и. Мне очень хочется тебе показать, что колесница мчится быстрее твоего коня! Конь Мрака, дотоле неутомимый, начал ронять пену. Всего две лошади в колеснице Медеи, но несут с такой легкостью, словно везут два перышка. Медея сама не правила, для этого впереди стояла могучего сложения поляница, дико свистела и размахивала бичом. Хоть в легком панцире, но все-таки живот был открыт, как и ноги. Она была на голову выше Медеи, в плечах и бедрах едва ли не шире, рыжая, звероподобная, с пышной копной в кольцах волос, что развевал ветер. Медея лениво полусидела-полулежала на сидении. Темные как ягоды терновника глаза насмешливо следили за Мраком. Ее коням намного легче, признал Мрак хмуро. Не держат тяжесть грузного мужского тела, а такую легкую колесницу мог бы тащить и ребенок. Да и просто приятно видеть как женская легкость, особенно в ее положении, побивает грубую мужскую силу. Сам он время от времени бросал взгляды на колесницу. Несется лихо, кони даже не вспотели. Тревога за царство Куявию странно уживалась в его душе с уязвленным самолюбием от такого пустяка, что его вот-вот обгонят женщины. Пусть даже одна из них царица, а другая -- ее лучший воин. Ему дышали в затылок с десяток поляниц. Эта почетная стража мчалась по обе стороны дороги. Кони под ними были легкие как ласточки, неслись ровно, почти не касаясь земли. Похоже, обогнать могли бы, но не решались: Медея убьет, если напылят перед колесницей. Солнце клонилось к закату, когда Мрак заметил далеко впереди сизые струйки дыма. Присмотревшись, крикнул Медее: -- Похоже, твои девки уже встретились с ребятами Гонты! -- Не должны,-- крикнула Медея. Вид у нее был встревоженный. Мрак улыбнулся, хоть в чем-то берет верх: -- Похоже, хлопцы Гонты сами поспешили навстречу! Не утерпели. Медея бросила пару слов вознице, бич с сухим треском обрушился на лошажьи спины. Оскорбленные кони понеслись еще быстрее, Мрак начал отставать. Хуже того, и конные поляницы с визгом и воплями понеслись мимо, обогнали. Худые как кошки, подумал Мрак мстительно. Такие для коней что есть, что нет их вовсе. Кожа и горсть костей. Это не человек с его весом в какие-нибудь семь-восемь пудиков! Поляницы, выехавшие с Ховрахом, уже разожгли костры, но шатры не ставили. Мрак видел с каким облегчением перевела дух Медея. Похоже, не очень верила в стойкость своих воительниц. Тем более, что разбойники Гонты сродни им же: изгои, живущие по своим законам, презираемые, возбуждающие ненависть сытых горожан, зависть и жадное любопытство. В полете стрелы ниже по течению люди Гонты спешно раскладывали свои костры. Похоже, прибыли только что, многие как раз слезают с коней. Новоприбывшие костры разжигали все выше и выше по течению. Мол, ради чистой воды, замутили тут всякие, но кому дурить голову, ради какой воды? Правда, костры поляниц тоже сдвигались к кострам разгоряченных мужчин. Слышался смех, перебрасывались шуточками, что становились все откровеннее. Гонта вышел навстречу, но взгляд его, миновав Мрака, устремился на колесницу. Был он чисто выбрит, голова блестела как отполированная, а длинный чуб был заброшен за ухо. Серьга вызывающе блестела красным рубином. Мрак смотрел удивленно, таким вожака разбойников еще не видывал. Чист, пахнет травами, выстиранная рубашка с вышитыми петухами, рукава засучены, волей-неволей не оторвать взгляд от могучих рук: длинных, сплетенных из таких тугих мышц и жил, что кажутся выкованными из металла. -- Приветствую тебя, царица,-- сказал Гонта. Глаза блестели, а губы сложились в неуверенную улыбку.-- Я много наслышан о тебе. Он протянул руку, напряг мышцы, чтобы красиво вздулись и заиграли, но Медея вылезла из колесницы, лишь скользнув по его могучей длани равнодушным взором. Грудь ее колыхалась при каждом движении. Мрак слышал как Гонта задержал дыхание. -- Все ли твои люди прибыли? -- спросила она тем же ровным как степь голосом. И, не дожидаясь ответа, изогнула губы: -- Я думала, у тебя их больше. Гонта вспыхнул, его необъятная грудь раздалась в объеме, рубашка затрещала. Медея посмотрела с интересом, но это было оскорбительное любопытство человека к драчливому петушку. -- У меня их достаточно,-- ответил он сдавленным голосом.-- Достаточно, чтобы здесь все знали мою власть. У меня -- мужчины! Насмешливый взгляд Медеи сказал, что не все, кто носит портки -- мужчины, но Гонта ответил тоже взглядом, что это она может проверить хоть сейчас. Мрак хмыкнул, Гонта и Медея тут же повернули головы в его сторону. Оба уже выглядели рассерженными, будто спорили полдня. -- Можно мне спросить,-- сказал он.-- Кто едет вон с той стороны? Он не похож на поляницу. Да и для разбойника слишком хорош... С той стороны поднималась пыль, красная в лучах закатного солнца. Сколько Гонта и Медея не всматривались, в их сторону двигалось только пыльное облако, потом донесся стук копыт. Наконец заблистали солнечные зайчики, и Гонта посерьезнел. Судя по тяжелому конскому топоту, блеску доспехов, в их сторону едет могучий витязь. Мрак первым шагнул навстречу. Поляницы на всякий случай отступили и взялись за оружие. Из пыльного облака вынырнул на огромном коне высокий богатырь в остроконечном шлеме. Шлем был странным, закрывал лицо, выступала только роскошная седая борода, что веером лежала на могучей груди. За ним скакали еще трое воинов. -- Как же он видит,-- пробормотала за спиной Мрака одна женщина, в ее голосе было великое удивление. Мрак сказал громко: -- Добро пожаловать, доблестный Гакон! Что привело тебя в наш стан? Гакон высился огромный и неподвижный как башня. На звук голоса чуть повернул голову, вслушался. Голос прозвучал густой и мощный как из глубокого подвала: -- И я приветствую тебя, доблестный Мрак. Я узнал, что ведешь людей на Волка. Мне совестно за царя, что не дал тебе войска. Но я, слуга царю, пришел сам. -- Ты хочешь пойти с нами? -- спросил Мрак. -- Да,-- прогремел Гакон с непонятным раздражением.-- Авось, хоть здесь найду успокоение. Мрак развел руками: -- Мы рады тебе, Гакон. Витязь с завидной легкостью спрыгнул с коня. Один из всадников спешился, взял за руку. С другой стороны подбежала, повинуясь кивку Медеи, поляница. Вдвоем повели старого богатыря в сторону наспех возводимого шатра. -- Хорошая примета,-- сказал Мрак. -- Этот слепец -- хорошая? -- удивился Гонта. Медея проговорила задумчиво: -- Какой мужчина... Какая борода! У мужчины должна быть борода. И усы, обязательно усы. Гонта нахмурился, его пальцы бесцельно потрогали чисто выбритый подбородок. Мрак вмешался: -- Медея, до капища верст двадцать? -- Двадцать две,-- сказала Медея. -- Двадцать три с гаком,-- поправил Гонта. Медея смерила его таким взглядом, что у Гонты руки стали короче и тоньше, а грудь сузилась до куриной. Да и яркие петухи на рубахе превратились в кур. -- Двадцать... ага,-- сказал Мрак и оборвал себя. На версту больше, на версту меньше -- не стоит из-за этого рвать друг другу глотки, как готовы эти двое.-- Надо перейти реку как можно быстрее и застать Волка прямо в капище. К их разговору прислушивались как поляницы, так и разбойники. И те, и другие, встречаясь с Мраком взглядами, опускали глаза. Похоже, подумал он с холодком, все уже знают о предсказании. Первый, кто вступит на землю Волка, не доживет до захода солнца! Все готовы умереть в бою, но даже в самом лютом бою остается возможность уцелеть, отступить под ударами топоров и мечей, упасть оглушенным среди мертвых, а наутро встать и уйти... Но когда знаешь, что погибнешь обязательно, даже у самых неустрашимых по спине пробежит дрожь. Правда, здесь можно всего лишь помедлить, выждать, пока кордон переступит другой!.. Если, конечно, эта мысль не прийдет в голову каждому. Окруженный поляницами, подошел довольный как кабан во главе стада Ховрах. Расплылся в улыбке, еще издали раскинул руки: -- Спасибо, друг! Служу Отечеству. -- В поте лица своего? Не надорвись. Ховрах плотоядно обнял двух женщин за плечи, тоже пухленьких и румяных: -- Значит, по утренней зорьке и выступим? -- Сейчас надо,-- сказал Мрак досадливо.-- Ночью не так жарко. А утром обрушимся как снег на голову. Ховрах даже отшатнулся. В глазах разбойников Мрак тоже видел неодобрение. Многие с вожделением поглядывали в сторону кургана, возле которого виднелись сотни коней, где разжигали новые костры, мелькали полуголые женские фигурки. Медея посмотрела на небо: -- Тучи... Луны не будет видно. -- Я поведу,-- сказал Мрак. Он осекся. Знал, что если он первым перейдет речку, то не поведет. А перейти должен именно он. И потому, что ему все равно жить только до первого снега, да и вообще... Он из тех, кто не может не пойти первым. -- А у тебя глаза совы? -- спросила Медея насмешливо. Волка, чуть не сказал Мрак. И нюх волчий. Ему непонятно, как можно ночью видеть хуже, чем днем, если хоть пара звезд проглядывает в разрывы туч. -- Ох, не люблю таких драк,-- внезапно послышался в сторонке голос Ховраха. Мрак удивился: -- Почему? Разве ты не воин? -- Воин, воин,-- ответил Ховрах торопливо.-- Да не боюсь я схватки, когда это схватка! Грудь в грудь, глаза в глаза. Моя беспримерная отвага на его... крохотную. А эти сражения, да еще все и всегда почему-то решающие... Ведь и это решающее, верно? -- Точно,-- подтвердил Мрак. -- Ну вот. А в любом решающем задавят, не успеешь пикнуть. Это свалка, а не геройский двобой! Мне жарко в толпе даже зимой. Я задыхаюсь, а все такие потные, гадкие... А сейчас и вовсе лето, жара, мухи... Я ведь чего больше всего боюсь? Что моя беспримерная отвага одолеет, как всегда, мое мудрое спокойствие и благоразумие... Я ведь только с виду такой вот смирный, а на самом деле -- зверь лютый! И боец нещадный. Сомну усех, кто встанет на пути! Сомну и растопчу. И вообще я в бою становлюсь одержимым богами. Убьют меня, я и тогда встану из мертвых, чтобы отомстить обидчику! Он раскраснелся, взмахами показывал, как изничтожает врагов. Медея опасливо отодвинулась. Гонта весело оскалил зубы, подмигнул Мраку. Уши Мрака подергивались, ловили звуки. Гонта подумал, что он дивится чутким ушам друга, как тот с великим удивлением смотрит на его руки, в самом деле длинные и сильные, способные обнять даже самую полную в мире женщину... Чтобы отогнать непрошеные мысли, стал вслушиваться. У костра наспех разогревали мясо, а пока ждали, один из самых старых воинов перебирал струны на бандуре, нараспев рассказывал что-то такое, из-за его даже Мрак остановился, слушал. -- Зерван,-- услышал Гонта,-- он и есть бог всего сущего... Он существовал всегда, даже когда не было ни звезд, ни воздуха, ни солнца. Тысячи лет он был в пустоте, скучал, томился, но сам был хоть и могучим, но... гм... -- Вроде Додона,-- сказал кто-то со смешком.-- Царствует, но правят другие. -- Вот-вот,-- продолжил старик. Струны запели печальнее, а голос возвысился: -- и тогда страстно возжаждал, чтобы родился сын Ормазд, призванный сотворить нечто иное. Но сам же сомневался, слишком несбыточное затеял, и от этих сомнений вместе с Ормаздом зародился и Ахриман. Зерван дал слово... кому-кому, себе, конечно!.. передать власть над миром тому, кто родится первым. Ормазд уловил мысли Зервана и поделился ими с Ахриманом. Тот поспешно разорвал чрево Зервана и вышел первым, к тому же еще и назвался Ормаздом. Зерван ужаснулся, сразу все поняв, но слово не воробей, и вынуждено уступил всю власть Ахриману... Правда, только на девять тысяч лет, а потом власть должна перейти к Ормазду, которому предстоит все исправить, что натворил Ахриман за те девять тысяч лет. И тогда Ахриман создал этот мир, в котором мы живем! Он печально умолк. Струна еще вибрировала в густом воздухе, когда один молодой воин спросил с надеждой: -- Мне дед говорил, что мы все еще живем в царстве зла Ахримана. Но, может быть, его власть за это время уже кончилась? И воцарился праведный Ормазд? Старый воин ткнул его кулаком в бок: -- Пей, дурень. Даже, если воцарится, то, думаешь, за день или год все исправит? -- Что напакостит один,-- сказал другой,-- там сто человек убирать будут. Ломать не строить! А Ховрах, знающий и битый жизнью, рассмеялся: -- Дурень этот Ормазд, если ждет, что Ахриман уступит власть! Да еще после того, как девять тысяч лет укреплял, обзаводился сторонниками. Да и вы дурни, если верите! Миром правит Ахриман, он и будет править. Их взоры обратились к Мраку, как зачинателю, а теперь и предводителю похода. Тот проворчал: -- Ховрах прав, миром правит Чернобог, как бы в какой стране не назывался. И добром власть не отдаст. А вы бы отдали? Но насчет того, что и будет править, это еще надо посмотреть... Только вы, ребята, костры гасите. Пойдем сейчас -- две трети уцелеют. Выступим утром -- поляжет больше половины. Промедлим еще чуть -- нас уничтожат всех. Воины поспешно хватали с горячих камней ломти мяса, а женщины уже бросились к коням. Одна тут же помчалась к лагерю поляниц. Другие стояли в ожидании, их взгляды были обращены на Медею. Царица подошла к Мраку вплотную. Он невольно смотрел ей в лицо, потому что Медея смотрела неотрывно, ее губы подрагивали. Наконец она проговорила негромко: -- Выступаем. Но я хочу, чтобы было кому нас вести. Глаза ее стали холодными и жестокими. Она повелительно кивнула кому-то за спиной Мрака. Он ощутил неладное, начал оборачиваться. Тут же что-то холодное набросили сверху, на голову обрушился удар. В черепе взорвалось болью. Он зарычал, попытался схватить кого-то, но руки царапнули воздух. Он упал на колени, и последнее, что помнил, это десятки рук, что беспощадно вязали ремнями так туго, что вскоре должен умереть от застоя крови! Глава 30 Перед тем как ступить в воду, женщины-волхвы трижды бросали топор в воздух. Сообща всматривались в блики, и все три раза снова предсказали то же самое. Первый, кто ступит во владения Горного Волка с оружием, погибнет. Погибнет еще до захода солнца. Поляницы поглядывали и на разбухший багровый шар, что уже коснулся краем черной земли, медленно сползал, сплющиваясь от собственной тяжести. Даже люди Гонты, отважные до дурости и бесшабашные до святости, мялись и поглядывали друг на друга. Всегда готовые к смерти, сейчас бледнели. Даже присутствие женщин, перед которыми обычно выпячиваешь грудь и подтягиваешь живот, сейчас не действовало. Ховрах с топором в руках вошел в воду, завопил исступленно: -- Так неужели мы отступим? В воду входили все новые отряды поляниц, начали подталкивать передних. Ховрах посветлел лицом, решение найдено нечаянно, но все же найдено. Сейчас все решится само собой. Задние надавят на передних... Со стороны шатра раздался разъяренный вопль. Полог с треском отдернулся. В багровых лучах солнца возникла гигантская фигура воина, массивного и широкого, как в плечах, так и в поясе. Он был в полном доспехе, щит висел на сгибе левой руки, в высоко вскинутой правой руке хищно блистал меч. Длинная серебряная борода блестела в лучах заходящего солнца, и казалось, что по ней бегут струйки крови. -- Гакон,-- пробормотал Ховрах изумленно.-- Я ж упоил так, что рачки ползал! -- Старый черт,-- ругнулся Гонта, но в голосе разбойника было восхищение.-- Без него ни одна драка не обходится. -- На этот раз и рачки, как говорит Ховрах, не уползти,-- бросила Медея. -- Похоже, потому и спешит. Гакон, все еще не переставая рассыпать проклятия, как на головы врага, так и друзей, что не разбудили, не снарядили, бегом заспешил с холма к реке. Брызги взлетели выше головы. Он ревел как бешеный бык, ругался, орал, вызывал на бой, с каждым шагом продвигался все дальше в реку. За ним следили понимающе, хотя в сердце каждого копошился гадкий червячок облегчения. Ему, Гакону, все одно вот-вот сгинуть. И так дожил до вон какой седой бороды, хоть и слепой, в то время как молодые здоровые мужики гибнут словно мухи в метель. Гакон был уже вблизи рокового берега, как вдруг оступился в подводной ямке, с воплем рухнул, подняв столб брызг до небес, а когда поднялся, мокрый и злой, то потерял направление и зашагал вдоль реки. Течение же в эту жару почти остановилась, река напоминала заснувшее болото. Ему закричали, заорали, подсказывая, где берег. Гакон встрепенулся, лицо озарила свирепая радость. С боевым кличем укрылся щитом и, выставив для удара меч, бросился в сторону кричавших, явно приняв за врагов. -- Разбегайся! -- заорал Ховрах дико.-- Зашибет, старый дурак! Гакон несся к берегу в столбе бьющей из воды крови, так выглядели с берега расцвеченные заходящем солнцем брызги. Они взлетали выше головы, и Гакон весь блестел как в чешуе сказочной рыбы. Серебряные волосы трепал ветер, рот был разинут в злом крике. Разбойники и поляницы прыснули врассыпную, лишь трое-четверо остались, выставив щиты. Гакон выбежал на пологий берег с легкостью мальчишки. Шипастая булава угрожающе завертелась над головой. Вокруг прыгали смельчаки, орали, они-де свои, но распаленный близкой кровью Гакон слышал только собственный рев. Булава неожиданно ударила в подставленный щит, и смельчак полетел на землю с выбитой из плеча рукой. От щита брызнули щепки. -- Слава! -- орал Гакон ликующе.-- Бей!.. Круши!.. Гонта сам пытался как-то ухватить Гакона за руку с булавой, но старый витязь двигался быстро и неожиданно, булава с такой скоростью распарывала воздух, что тот ревел как в трубе при вьюге. Стоял треск, люди вскрикивали, Гакон торжествующе хохотал, бил и крушил. Деревянные щиты превращались в обломки, бронзовые сминались, а их хозяева с криками боли откатывались в сторону, ибо этот зверь наступит -- кишки вылезут. В Гакона начали метать боевые гири, молоты. Он яростно ревел, орал, Гонта сам вздрогнул и присел, когда огромный молот, брошенный издалека, с силой шарахнул старика по голове. Шлем отозвался гулом, Гакон пошатнулся, руки с огромной булавой и великанским щитом начали опускаться. Колени подогнулись, он сгорбился, закачался, и к нему бросились обрадованные разбойники и поляницы. И тут Гакон тряхнул головой, взревел гулко под железной маской. Булава со страшной силой описала вокруг него длинную дугу. Послышался частый стук металла по живому, крики боли. Сбитые с ног люди отлетали как щепки. Гонта, Медея и Ховрах попятились, их спешно закрыли двойной стеной щитов разбойники и поляницы. Тут же всех оглушил могучий рев Гакона, над стеной щитов взлетела страшная булава, пошел треск, вопли, крики боли, дикий хохот старика. -- Гакон! -- орал Гонта.-- Гакон, старый бес! -- Гакон!!! -- завопила Медея таким пронзительным голосом, что Гонта отскочил в испуге.-- Гакон, это мы!.. Свои!.. Враги на том берегу! Гакон ломился сквозь заслон из человеческих тел как вепрь через кустарник. Поляницы падали, уползали, как и разбойники, уже появились раненые, всюду стоял крик. Гакона уговаривали, орали, в него летели уже и боевые топоры, дротики, камни, старый витязь отряхивался как пес после купания, пер напролом, бил и крушил подставленные щиты, рвал веревки, что бросали со всех сторон, и уже был в двух шагах от Гонты и Медеи, когда Ховрах приложил ладони ко рту и заорал дико: -- Гакон!.. Гакон, это я -- Ховрах! Гакон остановился, но булава попрежнему распарывала воздух во всех направлениях. Еще два щита разлетелись вдребезги, когда наконец густой голос из-под шлема прорычал: -- А ты что здесь делаешь? -- Это свои, дурень! -- заорал Ховрах. Гакон чуть замедлил размахи, теперь стало видно с какой быстротой булава распарывает воздух вокруг старого витязя: -- Опять свои? -- Снова! -- заорал Ховрах. Он ткнул Гонту и Медею под ребра и те тоже заорали, завизжали, срывая голоса. Гакон в нерешительности замедлил вращение булавы, но и теперь еще окружала сверкающей стеной из металла толщиной с детскую голову. -- А где не свои? -- осведомился он. -- По ту сторону,-- завопил Ховрах.-- Но ежели тебя видели, то уже разбегаются! Гакон с тяжким вздохом опустил булаву. Могучая грудь тяжело вздымалась. Голос из-под шлема донесся неузнаваемый от горечи: -- Совсем ослаб... И драться не начал, а уже язык на плече. Гонта посмотрел на его путь, заполненный разбитыми щитами, ранеными и ушибленными, сломанными копьями, смятыми шлемами. Плечи зябко передернулись: -- Слава богам, такие богатыри уже вымирают. Ховрах бросил одобрительно: -- Молодец Гакон! Бей своих, дабы чужие боялись. В глазах Медеи было больше восторга, чем страха. Гонта нахмурился, а Ховрах обнял Гакона за плечи и повел к шатрам. Гакон на полдороге освободился, заспорили, потом повернули к реке. Они были у самой воды, когда со стороны шатра Медеи прогремел озлобленный крик. Шатер затрясся, медленно повалился. С треском разорвалась ткань, в прореху выпал связанный человек. Он дергался, и с каждым движением лопались ремни, веревки, как клочья тумана разлетелись обрывки рыбацкой сети. Он поднялся во весь рост, страшный, всклокоченный, багровый от усилий. Уже только уцелевшие ремни врезались в тело, но было видно как подаются, затем все услышали треск. Как тонкие гадюки, коснувшиеся огня, так и ремни отскакивали от его тела. Он наощупь выудил из-под цветной ткани шатра палицу, выпрямился. Лицо в крупных каплях пота, обнаженная грудь блестела, а мышцы на могучих руках перекатывались, будто огромные змеи заглатывали зайцев. Ховрах побелел: -- Ну, сейчас этот кинется... Он с торопливой обреченностью вошел в воду, замешкался, и, обгоняя его, молодой разбойник по кличке Беляк, прыгнул вперед, поднял столбы брызг, пронесся через всю речушку как молодой олень и выбежал на чужой берег с криком: -- Что жизнь?.. Жила бы честь! Теперь подошвы его сапог попирали землю Горного Волка, он был молод и красив, лицо стало ясным, словно засветилось изнутри, а глаза блестели нечеловечески как звезды. В левом ухе беззаботно рассыпала искорки золотая серьга с зеленым камешком. Вторым выбежал Ховрах, дышал тяжело, мокрый как медведь после ливня, а третьим как разъяренный тур вынесся Мрак. Грянул лютым голосом: -- Дурни! Мне все одно не дожить до первого снега! Разбойники, стыдясь замешательства, гурьбой выбежали следом, окружили Беляка. Тормошили, хлопали по плечам, а тот лишь беспечно рассмеялся: -- На миру и смерть красна! Кто-то попробовал неуклюже утешить Мрака: -- Без тебя вся эта затея сгинула бы на корню. А Беляк... что Беляк, мы все беляки. Да и волхвы еще могли не так понять. -- Да, они все время пальцем в небо,-- поддержал другой. -- Правда, зато в самую середку... Беляк вскинул к небу боевой топор: -- Вперед! Мы зачем пришли? Отомстить за слезы наших матерей. А вы, братья, позаботьтесь потом о моих... У меня отец и мать уже старые, еще две сестренки совсем малые! Ховрах, сердясь за поломанный строй, быстро выстроил передних в отряд. И когда были шагах в десяти от деревьев, среди кустов шелестнуло. Тонко свистнула стрела. Беляк, он бежал впереди, выронил топор, ноги стали подгибаться. Попробовал что-то сказать, но слова тонули в клекоте: стрела пробила горло. Несколько человек с оружием наголо бросились в лес, а Беляк опустился на траву, скорчился. Глаза его медленно заволокло пеленой смерти. И в тот же миг погас последний луч закатного солнца. Лес прочесали как гребнем, но нашли только отпечатки легких охотничьих сапог. Гонта был мрачен, Беляк только первый, потери будут еще. -- Беляк...-- сказал он невесело.-- Мрак, ты видел серьгу? -- Да. -- Единственный сын! Что скажу его матери? Его род прервался. Мрак сказал с горечью: -- Не прервался. Кто-то из твоих верно сказал, что мы все беляки. Он наш брат, сын... Он весь внутри нас! Его надо только выпускать, а не душить в себе. Его род -- это мы все. Род людской, если понимаешь. Гонта пробормотал: -- Очень смутно. Да и то, не столько понимаю, как что-то чувствую. Но уж больно тонко... Даже дивно, что ты чуешь такое! Глядя на тебя, не скажешь. Мрак признался: -- Сам дивлюсь. Иногда мне хоть кол на голове теши, а другой раз слышу как звезды шуршат, как в цветах маленькие человеки поют, постигаю движение миров и тайные замыслы богов, а в душе такое сладкое томление... Но тут же то конь перднет, то сам палец прищемишь, и сразу оказываешься в привычном житейском дерьме. Они скакали в сумерках и первую половину ночи. Мрак мчался впереди, с ним был Гонта, чуть правее неслась в окружении суровых всадниц легкая колесница. Мрак различал силуэт Медеи. Лента, удерживающая ее косу, не выдержала быстрой скачки, длинные черные волосы освобожденно выплеснулись, затрепетали, странные и волшебно прекрасные. Гонта сглотнул слюну, смотрел неотрывно, едва не вывихивал шею. Медея подалась вперед, лунный свет блистал в ее широко раскрытых глазах. В них были восторг и безмерное удивление. Гонта вскрикнул: -- Вон то капище! Луна прорвала тучи, и в мертвом свете на фоне черного как грех неба выступал вдали холм. На самой вершине Мрак различил выщербленные плиты обтесанного камня. Это сейчас капище, как он понял, а когда-то был храм. Руины и сейчас выглядят мрачно и пугающе. Если древний бог и помнит о своем храме, то любого, кто принесет туда жертву, заметит и одарит. Гонта все порывался проскакать вперед. Мрак вскинул ладонь: -- Стой! Те звуки, что я слышу, мне не нравятся. Гонта повертел головой, оглянулся на Медею. Та пожала плечами: -- Что можно услышать за тем ревом в твоем животе? -- Сама ж кормила какой-то гадостью,-- обиделся Гонта.-- Я ж ел только из чувства... чувства... Он махнул рукой, а Мрак слез с коня, припал к земле ухом. Сперва тихо, потом все яснее услышал далекий плач. Тихо и безнадежно звучали женские голоса. Здесь, у самой земли уловил и запахи, что вверху растворяются в воздухе, а внизу держатся долго, расползаются, покрывают землю тонкой пленкой, пока не впитаются в росистую землю. Подъехал Ховрах. Слегка покачивался, хватался за конскую гриву, но голос прозвучал бодро: -- Унюхал что? -- Люди,-- сказал Мрак.-- Там много людей. -- Дружина? -- Нет. Оружных не учуял. Это полон. Ховрах всхрапнул понимающе: -- Ага, в жертву. Пусть, аль помешаем? -- Еще как помешаем,-- решил Мрак. Он сжал челюсти.-- Еще как... Только надо без шума. -- Почему? -- Чтоб шума было больше потом,-- ответил он сердито. Медея смотрела большими внимательными глазами. Гонта сердито сопел, держался поблизости, в ее сторону не смотрел так старательно, что чуть не вывихивал шею. -- Надо выпустить полоненных,-- предложила Медея. -- Зачем? -- Маржель обидится, что не принесли жертв, перестанет помогать Горному Волку. Мрак внезапно хлопнул себя по лбу: -- Знаю!.. На него оглянулись с недоумением. Мрак меньше всего был похож на человека, который что-то знает. Или на человека, подверженного озарением. -- Что? -- спросил Гонта осторожно. -- Мне один волхв говорил,-- сказал Мрак торопливо, и все облегченно вздохнули,-- что храмы новых богов стараются строить на месте разрушенных старых. Чтоб, значит, народ в них пер по привычке... Что за храм здесь был раньше? После долгой паузы, пока все сопели да чесали затылки, Медея сказала осторожно: -- Мне бабушка говорила, что... Маздона. Нет, Маздоная. Да-да, Маздоная! Гонта спросил напряженно: -- А что за ритуалы... Мрак, это безумие! Мы же не знаем старых обычаев, не знаем что за бог, чего желал... Медея тоже в сомнении качала головой. Мрак отмахнулся: -- Боги все одинаковы. Поклонения ждут, жертв, почитания. Атрибуты старых богов, потом объясню это слово, переносятся на новых, так говорил мой друг волхв. Вон даже имя чуть схожее. Маздонай -- это и есть, скорее всего, Маржель. По-нынешнему. Так что ежели пленников не отпустим, а зарежем во славу старого бога... Гонта побежал, размахивая руками. Его разбойники первыми принялись растаскивать старые глыбы. К ним присоединились поляницы. Гонта их отгонял, им-де животы беречь надобно, Медея чуть ли не впервые не ввязалась в спор. Когда место от новых плит было очищено, пленных согнали на место, где стоял жертвенный камень храма Маздоная. В земле еще виднелись коричневые гранитные осколки. Как видно, камень старого храма не увезли, а просто раздробили и вбили в землю. -- Это даже лучше,-- сказал Мрак. Он оглядывался, чуткие уши ловили далекое ржание, конский топот.-- Похоже, Горный Волк возвращается! -- За дело,-- велела Медея. Мрак вскочил на коня. Гонта вытащил лук, неспешно натянул тетиву. Мрак видел как вздулись чудовищные мышцы, как застонало дерево, нехотя сгибаясь под чужой волей. За спиной раздавались стоны, запахло кровью. Поляницы резали пленных быстро и умело. В жертву богу войны, хоть старому, хоть новому, всегда приносят только мужчин, а мужчин, вечных обидчиков, резать проще, чем глупых девок или беспомощных младенцев. Бывает даже приятно, ежели рожи наглые или дерзкие! Глава 31 Со стороны стана Горного Волка с грозным топотом неслись, подгоняемые попутным ветром, всадники. Они размахивали топорами, легкими и с узкими клинками. Боевые Топоры, подумал Мрак тревожно. Горный Волк привлек их на свою сторону? Или своих людей вооружил по-артански? -- В бой! -- велел он сдавленным голосом. Оглянулся на хмурые лица. И люди Гонты, и поляницы видят, что силы чересчур неравны. У Горного Волка людей втрое, если не впятеро... За спиной нарастал гул. Земля вздрогнула раз, другой, качнулась. В недрах послышалось глухое рычание. Раздался треск, перешел в грохот. В спину пахнуло жаром. В сотне шагов в земле ширилась дыра с раскаленными краями, похожая на гигантскую загноившуюся рану. Оттуда толчками выплескивался черный дым, взлетали искры. Затем полыхнул багровый огонь, выметнулся на уровень высокого дерева, и следом раздался дикий рев. Мрак ощутил как волосы встали дыбом. В огне и дыме поднялся гигантский зверь. Исполинская голова медленно повернулась, глаза отыскали Мрака и его воинов. Он весь был как раскаленный слиток меди. От него шли волны жара, ветер донес запах гари. Голова была звериной, сам выглядел как зверь, но вот медленно разогнулся, остался на задних лапах, тоже багрово-красных, а чудовищные передние развел в стороны. Грудь вздулась, зверь оглушительно взревел и, продолжая растопыривать лапы-руки, двинулся навстречу всадникам Горного Волка. Земля вздрагивала, Мрак поспешно подал коня в сторону. Рядом слышались испуганные вопли, ржание насмерть перепуганных коней. Зверь прошел мимо, за каждый шаг покрывал три конских прыжка. Всадники Горного Волка растерялись, когда длинные лапы с непостижимой ловкостью ухватили двоих, второго даже вместе с конем. Мрак вжал голову в плечи, когда зверь сунул первого в пасть, с хрустом перекусил, кровь брызнула и потекла по губам, груди. Зверь довольно рыкнул, откусил из левой лапы, все еще не выпуская окровавленную половину туловища в правой. Так и шел, размахивая несчастными, брызгая кровью, а люди Горного Волка, оцепенев, провожали застывшими глазами. Из капища Маржеля с криками выскакивали люди. Мрак видел как выметнулась блестящая бронзой фигура воина, что высился на голову над другими. Когда он повернул искаженном яростью лицо, Мрак узнал Горного Волка. А следом шатались деревянные стены. Крыша взлетела, будто подброшенная могучим ударом. Остолбеневшие люди увидели как на месте рассыпавшегося храма разгибается в полный рост обнаженный до пояса великан. Он был в бронзовом шлеме с рогами, на руках блестели бронзовые браслеты, но широкая грудь была открыта, могучая и широкая, с белесыми шрамами, как пораженно понял Мрак, хотя не мог сообразить, кто мог оставить такие шрамы на груди бессмертного бога. -- Их бог красивее! -- воскликнула Медея. Мрак не успел ответить, вмешался Гонта: -- Зато наш здоровее! Посмотри, какие длинные лапы! Для мужчины разве не сила важнее? Красавчики -- либо трусы, либо ворюги... Медея фыркнула, с нарочитым презрением окинула его длинные руки долгим взглядом, снова фыркнула и отвернулась. Зверобог торопливо доел несчастных, хрумая их вместе с доспехами, но глаза его уже следили за молодым богом. Глухой рев вырвался из чудовищной пасти. Маржель ответил грохочущим смехом, быстро и легко бросился навстречу. Движения его были угрожающе красивы, словно исполнял воинский танец. Удар от столкновения был таков, что земля дрогнула и застонала, а птицы в воздухе, теряя перья, с криками поспешили прочь. Раздался страшный рев в два голоса. Старый и молодой боги сцепились, пытались сломить друг друга, но если молодой выглядел ловчее и искуснее, то старый оказался тяжелее, на голову выше, сильнее, судя по чудовищным мышцам, похожим на стволы деревьев. -- Боги уже начали,-- сказал Мрак.-- Пора и нам. Он пустил коня вперед. Чуть погодя услышал нарастающий грохот копыт. Люди Гонты и поляницы Медеи, преодолев страх, пронеслись мимо бьющихся богов и с криками набросились на всадников Горного Волка. Зазвенел металл, раздались крики боли и ярости. Людей Горного Волка было больше, чем впятеро, но все оглядывались на Маржеля, чью помощь им обещали. Могучий бог войны, которому приносили жертвы, отступал под тяжелыми ударами древнего зверобога! -- Руби! -- услышал Мрак сзади задорный голос Гонты.-- Наш ихнего бьет в хвост и гриву! -- Бей! -- вторил звонкий голос Медеи.-- За нашу свободу! Вдруг мимо Мрака жутко свистнуло. Еще и еще. Всадники, что неслись на него с поднятыми топорами, исчезали из седел, будто вышибал гигантский кулак. Сзади несся Гонта. Он скалил зубы, руки двигались с такой быстротой, что изумленный Мрак видел только смазанное движение. А стрелы неслись веером, одна догоняла другую, топорщила ей перо. Отшвырнул тулу, начал опустошать другую, а двое разбойников уже протягивали с обеих сторон запасные колчаны, полные не то исполинских стрел, не то дротиков. Мрак погрозил кулаком: -- Шуткуешь? Мне тоже без боя соромно. Разбойники врубились в ряды людей Горного Волка с победными криками. И хотя до победы было далеко, те дрогнули. Их бог отступает шаг за шагом, его плечи вздрагивают от ударов. Сам Горный Волк бросился в бешенстве на левый край, где поляницы с жутким визгом теснили его людей. В его руках был огромный меч, которым вращал с огромной быстротой. Одна женщина была рассечена пополам, но трое других, будто долго готовились заранее, разом метнули в него боевые палицы. Оглушенный Горный Волк зашатался, выронил меч. Еще одна пронеслась мимо и с такой силой обрушила палицу на его шелом, что от звона у Мрака заломило уши, и он увидел воочию, что значит слово "ошеломить". Горный Волк рухнул как подкошенный. Десятки копыт пронеслись по нему, втаптывая в пыль и грязь. Отступление людей Волка превратилось в бегство. Разбойники ликующе догоняли и рубили в спины, секли головы и, не останавливаясь для грабежа, гнали и гнали остальных, ибо тех все еще больше, нельзя дать опомниться... Затем до поздней ночи, а потом и при лунном свете обирали трупы, то и дело ссорились из-за богатой добычи. Все рыскали с окровавленными ножами, приходилось заодно добивать раненых. Да и проще сразу обрубать пальцы с кольцами и перстнями, а потом на досуге снимать. Трупы людей и убитых коней лежали вповалку. Кровь стояла темными дурно пахнущими лужами. Иная успела загустеть, свернуться комками, под конскими копытами уже не хлюпала, а жирно чавкала как в болоте. Утром Мрак повел объединенный отряд Гонты и Медеи к родовому кремлю Горного Волка. В весях грабить не давал, потому самые недовольные умышленно приотстали, в покидаемых весях насиловали женщин, жгли хаты. Он тут же воротился, застал их в самом разгуле и преспокойно велел перевешать друг друга. Те схватились было за топоры, но увидели, что со всех сторон окружены остриями копий. Вместе с поляницами стояли и бывшие соратники. Еще дважды захватывал грабителей и заставлял казнить друг друга. Кто отказывался, того сажал на кол. Через три дня у него уже было стройное послушное войско, готовое броситься хоть на самого Ящера. На четвертый день перевалили горную гряду, впереди распахнулась зеленая долина. Ховрах заорал радостно: -- Вон хата Горного Волка! В самой середине сочной зелени расположилась крепость. Стена была из камня, а внутри просторного двора высились строения, большей частью деревянные. Когда они втроем: Мрак, Ховрах и Гонта, подъехали к воротам крепости, к удивлению им отворили сразу. Мрак кивнул на главный терем, а хмурые стражи лишь проводили недобрыми взглядами. -- Что-то здесь не так,-- сказал Гонта. Он посмотрел на Мрака: -- Поедем, аль подождем своих? Мрак ехал молча, и Гонта вынуждено пустил коня через двор к терему. Это был огромный сарай, а не терем -- мрачный и огромный, высотой в три поверха, с надстройками и башенками на крыше. От стен веяло недоброй мощью, ибо сложены из толстых дубовых кряжей, такого и лесу уже не осталось, окна похожи на бойницы, да и на тех крепкие ставни. Пристройки для челяди и стражей, конюшни и даже кузница примыкали к хозяйскому дому с обоих сторон, чтобы можно отовсюду обороняться, не выбегая во двор. Из кузницы шел дымок, доносилось мерное буханье двух молотов. В левой части поднимался колодезный журавль, в правой на цепи сидел тощий лохматый медведь. Навстречу высыпала челядь, по виду больше похожая на разбойников. Да и по ухваткам это были разбойники. Впрочем, иными и не могли быть люди, живущие вблизи кордонов. Каждый держал в правой топор или палицу, левой с трудом сдерживал за ошейник огромного пса. А те гарчали, злобно рвались на пришельцев, готовые разорвать в клочья. Мрак властно вскинул ладонь: -- Всем стоять! Челядины остановились, а Гонта уже держал в руках лук. Он побледнел, собак боялся больше, чем людей. Один из челядинцев спросил угрюмо: -- Мы завсегда гостям рады. Но коли приехали с худом... -- С добром,-- заверил Мрак.-- Но только теперь эти земли уже не земли Горного Волка. И здесь останутся наши отряды. Если из вас кто с этим не согласен -- может убираться. Неволить не станем. Сам стольный град страны Куявии расположился на семи горах, дабы зреть друга и недруга загодя. На высоких стенах день и ночь самые зоркие напряженно вглядывались вдаль. Они-то ранним утром и забили сполох, когда со стороны Артании начало разрастаться огромное пыльное облако. Вскоре примчались, загоняя коней, дозорные с застав богатырских. Принесли весть о приближении огромного войска. В Куяве на городские стены высыпали все воеводы и знатные люди, а Рогдай сразу выдвинул отборную дружину на защиту городских ворот. Вскоре в облаке пыли заблистали металические искры, донесся стук боевых колесниц и тяжелый конский топот, от которого задрожала земля. -- Артаны? -- спрашивали встревоженные бояре.-- Неужто все-таки решились напасть? Рогдай рявкнул сердито: -- Цыц, дурни! У Боевых Топоров только одна колесница. На ней волхвов возят. Это поляницы! И тут же дозорные подняли крик: -- Поляницы! Поляницы всем войском! А с дальней угловой башни донесся другой вопль: -- Гонта!.. Гонта и его отряды! По лестнице сбежал во двор полуодетый Додон. Его подхватили под руки, помогли пересечь двор и встащили на