у, и несчастный рухнул на спину, раскинув руки и с залитым кровью лицом. Еще трое упали, обливаясь кровью, а другие попятились в страхе. Кто-то вскрикнул отчаянно: -- Да что же он?.. Заговоренный, что ль? Из Ховраха хлестала кровь, как вино из пробитого стрелами бурдюка. Но и бледнея, он ревел мощно, вращал топором и сверкал глазами. Со спины подкрался Кажан, нивесть почему решивший принять участие в драке. Молча отвел назад обе руки с зажатым копьем, ударил с такой силой, что все услышали треск плоти и ломаемых костей. Копье погрузилось почти до половины. Ховрах зарычал, поперхнулся хлынувшей изо рта кровью. Кажан выпустил копье, попятился, не отрывая устрашенного взора. Ховрах ухватился за древко, рванул, и все замерли, когда из широкой раны показалось залитое кровью зазубренное острие, а за ним сизые и коричневые внутренности. Кажан вскрикнул и суетливо юркнул за спины устрашенных воинов. -- Я... тебя... найду,-- прохрипел Ховрах. Колени его подломились. Он упал навзничь, раскинув руки. Взлетели брызги крови. Глава 47 Сквозь лязг и крики Мрак все яснее слышал хриплое дыхание Гакона. Седой богатырь качался от усталости. Из-под шлема, что закрывал и подбородок, по мокрой седой бороде сбегали мутные струйки. Он уже не ревел, не выкрикивал угрозы, а только крушил по всему, что оказывалось перед ним. Любоцвет подал ему другой щит взамен разбитого, за что Гакон едва не расплющил его в лепешку, но теперь дрались плечо к плечу. Гакон как-то чуял присутствие молодого витязя, а тот умело защищал себя и престарелого богатыря, успевая наносить быстрые и всегда безошибочные удары. Он не сразу понял, почему видит своих друзей, да и врагов, все хуже. Лишь когда в дверях появились воины с высоко воздетыми факелами, а те слепили глаза, он понял, что бьются уже в сумерках. Сражение началось задолго до полудня, длилось остаток дня, а хоть исход ясен, конца все не видно! Руки были тяжелые как горы, он задыхался от жара, спертого воздуха. Голова гудела, по лицу текли струйки не то крови, не то пота. Качающиеся стены даже в свете факелов он видел как сквозь красный туман. В ушах звенели крики умирающих, стоял непрерывный лязг металла, и часто слышался злой хруст рассекаемой плоти, треск костей, скрежет разбиваемых доспехов. У людей Додона впереди теперь дрался мрачный как туча воевода Рогдай. Седая борода слиплась от пота, он дышал тяжело, а от его богатырских замахов шарахались в стороны и свои. Гонта с проклятием отбросил щит, Рогдай разбивает вдрызг ему уже третий, попробовал парировать удар топора воеводы мечом, едва не лишился головы. Остервенев, начал упорно теснитть старика влево, тот сопротивлялся упорно, но Гонта обрушивал яростные удары сразу двумя мечами, и Рогдай невольно сдвигался, сдвигался... И вдруг раздался мощный треск, звон. Рогдай вскрикнул, выронил меч. Страшная булава Гакона угодила ему в левое плечо, превратив в окровавленую глыбу, откуда торчали обломки бронзовых доспехов. -- Слава...-- сумел проговорить Гакон, губы его были синие, он дышал как загнанный конь.-- Еще один... Рогдай упал на колени, в лице была боль, глаза застилало пеленой смерти. Но во взгляде, который обратил на Гонту, было прощение, и Гонта вдруг сообразил, что старый воевода все видел и понимал, сам заставил подвести под удар слепого богатыря, своего сверстника, от которого и пожелал принять смерть, и сейчас взглядом предостерегает, чтобы не говорил Гакону... -- Кто это... был? -- спросил Гакон сипло. -- Да так,-- ответил Гонта сдавленно,-- просто воин... -- А показалось, что ударил по каменной глыбе... Видать, и среди молодых еще попадаются крепкие... Рогдай повалился лицом вниз, руки раскинулись в стороны. Его воины с криками ярости, воеводу любили, нахлынули с новой силой и бешенством. Бой был жестокий, Мрак задыхался от тесноты. Воздух был плотный как вода и горячий как в бане. Грудь ходила ходуном, пытаясь ухватить свежий глоток, в голове стучала кровь, грозя разорвать кровяные жилы и вырваться на свободу. -- Перун!!! Он вздрогнул от страшного крика. Гакон выпрямился во весь гигантский рост: залитый кровью, в смятых и погнутых доспехах. Обе руки воздел к своду, в одной был меч, на локте другой болтался обломок щита. Руцкарь, который с длинным копьем в руках давно уже выбирал момент, широко размахнулся и с чудовищной силой вогнал широкое лезвие в живот старого воина. Гакон выронил меч, ухватился за копье. Мгновение стоял, на Руцкаря смотрел сплошной шлем, затем могучие ладони ухватились за древко. Гакон что-то прошептал, внезапно с силой потянул копье на себя. Все прекратили схватки и с содроганием смотрели как старый богатырь погружает копье в свое тело глубже, наконец острие прорвало доспех на спине и вылезло, отвратительно красное, дымящееся, роняя крупные черные капли. Гакон уже легче рванул копье еще, насадил себя так, что оторопевший Руцкарь едва не ударился лицом в широкую грудь слепого. Красавец-воевода не успел выронить копье, а Гакон ухватил его за плечи. Раздался треск дерева, копье обломилось. Все услышали хруст костей, скрежет доспеха, хрип и предсмертный стон. Смятый как мешок с сеном Руцкарь упал к ногам Гакона, а огромные руки вскинулись к своду снова, и предсмертный крик потряс стены дворца: -- Перун! Я иду к тебе!!! Он рухнул как скала. Стены вздрогнули, а кровь с пола брызнула на стены. Мрак дышал тяжело, пот заливал глаза. Воины напротив тоже переводили дух. Страшная гибель Руцкаря, богатыря-поединщика, которого под прозвищем Боевого Сокола знали по многим битвам, ошеломила и самых отважных. Мрак сквозь кровавую завесу в глазах видел как противник пятится, прижимается к стене, норовит спиной нащупать спасительную дверь. Затем за их спинами раздался злой зычный голос. Стена из щитов, между которыми блестели копья и мечи, обреченно двинулась на Мрака. Мрак с усилием поднял палицу. Мокрая от крови рукоять скользила в ладонях. Только бы удержать еще чуть-чуть, мужчина должен уходить с оружием в руках... Вдруг воины остановились, кто-то вскрикнул дурным голосом. Глаза их были устремлены за спину Мрака. Тот, опасаясь хитрости, коротко оглянулся. Залитый кровью Ховрах шевелился. Раны на его теле затянулись. Он поднялся, цепляясь за стену, еще неуверенный в движениях, но с каждым мгновением приходя в себя. Тут же нагнулся, подхватил булаву. Когда он выпрямился, Мрак тоже вздрогнул. Глаза Ховраха стали ясными, с трагическим весельем. В его осанке появилось достоинство и гордость. -- Последний пир? -- сказал он хрипло.-- Да, теперь уж последний. Голос был прежний, но по тому как ставил слова, стало ясно, что Ховрах восстал высокорожденным. Булаву, оружие богатырей-простолюдинов, тут же отбросил, снял с трупа Руцкаря меч, более приличествующий людям высокого рождения. И по тому, как держал, было видно, что знает что с ним делать. -- Благородный Мрак,-- сказал он звучно,-- судьба позволила мне умереть рядом с тобой. Благодарю богов! Он поцеловал рукоять меча, красивым жестом приложил лезвие ко лбу. Воины в страхе наблюдали как он подошел к Мраку, стал с ним спина к спине. Они знали Ховраха как облупленного, но сейчас каждое движение старого пропойцы было исполнено княжеского благородства и достоинства. Воины заколебались, но Ховрах сделал приглашающий жест. В нем было странное нетерпение, и ратники послушно нахлынули снова. Мрак, уже переведя дыхание. взревел и мощно ударил по дуге слева направо на уровне пояса. Дуга была широка, он слышал за спиной веселый голос Ховраха, или того, кто теперь жил в его теле. Там звенел металл, слышались крики боли, страха. Прыгая через трупы, ратники ошалело лезли прямо под удары. Они словно потеряли головы от запаха крови, диких криков, леденящего звона клинков о щиты. И снова отхлынули, оставив трупы и не смея даже подобрать раненых. Ховрах высокомерно скалил зубы. Глаза его сверкали. В задних рядах воинов послышались злобные крики: -- Где Кажан? -- Кажана сюда! -- Ховрах всегда говорил, что встанет, чтобы прибить того... -- Ага, я сам слышал! А если кто сзади, то вовсе из преисподней явится, но найдет гада... -- И нас утащит заодно! -- Ховрах всех сгребет, с ним лучше не шутить... Мрак, пользуясь передышкой, оставил палицу и снова выкидывал трупы в окно. Гонта уже швырял в другое, кричал вниз во двор, чтобы не отдыхали, им таскать -- не перетаскать. Если устали, пусть смену зовут, а работы еще будет. А за дверьми нарастали крики. Разъяренные воины приволокли Кажана. Он орал и визжал в ужасе, но ему сунули в руки меч и щит, вытолкнули в кровавую палату. Глаза Кажана были вытаращены от ужаса. Ховрах зловеще растянул губы в зловещей улыбке. Кажан рухнул на колени, завопил отчаянно: -- Пощади!.. Все, что хошь!.. -- Что? -- спросил Ховрах спокойно. Он подошел ближе и вскинул меч. Кажан закрыл глаза, втянул голову в плечи. Щеки тряслись, он пожелтел, затем стал почему-то синий: -- Все отдам!.. А у меня много... Больше, чем в казне! -- Почему? -- Сознаюсь, украл... Меч описал короткую дугу. Глухой удар, хруст, хлюпанье, и тело Кажана развалилось на две половинки. Кончик меча высек искру в каменной плите, но тяжелая кровь, к которой добавилась гадкая кровь постельничьего, сразу же сомкнулась, темная и вязкая. Вздох облегчения пронесся по рядам воинов. Теперь на Ховраха двинулись, выставив копья и закрываясь щитами, еще со страхом, но уже без прежнего ужаса перед преисподней. Он свою клятву исполнил. Убил того, кто ударил в спину. Теперь он такой же смертный, как и они. Гонта и Любоцвет ринулись было на помощь. Мрак ухватил за плечи: -- Стойте!.. Он сам так хотел. -- Мрак, разве он восстал, чтобы сразу сгинуть,-- начал было Гонта возбужденно, но увидел серьезные глаза Мрака, обмяк.-- Ладно, ты что-то знаешь больше. Ховрах сражался мощно и красиво, но в другой манере. В нем вдруг пробудилось умение высокорожденного рубиться хладнокровно и в презрительном молчании чувствовать кто перед ним, а кто пытается зайти со спины. Он сражался сразу против пятерых, закрывая проход в палату, и те не могли его оттеснить, чтобы зайти с боков. Мрак сделал несколько быстрых вздохов, пелена перед глазами очистилась. Измученное тело, тяжелое как скала, быстро оживало. -- Эй,-- крикнул он.-- Довольно! Теперь наша очередь. Ховрах ответил между ударами меча: -- Ра...но. -- Отступай,-- крикнул и Гонта. Его лицо было серым, он жадно хватал воздух широко раскрытым ртом. Грудь вздымалась бурно, в груди хрипело. Ховрах только презрительно засмеялся, но Мрак видел как движения его становятся все замедленнее. Из-за спин воинов в него метали ножи, топоры. Ховрах вздрагивал от ударов, вскидывал щит, точно и сильно бил в ответ, но из погнутых доспехов уже побежали струйки. Он умолк, бился сосредоточенно, содрогался от ударов боевых молотов и двуручных топоров, но сдвинулся назад лишь на полшага. -- Надо помочь,-- прохрипел Гонта.-- Кто бы подумал, что Ховрах... -- Никто не думал,-- прошептал Мрак.-- Но сейчас его не тронь. Любоцвет вскрикнул жалобно: -- Он погибает, чтобы дать нам перевести дух! -- Всем стоять,-- велел Мрак жестко.-- Это его воля, не моя. Гонта уже шагнул вперед, несмотря на запрет Мрака, как вдруг Ховрах пошатнулся, отступил, медленно повернулся: из груди торчали рукояти трех узких мечей, слабо улыбнулся угасающими губами и рухнул на бок. Воины, не веря себе, остановились, не решаясь переступить через павшего, а Гонта страшно крикнул и ринулся навстречу. Натиск его был так страшен, что во мгновение ока оттеснил всех к двери, разрубил последнего наискось до пояса, только тогда подоспели Мрак и Любоцвет. Гонта повернул к ним залитом потом лицо: -- Опоздал Ховрах. -- Что? -- не понял Мрак. -- К обеду, говорю... Завтра только поест. Мрак прорычал: -- Не знаешь Ховраха. Такой крик поднимет, пять раз в день кормить будут. А в перерывах их поварни обшарит, перекусить-де надобно, поварих пощупать! Любоцвет оттащил Ховраха к стене, усадил. Голова старого воина упала на грудь. Он стал похож на прежнего упившегося гуляку. Мраку на миг почудилось, что по груди старого забулдыги течет вовсе не кровь. И сидит, счастливый и хмельной, в красной луже хорошего крепкого вина, от которого никому не удавалось пробудится. Воины в дверях тоже дышали тяжело, на троих оставшихся богатырей смотрели со страхом, то и дело оглядывались через плечо, но смена не показывалась. Наступило короткое затишье, все взоры были на Ховрахе, и в этой тишине донесся далекий женский крик. Мрак резко повернулся. В окно было видно башню, что высилась по ту сторону двора. В широком оконном проеме стояла женщина в черной одежде. Даже отсюда были видны ужас и скорбь на ее мертвенно бледном лице. Она закричала снова, уже как смертельно раненый зверь. Ее глаза, как видел Мрак, не отрывались от распростертого в крови Ховраха. Ее узрели и нападавшие. Кто-то вскрикнул: -- Царица! Женская фигура качнулась и, не отрывая взора от окна Золотой палаты, с жалобным криком бросилась вниз. Воины отворачивались, закрывали глаза. Донесся удар о каменный пол. В глазах Мрака плясали факелы, в ушах стоял шум, но он услышал, что крикнула царица, и с великим удивлением перевел взор на распростертое тело Ховраха. Когда по лестницам полезли в окна озверелые хари, Мрак понял, что пришел последний час. До этого в Золотую палату врывались с двух сторон, теперь же из окон сперва метнули дротики и боевые гири, затем начали прыгать с подоконников и сразу бросались в бой. Трое встретили их, стоя спина к спине. Сеча длилась кровавая, жестокая, пока трупов не стало по пояс, а ноги снова заскользили в крови и внутренностях. В редкие мгновения, когда небо не заслоняли, Мрак видел по звездам, что уже заполночь, а они все бьются, лучшая часть дворцовой охраны уже перебита, созывают из других частей стольного града, видно по одежде... Он видел как за спинами воинов появился всегда незаметный Ковань, последний из троих постельничьих. В руках у него был топор с длинным загнутым лезвием. На обухе торчал острый крюк, Коваль пригибался, все выбирал момент, в драку не лез. Но когда Гонта из последних сил попробовал даже потеснить вражью силу, неслышно скользнул сзади, торопливо размахнулся и ударил коротко, но с такой силой, какую никто не ожидал от такого тщедушного человека. Мрак видел, но сам отбивался от пятерых. Удар топора был страшен, Гонта должен был быть перерублен пополам, однако лишь содрогнулся как молодой дубок, повернулся с побелевшим лицом и закушенной от боли губой. Ковань выпустил топорище, попятился. Его вытаращенные от ужаса глаза не отрывались от страшного лица Гонты. -- Ты...-- прохрипел Гонта, топор торчал в его спине, будто со всего размаха всадили в дубовую колоду,-- все же ударил... в спину... Ковань пятился, схватка на миг замерла, все смотрели на них. Гонта вскрикнул громовым голосом: -- Я брал богов в свидетели! Он выдернул топор, попробовал замахнуться на клятвопрестуника, но лишь пошатнулся, рухнул вниз лицом. Кровь потекла из раны пурпурная, как дорогое вино. Ковань отступил еще. На его лице медленно появилась победная улыбка. Он выпрямился, теперь его ждут почести и место за царским столом, удивленно вскинул голову, заслышав наверху странный скрип. Даже в коридоре вздрогнули от его страшного крика. Из нишы падала статуя Числобога, бога правосудия. Она обрушилась с высоты всей тяжестью. Вопль оборвался на полуслове, сменился хрустом костей, предсмертным хрипом. Во все стороны брызнули струи темной крови, из расплющенного трупа полезли внутренности. Мрак озверело бросился к поверженному Гонте. Его встретили стеной из щитов, ударами топоров. Он видел как на Гонту наступали чужие сапоги, втоптали в кровь. Мрак бешено вращал палицей, крушил и разбивал черепа, услышал предостерегающий вскрик Любоцвета, не успел повернуться, как в затылке грохнуло, из глаз посыпались ослепительно белые искры. Палица выпала из онемевших пальцев. Он рухнул на Гонту, прикрыв своим телом. Любоцвет, стоя над телом Мрака, бешено вращал мечом. Он был весь покрыт ранами, побелел от потери крови, но все еще рубил, и после каждого его удара противник либо падал, либо с криком боли отпрыгивал, хватаясь за рану. Желтый от ярости Додон вбежал в палату. Воздух был как мокрая тряпка, все дышали тяжело, натужно. Мечи звенели вяло, и смерть была как избавление. Додон подхватил с пола дротик, забежал со спины и с силой метнул в Любоцвета. Острие ударило между лопатками, с треском пробило доспех. Любоцвет судорожно выгнулся, повернулся к Додону. Бледные губы шевелились, но сказать ничего не мог. Упал на колени, и только тогда с губ сорвалось жалобное: -- Мама... Он завалился на бок, накрыв собой Мрака. Воины медленно опускали топоры, подходили с опаской. Додон вошел в круг, голос дрожал от ярости: -- Этот щенок... Этот молокосос заставил вас поджать хвосты? Кто-то пробормотал сзади, что их не учили бить в спину. Додон подпрыгнул как ужаленный. Заорал, потрясая кулаками: -- Нет предательских ударов! Есть только победные... или поражение. Эй ты! Кто тебя сюда послал? Он пнул носком сапога голову умирающего витязя. Тот посмотрел на него угасающим взором: -- Мама... -- Что? -- не поверил Додон. Он дико расхохотался, и хохот был похож на волчий вой.-- Какая же мать пошлет сына на такую участь? -- Мама,-- прошептали застывающие губы.-- К отцу... Я ехал к отцу. Лишь по дороге... с благородном Мра... Он умолк, рука бессильно откинулась, но пальцы сжимали рукоять меча. Додон вытаращенными глазами уставился на могучее предплечье витязя. Воины переглядывались, не понимали, а их царь бледнел все больше. Вдруг упал на колени, обеими руками разогнул медный браслет на предплечье убитого им витязя, сорвал, поднес к глазам. И тут страшный нечеловеческий крик разорвал мертвую тишину. Додон закричал, вскинул лицо к потолку, лик его был страшен как преступление. Пурпурный плащ соскользнул на пол. И все увидели на правом предплечье царя такой же точно широкий браслет. С такими же знаками. Глава 48 Мрак, медленно выныривая из забытья, не сразу понял, что он прикован к стене в глубоком каменном подвале. Голова раскалывалась от дикой боли. Перед глазами то расплывались пятна, то появлялась стена из толстых глыб. Она тоже то приближалась, то уходила вдаль, а в ушах начинало звенеть тоньше. Потом звон превращался в невыносимый писк, он снова проваливался в черноту. Очнулся от запаха горящего мяса. Взор прочистился, с ним вернулась боль. Но теперь жгло и его тело. Он скосил глаза. В его грудь погружался, злобно шипя и вздымаясь дымками, раскаленный докрасна прут. Из глубины груди вырвался стон, и тут же сверху донесся удовлетворенный голос: -- Очнулся?.. Зри на меня, враг. Он поднял голову. Перед ним приплясывал отвратительный человек, лицо которого вобрало в себя все гнусности рода человеческого. Да и сам был похож на паука с его тонкими высохшими от неведомых болезней ручками, кривыми иссохшимися ногами. Он убрал прут и сунул в горн, где угли полыхали оранжевым огнем. -- Скоро тебя зничтожат,-- сообщил он.-- Не понимаю, почему светлый царь так спешит. Я б с тебя сперва шкуру снял с живого! Вон какая толстая. В коридоре бы постелил... -- А я б твоей побрезговал,-- сказал Мрак хрипло. Палач крикнул в сторону двери: -- Стража! Пленник очнулся. Зовите царя. Послышался топот множества ног. Мрак уловил и шаги Додона, их научился отличать из тысяч. Похоже, царь находился поблизости. Несмотря на боль и горечь утраты друзей, поразился лицу царя. Тот страшно исхудал, пожелтел как мертвец. Глаза ввалились, под ними повисли черные мешки. Белки налились кровью. А когда заговорил, голос был похож на карканье старого ворона: -- Ты... лишил меня всего... -- Я? -- прошептал Мрак. -- Ты... даже сына... -- Я не бросал ему в спину копье,-- напомнил Мрак без всякой жалости.-- У тебя еще не подломился хребет под грузом проклятий? Додон впился в него ненавидящим взором: -- Я отвечу перед богами... Но ты ответишь теперь. Мне. -- Что ж... Ты скажи только, каково быть убийцей собственного сына? Каково смотреть людям в глаза? Додон проскрежетал зубами: -- Некому смотреть! Ты их всех убил. А кто уцелел, тот ушел. Но ты прав! Ты умрешь завтра на рассвете. За все. И за смерть моего сына. -- Он сказал, что сражается за тебя,-- прошептал Мрак разбитыми губами.-- Теперь я понимаю... Мальчишка любил тебя. Он пытался своей смертью уменьшить твою вину. Додон задрожал. Его трясло, лицо было синим как у утопленника. -- Да,-- ответил он свистящим шепотом,-- мне жить незачем.. Но сперва я потопчу твою могилу, проклятый! Он вздрогнул, застыл, завороженный страхом. В подземелье внезапно пахнуло холодным воздухом могилы. В каменной стене медленно проступило огромное лицо человекозверя. Глаза полыхнули огнем, толстые губы чуть раздвинулись, показывая клыки. Грохочущий голос проревел: -- Несчастный... на самом деле, у тебя есть еще один сын... Измученные глаза Додон вспыхнули надеждой. Он умоляюще прижал обе руки к груди. Мрак, переждал приступ острой боли, прохрипел: -- Молчи, дурак... Копыта откинешь, коли ответишь. Он видел как дергается в муках царь, ибо демону, живущему в камне, отвечать нельзя. Кто ответит, кто заговорит, тому не будет спасения от разгневанных богов, а душу его навечно заточат в котле с кипящей смолой. Каменное лицо повело огненным взором по темнице, скривилось и, не слыша ответа, начало растворяться. Царь истошно завопил тонким заячьим голосом: -- Скажи!.. Умоляю, скажи! Душу отдам, все отдам! Пусть сегодня умру, но скажи: где мой незнанный сын? Голос прорычал еще тише, неразборчивее, но со злобной радостью, и даже Мрак ощутил, что нелюдским силам тоже знакомо коварство: -- Он знает, что твой сын, но молчит. Да и кто признался бы? И ты никогда не узришь. И не будет у тебя наследника. А вот твой пленник... По всем дорогам, где прошел, матери будут называть младенцев его детьми. Да и там, где не был! Его роду бысть в веках... Голос стих, серый камень стены стал ровным, разделенным лишь на квадратные глыбы. Царь отшатнулся, взвыл дико. Мрак молча наблюдал, как Додон выбежал, разрывая одежды. Даже из коридора было слышно, как царапает лицо и выдирает клочья волос. Он был в тяжелых цепях, но бронза не удержит оборотня, и Мрак сам не понимал, что удерживает его, не дает грянуться оземь, подняться черным волком, дождаться когда откроют дверь, сигануть мимо палача, пронестись по коридору к выходу, а там уже по улицам Куявии и до городской стены рукой подать, за которой спасительный лес... Когда вывели из подвала, он с жадностью вдохнул холодный утренний воздух, жгучий как родниковая вода. В воздухе была зима, а тучи наползли настолько темные, что казались лиловыми. Стражи напялили полушубки, кое-кто обул сапоги с меховыми отворотами. Во внутреннем дворе за ночь соорудили помост, поставили плаху. Толстый мужик в красной рубахе палача уже прохаживался по помосту, на плече жутко блестела широким лезвием огромная секира. Лицо палача было укрыто красным платком, только черные глаза недобро блестели через прорезь. В трех шагах от помоста стоял царский трон. Додон сидел в шубе, желтый и с черными кругами под глазами. Щеки обвисли, а белки глаз были красные от лопнувших кровеносных жилок. За ним застыли как каменные столбы телохранители, а сбоку суетливо дергаются новые советники, постельничьи, простые и главные, что-то шепчут в оба царских уха, злобно поглядывают на Мрака. Был допущен и простой люд из дворцовой челяди. Они в молчании стояли тесной толпой, редкая цепь стражников не давала подойти ближе. Мрак поглядел на небо. У тучи вот-вот лопнет брюхо со снегом... Попробовать уйти? Но могут подшибить и волка. В любом случае что ему лишние минуты, если вдали от Светланы? Ветер усилился, сейчас начнется метель... Нет, пусть лучше народ не узнает, что он из породы оборотней. Оборотней ненавидят и боятся. А так даже пожалеют, когда палач поднимет за волосы отрубленную голову, покажет на все четыре стороны, а потом швырнет в корзину. Он сжал зубы, сдерживая стон, с трудом взобрался на помост. Из раны на груди снова потекла кровь. Палач обернулся, смотрел изучающе. -- Дружище,-- попросил Мрак,-- размахнись получше! У меня шея крепкая. Плаха была новенькая, блистала свежим срезом. Он положил голову, прижавшись щекой к пахнущему свежим соком дереву. Два толстых муравья жадно сосали янтарную бусинку. Краем глаза он видел как страшно и весело сверкнуло отточенное лезвие. На миг замерло на фоне темной тучи, заблистали золотые искры, затем топор с нарастающей скоростью ринулся вниз. Глухо стукнуло. Мрак услышал сочный хряск, тут же на щеку брызнуло теплым. Он повернул голову. Рядом на краю плахи лежала отрубленная кисть руки. Пальцы еще шевелились, пригибаясь к широкой ладони. Кровь брызгала тонкими струйками. Вся толпа ахнула как один человек. Палач стоял, неловко держа топор в левой руке. Правую вскинул над головой, из срубленной по кисть руки торчал край белой, сразу же окрасившейся красным, кости. Кровь хлынула щедро, побежала по рукаву, рубашка сразу промокла и прилипла, а культя пошла красными пузырями и брызгала тонкими струйками. Палач побледнел, но глаза стали страдальчески-счастливыми: -- Как видишь, царь, я верен присяге. От службы не отказываюсь. Просто к ней больше непригоден. Додон подскочил на троне. Глаза были как у филина, побагровел, поднял к небу сжатые кулаки, взорвался было криком, но тут же рухнул обратно. Глаза не отрывались от окровавленной культи. А в народе плакали и смеялись, кричали со слезами на глазах: -- Вавил!.. Ты -- человек... -- Не пролил кровь праведника! -- Вавил, тебя и семью прокормим всей улицей! -- Вавил, весь род твой прощен до седьмого колена!.. -- Ты видишь, царь? -- Царь, даже палач не поднял руку на такого человека! -- Да разве это Вавил палач? Вон сидит палач, глазами лупает! Додон велел резко: -- Быстро другого палача. За спиной загомонили, наказ передавали дальше, слышно было как ушла затихающая волна говора, а потом она же вернулась, к уху царя наклонился толстый осанистый постельничий: -- Царь, у нас нет другого! -- Как это нет? -- Всегда был один. Зачем держать еще одного дармоеда, кормить и платить, когда один управлялся? Царь скрипнул зубами, народ на площади ликовал. К Вавиле тянулись десятки рук, кто-то рвал на себе чистую рубашку, общими усилиями распанахали на ленты, сбивали друг друга с ног, спеша перевязать ему увечье. -- Все равно надо казнить,-- сказал Додон сквозь зубы.-- Если нет палача, тогда... эй, позовите вон того стража! На зов приблизился высокий крепкий воин, смелое лицо, шрам через бровь, преданность во взоре. -- Что прикажешь, царь-батюшка? -- Прикажу,-- протянул царь, он быстро окинул воина придирчивым взором.-- Все выполнишь? -- Все! -- сказал воин твердо.-- Хоть из окна вниз головой. Я клятву давал. -- Тогда вытащи из ножен меч,-- сказал Додон зловеще,-- тяни, тяни! Вот так... А теперь ступай вон туда и отруби вон тому голову! Воин с мечом в руке с готовностью повернулся, сделал шаг, остановился, медленно обернул к царю разом побледневшее лицо: -- Так это же... преступник? -- Верно,-- подтвердил царь.-- Отруби ему голову. -- Не могу,-- прошептал воин. Вокруг настала мертвая тишина. Додон спросил зловеще: -- Почему? -- Я воин... Я клялся защищать тебя в бою, проливать кровь на полях сражений. Но мой меч -- не топор палача! Это благородный меч. Кто-то ахнул. Додон предложил неожиданно: -- Тогда возьми топор. Авось, себе руки рубить не станешь? -- Не стану,-- согласился воин. Он прямо взглянул в грозные глаза царя.-- Но я шел на воинскую службу, а не на палаческую. Уволь, но топор палача в руки не возьму. В тишине Додон вскрикнул с такой яростью, что сорвался на визг: -- Тогда... тогда я тебя положу рядом с ним! И вместо одной головы две скатятся. Воин сказал негромко: -- Что ж, как скажешь. Лучше быть жертвой, чем палачом. Да и к тому же... умереть рядом с праведником -- завидная доля! К царю приблизился постельничий. Рассвирепевший Додон брызгал слюной, орал, едва не бросался на воина с кулаками, наконец постельничий приблизил губы к царскому уху: -- Погляди, что с народом творится!.. Это опасно. Отложи казнь на завтра. Я сейчас пошлю гонца в Артанию. К ночи, меняя коней, сюда прибудет их палач. Он-то и отрубит Мраку голову. С удовольствием и за бесплатно! Додон умолк, израсходовал запас ярости, а не успел заорать снова, как другой боярин шепнул на левое ухо: -- К тому же можно будет казнить не при народе. -- А как это? -- спросил Додон тупо.-- Всегда преступников казнили прилюдно. И чтоб другим неповадно было. И развлечение какое-то надо простому народу... -- Это не развлечение. Посмотри на них! -- Эй, стража! -- вскрикнул Додон. Но боярин настойчиво шепнул: -- Казнишь сегодня ночью. Прямо в подземной тюрьме. Никто и не узнает. Однако уже в полдень его снова повели к выходу. На этот раз вытащили на задний двор, где обычно резали скот. Высокие стены отгораживали от мира, людей на этот раз не было, только дюжина стражей. По их хмурым лицам Мрак понял, что наконец в самом деле настал его смертный час. Солнце едва поднялось, воздух был морозный, в нем звенели невидимые глазу крохотные льдинки. Через каменный забор склонялись голые ветви деревьев. Листья усеивали двор, желтые, оранжевые и вовсе пурпурные, словно окрашенные кровью. Мрак вышел на середину двора, и тут тяжелый грохот заставил повернуть голову. Из соседнего подвала шел, сильно припадая на правую ногу и повесив голову, непомерно широкий в печах человек, на голове которого среди отрастающих волос ясно выделялась длинная прядь. -- Гонта,-- выдохнул Мрак. Гонта шел, стиснув зубы, тяжело гремел тяжелыми цепями. У него, как и у Мрака, были скованы руки за спиной, а к ногам прикована наковальня. Он тащил ее, загребая землю, на камнях грохотала, высекала мелкие искры. Царь уже сидел в окружении советников и воевод. И хотя уже не было Рогдая, Руцкаря, Голика, не было постельничьих, но место близ царя пусто не бывает: льстили и гнулись едва ли не до подошв. Остальные скамьи были пустыми, и в этой пустоте Мраку почудилось что-то обрекающее на гибель всю Куявию. -- Гонта,-- повторил Мрак громче. Гонта вскинул голову, глаза были неверящими. Распухшее от побоев лицо обезобразили ожоги, ноздри вырваны напрочь, а на лбу ему выжгли огромное тавро, которым клеймят скот. Правая асть спины была в засохшей крови. -- Мрак?.. Мрак,-- прошептал он, и Мрак с болью увидел, что передние зубы красавца вожака разбойников выбиты, из десен течет кровь.-- Довелось свидеться... -- Потерпи чуть,-- сказал Мрак тихо.-- Скоро свидимся снова. И уже не расстанемся. -- Врешь поди,-- прошепелявил Гонта. Додон сказал свистящим шепотом: -- Быстрее! Кончайте обоих. Палач, огромный мужик с мешком на голове, подошел медленно, тоже словно нехотя. В прорезях блестели глаза, лица Мрак не разглядел. В руке палача был широкий меч со скошенным лезвием. Мрак напрягся, видя как меч начинает медленно подниматься. И тут раздался визгливый вопль Додона: -- Не мечом! Палач обернулся: -- Чо? -- Не мечом, говорю! Меч -- для благородных голов. Топор возьми, дурак. Палач нехотя отнес меч в угол дворика, что-то бормотал, долго копался с решеткой, исчез надолго, наконец вернулся с широким топором. Еще издали вскинул над головой: -- Этот? Мышцы играли силой, перекатывались как толстые змеи. Додон крикнул торопливо: -- Да-да! Быстрее руби! Палач заново засучил рукава. Он все присматривался к шее Мрака, посматривал на шею Гонты, сравнивал, примеривался, и Мрак видел в его глазах растущее уважение. -- Первый раз, что ли? -- сказал Мрак раздраженно.-- Откуда тебя такого привезли? Палач, не отвечая, поплевал на ладони, взял топорище обеими руками. Снова всмотрелся к шее Мрака прицельно, спросил громко: -- Которому первому? Ответа не было, палач поднял голову. Додон и его приближенные повернули головы в сторону ворот. Оттуда, стуча копытами, въехали огромные всадники на огромных конях. Впереди высился Горный Волк, злое торжество было на его широком лице. За ним ехали такие же огромные хмурые воины, лица были дики и свирепы. Их руки лежали на рукоятях топоров и мечей. Глава 49 Рядом с Горным Волком сидел на маленькой лохматой лошадке невысокий человек в богатой одежде. На его губах была легкая улыбка, но в ней торжества было больше, чем в злом оскале Горного Волка. Додон замер, лицо стало смертельно бледным. Новый постельничий, Угодник, сумел выдавить дрожащим голосом: -- Вы... почему... кто вам позволил.. Горный Волк засмеялся: -- Я сам себе позволил, дурак! С того дня, как эта мразь истребила лучших героев, что защищали его трон, он бессилен. Сейчас вас можно брать голыми руками. Всадники за его спиной захохотали. Их смех был похож на свирепое завывание вьюги, после которой остается только белая смерть. Иные вытаскивали мечи до половины, со стуком задвигали обратно. А были и такие, что потрясали оружием над головами. Человек на маленькой лошадке сказал светлым голосом, в котором было море яда: -- Царь Додон! Меня зовут Шулика, меня послал мой царь артанский, несравненный Костобок. Наши войска стоят у кордона, разделяющего наши земли. Додон слабо вскрикнул: -- Но... взаимные клятвы! -- Что клятвы,-- ответил Шулика невозмутимо,-- если противоречат вечным интересам? Но мой царь чтит все же клятвы и договора. И он не посылает сюда войска... не дав тебе возможность удержать страну в своих руках. Все замерли, только Горный Волк и его воины теперь ухмылялись еще более нагло и торжествующе. Иные уже подталкивали друг друга, ржали как кони, нажравшиеся человеческого мяса. Додон спросил дрожащим голосом: -- Какая... возможность? Горный Волк захохотал, воины вторили утробным гоготом. Шулика сказал невозмутимо: -- Не скажу, что уж очень большая. Но в твоем положение схватишься за любую соломинку, верно? Он оглядел его советников прищуренным взором. Те опускали головы, хоронились друг за дружку. Из глаз маленького посланца царя Артании смотрела смерть. А Угодник выкрикнул жалко: -- Говори!.. Что мы можем? Говори? В мертвой тишине Шулика прокричал громко: -- Старая граница между Куявией и Артанией неверна. Отныне будет проходить, и в том нерушимое слово царя Артании, где падет стрела куява, пущенная с дворцовой стены! Угодник тяжело рухнул обратно на скамью. Додон скакнул как насмерть пораженный зверь. Горный Волк захохотал громко и злорадно: -- Ну же, царь! Натяни лук. Пусть стрела упадет тебе под ноги... Там же по стене и проведем черту. Ха-ха!.. Мне это нравится. Неожиданно послышался голос с места казни: -- Ты же куяв, чему радуешься? Горный Волк только сейчас рассмотрел и узнал двух измученных пленников в цепях. Лицо исказилось свирепой радостью: -- А, так вы еще живы?.. Тогда я сам вас посажу на колья. Да, я куяв, но теперь служу царю Артании. Он дал мне войско. Настоящее. Вы его увидите... ха-ха!.. с высоты, когда будете корчиться на кольях. По его знаку воины соскочили с коней, бросились в пристройки. Через некоторое время бегом принесли лестницы. Все это время Додон с помощниками лишь бросал беспомощные взгляды на наглых пришельцев. Его телохранители частью рассеялись, лишь пятеро остались, лица их были полны решимости, а ладони сжимали рукояти мечей. -- Готовить колья! -- распорядился Горный Волк. Он с наслаждением ударил Мрака кулаком в лицо. Голова Мрака дернулась, но он устоял. Из разбитой губы брызнула красным. -- Вот теперь я с тобой за все сочтусь. Двумя ударами сшиб наземь, принялся бить ногами. Гонта закричал, видя как огромный воин пинками буквально поднимает безжизненное тело Мрака в воздух, бросился, волоча на плечах повисших как псы на туре артанцев: -- Тварь!.. Пес!.. Я берусь пустить стрелу! Горный Волк обернулся, еще раз пнул Мрака, снова обернулся. В глазах было бешенство зверя: -- Ты?.. Что ж, ежели царь Куявии изволит! Все взоры обратились к Додону. Тот слабо кивнул. Видя, что ждут голоса, прошептал: -- Да-да... Он -- знатный стрелок. Горный Волк захохотал, а Шулика сказал деловито: -- Что ж, тогда тащите его на стену. Пусть все зрят где упадет стрела, чтобы потом не было нареканий. Слово властелина Артании твердо! Гонту подхватили под руки. Рана на спине открылась, потекла алая струйка пополам с желтой сукровицей. Он запротестовал: -- Мне нужен Мрак. Только он умеет правильно подавать стрелы. Мрак тяжело повернулся на земле, охнул от боли в боку. Сломанные ребра протыкали внутренности. С трудом поймал взгляд Гонты, Тот что-то хотел этим сказать, но на него смотрели как Горный Волк с его людьми, так и Додон с советниками, и трудно было сказать, от кого больше надо таиться. Горный Волк снова пнул распростертое тело: -- Вставай, тварь. Ты проживешь на несколько мгновений дольше. Мрак приподнялся, завалился лицом. Его подхватили, поставили на ноги. Кровь текла по губам, цепи тянули к земле, правый глаз распух, закрылся, и он мог смотреть только одним глазом. Их встащили на стену, там сняли цепи. Гонта медленно разминал руки, дул на пальцы. Мрак тоже старался ощутить свою былую мощь, но тело ныло от побоев, а со всех сторон ощетинился лес копий. Наконец их вытолкали на башенку. С ними поднялись Горный Волк, посланник артанского царя Шулика, четверо богатырей-артанцев, а также Додон и два его советника. Додон трясся, на Гонту смотрел с бессильной ненавистью, иногда вдруг в его глазах проскальзывало умоляющее выражение, но тут же ненависть брала верх. -- Не этот лук,-- сказал Гонта. В голосе вожака разбойников было презрение.-- Это для детей... либо артанцев. Пусть принесут мой. Шулика потемнел, воины заворчали, звучно хлопали по рукоятям ножей. Горный Волк расхохотался: -- Стараешься оттянуть смерть?.. Ну-ну, старайся. Где твой лук? Только не скажи, что остался где-нибудь в горах. Иначе полетишь верх копытами сейчас же. -- У меня есть в горах лук,-- подтвердил Гонта,-- но его младшего братишку я захватил, когда ехал на этот пир. Он остался в покоях, что отвели нам, как гостям. Горный Волк движением руки отправил двух воинов вниз. Те прогрохотали сапогами, слышны были их грубые голоса, грохот падающей двери, женский крик, злой хохот. Потом слышны были все новые голоса, полные страха и боли, они отдалялись, и Мрак понял, что воины почти добрались до их покоев, а по пути избивали встречных, а то и просто убивали всех, до кого доставали их топоры. Потом внизу загрохотали приближающиеся шаги. Артанцы несли лук Гонты вдвоем, в их глазах было безмерное удивление. Горный Волк сам взял лук, видно было как напряглась его рука, удерживая чудовищный лук на весу: -- Младший братишка, говоришь?.. Ну-ну. Хочешь сказать, что есть и крупнее? -- Есть,-- подтвердил Гонта насмешливо. -- Ну-ну,-- повторил Горный Волк, в голосе уже не было прежней уверенности.-- Но даже и