ачивался, рубил, вместо щита удары принимал на другой меч, рядом держались воевода и вечно мельтешащий перед глазами Чейман. Воевода привычно бдил, дабы дитяте не причинили вред, Белоян берег великого князя, ревнителя старых устоев, с двух сторон настолько умело взялись защищать обозленного великого князя, что никак не мог показать себя во всю мощь, а тут еще Чейман всюду лезет вперед, норовить грудью закрыть, красиво умереть жаждет... Помощник, что стал медведем, кидался как дикий зверь, сила стала медвежьей, но соображал как человек, на меч или копье не кидался сдуру, а ревел так, что конь пугался и сбрасывал всадника ему под лапы. Дружинники рубили быстро и страшно, спеша воспользоваться растерянностью врага. Владимир наконец добрался до угрюмого всадника-мага. Тот нехорошо оскалил зубы, в его поднятой руке внезапно заблистал меч. Владимир похолодел чуть, но за спиной его дружина, он выкрикнул по-ромейски оскорбление, его мечи взвились в воздух. Когда столкнулись, в глазах всадника он уловил изумление, железо зазвенело, враг оказался не только силен, но и умел драться, булат сталкивался в воздухе с такой скоростью, что для всех они были окружены мерцающей завесой из сверкающего железа, а от непрерывного звона пухли уши. Владимир чувствовал, что уже везде кончился бой, дерутся только они двое. Воевода пытался придти на помощь, но его перехватил Белоян или кто-то еще. Всадник-маг рубился умело и мощно, но его меч не успевал за двумя мечами Владимира, а князь обеими руками бился одинаково. Со шлема слетел яловец, на плече вздыбилась искореженная ударом булатная пластина, затрудняя движение, с руки со звоном слетел булатный наручень. -- Сдавайся, -- крикнул Владимир, он тоже дышал тяжело, слова вырывались с хрипами. -- И ты будешь жить... -- Как же... -- прохрипел всадник по-русски, -- ты такое и брату своему говорил... Владимир вздрогнул, в этот миг подготовленный удар обрушился на его шею. Левая рука с мечом метнулась прикрыть, раздался звон, он ощутил удар в плечо и голову, отшатнулся, вслепую отмахнулся правым мечом, во что-то попал, а в голову хлынула звериная ярость, что делала его берсерком страшным даже для викингов, с которыми он ходил в набеги на Италию, Францию, Британию. Страшно вскрикнув, он приподнялся на стременах, перед ним было ненавистное лицо врага, что ударил в самое больное место. Звон, руку едва не вывернуло из плеча. Он охнул, пальцы разжались, выпустив обломок меча. Дружинники разом выдохнули воздух. Меч разрубил воина-мага до седла, лишь тогда сломился, ударившись о булатную пластину в седле. Владимир ощутил, что ему помогают слезть. Претич озабоченно пощупал рану на плече и шее. Владимир дернулся, воевода присвистнул: -- Еще бы чуть... Боги берегут. Хотя за что, не понимаю. -- Какие боги, -- огрызнулся Владимир. Мой меч... хоть и хреновый. Белоян молча приложил к ране пахучие листья, перевязал тряпицей. Владимир кривился, похож на старую бабку, что мается горлом. Дружина сейчас смолчит, потом шуточки пойдут по всему Киеву.. -- Потери? -- Двое ранены тяжко, но Белоян уже пошептал, -- доложил Претич. -- Да и вообще, кости правит... Медведь же тоже костоправ... ха-ха!.. только самоучка. Остальные ранены по мелочи. Только сейчас Владимир разглядел, что Претич бледнее обычного, хотя глаза блестят довольно, а из под шлема выглядывает краешек окровавленной тряпицы. -- Меч скуем, -- пообещал волхв. -- Настоящий!.. Видать, эти пиры не совсем тебя еще извели. -- И бабы, -- добавил воевода. -- И бабы, -- согласился Белоян. -- Ты победил богатыря. -- А чего он... магией не шарахнул? Белоян хмыкнул, а воевода сказал гордо: -- А этот клишоногий... который прикидывается волхвом, на что? Он же как клещ вцепился в его руки-ноги... А то и в язык. Ну, по-своему, по-волховьи... Короче говоря, или выражаясь кратко, исподтишка, незримо. А тот, видать, уже привык драться по хитрости... Владимир уязвлено хмурился. Выходит, что он и победил вроде бы не совсем по равному. Это как княжеская охота, когда стой себе, а на тебя со всех сторон выгоняют оленей, дабы ты сам ножки не утрудил... Белоян застыл, поднял руку. Все замерли, даже кони перестали фыркать, обнюхивая окровавленных людей. Высоко в небе нарастало едва слышное злобное шипение. Словно Змей Горыныч дохнул огнем, или же кузнец Людота сунул раскаленный меч в растопленное масло. В двух полетах стрелы мелькнуло огненное копье, ударившее с неба, громыхнуло, на земле вспыхнул огонь, взлетели черные комья. Не рассуждая, Владимир уже несся туда, едва успел придержать коня перед страшной ямой, где в глубине со злобным бульканьем кипела красная земля, быстро покрываясь коричневой коркой. А в самой середке вздыбилась корявая спина валуна... Он соскочил с коня, едва не запутавшись в стремени, издали донесся истошный вопль волхва: -- Рассыпься по всему полю!.. Собирай! Ага, собирай, подумал Владимир потрясенно. Он оставил коня, а сам, оскальзываясь на рыхлом крае, попробовал спуститься, вблизи видел, что это не камень, а покрытая окалиной глыба железа. От нее несло жаром, брови трещали, он закрылся рукой, приблизился, но брать не решился, земля только что кипела, как горячее молоко. Смутно слышал радостные вопли. Дружинники затеяли какую-то игру, им все игра, хоть и раненые, а он, не в силах дождаться, попробовал замотать руки тряпкой из седельного мешка, обжегся, глыба даже не шевельнулась. Земля застыла, еще горячая, воздух над ней колышется, глыба в ней торчит, как прибрежный валун во льдине. Раздосадованный, вылез, а к нему уже спешили волхв с двумя дружинниками. К великому облегчению Владимира дружинники несли целые оглобли, предусмотрительный у него волхв! Долго стукали острыми краями, сбивали прикипевшую землю. Наконец подважили, навалились. Земля затрещала, затрещали и колья, но глыба дрогнула, медленно поползла вверх. Волхв оттолкнул князя без стеснения: -- Погодь... Она выпала из горнила небесного кузнеца. Вишь, еще не остыла? -- Надо сразу к Людоте, -- сказал Владимир торопливо. Волхв сказал значительно: -- Небесный огонь сохранится, даже если остынет. Ты проследи, чтобы и остальное собрали. Железа много нападало. Хорошо бы собрать все, но разве соберешь те, что с маковое зерно?.. А в них та же небесная мощь... -- Ребятишек можно прислать, -- предложил воевода. -- Пусть ищут, выковыривают. -- Девкам на бусы, -- добавил Чейман. -- В Киеве есть такие.... -- А те дам девкам, -- рявкнул воевода. -- Воинам на украшения! На оружие. -- Волхвам, -- строго сказал Белоян. -- Волхвам зачем? -- На обереги! Думаешь, не надо оберегать эти земли? Владимир засмеялся, похлопал по рукояти уцелевшего меча: -- Вот чем надо оберегать. Родину не стены оберегают, не штучки волхвов, а наши сердца. Белоян буркнул: -- Много тебе мечи помогли? Один сломался, второй треснул... треснул, треснул! Не видишь, я вижу. Но насчет детишек, прав. Пусть ковыряются. Сколько смогут найти, за все стоит платить. Когда возвращались, высоко по небу медленно двигался, словно выползал из липкой живицы, зеленый, как кленовый лист, Змей. Владимир рассмотрел даже просвечивающие крылья, небо раскалено, Змей пасть раскрыл, жарко. Чуть ниже парит ястреб, этот опаснее Змея. Тот разве что на заблудшую коровенку нападет, а ястреб то и дело хватает цыплят прямо со двора. Вон еще один летит, явно уже отнес, спешит за новым... Претич заметил глубокомысленно: -- Грят, стрелой с наконечником из такого металла Змея сшибают с одной стрелы! -- Кто говорит? -- Старики глаголят. -- Со стариков каков спрос? У них один ответ: в старину были богатыри, а скоро всемером одну соломину поднимать будут. А посмотришь на них, ага, богатыри... Чейман услышал, подскакал ближе, горяча коня. На подбородке был глубокий порез, кровь уже запеклась коричневой коркой, а в щелях между погнутыми булатными пластинами забились коричневые комки своей и чужой крови. -- Я подсмотрел из окошка, -- сказал он весело, -- как мой дед садился на лошадь. Бодренько подсеменил, прыг на спину... да только и до брюха не доскочил. Встает, охает: старость -- не радость!.. Оглянулся по сторонам, видит: никого нет, никто не заметил его позора. Сплюнул тогда под ноги и говорит сам себе: да ты и в молодости был не лучше... Дружно заржали, пошли смешки, забавные случаи, кто-то затянул походную песню. Подхватили, кони пошли веселей, сами дружинники чувствовали, как песня всех выпрямляет, заставляет глядеть соколами. Претич подъехал к Владимиру, оглянулся, снизил голос: -- Говорят, Свенельда видели... -- Где? -- переспросил Владимир похолодевшими губами. -- В этих как раз краях... Словно бы огромная хищная птица пролетела над ним, закрыв исполинскими крыльями солнце. Владимир ощутил, как осыпало с головы до ног холодом. Могучие, но и очень странные люди пришли из неведомых земель в дружине его прадеда Рюрика. Кроме героев, вроде Асмунда или Рудого, были если не колдуны, то такие как Свенельд... Священник, что при Ольге начал вести летопись, записал, что в 914-м, если считать от рождения их бога Христа, воевода Свенельд покорил главный город угличей Пересечен. В том же году сам Игорь покорил древлян, наложив дань больше Олеговой. Так что Свенельд уже тогда был как воитель равен князю Игорю, а войска у него было не меньше. Через 30 с небольшим лет, в 945-м, Игорь убит, а Свенельд служит главным воеводой у его сына Святослава. Правда, Святослав еще совсем ребенок, и Свенельд командует всеми войсками Руси... Но вот подрос Святослав, начал свои победоносные войны... Еще почти тридцать лет Свенельд сражается бок-о-бок с князем, наконец в 972-м тот убит, а Свенельд, что всегда при Святославе, как-то прорывается из окружения в Киев... Служит главным воеводой уже у сына Святослава, Ярополка... Он же натравил Ярополка на брата Олега, а когда тот погиб, в 977-м, Ярополк горько упрекал Свенельда, что тот, мол, добился своего... Как и когда умер Свенельд, никто не знает, а могилы не видели. Владимир по рассказам дряхлых стариков знал, что уже у его прадеда Рюрика он был немолодым суровым воином. Когда речь идет о великих людях, то не знают даже год рождения, но все знают день и час смерти, ибо такое отмечают по всей стране. Но бывают люди, о таких поговаривают шепотом, которые появляются словно ниоткуда, оставляя заметный след, затем так же исчезают... -- Ну что ж, -- ответил он хрипло, стараясь придать голосу беспечность, -- потороплю Людоту, дабы меч отковал побыстрее! Глава 12 В Киева была целая улица кузнецов, как улицы оружейников, горшечников, пекарей, улицы с мясными лавками. Только один из кузнецов жил при княжьем тереме, во дворе ему поставили кузню, что не знала нехватки железа, угля или дюжих молотобойцев. Заслышав стук копыт, на порог вышел сгорбленный старик. Белая, как снег, борода заправлена за кожаный передник, в плечах широк: любому богатырю на зависть, толстые, как бревна, руки с ревматическими вздутыми суставами опускаются до колен. Не по-старчески острые глаза окинули всадников цепким взором. Голос, хриплый и прокаленный в жарком горне, раздался как мерные удары молота по наковальне: -- Доброго здравия, княже... Давненько не захаживал. Владимир соскочил с коня, Белоян подал ему мешок. -- Людота, -- воскликнул Владимир, -- ты самый лучший на свете коваль. Я не тревожил тебя, зачем мешать, но ты не знал недостатка... Но сейчас я кое-что привез особое. Он опустил мешок к ногам старого коваля торжественно и счастливо... Людота неспешно раздвинул горловину, вгляделся, слегка отшатнулся, потом движения его стали торопливее, он суетливо как хорь рылся в мешке, высвобождая глыбу, Владимир хотел было уже помочь, но старик вытащил глыбу с неожиданной прытью. В его руках она поблескивала синеватыми искрами. Людота перевел потрясенный взор на Владимира: -- Где ты отыскал такое чудо? -- Правда, неплохое железо? -- спросил Владимир как можно небрежнее, хотя готов был завизжать от счастья, кувыркнуться через голову, как дешевый скоморох. -- Железо? Это не железо... -- А что? -- быстро спросил Владимир. Людота в сомнении пожевал бесцветными губами. Ладони его бережно ощупывали глыбу, он все еще держал ее на весу. -- А может и железо... Только не простое. Что ты хочешь, чтобы я с ним сделал? Владимир взглянул ему прямо в глаза: -- Что может хотеть князь? -- Меч? -- перепросил Людота. -- Конечно же, меч. Жилы на руках старого коваля напрягались все сильнее, глыба тянула вниз, наконец он со вздохом опустил ее на мешковину. -- Меч... -- До вечера сделаешь? -- спросил Владимир жадно. -- Ладно, ты же любишь по ночам, дабы не подглядывали... Завтра утром получу? Людота поклонился строго, с достоинством: -- Спасибо, княже, за честь. Но отковать тебе так сразу меч я не смогу... Сердце Владимира сжалось в страхе: -- Случилось что? Людота, если ты не сумеешь, то уже больше никто на свете... -- Не знаю, -- ответил Людота. -- Я такого металла еще не знавал на своей жизни. А жил я, признаться, немало. Да и не могу так сразу... Может, тебе сковать серп, аль подкову? Владимир вспыхнул: -- Меч! -- Тогда жди. Буду говорить с богами. Он ушел, словно разговаривал с простолюдином, а не с великим князем. Владимир смотрел вслед с надеждой. Кузнецы живут и работают с огнем, они знают тайны, которые волхвам и не снились, иные кузнецы сами могучие колдуны, недаром кузницы и поныне ставят поодаль, о них рассказывают страшные случаи, а при виде кузнецов матери прячут детей. Людота ради такого случая принес в жертву не ягненка, а молодого раба. Потом трое суток окуривал кузницу травами, постился, взывал к умершим родителям, развешивал по кузнице внутри и снаружи пучки колдовских трав. На пятый день он выгнал из кузницы подручных, а князю велел строго-настрого: -- Три дня!.. Три дня чтоб никто не входил. -- Клянусь, -- пообещал Владимир торопливо. -- Что б ни случилось, княже. Меня нет для этого мира на три дня. -- Обещаю! Но сможешь ли сам? -- Не знаю, -- отрубил Людота. Он отступил, исхудавший и с ввалившимися глазами, буркнул что-то под нос, захлопнул дверь с такой силой, что затряслась даже крыша. Владимир велел Претичу: -- Поставь дружинников через каждые два шага. Кто подойдет, да примет смерть!.. А ты, Чейман, прокричи всем на воротах, дабы предупреждены были. Чейман смотрел влюбленными глазами на грозного князя, сразившего в единоборстве воина-мага: -- Сделаю, княже! Что еще? Владимир развел руками в злом бессилии: -- Если бы знал!.. Три дня из-под крыши валил густой черный дым. Видны были отблески багрового огня, доносились мощные удары молота по металлу. Слышались и голоса, потрясенные дружинники отступили, ибо голоса были странные, а Людота вроде бы с ними спорил, доказывал, железо звякало громче, там гремело и грохотало, однажды даже прогремел мощный гром, прокатился низко над городом, а из кузницы в ответ блеснула молния. Удары становились то громче, то почти затихали, дружинники сменялись через каждые полдня. На третий день дым валил все так же, молот бухал по наковальне. Владимир измучился, то порывался броситься к кузнице, то, устрашенный строгим наказом старого кузнеца, отступал, ходил вокруг, как пес на длинной веревке. Пошел к закату третий день, настала ночь, а когда забрезжил рассвет четвертого дня, из щелей в крыше поднимался дым, но уже не черный, а сизый, но молот по прежнему бухал, хотя уже и медленно, с усилием. Владимир не выдержал: -- Открывайте! Претич сказал осторожно: -- Княже, он не велел... -- Трое суток миновало! -- Но вдруг просчитался чуть? Сутки туды, сутки сюды... Владимир поколебался, отступил, но когда солнце поднялось над городской стеной, взвыл: -- Не могу больше! Людота не таков, чтобы ошибиться. Беду чую! Дверь пришлось выламывать, заперто на два засова. Изнутри повалил сизый дым. У наковальни стоял согнутый лохматый старик, Владимир не сразу узнал Людоту, молот поднимался с натугой, а когда обрушивался на длинную полосу металла, оттуда по всей кузнице разбрызгивались длинные странно синие искры. Владимир решился уже шагнуть вовнутрь, но Людота снова сунул темно-багровую полосу в пылающий горн, подержал, а когда вытащил, все так же продолжал бить тяжелым молотом. Владимир похолодел: глаза старого кузнеца смотрели в пространство. Дыхание Владимира перехватило, меч выглядел сказочным! По голубому лезвию бегут живые искры... и с каждым ударом молота эти искры гаснут. Он шагнул через дым и гарь, глаза сразу защипало, ухватил Людоту за плечо: -- Слава тебе, великий!.. Готов меч? Людота, не слушая и не замечая князя, поднял молот снова, ударил, и Владимир со страхом и недоумением увидел, что лезвие вроде бы стало чуть хуже... -- Людота! -- закричал он ему в ухо. -- Людота!.. Это я, князь! Ты слышишь?.. Эй, люди! Все сюда! Старого кузнеца подхватили на руки, вынесли на свежий воздух. Владимир высвободил чудесный меч. Во дворе Людоту облили водой из колодца, старый кузнец слегка вздрогнул, но рука еще поднималась, будто все еще держал молот. Вылили еще пару ведер, он задрожал от холода, веки затрепетали. Уже осмысленными глазами пробежал по лицам: -- Что?... Где это я?... А вы кто? Владимир проговорил настойчиво: -- Людота, ты не помнишь? Ты ковал этот меч. Старый кузнец с недоумением уставился на чудесное оружие. Глаза его заблестели восторгом, но брови сдвинулись к переносице: -- Я?.. Я сковал это чудо?.. Ничего не помню. Среди потрясенных дружинников пошел почтительный говор. В коваля вселился кто-то из богов, видел его глазами и работал его руками. Ковал княжеский меч не сам Людота, а бог... Или же сам Людота становился богом. Волхвы глаголят, что любой человек, даже самый мелкий и слабый, в какие-то мгновения жизни становится равен богам, а то и выше. Надо только не проглядеть те моменты... Помощники кузнеца спешно привели молодого здорового раба, бросили на землю. Тот стиснул зубы, не издал ни звука, когда все еще багровый кончик лезвия коснулся его шеи. Людота нажал сильнее, кожа зашипела. Сгорая, взвился дымок, а раскаленное лезвие с легким шипением вошло в тело. Раб сжимал челюсти, побелел. Полоса меча вошла в молодое тело на всю длину, и лишь тогда раб издал легкий стон, дернулся, рот раскрылся чуть, оттуда потекла темно-багровая струйка, словно уже успела вобрать в себя часть небесного железа. Людота подержал за рукоять, железо пьет молодую кровь, обретает крепость и стойкость при ударе, чтобы не разлетелось как ледяшка, чтоб гнулось, но не ломалось, чтобы однажды заточенное, сохранило остроту даже после лютой битвы! -- До захода солнца, -- определил он. -- Потом... оружейникам. Возле Владимира уже суетились, потеряв степенность, старшина оружейников Острозуб и его лучший подмастерье Гаргак. Глаза их не отрывались от торчащей рукояти, пальцы Острозуба хищно сжимались, словно уже вытаскивал, торопливо очищал от засохшей крови, затачивал, ладил защитный крыж на рукояти, даже оправу для каменьев, буде князь изволит с драгоценностями... -- Спасибо, Людота, -- сказал Владимир, -- если что будет нужно, только скажи слово. Людота вздрогнул, глядя на меч: -- Хорошо, что ты не вошел раньше... -- А что случилось бы? Людота зябко повел плечами: -- Я сковал слишком... меч. Он рассекал бы любые доспехи как лист капусты, отбивал молнии, летящие стрелы! А если бы кто сумел выбить из твоей руки, сам бы мигом прыгал в твою ладонь. С таким мечом можно хоть против Змея, хоть против колдунов да что там колдунов -- можно супротив самого неба! И тогда я, услышав чей-то настойчивый глас, начал делать его проще... Теперь уж не настолько молниеносен, даже стрелы сам не отобьет... Челюсти Владимира стиснулись так, что слились в одно целое. Претич, дурак, уговаривал подождать еще... -- И все-таки это необыкновенный меч, -- прошептал он. -- Я чую в нем силу... -- Необыкновенный, -- согласился Людота. Глаза его на изнуренном лице вспыхнули гордостью. -- Я все-таки сумел... -- Я чую, -- сказал Владимир. -- Но как жаль, что ты не остановился... Меч был бы лучше. -- Нужно делать не как лучше, а как положено, -- строго ответил старый кузнец. Еще три дня умельцы украшали рукоять меча золотом, крепили драгоценные каменья, другие спешно делали подобающие ножны. Владимир предпочитал мечи без всяких украшений, настоящие боевые, как и все в быту, но Белоян предостерег, что он пока не столь великий и грозный властитель, как его пращур Аттила, который пил вино из простой деревянной чаши, в то время как все остальные ели и пили на злате, или как другой пращур по имени Вандал, что всю жизнь спал на деревянном ложе, подложив под голову седло, как пращур Славен, который всегда выходил на поле боя в одежде простого воина и становился в первый ряд пешим... -- Народ должон видеть, -- проговорил он наставительно, -- что ты князь. Богатый! Потому и вешай на себя побольше злата, драгоценных каменьев. И одежка чтоб в золоте блистала, аки у павлина!.. Вон как церковники делают, а? Ихние попы как копны сена, столько на них золоченых риз, а цепи и золотые кресты весом по пуду, и каменья, и на голове хрен знает что, зато богатое... чтоб, значит, наш лапотник раскрыл варежку от восторга и сказал соседу: да, ихние волхвы вон какие богатые! Куда нашему, что в простой холстине и в будни, и в праздники. Значит, их вера сильнее... Владимир поморщился: -- Яркой одежкой можно только дурака обмануть. Белоян ахнул: -- А из кого народ? Это и хорошо. Представь себе, если бы умников было чересчур много!.. Тут бы такие кровавые свары начались... Так что меч должон быть богатым. Тем более, что меч -- символ. Как оружие, честно говоря, меч всегда уступает как топору, так и сабле. Да всему уступает! Но он пришел из давних времен, когда ничего лучше делать не умели. Так что меч -- прежде всего символ власти. Княжеской ли, царской, императорской. Потому укрась его драгоценными каменьями так, чтобы простой люд с восторгом рассказывал тем, кто тебя не зрел с таким мечом. -- Ладно, -- сказал Владимир, сдаваясь. -- Только меч в бою все равно меч. Конечно, супротив закованного в латы лучше боевой топор, а против юркого печенега надо выходить с саблей, но меч все равно люблю... Не знаю, почему, но люблю. У меня по всему телу пробегает радостная дрожь, когда пальцы лишь коснутся рукояти. А беру в обе руки, сразу в тело вливается мощь богов... или бесов, как ни назови, но куда и усталость девается, тревоги, заботы... Я снова прыгаю с драккаров на плоский берег норманнский, врываюсь в горящие города, дерусь с мидийскими магами, сражаюсь на ступенях императорского дворца... Никакой тебе нынешней головной боли с дрягвой, древлянами, вятичами! Завидя князя на крыльце, челядинцы задвигались шибче, засуетились, изображая тяжкую работу. Даже свиньи у длинного корыта зачмокали болтушку старательнее, а петух на воротах прокричал бодро, выгнув грудь колесом, как Претич на воинских учениях. Белоян хохотнул, ибо с заднего двора тут же явился Претич, вдогонку крикнули что-то от замученных дружинников, послышались тяжелые гупы, словно на землю бросали мешки с глиной. -- Я пошел готовиться, -- сказал Белоян загадочно. -- Претич, твой меч еще не затупился? -- Вроде нет, -- ответил Претич озадачено, -- а что? -- Будь при князе. Двор опустел, когда Белоян шел к воротам, а потом заполнялся снова медленно, с опаской, свиньи долго нюхали землю, по которой прошел страшный зверочеловек. За распахнутыми вратами остановилась легкая повозка. Владимир видел, как легко выпрыгнула легкая девчушка... нет, уже девушка, золотая коса до пояса, платьице не по-женски открытое... нет, еще подросток, быстро и независимо пробежала через двор прямо к кузнице старого коваля. Владимир нахмурился: -- Кто это? Претич ухмыльнулся во всю багровую рожу, показал два ряда желтых зубов, съеденных сверху, но крупных, как у коня. -- Понравилась? Но не тебе ягодка... Ей всего тринадцать или четырнадцать весен. Но умна как сто волхвов... -- Она красавица. -- Умна, -- возразил Претич. -- Красивых у нас пруд пруди! Они все красивые, пока молодые... Да знаю-знаю, что старость начинается со дня, когда все молодые девки начинают казаться красивыми. Но эта в самом деле настолько умна. В свои четырнадцать лет уже все хозяйство держит! Это, Брунька, единственная дочь ярла Гордона. Ну того, что как сыч сидит на своих землях, у нас на пирах не бывает... У него трое или четверо сыновей, все как быки здоровые, сильные, но их мозги к ней перебежали. Она и сейчас вон приехала пополнить запасы соли, одежки, хозяйственных мелочей. Коней подбирает, даже мечи сама купила! -- Ей доверяют выбирать мечи? -- удивился Владимир. -- Деньги ж доверяют, -- сказал Претич ласково. -- Она умница. В четырнадцать лет, надо же!.. А ежели братья поедут на базар, даже сам ярл или его жена, то такое накупят, потом неделю лаются... Владимир держал цепким взором двери кузницы: -- А чего к Людоте?.. Хотя понятно. Если девка такова, как говоришь, то и мечи старается заказывать у лучших. Свиненок маленький! Людоту улестить нелегко, он только для меня обещался... Когда дверь отворилась, Владимир выждал, пока дочь ярла проходила мимо, сказал негромко: -- Ну-ка, красавица, покажись своему князю... Он нарочито выделил "своему", потому что иные знатные ревниво берегли остатки независимости, их деды явились на эти земли вместе с Рюриком, с какой стати подчиняться его потомству, но девчушка то ли не заметила такой тонкости, то ли сделала вид, что не заметила, приблизилась, скромненько опуская глазки, а Владимир рассмотрел, что в самом деле еще подросток, нераскрывшаяся почка, что вот-вот развернется в цветок сказочной красоты, что-то уже наметилось, проступает, как солнце сквозь облачко. -- Здравствуй, Брунька, -- сказал он медленно. -- Брунгильда, как я понимаю?.. Вижу, врут те, кто говорит, что будешь красавицей. Ты будешь больше, чем просто красавицей... Ведь улестить Людоту не просто, а ты улестила, по хитрой рожице вижу. Она смело взглянула ему в глаза: -- Я мечтаю хоть на треть быть такой, ради которой наш князь... с чьим именем он просыпается и засыпает. Он вздрогнул. С детского личика смотрели такие же детски чистые, но странно понимающие глаза. В них были тоска и зависть, жажда красивой любви, чтобы сердце рвалось от счастья и боли. -- Девочка, -- прошептал он сразу пересохшими губами, -- зачем... Живи просто, как все люди. -- Не хочу, -- ответила она дерзко. -- Иначе... очень больно, -- сказал он тяжело. -- Пусть, -- ответила она. Владимир молчал, и она, поклонившись, отступила и пошла в сторону конюшни. Старый воевода недоумевающе смотрел вслед. Пожаловался: -- Чудно поговорили. Я ничо не понял. Шибко умные, да?.. Да, девка уже сейчас сокровище... А что будет? Глава 13 Владимир молчал, Претич ощутил в нем жадное нетерпение. Оглянулся, через двор торопливо хромал Острозуб, старшина оружейников, за ним вышагивали трое одетых в лучшие одежды подмастерьев. На уровне груди Острозуб нес обеими руками меч. Со всех сторон двора появлялись челядины, пристраивались как любопытные гуси сзади. Из конюшен, сараев, даже из поварни вышли, жадно и восторженно смотрели на меч. В жарком оранжевом солнце полудня лезвие блистало холодным голубоватым огнем. Казалось, Острозуб бережно несет длинную сосульку, искорки прыгают внутри, прячутся, выпрыгивают снова острыми короткими молниями. Рукоять богато украшена самыми дорогими камешками, но Острозуб выбрал помельче, чтобы не мешали в бою, князь-де не усидит на троне, когда на кордонах полыхают пожары... Владимир сбежал с крыльца, не чуя ног. Чувствовал, что надлежит по-княжески принять меч степенно, даже принести по такому случаю в жертву пару-другую молодых рабов, но сердце едва не выпрыгивало, губы тряслись, он тянулся к мечу, как будто от него одного зависело его горькое счастье. Острозуб упер в грудь князя предостерегающий взор, Владимир остановился, руки медленно опустились, но глаза жадно пожирали меч из небесного железа. Теперь металл был слегка лиловый, словно тучи с градом, по лезвию прыгали синеватые звездочки, гасли в глубине, словно тонули. -- Твой меч, княже, -- сказал Острозуб громко, чтобы слышали во дворе. Владимир видел, как из капища появилась огромная фигура в белом одеянии, медвежья харя понюхала воздух, и Белоян направился в их сторону. -- Этот меч, княже, всем мечам меч... Он бьет и по-росски, и по-арабски. -- Как это? Острозуб молча взял из руки Претича железную булаву, огляделся, помощники тут же услужливо подкатили колоду для рубки дров. Положил, примерился, затем резко взмахнул мечом. Глухо звякнуло. -- Это по-росски! На колоде остались две половинки булавы. Рукоять, толщиной с древко лопаты, распалась наискось так чисто, словно меч рассек мягкую глину. В колоде осталась глубокая зарубка. Оружейник молча повернул меч лезвием кверху. Владимир с облегчением выдохнул. На тонком, как луч света, лезвии не осталось зазубрины, даже самой крохотной! -- А теперь по-арабски, -- сказал Острозуб. Огляделся нетерпеливо, но другой догадливый помощник уже бежал со всех ног с подушкой в руках. Владимир успел подумать, не шутка ли, что он, в прошлом спавший на голых камнях, теперь нежится на подушке из нежнейшего лебяжьего пуха, но Острозуб уже взбил ее, поставил стоймя, чуть примяв нижний угол, коротко взмахнул мечом. Вздох восторга был громче. Разрубленная подушка медленно развалилась надвое, не теряя формы. Острозуб довольно скалил зубы. Выждав, он снял с внимательно наблюдавшей Бруньки платок из нежнейшей паволоки, подбросил. Паволока медленно опускалась, нехотя и плавно, словно раздумывая, не остаться ли в воздухе. Когда нежная ткань коснулась подставленного меча, платок распался на две половинки, и обе продолжили неспешное путешествие к бревенчатому настилу. Острозуб поклонился, опустился на одно колено, а меч подал обеими руками: -- Владей. Ты -- наш князь. Владимир принял меч, руки нелепо дернуло кверху. Вздутые мышцы чуть не вскинули оружие над головой, настолько тот оказался легче, чем он ожидал. Длинный, обоюдоострый, весит почти вдвое меньше, чем любой из его предыдущих мечей с широкими, как у мясницких топоров, лезвиями! Белоян уже стоял близ Острозуба, медвежьи глазки возбужденно бегали по лицам. По его морде Владимир понял, что волхв больше обратил внимание на слова оружейника, чем на меч. Признали все-таки Владимира не только захватчиком, но и своим князем... Значит, княжил мудро, блюл законы, берег покой и мир на всех землях. В отличие от отца своего, неистового Святослава, в походы не ходит, обустраивает Новую Русь. Знал бы оружейник, для чего князь копит силы!.. -- Благодарствую, -- сказал Владимир. -- Острозуб... все боги пусть зрят, что я этим мечом... Не для богатства или власти... Нет, я не могу сказать всего, что на душе. Но боги зрят, их беру в свидетели! Он внезапно опустился на одно колено, поцеловал меч, словно вручил ему не старейшина оружейников, а верховный бог. Белоян быстро зыркнул на опешившего Острозуба, тот начал было в растерянности разводить руками, но вдруг выпрямился, лицо озарилось достоинством и гордостью. Понял, значит, что не его благодарит великий князь, а через него -- все земли, которые поклялся хранить и защищать... Острозуб кивнул ошеломленному помощнику, оба удалились, уводя с собой многих, а Владимир благоговейно вертел в руках меч, делал выпады, вертел в руке и перебрасывал в другую, приноравливаясь к изменившемуся весу. Не сразу услышал за спиной глухое ворчание: -- Может, хватит тебе тешить челядь? Двор был заполнен народом. Работники, гридни, дружинники, внимательная Гудрун, прибежал Чейман, в глазах любовь и преданность, набежала ребятня... Опомнившись, Владимир с неловкостью развел руками: -- Не обессудьте... Князь тоже мальчишка, когда в руки попадает такой меч! Поспешно удалился в терем, а за спиной слышал радостные вопли, здравицу, крики "Слава", "Слава князю!". Пока поднимались по высокой лестнице в горницу, Белоян бубнил в спину: -- У каждого честолюбивого князя... царя, короля, императора или просто вождя племени... есть заветная мечта, которой не всегда делится даже с женой... Да, ты знаешь, о чем я... Создать новое государство! Самое лучшее, самое здоровое, самое красивое! Заложить в самом начале такие законы, чтобы не только выжило, но с каждым поколением множились доблесть, честь, справедливость!.. Ты что же, думаешь, народ признал тебя, что ты такой красивый и бьешься двумя мечами?.. Народ ощутил, что ты душу отдашь за Новую Русь. Я не говорю про сердце, но душу отдашь. И даже твоя безумная.. да-да, безумная попытка добыть себе в жены самую лучшую в мире невесту -- тоже во славу Новой Руси! Кто не знает, как за ее руку бьются владыки мира: германский император, индийский царь, персидский падишах? Владимир огрызнулся с болью в голосе: -- Я все равно ее возьму!!! Вместо ответа сзади послышался звериный рык. Стремительно повернулся с небесным мечом в руке. Шерсть на Белояне стояла дыбом, как иглы на рассерженном еже, глазки стали желтые, как янтарь, а в пасти недобро блеснули длинные клыки. -- Ты чего? Вместо ответа Владимир снова услышал глухое рычание, что зародилось глубоко, начало нарастать, но верховный сумел задавить свою звериность, проговорил хрипло: -- Сюда идет Старый. -- Ну и что? -- поморщился Владимир. -- Останься. -- Не могу. Он меня не любит. Княже, я зайду потом, договорим. Дверь распахнулась, Владимир смотрел, не веря своим глазам, на упавшие со звоном на пол половинки железного засова. Через порог по-волчьи неслышно шагнул маленький сухонький старик, похожий на волка как желтыми глазами, так и чем-то неуловимым, от чего перед глазами Владимира сразу возникла глухая чаща. Серый, в неопрятной душегрейке из волчьей шкуры, портки и даже башмаки тоже словно из шкуры матерого волка, вылитый волк в человечьей личине... Владимир задержал дыхание. Темны леса за Киевом, странные и непроходимые. Дивные племена живут за непролазными болотами, за непроходимыми буреломами. Одних удалось покорить, примучить к дани, с другими разошлись ни с чем, а о некоторых только слышали... Был слух о странных лесных людях, что живут с начала света, но с другими людьми почти не знаются, ибо те для них навроде комаров-поденок, что утром вылупляются, день живут, а к вечеру мрут от старости... Этот старик за последний год являлся уже трижды. Его окрестили Старым Волхвом, потому что умел больше, чем другие люди, значит -- волхв, а старым за брезгливое отношение к нарядным парням и девкам, к печам с трубой, к мясу, жареному на сковородах вместо вертелов... Щуплый, князю по плечо, но Владимир здраво оценил толщину жил на руках и шее старика, его движения сильного хищника. Тот словно сплетен из толстых кореньев старого дуба, о которые пять топоров выщербишь, пока перерубишь хоть один, а когда покосился на потрясенное лицо Белояна, по виду волхва понял: тот зрит в старике намного больше, ибо видит и зримую только колдунам мощь... -- С чем пожаловал, Древний? -- спросил Владимир почтительно, не дожидаясь "здравствуйте" от человека из тех времен, когда еще, может быть, за "здравствуйте" били в морду. -- Не изволишь ли отдохнуть, откушать с дороги?.. Старый метнул неприязненный взор на Белояна: -- Не изволю. Я ненадолго, по дороге. Убери этого... раздражает. Еще зашибу невзначай. А ты реки, из-за чего на всем Востоке началось такое... Владимир кивком велел Белояну идти, глазами дав понять, чтобы ждал поблизости, даже послушал, если может. -- На Востоке? -- удивился он. -- А мы при чем? Старый проводил недобрым взором Белояна. У того пониже спины вдруг на белом проступило темное пятно, взвился дымок, вспыхнуло пламя. Белоян стрелой вылетел за двери, слышно было, как хлопал по одежде, сбивая пламя. -- Это его займет малость, -- сообщил Старый. -- А то подслушивать вздумал. Хоть и нет тайны, а не люблю, когда хитрят. Хилая молодежь пошла... Так вот, на Востоке собрались маги. Там хоть и христианство, но общество магов есть. Церковь их тайно охраняет, потому что пользуется... Я увидел знаки, что ты им чем-то насолил. -- Я? Магам? -- Не магам, -- объяснил Старый. -- Они не сами собрались, а царьградская церковь их собрала и натравливает на тебя. Владимир нахмурил брови: -- Я понимаю, если бы базилевс или кто-то из властей... Но почему церковь? -- Это ты здесь сам во все влезаешь, -- ответил Старый насмешливо, -- потому что твое княжество для Царьграда не больше курятника. Ты и главный воевода, и высший волхв, и судья, и творец законов... А там церковь одна из опор власти. Митрополит... или как их там, увидел раньше базилевса угрозу с твоей стороны. Вот и принял меры... Владимир хлопнул себя ладонью по лбу. Суровые складки разгладились, а горькая морщинка возле губ растворилась в скупой, еще недоверчивой улыбке: -- Неужели нам удается?.. Ну, ребята... -- Что? -- Я послал одного вора выкрасть щит Вещего Олега, -- объяснил Владимир. -- Без него Царьград теряет половину защиты... -- Половину? -- Пусть не половину, но все же... В желтых глазах старика появилось нечто вроде уважения: -- Все-таки мечтаешь взять Пердик... то бишь, Царьград? -- Мечтаю, -- признался Владимир. -- Сплю и вижу, как мои дружинники омоют сапоги в водах Дарданелл... Не как наемники, те живут в бараках на берегу пролива, а как вот моют в Днепре... -- Ого! -- Почему нет? Взяли же мои прадед и дед эти земли? Отец расширил пределы... А я к землям Новой Руси добавлю земли Царьграда. В темных глазах князя заблестело, то ли звезды, то ли слезы. Голос дрогнул. Старик смотрел с непонятной насмешкой: -- А даже маги не страшат? Лучшие маги белого света?.. Гм... Что эта дурость с человеком делает... Что делает... Да-а... пожалуй, если бы у царицы Савской ноги были без копыт, то какие бы страны и народы, интересно, сейчас жили бы на Востоке? А если бы Елена, из-за которой началось с Троей, была пониже ростом, то сейчас бы на месте царьградской империи, а также багдадского мира... а то и сирийцев... да-да была бы великая империя Илиона... А если бы... гм... у царьградки нос был вон как у тебя, то ты колотился бы как козел о ясли, не в стену Царьграда, а бодался бы с Западом или Севером... Владимир ощутил озноб, словно стоял с занесенной ногой над краем бездны, но внезапно нахлынувший гнев сжег остатки страха и неуверенности. -- Я все равно ее возьму, -- повторил он неистово. -- Одну... или с Царьградом! Старик смотрел странно, улыбнулся по-волчьи, отступил к стене, не отрывая взора от лица молодого князя. Стена из толстых бревен подалась, словно была из бычьего пузыря, старик сделал еще шажок, желтые глаза смеялись. Стена сомкнулась, Владимир тряхнул головой, протер глаза, но стена снова непоколебима, бревна толстые, массивные. Не скоро скрипнула дверь, Белоян сунул голову, неуклюже огляделся. Владимир бросил нетерпеливо: -- Да ушел он, ушел... Заходи, н