остановился перед ним, повел дланью: -- Уф... стар становлюсь... Вишь, что там... -- Вижу, -- рявкнул Владимир. -- Постареешь, когда так уделали! Волхв все еще отдувался, на лбу, несмотря на утреннюю прохладу, выступили капли пота, шерсть слиплась, потемнела. -- Уф... -- повторил он. -- Замучился... пока сумел... -- Что, -- сказал Владимир яростно, -- что сумел? Волхв мотнул мордой в сторону церкви. В желтых медвежьих глазах вспыхнуло удивление: -- У тебя что, бельма? Не зришь? Вон там, на холме! -- Зрю, -- выдавил Владимир сквозь зубы, -- я зрю христианский храм! Куда вон сейчас поперли воевода Дуболом, бояре Терпигора и Крученый, знатные купцы и старейшины из Южного конца.. Белоян удивился, но оглянулся по сторонам, понизил голос почти до шепота: -- Так чего тебе еще надо? Думаешь, легко мне было все это устроить? Владимир с трудом удержал гневный крик. Претич тоже с отвисшей челюстью смотрел на верховного волхва. Дружинники вытягивали шеи, но, похоже, ничего не услышали. Запах ладана из раскрытых ворот церкви валил все мощнее, торжествующе. Внутри стоял мрак, только слышалось монотонное пение, что становилось громче, изредка поблескивали слабые огоньки свечей и лампад, что тонули в плотном аромате благовоний. Перед конем князя народ все же раздался, открыл вход в церковь. Сзади ехали гридни, в руках плети со свинчатками на концах. Владимир повел носом, поморщился. Запах чересчур силен, переборщили. В Царьграде все же тоньше, поют лучше, а здесь какое-то бормотание вперемешку с тупым ревом. Он заглянул, не слезая с коня, в раскрытые ворота. Темно-багровая темень, слабые блуждающие неподвижные искорки. Смутно проступили словно бы стены, почему-то похожие на тяжелый бархат. Одуряющий ли запах тому виной, монотонное пение, но ему почудилось, что стены медленно колышутся, словно бы живые... Конь под ним попятился, в испуге присел на зад. Среди окружающего люда кто-то хихикнул. Владимир понял, что сам непроизвольно отодвигался от чужого храма. Гридни угрюмо молчали. Он вскинул руку: -- Эй, люди! Что застыли, как истуканы?.. Церковь еще открыта. Вали туда все, кто желает кланяться чужому богу. Князь не препятствует. Он дал повод, конь сразу пошел крупными скачками вниз с холма, торопился уйти от опасного места. Гридни пустили коней по обе стороны и следом. Владимир придержал коня только в сотне саженей, оглянулся. Еще трое-четверо воспользовались его разрешением, но остальной народ то ли пришел просто полюбопытствовать, то ли колебался, но теперь вокруг церкви была толпа довольно плотная, однако вовнутрь уже не перли. -- Глядите! -- вырвалось у кого-то из гридней испуганное. Церковь начала подрагивать, слегка приседать, блеск ее крыши стал еще ослепительнее. Внезапно крыша словно бы разломилась, обе половинки приподнялись, а из-под них выплеснулись по обе стороны два рулона белой переливающейся ткани, развернулись в тончайшие полотна, вздрогнули, завибрировали, взвихряя воздух. Внизу послышались крики. Люди закрывались руками, ловили улетевшие шапки. А странные крылья трепетали так быстро, что стали почти незримыми, только в воздухе смутно блистало нечто яркое, рассыпающее слюдяные блестки. Обе блистающие половинки крыши как вздыбились, так и застыли, а слюдяные крылья вибрировали все быстрее, церковь начала приподниматься... Рядом с Владимиром кто-то охнул в ужасе. Церковь тяжело приподнялась в воздух, под ней мелькнуло шесть жутких крючковатых лап, тут же плотно прижались к блистающему металлом брюху, народ вокруг этой "церкви" свалило ветром, ползали на четвереньках, орали в ужасе. Чудовище лишь мгновение висело на толпой, затем стало тяжело подниматься, наклонилось, торчащие жесткие надкрылья изменили наклон, и гигантский жук с грозным гудением унесся в сторону леса. За конями дружинников тяжело тащился Белоян. Его шатало, шерсть на морде блестела от пота. Видя обращенные к нему белые безмолвные лица князя с воеводой, сказал вымученно: -- А я уж страшился, что нажрется так, что и зад не оторвет... Претич икал не мог остановиться, всегда багровая рожа стала желтой, как у мертвеца. Владимир прошептал в страхе: -- Что это... было? -- Нет, -- сказал волхв, -- ты сперва ответь: здорово? Одним махом избавились от Поликтета, Петра Рукастого, бояр Синегорских, братьев Заречных... правда, младший остался, но совсем отрок... Да и почти все христиане.. ха-ха!... сейчас блуждают по кишкам, а выберутся только из кишечника в виде... Претич перестал икать, дружинники рядом: хоть и сами в портки напустили, но воевода должен быть всегда бодр, он натужно хохотнут: -- В своем истинном виде. На испуганных лицах гридней начали проступать неуверенные улыбки. А Претич и вовсе ожил: вверх по холму бежал растерянный и растрепанный священник с диким и труднопроизносимым для русского слуха именем. Споткнулся, упал, лежа погрозил кулаком вслед улетевшему жуку: -- Изыди!.. Это были штучки дьявола!.. Он может принимать разные личины, даже самого нашего Господа однажды сличинит так, что за ним пойдут народы, пойдет церковь, и во всем мире не останется таких, кто бы не поклонился Антихристу!.. Дружинники оживились, и меж христианскими богами, оказывается, бывают сражения, да еще какие, а Претич спросил с великим интересом: -- Вот как? Видать, крепкий мужик этот Антихрист. Все народы, говоришь, пойдут? Тоже, видать, церковь им осточертеет... Владимир посмеивался, священник явно поражен и унижен. А Претич наслаждается победой, чванится, выпячивает брюхо. -- Все равно, -- сказал Иван исступленно. -- Все это поганое языческое... ну, честь, достоинство, верность слову -- сметет вера Христа! Никто не станет погибать из-за любви, ибо Господь не потерпит, чтобы любили кого-то еще, окромя Его! Кто покончит с собой из-за какой-то там чести, оскорбленного достоинства... того будут закапывать, как собак, за оградой кладбищ! Главная ценность не какая-то там честь, а жизнь! Ради ее сохранения человеку разрешено предавать близких, народ свой, Отечество, отрекаться от любых святынь! А к словам "русский народ" будут обязательно добавлять "богобоязненный"! Он орал, глаза выпучились, изо рта летела слюна. Владимир брезгливо отстранил коня. Да, пока честь дороже жизни, этой вере на Русь не прокрасться ни волком, ни лисичкой. Но разве людей могут настолько изничтожничать, что свою жизнь, которая и так длится недолго, провозгласят высшей ценностью? Он с облегчением на душе рассмеялся: -- Ты успокоил меня, черный человек... Никогда этой вере рабов не прокрасться на Русь. Глава 48 В трех конных переходах от Царьграда, на берегу моря стояла роскошная вилла. Когда еще грозные русы князя Олега высадились с моря и уничтожили все живое в окрестностях, сожгли дома, срубили деревья, засыпали колодцы -- эта вилла осталась нетронутой. В роскошном саду не упал ни единый лепесток с удивительных роз, крупных и благоухающих, которые один из древних магов создал сам, своим умением. За крохотный заборчик, высотой ребенку до груди, не перелетела ни одна стрела, ни единая искорка, хотя вокруг все пылало, корчилось в пламени. Архимандрит Василий, он же верховный маг, гостеприимным жестом пригласил гостей в сад, где ровными рядами тянулись кусты роз, от аромата прямо кружилась голова, а в центре сада высоко выбрасывал струи роскошный фонтан. Вода шелестела, струи рассыпались в воздухе, наполняя его свежестью и прохладой. Деревья красиво опустили ветви к земле, среди листвы вскрикивали птицы. Некоторые столь умело передразнивали людей, что то один маг, то другой останавливались в недоумении, вертели головами. Василий сдержано улыбался, но внутри все плясало от радости. Впервые удалось собрать почти всех могучих магов в одном месте. Главное, явились и те непримиримые, которые упрямо не признавали церковь, объявившую себя святой. Уже столетиями скрывались, занимались магией тайно, постепенно мельчая, нисходя в ранг деревенских колдунов, и все надеялись на возврат старых времен, ибо на памяти были случаи, когда та или иная вера захватывала власть на столетия... вон магия злого Некруна длилась тысячу лет! -- но все же чужеземцы либо уходили, либо исчезали... Возле фонтана был крытый портик, не сколько от дождя, какие дожди в этих краях, а от жгучего солнца. Прогуливаясь и беседуя, они постепенно достигли благословенной тени. Там в окружении лавок и отдельных кресел был стол, в самой середине -- ваза изумительной красоты с изображением древних богов и героев. Василий гостеприимно указал на широкую лавку. Откуда ни возьмись, появились молодые рабыни, в руках щетки и скребки, следом крепкие рабы внесли тазики с горячей водой. Василий жестом велел поставить перед скамьями и удалиться. -- Отдохнем, мудрые, -- сказал он, сам сел на лавку посредине, а рабыни придвинули тазы, быстро и умело омыли гостям ноги, принялись бережно массировать, выскребать щетками ороговевшую кожу. -- Отдохнем, а затем за неспешным обедом поведем беседу о лестном предложении, которое нам сделали правители Восточно-Римской империи... -- Братья-базилевсы? -- спросил один из самых молодых магов. Кто-то пихнул его в бок, маг всхрюкнул, подавившись последним словом. Василий ласково раздвинул губы, но в улыбке было презрение: -- Здесь закрыто для чужих ушей, можете говорить свободно. Если не верите, я подаю пример... Когда это базилевсы были настоящими правителями? Разве что Визант, построивший этот город... но Визант не был базилевсом. Я говорю о настоящих правителях... А что, мудрый Фивантрокл, в ваших краях шах правит? Пристыженный маг отпустил голову, а от его раскрасневшихся ушей можно было зажигать факелы. Другой маг, старый и осторожный Шенг, поинтересовался неспешно: -- Чем же предложение заинтересовало так нашего хозяина? От архимандрита не ускользнуло двойное значение слова "хозяина", Шенг всегда слова подбирал очень точно. Кажется, этот маг устал прятаться, готов указывать услуги церкви... Василий развел руками: -- А судите сами. Магам предлагают уступить Черную гору, за которую мы давно ведем скрытую войну. Она наша по праву, но ее захватили уже пятьсот лет назад, и с тех пор мы ни разу... Шенг осторожно вклинился в паузу: -- Это настолько неожиданно и... много, что я страшусь даже подумать, что требуется от нас. Василий всплеснул руками: -- В том все и дело! От нас требуется самая малость. -- Что? -- воскликнуло несколько голосов. Василий сказал веско: -- Всего лишь, чтобы мы послали на север... в земли Руси мага, наделенного знанием Круга Огня. Маги переглядывались, Фивантрокл сказал нерешительно: -- Это на тот остров... Где упавшие с неба скалы и кости древних зверей?.. Но там же сейчас... -- Не туда, -- перебил Василий. -- То Старая, а нужно проникнуть в Новую Русь. То племя уничтожить не удалось, оно обосновалось на новых землях среди славян. Там что-то происходит настолько опасное для Царьграда, что они, как видите... Шенг спросил осторожно: -- Что они хотят от владеющего Знанием? Ведь для вызывания Круга Огня надо копить мощь в течении года. Василий улыбнулся самым краешком губ: -- Похоже, попытаются окружить огнем чей-то терем. Царьградцы хитры, но мы умеем читать по лицам, тембру голоса, движениям. Окружить и сжечь. -- Странно... Могли бы и как-то проще. Верховный сказал значительно: -- Как видно, не могут. Иначе не обращались бы к нам. Старый маг с сомнением покачал головой: -- Все равно не понимаю. За такой пустяк обещают отступиться от Черной Горы? -- Не уверен, что это пустяк, -- подчеркнул Василий, -- но Черную Гору отдадут. Я это прочитал тоже по их лицам. -- Разговаривал с посланцами? Их тоже могут обмануть. -- Нет, говорил с... Я все же не стану называть его имя, но от него в самом деле зависит судьба Черной Горы. Младшие маги ерзали в нетерпении, по их лицам читалось, что надо хвататься за лестное предложение, в недрах Черной горы скрыты несметные сокровища древнейших магов, там глиняные таблички с именами древних демонов, которых можно подчинить, там тайны и могучие заклятия... Старшие помалкивали, думали, наконец, Шенг сказал со вздохом: -- Здорово, видать, страшатся этой Новой Руси. Но какие бы там ни были герои, против объединенной мощи магов еще никто не выстоял. Я за то, чтобы согласиться. Взоры обратились к Укену, второму по возрасту. Тот сердито стукнул посохом о пол: -- Северные земли, северные люди!.. Я всегда ждал от них беды. Но я согласен с Шенгом. Никто и ничто не сможет устоять против нашей мощи! Фивантрокл сказал торопливо: -- Тогда скажи, верховный маг, и тайный глава церкви, что нам... Он умолк на полуслове. Вдали по дорожке, усыпанной золотым песком, бежал огромный серый волк. Шерсть была такого оттенка, что выглядела черной, из-за чего в раскрытой от жары пасти зубы казались еще белее и острее. Таких громадных волков никто из магов еще не видел, однако этот зверь не тяготился ростом и весом, бежал весело, легко, с любопытством рассматривал кусты роз, нюхал песок, словно искал следы других волков. Василий с подозрением покосился на магов, но те поглядывали на него, ожидая объяснений. Надеяться, что чья-то глупая шутка, не приходилось, он ругнулся сквозь зубы, произнес заклинание. Волк бежал как ни в чем не бывало. Василий нахмурился, повторил заклятие, подкрепив движением ладони, что усиливало мощь втрое. Любого зверя уже вынесло бы из сада, но волк лишь остановился, понюхал воздух и... о позор!... бесстыдно задрал лапу, помочился на излюбленный розовый куст, черенок которого везли из садов самого персидского шаха. За спиной Василия послышался ехидный смешок. Мимо прошла волна прощупывания, кто-то из магов не утерпел, еще двое запустили незримые длани к странному волку. Вдруг один вскрикнул, а второй согнулся в поясе, прижимая окровавленную кисть к животу. На роскошной халате остались красные пятна. -- Он... он укусил меня! -- вскрикнул неверяще Фивантрокл. -- Он же волк, -- огрызнулся Василий. -- Но я... я лишь в проекции... -- И он тебя в проекции. Иначе бы отхватил вовсе! Волк, внимательно слушая их крики, подвигал острыми ушами. В раскрытой от жары пасти зубы блестели ярко, весело, и казалось, что зверь нагло ухмыляется. Василий выступил вперед, голос прогремел как гром: -- Именем Серого Камня... сгинь! Волк перебежал к беседке, снова поднял ногу, брызнул... в том месте взвился легкий дымок. Белоснежный мрамор таял, как грязная льдина в горячей воде. Через мгновение осталась изъеденная глубокими язвами безобразная плита. Кое-где сквозь дыры виднелась земля. -- Это не волк! -- вскрикнул кто-то. -- Это демон! -- Порождение той стороны! -- Скорее, защиту... Василий ощутил нарастание мощи вокруг себя, спасибо магам, собрал в кулак, волк нагло скалил зубы, но когда незримая стрела, способная испепелить любую плоть, метнулась в его сторону, непостижимо легким движением сдвинулся в сторону. За его спиной зашипело, взвилась полоса дыма. Через сад пролегла черная полоса выжженной земли, а розами запахло еще сильнее. -- Сволочь, -- ругнулся Василий. -- Все бросайте слово преображения! Все! -- Какое? -- вскрикнул кто-то. -- Слово истинности! -- рявкнул он. Вторая стрела пронеслась мимо волка, и опять кусты роз исчезали, а на землю густо падал черный пепел. Волк счастливо прижал уши, приглашая играть еще. Желтые глаза ловили каждое движение магов. Красный язык высовывался трубочкой, дергался, жадно охлаждая внутренности. Василий торопливо выкрикнул заклинание, внутри сжалось, истинный облик демона мог оказаться устрашающим настолько, что он проявит слабость и позволит исчадию зла овладеть собой... однако волк лишь насмешливо прижал уши. Либо демон глух, либо... Василий похолодел. Последнее время доходили слухи, что не все в магии известно и познано, ибо есть земли на севере, где таинственная Гиперборея, где иные источники магической мощи... На зов прибежали слуги с окованными медью палицами. Став в полукруг, начали загонять волка к стене, тот пятился, угрожающе щелкал пастью. Желтые глаза горели, как факелы в ночи. Шерсть встала дыбом, по ней волнами пробегали голубые шелестящие искры. Слуги остановились, не решаясь подойти ближе. Волк стоял напружиненный, готовый скакнуть на любого, но вместо этого вдруг присел, лапы с силой оттолкнулись... слуги в страхе присели, а огромное звериное тело пронеслось над их головами в длинном прыжке. Волк отбежал всего на десяток шагов, снова как ни в чем ни бывало обнюхивал уцелевший куст. -- Это не волк, -- повторил один маг убежденно. Василий едва не дал в зубы за такую новость, а второй, тоже годный только магам сапоги чистить, выкрикнул, словно составил великое заклятие, способное обогатить весь мир: -- Но и не человек! Несколько голосов закричали: -- Как это? -- Невозможно! -- Это не демон, мы уже все испробовали... Маг закричал, перекрывая их голоса: -- Я испробовал обратную трансформацию!.. Он остается волком, значит... он все же не человек! Василий усиленно вязал цепь сильнейших заклинаний в один узел, не слушал, сам заклятие трансформации зверя в человека испробовал в первую очередь, сейчас же покрылся холодным потом, ибо на глазах рушатся устои магии. Этот волк мог быть либо человеком, либо демоном. Третьего не дано. Но сейчас он видел это, третье! Волк внезапно остановился. Переход от молниеносных прыжков к неподвижности был так резок, что все маги замерли, смотрели ожидающе. Волк стоял, как отлитая из металла статуя, даже шерсть не шевелилась под легким ветерком. Василию почудилось, что в желтых глазах мелькнула насмешка. Вспышка, неуловимое изменение, на месте волка поднялся с четверенек некрупный согнутый старик, весь костлявый, с выпирающими ребрами, худыми чреслами. Ноги были худые и тощие. Он торопливо схватил со скамьи у портика чью-то хламиду, набросил на плечи, запахнулся, лишь тогда сказал раздраженно: -- Никто еще не придумал, как превращаться вместе с одежкой? Маги молчали, потрясенные, а Василий с трудом отыскал свой голос, ставший противно тонким, без ноток властности: -- Кто ты, неведомый? Старик, уже в хламиде, похожей на серый грязный халат, вытер лоб широким рукавом: -- Да вот.. фу... стар уже стал так скакать!.. Эх, где моя молодость... Меня зовут Опис. Странное имечко, но так звали моего далекого пращура, который... гм... словом, одна птаха шепнула мне, что... ну, вы собираетесь изобидеть одного из моей родни. Он по-хозяйски сел, указал им на скамьи напротив. Маги послушно, как дети, сели, только Василий задержался, раздраженный, но пересилил себя, опустился напротив, голос его стал громче: -- Кто ты, назвавшийся Описом?.. Так в древности звали гиперборея... ставшего отцом древних богов Аполлона и Артемиды... Видимо, твой пращур. Что ты хочешь? Зачем разрушил мой сад? Старик в великом изумлении пожал худыми плечами: -- Я? Я лишь гулял по нему, это вы его ломали и крушили... да еще с каким удовольствием! Правда, я сам люблю ломать и жечь... Он мечтательно улыбнулся, зубы выглянули на миг не по-старчески белые и острые, клыки высунулись нестертые. По телу Василия пробежал недобрый холодок. -- Ладно, -- сказал он, сердце ныло в предчувствии поражения, -- ты показал свою мощь, старик. Хотя не думаю, что ты сильнее... Но и ты не сможешь повредить нам. Ибо наши источники мощи разные... Внутренним слухом он различал слова, которые спешно составляют Укен и Шенг, даже Фивантрокл и другие маги опомнились, лихорадочно ищут щели в странной защите гиперборея. Теперь бы задержать разговорами, отвлечь сладкими словами, расспросами. Старик отмахнулся: -- Да какие там разные. Василий насторожился, сердце радостно застучало, спросил как можно небрежнее: -- Разве нет? -- Нет, -- ответил старик победно, -- вы тоже черпали оттуда же. -- Мы? -- спросил Василий быстро, -- но я не чувствую. Старик сердито отмахнулся: -- А ты напрягись, напрягись! Тыщу лет черпали, а сейчас не могете? Василий пробормотал: -- Тыщи лет?.. Когда это было?.. А, понимаю. То были не мы, наши предки. -- Пращуров надо уважать, -- ответил старик сварливо. -- Вот и недоуважались! Он поморщился, очень уж тупо стучались в его незримый щит младшие маги, сдвинул брови, и троих магов швырнуло оземь. Василий успокаивающе взглянул на старика, мол, молодые да горячие, не сердись, а сам знаком велел продолжить, только потоньше, из-под укрытия. Рано или поздно щель отыщется, а тогда достаточно быстрого выпада даже слабейшего из магов. А против усилий двенадцати магов не устоит никакая мощь. Разговаривая, старик взял в руки вазу, хмыкнул скептически, хотел было поставить обратно, но вдруг глаза расширились: -- Гляди, это ж никак Арпоксаю по зубам досталось?.. Ха-ха!.. А это рядом Липоксаю ногу перевязывают? Он расхохотался, руки тряслись. Василий сказал обеспокоено: -- Осторожнее!.. Эта ваза стоит... У странного старика даже слезы выступили от изнеможения. Не глядя, попытался поставить на место, она выскользнула из слабеющих пальцев. Василий сжался, ваза с сухим треском ударилась о мраморные плиты. Блестящие черепки разлетелись, как мелкие льдинки под ударом молота. Волхв, утирая слезы, пролепетал, кислый от смеха: -- Надеюсь, стоила не слишком дорого.. ха-ха... Что, в самом деле?... Никогда бы не подумал!... На что только золото уходит... А по дорогам сироты ходют. Он оперся о стену, пальцы уперлись в роскошную картину, вышитую на тончайшем шелке, которую Василий за несметные сокровища получил из Египта. Не глядя, сдернул небрежно, вытер вспотевший лоб, звучно высморкался, отчего шелковая ткань вздулась парусом, отбросил как туго набитую подушку. Василий ошеломленно и в ярости смотрел на это надругательство, а в свернутой кулем шелковой занавеси булькало, двигалось, переливалось, квакало гадко и утробно. Маги стояли с каменными лицами. Старик покосился на них, голос был благожелательным: -- Не трать, кума, силы... спускайся на дно. -- Что? -- не понял Василий. -- Говорю, на меня это не подействует. Василий не нашелся, что ответить, а Шенг сказал напряженно: -- Это должно действовать на всякого, что одевает личину зверя или птицы... Старик сказал, ухмыляясь: -- Но не на меня. -- Почему? -- А кто сказал, что я человек? В мертвом молчании Укен вскрикнул: -- Но пробовали и заклятия против демонов!.. Я знаю все о демонах! Старик отмахнулся: -- О демонах никто не знает много... Впрочем, а я при чем? -- Но как же тогда... либо человек, либо демон! Третьего не дано. Старик почесал в затылке: -- Да? Если не дано, тогда мы взяли сами. Понимаете, дети, я из невров. Знаете, что это? Маги мялись, отводили взоры. Василий ощутил холодный озноб: -- Древние легенды говорят о людях-волках... Не о волшебниках, которые могут становиться волками, а о... Великий Боже! Так ты один из тех, которые были еще при... Не могу вышептать, а не то, что вымолвить... Невры -- это те, кто под личиной волков спрятались в ковчеге Ноя!.. Это те, кто пошли от Лилит и падших ангелов... Старик равнодушно отмахнулся: -- С чего бы мы прятались в ковчеге? Там была лишь малая часть. Остальные дети Адама и Евы спрятались в глубоких пещерах, где и переждали Большую Воду... Правда, стали гномами да разными... Словом, дети, я вас предупредил. Вы ж знаете, что с каждым поколением народ становится ученее, но в магии -- слабее. Так что подумайте... Он поперхнулся, откашлялся, сплюнул на пол. На белом мраморе расплылось коричневое пятно, взвился столбик желтого пара. В основании столбика шипело, отвратительная язва проела мрамор насквозь. -- Чагу пил, -- объяснил он доверительно. -- Но переварил, крепковата... Он сплюнул снова, едва не угодив на сапог грузному Укену. Тот отпрыгнул с неприличной для его веса поспешностью. Маги остановившимися глазами смотрели на новую ноздреватую дырку в мраморе. Будто на отполированную глыбу льда плеснули кипящей водой! -- Что такое чага? -- спросил Василий. Внутренним зрением видел, как Фивантрокл и Шенг скрепили цепь сильнейших заклятий, добавили двойной щит вокруг магов, и почти безучастно слушал, как старик по старчески словоохотливо начал объяснять: -- Это такой гриб! Вырастает на старых березах, лечебный! Тыщу болячек снимает как рукой, а еще пригаживается при сглазе и порче... Ежели у вас есть березы, я научу варить отвар, только давайте по-хорошему: не трогайте моего племянника... стодвадцатиюродного со стороны соседки. Василий оглянулся на своих, сказал быстро, прежде чем кто-то успел раскрыть рот: -- Мы еще не решили. -- Вот и решим вместе, -- обрадовался старик. -- Как это? -- А вместе, полюбовному. Вовремя я прибыл, вам не придется отказываться от слова. Фивантрокл и Шенг склепали последнее звено. Василий, продолжая вести беседу со старцем, добавил к их заклятию свою мощь, сам направил в грудь гиперборея, где в левом уголке сердца гнездится уязвимое место мага, задержал дыхание и выплеснул всю их накопленную мощь в одном страшном выпаде. Через остатки сада пронеслась незримая волна полного уничтожения. Она затихла, едва достигнув дальней стены, но каменные плиты потемнели, по ним потекло коричневое, застывало грязными волнами, сосульками. В том месте, где пронесся кулак магов, исчез даже пепел от кустов. Старик обеспокоено почесался, огляделся в страхе: -- Чегой-то меня в жар бросило... И зудит, мочи нет... У вас тут вшей нет? -- Н-нет, -- ответил Василий мертвым голосом. -- Точно? А то с гнилого юга везут всякую заразу... Так о чем мы гутарили? Маги подавленно молчали. Опустошенные, теперь магическую мощь копить до утра, раздавленные, они не смели поднять глаза друг на друга. Василий с трудом выговорил: -- Мы... решим верно... не сомневайся, великий гиперборей... Старик отмахнулся: -- Какой я великий! Я так, мальчишка на побегушках. Это отец у меня великий. Куда я перед ним. Правда, и он перед дедом -- тля, насекомое. Да, были чародеи в старину... Помню, дед как-то рассказывал, что когда Адам попытался тайком от Евы снова повстречаться с Лилит... гм... да что я вам семейные дела раскрываю? Он поднялся, бросил короткий взгляд по сторонам. Василию показалось, что в желтых глазах человека-волка блеснуло злое торжество. Но старик смолчал, негоже глумиться над поверженным. Василий проговорил, чувствуя в голосе преподлый страх и желание в будущем не сталкиваться с сильным магом на узкой тропе: -- Мы примем... верное решение. Мудрые решают споры без глупых драк. Старик вздохнул, лицо стало умиленным: -- Какие времена настают! Мне жаль и уходить, ибо внуки такие разумные... Он перевел взор на крышу дома, Василий и маги невольно подняли взоры, а когда мгновение спустя взглянули на старца, вместо него стоял огромный волчище, нагло скалил зубы. Желтые глаза блестели живо. Непохоже, что такой старец так уж спешит уйти в другой мир, оставив этот разумным внукам. Маги со страхом и облегчением провожали взглядами серую размытую тень, что метнулась через нечто, бывшее недавно садом, исчезла. У каждого во рту остался вкус горечи, то ли от последнего заклятия, то ли горечь поражения. Василий тяжело опустился на лавку. Плечи обвисли, лицо сразу постарело. Маги тихо, как пугливые мыши, прошли к уцелевшей стене портика. Бесшумно, будто у постели смертельно больного, сели рядком. Глаза были круглые, как у сов, зато лица вытянулись, как у породистых коз. -- Что скажете? -- спросил Василий хрипло. Поле паузы Укен, оглядев всех, сказал сдавленно: -- Мне кажется.., я просто уверен, что со мной согласятся уважаемые маги... Нам, истинным знатокам и хранителям древних тайн, не совсем пристойно ввязываться в схватки и стычки простых людей, будь это пьяные кузнецы или императоры. Если империи так уж надо уничтожить какое-то варварское королевство... что ж, у нее достаточно войску и опытных полководцев. Маги кивали, на их лицах Василий прочел облегчение. Стыдные слова сказал старый Укен, к тому же сумел облечь в достойную форму. Василий спросил с тоскливым чувством сокрушительного поражения: -- А как же Черная Гора? -- Мудрый не стыдится отступить, -- ответил Укен. -- Если потеряем свои головы, зачем нам Гора? Маги торопливо кивали. Но двое, Фивантрокл и Шенг, смолчали. Волк вломился в заросли, прыжки становились все короче, а когда впереди блеснул узкий ручеек, он почти полз. У воды рухнул, взвыл, судорога прошла по телу. Изменение шло медленно, человеческое тело вычленялось с трудом. Голый старик дышал с хрипами, тощая грудь вздымалась бурно, по лицу стекали крупные капли пота. Он прополз последние три шага к воде, припал по-волчьи к струе, лакал, потом опустил лицо в воду, смывая пот и усталость, снова пил, не скоро отвалился в изнеможении, долго лежал на спине, глядя в синее небо. -- Маги, -- прошептал он, -- а еще говорят, что молодежь ни к черту... Еще чуть, сломали бы как соломинку... Хорошо, сумел нахрапом, на испуг. Он лежал без сил до вечера, впитывая солнечные лучи, залечивая раны от магических ударов, как только тогда удержался, не заорал, тогда уж вовсе бы конец, а так голову заморочил ученым дурням. Когда солнце опустилось за виднокрай, он сотворил из травы себе одежду, кое-как влез. До Руси можно бежать и волком, но сперва надобно побывать в человечьем селении. Шенг спросил: -- Ты все видел? -- Да, -- ответил Фивантрокл. -- Этот проклятый волхв застал нас врасплох!.. Зря все-таки Василий отступил, как думаешь? Раньше он был верен патриарху до конца. А сейчас в нем больше от верховного мага, чем от архимандрита. Он замолчал выжидательно, Фивантрокл поправил: -- От трусливого верховного мага. Шенг сказа напряженно: -- У патриарха мощи больше. Если делать то, что он желает, то Верховным можно стать очень скоро. А нынешний пойдет на дно бухты рыб кормить. -- И что теперь? -- Мы еще живы, не так ли? И свою мощь сохранили, тоже верно? Глаза молодого мага алчно блеснули: -- А тот собакоголовый выжат, как мокрая тряпка! -- Верно. Такое сотворить, это не только свою мощь израсходовать на недели вперед, но и мощь всех волхвов Русландии, если я что-то понимаю в магии. Он сейчас беспомощнее младенца. Как и те чародеи, что его поддерживают. Лицо его становилось грознее, он стал словно выше ростом. От всей крепкой фигуры веяло мощью и уверенностью. Фивантрокл спросил почти шепотом: -- Мы... нанесем удар? -- Да. Пока он не успел восстановить силы. Пока эта их Русь беспомощна! Внезапно на лицо Шенга набежала тень. Фивантрокл заметил, встревожился: -- Что-то беспокоит? -- Да... Этот старик, который волк... Или волк, который и старик разом. Хотя нет, ему до земель Руси добираться еще месяц. Он помешать не сможет! Глава 49 Через двор прошла высокая фигура в черном. Тернинка ощутила, как сладко и тревожно затрепыхалось сердце. Опустив голову, она торопливо выскользнула через задний вход, замедлила шаг и пошла к колодцу, подхватив по дороге ведерко. Священник взглянул коротко, черные пронизывающие глаза были полны затаенного огня. Тонкие губы слегка изогнулись в улыбке, что сразу осветила его суровое аскетичное лицо: -- Боярские дочери не должны ходить за водой, как простолюдинки. -- Мы не гнушаемся никакой работой, -- ответила она. -- Ах, Иоанн... Ты говорил с моим батюшкой? Он коротко взглянул по сторонам: -- Говорил... Не напрямую, а так, потихоньку приближался. Увы, он разгневался от одного предположения, что ты можешь пойти за ромея! А уж про простого священника и вовсе говорить опасно. Я служу другому богу, которого он не любит. Она поникла головой. Ее отец, знатный воевода Волчий Хвост, не просто не любит чужого бога иудеев, а ненавидит люто. Иоанн прав, им не быть вместе. Зря она тогда отвергла его ухаживания, твердо заявив, что только через обряд венчания... Он снова поглядел по сторонам. Глаза блеснули удалью, даже голос повеселел: -- Знаешь, Тернинка... Хватит прятаться! Сегодня же ночью надо бежать... Она испуганно огляделась. Алые щеки залило смертельной бледностью. -- Это... необходимо? -- Увы... Они не отдадут тебя мне в жены. Я чужак! Вчера было рано, а завтра будет поздно. Только сегодня... Затаив дыхание он ждал, но Тернинка уже вскинула гордо голову. Взгляд ее был тверд: -- Добро. -- Я приготовлю коней, -- сказал он торопливо. -- Нам нужно пробраться только за городские ворота. А там я уже знаю ваши лесные дороги... да и степные тоже. Она прошептала, думая явно о другом: -- Откуда? Его твердые губы, рассеченные в уголке шрамом, тронула легкая улыбка: -- Я не родился в свите посла Царьграда. Она ощутила его ладонь на своей щеке, шелестнул плащ, а когда повернула голову, мир был пуст, хотя из-за угла слышались веселые голоса молодых дружинников, хрюканье свиньи, гогот довольных гусей. В сердце было холодно и тягостно. Когда наконец решилась сдвинуться, все тело пронизывала слабость, а во рту чувствовалась горечь, будто пожевала сочный лист полыни. День тянулся невыносимо долго. Она надела на пальцы свои золотые кольца, а те, что не поместились, сложила в узелок, увязала туда и золотые серьги с яхонтами, что достались от бабушки. Из ларца, что подарил ей отец, выгребла все монеты, оделась для дороги, легла в постель и накрылась одеялом. Заморская птаха смотрела удивленно, поворачивала голову то одной стороной, то другой, будто левым глазом увидит не то, что правым. Перья быстро отрастают, начали блестеть, потолстел, округлился, а каким тощим чучелом постучался неделю назад в окошко! Правда, первым увидел отец, он же и колечко снял, но не ругался, как ждала испуганная Тернинка, а с колечком ушел в свою комнату, долго не показывался. Петька тогда так с голоду наклевался из ее тарелки, что едва не подавился, а потом так и заснул посреди стола -- худой, грязный, облезлый... -- Прощай, Петька, -- проговорила она тихо, -- не знаю даже, где ты повстречался с братцем... Но все равно, спасибо. Когда лунный свет проник в окошко, она неслышно выскользнула из-под одеяла. Птаха дремала в клетке, сонно раскачиваясь на жердочке. Со двора ни звука, даже собаки отбрехались на запоздавших гуляк. Сапожки она несла в руке, чтобы не разбудить сенных девок, обулась уже во дворе, спрятавшись за глухой стеной сарая. Облака двигались неспешно, узкий серпик месяца нырял в них как утлая лодочка, и тогда можно было перебегать через открытые места, а дальше она ненадолго затаивалась, выжидала. Городские врата закрыты, стража хоть и дремлет, но там злые собаки, даже своих встречают так, что будь готов закрываться щитом, потому проще и безопаснее проскользнуть к конюшне, что выстроили прямо под городской стеной, оттуда можно через крышу достичь и края стены... Она с облегчением вздохнула, губы сами пошли в стороны. Лестница! Он все предусмотрел, будто следит за нею незримо, оберегает как в его вере крылатые маленькие боги оберегают невинные души. Когда она взобралась на самый верх, осторожно перенесла ногу через зубцы, снизу из темноты донесся шепот: -- Прыгай... -- Любимый! -- вскрикнула она. -- Ты ужу здесь? -- Тихо, -- прошептал он. -- Там на страже Вязило с братьями. Он чует, как трава растет! Она разжала пальцы, через миг его сильные руки подхватили ее в темноте, она ощутила широкую грудь, твердую, как гранитная плита, почувствовала запах дубленой кожи, конского пота, а уха коснулись горячие губы: -- Еще чуть-чуть, и мы сможем разговаривать во весь голос, смеяться громко, не скрываясь... Он нес ее бегом, в темноте вдали вырисовывались странные силуэты. Она слабо забрыкалась: -- Пусти! Я побегу сама. -- Ты для меня ничего не весишь... -- Пусти, -- сказала она настойчиво. -- Пусть и без батюшкиного благословения, но волхв еще не соединил наши руки перед ликом Лели. Он отпустил ее нехотя, дальше побежали, держась за руки. Странные силуэты оказались простыми вербами, в ночи совсем не такие, как днем, дальше тучи осветились изнутри, месяц проткнул рогом и выплыл наружу, залив землю мертвым недобрым светом. Воздух повлажнел, она еще не видела днепровского берега, но близость воды ощутила. Она едва не падала, с такой силой он волочил за собой. Хотела крикнуть, что уже нет надобности так мчаться, сейчас не остановят, а утром отец и так все узнает. -- Где обещанный волхв? -- спросила она тревожно. -- Близко, -- пообещал он. -- Ты золото взяла? -- И все камешки, -- ответила она, хватая воздух широко раскрытым ртом. -- Если отец не признает тебя мужем, нам хватит на первые годы. -- Это хорошо, -- донесся его голос. -- Правда, с моими тратами твоих камешков всего на пару недель. -- Что? -- не поняла она. Он остановился, ухватил ее за плечи. В двух шагах был обрыв, далеко внизу невидимые волны били в берег с такой силой, что земля вздрагивала. Его суровое лицо нависло над ней, и вдруг она ощутила страх, ибо в знакомом лице проступили черты, которых раньше не видела при солнечном свете. -- Ты дальше не пойдешь, -- сказал он жестко. -- Снимай свое ожерелье, снимай кольца! Тебе все равно с ними или без них лежать на дне Днепра! А мне не все равно. Она отшатнулась, но его руки держали ее за плечи крепко. Сердце едва не выпрыгивало. Она прошептала жалобно: -- Ты... обманывал? -- Это моя работа, -- ответил он нетерпеливо. -- Я уже двоих дур сюда сбросил. Снимай, да побыстрее! И платье тоже. -- Зачем тебе мое платье? -- удивилась она. Ее руки уже медленно снимали кольца с пальцев, она морщилась, те сидели плотно, он видел, что ему пришлось бы сдирать, разве что отрезав пальцы. -- Ему найдут применение, -- ответил он загадочно. Она вспомнила, как однажды в детстве принесли окровавленное платье одной боярыни, сказав, что ее задрал медведь. Ходили смутные слухи, что дело нечисто, зачем боярыня ушла без слуг в лес, но потом все затихло. Она взялась за ворот, буркнула: -- Отвернись. -- Что? -- не понял он. -- Отвернись, говорю, -- сказала она упрямо. -- Негоже мужчине видеть девушку голой. Ты еще не касался меня, и ты мне еще не муж. Он усмехнулся надменно, сколь глупы эти варвары и недалеки, все равно же сейчас рухнет с высоты, а как держится за свои дикие взгляды! Отвернулся, слыша шуршание одежды, краем глаза ухватил полуобнаженное тело, и тут же оно резко сдвинулось, он в испуге начал поворачиваться, с ужасом чувствуя, что опоздал, в плечо ударило неожиданно сильно. Он пошатнулся, повернулся и увидел ее прекрасное лицо, горящее гневом, блестящие глаза. Он невольно отступил на шаг, чтобы не упасть, отчаянно замахал руками на краю обрыва, теряя равновесие: -- Ты... обманула... -- Разве? -- удивилась она. -- Вот тебе колечко! Он инстинктивно закрыл глаза и отшатнулся, ибо она швырнула с силой прямо в лицо, снова зашатался, со смертным ужасом чувствуя, что крохотное колечко как раз и сбрасывает с днепровской кручи на острые камни... -- Спаси! -- вскрикнул он жалко. Она засмеялась, он повалился спиной в пустоту. И всю дорогу