямо пава. А явился я, дабы звать тебя на Волка. Тот приготовился к прыжку на трон. Медея вскинула тонкие брови: -- Меня? Неужто я похожа на защитницу престола? -- Волк сразу начнет готовится к войне,-- сказал Мрак.-- Да ты и сама знаешь. Но сперва обезопасит себя внутри страны. Ты и для Додона заноза, но тот труслив и ленив, а Волк тут же бросит сюда все войско. Здесь, вблизи с кордоном, и оставит на зимовку. А весной, когда подсохнут дороги, сразу же двинется на Артанию. -- Его побьют,-- сказала Медея.-- Надо еще миновать земли Руда. А тот сейчас силен как никогда. -- Возможно,-- согласился Мрак.-- Но что от этого тебе? Руд побьет его на другое лето после истребления твоего народа. Пусть бабьего, но все-таки народа. Ты не увидишь кончины Волка. Медея покачала головой: -- Волка выгнали взашей. Выставили из детинца как мелкого воришку. Что он может? -- Вернувшись к своим, он подал это так, что местные колдуны все переврали. На колдунов, сама знаешь, свалить можно все. У него достаточно народа, чтобы взять стольный град Куяву. Но сейчас он с небольшим отрядом явился в капище древнего бога Чура. Если будет приносить жертвы сорок дней кряду, то ему обещана победа. Мне сказали ребята Гонты. -- Сорок дней? -- переспросила Медея.-- А тебе ребята Гонты, что за дурацкое имя, не сказали, что Волк уже кое-что успел? Даже не дожидаясь конца сорока дней. На первый же день Чур в знак того, что принимает жертву, дал знамение. Первый же человек, который с оружием вступит на его землю, доживет лишь до заката солнца. -- А другие? -- спросил Мрак тяжело. -- Это было дано Волку в первый же день,-- напомнила Медея.-- Неизвестно, какие дары получит еще. Но и первого предостаточно... Мало кто не готов погибнуть в бою, но когда знаешь, что обязательно в этот же день погибнет тот, кто ступит на землю Волка первым... А нас от Волка отделяет лишь мелкая речушка, что в это время вовсе пересыхает, превращается в ручей. Курица перейдет на ту сторону, не замочив хвоста. Мрак представил себе как целое войско в нерешительности останавливается перед ручьем. Закаленные воины начинают посматривать друг на друга, отводить стыдливые взоры. Никто не хочет перейти ручей первым. Если вторым, то можешь погибнуть еще раньше, но можешь и уцелеть, прожить долгую жизнь среди звона мечей и свиста стрел. -- А когда вошел в то капище? -- Около недели тому,-- сказала Медея. -- Ого! -- Если хочешь точнее, то... даже восемь дней. Мрак стиснул челюсти. Даже, если удастся Медею уговорить напасть на Волка первой, то пройдет еще не один день, а то и не одна неделя, пока все войско соберется, выступит. Войну в один день не начинают! -- Я сумел уговорить помочь только Гонту,-- сказал он невесело.-- Это вожак разбойников... -- Слыхала,-- ответила она пренебрежительно.-- Даже видела однажды. Лысый хвастун с длинными лапами. -- Медея, -- сказал он с укором. -- Гонта не лысый, а бритый. У них обычай такой. А мужик он просто замечательный! Если решишься, то его люди будут отличными союзниками. -- Я уже отправила большой отряд,-- сказала она неожиданно.-- Закончишь жевать, можно ехать вдогонку. У Мраку кусок мяса вывалился из рук: -- Когда же ты успела? -- Твой посланец убедил. -- Ховрах? -- обрадовался Мрак.-- А я уже и спросить боялся. Что-то не слышу пьяных воплей, никто не горланит песни, не чую запаха блевотины... не за столом будь сказано. Что с ним? Медея улыбнулась: -- Он и повел головной отряд. -- Он? -- изумился Мрак.-- Ну, Медея, либо заведет бес знает куда, либо все твои воины забрюхатеют. -- Почему нет? -- ответила она равнодушно.-- От таких мужиков здоровые дети заводятся. Пусть. Он торопливо вытер губы тыльной стороны ладони. Поднялся, его желто-коричневые глаза блеснули благодарностью: -- Спасибо. Я поскачу вдогонку. -- Допей вино,-- предложила она. -- Не до него,-- отмахнулся он. -- Допей,-- посоветовала она снова.-- Все равно догоним еще на нашей земле. До перехода через кордон. Он подумал, что ослышался: -- Ты едешь тоже? -- Я велела запрягать колесницу, едва дозорные увидели тебя издал