спиной воины сурово молчали. Ратники, что перегораживали вход, молча расступились, дали дорогу. А Рогдай сказал с печальной многозначительностью: -- Такой пир без вас не начнут. В гробовом молчании Мрак во главе отряда проехал через городские ворота. Впереди пробежала черная кошка, а следом за нею торопливо просеменила женщина с распущенными волосами. На плече у нее покачивалось расписное коромысло с пустыми ведрами. Ховрах ругнулся: -- Дура, спит долго! Могла бы и пораньше встать. Но в его голосе не было страха перед недобрыми приметами, что как на зло сыпятся будто из дырявого мешка. Только опасение, что борща будет мало. Мрак ухмыльнулся. Ховрах просто чудо, хоть и ненасытное. Додон принял их в тронной палате. Был он в царском одеянии, сидел на троне. Правой рукой стискивал скипетр, на ладони левой круглилась держава. Сейчас эту дубину и булыжник, усыпанные алмазами, рубинами, яхонтами, было не узнать под украшениями из золота, но Мрак видывал их и в простом обличье, когда вождь племени невров держал как знаки власти в одной руке дубину -- оружие ближнего боя, в другой -- круглый камень в полпуда весом, удобный для броска. Лицо царя осунулось, глаза блестели сухо, будто слюдяные. По правую руку стоял Кажан, вид был довольный, как у коршуна, уже вонзившего когти в зайчонка. Слева держался угрюмолицый Рогдай. На Мрака старый воевода посмотрел с укором, отвел взор. -- Приветствую тебя, светлый царь,-- сказал Мрак. Он кивнул на Ховраха,-- мы с другом откликнулись на твой зов. Додон нахмурился: -- Этот твой друг... он всего лишь наш дружинник. Мрак покачал головой. Если Ховраха признать дружинником Додона, то признать и его волю над ним. Никто не осудит, если своего дружинника посадит на кол. -- Он дружинник Медеи,-- сказал он твердо.-- Ты сам его отпустил с царской службы. Кажан порывался что-то сказать, но Рогдай опередил, громыхнув: -- Верно, наш светлый царь это знает. Просто он сказал, что ему здесь все знакомо. Пусть держится как дома. Додон нахмурился еще сильнее. В глазах разгорались огоньки гнева. Кажан крякнул досадливо: -- Да-да, светлый царь именно это хотел сказать. Искорки в глазах Додон превратились в пламя. Советники на глазах гостей, хотят того или нет, показывают его дураком. Он движением бровей подозвал отрока, передал знаки власти. Его узкие ладони легли на поручни трона, сжали так, что побелела кожа, и суставы выступили острые, как шипы на боевой палице. Пухлые губы медленно растянулись в недоброй улыбке: -- А мне говорили, что не приедут, не приедут... Да чтоб отважный Мрак не явился на зов своего царя? А что это с тобой за витязь, чем облик мне странно знаком? -- Я приехал на твой зов,-- ответил Мрак,-- хоть ты и не мой царь. А витязя этого зовут Любоцвет. Он присоединился к нам по дороге. К нашим делам отношения не имеет, за нас не отвечает. Любоцвет поклонился Додону. Румяное лицо его раскраснелось еще больше, щеки вовсе залил жаркий румянец. Глаза счастливо блестели. На Додона он смотрел жадно и неотрывно. Рогдай бухнул гулким басом: -- Да, ты немало поспособствовал нашему царству. И светлый царь не оставляет своими милостями ни верных ему людей, ни тех чужаков, которые чем-то помогли. Додон метнул грозный взор на воеводу, снова посмел опередить, сказал с натянутой усмешкой: -- Да-да... Потому и пир, дабы всем воздать по заслугам. Всем сестрам по серьгам. как говорят. Внезапный шум далеко у парадных дверей прервал его речь. Додон нахмурился. Рогдай мановением руки послал туда молчаливых стражей. Там уже раздались раздраженные голоса. Наконец дверь распахнулась и, расшвыривая стражей, ворвался... Гонта. Лицо было поцарапано, под глазом расплылся кровоподтек. За Гонтой бежал верещящий как заяц Ковань. Одежда постельничьего была разорвана, он простирал вослед разбойнику дрожащие руки, вопил, верещал, взмахами дланей бросал на него гридней. Гонта метнул на Мрака злой взгляд, сбросил последнего стража с плеча: -- Светлый царь!.. Прости, что чуть отстал от Мрака и Ховраха. Но на пир не опоздал? Додон опешил, из-за его спины угрожающе выдвинулись копья. Кажан сказал злорадно: -- Без тебя пир будет не тот. Но зачем ты при мече? Гонта развел руками: -- Прости, царь. Не успел снять у входа. Додон помедлил с ответом. Кажан и Рогдай что-то наперебой шептали в царские уши. Наконец Додон растянул губы в усмешке: -- Я думаю, доблестному Гонте можно не снимать свой акинак, если ему самому не помешает за столом. Я таких людей не опасаюсь. Гонта поклонился: -- Ты мудр, царь. Несмотря даже на таких советников. Такие, как я, не бьют в спину. Кажан впился в него взглядом, Рогдай кивнул, соглашаясь. Старый воевода не отнес выпад Гонты на свой счет, а Кажан прожигал бывшего вожака разбойников острым как ножи взором. Запыхавшийся Кавань мелким петушком подбежал к помосту, бочком-бочком придвинулся к Кажану. -- Тебя не ударят в спину,-- сказал он ядовито.-- Это тебе обещаю я, царский постельничий. Гонта медленно улыбнулся. Он понял, что хотел сказать Ковань, и хотел, чтобы тот видел, что его поняли правильно. Он поднял голову и широким жестом обвел статуи богов в нишах: -- Беру в свидетели,-- заявил он громко.-- Больше в этом дворце мне обратиться не к кому. Рогдай вмешался в злой разговор, что перерастал в стычку: -- Вас отведут в палаты. Помоетесь, смените одежку, отдохнете. На пир вас позовут... Иди и ты, молодой витязь, раз уж ты с Мраком. Щеки Любоцвета от удовольствия, что его засчитали в друзья Мрака, вспыхнули жарким румянцем. Он порывался что-то сказать Додону, но тот уже поспешно движением длани показал, что отпускает гостей до вечера. Глаза тревожно бегали, пухлые губы вытянулись в линию. В лице впервые проступили страх и растерянность. Трое держатся перед ним без страха, хотя в глазах странное понимание своей участи. А еще с ними этот молодой богатырь, чье лицо так неуловимо знакомо! Но если хотя бы даже заподозрили... только заподозрили, что за пир им уготован, разве не обходили бы за тридевять верст даже кордоны Куявии? Когда за ними захлопнулись двери, он пробормотал сдавленным голосом: -- Не понимаю... По виду, догадываются о ловушке. Но почему явились? Что у них в рукаве? Их вели через множество богато убранных палат. Стража топала сзади, но было их столько, что толкались даже в широком коридоре. Ховрах приветствовал всех встречных, Любоцвет с любопытством оглядывался по сторонам. Мрак с печалью толкнул Гонту: -- Дурень ты. -- От мудрого слышу,-- огрызнулся Гонта.-- Погоди, я тебе еще верну должок... До сих пор в левом ухе звенит! -- А почему... гм... в ухе? -- Не знаю. Как-то отдалось. -- Гонта... -- А что? Ты на пир, а мне что? -- Гонта, у тебя Медея. А мне-то от жизни перепадет один-два лучика солнца. Снеговая туча уже надвигается! Впервые глаза Гонты потемнели, а плечи обвисли. -- Да,-- признался он, голос дрогнул, изломался.-- Медея -- это все лучшее в моей поганой жизни. И этого лучшего, как я и хотел, много... Есть за что ухватиться. Больше всего на свете я страшусь ее потерять... но ведь что-то же двигает нами! То, чему противиться не в силах. Вот до этой бы силы докопаться! Что перед нею вся мощь волхвов? В молчании они шли через хоромы. Им отвели лучшую часть в гостевой половине, верно. Там обычно поселяли послов. Мрак огляделся, недоброе чувство еще сильнее стеснило грудь. Слишком много ковров на стенах, за которыми могут таиться слухачи, убийцы. Чересчур высок потолок, а в стенах на стыке с потолком чернеют дыры. Он натужно улыбался, вскидывал руки в приветствии, но по лицам челяди и охраны видел какого свалял дурака. Какого дурака сваляли они все, явившись в логово Додона. В главную палату спешно стаскивали столы. Девки торопливо накрывали скатертями. Сперва белыми, затем голубыми, синими, зелеными, желтыми, оранжевыми, красными, а поверх всего -- пурпурными. Чтобы потом в разгар пира можно было схватить скатерть за углы и унести вместе с посудой, а на следующую тут же спешно ставить новые блюда, кувшины с вином, дабы пир не прерывался ни на миг. Задымили все поварни. Челядь сбивалась с ног, на заднем дворе задыхались от дыма, там жарили на вертелах туши оленей, кабанов, лосей. Из подвалов выкатывали бочки с вином. Гонцы помчались со двора в ближайшие веси. Наказ был спешно везти к царскому двору птицу, гнать скот, наловить для пира речной и озерной рыбы. Ховрах потирал руки. Глаза плотоядно блестели. Пир начнется уже сегодня вечером, а будет таким, о каком кощюнники сложат песни. Уже видно по той горе дров, которую навезли на задний двор. И еще прут, волы едва жилы не порвали! Мрак жадно высматривал Светлану. Белое платье мелькнуло вдали только однажды, но и то запах сказал ему, что прошла другая женщина. Даже запах Иваша уловил лишь пару раз. В самом начале, а потом как будто испарился... Он не успел подняться на крыльцо, как услышал радостный визг. По ступенькам сверху пронеслось, часто-часто топоча маленькими ножками, что-то рыжее, визжащее, что сразу бросилось ему на грудь, обхватило маленькими ручонками за шею, принялось звонко нацеловывать, прижиматься всем тельцем, визжать от счастья и снова целовать и прижиматься. -- Кузя,-- сказал Мрак укоризненно,-- разве так себя ведут царские дочери? -- А как? -- засмеялась она. Он важно надул щеки, принял строгий вид. Но когда попытался опустить ее на пол, она забрыкалась и уцепилась за шею: -- Нет! А то опять исчезнешь! -- Кузя... -- А что?.. Где я тебя искать буду? -- Кузя,-- повторил он строго,-- женщине не положено искать мужчину. -- Ну да,-- возразила она,-- а если ты сам меня не ищешь? Так и до старости досижу! Он передал ее в руки подоспевших нянек. Кузя орала и отбивалась, но ее спеленали и унесли. Он еще долго слышал ее возмущенные протестующие вопли. В них было столько обиды, что в груди защемило. Он старается никому не причинять боль, а тут поди ты... Маленькое сердечко, а тоже свои огорчения. Пир начался поспешный, сумбурный, какой-то торопливо натужный. Во всех очагах палаты жарко полыхал огонь, там жарилось мясо. Воздух, пропитанный запахами вина и обильной еды, потяжелел, потемнел, будто предательство очернило даже его. За окнами сгущались тучи, погромыхивал далекий гром, в темном небе взблескивали молнии. За столами обливались потом, расстегивали рубашки до пояса, а тяжелые пояса сбрасывали вовсе. Мрак чувствовал как даже его зычный голос вязнет в густом как смола воздухе. Люди стали похожи на рыб, лица были красные, распаленные, словно после бани. С той лишь разницей, что грязь и пот выступили как будто еще больше. Гонта ел вяло, пить перестал после второго ковшика. Взгляд был острым как у лесного зверя. Он чувствовал сгущающуюся вокруг них опасность, искоса поглядывал на стены, откуда могут брызнуть длинные стрелы, держал в поле зрения два широких ковра на стене, откуда могли метнуть дротики, напрягался, когда мимо проходил кто из гуляк, людей Додона. Мрак рыгнул, поднялся из-за стола. Взгляд держал мутным, покачивался, пьяно улыбался. Гонта спросил громко: -- Ты куда? -- Я уже полон,-- ответил Мрак так же громко,-- а на столе вон еще сколько всего... Пойду освобожу место! Он захохотал, пошел между столами к выходу. Он чувствовал на спине как взгляд Гонты, так как и пристальный взор Додона. Гонта, конечно, не поверит в его опьянение, а Додон уже наверняка принял все меры, не обеспокоится. Вышел без спешки, в коридоре полно вооруженного люда. Опустив голову, пробрался от ниши к нише. Дальше было свободное пространство, через которое вела дорога в южную часть дворца. Туда, где размещались покои царских дочерей. У стен стояли рослые воины. Их лица были подозрительными, а глаза придирчиво ощупывали каждого, кто проходил мимо. Громко бухая сапогами, прошел сотник, немолодой хмурый воин. Оглядел каждого, что-то прорычал нечленораздельное. Мрак напряг слух, не услышал ответ, но начальник стражи рявкнул еще злее: -- Этот разбойник обязательно попытается пробраться на эту сторону! Ему была обещана царская дочь, он это не забудет! -- И что делать? -- спросил один из воинов. -- Убить немедля,-- рявкнул сотник, стараясь понизить голос.-- Убить сразу. Без предупреждения. Вас для того и поставили здесь по трое-четверо, хотя обычно тут и одному делать нечего. Ясно? Воины закивали. Один пробормотал: -- Сделаем. Ведь за своего царя-батюшку. Говорят же, что он убить замыслил. Сотник посмотрел косо: -- Гм... Ну, да. Особо присматривайтесь ко всем странствующим певцам, странникам, каликам... Проверяйте каждого из селян, что привезет зерно или мясо. Воин возразил: -- Это уже делают на воротах. А в эту сторону будем пропускать только тех, кого знаем в лицо. Мрак отступил в нишу, пальцы нащупали ковер. Медленно отодрал край, задом влез в дыру, глаза не отрывал от стражей. Дурни, привыкшие к сытой и беззаботной жизни, даже не посмотрели в эту сторону. Трутни, а не стражи. Глава 45 Глаза Светланы расширились, когда в зеркале за ее спиной выросла знакомая фигура в волчьей душегрейке, наброшенной на голое тело. Но царская дочь держалась, даже не дрогнула бровью. Медленно повернула голову. Мрак от двери смотрел жадно и печально. -- Ты все-таки сумел пройти,-- сказала она тихо. -- Да, Светлана. -- Я не спрашиваю, как... Для тебя невозможного нет. Но зачем ты приехал? -- Не знаю,-- ответил Мрак честно.-- Приехал и все. Я ведь просто живу, Светлана. Никогда не рассчитываю как лучше... или даже как правильнее. Она покачала головой. Глаза ее были полны слез: -- И ты, и твои друзья... Зачем? Ну зачем? -- Если бы я знал сам,-- сказал он честно.-- Я даже не знаю, зачем я пришел сейчас. Она сказала после долгого молчания: -- Я знаю. -- Знаешь ли? -- Да,-- ответила она еще тише.-- Ты победил. Ты победил во всем. И теперь все здесь твое, Мрак. Когда ты приехал, то даже те немногие, кто был против тебя, сейчас тебя жалеют и говорят только о том как бы тебе спастись. Ты завоевал их сердца, Мрак. Он несколько мгновений смотрел в ее лицо. Печальная улыбка тронула его губы: -- Но я не завоевал твое. -- Мрак... Он прошел молча мимо, толкнул внутреннюю дверь. Краем глаза заметил как изменилось ее прекрасное лицо. Оно было еще прекраснее, только глаза были тоскливые как у побитой волчицы. На бледных щеках блестели две мокрые дорожки. Из глаз выкатывались все новые блестящие жемчужинки. -- Прощай,-- сказала она раздавлено.-- Как видишь, в конце-концов я потеряла все. Он прошел через маленькую комнату, его встречали и провожали испуганные взгляды мамок и нянек. Дверь маленькой Кузи была закрыта плотно, но Мрак чуял, что там не заперто. Он толкнул дверь, на том конце комнаты малышка сидела в углу комнаты. Вид у нее был печальный, заброшенный. На щеках блестели, как и у старшей сестры, две мокрые дорожки. Мрак сказал ровно: -- Какое у тебя красивое платье! Она подняла голову, на личике отразилась радость. Мокрые дорожки мгновенно просохли. Но не встала навстречу, смотрела вопросительно. Мрак с задумчивым видом покачал головой: -- Не знаю... хорошо ли оно будет как свадебное? Она недоверчиво смотрела в его лицо, затем со счастливым визгом подпрыгнула. Он нагнулся, подхватил на бегу. Она прижалась к его груди, счастливая, жадно нацеловывала его лицо, глаза. Ткнулась губами в морду жабы, та возмущенно отплюнулась и вытерлась перепончатой лапой. Тоненький голосок от смеха зазвенел как серебряный колокольчик: -- Сумасшедший!.. Я к тому времени из него вырасту! -- Да? -- удивился он. Осторожно поставил на пол.-- Жаль. Оно такое красивое. В коридоре послышались возбужденные голоса. Мрак прислушался, отступил к двери. Когда голоса и топот подкованных сапог приблизились, тихонько вдвинулся в проем. Прикрывшись шторой, услышал как грохнула дверь. Резкий голос воеводы Рогдая прогремел как гром: -- Царевна!.. Здесь вблизи не появлялся Мрак? Голосок Кузи был удивленно-обрадованный: -- Но ведь здесь все за тремя кордонами стражи!.. Почему вы все такие противные? Я люблю Мрака! -- Родителей слушаться надо,-- сказал Рогдай строго. Мрак слышал как голос воеводы стал глуше, Рогдай говорил через плечо: -- Сказано ж вам, дурни... Три кордона стражи, да еще на крыше дюжина самострелов. -- Но ведь исчез... -- Как исчез, так и найдется,-- отрезал Рогдай.-- Пошли дальше. А сладкий голосок Кузи пискнул вдогонку: -- Если увидите Мрака, пусть зайдет ко мне! Настоящая женщина, подумал Мрак. Врет, и не споткнется. Он с трудом отодрал от плеча Хрюндю, вцепилась не только всеми четырьмя, но и зубами: -- Кузя, к тебе просьба. Сможешь оставить пока что у себя? Кречет и его люди пировали в серебряной палате для знатных воинов. Это было в старом дворце, который построил великий Тарас, дед Додона, Древнее здание было выше по течению, всего в двух верстах от нового, где царствовал нынешний царь Додон. Кормили их так, как не всегда потчевали царей, а вина выставили все, какие только были в подвалах. Кречет не растрогался царской милостью. Напротив, ощутил как на загривке зашевелились волосы. Велел пить как можно меньше, не наедаться, ибо драться отяжелевшему трудно, уши держать на макушке. Местный воевода потчевал от сердца, сам хлопотал на кухне, отчего казался больше ключником, чем умелым воителем, выглядел озабоченным только тем, как накормить да ублажить гостей, потому многим показался неожиданным его крик: -- К бою!.. Лучники! И тут же Кречет, вскакивая, заорал, перекрывая своими ревом его крик: -- Столы! По всей палате раздался грохот опрокидываемых столов, звон серебряной посуды, треск глиняных кувшинов, а следом раздался леденящий посвист множества стрел. Кто-то вскрикнул, дальше слышно было как часто застучало, будто крупный град обрушился на деревянное крыльцо. -- К бою! -- крикнул Кречет страшно, голос его был странно веселым. Двери распахнулись, в палату бросились, блестя топорами, закованные до зубов царские дружинники. Еще распахнулись три потайных хода, оттуда тоже полезли сопящие воины, но люди Кречета уже выскочили из-за опрокинутых столов. Застучали мечи, со всех сторон были крики, ругань, а Кречет, прикрываясь щитом, быстро и зорко осматривался. От стрел пострадал только один, не успел укрыться, остальные же сделали так, как давно он учил защищаться, а теперь как голодные волки бросились навстречу царским ратникам, выскочившим добить раненых. И от праведной злости у каждого прибавилось сил, каждый бьется за десятерых, рубят страшно, рубят весело, ибо на них придирчиво зрят из вирия отцы и деды. На них лезли и лезли. Из бойниц под крышей не стреляли, опасались поцелить своих, и бой шел грудь на грудь. Кречет ощутил, что устала рука, весь был мокрый от струй крови, когда вдруг наметился просвет. Крики его людей стали слышнее. Из дверей перестали выплескиваться люди с оружием, а уцелевшие пятились, кое-как отражали удары его людей. Переступать приходилось через груды трупов, через стонущих раненых. Царские воины уже не поднимались: люди Кречета пощады не знали. -- Бегут! -- бросил кто-то со злым ликованием. -- Запомнят... Кречет быстро огляделся. Его людей осталось на ногах две трети. На полу корчилось втрое больше. -- Вперед,-- велел он хрипло..-- На их плечах! Сверху из бойниц их могли бы постепенно перебить стрелами, за столами всю жизнь не просидишь, и воины, мгновенно все поняв, бросились за убегающими. Добро, успел подумать Кречет, что отобрал только матерых, старых. Им и воевода ни к чему, сами все знают. Он был настоящий воевода, и эта мысль успокоила душу. Можно не беречь себя до конца, буде сложит голову раньше, и без него дров не наломают. -- Вперед, вперед,-- торопил он больше по привычке, ибо догнали врага, рубили в спины, прыгали через трупы и снова били как свиней -- быстро и умело. Как грохочущее стадо туров пронеслись через палаты, рубя, ломая, круша, разбрызгивая кровь и расшвыривая трупы врагов. На выходе из детинца их встретил лес копий. За ними блистали бронзой рослые воины, угрюмые и широкие. Это были отборная дружина Додона, которая сопровождала его всюду. -- Мясо для наших мечей! -- вскрикнул Кречет. Налетели, заблистали мечи. Палату наполнил стук топоров, удары по щитам, крики раненых. Натиск был страшным, и они смяли заслон, с грохотом пронеслись вниз по лестнице. На дворе было ослепительное солнце. Свежий воздух ворвался в раскаленную грудь каждого, дыхание стало не таким хриплым. Витязей Кречета оставалось больше половины, но здесь со стен и башенок в них полетели стрелы, в них метали дротики и бросали камни. -- К воротам,-- велел Кречет.-- Пробьемся! Загораживая выход, к воротам сбегались царские ратники. Эти были все в ладных доспехах, в руках блистали топоры. Их было раза в четыре больше остатка дружины Кречета. И с каждым мгновением становилось еще больше. -- Последний бой, братья,-- выкрикнул кто-то.-- Не посрамим своей чести! -- Пусть зрят, как умирают настоящие! Их встретили лесом копий, а щитов у людей Кречета уже не оставалось. Пятеро сразу прыгнули на копья, ухватились широко раскинутыми руками за острия, пригнули к земле, в их тела вонзились сразу пять-шесть острых жал, только один вскрикнул, остальные гибли молча, но оборону сломали, и оставшиеся бросились на защитников ворот как озверевшая стая волков на стадо коров. Воздух наполнился криками, лязгом, хрипами. Над головами взлетали обрубленные руки, обломки мечей и срубленные наконечники копий. Это было чудо, но они прорвались. Кречет не верил глазам. Он сам не думал, что удастся пробиться через такую силу. Их осталось всего трое, но прорвались. А у коновязи стоят их кони! -- К ним! -- велел он сипло. Вытер кровь со лба, чтобы не заливала глаза.-- Ходу!.. Вы успеете по горной дороге. Сзади нарастал крик. По залитым кровью ступенькам сбегали новые люди, потрясая оружием. Им не было числа, и Кречет повернулся к ним. Кричал своим, не поворачивая головы: -- Быстрее, улитки! Пусть дома все узнают. -- Прощай, Кречет,-- крикнул кто-то. -- Свидимся,-- ответил он. -- Сегодня же! Его не звали, поняли и уважили желание умереть здесь на воротах. Защищая их отступление. Он был их воевода, значит -- воинский отец. Он услышал конский топот. Трое всадников на полном галопе выметнулись в ворота. Он прислушался, печальная гордость тронула сердце. Никто не свернул к спасительной дороге среди гор! Они тоже предпочли умереть, но воинский долг выполнить до конца. Пир еще был в разгаре, когда внезапно вдали послышались крики, звон металла. Потом крики и шум схватки приблизились, за столами насторожились. Мрак поймал пытливые взгляды куявов, их руки бесцельно шарили по пустым поясам. Гонта стал приподниматься, но Мрак остановил его жестом. Любоцвет побледнел, переводил взор с одного на другого. Гакон задержал кусок мяса перед губами, лицо было настороженное. А Ховрах, вечно жизнерадостный Ховрах, сказал легкомысленно: -- Да чо там!.. Усе ж ясно. Глухой звон приблизился. Никто не жевал, все повернули головы, ждали. Вдруг из одной двери показались спины воинов, что вздрагивали и пятились, пока не ввалились в палату. Через их трупы тяжело шагнул залитый кровью воин, Мрак не знал его имени, половина лица была снесена ударом топора, правая рука срублена по локоть. Левой он с усилием вскинул залитый кровью топор, вскрикнул страшным голосом: -- Измена!.. Три копья ударили в спину, он опустил голову. Колени подогнулись. Он не успел опуститься на пол, как Гонта со звериным рыком вскочил на стол. Глаза стали безумными, в руке был кривой меч: -- Проклятие богов на все ваше семя! Он перепрыгнул на соседний стол, меч заблистал со страшной скоростью, окружив его сверкающей стеной. Во все стороны брызгала кровь, отлетали отсеченные руки, головы, а Гонта вертелся как бес, рубил точно и быстро, стремясь поразить как можно больше народу. Мрак в момент, когда появился израненный гонец, ощутил непривычную легкость. С души свалился тяжкий камень, а в тело хлынула прежняя мощь человека из Леса. Он снова Мрак! Которому все близко, понятно и осязаемо. А сейчас все яснее ясного. Он взревел, чувствуя какая у него мощная грудь, вскочил и опрокинул стол на сидящих по ту сторону. Рядом вскочил на ноги ничего не понимающий Любоцвет. Губы затряслись, он смотрел беспомощно то на Мрака, то на царских воинов. Те выставили копья, бросились на Мрака. Мрак швырнул в них стол, прыгнул сверху, с наслаждением слыша хруст костей, нагнулся и подхватил тяжелую дубовую лавку. -- Уходи,-- бросил он Любоцвету.-- Это не твой бой. -- Но как они могли! -- воскликнул Любоцвет отчаянно.-- Я слышал, но не верил... Рядом заорал всполошено Ховрах, перебив юного витязя: -- Зашибешь! Он поспешно сунул в рот куриную ногу, затем лишь схватился за боевой топор. Мрак завертел над головой лавку, держа ее за край, с хряском обрушивал на пирующих, что вскакивали в панике, сбивались в толпы как овцы. Кто из них знал и готовился их убить, а кто только знал -- незнающих не было,-- разбираться было некогда. Тяжелая лавка обрушивалась, разбивала головы, ломала спины, крушила и повергала сразу по пять-шесть человек, и Мрак постепенно расширял пространство, страшился только, чтобы не поскользнуться в лужах крови, не споткнуться о трупы. В стороне раздался страшный рык. Гакон Слепой воздел себя во весь рост, от него шло такое ликование, что все ощутили его как сухой жар от раскаленной болванки. Он потащил из-за плеча громадный меч, это было настолько страшно и одновременно пугающе красиво, что схватка как бы замерла на миг, все неотрывно смотрели на старого слепого богатыря. -- Спасибо, Перун! -- закричал Гакон страшным голосом.-- Ты даешь мне умереть за правых! Мрак вертел лавкой, а в трех шагах перекувыркнулся через голову Гонта, вскочил уже с двумя мечами -- оскаленный, взъерошенный, похожий на загнанного в угол зверя. Мрак видел как он бросил в его сторону короткий взгляд, оценивая дистанцию, и тут же вокруг него заблистали металлические искры на мечах. Длинные руки двигались так, что слились в полосы, и Гонта выглядел чудовищем с десятком рук, и в каждой было по мечу. Вокруг него сразу послышались глухие удары по живому мясу, крики, во все стороны брызнули горячие красные струи. -- Умри! -- услышал Мрак злой голос. Он чувствовал, что кто-то с близкого расстояния метнул в него дротик. Мрак уже напрягся, ожидая как острое жало пробьет грудь, ломая кости, прорвет плоть... Но мелькнули чьи-то пальцы, хрустнуло. Обломки дротика упали на пол. А другая рука, длинная и толстая, со звоном смела чужого воина наземь. -- Спасибо,-- крикнул Мрак.-- Уходи быстрее!.. Это не твой бой... -- Сочтемся,-- ответил Любоцвет, голос его дрожал, хотя мальчишка бодрился изо всех сил.-- Нельзя ли как-то... миром? -- Уходи! -- крикнул Мрак. Он обрушил лавку еще на троих, но четвертый подкрался сзади, и Любоцвет ударил его кулаком. Меч он не вынимал, но по тому, как хряснули кости, Мрак понял, что за оружие дворцовому стражу уже не браться. -- Не могу... -- Уходи,-- повторил Мрак. Он швырнул лавку, свалив целую толпу, подхватил из-под стола свою боевую палицу.-- Ты погибнуть не должен. Двое бросились на Любоцвета. Он ухватил их за головы, стукнул лбами. Звякнуло, шлемы сплющило, то ли от удара, то ли под крепкими пальцами. Кто-то метнул в него дротик, но острие лишь скользнуло по доспеху и унеслось прочь. Бой закипел тяжелый и кровавый. Пятеро стали спина к спине, их оружие сеяло смерть, и все попытки смять их разбивались как морские волны о гранитные утесы. Глава 46 Додон изошел криком. Вбежал, запыхавшись, Руцкарь Боевой Сокол. Додон завопил так, что трясся и разбрызгивал пену: -- Я ж велел враз!.. Почему твои люди как сонные мухи? Немедля... Сейчас же сотри всех в тлен! Руцкарь побелел, глаза налились кровью: -- Царь-батюшка! Я всегда верой и правдой Отечеству, что значит -- тебе... У меня не сонные мухи! Я с ними Конев оборонял! Но кто ж знал, что к тебе приедут не люди, а звери из преисподней? Додон круто развернулся на троне: -- Рогдай! Старый воевода нехотя выступил вперед, поклонился: -- Здесь я, светлый царь. -- А ты чего хоронишься в тени? Где твоя отборная дружина? Рогдай опустил голову: -- Светлый царь... Они же твои гости. -- Гости! Убей их всех! Немедля! Рогдай поднял голову, смотрел исподлобья: -- Нас проклянут. -- Не твое дело,-- огрызнулся Додон.-- Брань на вороте не виснет. На мне будет проклятие, не на тебе и твоем семени. Выполняй! Рогдай вздохнул так тяжело, что дрогнул воздух по всей палате, потащился к выходу, будто к ногами были прикованы пудовые гири. Додон проводил его ненавидящим взором. Возле дверей у входа в Золотую палату толпились воины. Оттуда волнами выкатывалась кровь, теплая и пузырящаяся. Рогдай раздвинул стражей, сапоги по щиколотку тонули в крови. В зале Мрак, Гонта и Ховрах вышвыривали трупы в окна. Сердце Рогдая сжалось. Герои освобождали место для новой схватки. Он перешагнул порог, острие меча Любоцвета уперлось в грудь. Холодные голубые глаза смотрели пристально. Левая бровь была рассечена, но кровь узкой струйкой стекала, минуя глаз, и богатырь не обращал на нее внимания. -- С чем пришел? Рогдай печально покачал головой: -- Земля еще не знала такого богатыря, как ты... Зачем пришел на верную смерть, юноша? -- Зачем пришел ты? -- потребовал Любоцвет снова. -- Я?.. Я -- поданный своего царя. И повинуюсь его воле. Нравится мне или нет, но я принес клятву верности, и моя честь не дозволяет ее нарушать. Он попытался продвинуться дальше, но рука Любоцвета была недвижима как стены дворца. Лезвие вошло в щель между бронзовыми пластинами, пробило кожаный доспех. Воевода остановился, чувствуя боль, а теплая струя побежала по животу, остановилась, пережатая тугим поясом. Гонта оглянулся, крикнул зло: -- Убей! Любоцвет потребовал: -- Уходи. -- Я хочу молвить слово Мраку. -- Говори отсюда. Он поманил другой рукой Мрака. Тот выбросил в окно сразу двоих, подошел, весь красный, мокрый, со слипшимися волосами. В руках у него не было оружия, но пол был усеян мечами, топорами, палицами, дротиками. -- Что ты хочешь, воевода? -- спросил Мрак. На диво у него голос теперь был попрежнему могучий, мощный. И держался он ровно, плечи распрямил, в глазах была веселая ярость. -- Зачем ты явился? -- спросил Рогдай тоскливо. -- Не знаю,-- ответил Мрак честно. -- Ты же знал! Мрак обвел рукой палату, где Ховрах и Гонта, пыхтя, вышвыривали в окна сраженных, не разбирая мертвых или только раненых: -- Они тоже знали. -- Эх, эта воинская честь... -- Я не воин,-- поправил Мрак.-- Просто мужская честь. Или просто -- честь. А то и не в чести дело, а чем-то еще. Но я не волхв, чтобы копать до корня. Да и не успею стать им. Если что хотел, говори. Рогдай прямо взглянул ему в глаза: -- Додон прислал меня, дабы я велел сложить оружие. Ежели не сложишь, то я должен убить тебя и твоих людей. Так что видимся в последний раз, Мрак. Мгновение они смотрели друг другу в глаза. Затем обнялись, застыли ненадолго в крепком мужском объятии. Любоцвет наблюдал, не опуская меч, как разом они отодвинулись друг от друга. Рогдай повернулся и пошел обратно. -- Хороший воин,-- сказал Любоцвет с сочувствием.-- Мне бы не хотелось поднимать на него меч. -- Мне тоже,-- признался Мрак. -- Оставим его Гонте? Да и Гакону все равно кого крушить... Мрак ответить не успел, от двери с воинственным воплем бросились новые с оружием в руках. Это были свежие бойцы, вооружены иначе, от них пахло зноем и дорожной пылью, словно только что прискакали к детинцу. Гонта с натугой швырнул тело издалека, промахнулся, с проклятием подхватил меч и поспешил к друзьям. Воинский клич новоприбывших угас, едва ноги заскользили по лужам крови, и едва увидели забрызганные стены, услышали запах смерти, который нельзя не услышать, если в помещении погибает много людей. А когда увидели мокрых от чужой крови пятерых бойцов, больше похожих на выходцев из преисподней, по жилам каждого прошел холодок близкой смерти. Этот бой был коротким. Ховраха ранили в плечо, разбили щит Гакону, но все подкрепление легло под ударами пяти. Гонта и Ховрах торопливо добавили трупов к стенам, нагромоздили горы, чтобы не дать зайти со спины. В большой палате раздавался зычный голос Рогдая. Воевода выстраивал своих людей, отдавал последние приказы. Мрак отбросил палицу, поспешно перевалил через подоконник двух убитых. Рядом швырял в соседнее окно трупы Любоцвет. Поймал взгляд Мрака, застенчиво улыбнулся: -- Пригодились такие широкие окна!.. А у нас -- узкие, не окна, а бойницы. Откуда ты, подивился Мрак. теперь уже узнать не успеем. А вслух сказал сожалеюще: -- Тебе не стоило в это ввязываться. Молод... Да и не твоя это битва. Улыбка Любоцвета была странной и печальной: -- Моя,-- возразил он погасшим голосом.-- Я ведь бьюсь за Додона, а не против... -- Как это? -- насторожился Мрак. Любоцвет заколебался, щеки окрасились румянцем. Похоже, готовился в чем-то признаться, но от двери послышался воинственный крик. В палату ворвались новые воины. Гонта и Ховрах загородили дорогу, и Любоцвет, не успев ответить, с мечом в руке бросился на помощь. Зазвенели мечи, и нападавшие отхлынули, оставив пятерых убитых. Снова их погнали вперед, и снова разбились как волны о гранитную стену. Еще трижды воевода гнал их в бой, но на этот раз даже Ховрах не дал себя ранить, хотя вынуждено прижался к стене, а за ним отодвинулись и другие. Трупы лежали один на другом, кровь стекала широкими струями и ручьем вытекала из палаты. Измученные, залитые потом и кровью, они прижались спинами к стене, ждали нового приступа. От хриплого дыхания Ховраха и Гонты Мрак не слышал что кричал из-за спин своих телохранителей Додон. Наконец на том конце палаты воины расступились. В дверном проходе появился огромный воин, выше остальных на голову. Весь в бронзе, рогатый шлем закрывает и лицо, только для глаз осталась узкая щель. Голова как валун, толстые руки опускались ниже колен. Ноги были короткие, кривые. -- Руд! -- проревел он страшно. Поигрывая боевым топором, он двинулся через палату.-- Бей!.. Руби... -- Моя очередь,-- сказал Ховрах хрипло. Он с усилием отпихнулся от стены. Ноги его подгибались, а палицу он едва не волочил по земле.-- Моя пора... Гонта прошептал что-то. Мрак поддержал, глаза вождя разбойников закрывались, по лицу пробегала быстрая как ящерица судорога. От середины зала донеслись злые голоса воина-поединщика и Ховраха, потом должен страшно зазвенеть металл о металл... Но почему-то не было ни криков, ни воплей. Когда Мрак повернул голову в сторону схватки, Ховрах и воин стояли друг против друга, напряженно разговаривали. Ховрах загибал пальцы, воин сперва следил, потом ругнулся, сунул меч в ножны, начал загибать пальцы по-своему. Некоторое время спорили, потом заулыбались с облегчением, внезапно обнялись -- наконец-то звякнуло металлом,-- разошлись в разные стороны. Гонта смотрел на Ховраха вытаращенными глазами. Прошептал, когда тот вернулся: -- Что ты наплел этому мордовалу? -- Почему мордовалу,-- сказал Ховрах с неудовольствием.-- Какой-то ты грубый сегодня! Не с той ноги встал? Вполне достойный витязь. Вежественный! Родню чтит.. Они все такие мои племянники со стороны троюродной сестры. Ну, не совсем племянники, но мой дед и его дед в молодости вместе грабили храм на Хмурой горе, жриц тамошних обрюхатили всех до единой, даже телицу при храме... ну, словом, мы почти родственники, сам видишь. Мрак прохрипел сожалеюще: -- Да, родня -- это сила. Жаль, что я нездешний. -- А мне жаль,-- сказал Гонта мрачно,-- что я здешний. Так и не повидаю твоих лесов. Мрак едва успел подхватить с пола палицу. Та норовила выскользнуть из мокрой ладони как большая тяжелая рыба. Воздух был пропитан тяжелым запахом свежепролитой крови, и люди шли тяжело, словно двигались в воде. Гонта сказал тоскливо: -- Боги, все еще не конец! Какие же они... -- Медленные? -- подсказал Ховрах. -- Как черепахи. -- А какие это черепахи? -- полюбопытствовал Ховрах. Он задержал дыхание, выставил щит, приняв удар сразу троих тел, с усилием оттолкнулся от стены, на этот раз отпихнув настолько, что тремя ударами расшиб им головы. Рядом сопели Мрак и Гонта, рубились молча, зло, сосредоточенно. Любоцвет дрался красиво, меч его блистал как молния, а сам он двигался быстро и ловко. На нем пока не было ни одной царапины, только погнулись пластины доспехов на плечах. -- Не могу,-- проговорил вдруг Ховрах хриплым голосом.-- Уже скоро обед... Он выловил в луже крови щит, поднялся. Топор сжимал посередке, не было сил держать за конец топорища. Мрак непонимающе смотрел как он зашагал через трупы к выходу. Там его встретили блеском топоров, Ховрах заорал дурным голосом, врубился в стену тел, щитов, копий, пошел крушить как будто разбивал крепостные врата. -- Что с ним? -- К обеду боится не успеть,-- объяснил Гонта саркастически.-- Жрун ненасытный. -- К обеду... Какому обеду? -- переспросил Мрак.-- А, в небесном чертоге? -- Ну да. Там вроде бы только раз в день кормят. В полдень. Он бросил короткий взгляд в окошко. Оттуда веяло прохладой, но солнце еще стояло высоко. -- И самому, что ли...-- сказал он задумчиво. С усилием подняв оба меча, он заспешил к Ховраху. От усталости даже не переступал тела павших, обходил. Мрак вытер пот с лица. Воздух был жаркий, липкий, напоенный запахом теплой крови, лопнувших внутренностей, нечистот. Впереди был непрекращающийся звон, лязг, грохот, от криков звенело в ушах. На Ховраха и Гонту наконец навалились скопом. Те подались, но Ховрах внезапно взревел страшно, врубился в самую середку, пошел сеять смерть как рассвирепевший буйвол. Гонта попытался прийти на помощь, но его теснили, острия копий били сильно и часто. Доспехи звякали, но узкие острия находили щели, больно вонзались в тело. Дальше не пускал доспех, но кровь из многих мелких ран текла обильно, он чувствовал в голове слабый звон и обманчивую легкость. Ховрах ревел и рубил во все стороны. Он оказался у самого входа, его окружили в пять рядов, били копьями, топорами, палицами, но Ховрах все орал, ругался, его топор все еще сеял смерть, он весь был покрыт кровью, уже и своей, но сил будто прибавилось, и воины падали к его ногам как снопы. Он опирался о них ногой для лучшего удара, бил быстро и почти без промаха. -- Ховрах,-- прошептал Любоцвет потрясенно,-- я не думал, что он такой герой! -- К обеду спешит,-- ответил Мрак непонятно. -- К обеду? Какой сейчас может быть обед? -- Ховраху не ляпни,-- предупредил Мрак.-- Обидишь... до конца жизни. Двое подкрались со спины, с размаха ударили копьями. Ховрах взревел, начал поворачиваться. Топор уже прочертил дугу, копья переломились с треском. Ховрах на излете достал одного краем в лицо и, продолжая страшно реветь как раненый медведь, ухватил другой рукой за обломок второго, дернул. Воин, не успев выпустить копье, налетел на Ховраха. Тот ударил головой в переносиц