й конь отскочил. Сигкурл с торжествующим ревом погнал коня на спешенного противника, над головой угрожающе вскинул страшный топор. Рухнув на песок, северянин несколько раз перекатился, всякий раз захватывая целые пригоршни золотого песка. На трибунах орали и свистели. Длинный меч остался на месте падения, а конь Сигкурла перескочил через сверкающее лезвие, топор обрушился на ошеломленного противника, что только-только начал подниматься с колен... Снова вопль на трибунах, ибо северянин, словно очнувшись, внезапно метнулся вперед, лезвие топора прошло за его спиной, все же зацепив кончиком латы. Конь Сигкурла заржал, вздыбился, а в следующее мгновение отпрыгнул уже с опустевшим седлом, ибо Збыслав так и не выпустил из рук ногу ошеломленного Сигкурла. Конь остался на месте, Збыслав потащил Сигкурла, не давая подняться. У того в руке все еще был зажал огромный топор. Збыслав пинком вышиб из руки: -- Ну, что скажешь теперь? -- Я убью... -- Сопли сперва утри, -- посоветовал Збыслав. Он выпустил ногу, Сигкурл тут же вскочил, огромный и пышущий яростью. Кулаки его сжались так, что скрип железных рукавиц услышали по всему амфитеатру. В полной тиши он прокричал люто: -- Теперь ты труп. Я больше люблю убивать голыми руками! Збыслав ответил: -- Какой же русич не любит кулачного боя? Кулак Сигкурла со страшной силой метнулся вперед. В последний миг Збыслав чуть отклонил голову, но железная рукавица так звонко чиркнула по шлему, что на трибунах после молчания вырвался вопль изумления, почему северянин еще стоит на ногах? Тут же второй удар, третий. Сигкурл бил быстро и сильно. Збыслав слегка покачивался, подставлял локти, плечи. Звон стоял непрерывный, будто сотни кузнецов одновременно во всю силу били по наковальням. На трибунах после недоумевающего молчания начал нарастать ропот изумления. Перешел в восторженные вопли. Северянин стоял несокрушимо, лишь покачивался, как молодое дерево под ударами сильного ветра, но с места не сходил. Сигкурл прохрипел ненавидяще: -- Я все равно убью... Он опустил руки, грудь его вздымалась тяжело. Из-под шлема текли мутные струйки пота, а сиплое дыхание слышали даже за барьером. Збыслав проговорил: -- Я мог бы задавить тебя, чтобы услышать хруст твоих костей. Чтобы ты лопнул в моих объятиях как бычий пузырь, наполненный дурной кровью... Но испачкаюсь, да и скажут: медведь!.. Ни сноровки, ни выучки, только русская сила... Так что получи! Все видели, как северянин наконец-то выбросил вперед кулак. Движение было молниеносное, следом был стук, лязг, отвратительный скрип сминаемого железа. Северянин отвернулся и медленно побрел к коню, по дороге подобрав свой меч, а за его спиной Сигкурл покачнулся и медленно осел на колени, затем повалился набок. Передняя часть шлема была вмята вовнутрь, словно в нее угодили тараном, которым выбивают ворота крепостей. Из всех щелей текли густые темно-красные струйки. Владыка угрюмо молчал. А молодой священник вдруг хлестко припечатал ладонь по лбу: -- Понял! -- Что? -- спросил владыка сухо. -- Что он говорил! Ну, еду-еду... -- Что же? -- спросил владыка отстранено, глаза не отрывались от ликования на арене, куда уже, прорвав цепь охраны, выбежали почитатели северянина, а еще те, кто поставил на него деньги. - Я еду-еду, не свищу... так он сказал? А дальше: а как наеду -- не спущу! - Странная речь, - процедил владыка сквозь зубы. - Странный язык. - Это значит, - охотно перевел на понятный язык угодливый священник, - вобью в землю по уши, сдеру шкуру, размажу по стенам... - Довольно! - рявкнул владыка таким страшным голосом, что на три ряда впереди послетали шапки, а один из сенаторов узнал знакомый голос атамана, и начал вертеть головой, пытаясь увидеть того, с кем ни одного толстосума зарезали в молодости. Справа от них, тоже в третьем ряду, сидела бледная Росинка. Лицо было измученное, а исцарапанные и в ссадинах руки прятала в скла дках платья. Но улыбалась счастливо, глаза ее с любовью и надеждой следили за каждым движением молодого витязя. Не зря она позавчера ночью подстерегла ту змею цареградскую, а когда та на кладбище укрылась под могильной плитой, то голыми руками раскопала гроб, сорвала крышку. Тыкать ножом бесполезно, знала от стариков, потому поступила как любая ревнивая баба из их села: вытесала осиновый кол и с наслаждением вонзила в белоснежную грудь этой паскуде! Как вскрикнула, как задергалась, как в бессильной ненависти скребла тонкими пальцами гибельную осину... А потом глаза закрылись, дернулась пару раз и стала в смерти такой несчастной и уродливой, что на минутку даже жалко стало... А то, что милый бледен и печален, ибо та змея не приходит уже две ночи, так это пройдет, как проходит сладкий, но все же темный сон, под лучами утреннего солнышка! Глава 30 Владыка в ярости повернулся к Игнатию. Тот явно отчаянно завидовал рапанам и мидиям, что могут съежиться и спрятаться под толстыми раковинами, ежился так, что посерел и сморщился, как лесное яблоко в яростном лесном пожаре. -- Не сейчас, -- сказал владыка негромко. Он чувствовал на себе устремленные взгляды из соседних парадных лож, с усилием выдавил милостивую улыбку, все-таки уже душой занимается, а не режет кошельки, как было... впрочем, это было давно. -- Вернемся, ты ответишь за все... Священника трясло. В Царьграде много подземных пыточных подвалов, не все принадлежат базилевсу и городским стражам. Каждый сановник томит и терзает хотя бы пару своих недругов, схваченных тайно. А у князя церкви они обширные, а орудий там немало... -- Ваше преосвященство, -- взмолился он, -- но сперва я вам доложу о том северном варваре... Мы было потеряли след, потому что он днем отсыпался, а ночью выходил на промысел... А ночи сейчас как раз безлунные! Но сейчас не ускользнет, не ускользнет! Владыка стиснул челюсти. С варваром шло как нельзя лучше. Он сдуру, ослепленный роскошью города, сумел под самым носом городской стражи снять с городских ворот щит, как он думал, их легендарного героя прошлых поколений Олега Вещего. Тут уже он сам, владыка, удержал руку наемных убийц, что уже окружили постоялый двор, где остановился варвар. Самое время проводить его с почестями и в полной безопасности до их варварских земель, пусть там думают, что щит настоящий. Если вздумают явиться под стены Царьграда с войском, то в нужный момент он сам, владыка, явит миру подлинный шит, что царьградцев воодушевит, а среди варваров посеет панику... Но проклятый дурак перед самым отплытием вмешался в драку, бросился выручать совершенно незнакомого человека... Поступок, абсурдный с точки зрения цивилизованного человека, но для варвара он обернулся если не удачей... какая удача в том, что теперь наверняка голову сложит? -- то тем, что узнал правду о щитах. Конечно, их порубят на куски, во дворце не стража, а львы в людской шкуре, а воинов больше, чем в легионах на границе, но мудрый не пренебрегает никакой возможностью уничтожить врага еще на дальних подходах! Он процедил, едва двигая губами: -- Где он? -- Я все выяснил, ваше преосвященство. -- Где? -- бросил тот раздраженно. -- По слухам, в Славянском квартале. Но туда вход нам затруднен... Особенно, после неудачи на турнире... -- Оставь, -- поморщился владыка, лицо передернуло судорогой. -- Говори о деле. -- Наши осведомители донесли, что этот варвар условился с одной из местных женщин о встрече. Она его ждет завтра к обеду. Владыка вскинул брови: -- Ого! Это неплохо. Выслать туда засаду. -- Уже распорядился. -- Кто? Священник поклонился еще ниже, сказал сладким смиреннейшим голосом, в котором даже самое опытное ухо не уловило бы скрытой угрозы: -- Красный Нож, ваше преосвященство. Владыка застыл с открытым ртом. На скулах заиграли желваки, кулаки стиснулись до скрипа. Красный Нож был его младшим напарником, когда он, будущий владыка, собирался подыскать менее опасное занятие. Не то, что надоело грабить по мелочи, хотя и это было важно, а то, что в самом деле душа потребовала чего-то огромного, великого. Он чувствовал в себе мощь, и вот теперь правит душами империи. На самом деле его власть даже выше, чем у императора, но пока что не сумел, не сумел вырваться из-под железной пяты, как это удалось его коллегам во второй столице империи, Риме... Даже это ничтожество чувствует над ним власть, ибо разнюхал о его прошлом. Для развращенного Рима плевать кем был раньше, там раскаявшаяся блудница в самом деле ценится выше дуры, что сохранила девственность лишь потому, что никто на нее не покусился, а здесь нравы не то, что чище, а не прошли перерождения в огне и муках... -- Продолжай, -- обронил он сдержанно. -- Красный Нож и четверо его подручных, -- сказал священник все так же смиренно. На этот раз владыка уловит тщательно упрятанное злое торжество. -- Ну, Черторыл, Анбал, еще два отпетых... Они не знают осечек. А оба варвара ничего не подозревают... Их можно будет подождать, схоронившись за шторами. А потом разом перехватить глотки прежде, чем те успеют моргнуть. Владыка наклонил голову. Красный Нож еще не стар. Даже с одиночку он мог зарезать с десяток героев, а если с ним еще и Мокрый Нож... Но в этом случае пусть людей окажется больше, чем их не хватит. -- Добро, -- сказал он. -- Что за женщина? Игнатий поклонился: -- К нашему удивлению, она из высокого сословия. И состоятельна. Недавно овдовела, мужем был сенатор Рогикус, владелец поместий на юге... Чем ее заинтересовал этот северянин -- неизвестно, но мы уверены, что явится со своим хозяином. У них, варваров, странные взаимоотношения. Раб и хозяин могут быть почти друзьями, вместе пьют и едят одно и то же. Владыка просил напряженно: -- Как ее имя? -- Синтина. Он с нечеловеческим трудом удержал лицо бесстрастным, хотя волна горячей крови ударила в голову, окрашивая мысли в кровавые тона. Та самая Синтина, которая с презрением отвергла... Но не раскопал ли этот проныра нечто больше... Похоже, за его маской простодушного простака скрывается сволочь редкостная и пронырливая... Если не кончит на дне Золотого Залива, то выбьется в иерархи церкви. -- Благородное имя, -- произнес он как можно бесстрастнее. -- Ты уверен, что эти двое... явятся вместе? -- Абсолютно! -- поклялся Игнатий. -- У этих варваров странные обычаи. Чтоб хозяин и раб ели из одной миски? -- Удвой награду за их головы, -- бросил владыка с неожиданной для помощника страстностью. -- Пусть Красный Нож старается, как никогда. В корчме, которую Рагдай называл то таверной, то шинком, воздух был тяжелым от запахов прогорклого сала, жареного лука. Дым плавал сизыми волнами, из-под столов пахло псиной и мочой. Рагдай и Залешанин неспешно трапезовали, а солнце за окном опускалось очень уж неспешно, все-таки Царьград, даже дни длиннее, а ночи короче... Залешанин пошарил по карманам, вытащил серебряную монетку: -- Последняя... Ладно, если вернемся, то что-нибудь нам да кинут на лапу. Мне серебряную гривну, а тебе, как благородному, дадут две... Аль золотую? Рагдай сказал мечтательно: -- Зачем богатства?.. Меня ждет самое большое сокровище... Он замолчал, лишь сладко улыбался. Залешанин смутно догадывался, но спросил для верности: -- Баба? -- Эх ты, -- ответил витязь беззлобно. -- Ничего ты в жизни не знаешь... -- Ну да! -- Если не любил -- не знаешь, -- сказал витязь убежденно. -- Если не любил -- вовсе слеп. Меня ждет лучшая женщина на всем белом свете. Ждет уже... Это ж сколько она ждет? Но это моя последняя работа... Когда вернемся, я сразу же поведу ее к столбу Велеса. Мы уже обручены с нею несколько лет! Волхвы повяжут наши руки рушниками, и я отведу ее в свой дом. -- Ого, у тебя есть дом? -- Будет. Деньги уже собрал. Сразу же сыграем свадьбу. Дело в том, что... Он замялся, бросил короткий взгляд на Залешанина, потом на коней, словно собирался перевести разговор на них, но Залешанин быстро спросил: -- Ну-ну, кроме нас только звезды. Говори, мы с тобой уже сроднились. Витязь ерзал, никогда Залешанин не видел его таким смущенным, сказал с еще большим смущением: -- Понимаешь, волхвы нагадали... -- Думаешь, врут? -- Не знаю. Уж больно много напророчили! А я не больно доверчив. Сам знаешь, в нашей жизни лучше быть слишком подозрительным, чем поверить иной раз там, где надо остеречься. Залешанин спросил: -- Так что же тебе нагадали? -- Да так... Сказали, что в первую же брачную ночь мы зачнем двух близнецов, которые великие подвиги совершат еще в младенчестве... А от них пойдет род великих воителей, мудрецов... Чудно, я сразу засомневался. Разве могут быть воители и мудрецы в одном роду? Я думаю, либо то, либо другое... Залешанин пожал плечами: -- Когда-то же должно случиться? -- Думаешь, случится на мне? Залешанин окинул его хмурым взглядом: -- Почему нет? Если только у бога теленка не спер... А так ты не последний на свете дурак, если честно. А что силой не обижен, тоже видно. Ты платил волхвам? -- Нет, -- ответил Рагдай встревожено. -- А что? -- Если бы платил, -- рассудил Залешанин, -- то нагадали бы то, что тебе хочется. А так просто они правду сказали... Черт, как время тянется! Так и будем сидеть до ночи? -- Сегодня последняя, -- ответил Рагдай, он все еще счастливо улыбался. -- Если добудем щит, то утром уже будем в дороге. Так что терпи. Залешанин хлопнул себя по лбу: -- Кстати... Я тут обещал зайти к одной. Девка -- ягодка! Да что там ягодка -- ягодица! Зайдем, перекусим, водицы попьем... Надеюсь, у нее есть не только водица. С виду бойкая такая, живая... Рагдай с сомнением оглядел Залешанина с головы до ног. Прост и незатейлив, как сапоги, в которых ходит, но так же крепок и надежен. Возможно, какая из свободных и независимых обратила свое внимание на крепкого как молодой дуб, варвара. Такие в толпе худосочных царьградцев видны за версту... -- Точно пригласила? -- Точно! -- поклялся Залешанин. -- На какое время? Залешанин задумался, почесал в затылке: -- Как-то вылетело из головы. Утром?.. Вроде бы не утром... Ага, к обеду. Время было обеденное, когда мы встретились, она видела, что я не прочь перекусить... а перекусить я был готов рукоять боевого топора... Рагдай посмотрел на красное солнце, что уже опускалось за крыши домов, покачал головой. Русича издали видно по повадкам. Черторыл начал постанывать после двух-трех часов сидения за портьерой, потом принялся шевелиться, устраиваясь поудобнее. К вечеру вовсе заскулил, но старший цыкнул, и он испуганно замер. За голову этого варвара из Гипербореи им заплатили как за убийство сенатора, заплатили вперед, и старшой не потерпит, чтобы что-то сорвалось. За другими портьерами было тихо. Опытные Анбал и Марчан умели затаиваться часами, рядом будет олень пастись, едва не наступая им на уши, не заметит, даже дыхание умеют пускать так, что все запахи уходят в землю. За сутки до дела не едят ни жареного лука, ни чеснока, до которого так охочи все жители их восточных земель. К вечеру сам старшой, опытный убийца-наемник по имени Красный Нож, ощутил, как затекли ноги, а тело начинает терять гибкость. Правда, их здесь пятеро, варвар не успеет и рта открыть, но вон шевелится портьера и в том месте, где прячется в согнутом положении как хищный зверь перед прыжком, Злыдон, умелый со всеми видами оружия, но сам предпочитающий удавку. Из-за окон доносились голоса, стук колес, иногда издали раздавался звон железа, приближался, слышался тяжелый шаг городской стражи, потом и они удалялись в другую сторону, снова напряженный слух ловит все шорохи, звуки, голоса гуляк, уличных торговцев. Когда начало темнеть, из-за ближней портьеры донесся свистящий шепот: -- Красный!.. У меня спина затекла. -- Злыдон, -- ответил Красный Нож негромко, -- потерпи еще чуть. Что ты хочешь от варвара? Вдруг у них там обедать садятся с заходом солнца? Из-за портьеры донеслось злобное: -- Дикари. -- Что делать... Потерпи. Темнело мучительно медленно. В помещении тьма сгустилась, наконец, настолько, что глаза перестали различать предметы. Из темноты донеслось тревожное: -- Красный! А если он с улицы не увидит света? Подумает, что девка его обманула. И вовсе не зайдет? -- Дьявол и его прихвостни, -- выругался Красный Нож. Спотыкаясь в темноте, он почти на ощупь пробрался к чулану. Засов застрял, в темноте сбил палец до крови, пока отодвинул. Из темноты раздался испуганный женский голос: -- Что? Вы решили убить и меня? -- Дура, -- прошипел Красный Нож. -- Зажги светильники. Быстро! Когда вспыхнул первый слабый огонек, Красный Нож ощутил, как задубело его тело от долгого стояния недвижимо. В ногах чувствовалась слабость, а в руках не было прежней силы, с которой он хватался за острый нож. Девушка зажгла последний светильник. По комнате потек слабый запах оливкового масла. Красный Нож наблюдал за ней с угрюмой злостью. Такие всегда почему-то отворачивались от него, зато с какой легкостью пригласила к себе варвара! -- Садись за стол, -- велел он. -- Нет, вон на тот стул. Чтобы тень падала на занавеску у окна. А я сяду на пол... Не вздумай ничего, поняла? Она часто закивала. Глаза был перепуганные: -- Я ничего-ничего... -- Я с тебя глаз не спущу, -- пригрозил он на всякий случай. -- Только не убивайте! Он скривился, кто же убивает женщин, их используют иначе, а вот ее гость кому-то очень важному перешел дорогу. Когда раздался требовательный стук в двери, Синтина в тревоге оглянулась на своих незваных гостей. Красный Нож заснул прямо на столом, уткнувшись лицом в тарелку с объедками, двое вдрызг пьяные лежали на полу, только Анбал и Марчан, так они себя называли, еще пытались выползти наружу, но один скребся в стену, монотонно упрашивая какого-то Яшку отворить, другой ритмично стукался головой в картину на стене с видом горного озера, то ли решил искупаться, то ли вообразил себя в Пиренеях. -- Сейчас, -- торопливо вскрикнула она, -- сейчас открою! Отодвигая засовы, она торопливо шептала, что здесь засада, что его ждут наемные убийцы, уходи поскорее, спрячься, ты что-то натворил, таких убийц за простыми варварами не посылают... За дверью нетерпеливо топало, жаркое дыхание варвара она чувствовала даже через толстую дубовую дверь. Он не понимал или не хотел понимать, и она, нарочито замешкавшись с последним засовом, сказала громче: -- Уходи, варвар!.. Здесь тебя ждет засада! Оглянулась в страхе, но в комнате лишь колебался трепетный свет, тени прыгали по стенам, слышался монотонный стук лба Анбала. Дверь распахнулась, Синтина вспикнула, очутившись в могучих руках, ее внесли в комнату, она прижималась к широкой горячей груди, дыхание вылетело, с губ сорвался только вздох, комната закружилась, варвар ее даже подбросил, больно стукнув о высокий потолок, поймал и бережно опустил на пол. У нее все тело растаяло, как воск на горячем солнце, а вместо предостережения вырвалось: -- Ох... ты весь как раскаленное железо... -- Угадала, весь, -- проревел могучий варвар. В помещение ввалилась целая толпа веселых мужчин, уже во хмелю, что тут же стали рассаживаться за стол. Красного Ножа спихнули на пол, а по знаку богато одетого воина, что пришел с ее могучим варваром, всех пятерых вышвырнули в окно. Варвар ревниво посмотрел вслед последнему. За окном глухо шмякнулось о каменные плиты. Всего лишь второй поверх, но все же выбрасывали вниз головой... -- Похоже, -- сказал он ей на ухо с упреком, -- они у тебя тут долго пировали. -- Очень, -- ответила она тихо. -- Сколько? -- Двое суток. -- Ого! Она напомнила совсем тихо: -- Дорогой, ты обещал придти к обеду. Это было во вторник... А сейчас полночь четверга. К тому же ты пришел не один, а с оравой пьяных приятелей! Это у вас так принято... на Руси? Голос Залешанина стал слегка виноватым: -- Встретил друзей... Это знакомые моего земляка. Не брошу же на улице? Пусть пока накрывают на стол, мы с собой захватили мяса и вина, это тоже очень по-русски, ты не волнуйся, это люди очень хорошие... Сзади прогудел такой глубокий бас, словно поднимался от самых подошв толстых сапог купца Зверодрала: -- Клянусь, хозяюшка, лучше нас и найти трудно! Он стоял за их спинами, огромный, как вставший дыбки жеребец, широкий и массивный. От него повеяло несокрушимой силой, мужской статью, а в его широкой улыбке было столько звериной жадности к ее телу, что Синтина сразу ощутила по всему телу сладкие мурашки, что тут же проникли в ее плоть, зарылись, щекоча внутренности и горяча кровь. -- Мне кажется, -- ответила она тающим голосом, -- это так и есть... Зверодрал неожиданно подхватил ее на руки, она вся поместилась на его необъятной груди, подмигнул Залешанину и ногой распахнул дверь, сразу угадав, которая ведет в спальню. Рагдай оглянулся на Залешанина. Тот, потирая ладони, устремился с горящими глазами к столу. Двое веселых купцов с повадками удалых кулачных бойцов подтащили лавку, один наметанным взором зацепил на дальней полке два пузатых кувшина, а второй исчез на кухне, откуда вернулся, держа в обеих руках широкий поднос и отворачивая морду от широкого блюда с огромной жареной птицей, размером с лебедя, только толще. Рагдай пожал плечами, подвинул ногой стул и тоже сел за стол. Глава 31 Когда Залешанин увидел, что на столе, он сел так осторожненько, словно лавка была из соломы. Глаза не отрывались от вкусно пахнущих блюд. Посреди как толстый поросенок белеет нежнейшее мясо диковинного зверя, у которого вместо лап странные ноги -- не ноги, гибкие, как толстые веревки, целых восемь... На боку два огромных глаза, Залешанин в замешательстве ощутил, что весь поросенок -- это голова, она же и туловище диковинного чудища, а вокруг на широких блюдах разложены огромные гадкие улитки, только не то сваренные, не то зажаренные, пахнут здорово... Рагдай, напротив, сразу оживился, с радостным видом потер ладони: -- Ого! Такого на княжеском столе не узришь! Залешанин с недоверием смотрел, как витязь подсел с самому широкому блюду, засучил рукава, со зверской мордой людоеда ухватил нож. Мясо странного зверя оказалось и внутри белым, как у курицы, с виду нежнейшим, потек сладкий сок. Запах ударил в лицо Залешанина, в животе противно взвыло. Он сглотнул слюну: -- Ты что... будешь это есть? Рагдай отправил в пасть кусище, которого хватило бы удавить коня, глаза выпучились, прожевал с трудом, ответил сипло: -- Нет, что ты! -- Но ты же жрешь! Рагдай удивился: -- Я? Он отрезал ломти, под тяжестью которых гнулась рукоять ножа, посыпал еще какой-то красной пылью, отправлял в рот, чмокал, закатывал глаза. Збыслав и два купца, посмеиваясь, сели с другой стороны. Залешанин, не веря глазам, смотрел, как эти люди жрякают эту мерзость, этих улиток, перловиц, хоть и называют их звучно то ли мидиями, то ли рапанами, но жрут, даже облизываются! Рагдай с набитым ртом так, что щеки стали как у хомячка, что возвращается с житного поля, знаками показал одобрительно, что он, Залешанин, молодец, ибо как благородный человек не лопает всякую нечисть, это удел тех бродяг, что скитаются по чужим странам, как вот он, Рагдай, да еще эти несчастные... Залешанин покосился на несчастных, у них за ушами трещало, будто камнедробилка крушила гранитные валуны, а уши двигаются взад-вперед, словно отсекают куски. Во дожили! А не скажешь, что оголодали. Морды как у вепрей, да и жрут как свиньи желуди. Збыслав кивнул приглашающе: -- Навались!.. Не любишь осьминогов, возьми краба. -- Чего? Збыслав кивком указал на уродливого рака, только впятеро крупнее, клешни страшные, но от хвоста, где самое сладкое мясо, один отросток. -- Ну, -- сказал Залешанин с затруднением, -- странный он какой-то... Больной, наверное?.. И запах... -- Лопай, не помрешь. А помрешь, так красиво -- в дороге! -- Что-то пока не хочется, -- пробормотал Залешанин. Он с опаской потащил на себя краба, тот зацепился второй клешней, сгреб на пол с блюда горку странной белой каши. Зерна крупные, блестящие, блестят от жира, а запах такой, что Залешанин понял, что будет есть даже эти тараканьи яйца... Да ладно, у бабы-яги тоже ел, не перекинулся. Из-за неплотно прикрытой двери доносился ритмичный скрип ложа, вздохи, довольный рык могучего зверя. Молчаливые слуги быстро убирали пустеющие блюда, вносили на подносах новую гадость, еще страшнее. Залешанин хотел взмолиться, неужели тут не могут есть по-людски, потом прикусил язык. Тут же христиане, а у них вера по одним дням запрещает есть одно, по другим -- другое. Может быть, сегодня им надлежит жрякать, хоть удавятся, только эту мерзость, наподобие краба... Раками Залешанин, как и всякий славянин, брезговал. И не стал бы есть даже под угрозой лютой смерти. Он сам не раз находил утопленников, в истерзанную плоть которых вцепилось с десяток раков. Есть раков -- это все равно, что жрать мертвечину. Нет, ни за какие сокровища... Гости ели с таким азартом, что он, роняя слюни, чувствовал, как из голодного желудка поднимается раздражение. Пересилил себя, сказал смиренно: -- Ладно, под такую еду как раз случай один припомнился... Когда мне на постоялом дворе рассказали, я чуть со смеху не помер! Збыслав, с набитыми щеками, кивнул заинтересованно, а Рагдай посмотрел подозрительно: -- Только чтобы про дерьмо не упоминал, ладно?.. А то пожалеешь, что не помер. Залешанин ахнул: -- С чего ты взял? Чтоб я такое рассказывал за столом? -- Да уж больно рожа у тебя честная... Чересчур. -- Ну что ты! -- И не про раздавленных клопов или жаб... Залешанин оскорбился: -- За кого меня принимаешь? Про любовь! -- Про любовь давай, -- согласился Рагдай. -- Только что ты знаешь про любовь? -- Ну... скажем так, слышал. А хозяин постоялого двора рассказал, как с любовью тут, в Царьграде. С разными штучками! Я, что, как слышал, так и рассказываю... Словом, пошел наш Зверодрал к Раките... ну ты ее знаешь, эта та засидевшаяся в девках, толстая такая... чья-то дочь. Только полез, а она вдруг капризно: ну что ты сразу так грубо, как жеребец? Вон какие ромеи вежественные, сперва ласкают, разнеживают... Насмотрелась, значит, зараза на ихнее разложение. Говорит, посмотри на мою грудь, возьми в губы, вон они у тебя какие толстые... Ну, купцу делать нечего, баба-то сладкая, стал делать, что возжелала, чмокал и чмокал, самому понравилось, потом почувствовал, что в рот полилось теплое. Глотнул и спрашивает: что, мол, молоко прорезалась, что ли? А она аж извивается от наслаждения: ах, говорит, как хорошо... У меня, говорит, чирей давно созрел громадный, с кулак, но все прорвать не мог. Спасибо, милый... Рагдай тупо посмотрел на смерда, отодвинул блюдо с кальмаром. Взгляд его был тяжелее подкованного слона. Не говоря ни слова, вылез из-за стола. Збыслав замер с набитым ртом, лицо начало покрываться синюшной бледностью. Один из купцов прорычал: -- В самом деле жаль, что не помер... Залешанин прислушался, но голос Рагдая донесся уже со двора. Посмеиваясь, заглянул в спальню. В роскошной постели белое нежное тело Синтины показалось таким благоухающим, что на миг лежащее рядом могучее тело купца Зверодрала показалось медвежьей тушей. Зверодрал спал, черные волосы Синтины расплескались по его могучей груди, путаясь с черной шерстью. Одной рукой она обхватила его за шею, головку положила на грудь, спали без задних ног. Залешанин сделал шаг назад. Синтина словно почуяла, ее веки затрепетали, приподнялась. Взгляд темных, как маслины, глаз был еще туманным от короткого сна: -- О, мой могучий гиперборей... У меня нет сил подняться... -- Я вижу, у Зверодрала их нет тоже, -- улыбнулся Залешанин. -- Так что набирайтесь, они вам еще понадобятся. А нам пора. Торговые дела, сама понимаешь... Он еще раз улыбнулся и отступил, плотно закрыв дверь. Пока шел по коридору, нежное видение померкло, а когда вышел на улицу, вдохнул свежий воздух ночи с запахом морских волн, растворились как дымка и Синтина, и ее роскошь... Ничто не сравнимо с его Березкой. Никакие женщины мира... ничто и никогда... Он проглотил комок в горле, вскинул голову, чтобы лицо было сухим. Звезд высыпало множество, но пришлось постоять в полной черноте, пока глаза освоились. Иногда где-нибудь проплывало оранжевое пятно: городская стража носила факелы с собой, такие же факелы несли перед носилками загулявшего богача. -- Пошли, -- сказал Рагдай недружелюбно. -- Но если расскажешь еще какую-нибудь гадость... клянусь богами, сам тебя удавлю! -- Да я что, -- пробормотал Залешанин виновато, -- я когда увидел, что ты ешь, вот и подумал, что... гм... что-то похожее... Он глазом не успел мигнуть, а витязь уже бесшумно исчез в слабой тени, что дома отбрасывали от звезд. Он зачем-то пропетлял по переулкам, выбирая самые темные. Залешанин не сразу догадался, что витязь сбивает со следа всевидящих магов: новолуние, на небе только звезды, а если нырнешь в угольно черную тень, то никакие маги не уследят, где вынырнешь. Хоть магов как собак нерезаных, но зеркало на всех одно, замаются поворачивать во все стороны... Когда пробежали под навесами две или три улицы, Рагдай прошептал буднично: -- Все. -- Ты о чем? -- удивился Залешанин. -- Все, говорю, на сегодня. Пойдем спать. Залешанин раскрыл рот так, что нижняя челюсть уперлась в колени: -- А... щит? -- Щит будем искать завтра, -- объяснил Рагдай деловито. -- А сегодня пусть маги друг друга ловят по всему дворцу. Базилевсу это надоест, повыгоняет... Может быть, повыгоняет. Да и сами маги усомнятся. Ясно же слышали, что сегодня будем щит добывать! Залешанин опешил: -- Думаешь, они за нами следили? -- Предполагаю, -- ответил Рагдай хладнокровно. -- Никогда не следует недооценивать противника. Тем более, ромеев. -- Почему? -- В ромеях половина славянской крови, а еще там кровь викингов, арабов, армян, иудеев, греков... и многих-многих народов, о которых ты и слыхом не слыхивал. Так что мы сейчас оторвались от слежки, еще раз переоденемся, помоемся. И поспим по-людски. -- Говоришь, только теперь за нас возьмутся? -- Конечно, -- крикнул Рагдай весело. -- Это будет бой! Залешанин посмотрел удивленно, только дурак спешит навстречу драке, он это называет доблестью, а то и подвигами, но Рагдай вроде бы не дурак, недаром же все корчмы в Царьграде знает, потом догадался, глядя на дрожащего от нетерпения витязя, что тот просто стремится поскорее на Русь, где продлит свой род мудрецов и героев. Рано утром, когда еще черти попов не драли, Рагдай растолкал Залешанина. Наскоро перекусив, переоделись как можно незаметнее. Когда Залешанин толкнул дверь, с улицы пахнуло такой свежестью, что отшатнулся, а грудь его уже пошла вверх и в стороны, захватив воздуха как можно больше и сразу. Только вчера воздух был как перегретый овсяный кисель, все тело чесалось, мысли становились злые, а глаза искали с кем подраться... Солнце обрушилось на плечи с прежней мощью, но сейчас эта мощь словно вошла в Залешанина, он расправил плечи, счастливо засмеялся. Странный этот Царьград... Рагдай сказал негромко: -- Не гогочи, как... конь. На тебя смотрят. -- А чо? Я хлопец ничего! -- Вот-вот, -- согласился Рагдай. Залешанин надвинул шляпу на глаза, сгорбился и побрел уже медленнее, приноравливаясь к походке осторожного селянина, который боится в большом городе проторговаться. Рагдай плелся рядом такой обыкновенный, что Залешанин засомневался в его длинном, как у ящерицы хвосте знатных пращуров. -- Не отставай, -- сказал Рагдай. -- Куда мы? -- В Царьград. -- А сейчас мы где? -- Дурень, ты Царьграда еще и не видел. Улица, по которой шли, становилась все чище, просторнее. Прохожие выглядели чище, достойнее, на всех перекрестках попадалась городская стража. Даже эти стражники казались выше и крепче, одеты не в ржавые железки, а в настоящих доспехах поверх чистой одежды. Дома вовсе многоповерховые, перед входом толстые колонны, ступени из белого или розового мрамора. Залешанин ошалело вертел головой, на каждый дворец впереди указывал и спрашивал, как туда проберутся, а Рагдай лениво отмахивался. Мол, кому нужен домишко простого сенатора, которых хоть пруд пруди, кому нужен домик простого писчего, с какой стати лезть в конюшню, а это и вовсе склад для захваченной в других странах добычи... Залешанин умолк, но с трудом не вскрикивал, когда за поворотом открывался вид на очередной сказочный дворец, на самом деле оказывающийся всего лишь жилищем заурядного чиновника императорской службы. -- Воруют, -- заметил Рагдай вполголоса. -- Потому и отгрохали... -- А куда ихний князь смотрит? -- Базилевс?.. Сгонит этих мух, налетят новые. Злые, голодные. Пусть уж эти, сытые... Ты не больно верти головой, таких примечают издали. Залешанин постарался напустить на себя равнодушный вид, хотя всего трясло от возбуждения. А он полагал, что уже повидал весь Царьград, когда походил, оказывается, всего лишь по окраине! -- А когда проберемся в их сарай, -- сказал, чтобы услышать, что Рагдай не сердится, -- то как определим, какой из них настоящий? Может, щит Олега как-то отзовется, когда нас увидит? Почует родную кровь... Рагдай поморщился: -- Брось. На Руси, как и в Царьграде, смешались русы и печенеги, варяги и торки, а сами славянские племена разнятся друг от друга порой больше, чем торк от норманна... Да и сам Олег неизвестно из какого народа... Есть у меня один оберег, но я не уверен, не уверен... Под требовательным взором Залешанина он нехотя вытащил из-за пазухи узелок, развязал. На ладонь выкатился комок, Залешанин не сразу распознал в невзрачном кусочке металла заклепку из черной бронзы. Размером с майского жука, выпуклая, она лежала на ладони мертвая и равнодушная. -- Как? -- спросил Залешанин. -- Как это... поможет? -- Может помочь, -- поправил Рагдай. -- А может и нет... Это из щита Олега. Перед этим был то ли бой, то ли к нему подсылали убийц, но щит слегка повредили, а эта заклепка вылетела. Олег в таком виде и повесил на врата Царьграда. Залешанин загорелся: -- Здорово! Остается только примерить... Рагдай скривился от радости дурня: -- Сперва остаются пустячки: пробраться в императорский дворец, а его охраняют тысячи воинов и десятки колдунов, отыскать незамеченными сокровищницу, суметь войти -- а запоры там не чета в твоем сарае! -- взять и как-то суметь выбраться. Если не целыми, то хотя бы живыми... Или одному живому. На Залешанина пахнуло сыростью, словно внезапно очутился над краем свежевыкопанной могилы. -- Ладно, -- сказал он дрогнувшим голосом, -- еще наша сила не померкла... Боги, что это? Глава 32 Площадь, на которую выбрели, была огромная, как Дикое Поле, и блистающая как хрустальные небеса вирия. Все пространство уложено каменными глыбами, гладко тесанными и так плотно подогнанными одна к другой, что не то, что палец, волосок между ними не просунуть! У Залешанина волосы встали дыбом, когда представил каких трудов стоило притащить сюда куски скал, обтесать так дивно, уложить, и все так тщательно, будто девка подбирала себе бусы... Со всех сторон площадь окружали белые дома один другого краше, выше, блистательнее. Все с колоннами, навесами, мрамор искрится и сверкает на фоне голубого неба, ко входу в каждый дворец ведут широкие мраморные ступени. Под навесом из мрамора застыли такие же мраморные статуи богов и героев, а чуть дальше Залешанин различил неподвижные фигуры нанятых богатырей, но не застывшие, он видел, как они переговариваются, оставаясь в тени. На площадь изредка въезжали повозки, грузные от налепленных со всех сторон золотых львов, драконов, орлов, кабанов. Даже кони в золотой упряжи, на головой укреплены кучи длинных разноцветных перьев. Залешанин вспомнил Петьку, подумал сожалеюще, что птаха вряд ли долетела, все-таки сто лет в темечко клюнуло! Ум как у волхва, а перья уже не те... Чернокожие бегом проносили носилки, с пологом и без, многие только с зонтиком над головой седока, праздношатающихся почти не было. Залешанин всмотрелся в одного старика, тот брел неспешно, постукивая толстой палкой, украшенной слоновой костью и серебром. Длинные серебряные волосы падали на плечи, серебряная борода до пояса, весь в белом, как из блистающего на солнце серебра. Даже на ногах нечто вроде сапог из растопленного серебра... Залешанин толкнул Рагдая: -- Что-то мне вон тот старикашка сдается знакомым... -- Не смотри в ту сторону, -- прошипел Рагдай. -- А чо? -- спросил Залешанин, но взгляд отвел от старика, что медленно брел через площадь. Тяжелая клюка в его высохшей руке постукивала, он иногда останавливался, переводя дух. Седые волосы ниспадали на лоб, закрывая лицо. -- Все, -- сказал Рагдай торопливо, -- уходим. -- Да ты чо? Только начали присматриваться... -- Без нас присмотрят. Пошли, остолоп. Рагдай шел быстро и упруго, плечи в стороны, не оглянулся, лишь по его шагу Залешанин ощутил, что Рагдай увидел нечто не только важное, но и обнадеживающее. За все дорогу не перекинулись словом. Когда впереди выросли белые стены Русского квартала, повстречался богатый купец на верблюде. Залешанин недостаточно быстро посторонился, верблюд выругался и плюнул в него таким комом вонючей зеленой слюны, что Залешанин едва не запутался в ней как муха в паутине, тоже ругался вслед гнусному животному, а Рагдай тайком улыбался и отводил взор. В Русском квартале быстро свернули к дому купца Зверодрала, на пороге Рагдай бросил взгляд по сторонам, поднял руку для стука, дверь распахнулась еще раньше, цепкие руки ухватили их за одежду и втащили вовнутрь. Дверь захлопнулась, в полумраке мужской голос сказал торопливо: -- Здесь что-то начали часто шмыгать разные... Присматриваются! Раньше такого не было. Вы к Зверодралу или к управителю? -- Лучше к самому, -- ответил Рагдай. -- Ждите здесь. Глаза быстро обвыклись, комната тесная, стены из толстых глыб камня, окошко под самым потолком, кулак не пролезет, больше Залешанин рассмотреть не успел, дверь приоткрылась чуть шире, открывая ярко освещенную солнцем палату. Слуга поклонился: -- Зверодрал сейчас дома. Он кого-то ждет. -- Вот и веди, -- разрешил Рагдай. -- Он ждет не вас. Залешанин отмахнулся с небрежностью: -- Зверодрал наш друг. Он не будет в обиде. Слуга непреклонно скрестил на груди руки: -- Если желаете, могу отвести вас в бассейн. Там горячая вода, молодые женщины разомнут вам мышцы... Залешанин воскликнул: -- Опять мыться? Слуга ухмыльнулся, взгляд его пробежал по его одежде: -- Бассейн -- это больше, чем мыться. К тому же смоешь свои слюни... Потом молодые девки мыли им спины, разминали мышцы, Залешанин ощутил себя настолько свеженьким и полным дурной силы, что прямо сейчас был готов идти во дворец и добывать щит Олега с палицей в руке. Их поили квасом, когда вдали распахнулась дверь. Закутанная с головы до ног фигура поманила, Рагдай вскочил первым: -- Все, собирайся быстро! Голос витязя был радостным, он напяливал одежду с такой быстротой, словно мраморный пол под ним загорелся. Залешанин спешно набросил одежду, почти побежали, а закутанный человек быстро пошел по длинному коридору, поднялся на поверх,